Путем взаимной переписки Войнович Владимир

– 9 -

Когда он открыл снова глаза, Вадика в комнате не было. Решив, что уже поздно, Алтынник встал, надел штаны (они вместе с гимнастеркой висели на спинке стула перед кроватью), сунул ноги без портянок в сапоги и вышел в соседнюю комнату.

Старуха в разорванном под мышками ситцевом платье (нижняя рубаха выглядывала из-под него) стояла спиной к Алтыннику возле печи и, нагнувшись, раздувала самовар. Алтынник подошел к старухе сзади и крикнул в самое ухо:

– Бабка, где тут у вас уборная?

– Ой, батюшки-светы! – вскрикнула старуха и подняла па Алтынника перепуганные глаза. – Ой, напужал-то! Ты чего кричишь?

– Я думал, ты глухая, – махнул рукой Алтынник. Он поморщился. – Ой, бабка, мутит меня что-то и голова вот прямо как чугун, честное слово.

– Похмелиться надо, – сочувственно улыбнулась бабка.

– Что ты, бабка! Какое там похмелиться. Мне это вино и на глаза не показывай, так там внутре, как будто крысу проглотил, честное слово. Чего-нибудь бы холодненького испить бы, а, бабка?

– Кваску, – нараспев сказала старуха.

– А холодный? – оживился Алтынник.

– А как же. Чистый лед!

Алтынник обрадовался.

– Давай, бабка, быстрей, не то помру, – заторопил он.

Старуха сбегала в сени и вернулась с трехлитровой бутылью красного свекольного кваса. Алтынник хватил целую кружку.

– У-у-у! – загудел он довольно. – Вот это квас! Аж дух зашибает. Погоди, бабка, не уноси. Сейчас я сбегаю по малому делу, еще выпью, а то уже некуда, под завязку.

На улице было морозно и солнечно. Жмурясь от слепящего глаза снега, Алтынник пробежал через огород к уборной и обратно, ворвался в избу немножко оживший, выпил еще квасу, попробовал закурить, не пошло – бросил. Поинтересовался у старухи, не пришла ли Людмила.

– Да еще не верталась, – Старуха все возилась у самовара.

– А Вадик где же?

– Гуляет.

– А ну-ка, бабка, подвинься, я дуну, – сказал Иван и отодвинул бабку плечом.

У него дело пошло лучше, и скоро самовар загудел.

– Во как надо дуть, – не удержался и похвастал Алтынник. Три раза дунул – и порядок. У меня, бабка, легкие знаешь какие. Смотри, как грудь раздувается. – Он действительно набрал полную грудь воздуха, да еще и выпятил ее до невозможности, – Поняла? Ты, бабка, не смотри, что я росту среднего. Я на гражданке лабухом был. В духовом оркестре учился. На трубе играл. Она маленькая, а играть потяжельше, чем на басу. На басу просто, хотя и здоровый. Знай только щеки раздувай побольше, ума не надо. А на трубе, бабка, губы покрепче сожмешь и вот так делаешь: пу-пу-пу, И звук получается, бабка, чистый, тонкий. Бас, он мычит все равно что баран: бэ-э, бэ-э, а труба… – Алтынник взял в руки воображаемую трубу и стал перебирать пальцами, словно нажимал клавиши. Но только собрался изобразить он, какой звук издает труба, как во дворе заиграла гармошка и, приблизившись к дому, смолкла. В сенях загремели тяжелые чьи-то шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появилась фигура огромного мужика в синем зимнем пальто и валенках, подвернутых у колен. На груди у него висела маленькая для его роста гармошка. Алтынник все еще держал руки, как будто собирался играть на трубе.

Вошедший, не обращая ни на кого внимания и не здороваясь, снял и поставил гармошку на лавку рядом с ведрами, взял в углу веник и стал не спеша обмахивать валенки.

– Ох, погодка хороша, – сказал он, видимо, обращаясь к старухе.

– Один приехал? – спросила старуха.

– Один. Верушка простыла, температурит, ну Нинка с ней и осталась.

Бросив веник на прежнее место, он прошел мимо Алтынника и сел к столу.

– А в прошлое воскресенье чего не приехал?

– А этого хоронили… как его… Ваську Морозова, – сказал он все в той же своей бесстрастной манере.

– Ай помер? – удивилась старуха.

– Ну. С прорабом своим древесного спирту нажрался. Прораб ослеп на оба глаза, а Васька… В среду это они, значит, выпили, а в четверг утром, Райка евоная рассказывает, на работу сбирался. Нормально все, встал, умылся, завтракать она ему подала. Он сел, все как положено. Радио, говорит, надо включить, время проверить. И потянулся к приемнику, а приемник от его так примерно с метр, нет, даже меньше, ну, сантиметров девяносто… Так потянулся он и вдруг как захрипит да брык со стула. Райка к ему: Вася, Вася, а Вася уже не живой.

– О господи! – вздохнула старуха. – Райка-то, чай, убивается?

– Сука, -махнул рукой мужик. – Она ж с этим… с Гришкой-милиционером путалась. Вся улица знала. Да и Васька сам знал. Уж он, бывало, бил ее и к кровати привязывал – никакого внимания. А теперь, конечно, убивается. Невдобно ж перед людями.

Он прошел мимо Алтынника и сел у стола. Алтынник постоял немного и тоже сел. Исподволь стали друг друга разглядывать. Алтынник заметил, что у мужика много сходства с Людмилой, и дога дался, что это, наверное, тот самый брат, который убил собаку. Оба неловко молчали. Старуха возилась у печки.

– А это кто? – неожиданно громко спросил мужик у старухи, показывая кивком головы на Алтынника, как будто Алтынник был для него какой-нибудь шкаф или дерево.

– А это к Людке приехал, – равнодушно объяснила старуха.

– Где ж это она его нашла?

– По переписке.

– А-а.

Мужик неожиданно шумно вздохнул, поднялся, шагнул к Алтыннику и протянул ему свою огромную лапу.

Алтынник вздрогнул, посмотрел на мужика снизу вверх.

– Чего? – спросил он, заискивающе улыбнувшись.

– Познакомимся, говорю.

– А-а. – Алтынник вскочил, пожал протянутую руку: – Иван.

– Очень приятно. Борис, – назвал себя ответно мужик. Сели на свои места, постепенно стали нащупывать тему для разговора.

– В отпуск едешь? – спросил Борис.

– В командировку.

– Виатор? – уважительно не то спросил, не то просто отметил для себя Борис.

– Я виацию не люблю. Шумит больно. Я служил в войсках связи поваром. Служба хорошая, только старшина вредный был.

Для любого солдата тема старшины неисчерпаема. Людмила вернулась как раз в тот момент, когда Алтынник, ползая по полу на карачках, показывал, как именно старшина де Голль учит молодых солдат мыть полы.

– 10 -

Людмила принесла с собой бутылку кубанской, сели завтракать. Как ни противно было Алтыннику смотреть на водку, пришлось пить. Бабка поставила на стол ту же жареную картошку, крупно нарезанные соленые огурцы и вчерашние пироги с грибами. Людмила села рядом с Иваном, вела она себя так, как будто ничего не случилось. Он искоса поглядывал на нее, пытался и не мог понять, было между ними что или просто ему приснилось.

Борис разлил водку – себе и гостю почти по полному стакану, сестре половинку, а матери самую малость для компании.

Иван этой водкой чуть не захлебнулся, выпил, правда, до дна, но потом стал долго и стыдно кашлять и морщиться.

– Не пошла, – с пониманием отнесся Борис.

– А ты закуси, Ваня пирожком, – сказала Людмила и подала ему пирог. – Понравились ему твои пироги, – сказала она матери.

– Кому ж они не нравятся, – сказал Борис. – Фирменное блюдо. Вообще у нас, Ваня, жизнь хорошая. Грибов этих самых завал. Вот приезжай летом, возьмем два ружья, пойдем в лес. Грибов наберем, зайцев настреляем.

– Уж ты настреляешь, – засмеялась Людмила. – Ты за всю жизнь, окромя как в Тузика, ни в кого не попал, да и то потому, что он был привязанный.

– Ты ее не слушай, Ваня, – убеждал Борис. – Мы живем хорошо. Овощ свой, мясо – кабана вот скоро зарежем – свое, молоко… Корову видал?

– Нет, – сказал Алтынник, – не видал,

– Пойдем покажу. – Борис вышел из-за стола.

– Да куда ж ты человека тянешь? – возмутилась Людмила. – Чего он, корову не видел?

– Твою не видел, – стоял на своем Борис. – Пойдем, Вань.

Алтыннику идти не хотелось, но и отказываться было вроде бы неудобно. Он встал.

– Борис! – повысила голос Людмила.

– Ну пущай посмотрит, – не сдавался Борис. – Может, ему интересно. Он же городской. Он, может, корову в жизни своей не видел, на порошковом молоке вырос.

– Ну что пристал к человеку, – поддержала Людмилу старуха, – сядь, тебе говорят.

– Ну, ладно, – сдался Борис. – Давай Ваня, допьем, а им больше не дадим.

Разлил остатки в два стакана, выпили.

– Мама, вы говорили, что он маланец, а он не маланец, – вдруг сказала Людмила и подмигнула Ивану.

Кровь бросилась Алтыннику в голову. Значит, все, что ему смутно припоминается, было на самом деле, не приснилось.

– Это он сам тебе сказал? – не поверила бабка.

– А он мне паспорт показывал, – сказала Людмила и бессовестно засмеялась.

Борис намека не понял и сказал:

– А у солдат паспортов не бывает. У их служебные книжки. Ваня, у тебя есть служебная книжка?

– А как же, – сказал Иван. – Вот она. – Он расстегнул правый карман и протянул документ Борису.

Борис взял служебную книжку и стал ее перелистывать. Людмила не удержалась и тоже заглянула через плечо матери.

– А чего это здесь написано? – удивилась она.

– А это размер ног, головы, – объяснил Борис и перелистнул страницу. – Особых отметок нету, – сообщил он и повернулся к Алтыннику. – Чего ж так? Хочешь, сейчас в поссовет пойдем, там Катька секретарем работает, и штампик тебе поставим?

– Еще чего – штампик, – возразил Алтынник.– Дай сюда. Он забрал служебную книжку и положил на место в карман.

– Мне и без штампа хорошо, – сказал он. – Молодой я еще для штампов.

– Сколько ж тебе годов будет? – поинтересовалась старуха.

– Двадцать три.

– Молодой, – недоверчиво сказала старуха, – Молодой, не молодой, а семьей надо обзаводиться, детишками. Это ж какая радость – детишки.

– Людмила, – сказал Борис, – у тебя спирту нет?

– Нет, – сказала Людмила. – Немного оставалось, вчера выпили.

– Поди-ка сюда. – Борис отозвал ее в соседнюю комнату и о чем-то с ней говорил, судя по всему, просил денег, а Людмила отказывала. Потом они вместе вышли. – Пойдем, Ваня, прогуляемся, – предложил Борис. – Посмотришь на наш поселок, а то ж ночью небось ничего не видал.

– Пойдем, – согласился Иван.

– 11 -

В небольшом магазине напротив станции выпили они еще по полстакана водки и по кружке бочкового подогретого пива. Зашли на станцию проверить расписание и выпили там в буфете по стакану красного. На обратном пути завернули опять в магазин, взяли еще по кружке пива. Бутылку кубанской Борис запихнул в левый внутренний карман пальто.

– Во, Настенка, – похлопав себя по тому месту, где выпирала бутылка, сказал Борис продавщице, – грудь побольше, чем у тебя. Еще б сюда бутылку – и можно в самодеятельности бабу играть.

– А чего ж не возьмешь еще? – спросила Настенка,

– Время не хватает, – пошутил Борис и пошевелил пальцами, словно пересчитывал деньги.

Назад пошли напрямую, по тропинке через какие-то огороды. Тропинка была узкая, левой ногой Алтынник шел нормально, а правой попадал почему-то в сугроб. Видно, обратно косою, – подумал он безразлично.

Вернувшись, сели опять за стол. Алтынник выпил еще полстакана и после этого помнил себя уже смутно.

Почему– то опять разговор зашел насчет возраста.

– А мне вот скоро тридцать пять годов будет, – сказала Людмила, – а никто мне моих годов не дает. Двадцать шесть – двадцать восемь от силы.

– Еще замуж десять раз выйдешь, – сказал Борис.

– А у нас Витька Полуденов, – вмешалась в разговор бабка, – со службы пришел, взял за себя Нюрку Крынину, а она на двадцать лет за его старше и тромя робятами. И живут меж собой лучше не надо.

Алтынник насторожился. Он понял, куда клонит бабка. Ему стало весело, и он сказал:

– Ишь, бабка, хитрюга. Думаешь, я не понимаю, к чему ты все это гнешь? А хоть вот я, – он хлопнул ладонью по столу, – на тебе женюсь? – Он повернулся к Борису. – А, Борис? А ты меня будешь звать папой и будешь нам с бабкой платить алименты по старости лет.

Эта мысль показалась ему настолько смешной, что он долго не мог успокоиться и трясся от мелкого, может быть, нервного смеха. Но его никто не поддержал, а наоборот, все трое насупились и недоуменно переглядывались. Поняв, что сказал бабке что-то обидное, он перестал смеяться. Старуха сидела, поджав тонкие губы.

– Что, бабка, обиделась? – удивился Алтынник.

– Еще б не обижаться – сказал вдруг Борис. – Нешто можно старому человеку глупости такие говорить?

– Фу ты, ну ты, – огорчился Алтынник. – Что за народ пошел. Мелкий, пузатый, обидчивый. В рожу плюнешь – драться лезет. Я ж пошутил просто. Характер у меня такой веселый: люблю пошутковать, посмеяться. Ты говоришь, этот ваш… как его… взял на двадцать лет старше, а я тебе говорю: давай, мол, бабка, с тобой поженимся. Ну ты, конечно, не на двадцать годов меня старше, потому что у тебя дочь мне все равно как мать. А жениться, бабка, мне еще ни к чему. Я, бабка, еще молодой. Двадцать три года. Можно сказать, вся жизнь впереди. Вот армию отслужу, пойду в техникум, после техникума в институт. Инженером, бабка, буду. – Ему вдруг стало так грустно, что захотелось плакать. И говорил он все это таким тоном, как будто к трудному и тернистому пути инженера его приговорили и приговор обжалованию не подлежит.

Людмила, сидевшая рядом с Алтынником, на эти его слова реагировала самым неожиданным образом. Она вдруг встала, покраснела и изо всей силы грохнула вилку об стол. Вилка отскочила, ударилась в оконное стекло, но, не разбив его, провалилась на пол между столом и подоконником.

– Ты чего, Людка? – вскочил Борис.

– Ничего, – сказала она и кинулась в соседнюю комнату. Борис пошел за ней.

Бабка молча вздохнула и стала собирать посуду. Алтынник сидел растерянный. В его мозгу все перемешалось, и он никак не мог понять, что здесь произошло, кого и чем он обидел. Бабка собрала посуду и стала мыть ее возле печки в тазу с теплой водой. За дверью соседней комнаты слышен был глухой голос Бориса, он звучал монотонно, размеренно, но ни одного слова разобрать было нельзя, хотя, правда, Алтынник особенно и не пытался. Потом послышался какой-то странный, тонкий, прерывистый звук, как будто по радио передавали сигнал настройки музыкальных инструментов.

– Ну вас! – махнул рукой Алтынник и уронил голову на стол. Но стоило ему только закрыть глаза, как в ту же секунду он вместе со стулом и со столом начинал переворачиваться, он хватался за край стола, рывком поднимал голову – и все сразу становилось на место.

Дверь из соседней комнаты отворилась, вошел Борис, Он сел за стол на свое место, взял рукой из тарелки кусок огурца и начал жевать.

– Чего там такое? – спросил Алтынник не потому, что это ему было действительно интересно, а просто как будто бы полагалось.

– Чего ж чего? – Борис развел руками. – Обиделась на тебя Людка.

– С чего это вдруг? – удивился Алтынник.

– Не знаю. – Борис пожал плечами. – Тебе лучше знать, Вчерась обещал на ней жениться, а теперь и нос в сторону.

– Кто, я обещал? – еще больше удивился Иван.

– Я, что ли?

– Вот тебе на! – Алтынник подпер голову рукой и задумался. Неужто вчера по пьянке что-то такое он ляпнул? Да вроде не может этого быть, и на уме такого у него никогда не было. – Ишь ты, жениться, – бормотал он. – Еще чего. Делать нечего. Да если б я захотел… любая девчонка… У меня на гражданке была восемнадцать лет… Художественной гимнастикой занималась… Очки носила минус три…

Борис молча жевал огурец, не обращая никакого внимания на слова Алтынника, и выбивал пальцами на столе барабанную дробь, Алтынник посмотрел на него, встал и пошел в соседнюю комнату. Людмила лежала поперек кровати животом вниз и тихонько скулила. Именно этот скулеж и показался Алтыннику похожим на сигнал настройки.

– Э! – Алтынник отодвинул ее ноги в сторону, сел и потряс ее за плечо, Она продолжала скулить на той же ноте.

– Слышь, Людмила, перестань, – дергал ее за плечо Алтынник. – Я это самое… не… не… – язык у него заплетался, – не люблю, когда плачут.

– И-и-и-и-ииии, – выла Людмила.

– Вот тоже еще завела свою музыку! – Алтынник в досаде хлопнул себя по колену. – Слышишь, что ли, Людмила. Ну чего плакать? Ведь можно и по– человечески поговорить. Ты говоришь, жениться я на тебе обещался? Людмила перестала выть и прислушалась.

– А я вот не помню. И не помню, было у нас чего или не было, честное слово. Потому что пьяный был. Ну, а по пьяному делу, сама знаешь, мало ли чего можно сказать или сделать. Ведь ты, Людмила, взрослая женщина. Ты старше меня, и намного старше, Людмила. Ты, если правду говорить, по существу мне являешься мать.

Услышав последние слова, Людмила выдала такую высокую ноту, что Алтынник схватился за голову.

– Ой, что же это такое! – закричал он. – Людмила, перестань, я тебя прошу, Людмила. Ну, если я тебе обещал, я готов, Людмила, пожалуйста, хоть сейчас, но и ты войди в мое положение, пожалей меня. Я ведь, Людмила, еще молодой, я хочу учиться, повышать свой кругозор. Зачем тебе губить молодую жизнь? Найди себе какого ни то мужичка, подходящего по твоему возрасту, а я еще к семейной жизни не подготовлен, у меня об этом деле никакого понятия…

Не меняя в своей песне ни одной ноты, Людмила поднялась, села на кровати, спустив ноги на пол, и продолжала выть, широко раскрыв рот и бессмысленно пуча глаза в пространство. Алтынник отбежал в сторону, прижался к стене. Не смолкая ни на секунду, Людмила стала не спеша отрывать от своей кофточки по кусочку кружева, словно лепестки ромашки: любит, не любит. С ума сошла! -похолодел Алтынник. Он выскочил в соседнюю комнату. Борис по-прежнему сидел за столом, но теперь он жевал пирог.

– Борис! – закричал Алтынник.

– Чего? – равнодушно спросил Борис.

– Людмиле плохо. Воды!

– Вон налей, – Борис невозмутимо показал глазами на графин.

У Ивана тряслись руки, и половину воды он пролил мимо стакана. Со стаканом вернулся в горницу. Кружевная кофточка Людмилы за это время уже сильно уменьшилась в размере.

– Людмила, – ласково сказал Иван, – на-ко вот, выпей водички, и все пройдет.

Он схватил одной рукой ее голову, а другой пытался влить в рот воду, но оттого, что дрожали руки, только бил ее стаканом по зубам, а вода лилась ей на грудь.

Резким движением она вышибла стакан из его руки, стакан ударился о спинку кровати и вдребезги разбился.

– И-и-и-и-и-иии!

Терпение Алтынника кончилось. Он выбежал за дверь.

– Все! – закричал он Борису. – Уезжаю! К чертовой матери! Где мой чемодан?

– Где его чемодан? – спросил Борис у матери, подметавшей пол тем самым веником, который ночью Алтынник использовал вместо подушки.

– Там, – сказала старуха, махнув веником в сторону двери.

– Там, – повторил Борис.

Алтынник подошел к двери, но у порога остановился. Звук, доносившийся из горницы, вызвал у него дрожь в коленях.

– Борис! – взмолился Иван. – Скажи ей, что я согласный. Что я на ней женюсь хоть прямо сейчас. Как говорится, предлагаю ей руку и сердце. Руку и сердце, – повторил он и засмеялся: эта фраза показалась ему смешной. И у него вдруг все поплыло перед глазами, закружилось в бешеном темпе, он еле дошел до стула, уронил на стол голову и тут же уснул.

– 12 -

– Эй, вставай, что ли! Кто-то тряс Алтынника за плечо.

С трудом разлепив веки, он увидел перед собой Бориса.

– Вставай, Ваня, пойдем, – ласково сказал Борис.

– Куда? – не понял Алтынник.

– Да в поссовет же.

– Зачем?

– Забыл, что ли? – Борис сочувственно улыбнулся.

Алтынник потер виски и увидел Людмилу. Людмила красила губы перед зеркалом, которое держала старуха. Лицо Людмилы было густо напудрено, особенно под глазами. Пока Алтынник спал, она еще раз переоделась. Теперь на ней был синий костюм и новая белая блузка под жакеткой, встретишь на улице, подумаешь – из райкома.

Алтынник мучительно пытался и не мог никак вспомнить, куда он собирался идти с этими людьми и какое отношение к нему, военному человеку, имеет их поссовет.

– Пойдем, что ли, – нетерпеливо сказал Борис.

– Пойдем.

Ничего не вспомнив (но раз говорят, значит, нужно), Алтынник встал и, сильно шатаясь из стороны в сторону, пошел к выходу.

– Погоди, – остановил его Борис. – Шинелку надень. Ишь, разбежался. На улице-то, чай, не лето.

Борис подал шинель, и Алтынник долго тыкал руками куда-то, где должны были быть рукава, и все никак не мог попасть. Наконец все обошлось.

– Вот так, – говорил Борис, застегивая на Иване шинель. – Застегнем все крючочки, теперь ремешок наденем, пилоточку поправим– на два пальца от левого уха. Людмила, поддержи-ка его пока, чтоб не упал. – И пока Людмила поддерживала, отошел на два шага, оглядел Алтынника критическим взглядом и был удовлетворен полностью. – Ну, теперь полный порядок, хоть на парад на Красную площадь. На параде на Красной площади не был?

– Нет, – сказал Алтынник.

– Будешь, – пообещал Борис.

Вышли на улицу. Борис шел впереди и играл на гармошке. Алтынник в двух шагах держал взглядом спину Бориса и все время водил головой, потому что ему казалось – спина Бориса куда-то уплывает, и он боялся сбиться с дороги. За Алтынником шла Людмила, покрасневшая от вина и от слез и возбужденная предстоящим событием.

То и дело к дороге выходили какие-то люди. Выползали старухи, черные как жуки. Никогда Алтынник не видел одновременно столько старух. Они смотрели на процессию с таким удивлением, как будто по улице вели не Алтынника, а медведя.

– Милок, – спросила Бориса одна старуха, – куды ж это вы его, болезного, ведете?

– Куды надо, – растягивая гармошку, ответил Борис.

Дошли до какой-то избы.

Здесь Борис дал Людмиле подержать гармошку, а сам прошел внутрь. Вскоре он вернулся с какой-то девушкой. На ней была новая телогрейка и клетчатая шаль, похожая на одеяло.

– А он согласный? – кинула девушка беглый взгляд на Алтынника.

– А как же, Катя, – заверил Борис, – Чай, не жулики мы какие, сама знаешь. Всю жизнь по суседству живем. Сам приехал, говорит, руку и сердце… Скажи, Ваня.

– Сердце? – переспросил Алтынник. – А чего сердце? – И вдруг запел: Сердце, тебе не хочется покоя…

– Ну, пойдемте, – сказала Катя.

Дошли еще до какой-то избы. На ней была вывеска. Пока Катя притопывала от холода и гремела ключами, открывая замок, Алтынник пытался и не мог прочесть вывеску. Буквы прыгали перед глазами, никак не желая соединиться в слова. Тогда он попытался с конца и прочел: …путатов трудящихся.

– Что такое путатов? – громко спросил он у Людмилы.:

– Заходи, – сказал Борис, пропуская его вперед.

Пропустив затем и Людмилу, Борис вошел сам и закрыл за собой дверь.

Небольшое холодное помещение было загромождено двумя письменными столами, железным сейфом, закрывавшим половину окна, и рядом сколоченных между собой стульев – вдоль боковой стены.

– Это что здесь, милиция? – спросил Алтынник.

– Милиция, – сказал Борис и, слегка надавив ему на плечи, усадил на крайний стул возле двери.

Людмила стояла возле стола и – то ли от холода, то ли от возбуждения – мелко постукивала зубами. Девушка открыла сейф, вынула и положила на стол толстую книгу типа бухгалтерской и какие-то бланки. Потыкала ручкой чернильницу, но чернила замерзли.

– На, Катя, – Борис протянул ей свою авторучку.

– Где у него служебная книжка? – спросила Катя.

– Ваня, где у тебя служебная книжка? – ласково спросила Людмила.

Алтынник открыл один глаз.

– Какая книжка?

– Служебная. Ты ж ее вынимал. Борис, не помнишь, куда он ее положил?

– Должна быть в правом кармане, – подумав, рассудил Борис. – В левом партийный или комсомольский билет, в правом – служебный документ. Он подошел к Ивану, расстегнул правый карман, и книжка очутилась на столе перед Катей.

Катя долго дула на замерзший прямоугольный штамп, потом приложила его к книжке и с силой придавила двумя руками. В этот момент Алтынник на миг протрезвел и понял, что происходит что-то непоправимое, какое-то ужасное шарлатанство.

– Э-э! Э! – закричал он и захотел подняться, но только оторвался от стула, как почувствовал, что пол под его ногами стал подниматься к потолку и одновременно переворачиваться. Алтынник быстро ухватился за спинку стула, сел и махнул рукой. И он не помнил, как подносили ему бумагу, вложили в пальцы авторучку и водили его рукой…

– 13 -

Потом справляли свадьбу, не свадьбу, но что-то похожее было. Был стол, выдвинутый на середину комнаты, были какие-то гости. Пили кубанскую, красное и разбавленный самогон. Алтынник сидел во главе стола рядом с Людмилой, и гости кричали горько. Он послушно поднимался и подставлял губы невесте, хотя и было противно.

Борис играл на гармошке. Толстая, лет сорока пяти баба плясала и дергала за веревку спрятанную под юбкой палку и выкрикивала частушки похабного содержания. Потом какой-то парень, дружок Бориса, в косынке и переднике изображал невесту. Гости смеялись. Мать Людмилы хлопотала у стола, следя, чтобы всем всего хватило и чтобы никто не взял ничего лишнего. Потом Людмила плясала с Борисом, а на гармошке играл парень в косынке. Рядом с Алтынником на месте Людмилы сидел пожилой человек в старом военном кителе без погон. Это был местный учитель, и его имя-отчество было Орфей Степанович.

– Я, Ваня, тоже служил в армии. – Он придвинулся к уху Алтынника. – До войны еще служил. Да. Людей расстреливали. Мне, правда, – он вздохнул, – не пришлось.

– А чего ж так? – удивился Алтынник.

– По здоровью не прошел, – Орфей Степанович развел руками. – А у меня, Ваня, дочь тоже замужем за майором. В Германии служит. Вот китель мне подарил. А с женой я развелся. Ушла она от меня, потому что я пьяница. Суд был, – сказал он уважительно.

– А трудно разводиться? – поинтересовался Алтынник.

– Ерунда, – сказал Орфей Степанович и уронил голову в тарелку с салатом.

Потом Алтынник каким-то образом очутился на огороде за баней, и его рвало на белом, как сахар, снегу. Черная облезлая собака тут же все подбирала, и Алтынник никак не мог понять, откуда взялась эта собака. Потом появилась откуда-то Людмила. Протянув руку Алтынника через свое плечо она пыталась его сдвинуть с места и ласково говорила, как маленькому:

– Тебе нехорошо, Ваня. Пойдем домой, постелим постельку, ляжешь спатки. Тебе завтра рано вставать.

– Уйди! – он мотал головой и хватался за живот. Его еще мучили спазмы, но рвать уже было нечем, а собака, не зная этого, отбежав на два шага, виляла хвостом и голодными глазами с надеждой смотрела Алтыннику в рот.

– Пошла вон! -топнула ногой Людмила.