Ночи с Камелией Соболева Лариса

– Ну, что по телику крутят. Сказали адрес, я пришел.

– А что в той рекламе было? – не понимала София.

– Ну как же, – вытаращился он. – Витька там был.

– Какой Витька?

– Так это… вы ж его нашли. В рекламе так и сказали: «Найден труп мужчины, всех, кто знает…»

– А-а-а! – протянула София. – Поняла, поняла. Да-да, вы правильно… Идемте со мной. – По пути к кабинету она набрала номер на мобильнике и сообщила: – Артем! Свидетель пришел.

– Какой свидетель?

Еще один не понимает, что к чему.

– Первый труп узнал по нашей фотографии, которую я отвозила на телеканалы. Мы идем ко мне…

– Бегу, бегу! Ты, главное, не потеряй его.

София указала гражданину на стул, тот сел, сгорбился и уставился на нее: мол, спрашивай, я готов отвечать. А что ей спрашивать?

– Сейчас придет товарищ капитан, он занимается этим делом, – смущенно оправдалась София.

– Ничего, я подожду.

Через пять минут в кабинет ворвался раскрасневшийся Артем, подхватил стул, поставил его перед мужчиной и шмякнулся на него. Некоторое время он рассматривал пришельца, затем улыбнулся:

– Значит, вы знаете этого человека? – показал фото.

– Ага. Витька это, сосед мой. Я с ним в одном жакте живу, у меня две комнаты, а у Витьки пять. Там еще есть квартира из одной комнаты, но соседка померла, родственников у нее нету. Я все думал, куда Витька подевался? С работы приезжали, спрашивали, а я ничего не знаю. И вдруг ваша реклама…

– Фамилия Витьки какая?

– Жмайлов.

– Чем он занимался?

– Торговлей. Пиротехника у него, мелочи всякие. Хороший он мужик, мне к пенсии подкидывал деньжат, а я ему машину ремонтировал, я умею.

– Верю, – улыбался Артем. – Значит, у него машина есть?

– Ага. Джип и «газель», на «газели» он товар привозил, то есть не он, а его водитель.

– А гараж где?

– У нас во дворе.

– Так, так, так, – потирая подбородок, проговорил Артем. – И сейчас обе машины там стоят?

– «Газель» стоит. Я один раз открыл, пацан с Витькиной работы забрал ее, но вечером привез обратно.

– А джип стоит? Кстати, какой марки?

– Хорошей марки, – перебирая кепку пальцами, сказал мужчина. – Японской. Джипа в гараже нет.

– А где он?

– Так на нем Витька ездил, никуда он без джипа, даже за хлебом на колесах.

– Вы не знаете, куда он ездил перед тем, как пропал?

– Откуда ж мне знать? Он мне редко докладывал: мол, уезжаю туда-то, будут спрашивать, скажи, Ионыч… Это меня так зовут: Семен Ионыч.

– Ну а что он за человек был?

Из длинного рассказа Ионыча, который перемежался пространными отступлениями, выяснилось, что Жмайлов два года назад развелся с женой, купил ей и детям квартиру со всеми удобствами, сам же остался жить в жакте. С женой не общался, деньги на детей пересылал по почте, с детьми не виделся из-за нее же, жены, – злющей стервы. Получив свободу, Витька, тридцати четырех лет от роду, от счастья не знал, куда себя деть. Месяц на радостях обмывал развод, потом за ум взялся. Второй раз и не думал жениться, крестился: мол, избави бог, хотя девушки к нему липли. Но как только Витька понимал цель подруг, прогонял их безжалостно, потом и вовсе стал пользоваться услугами шлюх.

– Проституток? – уточнил Артем, а то ведь шлюхи тоже разные бывают, даже замужние.

– Ага, ихними, – подтвердил Ионыч. – Им деньги заплатил, они исполнили любой каприз да ушли.

– Домой приводил? – спросил Артем.

– Бывало домой, а то и на дороге прямо, ну, в джипе. После Витька делился со мной впечатлениями, говорил, шлюхи лучше жен, они никогда не отказывают, а секс обеспечивают со всеми вашими пожеланиями…

София, учитывая требования Артема, помалкивала, но после рассказа Ионыча внутри у нее что-то толкнулось, заставив замереть, словно она боялась потерять едва уловимую нить, ведущую к развитию сюжета. Какая разница, что послужило поводом, главное – она уже видела убедительные картины, которые станут основой…

«Лица Марго не видела, как ни вытягивала шею. Секунду спустя Зыбин загородил труп собственным круглым телом. Она огляделась.

Комната большая и светлая, обставленная скромно. На диванчике с потертой обивкой небрежно брошены пальто, сюртук и шляпа с перчатками, рядом на полу валяется трость – вещи дорогие. Посредине стол, накрытый вышитой скатертью с кистями, вокруг стулья с круглыми спинками, у окон жардиньерки с цветами. Тумбочка у кровати, там же, на полу, чуть сдвинутый коврик. Женщины сидели у стола, полненькая плакала, утираясь платочком.

– Кто его нашел? – повернулся к ним Зыбин.

– Я-с, – поднялась моложавая женщина. – Убираться пришла, меня господин наняли, а дверь не заперта. Я вошла и увидала их. Трясла-трясла, а они никак… А как поняла, что они мертвые-с, закричала и…

– Ясненько, – сказал он. – А чья квартира-то?

– Ох, моя, – захныкала полненькая женщина, чуть постарше первой. Указав глазами на труп, рассказала: – Они-с квартиру сняли, а жить в ней не жили, правда, платили исправно кажную неделю.

– Давно ли он снял квартиру?

– Тому три месяца. Завтрева как раз.

– Так-таки никто не жил? Для чего ж квартиру он снял?

– То мне неведомо, – плаксиво протянула она.

– Имя с фамилией знаешь?

– Мое? – вскинула глупые глаза хозяйка квартиры.

– Его, – рявкнул Виссарион Фомич.

– А, ну да. Бубнов Иван Иваныч. Такой уважительный, такой вежливый, такой…

– Довольно, – поморщился он, опускаясь на стул. Зыбин оглядел комнату; по нему было видно, что он озадачен. Обратился к полицейским: – Улики имеются?

– Нет, ваше высокоблагородие. Чисто.

– Позвольте мне взглянуть на… – Последнее слово Марго проглотила, ибо Зыбин одарил ее зверским взглядом, но разрешил:

– Извольте, глядите.

Марго приблизилась к кровати…

– Я знаю этого господина, – сказала она. Зыбин повернулся к ней всем корпусом, поднял лохматые брови: мол, неужели? – Это не Бубнов. Его зовут Нифонт Устинович Долгополов. Он дворянин. У него есть дом, семья, прислуга, выезд, недавно купил поместье…

– И квартиру снял, – подытожил Виссарион Фомич. – Снял, а его убили. Не странно ли, ваше сиятельство?

– Действительно, странно, – пробормотала она, разглядывая труп. – Позвольте, а почему вы решили, что его убили? Следов насилия нет…

– А вы чуток рубашку на груди отодвиньте и поглядите. Там, где сердце…

Глаза его хитро прищурились, он явно мечтал посмотреть, какова будет реакция графиньки. Только не дождется он от нее потери сознания, летом она перевидала трупов – ему не снилось. Марго склонилась над Долгополовым, приподняла край рубашки… в районе сердца увидела малюсенькую ранку с запекшейся кровью. Она выпрямилась:

– Чем это его?

– Чем-то острым и тонким, – пробубнил Виссарион Фомич, недовольный ее крепостью. – Любезные, – снова обратился он к полицейским, – поспрашивайте соседей, авось кто видал убийцу.

– Да тут спрашивать некого, – захлюпала носом хозяйка. – В первом этаже жильцов нет, никто с весны не снимает – дорого. А во втором жила модистка, да съехала с месяц назад.

– Ну, напротив опросите жильцов, – махнул он рукой.

Полицейские ушли, отпустил он и женщин, которые ему были ни к чему. Наступила тишина. Виссарион Фомич разглядывал комнату, постукивая пальцами по столу. Марго не решилась заговорить с ним.

– Ну-с, Маргарита Аристарховна, как вам наше дело? – ехидно спросил он. – Грязная работа, не так ли?

– Мне не представляется возможным отыскать убийцу, – сказала она и при том не лукавила. – Долгополов – примерный господин, что заставило его снять квартиру, прийти сюда?

– Ух, и скандал предвижу… – покачал Зыбин головой, выпятив губу. – Кабы простого человека убили, было бы проще, а с дворянским сословием одни расшаркивания предстоят. Вы знавали его?

– Очень мало. При встрече шляпу снимал. Долгополов малообщительный был, почитай, ни с кем не дружил… хотя…

– Ну что вы там вспомнили? – нетерпеливо заерзал он.

– Кажется, друг у него есть… Баенздорф. Слыхали?

– Слыхал, однако незнаком.

Марго снова перевела взгляд на труп, осмотрела руки. Летом именно она заметила под рукой убитого пуговицу, как потом оказалось, оторванную от сюртука убийцы. Под руками Долгополова не было ничего. Марго подошла к Зыбину, села на стул и подперла кулаком подбородок:

– Давеча на балу жену его встретила, с ней мы изредка видимся. Отчего-то она была расстроена, хотя всячески это скрывала.

– Не сказала, чем расстроена?

– Нет. Виссарион Фомич, а не позволите ли мне переговорить с нею о муже? Она женщина, со мной будет откровеннее, надеюсь.

– Так ли уж будет? – недоверчиво сощурился он.

– А я постараюсь, – пообещала она, премило улыбаясь. Про себя же подумала: еще один дундук, не терпящий женщин по причине преклонного возраста.

– И что же вы, позвольте вас спросить, собираетесь узнать?

Марго закусила губу, чтобы скрыть усмешку: экзаменует! Ну, да-да, в его понимании женщины все как одна – дуры. Она ответила уклончиво, а то сейчас, что ему ни скажи, он все отвергнет:

– Что расскажет, тем и поделюсь с вами. Не сегодня. Сегодня бедняжке предстоит узнать о смерти мужа. А вот завтра навещу ее, как раз слухи разнесутся, у меня будет повод к ней приехать. Только, Виссарион Фомич, не навещайте ее раньше, чем я с ней поговорю.

«Неглупа», – признал про себя Виссарион Фомич. Тем не менее он не сомневался, что от визита ее сиятельства проку не будет. Но согласился только лишь потому, что знал высоких господ, знал, какие обиды последуют. Ростовцева – жена статского советника, который много выше чином Виссариона Фомича, оттого власти имел больше, черт бы побрал и его, и его супругу.

На следующий день, ближе к вечеру, Марго посетила Долгополову, которая никого не принимала, да графине Ростовцевой не так-то просто отказать. Марго приказала посторониться лакею, не успевшему рта раскрыть, в общем, повела себя как настоящая разбойница. Ворвавшись в дом, она сбросила пальто-ротонду – второй лакей едва успел подхватить его и вскользь полюбопытствовала у сновавшей прислуги, где барыня.

– В будуаре-с… – не закончила девица, одетая горничной.

Марго понеслась наверх, раскрыв двери, сразу же обезоружила Долгополову:

– Прасковья Ильинична, простите за мое вторжение, я не могла не приехать к вам в столь трудный для вас час.

Заплаканные глаза Долгополовой не желали никого видеть – Марго поняла это, она испытывала к ней жалость, но понимала: сейчас, когда она в растерянном состоянии, самое время осторожно расспросить ее о муже. Она подошла к ней, взяла за руки:

– Ничего не говорите, я все знаю. Мне только хочется сказать вам: что бы ни произошло, рассчитывайте на мою поддержку. Я вас не подведу.

О да, репутация Ростовцевой не запятнана, несмотря на мелкие придирки недоброжелателей. От доброго участия молодой женщины, от сознания своего двоякого положения – ведь мужа убили при невыясненных обстоятельствах, а нашли в весьма странном месте – Прасковья Ильинична разрыдалась. Марго обняла ее, отвела к дивану, утешая:

– Понимаю, как вам трудно, но когда бы слезами можно было воскресить Нифонта Устиновича, я бы помогла вам. А того, кто убил вашего мужа, обязательно найдут. К вам приезжала полиция?

– Нет, – утирая глаза, вымолвила Долгополова.

– Приедут. Расскажите им все, ничего не скрывайте.

– Да рассказывать нечего.

– Но ведь просто так не убивают, – гладя ее по руке, мягко уговаривала Марго. – У него были какие-то дела… раз он пришел ночью в тот дом…

– О его делах я ничего не знаю.

– Коль не знаете, так и скажите. Я велю подать чаю? Вам необходимо подкрепить себя.

Долгополова кивнула в знак согласия, Марго позвонила в колокольчик, распорядилась насчет чая, а когда горничная принесла поднос, отпустила ее:

– Я сама налью. Чай, Прасковья Ильинична, – лучшее средство и от усталости, и от скверного настроения. Вот, возьмите.

Та взяла чашку с блюдцем, задумалась. Марго пила чай и просто-напросто въедалась в нее глазами. Нет, что-то было такое, о чем Долгополова не желала говорить, это что-то мелькало в ее светло-карих с желтизной глазах, всегда поражавших живостью. С этой женщиной общаться – одно удовольствие: она умна, приветлива, без заносчивости, обаятельна. Но что-то в ней надломилось, это Марго подметила еще на балу. Только ли юная Нагорова, напомнившая о скоротечном времени, навеяла грусть на нее? В муже дело, в нем. У женщины, имеющей деньги и положение в обществе, других причин быть не может, а говорить о муже она не хотела. Марго рано пришла, хотя… всему свое время, и оно действительно скоротечно.

– Когда похороны? – лишь спросила Марго.

– Завтра, – ответила Прасковья Ильинична.

Марго вышла от Долгополовой и замедлила шаг. Солнце сияло не по-осеннему ярко, правда, уже не давало тепла. Какими бы печальными ни были события, а мягкие краски осени заставляли порадоваться сегодняшнему дню. Разве потянет домой в такую погоду? Марго надумала покататься по городу и заодно посетить магазины.

Три часа она потратила на полезную прогулку, купила все необходимое, проголодалась, но надумала все же посетить и нотный магазин. Марго долго выбирала ноты, мысленно читая музыку, в конце концов выбрала, расплатилась за два сборника и с облегчением вздохнула: можно домой.

Садясь в коляску, она обратила внимание на господина Неверова, стоявшего рядом с экипажем Вики Галицкой. Оба о чем-то беседовали с серьезными лицами, будто у них шел тайный сговор, притом Вики постоянно оглядывалась, но Ростовцеву не заметила.

Экипаж Галицкой тронулся, Неверов запрыгнул в коляску, где сидел белокурый молодой человек надменного вида и в мещанской одежде. Марго приказала кучеру ехать домой, сама же наблюдала за Неверовым. Зная спесивого и надменного Ореста, она, признаться, была удивлена, что он запросто, даже по-дружески, беседовал с молодым человеком явно не его круга. Кучер правил навстречу его коляске. Орест Неверов увидел Марго, кивнул. Она успела заметить, что молодой человек спросил у него о ней. Странно…

Утром она явилась на отпевание покойника и ужаснулась: Прасковьи Ильиничны не было! Дети, родственники, друзья и знакомые пришли, а она… Зато Виссарион Фомич прибыл лично, стоял в сторонке и поглядывал на людей, заполнивших церквушку. Протиснувшись к нему, Марго зашептала:

– Вы же не станете сегодня допрашивать родных Долгополова?

– А вы разузнали что-либо? – скосил он на нее хитрющие глаза.

– Пока порадовать вас нечем. Вы с Баенздорфом переговорите, вы с ним, а я еще раз с Прасковьей Ильиничной. Ну, дайте мне хотя бы пару дней.

– Даю, сударыня, даю, – не без удовольствия произнес он и перекрестился на образа, давая понять, что церковь – не место для разговоров.

Настырность ее сиятельства смешила Зыбина. Что она вообразила? Ничего, он припас для нее несколько приемов, от которых настырных дамочек бросает в дрожь.

Марго попросила извозчика подождать, сама же, отстранив лакея, снова прорвалась в дом Долгополовых. Прасковья Ильинична в траурном одеянии сидела в столовой, перед ней стоял стакан воды. Увидев гостью, она опустила голову.

– Вы не пошли на похороны! – воскликнула Марго.

– И не пойду, – сказала она.

– Но почему? – Марго бросилась к ней. Присев на стул рядом, повторила уже тихо: – Почему?

– Стыдно.

– Отчего же стыдно? Вы-то ни в чем не виноваты.

– Это вы так думаете, а другие… Мой муж найден на кровати в сомнительном месте. Зачем он туда пошел?

Настал момент, когда она готова выплеснуть наболевшее. Человек не может долго хранить боль, особенно такая женщина, как Долгополова, – блестящая, успешная, довольная своим положением.

– Я не знаю, зачем он пришел в тот дом, – произнесла Марго. – А вы, Прасковья Ильинична, не спрашивали его, куда он уходит?

Долгополова свела брови, видимо, отбирая в уме, что сказать, ведь неосторожно брошенное слово потом обернется новыми ударами. И ушла от прямого ответа:

– Не спросила.

Замкнулась. Марго применила обратную любопытству тактику:

– Хорошо, не будем об этом. Поедемте, извозчик ждет.

– Не поеду, – подскочила Прасковья Ильинична и отошла к стене.

– Подумайте, как вы будете выглядеть…

– Разве я не могу заболеть?

– Можете. Но не сегодня, когда хоронят вашего мужа. Не прибавляйте лишних поводов для пересудов, прошу вас. Его нет, а вам… вам жить. Вам и вашим детям, подумайте о них. Умоляю вас, поедемте!

– Не могу, – повернулась к ней Прасковья Ильинична, но голову опустила низко, коснувшись подбородком груди. – Они знают. Они все знают.

– Не понимаю, – развела руками Марго.

– А тут и понимать нечего. У моего мужа была женщина. Он снял ту квартиру, чтобы встречаться с ней.

– Кто?! Нифонт Устинович?! Быть того не может!

– Может, Маргарита Аристарховна, может. Я узнала месяцев семь назад, а точнее, весной. Он клялся, будто ничего между ними не было, я ведь хотела уйти, это грозило скандалом, наши имена не сходили бы с уст. А не так давно он перешел спать в комнату для гостей, объяснял это тем, что, мол, работает допоздна. Зачем – надеюсь, вам понятно? Чтобы уходить из дому незамеченным, когда ему вздумается. Теперь мне предстоит одной пережить скандал, муж сделал меня посмешищем, будь он проклят!

– Вы знаете, с кем у него…

– Была интрижка? Разумеется. С Галицкой.

– С Вики?! Она же замужем.

– Сразу видно: вы, Маргарита Аристарховна, непорочной души человек. Да, замужем. Однако это ей не помешало встречаться с моим мужем. Я случайно перехватила записку, которую должен был передать ей племянник, да нечаянно обронил, а я подняла.

– Но она же подходила к нам на балу…

– Это один из способов доказать свою невиновность, – гневно сказала Прасковья Ильинична. – Вы молоды и пока не знаете, каково коварство и мужчин, и женщин. Не дай вам бог узнать!

– Пускай было так, как вы говорите, но сейчас поедемте. Не позволяйте клеветникам торжествовать, выдержите этот день, проявите стойкость. Вы выиграете, поверьте мне.

– Мне нелегко.

– Знаю. Я буду рядом.

– Хорошо, – сдалась она, пересиливая себя.

Баенздорфу давно за пятьдесят, но ему небезразличны ни собственная внешность, ни мнение о нем окружающих. Он тщательным образом следил за собой и своей одеждой, однако выпуклые уплотнения под глазами и землистый цвет лица говорили о недугах, преследующих людей в этом возрасте, если провели они наполненную излишествами жизнь. Виссарион Фомич догнал Баенздорфа, когда процессия пришедших на похороны отделилась от свежей могилы и направилась к воротам кладбища:

– Простите, господин Баенздорф, не уделите ли мне пару минут?

– Позвольте, а вы, собственно, кто?

– Начальник сыскной полиции Виссарион Фомич Зыбин.

– А… – понимающе протянул Баенздорф, сбавляя шаг. – По поводу Долгополова?

– Разумеется. Вы ведь с ним дружны были, не так ли?

– Приятельствовали.

– А не говорил ли он вам, для чего снял квартиру?

– Он снял квартиру? – вытаращил глаза Баенздорф. – Не знал-с, не знал-с. Квартиру, на которой его убили?

– Да-с, – коротко ответил Виссарион Фомич и заглянул снизу (ростом он был много ниже) в лицо Баенздорфа. По всем признакам, тот не врал и на самом деле не знал, для чего Долгополову понадобилась квартира.

– Думаю, встречаться с кем-то надумал там, – пожимал плечами Баенздорф. – А хороша ли квартира?

– Плоха. Под стать людям с весьма скромными средствами.

Баенздорф настолько озадачился, что остановился:

– Признаться, я сразу подумал о женщине. Однако привести даму в дрянное место… Нет, Долгополов не таков был. Он жил с шиком, презирал бедность.

– А что, он увлекался женским полом?

– Да не так чтобы очень… – вновь пожал плечами Баенздорф, словно сомневался. – Симпатизировал иногда, но так, лишь в лице появлялась нега, когда он смотрел на хорошеньких дам.

– В особенности на молодых? – уточнил Зыбин.

– А вы покажите мужчину, интересующегося старухами. Безусловно, он поглядывал на молодых, да только, насколько мне известно, на том дело и кончалось. Он ведь скрытен был.

– Так… – протянул Виссарион Фомич, что-то считая в уме. – А деловых встреч он не мог там проводить?

– Ночью-с? – скептически фыркнул Баенздорф.

– К примеру, засиделся с партнером, оговаривая сделки.

– Не было у него партнеров и сделок, уж я бы знал. Он доход с капитала получал приличный да имения давали прибыль. Я решительно не знаю, зачем ему понадобилась квартира.

– Недруги у него были?

– Помилуйте, какие недруги? Когда возраст подходит к полувеку, бывшие недруги становятся приятелями. В молодости важны карьера, взлеты, победы, отсюда и недруги появляются или завистники. А Долгополов карьеры не делал, жил припеваючи. Умерен был, занимал прочное положение в обществе, никуда не совал нос.

– Стало быть, причин убить его ни у кого не было?

– Никаких, – уверенно сказал Баенздорф.

– Не было-то не было, а убили-с, – повздыхал Зыбин.

Виссарион Фомич пребывал в скверном расположении духа, что особенно подчеркивали надутые губы с опущенными вниз уголками. Он сидел в нелюбимом кресле, и вот – нате, вставать пришлось, ведь сиятельство явилось! Зыбин взялся за подлокотники и теперь с натугой силился вытеснить зад из кресла, он даже покраснел.

– Сидите, сидите, Виссарион Фомич, – замахала ладонями Марго.

– Чертово кресло! – Он рухнул назад. – Доколе я мучиться-то буду!

– А надобно отпилить подлокотники, – дала совет она.

– Нехорошо будет, – капризно вспылил он, разозлившись на ее сиятельство, увидевшую воочию, как он толст и неуклюж. Не способен даже из кресла вылезти!

– Не сердитесь. – Марго дружелюбно улыбалась, твердо решив: не получит он повода избавиться от нее. Пусть хоть ругается, хоть дуется, а не получит. – Вы говорили с Баенздорфом?

– Говорил-с, – промолвил он вяло, будто ему было лень языком шевелить, да и глядеть в сторону графини не стал. – Не замечен Долгополов в сомнительных делах и связях, врагов у него не имелось.

– А у меня вчера был удачный день, – похвастала она.

И что? Да ничего! Марго опешила: с трудом вызнала семейные тайны, а Зыбин и ухом не повел, лишь скосил незаинтересованные глаза! Да как он с такой ленью сыском заведует?! Сдержавшись, чтобы не наговорить ему кучу нелюбезностей, в результате которых ей придется покинуть участок навсегда, она продолжила:

– Прасковья Ильинична не собиралась идти на похороны мужа, я выяснила причину. У Долгополова была любовница. Весной Прасковья Ильинична раскрыла тайную связь, она подняла записку мужа, которую должен был передать его любовнице, но нечаянно обронил племянник. Она хотела уйти от него, но Долгополов умолял ее остаться. А совсем недавно он переселился в комнату для гостей, чтобы иметь возможность уходить ночью.

Разве она не заслужила похвалы? Видимо, нет. Виссарион Фомич принялся бить пальцами обеих рук по столу, напевая без слов:

– Тпру, тпру, тпру, тпру-ту-ту… И что, сильно она переживает?

– А вы как думаете! Ей стыдно за мужа.

– Вот и первый мотив…

– Мотив? – не поняла Марго. – Какой мотив?

– Да у жены Долгополова.

– Вы хотите сказать… – задохнулась негодованием Марго.

– Да-с, ревность. – Он был абсолютно спокоен.

– Ревность?! – повысила тон она и заходила по кабинету, разъярившись до неузнаваемости. – Да как вы смеете очернять прекрасную женщину?! Вы бы ее видели! Она раздавлена, сломлена! Прасковья Ильинична не способна, слышите, не способна убить… да еще собственного мужа! Отца ее детей! Как бы она пришла на квартиру ночью? Одна? Без сопровождения? Как я понимаю, он тайно снял квартиру, никто о ней не знал, жена тем более. Черт знает что вам влезло в голову! Дурацкая идея, скажу вам! Я докажу, как вы заблуждаетесь, черт возьми!

– Ой, ваше сиятельство, не надо вот этого… пых-пых… не надо-с! – покривился он. И вдруг, вытаращив глаза, воскликнул: – Сударыня!

Марго остановилась, упрямо наклонив голову и глядя на него в упор, а он возмущенно отчитал ее:

– Вы ругаетесь?! Нехорошо-с даме вашего положения… Ай-яй-яй.

– Хм! – фыркнула она и отошла к окну, чтобы отдышаться.

Во время паузы Зыбин прикидывал в уме: пожалуется мужу, тот сразу резюме выдаст: мол, на покой пора, уважаемый. Дудки! А вот возьмет и стерпит избалованную куклу. Он еще покажет ей! Ишь, ругаться вздумала! И при ком? При нем, который в отцы ей годится, а то и в дедушки. Да графиня нуждается в воспитании. Ничего, он ее перевоспитает, не таких обламывал, муж спасибо скажет.

Виссарион Фомич строго приказал:

– Сядьте, сударыня, сядьте! – Марго, пыхтя от недовольства, прошла к стулу, плюхнулась на него, отвернув лицо от Зыбина. – Помнится мне, кто-то обещал в сторонке постоять и не мешать следствию. Аль мне послышалось? – Сопение в ответ, а не пыхтение – значит, мадам успокоилась. – Я ведь предупреждал: дело наше грязное, иной раз себя подозревать станешь. Так вот: коль вам так нравятся трупы и прочее, извольте мое высокоблагородие слушаться и ротик на замке держать. Мне решать, кого подозревать, понятно-с?

– Понятно, – процедила она, почти не разжимая рта, как он требовал.