Шаг в бездну Александрова Наталья

– Какая еще картинка?

– Да небольшая такая, лошади на ней нарисованы и два мужика… Так ты мне ее принеси.

Николай Степанович похолодел. Откуда Кастет знает про картину? Дело было давнее, директор большого, знаменитого музея проворовался, дело уже было в прокуратуре. И тогда, через очень надежного человека, Николаю Степановичу передали небольшую картину Филонова. Купцов сам в живописи не разбирался, картина ему не понравилась, но от верных людей он узнал, что стоит она огромных денег, настоящих денег. Картину он спрятал в надежном месте, а директора музея вытащил, нажал, где надо, и дело прекратили. Так эту картину и не продал, все берег на черный день, думал, мало ли как жизнь повернется – и вот вдруг… Откуда же Кастет пронюхал?

– Что за картина, не знаю я, про какую картину ты говоришь… – забубнил он, отводя глаза и явно теряя лицо.

– Ну, не знаешь – как знаешь, я же говорю – кто раньше, кто – позже… Пошли, Пантелей!

– Нет, стой, Матвей! Будет тебе картина.

– А, вспомнил, значит? Видишь, какая у тебя память-то плохая стала. Куришь, наверное, много, – Кастет с усмешкой покосился на полную окурков пепельницу. – Так ведь и до греха недалеко!

– Ну ладно, принесу я тебе картину. А ты своих архаровцев останови.

– Остановлю, остановлю, не беспокойся.

Они распрощались, Кастет с Пантелеем ушли первыми. Спускаясь в лифте, Кастет перехватил вопросительный взгляд телохранителя.

– Что, старый пес, думаешь, правда, стану я по первому слову как сявка бегать? Если Кастет кого приговорил – значит, это уже покойник. Это должно быть свято. На этом моя сила держится. Если я эту бабу подписал, а она живая бегает – сразу базар пойдет: Кастет уже не тот, Кастет состарился… А сам ведь знаешь, сколько вокруг волчья молодого шныряет, им только слабину покажи – в момент на куски разорвут. Раз я ее приговорил, значит, ее, считай, уже нет на свете. Жалко, конечно, что этого Чифа менты взяли, тоже говорили про него, что особенный, удачливый, а вот и кончилась его удача, но нет худа без добра, так ему и надо, хотел все один, да умнее всех быть. Придется теперь свои силы на это дело бросить. А картину эту Купцов мне все одно отдаст, мне про нее верный человек говорил, огромных денег она стоит, нечего ей у этого козла партийного делать.

Пантелей так и не проронил не слова, но в его холодных выцветших глазах исчезли сомнения и осталась только уверенность в старом друге и готовность голыми руками разорвать на куски любого его врага.

Ольга Кузнецова вернулась домой около десяти вечера. Что-то сегодня она устала, хотя жить в таком темпе ей нравилось. Она разделась, прошла в комнату, огляделась по сторонам. Какая неуютная квартира! Если она и дальше будет жить здесь, надо заняться квартирой вплотную, но времени совсем нет. А может быть, потом купить большую квартиру и перевезти сюда маму с Наташкой? Посмотрим, как дальше дела пойдут, а пока Георгий, директор, доволен. Переговоры с итальянцами проходят успешно, скоро Георгий полетит в Италию. Вспомнив сегодняшний обед, Ольга не выдержала и засмеялась вслух. Как смотрел на нее этот итальянец, Луиджи! Да, южные народы – это что-то особенное. И выпили-то немного, но итальянец весь вечер прямо пожирал ее горящими глазами. У самого переводчица – красотка, а он на Ольгу уставился. Но не посмел пойти дальше страстных взглядов. Ольга подошла к зеркалу, взяла расческу. Все говорят: безупречная красота, безукоризненный вкус, при этом неженский ум и деловая хватка. Георгий сказал, что после Нового года они будут участвовать в популярной телевизионной передаче, он уже договорился. Интересно все-таки, почему этот Луиджи не решился перейти к более смелому ухаживанию? Итальянец как мужчина Ольге совсем не нравился, так-то он был забавный, и она уже подыскивала в уме вежливые фразы, чтобы мягко, без конфликта с ним распрощаться после обеда, но они не понадобились. Интересно, почему? И Георгий когда-то давно, она же видела, что в какой-то момент он ей увлекся, даже начал ухаживать. Она тогда переживала, все думала, как бы ему объяснить поделикатнее, но он сам через некоторое время понял, что девиц для развлечения он найдет вокруг сколько угодно, а с ней лучше сотрудничать.

Она улыбнулась своему отражению. Бизнесвумен! А интересно, какие мужья бывают у деловых женщин? У нее еще мало знакомых в мире бизнеса, да и женщин в бизнесе пока немного. И все-таки почему же никто, никто из всех этих окружавших ее мужчин ей не нравится? Очевидно, дело в ней, а не в них. Что-то случилось с ней после Славкиной смерти. Она порылась в ящике стола и достала фотографии. У нее осталось два его портрета: фотография из выпускного альбома, после школы, а вторую он прислал ей незадолго до смерти, эта была с Доски почета его летного училища, он на ней в форме, и брови нахмурил для солидности. Как бы она жила сейчас, если бы не разбился его самолет? Сидела бы в каком-нибудь летном городке, привычно прислушиваясь к реву самолетов над головой, пытаясь на слух определить, который самолет – его, как делают все жены летчиков, вязала бы свитера детям и мужу, сплетничала с подругами, может быть, устроилась бы работать в школу. И, скорей всего, была бы счастливее, чем теперь. Подумав так, она даже испугалась. Что это с ней? Ведь она так довольна своей работой, ей многие завидуют, девчонки из ее бывшей институтской группы прямо обалдели и так порадовались за нее. Она просто расстроена сегодняшней встречей с Андреем. Да, все понятно, это ее беспокоит. Андрей Рубцов… Перед ее мысленным взором промелькнул весь тот год, с того времени, как она вернулась в институт осенью после Славкиной смерти и до следующей осени, когда она в коридоре общежития сказала Андрею: «Знать тебя больше не хочу!» Почему так случилось? Почему в мае после годовщины Славкиной смерти она увлеклась Андреем, позволила ему себя любить? Она не может объяснить это даже себе. Горе опустошило ее всю, а потом весной показалось, что жизнь начинается заново. Но где-то в глубине души она знала, что Андрей не тот, что-то было с ним не так. Поэтому она никому, даже маме не рассказывала, что после разговора с Андреем тогда, на лестнице общежития, она испытала огромное облегчение, просто камень свалился с души. И все эти годы в ее душе жила уверенность: она тогда поступила правильно, не к чему было связывать с ним свою жизнь. А ребенок? Мать была очень против, она сама вырастила Ольгу без отца и никак не могла понять, почему же нельзя, как все, пожениться, и чтобы у девочки был отец? Они тогда даже поссорились, но бабушка еще была жива, она Ольгу поняла и маме все разъяснила. Плохо, что Наташка без отца, но это единственное, чего у нее не будет, об остальном Ольга позаботится. Она дала Наташке отчество Вячеславовна и рассказала, что ее папа был летчиком и разбился на самолете. Мать опять была против, но Ольга настояла на своем.

Ольга опять вспомнила сегодняшнюю встречу. Нет, она правильно поступила тогда, шесть лет назад, теперь она это точно знает. А он? А он бы не подошел к ней, если бы не Юрка с иномаркой, не «Европейская» и не дорогие шмотки. Взглянув на себя в зеркало, она вдруг заметила, что плачет. Ольга подбежала к телефону и набрала код Новгорода. Ответил детский голосок.

– Зайка, ты что, еще не спишь?

– Мама, ты приедешь к нам на Новый год, мы елку купили, а завтра ко мне Дед Мороз придет!

– Приеду, солнышко, завтра приеду, – неожиданно для себя ответила Ольга.

Она вытащила из стенного шкафа дорожную сумку и стала быстро кидать туда вещи, одежду, подарки для мамы и Наташки. Потом оделась попроще, заколола волосы, схватила сумку, погасила везде свет и выбежала на лестницу, захлопнув двери. Было пол-одиннадцатого, поезд в Новгород уходил в двенадцать ночи. Надо было спешить.

Убийца, посланный Кастетом, не спешил. Пускай она ляжет спать, тогда он спокойно откроет дверь и сделает свое дело ножом или руками, как получится. Он постоял у окна между этажами, покурил, но бдительная бабуля из соседней квартиры уже три раза открывала дверь и проверяла, так что пришлось ретироваться. Он спустился, прогулялся вдоль дома, посмотрел на окна. У нее в квартире горел свет. Он не видел, что свет погас, когда повернул назад к парадной. Когда он вошел в подъезд, наверху хлопнула дверь, и он услышал быстрые шаги. Внизу было полутемно, он не сразу узнал Ольгу в худенькой девчонке в джинсах и кроссовках, а когда узнал, вдруг открылась дверь и в парадную ворвался с лаем здоровенный ротвейлер. Он сходу налетел на Кастетова посланца и загнал его в угол. На другом конце поводка ротвейлер вел за собой хиленького мужичка в очках и клетчатой кепочке. Пока собака захлебывалась от лая, Ольга тихонько проскользнула на улицу. Убийца сделал было шаг за ней, но пес злобно зарычал.

– Гектор, фу! – надрывался хозяин, но Гектор не реагировал.

Справиться с агрессивной собакой было потруднее, чем со спящей беззащитной женщиной: у убийцы не было с собой никакого оружия, кроме ножа, хозяин поднимет крик, если увидит нож, на шум выскочат соседи, а время уже упущено.

– Почему собака без намордника? – крикнул в отчаянии Кастетов посланец, видя, что дело сорвалось.

– На себя намордник надень, козел, – неожиданно басом ответил мужичонка и пошел вверх по лестнице.

Несмотря на натянутый поводок, Гектор еще постоял немного, порычал для порядка и ушел. Убийца выскочил на улицу, но Ольги и след простыл. Она поймала машину и уже ехала на вокзал, не зная, что судьба в виде ротвейлера во второй раз спасла ее от смерти. На вокзале Ольга купила билет, позвонила Георгию из автомата, сказала, что уезжает на Новый год домой и, не слушая возражений, повесила трубку. Когда она выскочила на перрон, поезд уже подали.

Анатолий Петрович Чистяков велел привести к себе захваченного киллера. Мужик держался спокойно, в камере сидел тихо, ни с кем не ссорился.

– Садись, – Чистяков кивнул на стул, – кури.

– Я не курю, спасибо.

– Хорошо, здоровью польза. Ну ладно, Олег Николаич Бережков, по кличке Чиф. Сидишь ты сейчас у нас, поймали мы тебя с поличным, и есть у тебя из этого положения два выхода. Первый: ты от всего отказываешься, а мы начинаем тебя раскручивать. Здесь мы тебя взяли за покушение на убийство, дел за тобой много числится, где-нибудь да найдем доказательства. Ты, со своей стороны, конечно, можешь адвоката найти, но хорошего – вряд ли, потому что один ты, на воле за тебя никто не волнуется и передачи носить не станет. А если есть у тебя какие-то денежки, то запрятаны они далеко и знаешь про это ты один, и незнакомому человеку ни за что не доверишься, кинуть может. Скажу тебе, чем меня этот вариант не устраивает: нет у меня сейчас ни времени, ни людей, чтобы твоими художествами заниматься, это дело долгое. Теперь второй вариант. Сдаю я тебя в прокуратуру следовательше Громовой, и ты берешь на себя одно дело.

– Что за дело? – Бережков откровенно удивился.

– Еще шестого ноября в одном доме на Сенной девушку с седьмого этажа выбросили. Дело глухое. Дом заброшенный, бывшее общежитие студенческое.

– Это что, убийство на себя брать?

– Ты слушай. Никто ее не видел, как она туда попала, с кем пошла, никто не знает. А ты скажешь, что шестого вечером был пьяный, увидел: девушка идет одна, хотел познакомиться, то, се, а она испугалась, побежала от тебя в этот дом, ты за ней, но ничего такого не хотел, а потом она случайно поскользнулась там и выпала из окна. А ты, конечно, испугался, протрезвел со страху и убежал. А когда мы тебя взяли по своему делу, как свидетеля, допустим, то по пути и это дело раскрыли. Получается не убийство, а несчастный случай, ты на этом и стой. А я с Громовой договорюсь, чтобы она на тебя не очень наседала.

– Ну и какой же мне резон чужое дело на себя брать?

– А такой, что дадут тебе по этому делу немного, не докажут, что убийство, а если мы будем тебя по всем твоим делам раскручивать, то это ой как на много потянет!

– Сами же говорили, у вас на меня сейчас времени нет.

– Ну так и будешь сидеть, ждать, отощаешь, у нас кормят плохо, а передачи тебе носить некому. Так, Бережков Олег Николаич, 1958 года рождения, русский, жена погибла в 1988 году, сыну десять лет. Сын-то где у тебя теперь живет? В твоей квартире ты один прописан.

– У тещи, – неохотно ответил Бережков.

– Вот, и ребенка надо поднимать. А тут мы быстро управимся. Ты там в прокуратуре признание подпишешь, а мы тебя будем к себе изредка брать для дачи свидетельских показаний, понял?

– Понял.

– Ну как, согласен?

– Думаю пока.

– А чтоб тебе легче думалось, я тебе еще кое-что скажу. Думаешь, мы сами такие умные: тебя вычислили, когда именно ты на дело пойдешь? Баба эта невелика птица, чтобы возле нее круглосуточная охрана была из нашей организации, не президент все-таки. А был к нам звоночек сам знаешь от кого. Так, мол, и так, такой-то будет там-то в такое-то время. Только они так рассчитали, чтобы мы тебя уже после взяли, чтобы ты успел дело сделать. Но мы тут тоже не лаптем щи хлебаем, успели пораньше. Не веришь мне, а зря. Кастету прямо нож острый, что кто-то сам по себе работает, никого не боится и от него не зависит. Вот он и решил одним разом двух зайцев убить: и дело сделать, и тебя убрать.

Чистяков заметил, как киллер сжал кулаки под столом. Ага, завелся, все-таки!

– Ну что, Бережков, подумал?

– Завтра скажу.

– Ну иди, посиди в камере до утра.

Вот и наступил Новый год. И хотя следующий, 92-й, не сулил ничего хорошего – официально было объявлено о повышении цен на все, и астрологи по телевизору кричали, что будет голод, – настроение в институте 31-го числа было веселое. В секторе накрыли на стол, выпили шампанского, приободрились. Владлен Иваныч ходил по отделам, всех поздравлял. Где-то посоветовали ему одеться Дедом Морозом, где-то обсыпали конфетти, а в одном секторе не в меру развеселившиеся дамы оставили на его щеке несмываемый отпечаток губной помады. После двух прошел слух, что в проходной выпускают, и к трем часам всех сотрудников как ветром сдуло. Остались горемыки-начальники, которые должны были опечатать комнаты и сдать ключи под расписку.

Надежда поехала домой одна, по дороге заехала к матери, они посидели, поздравили друг друга, и она клятвенно пообещала привести все-таки Сан Саныча первого числа на обед. Алене они послали посылку уже давно, за три недели, чтобы все подарки дошли к празднику. Сан Саныч пришел из дому с большим чемоданом, сказал, что ему надоело бегать домой за каждой ерундой. Пока готовили стол, отвечали на телефонные звонки, время пролетело незаметно, и они сели за стол только в полдвенадцатого. Еле-еле успели проводить старый год, откупорить шампанское. Куранты пробили, все желания были загаданы, шампанское выпито. После этого Сан Саныч выключил телевизор и посмотрел на Надежду так значительно, что у нее мурашки пробежали по коже.

– Я принес тебе подарок.

Он достал из кармана пиджака коробочку и протянул ей. Коробочка была старая, кожа местами порвалась. Она открыла коробочку и ахнула. На выцветшем голубом атласе лежало кольцо светло-желтого металла, три камушка в оправе в виде веточки светились голубоватым светом. Надежда мало видела в своей жизни бриллиантов, но узнала их сразу. Не удержавшись, она достала кольцо и поднесла поближе к свету.

– Боже, какая красота! Но ведь это…

– Это кольцо моей матери, – твердо ответил он. – И если тебя интересует, носила ли его моя жена, то я отвечу: нет. – Он добавил тихо: – Мама умерла в прошлом году. Кольцо очень старое, до этого его носила бабушка, а вообще оно уже очень давно в нашей семье.

– Но, Саша, разве можно забирать такую дорогую вещь из семьи, ведь это же фамильная вещь!

– Так повелось, что кольцо должно принадлежать женщине. Если бы у меня была внучка… А так кольцо будет носить моя жена.

Он взял кольцо и надел ей на палец.

– Вот видишь, и размер твой.

– Что-то я не поняла, что ты там сказал про жену?

– Что тут непонятного? Выходи за меня замуж, вот и все. После праздников пойдем в загс и подадим заявление.

– Что-что? В загс? Что, может, и платье шить белое?

– Белое не надо, а новое обязательно купим.

– Ой, Саша, ну неудобно прямо, там все молодые, а мы туда же, жениться.

У меня от первой моей свадьбы воспоминания жуткие остались. Родственники мужа напились, в конце «горько» все время кричали, свекровь всю свадьбу просидела с поджатыми губами, как будто уксуса напилась. Слушай, ну зачем нам это нужно, а? Живи у меня просто так сколько хочешь.

– Нет, я так не согласен. Что я у тебя неизвестно кто. Соседей стыдно и родственников. Так что давай официально поженимся. У меня, конечно, недостатков много, но я исправлюсь. И на жилплощадь эту я претендовать не буду.

– Господи, да про жилплощадь я меньше всего думаю! А недостатков у меня больше, чем у тебя, но зато я тебя люблю. И Бейсик тоже, слушай, ты что делаешь, икра же соленая, ты зачем коту бутерброд даешь?

– Должен же у кота быть праздник, а то у всех Новый год, а у кота что? Ну ладно, договорились, завтра твоим родственникам скажем, послезавтра – моим, а после праздников загс откроется, сразу заявление подадим.

– Саша, можно тебя одну вещь попросить?

– Для тебя, любимая, все что хочешь сделаю.

– Включи, пожалуйста, телевизор, там Пугачева петь будет.

В первую неделю после Нового года в отделе активно обсуждались три новости. Первая – это предстоящий визит старшего следователя прокуратуры Громовой. Оказывается, еще давно, месяц назад, коллектив всего отделения послал официальный запрос в прокуратуру, когда же наконец дело о гибели Марины Киселевой сдвинется с мертвой точки. И вот наконец следователь Громова решила почтить институт своим присутствием. Вторая обсуждаемая новость – это увольнение Андрея Рубцова. Об этом первой, естественно, узнала Полякова.

– Да, подал заявление по собственному желанию в связи с переходом на другую работу, и сразу ему начальник подписал, потому что оттуда, – она закатила глаза к небу, – был звонок. И велели, чтобы увольняли его сразу, без двухмесячной отработки, а у него срок молодого специалиста только в марте кончается, так и это уладили.

Надежда не смогла скрыть свою заинтересованность.

– А куда же он увольняется?

– Да так туманно намекает, что в Смольный тесть его пристроил, а кем уж – не знаю. И так быстро собрался, за два дня все службы обегал с обходным. А своим в сектор даже торт не принес, скупердяй.

Третьей новостью, активно обсуждаемой в отделе, было предстоящее замужество Надежды.

– Ты понимаешь, Саша, – смеясь, говорила Надежда в кабинете, – я ведь не пьяница и не склеротик, я же точно помню, что никому здесь на работе не говорила, ты тоже, так откуда же они все узнали?

– Да у тебя на лице все написано, сияешь, как медный самовар.

– Что, так и написано: уважаемые Александр Александрович и Надежда Николаевна! Приглашаем вас пятнадцатого февраля в загс Выборгского района на торжественную регистрацию вашего брака? Меня тетки из соседних отделов поздравляют, я спрашиваю, кто вам сказал? Они говорят: Полякова. Саша, ну откуда она узнала?

– Ну, наверное, у нее во всех загсах свои осведомители.

– Ты все шутишь, а я голову ломаю. Саша, а ты знаешь, что Рубцов увольняется?

– Знаю, только это ничего не значит, может, просто тесть решил убрать его из института с наших глаз, от греха подальше.

Один из чистяковских мальчиков вернулся из прокуратуры после беседы с Громовой.

– Ну, Анатолий Петрович, там с Бережковым прямо цирк получается. Оформили там на него дело вроде как несчастный случай, так этой Громовой все неймется, чует, что что-то не так. Стала она Бережкова проверять, всю его биографию подняла. А у него жена в восемьдесят восьмом погибла. Следствие там было, да дело так и не раскрыли. Убили ее ножом в собственном подъезде то ли хулиганы, то ли маньяк какой-то, так и не нашли никого. А там в деле фигурировал сосед с первого этажа, вроде не то он кого-то видел, не то с кем-то разговаривал, но он что-то темнил. А мужичок-то был так себе, шестерка, и вдруг месяца через три приоделся, машину даже купил, подержанную, правда. И через полгода находят его в этой машине еще тепленького, но уже мертвого. Задохнулся от выхлопа и помер! Так этой Громовой показалось дело подозрительным, и она теперь копает вовсю! Бережков пока молчит, но как бы чего не вышло.

– Да, подумать надо. Ты достань это дело мне поскорее, там вперед Громовой успеть надо.

Через два дня оперативник докладывал Чистякову.

– Да, интересно там получается. Мужичок этот, сосед-то, когда жену Бережкова убили, слышал на лестнице какой-то шум и даже выскочить успел и того маньяка в лицо мельком увидеть. Но милиции рассказывать ничего не стал, а решил на этом деле подзаработать. Он сам-то электриком в РСУ работал и вспомнил после долгих мучений, где он этого маньяка видел, но даже жене не сказал, кто такой. Видно, нашел он того мужика и стал его шантажировать, деньги тянуть. Машину даже купил, а потом, верно, тому маньяку надоело деньги платить, он и устроил ему смерть в собственной машине.

– А ты откуда это все узнал?

– А мне жена его бывшая рассказала, того соседа-то. Время прошло, она опять замуж вышла за приличного человека, то все прошлое ей до фени, она говорит, в милицию ни за что не пойду, а мне в приватной беседе рассказала, что знала.

– Ну да, ты ведь у нас обаятельный.

– За то и держите. А я еще по дому поспрашивал, где этот Бережков раньше-то жил, где жену его убили, так соседи рассказывают, что он прямо невменяемый стал после ее гибели, очень переживал.

– Теперь вот что скажи мне, у жены этой бывшей хоть какие-то мысли есть по поводу этого маньяка, кем он может быть?

– Она говорила, смутные у нее какие-то подозрения, что он с медициной связан каким-то образом, то ли в больнице работал, то ли в поликлинике.

– А, так ты вот что… Этот сосед-то когда погиб?

– Зимой восемьдесят девятого.

– Если он этого маньяка узнал, значит, тот в том же районе работал, где это РСУ находится. Так что проверьте примерно вокруг даты его смерти плюс минус три месяца, не погиб ли в это время кто-нибудь из медработников. Что там у них в районе есть: поликлиники, травмпункт?

– Больница есть большая.

– Это плохо, но попробуй. Да не среди врачей больше ищите, а шоферы там, электрики, завхоз, может быть. Да побыстрее там старайтесь, Громова на пятки наступает.

– Слушаюсь.

И оказалось, что примерно в интересующее их время некий шофер больничной машины был убит в собственном подъезде ножом в сердце. Убийцу не нашли. Чистяков, выслушав обстоятельный доклад, помрачнел.

– Очень похоже, что это Бережков. После смерти жены он с катушек сошел. Милиция убийцу не нашла, он решил сам мстить. Шантажиста этого он расколол, а потом его прикончил, чтобы тот не проболтался. А потом и убийце жены отомстил. А теперь Громова будет копать, неизвестно, какое там у этого Бережкова алиби, как бы наше дело не сорвалось. Завтра я договорюсь в прокуратуре, чтобы Бережкова нам отдали для следственного эксперимента. Приступаем к операции. Все поняли?

– Да, все поняли. Только, Анатолий Петрович, как же, так и отпустим на волю киллера? Да на его счету человек двадцать убитых, а сколько еще, мы не знаем.

– Зачем отпускать? Теща его где живет?

– Поселок Шувалово, улица Варваринская, дом 12.

– Вот там и покараулите, если он сам не покажется, то знак какой-нибудь подаст, хоть денег пришлет на ребенка-то. А бабку сразу про него расспросите, да потише там, чтобы соседи не видели. Если он после смерти жены так переживал, что совсем переменился, в киллеры пошел, должен о ребенке думать, ребенок у него – единственная память о жене.

Старший следователь прокуратуры Громова прибыла на встречу с коллективом отдела без опоздания. Надежда внимательно к ней присматривалась. Дама действительно выглядела представительно. Дорогой хороший костюм и серьги, правда большие, с зелеными камнями. Неужели изумруды такие огромные? Надежда привстала с места. Нет, конечно, малахит или яшма.

– Дорогие товарищи! – начала следователь по старинке, наверное, у них в прокуратуре так до сих пор принято. – Вы собрались здесь, совершенно справедливо ожидая от меня отчета о проделанной работе. Погибла ваша сотрудница, молодая девушка Марина Киселева, и мне вполне понятно ваше беспокойство по поводу расследования.

Следователь Громова хорошо поставленным голосом кратко изложила обстоятельства гибели Марины. Надежда слушала невнимательно, во-первых, потому что все это знала в подробностях, а, во-вторых, потому что народу в комнату набилось порядочно, пришли из других отделов, а они с Сан Санычем прибежали в последний момент, и им достался один стул на двоих. Сидеть вдвоем на одном стуле было очень неудобно, Надежда все время ерзала, стул скрипел. Сан Саныч тихонько ворчал ей в самое ухо, чтобы прекратила вертеться, ему было интересно послушать Громову.

– Товарищи, – продолжала следователь, – с удовлетворением могу констатировать тот факт, что дело успешно продвигается. В ходе проведенных следственных мероприятий преступника удалось выявить и задержать. Это оказался довольно молодой человек, Бережков Олег Николаевич, 1958 года рождения, работает слесарем на заводе. В ходе допросов Бережков признался, что шестого ноября в девятнадцать часов вечера он шел в районе Сенной площади и в пьяном виде пристал к потерпевшей Киселевой. Девушка испугалась, побежала от него, позвала на помощь, но вокруг никого не было. Бережков утверждает, что он не имел никаких преступных намерений в отношении Киселевой, а якобы просто хотел познакомиться.

Следователь остановилась перевести дух. Надежда ошеломленно повернулась к Сан Санычу.

– Саша, да что же это такое?

На них стали оборачиваться сотрудники, и он зашипел ей, чтобы немедленно замолчала.

– Далее, Бережков продолжал преследовать Киселеву, она забежала от него во двор пустующего общежития, затем, пройдя через двор, вошла в подъезд и стала подниматься по лестнице. Бережков бежал за ней и утверждает, что в пьяном виде ничего не соображал. Продолжая преследовать девушку, он поднялся на седьмой этаж, в самой дальней комнате она отступила от него к окну, а рамы там старые, совсем прогнили. Киселева оперлась на раму, а она оторвалась и, потеряв точку опоры, девушка упала вниз.

– Да как же ей не стыдно так врать? – зашипела Надежда, но Сан Саныч больно дернул ее за руку и сказал, что больше никогда в жизни не сядет с ней рядом ни на одном собрании. Громова между тем продолжала:

– Хочу подчеркнуть, товарищи, что это версия Бережкова, но пока она подтверждается. Дело еще не закончено, работа ведется, так что надеюсь в ближайшем времени прояснить кое-какие моменты.

После собрания Надежда кипела, а Сан Саныч был недоволен ее поведением и молчал. Надежда проскочила за ним в его кабинет и дала волю чувствам.

– Послушай, что же это такое, берут первого попавшегося пьяницу и вешают на него убийство? Он небось и не помнит ничего.

– А что ты хотела? Ведь я же просил его разобраться, чтобы меня не впутывать. Вот теперь моя репутация не пострадает.

– Саша, ты думаешь, что это результат твоего разговора с Купцовым?

– Конечно, а ты думала как? Сразу и Рубцов уволился, и дело расследовали, а то тянули два месяца почти, людей только с работы по допросам таскали.

– Все-таки нехорошо, может быть, тот человек ни в чем не виноват, а Рубцов сухим из воды выйдет.

– Ну, что же мы можем сделать? Для нас эта история закончилась.

– Да, пожалуй.

Чистяков созвонился с ГУВД, и Чифа передали его сотруднику под расписку для проведения следственного эксперимента. Его привезли на старых служебных «Жигулях» к бывшему общежитию на Сенной. Двое молодых оперативников вывели его из машины.

– Мы тебе, голуба, сейчас наручники снимем в целях чистоты эксперимента, но только чтобы у нас без фокусов!

Пока один из парней возился с наручниками, второй, чуть отступя, держал арестованного под прицелом. Чиф смотрел равнодушно, но вдруг, резко наклонившись, оттолкнул опера, снимавшего с него наручники, так, чтобы тот прикрыл его от ствола «Макарова», резко подпрыгнул, юркнул за «Жигули» и, пригибаясь, бросился в проходной двор. Оперативник, следуя инструкциям Чистякова, несколько раз выстрелил вслед, забирая чуть выше цели, убедился, что Чиф исчез из поля зрения и связался с Чистяковым, которому доложил, что операция прошла как по маслу.

Чиф пробежал несколько дворов, убедился, что погони нет и перешел на шаг, чтобы отдышаться и подумать. Думалось плохо – вместо мыслей в мозгу клокотала ярость. Как ни безумно это звучало, он должен был убрать Кастета. Для этого были две причины: его предательство, подлая подставка, но еще важнее – то, что Кастет знает про Англию и, пока он жив, сын Чифа, единственное дорогое ему существо, тот, ради которого он жил сам и убивал других, не будет в безопасности. Чиф знал только один способ решения всех проблем, и этот способ он знал хорошо. Кастета надо убить. Плохо, конечно, что нет оружия и инструментов и никак нельзя заходить ни по одному из своих адресов – везде могут быть засады, милицейские или, что еще хуже, бандитские.

Чиф огляделся и подошел к мусорному контейнеру. Брезгливо поморщившись, он вытащил из контейнера разбитую гитару.

Коля-Бубна потер затекшее плечо, он уже третий час торчал на этом чердаке, не шевелясь и не отрывая взгляда от парадной напротив. Правильно ему братки говорили: чтобы снайпером быть, мало стрелять хорошо. Нужно такое терпение иметь, какое у одного на тысячу. Стрелял-то он классно, за это и вляпался. Теперь сидит здесь час за часом, ни тебе размяться, ни тебе отлить, ни тебе покурить… а курить страшно хочется. Хорошо Барсуку, он внизу, на прикрытии, ходит себе по улице, то в машине посидит, то пройдется… нет, снайпером быть – это не лафа. Ну, конечно, не своя воля, велено ждать – будешь ждать, под Кастетом не забалуешь. Конечно, людей Кастета уважают, боятся – Кастет крут, круче некуда – но воли под ним никакой, дисциплина хуже, чем в армии. Бубна чуть пошевелился, разминая затекшую ногу, и ему послышался какой-то шорох. Он скосил глаза, стараясь в то же время не потерять из виду парадную напротив. Должно быть, крыса… Неожиданно от груды пустых ящиков к нему метнулась серая тень. Гитарная струна захлестнулась у Коли на горле, он судорожно забился, захрипел…

Людей Кастета в городе уважали, но жили они недолго.

Чиф осмотрел трофеи. Винтовка снайпера, хоть и неплохая, была ему сейчас не очень нужна, хотя позже, может быть, и пригодится. Револьвера он не нашел, зато нашел хороший немецкий нож. Он выглянул в окно, осмотрел улицу. Напарника снайпера вычислил моментально – тот так откровенно скучал, разглядывая отражение противоположного подъезда в витрине булочной…

Чиф разобрал винтовку, подвесил ее к плечу под пальто, положил в карман коробку патронов и спустился на улицу.

Барсук лениво, нога за ногу, плелся по Шпалерной, поглядывая то на подъезд – нет ли каких подозрительных движений – то в конец улицы, откуда должна была подъехать машина «клиентки». Его роль – вспомогательная, когда Колька-Бубна уложит бабу, Барсук должен пару раз шмальнуть для контроля и обеспечить себе и Кольке отход. Машина стояла наготове, мотор он не глушил, чтобы без всяких неожиданностей.

Навстречу ему по улице брел какой-то помятый мужик, совсем неопасный с виду, то ли поддатый, то ли с крутого похмелья. Барсук поравнялся с ним и вдруг произошло что-то непонятное: левую руку пронизала жуткая боль, а под ребро уперлась холодная сталь ножа.

– Тихо, – сказал ему худой мужик, – хочешь жить – не рыпайся, иди, как шел.

Барсук попытался перехватить руку с ножом, но от страшной боли чуть не потерял сознание. Мужик шел рядом, держа его руку каким-то хитрым болевым приемом, и нож под ребром не давал вздохнуть. Черт, ну и влип!

– Ты кто, мужик? Ты мент, что ли? Не похож ты на мента. Да кто бы ты ни был, Кастет тебя с потрохами съест. Ты подумал, на кого ты тянешь?

– Ты сейчас о себе думай, как тебе живым остаться хотя бы на сегодня, а что завтра будет – это мы завтра и посмотрим.

Со стороны казалось, что два приятеля идут, обнявшись, и мирно беседуют. Вот они подошли к серому «опелю», сели на переднее сиденье. Чиф накинул на шею Барсука струну, перехватил ее поудобнее, чуть натянул.

– Чувствуешь? Только попробуй что-нибудь надумать – и тебе конец. Напарник-то твой с этой удавочкой уже познакомился, так и лежит теперь на чердаке.

Барсук выругался, насколько позволяла удавка.

– Ну че тебе от меня надо? Хочешь кончать – кончай, а тебе все равно после не жить, Кастет тебя где угодно достанет!

– Это мы посмотрим.

Чиф проверил его карманы, нашел револьвер за пазухой, гранату в бардачке машины.

– А теперь поезжай к Кастету на дачу. Барсук изумленно скосил на него глаза.

– Совсем, что ли, сдурел?

Струна слегка натянулась, и Барсук послушно тронулся с места.

– На всякий случай я тебе напоминаю, чтобы вел ты машину ровненько, без рывков и не слишком гнал, а то неровен час, дернешь маленько – удавочка-то и затянется.

– Понял, не дурак.

– И ГАИ чтоб не привязалось, а то у нас машина оружием набита. Как это выто не боитесь с оружием по улицам разъезжать?

– Это уж наши дела… Ты-то тоже, голубь нашелся, мораль мне читать. По твоим повадкам видать – на тебе покойников висит немерено.

– А хоть бы и так…

Машина проехала Поклонную гору и выехала на Выборгское шоссе. Остались позади последние жилые массивы, проехали Шуваловский парк, Парголово, выехали на Приморское шоссе, проскочили Белоостров, Солнечное. Возле Репина переехали железную дорогу, поехали по асфальтовой, уходившей от залива, потом свернули с нее на аккуратный проселок, углублявшийся в сосновый бор. Барсук ехидно покосился на Чифа:

– Ну как, не передумал? Не страшно самому в петлю лезть?

– Ну, насчет петли – не тебе бы говорить. Сколько еще до дома осталось?

– Метров триста.

– Останови здесь.

Из леса, прямо к воротам дачи Моти-Кастета медленно, на первой скорости, выехал серый «опель». Охранник направился к нему, приветственно маша рукой:

– Эй, мужики, вам разве босс сюда велел после дела?

«Опель», не останавливаясь, ехал прямо на ворота. Охранник, встревожившись, подбежал к нему, склонился к окну со стороны водителя и увидел заклиненный руль и связанного Барсука с круглыми от ужаса глазами.

– Эй, Барсук, ты чего? Что это? Как это?

Барсук пытался что-то сказать ему, но рот его был заклеен скотчем, и из него вырывалось только нечленораздельное мычание. Охранник дернул на себя дверцу, отжав чеку приклеенной к дверце гранаты. Он так и не понял, о чем хотел его предупредить Барсук. Взрывом разорвало обоих бандитов, «опель» вспыхнул, как факел, а ворота дачи снесло, как картонные. Горящая машина еще некоторое время по инерции продолжала движение, она врезалась в застекленную веранду, и грохнул второй взрыв: взорвался бензобак. В считанные минуты пламя охватило веранду. Из дома выбежали двое охранников. Тут же раздался выстрел, и один из них упал как подкошенный. Второй бросился на землю, отполз за кусты и стал оглядываться, пытаясь понять, откуда стреляли.

Чиф сидел в развилке корявой березы, откуда ему хорошо видны была дача и участок перед ней. Он сделал только один выстрел и больше не стрелял, чтобы не раскрывать свою позицию, выжидая момент для безошибочного выстрела. Терпения у него было на десятерых, и он наконец дождался, когда движение веток выдало расположение спрятавшегося за кустом бандита. Он выстрелил второй раз и по короткому крику понял, что не промахнулся. Пожар постепенно расширялся, обитатели дома должны были уходить, но Чиф понимал, что они могут уйти с другой стороны. Он всю жизнь был одиночкой, зная, что положиться можно только на себя, но сейчас пожалел, что у него нет напарника. Осторожно спустившись с дерева, он обежал дачу с тыла и нашел там такую же удобную позицию на старой липе. За домом молодой парень разворачивался на джипе, собираясь подогнать его к заднему крыльцу. Чиф поймал его голову в перекрестье прицела и нажал на спусковой крючок. Джип замер с работающим мотором посреди двора. Расчет Чифа базировался на том, что в доме не подозревают, что он посмел напасть на них в одиночку, и считают, что переднее крыльцо и подъезд к дому по-прежнему простреливаются снайпером. Видимо, так и было: в доме, охваченном со всех сторон пламенем, не было заметно никакого движения. Обе стороны выжидали, но у Чифа было преимущество: он находился не в горящем доме.

Но, с другой стороны, он был один. Внимательно осмотрев забор со своей стороны, Чиф заметил большую толстую ветвь сосны, подходившую прямо к забору и слегка заходившую на примыкающий к даче участок. Забравшись на эту сосну, он спрыгнул по ту сторону забора и отполз за небольшой сарайчик. Немного выждав и убедившись, что его не заметили, он переполз к джипу с мертвым водителем. Прячась за машину, он приоткрыл дверцу со своей стороны и снял машину с тормоза, а сам откатился за кусты. Машина поехала к дому, и ее тут же обстреляли автоматными очередями из двух окон. Чиф по вспышкам засек автоматчиков и снял одного из них револьверным выстрелом. Сразу же после выстрела он откатился в сторону, чтобы в доме не могли засечь его позицию.

Джип врезался в стену дома и застыл с работающим мотором. Пользуясь тем, что джип отвлекает внимание стрелков, Чиф прополз к тому окну, за которым должен был находиться убитый им автоматчик. Он рассчитывал на то, что людей в доме не слишком много и вряд ли будут сажать по несколько стрелков к одному окну. Окно было открыто, Чиф подтянулся и резко перебросил тело через подоконник, мгновенно откатился от окна и вскочил, держа в обеих руках по револьверу. Ему повезло: в помещении никого не было, кроме мертвеца со страшной черной дырой вместо левого глаза. В доме очень сильно пахло дымом, но дышать еще можно было свободно. Чиф перевел дыхание и, плотно прижавшись к стене, почти не дыша, приоткрыл дверь в коридор. Оттуда повалили клубы дыма, но никакого движения Чиф не заметил. Прижимаясь к стене, совершенно беззвучно он выскользнул в коридор. Соседняя дверь по его расчетам должна была вести в комнату, где находился второй автоматчик. Чиф беззвучно подкрался к двери, пнул ее ногой и, резко пригнувшись, чтобы не попасть под возможный выстрел, прыгнул в комнату.

Как в замедленной съемке высокий человек у окна поворачивался ему навстречу, поднимая короткий десантный автомат. Чиф бросился на пол и выстрелил в силуэт у окна из обоих своих револьверов. Автоматчик закричал и повалился на спину, поливая очередями потолок. Чиф отполз в сторону, чтобы не попасть под случайную пулю. Парень был уже мертв, это было видно по его перекошенному белому лицу и широко открытым пустым глазам, но продолжал стрелять, рефлекторно нажимая спусковой крючок автомата. Наконец наступила тишина, особенно гулкая после грохота стрельбы. Чиф поднялся, вынул из мертвых рук автомат и, перезарядив его, повесил на плечо. На подоконнике он нашел гранату. Осмотрев комнату, он увидел на стене большое, почти в рост человека зеркало. Он открыл дверь в коридор, убедился, что там никого нет, вытащил в коридор зеркало и тяжелый стул с высокой спинкой. Наискосок по коридору была еще одна дверь, из-за которой слышались голоса. Чиф поставил стул против этой двери, прислонил к нему зеркало, установив его под углом к двери и резким толчком распахнул дверь. В комнате было четверо мужчин; один из них стоял с автоматом в руках у окна, выходящего к подъездным воротам, остальные трое хлопотали возле открытого люка в подпол, поднимая оттуда оружие и какие-то тщательно упакованные свертки и коробки. Рядом с люком громоздилась уже солидная груда таких свертков, видимо, приготовленных к эвакуации.

Когда открылась дверь, все четверо повернулись к ней и, приняв в полутемном дверном проеме отражение Чифа в зеркале за живого человека, открыли огонь. Зеркало разлетелось на мелкие осколки, но Чиф успел рассмотреть все, что нужно. Он бросил внутрь гранату и ворвался в комнату, поливая автоматным огнем те места, где перед взрывом были люди. Когда дым рассеялся, он увидел четыре искрошенных трупа. Снизу, из подпола, донеслись какие-то звуки. Он бросил в люк вторую гранату, быстро захлопнул крышку и перетащил на нее тяжелый ящик, видимо, с оружием или боеприпасами.

В коридоре послышались быстрые шаги, Чиф мгновенно схватил окровавленную пятнистую куртку одного из убитых, бросился на пол вниз лицом и накрылся курткой мертвеца. В комнату вошли двое. При виде горы трупов один из них громко охнул, а другой выругался. Этого было достаточно: не поворачиваясь, Чиф дважды выстрелил из револьвера на голос, мгновенно перекатился и вскочил, изготовившись к стрельбе. Один из вошедших, плечистый, накачанный молодой парень, корчился на полу, с простреленным горлом, но второй, высокий худой пожилой мужчина с темным морщинистым лицом и голубыми выцветшими глазами, был ранен в правое плечо, рука висела плетью, Чиф направил на него ствол револьвера, но прежде, чем он успел нажать на спуск, мужчина бросил ему в лицо какой-то сверток. Чиф непроизвольно отшатнулся и потерял драгоценную долю секунды, за которую противник одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и схватил его за горло левой, здоровой рукой. Чиф попытался сбросить руку, но противник был так невероятно силен, что отвести его руку было не легче, чем согнуть рельс. В глазах начинало темнеть, силы оставляли Чифа. Боковым зрением он увидел, что на пороге появился еще один человек. Увидев борющихся, он поднял пистолет, чтобы добить слабеющего Чифа, но тот, собрав в комок всю свою волю, последним напряжением сил развернул своего противника, подставив его под выстрел, как живой щит. Он даже не расслышал выстрела, но почувствовал, как слабеет железная хватка на его горле. Вдохнув полной грудью, он придержал раненого врага, чтобы тот не упал раньше времени, и толкнул его на человека в дверях, сам же мгновенно откатился в сторону, подхватил с пола чей-то пистолет и несколько раз выстрелил в сторону двери.

Грохот выстрелов стих. Чиф поднялся, оглядываясь. Все побоище заняло, должно быть, не больше минуты, но Чифу показалось, что он постарел лет на десять. Он отдышался и осмотрел убитых. Кастета среди них не было. В пылу схватки он не заметил, как комната наполнялась дымом, в коридоре из-за дыма уже почти ничего не было видно. Он осторожно выглянул в коридор, и тут же прогремела автоматная очередь.

«Господи, да сколько же их тут!»

– Эй, ты, смертник! – раздался из коридора хриплый голос.

Чиф узнал голос Кастета.

– Эй, ты! Ты меня знаешь, меня все знают. Не тебе со мной тягаться. Кончай свой спектакль. Я тебя не трону. Мое слово железно, это все знают. Мне нужно кое-что взять в той комнате, где ты сидишь. Хоть ты, сволочь, и положил моих ребят, хоть ты, гад, и Пантелея ухлопал – я тебя не трону. Договоримся по-людски. Я тебе еще и денег дам, много денег. Мне только надо у тебя там кое-что взять, пока дом не сгорел. Или – или. Иначе ты отсюда не выйдешь.

– А ты иди сюда. Иди и возьми, что тебе надо. И посмотрим, кто из нас отсюда выйдет, а кто – нет.

– Ну ладно, падло. Я тебе предложил. Сам виноват.

Наступила тишина, только со стороны горящего крыла дома доносился гул пламени и треск рушащихся перекрытий. Чиф насторожился. Кастет явно готовил какой-то сюрприз. Оглядевшись, он поднял с пола одного из убитых бойцов и посадил его в кресло посреди комнаты, так, чтобы от двери и из окна нельзя было разглядеть сразу его лицо, а сам, с автоматом в руках, лег в углу комнаты за ящиком с оружием, держа под прицелом дверь, но посматривая и на окно.

Дышать становилось все труднее. В томительном ожидании прошло несколько минут. Чиф, казалось, весь превратился в зрение и слух. Вдруг в коридоре перед самой дверью раздался взрыв, и в ту же самую долю секунды перед окнами возник, словно упав с небес, человек с автоматом, и открыл огонь по трупу в кресле. Чиф мгновенно выпустил очередь в окно. Человек за окном выронил автомат, но не упал. Чиф снова и снова стрелял в него, но, казалось, пули не достигают цели. Расстреляв полный магазин, Чиф внимательно вгляделся в свою мишень. Это был Кастет. Он уже был мертв, а не падал потому, что висел против окна на веревке, спущенной с чердака.

Чиф встал и размял затекшие мышцы. Дело было сделано. Кастет предал его, и, несмотря на всех своих людей, несмотря на всю свою охрану и «крутизну», он получил по заслугам. Теперь надо было уходить. Пламя подвигалось все ближе и ближе. Однако что же так нужно было Кастету в этой комнате? Чиф начал торопливо вскрывать сложенные посреди комнаты свертки и коробки. В некоторых были оружие и боеприпасы, в большинстве – аккуратно упакованные в полиэтиленовые пакеты золотые и серебряные украшения, столовое серебро – разрозненные, разномастные вещи, наверняка награбленные по десяткам квартир. Чиф не взял ничего из этих вещей, каждая из них могла быть в розыске, на каждой была чья-то кровь… Конечно, не ему было говорить о пролитой кем-то крови, мало кто пролил столько крови, сколько он, но какое-то чувство брезгливости охватывало его при мысли о краденых и награбленных вещах. Правда, когда в одном из свертков ему попалась упаковка долларов, он сунул ее в карман: денег у него не было, а нужно было выбираться из этой передряги, уносить ноги из страны и ехать к сыну в Англию. Но что же все-таки нужно было здесь Кастету?

Чиф внимательно осмотрелся. Что здесь было не на месте, что выбивалось из общей картины? В одной из картонных коробок лежал толстый рулон бумаги для факса. Почему чистая бумага для факса лежит среди награбленных бандитами драгоценностей? Почему лежит только один рулон? Обычно, если уж покупают бумагу для факсов – то сразу десяток рулонов…

Чиф осторожно вынул подозрительный рулон, кончиком ножа вскрыл упаковку. Внутри под слоем глянцевой бумаги был небольшой, свернутый в трубку кусок холста. Развернув холст, Чиф увидел странных, каких-то угловатых лошадей и двух мужчин в тулупах и валенках. Чиф в живописи не разбирался, картина была странная, но какое-то внутреннее чутье подсказало ему, что именно она нужна была Кастету. И кроме того, не стали бы так тщательно прятать какую-нибудь ерунду. Чиф сунул холст за пазуху и поспешно выскочил в окно.

Со стороны шоссе послышался вой пожарной сирены, и, чтобы не влипнуть еще в какие-нибудь неприятности, Чиф, выйдя за ворота, обошел дачу сзади и вышел лесом к железной дороге, причем, не пожалев времени, дошел не до Репина, где уже могла ошиваться милиция, а до Комарова. Там он сел в битком набитую рощинскую электричку, пристроился в уголке среди громкоголосых подвыпивших зимних рыбаков и без приключений добрался до города.

В городе, рассудив, что если от банды Кастета кто-то и остался, то им сейчас явно не до него, и понимая, что совершенно необходимо отдохнуть и привести себя в порядок, он рискнул отправиться на одну из своих явочных квартир. Едва добравшись до кровати, он, не раздеваясь, свалился на нее и заснул как убитый. Наутро он быстро привел себя в порядок, собрал все, какие удалось, деньги, взял заранее заготовленный загранпаспорт с английской визой и отправился за билетом.

Чистяков был зол, как сто чертей. Подумать только, этот старый боров Купцов посмел его обмануть! Сказал, что дело сделано, все в порядке, что Ольге ничего не угрожает, а на самом деле хорошо, что Бережков подоспел вовремя, а то бы снайпер накрыл девицу, и плакала бы тогда его новая работа в коммерческих структурах. И он тоже хорош, дубина, кому поверил. Думал, что Купцов перетрясется за свою шкуру, все сделает. А оказывается, Кастет на него плевать хотел, ему свои амбиции дороже. И главное, теперь назад ходу нет, с зятем купцовским уже разобрались, а то бы он устроил этому Купцову показательный процесс над зятьком! Ну да ладно, с Купцовым он и так рассчитается. С Кастетом за него Бережков рассчитался, вон на даче-то двенадцать трупов нашли. Это хорошо, никто не ушел. С Кастетом, считай, порядок. А с Купцовым у него теперь личные счеты, для дела он не опасен. Он, Чистяков, хотел было под горячую руку угрозу свою исполнить, послать пленку с записью разговора про убийство Ольги купцовскому начальству, но потом передумал: Купцов-то теперь из игры выбыл, но остался этот, Сергей Сергеич, главный конкурент, а на конкурента всегда полезно компромат иметь, мало ли как дело в дальнейшем повернется. Вернулись его ребята, они ездили на дачу Кастета. Там милиции понаехало, пожарных видимо-невидимо, а что толку – от дома одни головешки, кругом трупы, стена каменная стоит да печка. Там от пожара боеприпасы как начали рваться, чуть весь поселок к чертовой матери не разнесло!

Чистяков выслушал ребят, довольно похмыкивая.

– Ну что, мальчики, был кто-нибудь у бережковской тещи?

– Да закрутились совсем, тут такие дела развернулись.

– Плохо, ну ладно, давайте быстренько в Шувалове Бережкова караулить.

Но оказалось, что Чистяков был не прав в своей уверенности, потому что дом по Варваринской, двенадцать, стоял заколоченный, тропинка занесена снегом. Посовещавшись, парни все-таки решили расспросить соседей. Оказалось, что теща Бережкова Смирнова Клавдия Михайловна умерла полтора года назад, а за ребенком приезжал Олег и увез его, а куда, они не знают.

– Вот такие дела, и что будем делать, Анатолий Петрович?

– А что будем делать? Нам от него больше ничего не нужно, с нами у него полный расчет. Пускай его теперь милиция ищет, у нее к нему большие претензии. Сумеет от них скрыться – его счастье. Будешь в прокуратуре – Громовой привет передай.

Чистяков набрал номер Купцова. Ответил референт, сказал, что Николай Степаныч заболел и на работу сегодня не выходил. Ишь, старый черт, симулирует. Ладно, попозже домой ему позвоним. И поговорим-ка мы с ним о той картине, что Кастет у него хотел получить. Принесет, как миленький принесет. Сидит небось сейчас дома и трясется. Про пожар и убийства на даче в Репине еще вчера вечером в новостях говорили.

Николаю Степановичу Купцову было плохо. Когда он переговорил с Кастетом, ему немного полегчало, он даже решил расстаться с картиной Филонова, жалко, конечно, на черный день отложена, но своя жизнь дороже. И Чистяков не обманул, разобрался с этим мерзавцем зятем. После отъезда зятя, Купцов вызвал жену с дачи, сказал ей коротко, что Андрей уехал и больше не вернется. Она так прижала его к стенке, что он не выдержал и рассказал ей все, вернее, не все, а то, что касалось Андрея. Она не могла поверить, он разволновался, кричал на нее, что это она во всем виновата, уговорила его взять в дом подлеца, а теперь это отразится на всей их жизни, а не только на его карьере; и если она думает, что они с Ленкой и внуком смогут прожить без него, то глубоко ошибается. Увидев его в таком состоянии, жена очень испугалась, кинулась его утешать и отпаивать лекарствами. Следующий день было воскресенье, он провел его, тупо глядя в телевизор, а когда вечером в «600 секундах» услышал сообщение о трупе на чердаке дома на Шпалерной и о пожаре и перестрелке в Репине, ему стало так плохо, как не было еще никогда в жизни.

Все кончено, стучало в его мозгу, получается, что он обманул Чистякова и подставил Кастета, теперь оба могут предъявить ему счет. Хорошо, если Кастет убит там, на даче, и никто не уцелел, а если Кастет успел уйти? А Чистяков ведь имеет пленку с записью всех разговоров его и Кастета, и если узнает его начальство, то в лучшем случае – пенсия, а в худшем – тюрьма. На старости лет из партийных начальников – на нары! И зятя ведь Чистяков может вернуть и сдать со всеми доказательствами в милицию! Тогда – позор и опять-таки пенсия. И как жить дальше? Дочь – калека, жена в жизни не работала, внуку все надо – о Господи!

До утра он не сомкнул глаз, а когда заснул, жена разбудила его, потому что он страшно стонал во сне. Наутро о выходе на работу не могло быть и речи. Его охватила какая-то апатия. Перепуганная жена вызвала врача. Молодая докторша наскоро послушала его, выписала какие-то таблетки, витамины, велела не простужаться, а через три дня прийти в поликлинику и сдать анализы. Жена настаивала, чтобы он вызвал машину и поехал в свою ведомственную поликлинику, но у него не было на это ни сил, ни желания. Жена пешком сходила в магазин: возить-то теперь было некому, потом возилась на кухне, к нему не заходила, думала, что он спит. Зазвонил телефон. Жена заглянула в дверь спальни, говоря:

– Коля, тебя Чистяков к телефону, говорит, очень срочно, поговоришь с ним?

Поскольку он не отвечал, она подошла ближе, вгляделась и ужасно закричала. Николай Степанович сидел в кресле совершенно неподвижно, при этом левая половина его лица была живой, и глаз моргал, а правый глаз закатился, так что не видно было зрачка, и челюсть страшно отвисла. Приехавшая «скорая» отвезла Николая Степановича в Свердловскую спецбольницу.

Перед таможенным контролем Чиф распихал деньги по брючным карманам, а холст аккуратно свернул и засунул во внутренний карман пальто. Железные нервы и невозмутимое лицо всегда помогали ему. Таможенный и пограничный контроль он прошел без проблем. Самолет, «аэрофлотовский» ТУ-134, казалось, вот-вот развалится, сидеть даже при его небольшом росте приходилось, упираясь коленями в подбородок. Чиф всегда удивлялся, как такие допотопные самолеты выпускают на международные рейсы. С удалением от Пулкова на душе у него становилось все легче. Позади оставались смертельные опасности, впереди ожидала встреча с сыном. Даже погода менялась в лучшую сторону: над Россией громоздились тяжелые мглистые облака, над «туманным Альбионом» сияло солнце. Внизу проплывали квадраты зеленых не по сезону лугов, пасущиеся на них стада овец, нарядные аккуратные фермы.

Самолет приземлился не в Хитроу, а в новом сверхсовременном аэропорту Стэнтстэд. Огромное здание аэровокзала было почти пустым. Маленький автоматический поезд довез пассажиров до таможенного терминала, Чиф прошел контроль и вышел к станции пригородной электрички. На перроне к нему подошел какой-то странный молодой парень. Неумеренно жестикулируя, страшно кривя рот и растягивая слова, он обратился к Чифу:

– Вы-ы ведь из Рос-сии… Вы-ы со-оотечественник… Объясни-ите мне, ка-ак попа-асть… как это… попа-асть в Киеентиш Та-аун.

Что-то в нем Чифу не понравилось, какая-то была в нем ненатуральность, да, кроме того, он и не знал, как попасть в этот Кентиш Таун. Он довольно грубо отшил соотечественника, тот не слишком расстроился, сел в серый «фольксваген» и уехал.

Вдруг Чифа как будто что-то ударило. Он сунул руку во внутренний карман пальто… Картины не было!