Рогора. Ярость обреченных Злотников Роман
Воевода нехотя протянул:
— Если вы принц Аджей Руга, то именно ваш гонец достиг столицы. Но теперь…
— Но теперь вы уже вторглись в Республику, фактически вступив в войну. Однако Рогоры более не существует — в привычном для всех нас понимании, а с юга напирает противник, угрожающий обоим государствам. В наших общих интересах заключение перемирия в самые короткие сроки, а в перспективе и военный союз. Но между тем мы уже с полтора месяца назад отправили королю Якубу гонца с известием о вторжении заурцев. Полтора месяца! Он был обязан собрать хоругви, коронное войско, гусарию и уже сейчас стоять здесь! А что вместо этого? Якуб не может обуздать даже собственную шляхту! Вы готовы доверить подобному союзнику прикрыть свой тыл или фланг? У нас с Эдриком, — кивок в сторону Бергарского, — уже готов план дальнейшего противостояния мамлекам с учетом участия Ругии. Территорию южного гетманства мы делим на три части — северная остается в составе Республики, спорные территории на востоке отходят вашей державе, а примыкающие к Каменному пределу земли, когда-то входившие в состав древнего княжества Рогоры, станут нашим обновленным королевством. Я приму протекторат обеих держав на время борьбы с заурцами и нашего собственного освободительного движения — на манер гиштанской конкисты. А Республика и Ругское царство заключат военный союз на тот же самый период. Таким образом, непосредственно вам не придется сражаться с заурцами и иметь с ними общую границу, достаточно будет лишь вашей поддержки. Именно Рогора примет на себя основную тяжесть борьбы с султанатом!
Григорий Романович одобрительно кивнул:
— Что же, мысль дельная. Я подробно изложу ее в своем послании базилевсу, и мы сможем…
— Пока мы ничего не сможем, князь. — Бергарский подался вперед, пристально смотря в глаза воеводе. — Ибо, если Якуб останется королем, вы не получите от магнатов, что помыкают им, словно марионеткой, ни пяди земли. Они, скорее, погибнут под клинками заурцев, нежели поступятся своей спесью! Да и о Новой Рогоре придется забыть, паны не смирятся с самоуправством беженцев и потерей давно поделенных земель… Именно сейчас, пока бурлит ракош, у меня есть шанс не только взять власть в свои руки и стать вашим союзником на словах, но и подтвердить свои обязательства на деле!
— Не понимаю, к чему вы клоните, господин… «король». Желаете, чтобы клинки моих воинов возвели вас на престол Республики? Так тому не бывать. Я не пролью ни капли ругской крови за чужие интересы и без приказа базилевса. Хотите корону? Так идите и возьмите; в случае вашей победы я буду тут неподалеку, прикрою вас от заурцев, раз уж ваше войско «не успело» собраться… Так и быть.
— Господин князь, — Бергарский раздраженно качнул головой, — я не дурак и понимаю, что монарх, взошедший на трон при поддержке клинков «союзника», тут же потеряет его, как только эта поддержка пропадет. Ну или не пропадет, и правителем он будет лишь номинально… Но мне не нужен ни ваш корпус, ни даже единственный полк. Только сотня панцирных всадников-витязей и письменное подтверждение принятия вами меня как короля, а также заключение союза. Я…
— Опомнитесь! — Лицо Григория Романовича исказила насмешливо-презрительная гримаса. — Союзы с другими монархами может заключить лишь базилевс! Как и признать их! Ты хоть понимаешь, «король», — новый титул Бергарского воевода выделил особой, издевательской интонацией, — как важно подобное признание между монархами срединных земель?! Да из-за одной ошибки в титуловании может грянуть война, а ты предлагаешь мне минуя государя признать тебя королем?!
— Войны начинаются только тогда, когда агрессор готов к нападению, и ни минутой раньше, — позволил себе вмешаться Аджей. — Именно тогда даже ошибка в титуле может послужить формальным поводом, коих может быть сколько угодно — от неудовлетворенности торговыми льготами до прямого ультиматума о передаче спорной земли. А в крайнем случае можно и без повода обойтись, лишь бы была сила. Что касается вас — я слышал, что базилевс человек трезвого ума, способный взвесить все «за» и «против». Сейчас вы находитесь в состоянии войны с Республикой, пусть столкновений еще не было — они рано или поздно начнутся. Между тем Эдрик предлагает вам мир на почетных условиях, спорные земли и твердый союз, а я принимаю протекторат базилевса и готовлюсь прикрыть вас обоих. Разве это не выгодное для всех нас решение?!
Однако оно выполнимо лишь в том случае, если мой старший товарищ и действительный сюзерен взойдет на престол Республики. И сейчас даже легкая демонстрация вашей поддержки, обещание мира с Ругией, который он принесет с собой в случае вашего согласия, будут весить очень много. Трезвомыслящие шляхтичи поддержат кандидатуру Эдрика, гвардия и наиболее боевитые дворяне тоже. Помимо ваших всадников, с ним пойдет и сотня моих людей — это необходимо для демонстрации поддержки как с нашей, так и с вашей стороны. Я думаю, что это будет очень весомый аргумент в споре за корону… В то же время без вашей помощи ситуация может и не выправиться — и тогда, поверьте, вы будете вести борьбу на два фронта. Ибо армия Республики не придет вам на помощь. Нет, Якуб — или магнаты, поднявшие ракош, — дождутся, пока вы с мамлеками измотаете друг друга в борьбе, а после добьют уцелевших. Конечно, вы можете сразу повести своих людей против лехов… Но тогда откроетесь для удара в спину еще более опасного — для всех нас! — врага. Так что скажете, князь: союз и военная поддержка уже с этой секунды или борьба сразу против двух врагов?
— Я скажу, — угрюмо протянул воевода, — что вы очень красноречивы, да не по годам.
— Поверьте, он не только красноречив, — Бергарский позволил себе невеселую усмешку, — этот юный наглец один раз умело способствовал моему поражению, а один раз и вовсе сумел разбить меня в битве. Мы стали союзниками совсем недавно и не по доброй воле, и ненависть друг к другу горела в наших сердцах гораздо дольше, чем приязнь, — но при любом отношении Аджей заслуживает уважения… Так что вы скажете, господин князь? Рискнете не на поле боя с клинком в руках, а на дипломатическом поприще, поставив гусиным пером лишь единственную подпись?
— Хм…
Несмотря на кажущуюся логичность доводов этих двоих, Григорий Романович все же колебался — и колебался очень сильно. И дело было не только в том, что князя принуждали взять на себя полномочия самого государя. Многоопытный воевода был далеко не уверен в том, что знаменитый полководец с железной волей будет предпочтительней для Ругии на республиканском троне, чем король-марионетка в руках многочисленных магнатов!
В любой другой ситуации Григорий Романович определенно отказался бы поддержать подобный ракош, даже на самых выгодных условиях и при самых сладких посулах со стороны просящих. Но заурцы… Султанат слишком явная и отчетливая угроза, гораздо более опасная, чем даже тот же Бергарский во главе враждебной Республики. И пока угроза завоевания мамлеками будет висеть над их головами, лехи действительно вряд ли рискнут нарушить союзнические обязательства.
Лицо князя стало суровым, а кулаки сжались. Он принимал решение — и явно для себя непростое. И никто в этот миг не смог бы сказать по виду обоих «королей», которые, к слову, все это время стояли навытяжку перед всего лишь воеводой, как сильно забились от волнения их сердца.
— Н-да, только такие самоуверенные авантюристы, как вы, решились бы не только поднять ракош, но и провозгласить себя королями перед лицом войска.
— Рискну предположить, — у Бергарского загорелись глаза, он уже понял, каким будет ответ, — что и вы из той же породы людей!
Григорию Романовичу осталось лишь с невеселой усмешкой утвердительно кивнуть.
Часть третья
Вечер потрясений
Глава 1
Король Аджей Корг.
Тысячи людей орудуют мотыгами, заступами, лопатами, топорами, превращая широкое поле с небольшой возвышенностью чуть левее центра в непреодолимую преграду для врага. Рогорцы, руги, лехи… Все работают, как один, откинув в сторону старые обиды и разногласия, воплощая мою личную идею о тройственном союзе. Н-да… Будто ожили древние легенды о склабинском братстве, когда все три народа были еще единым целым и поддерживали друг друга в невзгодах… Впрочем, это лишь легенды из народного эпоса, и как знать, не простыми ли людьми они придуманы? Одно дело память крови и осознание собственного родства, и другое — политика. В смысле личные амбиции, жадность и гордость власть имущих от королей и базилевсов до племенных вождей и поселковых старост — всегда ведь найдутся те, кто завидует соседу и ударит в спину, коли в дом его придет несчастье… Но ведь, с другой стороны, если союз заключают честные и сильные духом люди, испытывающие друг к другу личную симпатию, — разве он не имеет шанса продержаться хоть сколько-то?!
Посмотрим… Прежде нам нужно выдержать натиск заурцев на этом самом поле, а уже после мыслить наперед, смотря в далекое будущее.
Багровое поле… Когда-то здесь в решающей битве сошлись тумены торхов и лехские рыцари, вдвое уступающие врагу числом. Одна из немногих страниц благородной истории лехского воинства, возможно, самая славная своей самоотверженностью.
Тогда на Багровом поле рыцари презрели смерть и смело ударили в самый центр войска противника. Закованные в броню всадники, твердо решившие умереть со славой, разметали легкую конницу врага и достигли порядков тяжелой кавалерии торхов. Гвардия хана, лучшие из лучших рубак, защищенные, как и их кони, пластинчатыми доспехами, они не уступали рыцарям в силе натиска и выучке. Но даже батыры торхов не смогли противостоять их мужеству и самоотверженности.
Чуда не случилось, окруженные со всех сторон превосходящими силами врага все рыцари пали. Но сражались они до последней капли крови, до последнего взмаха меча и перебили едва ли не две трети войска торхов, усеяв их трупами и обагрив кровью каждый клочок земли. С тех пор поле боя было прозвано в народе Багровым. Что же, быть может, в этот раз все сложится иначе, и мы войдем в историю славными победителями, а не самоотверженными мучениками? Очень на то надеюсь…
Встреча с женой и сыном была короткой — всего один день я провел с семьей, наслаждаясь каждым мгновением общения с любимыми людьми и про себя отсчитывая едва ли не каждую отпущенную минуту счастья. Но их было много, очень много этих минут… Не каждому дано понять, как сладостны короткие встречи с любимыми, когда после долгой разлуки слышишь их голоса, дышишь их запахом, ощущаешь их тепло… Крохотный Гори очень подрос за последние четыре месяца и стал похож уже на маленького Георгия. Сын вначале не узнал меня и даже громко зарыдал, как только я взял его на руки, но, съев из моих рук кусочек сушеной дыни, сменил гнев на милость. Остаток дня он уже старательно пытался произнести «папа» — и ведь получилось же! Правда, скорее «па… па», но, видя мою улыбку, счастливый малыш и сам начинал смешно повизгивать и премило улыбаться во весь трехзубый рот.
Энтара… Большинство наших встреч проходят так, будто мы только-только стали супругами и еще толком не успели надышаться друг другом, наговориться друг с другом, не смогли даже просто привыкнуть друг к другу. Каждый раз при виде любимой женщины у меня замирает сердце от ее пронзительной, такой волнующей и трепетной женской красоты. И мне остается лишь благодарить судьбу за то, что в тот счастливый день она послала мне навстречу понесшего скакуна с маленькой, издалека кажущейся ребенком наездницей.
Правда, в этот раз мы разделили супружеское ложе без столь желаемой мной близости: лукаво улыбаясь, Энтара взяла мою ладонь и приложила к заметно округлившемуся животу. Супруга вновь беременна и теперь надеется, что родится дочка… Так что засыпал я с трудом, волнующая близость любимой не давала мне толком расслабиться — тем более что весь вечер мы провели в объятиях друг друга, предаваясь страстным, нежным, таким сладким поцелуям. Но несмотря на здоровый мужской голод, я не мог, да и не пытался убрать с лица счастливую улыбку — у меня будет еще один ребенок! Так я и не уснул, всю ночь гладя супругу по животу, спине, бедрам, украдкой целуя ее, да периодически вставая укачать проснувшегося сына.
Да, встречи с любимыми всегда сладостны — а еще благодаря им я в очередной раз понимаю, за кого сражаюсь, за кого готов принять смерть, ради кого мы стоим здесь и спешно готовим укрепления, ожидая прихода вражеского войска. У воина должно быть что-то святое, что он ставит выше собственной жизни, что-то святое, за что он готов и умереть, лишь бы не пропустить врага. И я думаю, именно любовь имеет право именоваться святым в большей мере, чем что-либо иное.
Алпаслан — Аджей Руга.
Последние дни и ночи, проведенные с Ренарой, отложились в памяти лишь собственным напряжением да недовольством спутницы. Она плохо переносила беременность — ее часто тошнило, она ощущала слабость и страдала от головной боли. На последнем этапе пути, когда моя рана уже основательно затянулась, мы фактически поменялись ролями: теперь сиделкой стал я.
Думаю, девушка ждала от меня большего — не просто добросовестной заботы, но нежности, испытываемой к любимому человеку, нежности, столь щедро подаренной ею. Вскоре я понял, что подобные проявления чувств очень тяжело подделать и что их отсутствие сразу бросается в глаза. Особенно остро чувствующим влюбленным девушкам… Словом, того, что Ренара хотела от меня, я ей дать не смог — и любые слова здесь звучали бы фальшиво. А потому я молчал, начав играть роль ограниченного бойца-мужлана, которому не терпится уже в битву и для которого естественно тяготиться продолжительным общением с женщиной.
Поняла ли мою фальшь Ренара или нет, смогла ли она почувствовать, что из-за всего происходящего у меня на душе кошки скребут? Не уверен, но в любом случае ее раздражение и обида все чаще прорывались наружу. И тем не менее девушка беременна от меня, и я точно решил, что буду отцом, что не откажусь от ребенка. Следовательно, стоило отвести мать моего будущего малыша к обрядовому камню. Но я непозволительно промедлил с предложением, а после, испытывая лишь отчуждение и напряжение в обществе Ренары, так и не решился ничего ей сказать. Потому и дотянул до самого конца, отправив ее в лагерь беженцев с супругой сводного брата, красавицей Энтарой… Да, вот это действительно Женщина с большой буквы — такой сделаешь предложение, нисколько не задумываясь о происходящем, ведомый одним лишь сиюминутным и в то же время сильнейшим, несокрушимым порывом.
Я осторожно обратился к ней с просьбой поберечь бывшую служанку, также понесшую ребенка, и, краснея, добавил, что ребенок этот мой, а после торопливо заверил, что не откажусь от него, что обязательно дам свое имя. Какая глупость — стоило ли оправдываться перед практически незнакомым человеком, да еще и будучи не правым — ведь женился бы сразу, коли хотел дать беременной женщине покровительство своим именем и избавить малыша от участи бастарда! По крайней мере, именно такие мысли я прочитал в глазах супруги брата, впрочем, вскоре она с теплой, искренней улыбкой уверила меня, что позаботится о бывшей служанке.
У меня камень с души свалился! Наверное, поэтому прощание с Ренарой было по-своему трогательным и чувственным — ведь я хотя бы отчасти выполнил свой долг перед ней. Девушка же оттаяла душой, провожая меня в войско, и страстно целовала, словно в последний раз. Горечь слез на ее полных губах я ощущаю до сих пор. Искренний порыв Ренары всколыхнул что-то и в моем сердце. Я ощутил непривычное тепло в груди, особое влечение к замершей в моих объятиях женщине, такой милой и беззащитной, что на полном серьезе и без всякой фальши пообещал ей свадьбу, как только мы остановим заурцев. Ренара лишь кивала в ответ на мои слова, отчасти радуясь, что я наконец решился, — но в те мгновения самым сильным ее чувством была тревога за меня, а самым большим желанием — мое возвращение целым и невредимым. И это еще сильнее укрепило мою к ней симпатию, которая в будущем, надеюсь, перерастет в настоящее, искреннее и сильное чувство.
Но теперь я нахожусь в привычной для себя среде, среди воинов, готовящихся к битве. Меня по-прежнему гложет, что я буду сражаться среди бывших врагов и готовлюсь скрестить клинки со своими недавними соратниками, но тут ничего не поделаешь. Видимо, такова участь любого перебежчика. Сейчас же я поднимаюсь по споро укрепляемому холму, где меня ждет сводный брат-тезка, и немного волнуюсь: о чем хочет поговорить со мной Аджей? Неужто сомневается перед битвой в моей верности? Или разговор как-то связан со смертью Торога, столь любимого и уважаемого рогорцами принца и князя? Стоит ли мне в таком случае беречься их?!
Сводный брат стоит расправив плечи и смотрит на юго-восток — туда, откуда рано или поздно покажется заурское войско.
— Как думаешь, мы выстоим? — Аджей задал вопрос, даже не поворачиваясь ко мне.
Опасаясь делать скоропалительные выводы вроде «да, конечно!», я начал осторожно рассуждать:
— Ну, заурцев вы измотали качественно, они лишились ударной силы ени чиры, серденгетчи, половины легкой конницы, множества азепов… Единственная серьезная сила, так и не пущенная ими пока в ход, — это кавалерия сипахов. Их не менее пяти тысяч воинов, и их таранные удары в копье не раз решали исход битвы. Но и у ругов достаточно тяжелой конницы, отлично обученных стрелков, есть даже пикинерский полк… Войско базилевса считается у нас одним из самых серьезных соперников — так что, думаю, да, на готовой позиции мы должны устоять.
Сводный брат развернулся ко мне и внимательно заглянул в глаза.
— Что же, меня радует подобная оценка от человека, не понаслышке знакомого с сильными и слабыми сторонами врага. Ты ведь сам из серденгетчи, не так ли?
— Все верно, брат, — с легким полупоклоном ответил я.
— Ты отлично рубишься в ближнем бою, — в голосе Аджея проскользнули тревожные нотки, — и я прошу тебя использовать свое умение для защиты нашего отца, он по-прежнему лезет в пекло. Мы ставим его командиром пеших хоругвей лехов, они назначены прикрывать высоту. Вполне возможно, здесь будет жарко, а потому я тебя очень прошу: защити отца, будь рядом с ним!
— Это честь для меня! Обещаю, что не буду беречь себя, лишь бы сохранить ему жизнь!
Глаза сводного брата потеплели — в моих словах не было фальши, я действительно так думаю и собираюсь так поступить.
— Что же, в таком случае вот, держи. — Аджей протянул мне холщовый сверток.
— Что там?
— А ты быстрее разверни.
Потратив минуту на непослушные завязки, я развернул ткань и восторженно ахнул: в моих руках оказался самый настоящий булатный ятаган!
— Трофей! Говорят, серденгетчи дерутся похожими клинками.
— Брат! Это царский подарок — такой ятаган прошьет даже стальной панцирь!!! Благодарю тебя!
И вновь глаза Аджея потеплели при виде моей искренней радости.
— Так бери и сражайся им. И помни, кого ты должен защищать в предстоящей битве.
Серхио Алеман, лейтенант мушкетеров королевы Софии де Монтар.
В наше противостояние с мятежниками наконец-то вмешалась третья сила — и вмешалась если не на нашей стороне, то, по крайней мере, точно против участников ракоша. Именно такой вывод я сделал, заслышав в тылу осаждающих отзвуки яростной битвы. И до моего слуха доносились не только отдаленный лязг клинков, перемежающийся залпами огнестрелов, но даже грохот орудийных выстрелов! Вскоре противник, круглосуточно державший дворец в оцеплении стрелков, впервые за время осады его снял, оттягивая бойцов к югу, откуда все ближе и ближе доносились звуки боя.
Горячий Велеслав уже собирал людей для удара в тыл мятежникам, уверенный, что сумеет довершить разгром хоругвей, поддержавших ракош. И в целом я был полностью согласен с его решением — оно сулило очевидную победу. Однако более холодный и рассудительный Эдрод сдержал порыв товарища-командира, доступно объяснив, что бой друг с другом ведут лехи, и подошедший отряд рогорцев вполне может быть атакован третьей стороной или в горячке боя, или даже сознательно. В итоге все происходящее может также являться грандиозной провокацией мятежников, решивших выманить обороняющихся рогорцев из дворца и уже в городе истребить, пользуясь численным превосходством. Что логично: в конце концов, вживую я сражающихся не видел, лишь слышал звуки боя — а от человека смекалистого, не лишенного в определенной степени коварства, такой шаг мог быть вполне предсказуем. Единственным, что отчасти — только отчасти — опровергает догадки Эдрода, был звук орудийных выстрелов. Если бы мятежники располагали артиллерией, они давно уже взяли бы толком не приспособленный к осаде дворец. Но даже это в итоге могло быть частью грандиозной провокации, дарующей мятежникам долгожданную победу.
Звуки боя раздавались то совсем близко к дворцу, то рассыпались по всему городу, по-прежнему не являя нам ту самую третью силу, пока в конце улицы, ведущей на Королевскую площадь перед дворцом, не показался отряд всего в полсотни всадников. Но каково было мое удивление, когда среди стягов, реющих над куцей колонной, я разглядел личный стяг Бергарского — белый штандарт с вытканным золотыми нитями гусаром, а также огненного сокола Рогоры! И, еще не веря своим глазам, я узнал в отделившемся от колонны всаднике, приблизившемся к замку, гетмана юга! А вот лицо спутника было мне не знакомо.
— Защитники дворца! Я, Эдрик Бергарский, провозглашенный войском и шляхтичами король Республики! Я призываю вас принять присягу, собственным именем и именем короля Рогоры Аджея Корга!!! Также я требую выдачи Якуба Вазга, бывшего короля Республики, предавшего свое войско и свой народ, а также корону!
Не успел Бергарский закончить свою короткую пылкую речь, как вперед подался его спутник:
— Воины Рогоры! Я Феодор Луцик, бывший сотник стражи, верный слуга Аджея Корга, наследника короля Когорда! Кто-то из вас знает меня, кто-то слышал обо мне… Нашу Родину постигла великая беда — с юга в ее пределы вторглось огромное войско Заурского султаната! Мы объединились с лехами, яростно дрались с врагом плечом к плечу, но в итоге были вынуждены покинуть Рогору!!! Кто-то из ваших близких остался за Каменным пределом, кто-то сумел бежать, многие, увы, погибли. Поле перед Львиными Вратами было на три версты усеяно порубленными женщинами, детьми и стариками — враг не знает ни пощады, ни жалости! Мы отомстили врагу, но ведь павших месть не вернет… Теперь же объединенное войско лехов, ругов и рогорцев ждет врага у Багрового поля. Мы заключили союз с ругами, но наших сил все равно недостаточно, чтобы остановить врага! Так помогите истинному королю Республики подавить ракош — и он поведет на помощь королю Аджею тысячи лехских воинов, еще не забывших о чести и воинском мужестве!!!
Эдрод Бурза, командир гарнизона рогорцев.
Идя по коридорам к королевским покоям, где обитает Якуб, я думаю только об одном: как же долго я ждал.
Как же долго я ждал! С того самого момента, когда узнал о смерти брата, предательски убитого одноруким выродком! Все это время он был рядом, и все этом время я грезил местью, наяву видел, как вонзаю клинок в хлипкое лехское тело… Но герцог Золот неотступно находился рядом с этим жалким подобием монарха, предающего с той же легкостью, с какой делают глоток воды, и, по сути, виновного в смерти моего брата не меньше, чем убийца. Если вдуматься, последний всего лишь выполнял отданный приказ — что, впрочем, нисколько не уменьшало мою ненависть к нему и собственную жажду мести.
Но вот и двери в королевские покои. Пятеро дежуривших у них лехов взялись было за сабли, но тут же отпустили рукояти клинков под дулами наведенных на них огнестрелов.
— Открывай!
Телохранители Якуба в нерешительности мнутся. Что же, я не гордый, открою сам. Резко шагнув к хлипкой, не являющейся серьезной преградой двери, одним ударом ноги выношу замок, резко распахивая створки.
— Именем короля!!!
Все находящиеся в зале оборачиваются в мою сторону, и я замечаю в их глазах нарастающий ужас: за мной в помещение быстро вбегают стрелки, сноровисто выстраиваясь вдоль стены и наводя оружие на благородных шляхтичей. Судя по всему, Якуб в очередной раз пытался договориться с заложниками-магнатами о прекращении ракоша на выгодных для обеих сторон условиях и сохранить за собой престол. Говорят, он уже давно сторговал наши головы и ждал лишь удобного момента, чтобы сдать нас всех, его недавних защитников, под топоры лехских палачей. Хм, какова ирония — именно благодаря тому, что уже бывший король разместил воинов хоругви Золота во внутреннем периметре дворца, никто из них не знает, что престол-то уже тю-тю, ушел из-под носа.
Первым в себя приходит сам Якуб:
— Что вы себе позволяете?! Это что за произвол!!! Я требую…
— Требовать ты будешь у своей жены, и думается мне, даже она тебе ничего не даст, ничтожество! — Мой голос звенит от переполняющей меня ярости и торжества. — Именем короля Эдрика Бергарского я приказываю вам, ваше величество, — его титул я произнес с самыми унизительными, издевательскими интонациями, — сдать монаршие регалии и добровольно сдаться в плен.
— Что?! — У Якуба глаза полезли на лоб. — Что это значит?! Измена?! Страж…
Как я и ожидал — и как я того хотел, — подрастерявший здравый смысл бывший король Республики сделал неправильный выбор. И я тут же этим воспользовался, со свирепой усмешкой негромко произнеся:
— Огонь.
Залп двух десятков огнестрелов раздался в закрытом пространстве зала оглушительно громко — так что даже зазвенело в ушах. Якуб упал, получив сразу три ранения в грудь, погибли все заложники, ненавистные нам магнаты. Уцелело лишь несколько телохранителей и Золот, до того стоящий возле короля и в кого я запретил стрелять. Нет, его жизнь принадлежит только мне!
Со звериным ревом бросаюсь вперед, чуть ли не прыжками сближаясь с противником. Ошарашенный происходящим герцог все же успевает выхватить тяжелую шпагу здоровой правой рукой и выбросить ее вперед в безупречном длинном уколе. Но, с силой ударив кылычем по вражескому клинку, я буквально отшвыриваю его в сторону и тут же обратным движением кисти рублю навстречу, целя в шею.
Войтек Бурс, десятник кирасир.
Бергарскому и Луцику пришлось ждать ответа сравнительно долго, не менее часа. Я уже начал всерьез волноваться, ведь в городе все еще идет бой с мятежниками. И хотя по пути в столицу наш отряд увеличился едва ли не вдвое, а в Варшане под знамя героя Бороцкой битвы стали стекаться все недовольные ракошем и до того воздержавшиеся от выбора стороны, помощь рогорского гарнизона, занявшего дворец, была бы нам весьма кстати.
Но вот ударили барабаны, ворота замка распахнулись, выпуская ровные ряды стрельцов, равномерно растекающиеся по обеим сторонам от нас. Некоторое время спустя из них показалась нетвердо ступающая женщина, очень осторожно несущая что-то на вытянутых руках.
По мере ее приближения мне удалось разглядеть, что она статная и черноволосая, по-дворянски белокожая и очень, очень красивая. И потому я не сразу разглядел, что в руках женщина несет корону! Неужели я вижу саму королеву?!
Вот она поравнялась с Бергарским, что-то произнесла. В глаза бросилась мертвенная бледность супруги бывшего монарха, что объясняет ее нетвердый шаг: видимо, совсем недавно королева пережила какое-то сильное потрясение. Может быть, это как-то связано с тем, что корону она принесла, а вот Якуб Вазга так и не показался из ворот дворца? О, я хотел бы взглянуть — а еще бы плюнуть! — в глаза этому вероломному трусу!
В следующее мгновение Бергарский торопливо соскочил с коня, набросил свой плащ на плечи начавшей дрожать крупной дрожью женщины и мягко привлек ее к себе. Королева тут же затряслась в безмолвных рыданиях, крепко прижимаясь к груди прославленного воина. Н-да, судя по совершенно мужскому жесту, каким недавний герцог набросил на нее плащ, по тому, как нежно приобнял по-детски непосредственно прильнувшую к нему королеву, приставка «бывшая» к ее титулу в обозримом будущем вряд ли применима.
Наш воевода Феодор, словно смущаясь разыгравшейся перед его глазами сценой, развернул коня в нашу сторону и негромко позвал:
— Десятник Бурс!
Я направил жеребца вперед легким ударом пяток в бока.
— Слушаю, воевода!
Феодор смущенно обратился к Бергарскому:
— Ваше величество… Вот надежный человек, про которого я говорил.
Бергарский поднял на меня глаза, в них тут же промелькнуло узнавание.
— Ага, кирасир… Помню, помню тебя в битве у Ельчека, ты славный воин. Вот, возьми. — Король протянул мне запечатанный свиток, по-прежнему крепко прижимая к себе все еще всхлипывающую женщину. — Это очень важное послание. Бери сколько нужно заводных коней и вместе со своим десятком скачи на юг. Это послание очень важно, и его необходимо как можно быстрее доставить…
Серхио Алеман, лейтенант мушкетеров королевы Софии де Монтар.
Бой затих к вечеру, когда на королевскую милость Бергарского сдались последние участники ракоша. Н-да, если против крайне непопулярного Якуба у них еще что-то могло получиться — и ведь получилось бы, если бы не моя идея освободить пленных рогорцев! — то против героя Бороцкой битвы у мятежников шансов не было. Уже днем в столицу прибыли гонцы от гвардии, а вечером в Варшану вступили первые отряды гусар, твердо решивших поддержать нового монарха.
Еще не отгремели в городе залпы огнестрелов, не отзвенели жаркие сабельные схватки, кровь Якуба еще не смыли с дворцового паркета, а Бергарский уже объявил о помолвке с Софией! Похоже, красота королевы тронула сердце старого воина — и кто знает, глядя на нее раньше, не предавался ли вчерашний герцог фривольным мыслям и желаниям? Хотя в его поступке есть и вполне рациональное зерно: королева после смерти мужа еще какое-то время сохраняет статус монарха, а брачный союз с ней добавляет законности собственной власти.
Что же касается Софии, то ее решение для меня прозрачно: не так давно она была готова умереть королевой, а сейчас ей выпал шанс на дальнейшую жизнь в статусе ее величества. Но Софию можно понять и как женщину — ведь даже престарелый Эдрик Бергарский является мужчиной в значительно большей степени, чем слабовольный Якуб. И в качестве подтверждения своей любви она выделила королю эскорт из собственных телохранителей, поставив во главе их меня. С ее слов, она выделила меня за мою верность и воинское умение. София буквально заклинала сохранить для нее жениха в походе против заурцев! Впрочем, отчасти я рад был новому назначению и возможности поквитаться со старым врагом.
А еще, как бы постыдно это ни звучало, я был рад трагедии в семье княгини — хотя княгини ли теперь? Да, ужасно радоваться чужому горю — рогорцы Бергарского принесли скорбную весть о героической гибели ее супруга Торога, — но ведь теперь у меня появился пусть призрачный, но шанс, и я просто не могу не воспользоваться им! Ведь если я сейчас даже не попытаюсь, то никогда уже не прощу себе собственного бездействия!
Лейра нашлась в своем излюбленном месте — у родника-фонтана в искусственном саду. Сейчас она была с малышом, тревожно спящим на ее руках, и, хотя приближаясь к женщине, я не слышал всхлипов и плача, не видел дрожащих плеч, одного взгляда на отстраненное, заплаканное лицо было достаточно, чтобы понять, как тяжело на самом деле приходится княгине. Признаться сейчас в собственных чувствах было бы нелепо, и я, с трудом проталкивая слова, произнес:
— Я пришел попрощаться, госпожа. Завтра утром король выступает на юг, сражаться с заурцами… Я помню ваши слова об истинном предназначении в судьбе воина и надеюсь, что с честью послужу славному делу борьбы с общим врагом. Я… я очень сочувствую вам.
— Не стоит.
Бесцветный голос княгини окончательно раздавил во мне всякое желание говорить с ней сейчас, когда она в глубокой скорби. Ей нужно пережить свое горе в одиночестве. После неловкой паузы я смог выдавить из себя лишь нетвердое:
— Прощайте, Лейра. Надеюсь, в вашей жизни все образуется.
С горькой усмешкой она ответила:
— Боюсь, если это когда-нибудь и случится, то очень и очень нескоро… — И чуть потеплевшим голосом добавила: — Берегите себя, Серхио.
— И вы себя, Лейра…
Почувствовав в интонациях женщины намек на участие и неравнодушие ко мне, я чуть не решился все же объясниться, но в конце концов сумел лишь на прощание произнести с любовью и нежностью, как хотел бы обращаться к ней каждый день. И кажется, она поняла это, по крайней мере, в ее глазах промелькнуло что-то такое… такое… Промелькнуло и пропало.
Не сегодня.
Глава 2
Король Аджей Корг.
Барабаны… Рокот сотен, тысяч барабанов раздается задолго до появления заурского войска, предвещая приближение врага. Их мощный гул отражается в сердцах построившихся бойцов страхом, неуверенностью, сомнениями… Нет, лица моих пикинеров, потерявших свой дом и близких — родные большинства из них так и остались за горным хребтом, — исполнены мрачной решимости. Они уже не раз сходились лицом к лицу с врагом, бились и побеждали. Всего три месяца назад слабо обученная и плохо вооруженная толпа, сейчас же — монолитный строй ветеранов, где все без исключения матерые бойцы, закаленные в битве.
Нет, мы не прогнемся и не отступим — но как поведут себя в бою руги? Сколько воинов Ромоданского имеют реальный боевой опыт? Сколько из них способны ломать свой страх усилием воли, являя истинно воинское мужество? И чем отразилась в их сердцах весть о практически трехкратном превосходстве врага?!
Вспоминать выражение лица воеводы в момент доклада дозорных даже как-то страшновато — его исполненный ярости взгляд чуть ли не прожег во мне дыру. И только безмерное изумление пополам с растерянностью, отразившиеся на моем лице, несколько поумерили его пыл. А ведь поначалу князь всерьез считал, что мы с Бергарским приукрасили свои подвиги, набивая себе цену, — и тем самым ввели полководца в заблуждение насчет реальной численности врага! Но оставшаяся часть доклада дозорных, сумевших взять языка, расставила все на свои места: к заурцам прибыл вспомогательный корпус, практически полностью перекрывший понесенные потери.
Что же, как оказалось, я не лгал — только от этого не легче. Уверенный в своих людях и крепости подготовленной нами позиции воевода не стал снимать с севера мощный заслон в восемь тысяч воинов. Григорий Романович решил подстраховаться на случай неудачи Эдрика. Нет, конечно, он тут же отправил гонца товарищу воеводы, вот только прийти к нам на помощь они вряд ли успеют. А значит, четырнадцать против тридцати семи — таков расклад перед боем.
Перекопанный, отлично укрепленный редутами центр поля заняли приказы в пять сотен стрельцов — по одному на каждое из семи укреплений. Все пространство перед ними перекрыто гиштанскими рогатками, расположенными по самой бровке глубокого рва.
Левый фланг держит солдатский мушкетеро-пикинерский полк, правый — мои пикинеры и смешанный отряд стрельцов, рогорцев и лехов. Перед нами нет рва, а за спиной редутов, все укрепление состоит из гиштанских рогаток. Я предлагал воеводе подготовиться к обороне так же, как мы в свое время укреплялись у Ельчека, но князь решил сохранить возможность для маневра своей многочисленной латной конницы.
Вся легкая артиллерия придана пехотным подразделениям в поле, на порядок усилив крепость нашей обороны, а вот среднюю и дальнобойную князь развернул на невысоком холме — какая-никакая, а высота! Здесь же встали три тысячи пешцев-лехов вместе с моим отцом и… братом, здесь же расположена ставка воеводы. У самого подножия холм прикрывают справа — крайний редут, слева — ряды пикинеров. По сути, самое защищенное место, вот только я уверен, что и атаковать высоту будут усиленно.
Панцирная конница сосредоточена второй линией на флангах, причем за нами держатся четыре рейтарских полка по пять сотен всадников в каждом. Неплохое подспорье на случай, если нас все-таки потеснят. Одним словом, крепко и надежно, и против двадцати — двадцати пяти тысяч заурцев мы бы наверняка сдюжили. Да кто же знал, что у мамлеков еще один корпус в запасе имеется!
— Сколько же их!..
От невольного возгласа, раздавшегося позади, меня будто обдало морозом по коже. И ведь действительно, собранное в единый кулак заурское войско буквально заполнило все пространство впереди — так что не видно горизонта. Огромная, колыхающаяся темная масса пехоты и всадников врага, над головами которых возвышается целый лес копий, знамен и бунчуков, неотвратимо наползает на нас, словно буйствующая стихия.
И одно лишь это зрелище сокрушает сейчас мужество наших воинов.
Переживем ли мы этот день?!
Беркер-ага, стамбу агасы.
— Каковы мысли моего первого советника, уважаемого командира корпуса ени чиры?
Голос у Нури-паши сухой и отстраненный, взгляд холодный и даже немного пренебрежительный. Ну что же, наш тонкий стратег вынужден старательно играть роль бесконечно уверенного в себе полководца, для которого противник — только прах под ногами, а самые близкие и доверенные люди — челядь, чье мнение спрашивают, лишь отдавая дань традициям.
А причина лицедейства обычно прямого и особо никого не стесняющегося сераскира сидит у дальнего угла шатра — со скучающей, исполненной реального презрения миной. Да, запросив вспомогательный корпус, Нури-паша как-то подзабыл, что командиром его поставили родственника султана по материнской линии, Мустафа-пашу.
Благодаря родственным связям с самим султаном Мустафа занимал в столице довольно высокое положение и много о себе мнил, хотя ничем выдающимся, на мой взгляд, не выделялся. Нет, далеко не дурак, но уж точно и не мудрец — да и умным, разумным человеком я бы его не назвал. Ибо, поддавшись могучему давлению окружающей его лести и роскоши, Мустафа позволил покорить себя гордыне и тщеславию, превратившись в мерзкого сноба — но при этом не лебезящего перед султаном. Султан же, не особенно одобряющий проявления подобной «независимости», или предпочитал не замечать родственника, или старался под любым благовидным предлогом сослать его в провинцию или в действующую армию. Высшая награда для многих военачальников — командование отдельным войсковым корпусом — для Мустафы является всего лишь очередной ссылкой.
Что еще можно сказать про родственника султана? Не самый последний трус, но и храбрости от него ждать не приходится, не самый последний подлец, но при случае в спину ударит без лишних сомнений. Словом, один из многочисленных представителей вырождающейся знати природных мамлеков, некогда славившихся своей честью, доблестью и воинским искусством, — но и не самый худший из них. Родись он в другой семье и начни свой путь со службы в ени чиры, и, как знать, может, вел бы сегодня орту в чине чорваджи-баши. А так… Под ногами не путается, и то ладно.
— Склабины повторяются, даже поле боя выбрали похожим на место нашей прошлой битвы. Но в этот раз их позиции явно слабее… Жесткая оборона в центре вряд ли преодолима при текущей расстановке войск. Но в то же время такое построение весьма уязвимо!
Посмотрите на поле — каждый редут прикрывается огнем соседей и пользуется их защитой, кроме крайних, прижатых к флангам. На правом стоят рогорцы — нам давно знакомы как их стяги, так и боевые качества: эти будут стоять намертво. На левом построились руги, по внешнему виду — или кондотта ландскнехтов, или выученный на их манер отряд пикинеров. А вот на стыке фланга и центральных укреплений расположена высота с артиллерийскими батареями, казалось бы — самая защищенная и сильная позиция войска врага… Но это только на первый взгляд.
Самая большая ошибка вражеского военачальника — он практически лишил свою пехоту свободы маневра. Мы можем ударить на левый фланг и всеми силами атаковать редут у холма — стрельцы из соседних укреплений не смогут прийти им на помощь. А коли все же попытаются, так мы или имитируем атаку на опустевшее укрепление, или — а почему бы и нет? — действительно его захватим.
— И какими силами стамбу агасы предлагает атаковать?
Голос Нури-паши звучит все так же отстраненно — и даже я, человек давно его знающий, не могу понять, одобряет сераскир мою идею или нет. Впрочем, все равно — ведь я предлагаю единственный успешный вариант действий.
— Не стоит забывать, что на холме расположена большая часть артиллерии склабинов. Если не уменьшить число их пушек, то наша атака бессмысленна. Нет, я думаю, что начать нужно огнем дальнобойной осадной артиллерии — у врага наверняка нет пушек, способных ответить ей на равных. Под ее прикрытием выдвигаем вперед батареи тяжелых орудий — тех, что калибром чуть меньше, — и ровняем холм с землей. Да, эти пушки окажутся в зоне досягаемости огня противника, но ведь у нас больше орудий, а топчу Ибрагим-бея знают свое дело как никто другой.
Лишь легкая улыбка, скользнувшая по губам командира корпуса топчу, да отвешенный им вежливый полупоклон — вот и все, чем старый товарищ позволил себе ответить на столь приятную ему похвалу. Но что поделать, все командиры следуют примеру Нури-паши, старательно копирующего привычку родственника султана держаться холодно и отстраненно. Хотя дело скорее не в Мустафе, а в охватившей столицу чрезмерной спеси.
— Как только мы заткнем пушки врага, а случится это, думаю, не раньше чем через пару-тройку часов, азепы пойдут в атаку. Контрбатарейная борьба сожжет большие запасы пороха, поэтому расстрелять оставшуюся без прикрытия пехоту левого фланга мы не сможем. Но дать залп-другой, чтобы смешать ряды врага, вполне возможно. Кроме того, стоит обработать крайний редут огнем мортир, дабы ослабить резвость его защитников. Азепы будут атаковать под прикрытием четырех орт ени чиры — их огневой поддержки хватит, чтобы прижать стрелков склабинов. Думаю, две тысячи азепов сумеют захватить редут, еще тысяча воинов разобьет хлипкие укрепления левого фланга. После чего они меняют направление атаки и поднимаются на холм. А вот наемников, или подражающих им копьеносцев ругов, сокрушат две тысячи сипахов из пришедшего к нам на помощь корпуса Мустафы-паши. Надеюсь, почтенный светоч мудрости, Нури-паша, согласен с ходом моих мыслей?
Сераскир сверкнул глазами, выдавшими охватившие его чувства, но голос сохранил ровным:
— Я согласен. Прибывшие воины еще не побывали в бою. А предложенное есть шанс отличиться и явить перед лицом войска свою истинную храбрость!
Ого! А Нури-паша не подкачал, сразу воспользовался моей подачей и продемонстрировал собственное главенство! Впрочем, и он и я внутренне напряглись, ожидая реакцию Мустафы, — но ее не последовало, словно родственнику султана вовсе не до нас, и он дико скучает, коротая время в нашем обществе. А ведь, возможно, так оно и есть…
— Атаку тяжелой кавалерии стоит поддержать хотя бы тысячей делилер, что пойдут второй линией. Одновременно с ними холм атакуют все имеющиеся в нашем распоряжении сотни серденгетчи, их задача — захватить высоту. Атаку «сорвиголов» усилят орты ени чиры, а за ними поднимутся топчу с пушками… За позициями склабинов можно различить кавалерию — с холма огонь нашей артиллерии смешает их ряды.
— Разве вы только что не говорили, будто бы пороха останется слишком мало? — впервые за все время совета подал голос Мустафа-паша, с этакой пренебрежительной ленцой.
Чуть похолодев внутренне, я ответил все так же спокойно и уверенно:
— Зная ругов, я готов предположить, что в их распоряжении имеется тяжелая конница. Собственно, мы столкнулись с латными всадниками еще в Рогоре, так что да — я уверен, что у склабинов есть панцирная кавалерия. Ведь иначе они бы перекопали все поле, а не только центр — рассчитывают ударить на флангах! Но на левом им будет мешать собственная пехота, что рано или поздно — а я думаю, скорее всего, рано — окажется смята и побежит. А против правого мы выставим целых шесть орт ени чиры и десятка три легких пушек… Атаковать такое количество стрелков кавалерией безумие — а если они на него и решатся, пять тысяч сипахов Гасан-бея будут ждать их атаки.
Последний энергично кивнул, поддерживая сказанное мной.
— Что касается запасов пороха: тратить его на пехоту, пусть даже пикинеров, слишком расточительно. А вот уничтожить с его помощью ударную силу врага, тяжелую кавалерию, вполне уместно. Заняв холм, разместив на нем собственную артиллерию и отогнав огнем пушек тяжелую кавалерию, мы сможем окружить редуты и правый фланг. И пехота склабинов будет вынуждена или сдаться, или прорываться с боем под нашим огнем — через поле, где есть маневр для кавалерии. И я уверен, что они не вырвутся!
Я разгорячился, словно уже видя, как бегут стрелки склабинов, как гибнут они под копытами акынджи и делилер, как рубят их саблями наши всадники… Судя по одобрительной ухмылке Нури-паши, ход моих мыслей ему понравился.
— Твои рассуждения свидетельствуют о твоей мудрости, Беркер-ага. Впрочем, я выслушаю всех, ибо слова каждого моего соратника ценны! — Он картинным жестом обвел рукой всех собравшихся в шатре, но от меня не укрылся быстрый одобрительный взгляд чуть потеплевших глаз сераскира.
Думаю, особенных изменений в мой план битвы не последует.
Тимофей Кольцо, сотник стрельцов.
— Огонь!!!
Дружный залп двух десятков стрельцов сливается с залпами бойцов соседних сотен. Пытающиеся доломать рогатки заурцы во множестве падают в ров, поймав свинцовые «подарки». В очередной раз…
— Садись!!!
Ответный залп с обратной стороны рва не столь эффективен: большинство пуль, посланных ени чиры, вонзились в земляные, укрепленные деревом стенки или просвистели над головами успевших спрятаться стрельцов. Лишь малая их часть настигла самых нерасторопных воинов. В ответ ударили ядра наших легких пушек.
Но вслед за вражеским залпом из рва поднялась еще пара сотен заурцев, с утроенной силой начавших крушить рогатки. И прежде чем бойцы очередной шеренги поменялись с разрядившимися товарищами, прильнув к проемам в стене, враг успел прорваться за первый ряд укреплений.
— Огонь!
И вновь воины врага падают. Но в этот раз часть их встает, как только редут заволокло пороховым дымом, — догадались, стервецы, что нужно успеть залечь! А следом за ними ров минуют новые сотни…
— Садись!!!
После огня ени чиры происходит очередная смена, и к пяти проемам встает два десятка моих стрельцов — по четыре на каждый. Меняются шеренги без команд: перезарядился — вперед!
— Огонь!
Дружный залп всего сотни воинов сметает большинство прорвавшихся за поломанные рогатки — но есть и продолжившие свой остервенелый бег. А мне вновь приходится что есть силы кричать: «Садись!!!» — ведь именно по моей команде бойцы укрываются за стенкой.
— Огонь!
Самые шустрые заурцы уже успели пробежать половину пути от гребня вала до стены. Залп остудил их пыл, но за спиной прорвавшихся уже беспрерывным потоком поднимаются из рва свежие силы.
— Садись!
— Картечью… Бей! — Могучий голос головы нашего приказа раздается над редутом, перекрывая отчаянный крик заурцев и грохот частых выстрелов. Ему вторит залп орудий, сметающий порядки атакующих врагов. В ответ раздается многоголосный вой покалеченных.
— Приготовить секиры и сабли!
Да, голова прав — несмотря на жуткие потери, заурцы прорываются вперед словно одержимые. По совести сказать, мне такого видеть не доводилось, похоже, мы действительно вскоре скрестим клинки в ближнем бою.
— Третья, четвертая и пятая шеренги — в тыл, перезаряжаться, стрельба без команды! Первая и вторая — огонь!
Очередной залп приходится практически в упор по подбежавшим к укреплению заурцам, сбивая их с ног. Еще одну волну врага буквально сносит повторным залпом картечи. Но уже через несколько секунд их сменяют десятки бойцов, прорывающихся к редуту и не оставивших нам времени на перезарядку.
— Секиры!
Стрельцы подняли над головами бердыши, готовясь обрушить широкие топорища на головы заурцев, — и враг не заставил себя ждать, показавшись над проемами. В ту же секунду раздалось дружное хекание моих воинов, и секиры обрушились на головы врага.
Первая волна атакующих была сбита ударами бердышей — мои воины трудились как заправские лесорубы, и вскоре земля под их ногами стала скользкой от крови и мозгов. Во многих местах остались лежать отсеченные конечности противников — сабельные блоки не могут остановить тяжелых ударов секир. Но вскоре заурцы приноровились к нашему оружию, значительно более короткий, чем та же алебарда, бердыш неспособен тягаться с пиками. Осознав это, враг пустил вперед копейщиков, и последние легко отогнали стрельцов от защищаемых ими проемов. Немногие бойцы, пытающиеся состязаться с врагом, коля навстречу заостренными подтоками древков или остриями топорищ, вскоре пали — в подобном противостоянии длина играет решающую роль.
— От стены отошли, и садись! Три шеренги… Бей!!!
Отбросив защитников от стены, заурцы попытались плотным валом прорваться внутрь укрепления сквозь проемы — и поплатились за это, нарвавшись на огонь в упор.
— Руби!!!
Стрельцы первых двух рядов, распрямившись после залпа товарищей, набросились на перелезших стену заурцев — но последние прут вперед, несмотря на потери.
Неожиданно слева от меня через гребень стенки перелез вражеский воин, через секунду за ним последовал его товарищ. Я почему-то не думал, что враг будет прорываться через высокую часть стены, когда для того в ней есть удобные проемы, и потому на мгновение растерялся. Но оба заурца поспешили атаковать не заметивших угрозы стрельцов у проема, ударив сбоку, и я оказался единственным, кто мог бы им помешать. Не раздумывая, я бросился им навстречу, покрепче сжав в руках древко секиры.
Ближний ко мне враг, следующий вторым, развернулся и уже вскинул саблю, купившись на занесенный для удара бердыш. Но, рывком опустив топорище влево, стремительно рублю снизу вверх, подсекая ногу заурца. Враг падает с распластанным бедром, предупреждая товарища истошным воплем.
Но тот уже бросился ко мне, ловко рубанув саблей. Подставив под удар древко, отпрыгиваю назад, разрывая дистанцию. Коротковат бердыш-то против кылыча, и не особо удобен, коли держать обеими руками… И потому, крепко упершись левой ногой в землю, я стремительно колю заостренным концом топорища навстречу атаки врага. Рванувшийся вперед заурец буквально насаживается грудью на сталь, а через мгновение я ловлю отблеск его сабли, продолжившей рубящий удар, устремленный к моей шее.
Князь Ромоданский, ставка воеводы.
Григорий Романович внимательно следил за битвой, поднявшись на бровку разбитого орудийного капонира. Он уже давно и ясно понял, как будет действовать враг — концентрировать силы в месте прорыва, не пытаясь раздавить оборону по всему фронту баталии. И его это вполне устраивало.
Воевода лишь усмехнулся, наблюдая, как картечный огонь и дружные залпы стрельцов седьмого редута выкашивают ряды атакующих. Судя по количеству трупов, перед укреплением погибло уже не менее двух тысяч азепов. Правда, сейчас заурские воины прорвались за земляные стены, и сколь бы ни были мужественны его защитники, без помощи их сомнут.
Но если враг рассчитывал, что сумеет перебить гарнизоны редутов поодиночке или беспрепятственно ворвется на холм, смяв две тысячи лехов-защитников, то он круто ошибся. Воевода прекрасно понимал уязвимость статичной обороны, а потому заранее все рассчитал.
Например, при штурме любого из редутов в считаные мгновения на помощь товарищам может прийти целый стрелецкий приказ. Как это сделать, не ослабляя обороны? Да легко. Вот сейчас он отдаст команду, и сотня воинов первого укрепления выдвинется к второму, ослабив собственный гарнизон на пятую часть. В тот же миг из второго к третьему пойдет уже две сотни — но ведь приказ восстановит силы благодаря помощи соседей. Одновременно с этим третий редут покинет уже три сотни воинов, четвертый — четыре, гарнизон пятого целиком перейдет в шестой, а приказ из пяти сотен воинов, что занимал до того шестое укрепление, всей мощью ударит во фланг атакующим седьмое… И если кто-то думает, что огонь пятисот стрельцов не проложит им дорогу сквозь ряды многочисленных азепов… он глубоко заблуждается. А уж тысяча воинов, засевших в редуте, отразит и десяток вражеских атак.
Или, быть может, враг рассчитывает смять левый фланг лихой кавалерийской атакой? Не для того ли азепы, во множестве погибая под залпами мушкетеров, ломали рогатки, а после разом отступили? Неплохо задумано, но ведь заурцы уже выдали направление главного удара, что, впрочем, весьма предсказуемо — ведь сей холм есть господствующая высота над полем битвы. Так что солдатский полк по мере продвижения противника к ставке займет оборону прямо перед ней. И если у сипахов еще оставался призрачный шанс лихой атакой прорваться сквозь ряды пикинеров, в чем князь сильно сомневался, то у пехоты врага его и вовсе нет. Не тягаться не знающим строя азепам-копьеносцам с великолепно выученными бойцами баталии. В крайнем случае, если враг бросит в бой всю пехоту, можно перекинуть сюда и рогорских пикинеров — те уже имеют богатый боевой опыт и в драке точно не подведут.
А фланги… А что фланги? Григорий Романович для того и разместил свою многочисленную тяжелую конницу на крыльях войска, чтобы использовать ее в ключевой момент битвы. Но если что, закованные в добротные кирасы рейтары встретят врага самопальным залпом, а после крепко ударят лоб в лоб, умело орудуя пиками и палашами. Да и витязи, пусть и облаченные еще в дедовские кольчуги и панцири, не уступят в ближнем бою сипахам. Среди них много лучников, есть воины, вооруженные самопалами и даже короткоствольными кавалерийскими огнестрелами с кремневыми замками. Если что, на один хороший залп их хватит. А уж там в бок заурской коннице, если та рискнет атаковать, ударят уцелевшие пушки.
Да, артиллерийскую дуэль ругские пушкари проиграли вчистую… Впрочем, не из-за худшего качества орудий или недостаточной выучки артиллеристов — пожалуй, они даже превосходили заурских топчу в точности огня и скорости зарядки пушек. Нет, за три часа беспрерывной стрельбы враг сумел подавить большую часть батарей лишь за счет своей многочисленности, неся притом едва ли не в полтора раза большие потери — это уже не говоря о количестве затраченного пороха. Причем воевода сумел переиграть противника, и, когда заурцы выдвинули вперед мортиры для обстрела редутов, по ним открыли огонь две молчащие до того замаскированные батареи дальнобойных пушек. Топчу бежали, а на холм обрушилась очередная порция бомбических ядер.
Лехи — защитники холма и воевода со своей свитой пережидали ураганный обстрел врага в специально вырытых для того узких, извилистых апрошах. И даже когда случайные бомбы залетали в траншеи, от их взрывов гибли считаные единицы. Теперь же, когда обстрел высоты практически закончился, Григорий Романович поднялся на самую ее вершину, чтобы умело руководить битвой.
Иногда роковая случайность решает исход целых сражений, а то и войн, определяет судьбу государств. Всего одно бомбическое ядро, выпущенное наудачу из тяжелого осадного орудия в сторону холма, ударило в земляной гребень прямо у ног воеводы, сбросив его в капонир. Верные офицеры свиты и знаменщики бросились к князю, кто-то уже схватил ядро, в надежде вырвать из него деревянный запал. Ему не хватило всего доли секунды, чтобы осуществить задуманное и спасти всех, в том числе и свою жизнь. Но не хватило — и тяжелый снаряд с грохотом разорвался, погубив не только мужественного и мудрого полководца, но и знаменщиков, с помощью которых он осуществлял руководство битвой.
Алпаслан — Аджей Руга.
С гибелью воеводы все пошло кувырком — многотысячное, отлично обученное ругское войско потеряло управление и лишилось четкого руководства, чем не преминули воспользоваться мои бывшие соратники. На помощь многочисленным азепам, штурмующим седьмой редут, пришли ени чиры. Поддержка «новой пехоты» решила исход схватки. Мужественно сражающиеся стрельцы все, как один, пали на стенах укрепления.
Между тем помощь обреченным воинам так и не пришла. Без команды воеводы и сигнала знаменщиков остальные приказы не решились идти на выручку гибнущим товарищам. Понимая уязвимость высоты без опоры на редут, отец сумел отправить вестовых к стрелецким головам. Но в воцарившейся со смертью Ромоданского неразберихе нужных людей нашли далеко не сразу, а найдя, еще долго убеждали растерявшихся офицеров выполнить приказ незнакомого лехского командира. В итоге сотня стрельцов первого редута начала свой путь в те самые мгновения, когда погибали последние защитники седьмого. Тем не менее стрелецкий приказ шестого укрепления попытался отбить редут — и с большими потерями был отброшен кинжальным огнем ени чиры и картечью трофейных пушек.
Левый фланг был ожидаемо атакован тяжелой конницей сипахов. Удар лучших всадников из числа мамлекской знати был страшен и развалил бы иной строй ландскнехтской баталии, но благодаря картечи легких пушек и залпам мушкетеров ругские пикинеры устояли. Правда, острие бронированного клина сипахов рассекло фалангу аж до восьмой шеренги, но завязло в последних двух рядах, окончательно потеряв скорость. Закованные в броню витязи надежно подпирают порядки десятой шеренги пикинеров и готовы вступить в схватку в любую минуту. Я уверен, что они даже жаждут этого! И еще я уверен, что левый фланг устоит — вот только вряд ли солдаты мушкетеро-пикинерского полка сумеют прийти к нам на помощь. А ведь вскоре она потребуется: к подножию холма уже устремилась трехтысячная масса азепов, а за их спинами неотрывно держится — я узнал их по блеску брони на солнце — не менее полутора тысяч лучших пешцев султаната. Серденгетчи…
— Отец, — я сам удивляюсь прорезавшемуся в моем голосе волнению, — мы не выстоим.
Старый барон Руга, развернув ко мне сильно похудевшее, изможденное тяготами и тревогами последних дней лицо, хрипло ответил:
— Многочисленность врага еще не ключ к успеху. Здесь десять хоругвей не самых последних в Республике бойцов, выгодная позиция…
— Я не о том, отец. За азепами следуют «рискующие головой» — серденгетчи, лучшие бойцы из числа ени чиры. Это штурмовая пехота заурцев, вроде ванзейских гренадер, и я в свое время был их сотником, а потому знаю, на что они способны. Серденгетчи прорвут строй лехов.
— Но не я руковожу битвой — ты же видел, каких трудов стоило заставить стрельцов…
— Но ты можешь отправить вестового к Аджею, отец! Правый фланг прикроют рейтары — тем более, судя по построению ени чиры напротив, заурцы приготовились отражать там атаку, а не наступать!
Читать бесплатно другие книги:
