Джинн из подземки Горбенко Людмила
– Что-о?!
– Не определились сразу, кого посылать,– убитым тоном признался куратор.– Тянули время, скорее всего. Докладывали наверх о неких неопознанных летающих объектах в районе Разлома. Приводили статистику гибели капсул над данной зоной…
– Вот! – торжествующе воскликнул я.– А когда я говорил то же самое, вы меня поднимали на смех! Есть там что-то! Задницей чувствую, что есть!
– Вот и ладушки! – заметно воспрянул духом куратор.– Раз так, я оформляю на твою сверхчувствительную задницу разведывательный визит! Бери напарника под мышку, Вторую оставляй дежурить в замке – и вперед!
– Э! А если кто станет нас иска…
– Да кому вы нужны? Ладно. Только чтобы его сиятельство Замок не волновался. В багажном отсеке должны быть болванки. Оставьте вместо себя пару мороков-дубликатов, хотя лично я сомневаюсь, что кто-то заметит ваше отсутствие. Тем более там и лёту всего ничего, к обеду вернетесь.
– А как же Вторая?
– Вторую ознакомите с информацией по возвращении. Это все.
– Э! – опомнился я, как всегда, слишком поздно. Шустрый куратор успел отключиться.
Подземка. Торско-кожемякская линия
Физические нагрузки есть лучшая терапия для лечения гордыни, это Нилс теперь точно знал. По крайней мере, после часа ходьбы спесь слетела с Михаила, превратив его в то, чем он, по сути, и являлся – больного мужчину с истрепанными нервами, голодного и давно не отдыхавшего.
Нилс упрямо шел за вервольфихой, не обращая внимания на растертые сапогами ноги и монотонно причитающего Михаила, плетущегося следом.
Тайная станция была где-то здесь, рядом, и стоила того, чтобы помучиться.
Каждый шаг не просто отдавался болью в натруженных мышцах – он приближал Нилса к его светлому будущему. Приближал-приближал, пока окончательно не приблизил.
Выход из тоннеля был подсвечен сразу дюжиной факелов, пылающих необычным синим пламенем. В мертвенном свете суетились мелкие, не выше ребятишек существа, споро передающие по цепочке друг другу увесистые на вид ящики. Последний гном, расположившийся у подъемной платформы, аккуратно укладывал их на доски и перевязывал тонкими блестящими веревками.
Вервольфиха остановилась первая.
Зрачки Варуши расширились до такой степени, что светло-серая радужка исчезла, закрывшись черным. Царапнув Нилса лапой, зверюга начала плавно отползать назад. Ухватив Михаила за руку, Нилс прижал к губам палец и потянул беглого подопечного обратно, в тоннель. Но их уже заметили.
Мимо головы рванувшегося монаха пролетел камень. Еще один. Следующий летящий снаряд неожиданно поймал притормозивший Михаил и тут же швырнул обратно, на удивление метко попав гному в глаз. Под крики маленького человечка и ворчание вервольфихи Нилс сгреб полудурка в охапку и потащил за собой, но Михаил не унялся. Споткнувшись о какой-то ящик, он ухитрился поднять его перед собой и прикрыться вместо щита.
Импровизированная защита оказалась штукой опасной.
Очередной камень, прилетевший со стороны, пробил тонкую стенку ящика. Внутри что-то зашипело, и повалил удушливый голубой дым.
– Бросай! – зашипел Нилс, сгибаясь пополам от острого приступа кашля.– Бросай!
Через секунду монаху пришлось горько пожалеть о своем совете.
Михаил послушно швырнул ящик назад. Взрыв, раздавшийся вслед за этим, оглушил не только Нилса, Варушу и самого метателя. С грохотом обрушилась стенка станции, и почти мгновенно поползли трещины по каменному полу. Гномы орали что-то неразборчивое, тоннель заполнился пылью от обваливающихся на манер доминошных костяшек подпорок.
Сквозь дыру в потолке в подземку заглянули уже не нарисованные, а живые звезды. А между ними, истерически хохоча, тряслось громадное лицо мертвенно-зеленого цвета.
Как оказалось, ничто не способствует умственной деятельности лучше, чем реальная угроза. Едва касаясь пола, троица бежала, успевая попутно зыркать по сторонам, чтобы не пропустить боковой тоннель, где можно укрыться от преследователей.
Когда вервольфиха с визгом ударилась о глухую стену тупика и провалилась в разверзшуюся пропасть, ни Нилс, ни Михаил не раздумывали ни секунды. Монах схватился за звериный хвост, а полудурок просто сиганул следом, растопырив руки и потеряв в полете оба сапога.
Мимо мелькнули плоские крыши, тускло подсвеченные оранжевым, и падающие тела приняла в свои упругие объятия мелкая сеть.
– Где м-м-м… – начал Михаил, но сеть неожиданно скрутилась тугим узлом и резко швырнула живую добычу вбок, на жесткую решетку, откуда троицу незваных гостей бесцеремонно стащили и выбросили прочь невидимые механизмы.
Убедившись, что их оставили в покое, монах дрожащими руками ощупал то, на чем лежал, и определил это как ровную и вроде безопасную поверхность. Извлеченное из рукава зажигало вспыхнуло искрами и осветило горестное положение дел. Они находились в тесном пустом помещении, обшитом тусклым, кисло попахивающим металлом, без окон и дверей. На стенке притулился короткий факел. В углу выразительно расположилась кучка высохших коровьих костей и боевой топорик-клевец с тщательно обмотанной тряпицей рукояткой.
Натуральная клетка, только без промежутков между решетками. И никакого выхода.
Вервольфиха жалобно заскулила совершенно по-собачьи, и этот звук вдруг пробудил в душе Нилса волну стыда и протеста. Бедная племяшка… И он бедный деревенский дурак, который взялся не за свое дело. Надо было любой ценой возвращаться домой и не покупаться на мафиозные обещания. Заигрались в охоту, глупые, и вот куда это завело… Нилс прижал зверюгу к себе и начал задумчиво чесать за ухом, невзирая на робкое сопротивление, выражающееся в тихом ворчании.
Стены. Тонкие, местами скрывающие за собой пустоту, судя по звуку, раздающемуся, если постучать костяшками пальцев. Клевец. Блестящий, с ухоженным лезвием, прочный на вид.
Стены.
И топорик.
Стены и топорик.
– Ты что? – Брат Михаил недоумевающе замотал головой, щуря еще мутные глаза.
Варуша, что-то почуяв, подняла морду и с надеждой уставилась на Нилса.
Монах, не вставая, протянул руку и, подтащив к себе клевец, ковырнул ногтем лезвие-клюв.
– Хочешь прорубить стенку? – догадался полудурок.– Не выйдет, это железо! Толстое железо!
– А мы сейчас посмотрим,– процедил сквозь сжатые зубы Нилс, почти угрожающе надвигаясь на сжавшегося в комок брата Михаила.
– Нет! – отшатнулся больной.
– Да,– ласково возразил Нилс.
– Ты не посмеешь!
– Прости, брат, у меня просто нет другого выхода. Варуша, прижми его руки к стене и следи, чтобы уши не затыкал! Только держи за запястья, чтобы пальцы тебя не касались! Готова, племяшка? Крепись! Сейчас выберемся! Добрая женщина, добрая женщина, добрая женщина, добрая женщина…
Поздний вечер. Окрестности Тора
Квайл рискнул остановиться только за городом, на небольшой поляне. Здесь не было агрессивных канализационных решеток, не было домов, и, самое главное, Аарус находился отсюда очень, очень далеко. Черри уютно похрапывал за пазухой, убаюканный ходьбой.
Местечко словно нарочно было создано для успокоения расстроенных нервов. Смеркалось. Тихое шуршание высохших трав сливалось с журчанием ручья и треском сосновых игл в костре – полянка оказалась обитаема, сразу трое охотников расположились вокруг огня, над которым дышал горячим мясным паром котелок. Самый крайний обернулся на шаги Квайла и, быстро смерив его глазами, доброжелательно махнул рукой, приглашая присесть.
– Квайлиссиарий,– представился Квайл, с облегчением падая на траву.– Студент.
– Тсс! Не ори,– шикнул на него приглашающий.– Тут неподалеку какая-то нечисть бродит. Вяленое мясо у нас стащила.
– Звери, наверное,– с неискренним смешком предположил студент.– Какие-нибудь еноты или э-э-э… ночные барсуки?
– Городской? – лениво уточнил худой и длинный парень в обтягивающих штанах, чистая жердь. Еще и лежит, вытянувшись.
– Городской,– немного смущенно подтвердил Квайл.
– Оно и видно! – слегка заплетающимся языком сказал другой охотник, постарше и покрепче.– Ни фляги, ни толкового оружия, прямиком в лес. С бабой поругался, что ли?
Квайл молча кивнул, косясь на котелок.
– Все зло от женщин! – глубокомысленно заметил парень, поднимая вверх худой палец.– Особенно от некоторых! Вот у меня была одна…
Когда солнце скрылось за горизонтом, теплая мужская компания окончательно сошлась во мнении, что если бы баб не было, то мужикам жилось бы намного проще. Но что за мужчина, который боится трудностей? И какая трудность поспорит с выкрутасами женского характера? То-то и оно.
Проснувшийся хомункулус рискнул высунуться из рукава Квайла и цапнуть кусок горячей картошки. Никто не обратил на воришку внимания, и Черри окончательно обнаглел, усевшись прямо у ног охотников в траве. Судя по счастливому иканию, трапеза пришлась хомункулусу по вкусу. А после того, как Черри нахально отхлебнул из чужого стакана, Квайл беспокоился лишь о том, как бы мелкий нахлебник не принялся петь. Но маленький пьянчужка только довольно рыгнул и снова залез к нему за пазуху – спать.
Котелок с похлебкой давно опустел, и Квайла приставили к худому парню в помощники ощипывать жирного фазана. Стараясь заслужить одобрение и отработать еду, студент щипал не просто старательно – остервенело. Лишенная не только перьев, но и части кожи птица была натерта сухим клевером, солью, нанизана на вертел и пристроена над костром.
Над поляной потекли такие запахи, что даже луна вышла из-за туч. Первый голод был утолен, поэтому никто не суетился, не спешил. Спокойно и с достоинством охотники дождались, пока фазан подрумянился, и честно разделили его поровну. На дымный аромат готовой дичи из деревни пришел пастух с нехитрыми домашними квашениями и двумя бутылями сливовицы летнего урожая. Общими усилиями вынесли из сторожки и расстелили прямо на траве прохудившийся соломенный матрас, единогласно оцененный как «крестьянское барахло, но что теперь поделаешь». Уничтожили еще одного фазана, уже не утруждаясь ощипыванием, выгрызая недожаренное мясо из перьев, без овощей, но с запивкой. После чего согретые сливовицей и костром охотники фальшиво, но зато предельно искренне затянули «Прекрасно, что сегодня мы…»
Рай. Только без яблок и коварных женщин.
Если бы не острая физиологическая необходимость, Квайл ни за что не вышел бы за уютный круг, очерченный пламенем костра на земле.
Но он вышел. Увидел рядом нахохлившуюся ворону, которая сидела на низкой ветке и дразнилась, каркая. В раскатистом «карр-р» угадывались хриплые нотки голоса Ааруса Густа, да и торчащий клюв чем-то напоминал нос алхимика. Будучи человеком образованным, Квайл ни в коем случае не верил байкам о превращении людей в птиц, но от искушения отомстить старику, пусть и символически, не смог удержаться– вернулся за арбалетом. Позаимствовав оружие у длинного и поначалу отбив подушечки пальцев тетивой, он упер приклад арбалета в живот, кое-как сумел справиться с механизмом и прицелился. Зловредная птица выплюнула очередной «карр» и перелетела на соседнее дерево, явно издеваясь.
– Эй! Ты далеко? – лениво донеслось от костра.
– Да нет! Ворону стрельну, и назад…
Почему-то эти слова показались охотникам удивительно смешными.
– Факел прихвати!
– Зачем? – удивился Квайл.
– Заодно и просмолишь!
Вот так, под взрывы хохота, с остатками горькой обиды на коварного Ааруса и в состоянии легкого алкогольного дурмана, Квайл влип в очередную историю. Хотя сам он об этом пока не знал.
С наступлением ночи лес словно ожил. Сосновые лапы обеспокоенно похлопывали Квайла по плечам, словно призывая одуматься и вернуться к костру. Коварные ароматы хвои, подгнивших грибов и мха каким-то образом вступили в реакцию со сливовицей, гуляющей в крови Квайла, и запустили некий таинственный колдовской процесс. Осоловелый студент чувствовал себя все более пьяным и начал двигаться неловкими рывками и скачками, иногда подолгу замирая на одном месте, чтобы прийти в себя.
Ворону он давно потерял из виду, другой достойной цели не нашел и поэтому решил, что самое время вернуться к костру. Пока не заблудился. Костра отсюда видно не было, но далеко внизу по-прежнему подмигивали огни Тора и светился маяк на острове. Квайл поднял факел повыше, уверенно крутанулся и тут увидел его.
Цветок папоротника.
В том, что это именно цветок, он не сомневался ни секунды. А что еще может быть ярко-красным, иметь пять лепестков и пушистую серединку с блестящим кругляшком внутри? Ведь не гриб же. Торчало это великолепие среди папоротников, значит, к травнику не ходи – цветок принадлежит папоротнику, и никому другому.
В голове немедленно всплыли слова «Жана Купала».
Точно, ахнул Квайл. Какое там число сегодня? Двадцать третье… двадцать пятое… как пить дать, ночь на Жана Купала! То-то в голове как-то… мутновато. Магия, одним словом. Народное волшебство. Вот оно, счастье. Ну здравствуй, долгожданное! Пришло, значит. Это тебе не обыденный четырехлистный клевер, который время от времени находят на лугу ребятишки (и который потом продают по три паунда штучка в ярмарочные часы в Торговом ряду).
ЦВЕТОК ПАПОРОТНИКА! Отмычка от любого клада! Если Найса-Мария узнает о том, что он… ох, как же она пожалеет! Заплачет коварная предательница! Падет перед ним на колени! Схватит его на руки и… и… Стоп, рано предаваться мечтам! Надо сначала сорвать. Пока не исчез, быстро.
С силой откормленного кабанчика Квайл ломанулся к вожделенному кладу, не слушая истошных воплей хомункулуса, проснувшегося от резкой встряски. Кажется, по пути он отбросил арбалет, чтобы не мешал; споткнулся о какую-то ветку; порвал об нее штанину; чуть не провалился в яму; поскользнулся на мокрых листьях; спугнул мелкого ночного зверька– но это все было неважно. Главное, он протянул руку и сорвал цветок. Бережно, сумев не повредить ни одного лепестка.
И тут началось ЭТО.
С треском обрушились сосны. Истошно взвизгнул Черри, вцепившись острыми коготками в грудь. Земля вздрогнула под Квайлом, и он с трудом удержал равновесие, схватившись свободной рукой за куст волчьей ягоды. Запоздало вспомнилось, что по народным преданиям тому, кто нашел цветок папоротника, начинает мешать всякая нечисть. Звать, смеяться, соблазнять женскими прелестями и тому подобное. Отвлекать. Или пугать. Главное при этом – не обращать внимания и любой ценой сохранить бесценную находку.
Студент бережно пристроил цветок в ладонь и прислонился спиной к кусту. Страшно было не особенно, но колени почему-то тряслись. Осознание собственного всемогущества (в будущем) вступало в явное противоречие с мыслью о собственной сиюминутной уязвимости. Ночью, в лесу, один на один с нечистой силой, если не считать Черри. Но какой толк от хомункулуса?
Поэтому когда что-то мягко коснулось его ноги, Квайл совершил неожиданный для него самого поступок.
Он съел цветок папоротника.
Зачем? А черт его знает. Проглотил, не жуя, и все. То ли в мозгу некстати всплыли клеверные листочки по три паунда, которые полагалось именно съесть, а не просто хранить, то ли вспомнились многочисленные перлы народной мудрости, которыми щедро сыпал бывший старательский приятель Макарий при каждом случае. «Лучше в нас, чем в таз», «Сентаво к сентаво – вот и паунд, кусочек к кусочку – вот и сыт».
Одним словом, можешь больше не стараться, нечистая сила. Ты опоздала. Приходи чуть позже, гм… пардон за возникшие осложнения.
Вкус у растения оказался гадостный, и это очень приободрило Квайла. Раз противно, значит, не подделка. Настоящий цветок папоротника – дар познания непознаваемого, понимание языка зверей и птиц, отмычка от кладов. Правда, непонятно, каким местом к этим самым кладам теперь прикладываться, но это уже детали.
Квайл уже мысленно представил себя возвращающимся к охотникам с тяжеленным сундуком под мышкой, как ноги его опять затряслись, и кто-то злым голоском заскулил внизу:
– Ой-ей! Да сойди же ты, наконец, с копатки, урод! Больно!
– Черри? – недоверчиво переспросил Квайл.– Ты где?
Болезненный щипок был лучшим ответом – хомункулус по-прежнему сидел за пазухой.
– А это тогда кто? – удивился студент.
По счастью, факел во время бега не потерялся, а только погас. Щелкнув болтающимся на веревке зажигалом, Квайл запалил его и посветил вниз. В узкой мокрой ложбинке извивался большеголовый паренек, верхнюю часть которого придавливала поваленная сосна. Страдалец сучил босыми ножками, похожими на весла, и отпихивался правой рукой, пытаясь освободиться. Освободиться не получалось, потому что на левой его конечности стоял Квайл.
– Ой-ей-ей! Да пусти же, урод!
Напряженный, как струна, Квайл от облегчения чуть не расхохотался.
– Значит, я урод? – с подчеркнутой иронией уточнил он, критически разглядывая непропорционального паренька.– А кто же тогда ты?
– У-у-у! Кдрат я! Садовник! – с жалобным всхлипом сказали внизу.– У-уй! С копатки сойди, имей совесть! Все пальцы подковками расплющил, медведь!
– Садовник, значит,– хихикнул Квайл, но просьбу все же выполнил. Даже великодушно приподнял бревно, давая возможность новому знакомцу быстрее выбраться из плена.– А я Квайл. Ну и напугал же ты меня, Кдрашка! Поговорка, случайно, не тебе посвящена?
Спасенный явно был не расположен шутить. Вместо ответа он шустро ускользнул за бревно и начал молча отряхивать перепачканную одежку странного фасона,– его куртка была пришита к штанам. Квайл усмехнулся и направил факел прямо ему в лоб, решив не церемониться с невоспитанным типом.
При пристальном рассмотрении «садовник» выглядел еще непрезентабельнее, чем на первый взгляд. Во-первых, ростом еще ниже студента, с сидящую собаку, не более; коротконогий, но при этом с длинными обезьяньими руками и большими плоскими ладонями, похожими на лопаты. Действительно, копатки – точнее не скажешь. Во-вторых, то, что Квайл первоначально принял за шлем, оказалось налысо выбритой головой. Просто она была такой своеобразной формы, как шляпка у гриба. Кожа на лысине была тусклой и на вид казалась каменно-твердой. Из-под низко нависающих надбровных дуг в свете факела возмущенно блеснули бледные глазки-точечки.
– Что уставился? – неприветливо буркнул Кдрат, хмуро баюкая пострадавшую конечность в здоровой руке.– Первый раз в жизни разумное существо увидел? Пошел отсюда, ворюга! Только сначала катализатор верни, пока наши тебе кости не переломали!
Нотки зарождающейся ссоры хомункулус распознавал безошибочно. Взобравшись Квайлу на плечо, Черри упер руки в бока и ехидно окинул взглядом нового знакомца:
– Это какие же ваши, дружок? Деревенские, что ли? Иностранные матросы? Или, может быть, у вас тайный орден садовников?
Кдрат глянул на хомункулуса лишь мельком и мгновенно потерял к нему интерес, вновь повернувшись к Квайлу:
– Наши – это наши! Говорю, верни, что украл! Если копаткой по сопатке не хочешь! – угрожающе зашипел он, разводя ладони в стороны и замирая в карикатурном подобии боевой стойки.
– Копаткой? По сопатке? Ой как страшно! – ядовито захохотал оскорбленный невниманием Черри.– Ну знаешь, брат садовник, мы ведь тоже в лесу не одни. Сейчас свистнем приятелей и засунем тебя, как было: на груди сосна, под задницей ручей. Хочешь?
– Верните катализатор, прошу,– уже более миролюбиво попросил паренек.– Ну что вы с ним делать будете? Это ж для умерших тел, менять лучепреломление и ускорять процесс реанимации. Слушайте, я за него головой перед главным щуном отвечаю. Не придуривайся, парень, я же все видел: ты обошел защиту по спирали и взял его голой рукой, как положено. Прошу, отдай, и идите с богом.
– Катализатор? – поднял бровки хомункулус.– Квайл, о чем это он?
– Да нет у меня никакого катализатора! – заорал студент, отпрыгивая от Кдрата.– Меня действительно с тобой кондрашка хватит! Вот! Смотри! Пустые карманы! На кой ляд мне сдались твои катализаторы?
– А зачем по спирали шел? – не уступал паренек.
– Вот именно! – неожиданно поддержал Черри.– Лично у меня все бока всмятку!
– Цветок я сорвал! Просто цветок, понимаешь?
– Цветок? – обескураженно переспросил садовник.– Какой цветок?
– Букет даме сердца? – предположил Черри.– Оч-чень изысканно. Учитывая род занятий дамы, так даже чересчур… Ох, прости, я и забыл – она же кухарка! Приправа какая-нибудь, что ли? К картошке?
– Папоротника цветок,– неожиданно для себя откровенно признался Квайл. Не иначе, сливовица развязала язык.– Красный, с лепестками. Светящийся в темноте.
– Папоротник не цветет!
– Цветет! На Жана Купала!
– Квайл, ты сошел с ума? – хихикнул хомункулус.– Или просто мозги гормонами забились?
– Недоумок безграмотный! – взвыл паренек, вцепляясь за неимением волос на голове в складки кожи.– Сейчас осень! Какой тебе еще Жан Купала! Красный с лепестками? Это и был катализатор! Куда ты его дел?!
Студент тихо осел на поваленную сосну. Действительно, осень. Остатки алкоголя трусливо покинули организм. Волшебное настроение истаяло на глазах, как воск.
Что за дрянь он съел? Что это такое – катализатор? Уродец-паренек что-то толковал про мертвые тела… боже, какой кошмар! В любом случае разумней пока не признаваться. Вон как недобро смотрит садовник, того и гляди, вцепится в горло и распотрошит пузо своими копатками, чтобы немедленно извлечь загадочную ценность.
– Куда ты его дел? – умоляюще повторил Кдрат.– Ну скажи, прошу. Спрятал, да? Хоть намекни…
Квайл открыл рот и выдавил из себя длинное «э-э-э-э-э», мучительно придумывая подходящую отговорку, но тут его грубо прервали.
По лесу разнесся тихий, но весьма неприятный свист – монотонный, на одной ноте.
В земле обозначились небольшие норки. Из них, пыхтя, полезли на лунный свет существа, в которых Квайл мгновенно опознал обещанных «наших», хотя ни разу их до этого не видел. Зато много слышал рассказов о том, как пятьдесят девять лет назад Господь покарал расу гномов за чрезмерную расчетливость и отсутствие веры, разом стерев их с лица земли. Эти сюжеты были популярны и в устном народном творчестве, и в весьма приличных учебных изданиях, иллюстрированных картинками.
В реальности гномы походили на свои изображения не более чем нарисованная снежинка походит на настоящую: вроде все то, но никогда не перепутаешь. Лица представителей маленького народца были серыми, изъеденными гнилой порчей, тусклые глаза припорошены землей, движения отрывистыми, а руки… и ноги… о ужас!..
Гномий сторож добросовестно выполнил приказ демона. Выбрав из мертвых тел, погребенных под Ключом, несколько самых целых, он вернул им подвижность, впрыснув скудные порции жизненной энергии, достаточные для выполнения примитивных функций. Будучи существом, лишенным сентиментальности, щун не озадачивался дотошным восстановлением. Лишившимся руки он просто прицепил к плечевому суставу палку или короткий топорик, прогнившие бока укреплял плотной тканью с помощью веревок и рыбного клея, а вместо ног сумел приспособить древесные обломки, старательно подогнав их по длине, чтобы зомби не хромали во время ходьбы.
Душа Квайла тихонько сползла в пятки и задрожала там, заставляя трястись все тело.
Черри мягко проскользнул за воротник и укрылся под мышкой, периодически чихая (мало кто умеет бегать по лесу, не потея), но не покидая убежища.
Выбравшись наружу, гномы шустро выстроились полукругом по росту, словно бракованные надколотые пузырьки на торговом прилавке, и без выражения уставились на студента мертвыми глазницами. Крайний не то угрожающе, не то приветственно поднял руку и немедленно потерял ее вместе с частью плеча и подвязанным к короткой культе сабельным лезвием. Из обнажившейся подмышки вытекла желтая капля. Сладковато пахнуло падалью.
«Пора! – беззвучно пискнула студенческая душа из пяток.– Пока на самом деле не схлопотал по сопатке!» Хомункулус подтвердил свое согласие ощутимым щипком.
Для начала Квайл попятился. «Наши» подошли ближе, скрипя импровизированными протезами. Что-то, жалобно укая, заверещал Кдрат, тыча себя в грудь и указывая копаткой на студента.
Пока Квайл бестолково метался, гномы приблизились, окружили его ровным каре и чуть ли не строевым шагом стали теснить в глубь леса. Отбросив напускное геройство, студент заорал, но вылететь изо рта успело только коротенькое «А-а!», зато внутрь всыпалась щедрая порция мокрой земли с шишками и сосновыми иглами.
– Отда-а-ай!..– прозвучало над ухом.
Ориентируясь на далекие огни Тора, Квайл резко рванулся и помчался вниз по склону горы, отплевываясь на бегу и чувствуя, как натирает подмышку жесткий костлявый хомункулус. В затылок шумно сопели гномы.
«Ничего, прорвемся»,– утешал себя студент, по-козлиному сигая через муравейник и протискиваясь между парой попавшихся на пути берез. В борьбе против нечисти у верующего всегда есть шанс! Впере-о-од!!!
Что-то щелкнуло у самой икры, и на штанине тяжело повис медвежий капкан.
«Вот, значит, вы как»,– зло подумал Квайл. Не останавливаясь, оторвал капкан вместе с куском штанов и отшвырнул его назад. Сзади кто-то вскрикнул, что-то дернуло его за пояс, но студент уже не оглядывался, бежал.
Притормозил он только на тропе, по которой – о чудо! – тряслась ветхая повозка.
– Заплутал? – неодобрительно буркнул возница, такой же старый, как его двухколесное имущество.– Городской, не иначе.
Вместо ответа Квайл радостно закивал.
– В Тор не повезу,– отрезал возница.– До Ключа поедешь?
– Да! Все равно! – выдохнул запыхавшийся Квайл, шаря в кармане и с облегчением обнаруживая гнутую монету в десять сентаво.– Только быстро!
– Куда спешить… – начал возница, но быстро сориентировавшийся хомункулус хлопнул его по плечу.
– Ты что, дед, ослеп? Не видишь, мы торопимся?
Пустые ножны из-под потерянного кортика смотрелись в окровавленных ручонках столь угрожающе, что старик охнул и выпустил вожжи. Затащив попытавшегося удрать возницу на место, Квайл устроился рядом и стегнул неторопливую лошадь.
– Прости, дед, у меня нет другого выхода! Но-о-о!
Кобыла оскорбленно всхрапнула, но шагу прибавила. Черри скалился со злорадством профессионального бандита и ножны не опускал. Остаток пути до Ключа старик проделал молча, взять протянутую Квайлом монету отказался и, едва опасные попутчики слезли, быстро погнал дальше.
Хомункулус покосился на ручей с опаской и даже постарался стать так, чтобы не замочить ноги. Студент же без сил опустился на землю, подставил руки под струю и пил святую воду, пока не заломило зубы. Неведомый катализатор покоился в животе тяжеленьким кирпичиком, словно кровяная колбаска из дешевой закусочной. Судя по ощущениям, покидать организм тем или иным способом он пока не собирался.
Квайл закрыл глаза и перекрестился. Сзади что-то тихо звякнуло.
– Че-о-орт! – хомункулус с разбегу перепрыгнул лужу и полез по сапогу вверх, ругаясь, на чем свет стоит.
Медленно, уже догадываясь, что увидит нечто не слишком приятное, Квайл обернулся и обомлел: от его штанов тянулась в сторону тонкая металлическая цепочка. Один ее конец был пристегнут прямо к суржевому шву, другой огибал корень за Ключом и уходил в кусты.
Из частной коллекции начальника карантинной камеры
Детали того, как я втолковывал грустному Третьему, что придется вместо завтрака срочно лететь к Разлому, спасать души несчастных, попавших в неведомую беду «глаз», лучше опустить. Не для слабонервных, как говорится.
С дубликатами тоже пришлось повозиться: прилепив соответствующие личины на найденные в багажном отсеке бесформенные заготовки, я тщетно пытался заставить копию толстяка выучить хотя бы пару простейших аристократических фраз. Но, кроме «разрешите угостить вас этим чудесным экзотическим лакомством» безмозглый болван так ничего и не усвоил. Сунув ему в руку фрукт, я скоренько настроил своего на благожелательную улыбку и свободное поддержание светской беседы о погоде, махнул на прощание нашим копиям ручкой и отправился к чертовке.
Вторая выслушала горестную весть о грядущем хаосе вполне спокойно и с неподдельной радостью, как и положено служанке, согласилась остаться в замке без господ. Подозреваю, столь удивительный энтузиазм был вызван бутылочкой вина, элегантно припрятанной в фартуке. Давно заметил – регулярно пьющие особи конца света не боятся.
Впрыгнув в капсулу и убедившись предварительно, что под ногами не катается очередной предмет из косметички нашей красавицы, я затолкал на соседнее сиденье Третьего и решительно защелкнул двери изнутри. На вопли куратора о том, что Разлом вот он, под рукой, и хорошо бы поберечь казенную капсулу, как единственный и уникальный в своем роде экземпляр, демонстративно не обратил внимания. Пусть я и не уникален, а вполне типичен для полевого работника (моя матрица уже была использована, мягко говоря, не единожды), сам я себе дорог. Как память о себе же самом.
Признаюсь честно – входить в зону Разлома было страшновато. На самой границе капсулу ощутимо тряхнуло. По коже не просто поползли мурашки – огромные мураши с толстыми шершавыми пятками затопали по мне строем. Рядом закашлялся Третий. По традиции он снимал стресс путем жевания и, естественно, поперхнулся. Под прозрачным дном капсулы показалось черное пятно серповидной формы, словно огромный полуоткрытый рот, готовящийся нас проглотить.
– Вот и прибыли,– возник в эфире мрачный кураторский голос.– Пора снижаться!
– И все-таки,– всхлипнул толстяк, всеми конечностями вцепившись в сиденье,– почему именно мы?
– Видишь ли, друг,– вздохнул я, давя на руль,– насколько я понял из того, о чем умолчал куратор, руководство пятьсот двадцать третьего филиала выдвинуло к своим разведчикам следующие требования: чтоб они были опытные, но при этом не слишком ценные; чтобы обладали неплохими боевыми навыками; чтобы имели в головах достаточное количество мозгов; чтобы были в данный момент не задействованы на других срочных заданиях и так далее. Наш же филиал славится быстротой принятия решений. В первую очередь главное что? Заглянуть проблеме «глаз», так сказать, в глаза и драпать. Значит, от посланцев какие качества требуются? Правильно– стопроцентное зрение и умение быстро бегать, пока самим не пришлось выстукивать зубами SOS.
– Я не умею,– признался толстяк.
– Ерунда,– утешил его я,– «глаза» тоже не умели, но за четыре года приобрели исключительную квалификацию. Приготовься! И смотри, без самодеятельности! Никаких вене-види-вичи! Пришел. Увидел. Доложил. Понятно? Снижаемся!..
Защитный слой, автоматически окутавший серым туманом тело капсулы, был звоночком тревожным – сквозь обычную землю наш транспорт проходит со свистом, залихватски раздвигая боками самые твердые породы. Видно, недаром ползут слухи о неком тайном оружии, захороненном здесь.
Данное гиблое местечко, образовавшееся около шестидесяти лет назад сразу после войны и короткого, но бурного землетрясения, представляло собой глубокую трещину, внутри которой не то что никто не жил – там даже ничего не росло. По этой самой причине территория Разлома просматривалась Организацией лишь формально: полезные ископаемые нас не интересовали, а кроме них, общаться здесь было не с кем.
Черно-бурая, словно опаленная по краям адским пламенем, рана на теле многострадальной земли все еще не затянулась и даже, по первому впечатлению, стала потихоньку наступать на соседние участки – по крайней мере, кусты, росшие у самой границы, выглядели чахлыми и больными, а на глубине нескольких ладоней сканер обнаружил заброшенные звериные норы.
На приборной панели загорелись примерные координаты цели.
Слегка дрожащей рукой я отжал рычаг и начал спускаться ниже, ниже… еще ниже… пока дно капсулы не царапнуло по чему-то острому.
– Кто будет выходить? – голосом приговоренного к смертной казни уточнил Третий, не открывая глаз.
Проверив надежность запоров на дверях, я выглянул сквозь стекла и, размеренно дыша, чтобы успокоиться после увиденного, ответил:
– Никто.
В наушнике взвизгнул куратор. Не слушая воплей о долге, задании и прочей ерунде, я изо всех сил вжал в пол педаль, притянул руль и направил капсулу вверх. Неведомая сила рывком завалила наш многострадальный транспорт набок, с жутким скрежетом металл корпуса начал прогибаться под невидимыми кувалдами. Со стороны багажного отсека донесся душераздирающий крик. С некоторым опозданием до меня дошло, что мы забыли вынуть из капсулы тело Ниацина, и проклятый лунатик от удара пришел в себя. Ох, до чего не вовремя!
В следующую секунду (если верить показаниям прибора, прошло не больше времени) вместились следующие события. Во-первых, я-таки сумел вырваться из лап невидимого противника и взлететь. Во-вторых, хвостовая часть капсулы оторвалась. В-третьих, Ниацин с воплем вывалился в образовавшийся проем и рухнул на кучу окаменелого коровьего гуано, неведомо как оказавшегося на дне Разлома. В-четвертых, толстяк попытался спасти аптекарского сынка, но добился лишь того, что высыпал ему на голову разобранную на детали женскую дубликат-болванку и оставшиеся бутылки с отравой.
Короче говоря, разведка удалась.
Когда наша раненая капсула вынырнула на поверхность, Третий разжал судорожно стиснутые зубы и осведомился:
– Что это было?
Наушник завибрировал, и сварливый кураторский голос поддержал:
– Вот именно! Хотелось бы знать, Пятый, почему вы допустили преступное самоуправство и отказались выполнять команды курирующего администратора?!
– Шкуру спасал,– коротко ответил я, неуютно поеживаясь– сквозь дыру в корпусе ощутимо сифонило.– Вы видели то, что на нас напало?
Молчание в эфире, очевидно, означало, что куратор отрицательно замотал головой.
– А я удостоился чести! Какая-то скотина заговорила подземные воздушные потоки. Любого приблизившегося к «глазу» на расстояние вытянутой руки они расплющивают в лепешку и вешают на стенку. Вероятно, для красоты. Штук пять таких «картинок» там уже болтается, так что мы не первые, кто пришел поглазеть на чудеса Разлома. Есть и капсулы – одна точно наша, а две лично мне незнакомые.
– А что с «глазами»? – обеспокоенно спросил куратор.
– Прикованы к крупным кускам породы цепями. Длина цепей подобрана с таким расчетом, чтобы они показывали лишь допустимую часть подземного пейзажа – каменный мусор, рядовые породовые слои, пустоты. Развернись камеры еще на пару градусов, и на наши экраны попала бы совсем иная картинка. Конечно, я не специалист… но там имеются такие необычные экземпляры синих камешков, что впору задуматься: кому все это могло пригодиться?
– Гномам? – предположил куратор и сам же себя опроверг.– Не может быть, ерунда. Даже столь продвинутая технически раса, как они, не может видеть невидимое. Тем паче его пленять. Да и нет ведь уже на этой территории никаких гномов! Лет шестьдесят, как бросили оба своих города и ушли куда-то… Кстати! Пятый, немедленно в подземку! Надо глянуть, как себя чувствуют «глаза» под станциями!
– На поломанной капсуле? – робко вякнул Третий.
– Что-о-о?! – взревело в наушнике.– Все-таки ухайдакали казенный транспорт, мерзавцы!
– Мы спасали свою жизнь! – попытался оправдаться толстяк, но его робкий голос остался не услышанным на фоне обвинительной речи, которой угостил нас куратор.
В свете данных обстоятельств я предпочел умолчать пока о том, что мы потеряли в Разломе Ниацина. И даже унизился до того, что попросил Третьего заткнуть дыру в хвостовой части тряпками и мешками, чтобы можно было все же выполнить приказ куратора. Станцию, правда, выбрал неглубокую– ту, что под Овечьим Кутом.
До самой деревни летели молча. Третий время от времени обиженно посапывал, но протестовать вслух не решался – куратор все никак не мог успокоиться и монотонно причитал по поводу испорченной капсулы.
Камни у входа на станцию были видны издалека. Восприняв гномью пометку FE-65 как призыв к действию, местные художники испоганили поверхность склона множеством надписей и картинок. Какой-то умник даже додумался обрисовать свой собственный курносый профиль вместо автографа. Перед самым спуском вниз я еще раз убедился в том, что двери заперты (о том, что хвост представляет собой прекрасную лазейку, думать не хотелось), и плавно направил капсулу сквозь толщу скалы и земли внутрь.
Лирическое отступление.
Хочу сразу расставить все точки над «i»: гномы никогда не были нашими клиентами, как, впрочем, и питомцами Положительных. Маленький народец всегда славился неверием в какие-либо идеалы и отличался грубым материализмом. Купил-продал, отработал-отдохнул – вот и вся философия. После смерти гномьи души падают прямиком в небытие, без вариантов. Хоть греши, хоть не греши. Даже если отдельная гномья особь всю жизнь подкармливает птичек и соблюдает посты, в рай она не попадет. Зато и за преступления не получит адекватного наказания, чем многие гномы, как я слышал, вовсю пользовались.
Кое-кто из наших аналитиков даже рискнул утверждать, что сокращение популяции маленького народа происходит не случайно. Дескать, сам Создатель глубоко разочарован в этих особях и планомерно стирает зловредных атеистов с лица земли. Что по этому поводу думаю я? Не знаю. Наблюдая растущий людской скептицизм, иногда побаиваюсь, что и человеческий род со временем лишится рая (а заодно и ада). И куда тогда денемся мы? Как говорится, повод для размышления…
Ага, вот и внутренность станции. На прежнюю, до присоединения Каперии, территорию нашего филиала приходился лишь краешек гномьего города – Сапта. Гора над ним старая, один из ее склонов медленно, но верно сползает в Разлом. Уже несколько десятков лет Сапт заброшен, частично затоплен водой, а более-менее пригодные для обитания постройки облюбовали подземные животные. На своем веку (по крайней мере, в этой жизни) я не был свидетелем быта маленького народца.
Вероятно, поэтому увиденное потрясло меня до кончика хвоста.
Прежде чем достигнуть дна, капсула пролетела несколько уровней, так ловко вписанных в подземные пещеры, что ты не сразу понимал: рукотворная перед тобой стена или созданная природой. Впрочем, насколько мне известно, природа не до такой степени любезна, чтобы предоставлять случайному наблюдателю столь комфортабельные условия. По мере нашего продвижения вниз ярусы услужливо подсвечивались тусклыми точечными светильниками-зеркалами, а из узких прорезей в стенах время от времени вылетал легкий ветерок, несущий под землю очередную порцию свежего воздуха и распушающий тряпичный «хвост» нашего транспорта.
Рядышком тихо икнул Третий и смущенно признался:
– Вот это да… Никогда не думал, что они так жили…
Самый нижний уровень оказался пещерой, крытой прозрачным куполом в виде пирамиды. Над вершиной кособоко притулилась какая-то воронкообразная конструкция. Заглянув внутрь и обнаружив отсутствие расплющенных капсул и иных тревожных признаков опасности, я установил на приборной панели режим парения и осторожно вылез на хрупкий купол.
Открывшееся мне зрелище было поистине жутким.
Вдоль гладких стен были расставлены длинные узкие ящики. В них бок о бок, как фасолины в стручке, лежали гномы. То, что они мертвы, я понял не сразу, очень уж сюрреалистичной показалась картинка, впору заподозрить подвох. Но прошло пять минут… десять… а тела по-прежнему покоились в деревянных саркофагах, не издавая ни звука и не шевеля ни одним мускулом.
Отчего-то это зрелище навеяло на меня глухую тоску. Я даже забыл, зачем, собственно, сюда явился.