Рогора. Ярость обреченных Злотников Роман

Глава 4

Алпаслан, баш каракуллукчу серденгетчи.

Серхат с чувством читает популярные среди молодежи рубаи, одновременно скобля голову отточенным до бритвенной остроты кинжалом. Подбородок уже выскоблен до синевы, вот и взялся теперь за макушку…

— Осторожнее со словами, брат: ты же знаешь, ени чиры под страхом казни не пьют вино в походе.

— Э, баш каракуллукчу! Пусть радуются, что я после сегодняшнего и вовсе не напился! Ох, дорого нам встала смерть командира склабинов…

— Кого?

— Вражеского командира, кого еще? Ты же сам его срубил…

— Да нет! Как ты их назвал?

— Склабинов-то? А разве ты не знал, баши?! Эйя сакалаби, или склабины. Когда-то и лехи, и руги, и рогорцы были единым народом, довольно известным на Востоке. Более того, в Халифате специально покупали мальчиков-склабинов и растили из них воинов для тяжелой пехоты. Помнишь уроки истории, командир? Легкие всадники пченги из зависимых кочевых племен начинали бой в первой линии, ее называли «утро псового лая». Затем следовала вторая линия, состоящая из конного ополчения наибов и их слуг — наподобие наших сипахов.

— Помню. «День помощи».

— Вот! А в третьей линии маршировала тяжелая пехота с огромными, штурмовыми щитами и длинными копьями — «вечер потрясений». Так вот ее предпочитали формировать из мальчиков-склабинов. А сегодня их потомки нам как раз и врезали… Да…

— Выходит, они были как ени чиры?

— Выходит, так.

На пару мгновений повисла тягостная тишина. Ее прервало рассерженное шипение — Серхат порезался и отбросил в сторону кривой кинжал.

— А все ж таки, Алпаслан, ты молодец! Такого воина лично обезглавил! Жаль только, склабины отбили тело…

Да они не просто тело отбили. Они нас всех едва не перебили — из боя вышло менее трех десятков моих серденгетчи. После гибели командира часть панцирных всадников буквально взбесилась — дрались столь остервенело, будто презрели смерть.

Раздраженно поморщившись, коснулся виска — его пробороздила глубокая царапина. А ведь если бы не крепкий маленький шлем под дюльбендем[14], который тем не менее прорубили… Да, ударили всадники страшно. Если бы не поспевшие к нам братья-стрелки, еще неизвестно, болтали бы мы с Серхатом сейчас или остались бы там, на поле перед воротами…

Но так или иначе склабины (вот ведь забыл!) отбили тело вождя и сумели отступить в крепость. Не все, конечно, но около сотни всадников и полторы пехоты точно спаслись. А пыл азепов и серденгетчи, пытающихся на плечах отступающих ворваться в укрепление, остудил плотный залп со стен — откуда-то подоспели стрелки склабинов. Впрочем, разве непонятно откуда? С южной стены, где они с большой кровью для штурмующих также отбились… М-да…

Еще раз взглянув на насвистывающего рубаи и бреющего макушку Серхата, я с болью в сердце вспомнил лица павших сегодня воинов, лица Бейбарса, Алпа, Арыкана… Десятника мечников нанизал на палаш убитый мной полководец, а командиры стрелков и хумбараджи пали под клинками панцирной конницы…

От тяжелых воспоминаний меня отвлекли осторожные шаги, раздавшиеся слева. Рука тут же легла на рукоять ятагана, хотя чего можно бояться в сердце огромного лагеря султанской армии?! Разве что склабинов настолько озлила смерть их командира, что они решились достать меня прямо здесь?! Да нет, это глупость!

Между тем в свете костра показался источник насторожившего меня шума — высокий вестовой, одетый, однако, чересчур пышно для обычного бойца. Чауш.

— Господин Алпаслан, — учтивый поклон и легкая улыбка, — вас приглашает к себе стамбу агасы.

Беркер-ага?! Муж матери?! Да это же… А впрочем, кто еще мог отправить именно за мной благородного всадника чауша?

— Так не будем же заставлять ждать столь достойного мужа!

Командир корпуса ени чиры не изменился с нашей последней встречи. Это в прошлый раз я его еле узнал: годы берут свое, и некогда поджарый Беркер-ага раздобрел, на его лице с тонкими чертами явственно проявились морщины, а густая и в прошлом черная борода засеребрилась седыми волосами. Зато движения стамбу агасы сохранили прежнюю грацию и пластичность искусного воина.

— Заходи же быстрее в шатер, гордость очей моих!

Несколько торопливо шагнув навстречу, отвечаю искренней улыбкой на столь радушное приветствие и заключаю в объятия распахнувшего руки Беркера-ага.

— Ты возмужал, мой мальчик… Возмужал… Что же, гость священен, так быстрее садись к накрытому дастархану! Ты не увидишь здесь ни свежих фруктов, ни домашних сластей, что так любил в детстве, зато я могу угостить тебя дивным пловом! А под пресные лепешки отлично пойдет кебаб из бараньих ребрышек! А вот к ним острый соус с томатами и чесноком…

Нет, мы неплохо ели на марше, в походных котлах всегда варилась жирная шурпа, а в казанах поспевал плов с жирной бараниной, но до такой роскоши нашей еде было очень далеко. Один только запах едва ли не лишил меня чувств — запах исключительно дорогих приправ и нежнейшего, самого сладкого и жирного мяса молодого ягненка. А уж о таком деликатесе, как зажаренные на углях, с дурманящим запахом дыма и истекающие обжигающим соком бараньи ребрышки, мы могли лишь мечтать.

Меня не пришлось уговаривать: взяв горсть жирного, пряно пахнущего плова, я сглотнул набежавшую слюну и тут же отправил в рот невероятное, самое вкусное из того, что я пробовал когда-либо, яство… Впрочем, я изменил свое мнение, оторвав зубами от ребрышек первый кусок мяса, до того макнув его в соус…

На пару минут я забыл обо всем на свете — кроме ароматного плова и кебаба, я метал еду в рот, словно в животе у меня вдруг появилась бездонная бочка — одним словом, лопал много и с удовольствием. И лишь поймав насмешливый взгляд хозяина, осознал, что веду себя неподобающим образом. Следующий кусок мяса я отправил в рот уже неспешно и принялся тщательно жевать.

Беркер-ага одобрительно улыбнулся.

— Угощайся кизиловым шербетом, дорогой, сегодня он чудо как хорош. — Стамбу агасы наполнил мой кубок прохладным, приятно пахнущим напитком, после чего налил себе — все как подобает по традициям восточного гостеприимства.

— Ну что же, мой мальчик, я поднимаю кубок за тебя! Ибо ты сегодня сразил ни много ни мало, а правителя всех этих земель, кагана Рогоры!

Я поперхнулся и долго кашлял, пытаясь осознать услышанное:

— Но… как?!

Гостеприимный хозяин позволил себе лукавую улыбку:

— Ты спрашиваешь, потому что удивлен, что их каган сам вел людей в бой? Или как мы узнали, с кем именно ты бился?

Недолго поразмыслив, я с легкой опаской — чувствуется ведь какой-то подвох — ответил:

— Думаю, и то и другое.

— Тогда начну со второго. — Стамбу агасы крепко шлепнул себя по согнутой ноге, демонстрируя глубокое удовлетворение. — О том, что сраженный тобой воин был знатного происхождения, можно судить по доспеху — да ты и сам заметил серебряные насечки на его броне. А вывод, что он был именно командиром, и немалым, мы сделали из-за знаменосца, сопровождавшего павшего. Верно?

— Все верно, уважаемый Беркер-ага. Несший знамя воин пал от стрелы.

— Что же… Многие воины из числа панцирных всадников очень бурно отреагировали на гибель этого командира, что позволило нам сделать вывод, что сраженный тобой был явно не из младших офицеров. Но все встало на свои места, когда мы развязали язык пленному.

— Невероятно…

Я действительно был потрясен услышанным, между тем Беркер-ага продолжил с довольной улыбкой:

— Что касается малого числа телохранителей и личного участия в бою… тут, мой мальчик, вообще запутанная история. Погибший был великим князем — и сыном короля. Чтобы ты понимал, в иерархии местных титулов сын короля является наследным принцем, но… Сам монарх еще пару лет назад был лишь рядовым бароном, а эти земли лишь провинцией в составе Республики лехов. Но этот самый барон, звали его Когорд, поднял восстание и преуспел. Он создал довольно сильную армию и во главе ее дважды разгромил вдвое большие силы лехов.

— Неплохо. И где же он сейчас?

— Мертв. Лехи не смирились с потерей провинции и чуть меньше трех месяцев назад начали масштабное вторжение в Рогору. Причем среди местных дворян нашлись те, кто пошел на предательство, благодаря чему пала одна из двух самых сильных крепостей — не чета той, что мы сегодня брали штурмом… Ударили лехи с двух сторон, договорились со степняками, чтобы пропустили по степи и приняли участие в нападении, так торхи привели целую тумену!

— Стервятники почуяли кровь и легкую наживу…

— Все верно. И теперь их кости гниют чуть севернее… Лехи также заключили договоры с наемниками-фрязями… ты ведь дрался с ними?

Невольно касаюсь пулевого шрама на плече.

— Было дело.

— Так вот, договор заключили сразу с несколькими капитанами. Общее число вставших под знамя Республики равнялось примерно десяти тысячам — это с учетом наемников, в прошлую кампанию переметнувшихся к Когорду, а сейчас вновь изменивших.

Не могу скрыть презрения:

— Наемники…

— Но бойцы знатные. И знаешь что? Уцелели едва ли две тысячи, после чего оставшиеся в живых капитаны разорвали договор с королем.

Я удивленно присвистнул.

— Словом, рубка была здесь знатная… Но Когорда лехи сумели захватить обманом, а его единственный сын, павший сегодня от твоей руки, еще до того сдал обороняемую им крепость и попал в плен.

— Хм… а по виду не скажешь, что слабак.

— Он им и не был! — Глаза Беркера-ага гневно блеснули. — Учись уважать врага!

— Прошу извинить меня, о почтеннейший!

Впрочем, его вспышка гнева длилась ровно секунду.

— Не спеши судить, а выслушай его историю… Великий князь продержался больше двух недель, отражая многочисленные штурмы под постоянной бомбардировкой. Он капитулировал, когда под его началом осталось едва ли полторы сотни бойцов, а под стенами обороняемой им крепости обрели покой пять тысяч воинов врага!

— Что же, действительно серьезно…

— О чем и говорю. Кроме того, на его решение сдаться наверняка повлияло нахождение семьи в крепости — видимо, не сумел обречь любимых на смерть. Так что не суди…

— Я понял урок, почтеннейший Беркер-ага.

Некоторые время мы молчим — хозяин задумался, покачивая в руке бокал шербета, а я не смею нарушить ход его мысли неосторожным словом или действием.

— Захватив в плен единственного сына и наследника, они сумели заманить в ловушку короля, когда стало ясно, что силой оружия победы не достичь. Они обещали предоставить Рогоре широкую автономию, навязав ей лишь необременительный протекторат, а наследника возвести в титул великого князя — взамен на жизнь предводителя восстания. И ради спасения сына, ради любви к нему Когорд решился на этот шаг. Но, как я уже сказал, во время обмена лехи предательски захватили его, нарушив данное их королем слово.

И вновь короткая пауза, которую я все же решился прервать:

— Простите, уважаемый Беркер-ага, но разве в этом был смысл?

Глаза собеседника насмешливо сверкнули:

— И еще какой. Они надеялись уничтожить армию Рогоры — и преуспели в этом. Когорд, отправившись на обмен, объявил официальным наследником зятя, некоего Аджея Ругу…

— Как-как?!

— Некоего Аджея Ругу. Непривычны имена склабинов? Но ведь, кажется, моя старшая жена из этих мест — и по крови ты именно их рода? Или, наоборот, услышанное тебе о чем-то напомнило?

Проницательный взгляд стамбу агасы изучающе скользнул по моему лицу.

— Скорее, нет… Просто показалось вдруг немного знакомым…

— Пусть будет так… — Лицо собеседника из изучающего стало задумчивым. — Лехи поступили очень коварно, но расчетливо. Захват Когорда был нужен им лишь для того, чтобы спровоцировать молодого военачальника на атаку, заставить его покинуть укрепленные позиции. И когда они добились желаемого, то незамедлительно ударили в спину заранее подготовленным отрядом. В итоге армия Рогоры действительно погибла — уцелела лишь горстка воинов во главе с принцем. Мятежная провинция лишилась своей силы, перестала быть опасной… Но и войско Республики понесло значительные потери. Так что, одержав решительную победу, король покинул страну во главе основных сил, поручив дожать уцелевших своему лучшему полководцу, некоему герцогу Бергарскому. Вот только пока лехи праздновали, принц Аджей лихорадочно собирал людей под свое знамя, когда же началась погоня, он разорил собственные земли, лишь бы ослабить врага. И отчасти ему это удалось.

— Простите, что перебиваю, почтеннейший, но тогда какова во всем этом роль великого князя?

— Имей терпение, юноша, и не перебивай старших — разве тебя не научили этому в корпусе? — Глаза Беркера-ага вновь насмешливо блеснули. — Лехи вынудили наследного принца принять те условия, что навязывали его отцу, — почетный протекторат и титул. Взамен князь обеспечил лояльность покоренных и предотвратил разорение своей земли захватчиками — он действительно этого добился. И три дня назад войско лехов осадило эту крепость…

— Всего три дня?!

— Верно, всего три… Но склабинские разведчики обнаружили наше приближение, и рогорцы быстро договорились с лехами о перемирии — прежде чем начался штурм.

— Подождите… Но разве их войско было столь немногочисленно?

— Нет, конечно! Пленный был из рогорцев и силы севших до того в осаду оценивал примерно в три с половиной тысячи воинов. Силы осаждавших лехов — около семи-восьми. Объединенная армия стронулась с места вечером третьего дня, а в крепости остались лишь добровольцы, равным числом с обеих сторон.

— И возглавил их великий князь…

— Верно. Его звали Торог… Так вот, он оставался истинным наследником короля Когорда в глазах рогорцев, но также, приняв титул великого князя от короля Якуба, стал и могущественным лехским дворянином. Идеальный кандидат на роль командующего объединенным войском… И тем глупее было оставлять его здесь, во главе незначительного гарнизона! Теперь армию ведут сразу два полководца, причем бывшие враги — что нам на руку! Я уверен, их вражда скажется на ходе будущей битвы… Но что касается князя Торога — как знать, быть может, это был его собственный выбор, быть может, муки совести, вина перед отцом заставили его искать смерти в бою?

— В таком случае я выполнил его волю.

Эх, как же тяжело было удержаться от самодовольной ухмылки! Но ведь удержался же! И вновь в глазах собеседника отразилось легко читаемое удовольствие — хотя я уверен, что захоти Беркер-ага скрыть свои чувства, и он без труда сумел бы это сделать.

— А принц Торог выполнил свое предназначение в качестве командира крепости. Надо же, — усмешка стамбу агасы из добродушной стала вдруг злой, — сколько сюрпризов нам подготовили склабины! И сколько достойных мужей мы потеряли под стенами этого жалкого укрепления!

Вот этот гнев действительно тяжело было бы скрыть!

— Ты подумай, мы потеряли более двух с половиной тысяч погибшими и умершими от ран, свыше семисот воинов вернутся в строй через несколько месяцев, если вообще оправятся! А главное, Торог выиграл время. Мы возьмем крепость не раньше чем через два дня.

— Отчего именно этот срок?

Беркер-ага уже успокоился: глаза его перестали метать гневные молнии, а голос затих. Не спеша отвечать на мой вопрос, он взял сушеную, засахаренную дыню — а говорил, что сладкого нет! — и отправил в рот солидный кусок, после чего принялся тщательно, с показным удовольствием жевать.

— Мы заняли вал, под его прикрытием проведем подземный ход и заложим мину под северную стену. А в день штурма мощным артиллерийским обстрелом обозначим атаку на южную. И, как только склабины уверятся в направлении главного удара, сосредоточив для его отражения основные силы, мы подорвем мины. Все равно пороха потратим меньше, чем если бы пришлось действительно разбивать стены орудиями… После им уже не выстоять.

— Очень мудро! Не ваш ли это план, почтеннейший стамбу агасы?

Беркер-ага стал похож на довольного кота, обласканного заботливыми хозяевами.

— Вряд ли сераскир Нури-паша скажет это вслух, но все озвученное вложил в его уши именно я… Впрочем, свою награду я получу, как и свою долю славы. Этим же вечером речь о тебе, герое, повергшем самого князя Рогоры!

Мне осталось лишь расплыться в добродушной улыбке, но рассыпаться в словах благодарности я не успел.

— Тебя пророчат в чорваджи-баши и хотят дать в подчинение орту ени чиры.

Собеседник стал вдруг очень внимательно следить за выражением моего лица. Поэтому я не позволил обуревающему меня восторгу вырваться на свободу, а лишь смиренно ответил:

— Это высшая честь, которой…

— Но я высказался строго против этого назначения. Думаю, сейчас самое лучшее для тебя стать сотником всадников дели[15].

А вот это удар, и удар ниже пояса. Такого от Беркера-ага я просто не ожидал… С великим трудом удержался от эмоциональных высказываний, и, надеюсь, на лице не отразились охватившие меня разочарование и недоумение. Я постарался вежливо заметить:

— Прошу меня простить, о почтеннейший, но лучше бы мне остаться командиром «рискующих головой», чем принять под свою руку «сорвиголов».

— Разве? — Глаза собеседника, как мне кажется, полны не очень-то и скрываемой издевки. — А я-то думал, что ты поблагодаришь меня.

— Прошу меня извинить, но я ени чиры и воспитан в корпусе…

— И не имеешь права ни жениться, ни возможности стать кем-то больше, чем командир орты. Примешь звание — и все, потолок твоего роста. В одном лишь моем корпусе десять орт, а всего в султанате их не менее ста. И из ста чорваджи-баши ни один не имеет шанса дорасти до румели агасы, взять под свое начало обучение будущих ени чиры. Ибо все они лишь братья ени чиры, так и не ставшие знатью — мамлеками. Ну а кроме того… До командира орты ени чиры ты еще не дорос. Даже в бою, пусть ты и неплохо командуешь сотней, все же стараешься быть на острие, ведешь себя больше не как командир, а как боец. Пусть судьба сраженного тобой князя послужит тебе примером — он поступал так же! А орта… Ты ведь не ведешь хозяйственных вопросов своей сотни, да и довольствием вашим занимается именно чорваджи-баши. А все потому, что именно у него такая должность, чорваджи-баши не столько полководец, сколько организатор, хозяйственник… Всего этого ты не знаешь.

Беркер-ага замолчал, но я продолжил внимательно слушать и ждать — и вскоре был вознагражден за терпение:

— Крепость мы сможем взять и без твоего деятельного участия. Но взамен я дарю тебе возможность вновь проявить себя! Возьмешь под начало сотню дели и проведешь глубинную разведку. Установишь, где находится сейчас войско врага, каковы его силы и как склабины готовятся к битве. Вернешься, и я обещаю тебе должность помощника командира в тысяче сипахов — и конечно же титул! А в конце кампании, глядишь, и вовсе сам будешь командовать тысячей!

Глаза стамбу агасы опять лучатся искренним удовольствием и лукавством. Я же, вновь окрыленный, низко поклонился благодетелю:

— Это высшая награда, на которую я и вовсе не смел рассчитывать…

— Но ты хочешь знать почему? Почему в третью встречу — с того момента, как ты покинул наш дом, — я вдруг предстаю в облике столь радушного покровителя?

— Если Беркер-ага сам захочет ответить на этот вопрос…

Короткая пауза, после которой с лица собеседника, словно шелуха, слетела улыбка. Наконец-то его взгляд стал собранным и серьезным.

— Ты знаешь, что я очень люблю твою мать. Также знаешь, что ни одна из моих жен не смогла подарить мне сына. Выходит, ты мой единственный наследник — и, клянусь, ты достоин им быть! Я вижу в тебе черты твоей матери — а значит, родного, близкого мне человека. Твои же деяния на поле брани, твой упорный труд и твердое желание стать лучшим вознесли тебя над простыми воинами. Ты заслужил мое уважение — и веру в тебя, Алпаслан. Придет день, и я открыто и с гордостью назову тебя сыном!

И вновь я лишь низко кланяюсь:

— Это великая честь!

— Так иди же, наследник, и оправдай ее!

Глава 5

Зыбкая грань горизонта уже давно поглотила светило, и, окутав землю сумерками, в свои права вступает ночь. Тем не менее нагретый за день воздух еще отдает людям свое тепло, не спешит уступать пока еще приятной прохладе.

Чудный вечер! И тем удивительнее, что миновала уже середина первого месяца осени. По ночам уже достаточно холодно, в предгорьях лужи давно покрываются инеем. Но здесь, в степи, лето еще не совсем отступило перед неизбежным бегом времени.

А уж как приятно коротать такие часы перед костром, глядя в трескучее, теплое пламя, неизменно притягивающее людские взоры. В подобные мгновения кажется, что даже неумолимое время замедляет свой бег, ты словно обретаешь связь с теми, кто на этом же месте смотрел в огонь столетия до твоего рождения.

Это время неспешных мыслей, воспоминаний, порой незнакомых ранее ощущений — и конечно же неспешных разговоров.

— Да будь нас даже вдвое больше, без панцирной конницы и баталий, в достаточном количестве прикрытых стрелками, без многочисленной артиллерии нам не выиграть. Мы можем лишь рассчитывать, что задержим их… На какое-то время. А дальше как пойдет: королю я послание отправил, в Львиные Врата тоже… Наверняка толпы беженцев уже хлынули в горный проход, минуя крепость, — их пропустят. Но никто не предоставит защиты от горцев, ты должен понимать. Я писал и Совету старейшин, но, кроме того, отправил письмо в гетманство, людей примут, постараются разместить… Однако прокормить их нашими запасами не получится.

— У нас нет других средств, кроме как золотой запас Когорда. Но ведь Торог уже распорядился на его счет и выделил людей для сопровождения груза в крепость. У нас пуда два-три золота и втрое больше серебра. Если этого не хватит на покупку зерна…

— Ладно, — гетман юга опустил руку в примирительном жесте, — сейчас нам нужно выбрать место будущей битвы.

— Да его и выбирать нечего. — Аджей ткнул палкой в схематичный план, начерченный прямо на земле. — На расстоянии дневного перехода от Лецека есть удобное поле с подъемом в сторону города. Оно пересекает тракт, а справа и слева от него растут густые леса. Встанем там — и надежно закроем проход к городу.

— А обойти?

— Обойти можно, но получится солидный крюк, больше чем в полдня пути. Кроме того, эту второстепенную дорогу пересекает один из притоков Данапра, река Быстрая Сосенка. Позиция удобная для обороны.

Бергарский невесело усмехнулся:

— Плавали, знаем… Значит, оборонять будем сразу два рубежа, основной и второстепенный. Придется делить силы… Ну а когда нас собьют?

Аджей попытался усмехнуться в ответ:

— То есть «если» ты и не допускаешь?

— Будь реалистом. — В голосе герцога послышался металл.

Аджей покладисто кивнул:

— В таком случае есть неплохая высота перед самым выходом к городу. Когорд даже планировал там возвести острог, да не сложилось. Но обстрел оттуда отличный.

— Обстрел, говоришь… Что с порохом? Думаешь, они успеют?

— Думаю, уже успели. Когда я пришел в Лецек после поражения у Львиных Врат, — щека Аджея заметно дернулась, а взгляд на мгновение стал колючим и злым, что не укрылось от сохраняющего невозмутимость Бергарского, — для производства пороха мне не хватило селитры. Я очень торопил мастеров, но мы опоздали буквально на пару дней… Однако я отдал соответствующий приказ — и насчет пороха, и насчет литья пушек.

— Думаешь?..

— Как минимум одно-два орудия уже готовы. И чтобы стрелять могли — тоже готово. Не так чтобы очень много — но с отправленными в город мастерами дело пойдет веселее. А так… где-то на четверть от оставленных тобой запасов наверняка уже есть. Но теперь все свободные руки будут заняты производством пороха.

На лице герцога отразилось неподдельное уважение:

— Однако… Мыслил на перспективу? Рассчитывал, что все же отобьешься?

— Отобьюсь не отобьюсь… А мыслить на перспективу меня научил еще Когорд.

Герцог постарался как можно быстрее сменить тему, при упоминании покойного короля ставшую вдруг не очень-то и приятной для обсуждения:

— Сколько нам осталось до этого поля?

— Еще два дня. Так что к подходу заурцев вы успеете хорошенько его перепахать и укрепиться. Гиштанские рогатки, рвы, редуты, люнеты — лишим конницу врага маневра и будем драться только с пехотой. Спешим своих всадников — в обороне и твои шляхтичи, и мои стражи сражаются вполне уверенно, — и преимущество противника будет не столь явным. Всего двукратным.

— Ты прав… Всадники-акынджи[16], по сути, представляют собой ополчение, их боевые качества не превосходят воинского искусства кочевников, в частности тех же торхов. Пехотинцы из них ты и сам знаешь какие… Дели формируют из югосклабинов — народа, родственного и лехам и рогорцам, но подчиненного султанатом. Лихие всадники, но, спешенные, они не слишком-то и превосходят акынджи.

— Это те самые крылатые всадники, по примеру которых вы сформировали своих гусар?

— А первыми гусарами и были югосклабины, бежавшие от заурцев. Но если дели легкая иррегулярная конница, то гусария — цвет нашей гвардии, лучшая панцирная конница в срединных землях!.. Ну и наконец, сипахи — на наш лад дворянское ополчение, тяжелая, латная кавалерия. Для этих приказ спешиться равносилен пощечине… Нет, драться с нами будут только азепы да ени чиры, ты прав. А вот конный корпус, я уверен, наверняка пошлют в обход. Кстати, твои мастера смогут высверлить еще несколько деревянных пушек?

Аджей утвердительно кивнул:

— Конечно. Но их качество, сам понимаешь, уступает литым орудиям, как и дальность стрельбы.

— Ничего. Я думаю хорошенько перерыть это поле и подготовить две линии обороны, сужая фронт при отступлении. А чтобы прикрыть отход отрядов, было бы удобно использовать картечь — как раз из этих самых пушек. Подрыв земляных нежелателен — слишком большой разлет начинки. А деревянные в самый раз… Замаскируем их, развернув не по фронту, а к флангам, и, когда заурцы начнут теснить наши отряды, они получат картечь в бок!

— Знакомая идея. — Задумчивый тон Аджея вроде бы и скрыл издевку, но герцог все равно сердито нахмурился. — Ну десятка два наверняка изготовят. Это с учетом доставки к началу битвы. Но я думаю, что несколько нормальных орудий необходимо передать прикрывающему переправу отряду.

— Им будет достаточно шести легких, что у нас есть. Сколько дашь людей во второй отряд?

Аджей осторожно прикинул расклад и сказал:

— У меня среди стражей есть две сотни хороших стрелков с композитными луками. Думаю, их и отправлю.

Бергарский удивленно вскинулся:

— А не маловато ли?

— А сколько ты хочешь?! — окрысился Аджей. — Прикрывать обход придется отправить всадников, панцирную сотню я оставляю тебе, а остальных, и мы уже это обсудили, забираю с собой в степь.

Гетман юга помрачнел:

— Все-таки уходишь?

Молодой князь (присягнув Торогу, Аджей лишился статуса наследного принца, став просто князем) твердо ответил:

— Я обещал Торогу прикрыть его отступление — и своими обещаниями не бросаюсь.

— Аджей! Их полторы тысячи против сорока! Можешь смело называть себя великим князем и забыть о том, чтобы лезть в пекло. Никто не вырвется! А в степи…

Недавний соперник Бергарского ехидно усмехнулся:

— Герцог, еще чуть-чуть, и я подумаю, что вы за меня волнуетесь!

Гетман юга, насупившись, парировал:

— А кто-то лезет в пекло за человека, чью жизнь был готов забрать пару дней назад… Но дело не в личной привязанности, не льсти себе…

Аджей вновь коротко усмехнулся.

— …Просто я не уверен, что рогорцы выстоят без тебя. И что будут подчиняться моим приказам.

— Эдрик, — князь впервые назвал сидящего напротив мужчину по имени, — мы сражаемся за свою землю, мои люди не дрогнут и не отступят. А Торог мой названый брат, которому в свое время вы, лехи, — голос Аджея напитался гневом, — не оставили выбора: я знаю о его семье! Да, мы были готовы сражаться и убить друг друга — каждый за свою правду, вот только не по своей воле!

Бергарский упрямо склонил голову:

— А если будет приказ отступать? Ведь он последует — выполнят ли его твои люди?!

— Да, — твердо ответил Аджей. — Вместо себя я оставлю Феодора Луцика. Он крепкий воевода, пользуется у людей большим авторитетом. Феодор безукоризненно выполнит приказ командующего, а люди последуют за ним.

После короткой паузы князь продолжил: