Дарий Поротников Виктор

© Поротников В.П., 2025

© ООО «Издательство «Вече», 2025

Об авторе

Поротников Виктор Петрович родился в 1963 году в селе Бутка Свердловской области в семье обычных сельских тружеников. Его отец, Поротников Петр Феоктистович, устроился работать шофером в геологическую партию. Вместе с геологами его семья кочевала по Уралу с места на место. В 1967 году Петр Феоктистович скончался от болезни, а его вдова и сын надолго осели в поселке Пышма Свердловской области. В Пышме прошли детство и отрочество Виктора Поротникова. Со школьной скамьи он увлекался книгами по истории, поэтому без раздумий и колебаний после школы поступил на истфак Петербургского университета.

Учеба в университете и археологическая практика в Крыму расширили горизонт исторического познания впечатлительного студента. Параллельно с учебой в университете Виктор Поротников посещал лекции и семинары для начинающих литераторов при тогдашнем городском отделении Союза писателей.

По окончании университета в 1991 году Виктор Поротников преподавал историю в школе сначала в городе Выборге, а затем в различных школах Петербурга. Уже тогда он пытался сочинять исторические романы, но эти попытки завершились ничем. Издательства отвергали неумелые рукописи неопытного автора. Прошли годы, прежде чем один из романов Виктора Поротникова наконец-то был напечатан в московском издательстве «Терра». Этот роман назывался «Василий Буслаев», книга вышла в свет в 1998 году.

С этого момента удача на писательском поприще стала чаще улыбаться Виктору Поротникову, его книги печатались в самых разных издательствах не только в России, но и за рубежом.

Самыми читаемыми книгами Виктора Поротникова, по его мнению, являются романы о Древней Руси и из античной истории. Это романы: «Игорь Святославич», «Василий Буслаев», «Батыево нашествие», «Триста спартанцев», «Дарий» и «Митридат». Все они получили высокую оценку от читателей.

На данное время Виктором Поротниковым написано тридцать исторических романов. И он не намерен останавливаться на достигнутом в своем творчестве.

Книги автора, опубликованные в издательстве «Вече»:

«Игорь Святославич», серия «У истоков Руси», 2023.

«Братья Ярославичи», серия «У истоков Руси», 2024.

«Клубок Сварогов», серия «У истоков Руси», 2024.

«Триста спартанцев», серия «Всемирная история в романах», 2024.

«Царица Горго», серия «Всемирная история в романах», 2024.

«Дарий», серия «Всемирная история в романах», 2025.

Глава первая

Подозрения старого Арсама

– Я живу на белом свете семьдесят лет, сын мой, и не знаю случая, чтобы царя персов погребали столь недостойным образом: в спешке, в недостроенной гробнице… – недовольно молвил Арсам, хмуря седые брови. – Неужели наша знать забыла, что царь не просто человек, но избранник богов! Почему ты стерпел всё это, Гистасп?

– Этот «избранник богов» погубил в Египте и Ливии половину войска! – раздражённо ответил Гистасп. – Тебя возмущает, отец, что вожди родов попрали древний обычай, не принеся последних почестей Камбизу[1]. А кто виновен в том, что кости наших воинов так и остались лежать непогребёнными в Ливийской пустыне и за Нильскими порогами? По чьей вине души погибших персов и мидян обречены на неприкаянное скитание среди живых? Персы рождены воинами, отец. Однако не от стрел и копий умирали мои люди на земле кушитов, но от голода. И это тоже по вине Камбиза!

Несмотря на всё это, отец, душа Камбиза всё же вознеслась на небеса, чтобы предстать перед Митрой[2] у моста Чинват[3]. К чему винить родоначальников и полководцев за скромный погребальный обряд, если главное было сделано – душа Камбиза всё-таки увидит весы правосудия.

– Кто бы мог подумать, что старший сын великого Кира будет так ненавидим своей же знатью, – печально промолвил Арсам. – И внешностью, и стремлением к славе Камбиз был похож на своего отца. Камбиз в полной мере был продолжателем замыслов Кира. Великий Кир мечтал завоевать Египет, но осуществил это Камбиз.

– Но какой ценой Камбиз это сделал, отец! – воскликнул Гистасп. – В отличие от Камбиза, Кир берёг своё войско, он не унижал и не казнил своих приближённых беспричинно и в гневе. Камбиз же в своей слепой жестокости преступил все допустимые пределы. По моему разумению, Камбиз вполне заслужил и такую смерть, и такое погребение, – неприязненно добавил Гистасп.

Арсам бросил на сына подозрительный взгляд.

– Мне кажется, Гистасп, ты чего-то недоговариваешь, – заметил он. – Похоже, ты что-то утаил от меня, рассказывая о смерти Камбиза.

– Отец, я поведал тебе то, что известно всем. – Гистасп пожал плечами. – Камбиз упал с лошади и сильно расшибся, от этих ушибов он и скончался. Могу лишь добавить, что в день, когда случилось это несчастье, Камбиз был сильно пьян. Он даже не успел толком протрезветь, когда его настигла смерть. Более мне ничего не известно, ведь я не был вхож в круг близких друзей Камбиза. И вообще, я находился в Дамаске, когда всё это случилось. Камбиз же умер в Хамате…

– Всё это странно и непонятно, – проворчал Арсам, всегда отличавшийся подозрительностью. – Сначала из Египта прибыл Бардия, младший брат Камбиза, с известием о гибели того в Куше. Жрецы и старейшины совершили над Бардией обряд посвящения на царство, увенчав его прямой царской тиарой[4].

Едва Бардия взошёл на трон, как в Пасаргады примчался гонец из Египта и сообщил, что Камбиз жив и возвращается обратно в Персиду. Старейшины пребывали в замешательстве. Тем временем Бардия со своими приближёнными, вскочив на коней, умчались в Сузы. Вскоре оттуда пришло известие, что Бардия убит по приказу Камбиза. Проходит ещё немного времени – и распространяется слух, что Бардия жив и пребывает в Экбатанах. Мидийцы, приезжавшие в Пасаргады из Экбатан, подтвердили это.

В довершение всего снова приходит весть, что Камбиза нет в живых. Народ и старейшины боятся верить этому. И вот войско, вернувшееся из Египта, доставляет в обозе тело царя, уже готовое к погребению. Тело Камбиза поспешно замуровывают в недостроенной гробнице, а знать спешит присягнуть на верность Бардии. Но если Бардию казнили по приказу Камбиза три месяца тому назад, кто же тогда восседает на персидском троне?

Гистасп невозмутимо выслушал длинную тираду отца и проговорил:

– Если тебя одолевают сомнения, отец, тогда едем завтра в Экбатаны и ты собственными глазами увидишь живого Бардию.

По древнему обычаю, Бардия собирал в Экбатанах всю персидскую и мидийскую знать, чтобы заново распределить государственные должности, набрать себе телохранителей, назначить царских судей для разбора многочисленных тяжб и жалоб, поступающих со всех концов обширной державы Ахеменидов.

– Ты сам-то видел Бардию с тех пор, как вернулся из Египта? – спросил у сына Арсам.

– Нет, не видел, поскольку Бардия никуда не выезжает из Экбатан, – ответил Гистасп. – Зато Бардию видели другие знатные персы, побывавшие в Экбатанах.

– Кто именно? – поинтересовался Арсам.

– Отана, например. Полагаю, Отане можно верить?

– Отане можно, – кивнул Арсам. – И всё же я поеду с тобой в Экбатаны, сын мой. Погляжу, идёт ли Бардии царская тиара.

После разговора с отцом Гистасп отправился к своим сыновьям, их у него было трое от разных жён. Любимцем Гистаспа был самый старший из сыновей – Дарий. К нему-то Гистасп и заглянул первым делом.

Дарий точил лезвие акинака[5] бруском из чёрного камня. Увидев отца, он прервал своё занятие и поднялся со стула, почтительно склонив голову.

Гистасп взял акинак из рук Дария и попробовал остроту кинжала большим пальцем правой руки.

– Ого! – восхитился он. – Столь острым клинком можно голову снести одним махом! Похвально, сын мой, что ты сам следишь за своим оружием, не доверяя это дело слугам. Лучший друг – верный, лучший кинжал – острый.

Гистасп присел на скамью, жестом пригласив Дария сесть рядом с ним.

Перед всяким важным разговором Гистасп имел обыкновение выдерживать долгую паузу, словно приводя в порядок свои мысли. Наконец он заговорил:

– Завтра я отправляюсь в Экбатаны, чтобы услышать повеления из царственных уст Бардии. Ты поедешь со мной, Дарий. Я хочу представить тебя царю в надежде, что Бардия определит тебя в свои телохранители. Будь готов, мы выедем очень рано.

– Дед поедет с нами? – спросил Дарий.

– Конечно, поедет, – ответил Гистасп. – Твой дед – Ахеменид. Он просто обязан находиться подле царского трона в столь важный день. Бардия не может обойти милостями никого из Ахеменидов.

– Я слышал из уст деда нелицеприятные отзывы о Бардии, – смущённо пробормотал Дарий. – Дед называет Бардию самозванцем на троне и виновником смерти Камбиза.

– Я только что беседовал с моим отцом по этому поводу и сумел убедить его в том, что Бардия не запятнал себя кровью старшего брата, – сказал Гистасп, уверенным движением вгоняя сыновний акинак в позолоченные ножны. – Камбиз сам виновен в своей смерти, упав спьяну с лошади и свернув себе шею. Что ты смотришь на меня такими изумлёнными глазами, Дарий? Ты же был телохранителем Камбиза и знаешь это не хуже моего.

Дарий опустил глаза, помолчал, затем негромко промолвил:

– Это неправда, отец. Камбиз не падал с лошади. Его убили…

– Что ты сказал?! – воскликнул Гистасп, переменившись в лице. – Откуда тебе это известно?

– Я заходил к египтянам-бальзамировщикам в тот момент, когда они сняли одежду с мёртвого Камбиза, собираясь извлечь из тела внутренности перед погружением его в щелочной раствор, – так же тихо вымолвил Дарий. – Так вот, я увидел на теле мёртвого Камбиза раны от копья и кинжала. Копьём Камбиза ударили сзади, на спине у него была рана глубокая, но не смертельная. Добивали Камбиза кинжалом, поразив его в живот и сердце. Каждый из этих ударов был смертельным. Поэтому мне непонятно, зачем Камбиза ещё душили верёвкой, ибо он и без этого был уже трижды мёртв.

– А что, на теле Камбиза имелись следы удушения? – изумился Гистасп.

– Да, – кивнул Дарий, – и очень заметные. Бальзамировщики сказали мне, что, скорее всего, петлю на шею Камбизу набросили, дабы он не смог позвать на помощь. Ведь убийство Камбиза было совершено под носом у царской стражи.

– Стало быть, Камбиза убили его приближённые, – задумчиво произнёс Гистасп. – Те, кому он доверял.

– Именно так, отец, – сказал Дарий. – Я уверен в этом.

– По-твоему, кто мог отважиться на такое? – Гистасп заглянул в глаза Дарию.

– Убеждён, что тут не обошлось без Прексаспа, – проговорил Дарий. – Лишь Прексасп имел доступ к царю в любое время дня и ночи.

– Пожалуй, ты прав, сын мой, – нахмурившись, прошептал Гистасп.

– Ныне Прексасп самый доверенный человек у Бардии, – продолжил Дарий. – Это наводит на размышления, отец.

– Вот что, сын мой! – Гистасп решительно взял Дария за руку. – Поклянись мне, что ты не станешь делиться сказанным ни с одним человеком, даже со Статирой. И тем более – с дедом!

Статира была женой Дария.

Дарий поклялся Митрой и всеми богами-язата[6] хранить молчание. Он понимал, что узнал опасную тайну. Тех египтян-бальзамировщиков, едва они управились с прахом Камбиза и уложили мумию царя в тяжёлый саркофаг, тотчас же убили. Были убиты и несколько царских евнухов, которые то ли что-то видели, то ли о чём-то догадывались… Кто стоит за всеми этими смертями? Это была другая тайна, не менее опасная.

– В Экбатаны ты, пожалуй, не поедешь, сын мой, – проговорил Гистасп со вздохом сожаления. – До поры до времени тебе лучше оставаться подальше от царского трона. Почему ты раньше не рассказал мне обо всём этом?

– Отец, мы же не виделись с тобой в Сирии, ведь ты находился в головном отряде нашего войска, – сказал Дарий. – А в Вавилоне наша встреча получилась слишком краткой. В Сузах возле тебя постоянно пребывали посторонние люди, не мог же я откровенничать при них.

Гистасп понимающе кивнул и глубоко задумался.

Статира с нетерпением ожидала Дария на женской половине большого дома. Три года она не виделась с любимым мужем из-за затянувшегося египетского похода, который в конце концов закончился смертью царя Камбиза и гибелью большей части персидского войска. Среди персиянок прочно укоренилась ненависть к Камбизу, погубившему так много персов в угоду своему честолюбию. Были и другие причины ненависти женщин к Камбизу.

Египетский поход надолго оторвал мужей от жён. Многие из персов обзавелись в Египте молодыми наложницами, к которым привязались настолько, что при возвращении домой они взяли египтянок с собой. Дети, рождённые египетскими наложницами, были причислены персами к законнорождённым детям, которые дожидались своих отцов в Персиде и Мидии. Соседство с ливиянками и египтянками было совсем не в радость персиянкам, поскольку женщины с берегов Нила не уступали им в красоте, а ростом и статью даже превосходили персиянок.

Персидские жёны Гистаспа, и без того жившие не очень дружно меж собой, при виде стройной египтянки, потеснившей их в эндеруне[7], совсем потеряли покой. Но что они могли поделать? Власть Гистаспа над ними была непреложной.

Привёз с собой наложницу-египтянку и Дарий.

Статира редко видела её, поскольку муж делал всё, чтобы женщины не сумели завязать близкого знакомства. Дарий и не скрывал, что Статира является главной женой, к тому же родившей ему двух сыновей. Однако Дарий не забывал и про египтянку. По мнению ревнивой Статиры, её супруг слишком часто задерживается по вечерам у своей египетской наложницы.

Вот и нынче Статира не находила себе места, мучаясь от ревности. Украсив цветами и драпировкой просторную опочивальню, она застелила ложе свежими простынями, набросала в курильницу благовонных зёрен ладана, чтобы мягкий полумрак спальни пропитался ароматным дымком. А Дария между тем всё не было…

«Наверно, опять пошёл к своей египтянке!» – думала Статира, нервно ломая пальцы.

Измучившись долгим ожиданием, Статира вызвала к себе служанку и повелела ей разыскать Дария.

– Если ты застанешь моего супруга у этой египетской потаскухи, то напомни ему, что его жена – из славного рода Патейхореев, который в своё время породил не меньше царей, чем Ахемениды, – молвила Статира тоном жёстким и непреклонным. – И ещё скажи, что твоя госпожа не намерена довольствоваться объедками ни за столом, ни на супружеском ложе. Если Дарию нравится раздвигать ноги какой-то египтянке, пусть он занимается этим перед рассветом, а не на закате дня, забывая про свои обязанности супруга. Так и скажи, Варина.

Рабыня, которая была чуть старше двадцатилетней Статиры, попыталась было возражать, опасаясь гнева Дария после столь резких слов.

– Твой супруг, милая госпожа, может рассердиться на тебя и не пожаловать к тебе вовсе, – сказала она. – Ведь мужчинам более по сердцу превосходство над жёнами, а не равенство с ними. Я осмелюсь дать тебе совет, госпожа. Завлекая супруга лаской и угодливостью, его легче привязать к себе, нежели попрёками.

– Оставь свои советы при себе, ничтожная, – надменно промолвила Статира. – Я никогда не опущусь до унижений перед мужем, с которым я равна знатностью. Делай, что тебе велено!

Рабыня низко поклонилась и выскользнула из опочивальни.

Воспитанная с ранних лет в духе превосходства над окружающими её людьми, не только над рабами и низкорождёнными, но и над теми, кто носит тиару, Статира была убеждена, что она достойна самой высокой доли. Это ей внушали мать, отец и прочие родственники, поскольку род Патейхореев хоть и утратил царскую власть после возвышения династии Ахеменидов, зато выторговал себе право поставлять невест либо царям-Ахеменидам, либо царским родственникам, могущество которых подкреплялось их постоянной близостью к царствующей особе.

Так, Статира стала женой Дария, сына Гистаспа, едва ей исполнилось двенадцать лет.

Гобрий, отец Статиры, состоял в тесной дружбе с Гистаспом. Эта дружба со временем переросла в родство, когда Гистасп выдал замуж за Гобрия свою старшую дочь. Случилось это ещё в царствование великого царя Кира, покорившего всю Азию от Срединного[8] до Гирканского моря[9].

Статира страстно любила Дария, благодаря ему и его любви она стала матерью и познала наслаждение на супружеском ложе. Она всегда была уверена, что у неё имеется неоспоримое преимущество перед любой другой женщиной, поскольку Дарий и она в каком-то смысле составляют одно целое. Покуда не появилась эта египтянка!

«Вполне возможно, что Дарий старается подражать отцу, ведь он так его уважает, почти боготворит! – размышляла Статира, оставшись одна. – Видя, что отец выбрал себе наложницу из царственных египтянок, Дарий не захотел отставать от него. Тем более что тогда других женщин, кроме египтянок, попросту не было рядом. Мой похотливый свёкор, покидая Египет, потащил свою наложницу за собой. И сын его сделал то же самое, ведь Дарий во всём подражает своему отцу».

По мнению Статиры, слабоволие и желание подражать другим были основными недостатками Дариева характера. Статира мысленно перебирала всевозможные способы, как ей лучше всего избавиться от ненавистной египтянки. Но тут пред нею предстала служанка.

– Что-то ты слишком быстро вернулась, Варина, – промолвила Статира, очнувшись от раздумий. – Где мой супруг? Ты разыскала его?

– Разыскала, госпожа, – ответила служанка, лицо её светилось от радости.

– Ну и где же он? – холодно спросила Статира.

– Твой супруг, милая госпожа, пребывает на верхушке угловой башни.

– Вот как? – Статира была удивлена и слегка обескуражена. – Что он там делает?

– Любуется звёздами, – прозвучал ответ.

– Я иду к нему, – решительно произнесла Статира. – Дай мне покрывало.

– Сопровождать ли мне тебя, госпожа? – робко спросила Варина.

– Не надо! – отрезала Статира.

Торопливо набросив на голову тонкое белое покрывало, Статира отогнула циновку, закрывавшую дверной проём, и покинула опочивальню. Она не взяла светильник, хотя в переходах огромного дома было уже довольно темно. В отличие от многих женщин, Статира не боялась темноты.

Усадьба Арсама круглыми пузатыми башнями и толстой глинобитной стеной, замыкающей жилые постройки в неправильный пятиугольник, напоминала крепость. Всё здесь носило следы древности: и фундамент, осевший глубоко в землю, и потрескавшиеся от былых землетрясений стены, и даже развесистый корявый карагач, росший во дворе, словно безмолвный свидетель ушедших времён. Говорили, будто его посадили ещё при прадеде Гистаспа.

Одна из башен примыкала непосредственно к мужской половине дома. Внутри башни находилась темница для провинившихся слуг.

Статира и сама порой любила с высоты башни полюбоваться протекающей под холмом рекой и тополиной рощей в низине. По вечерам за рекой в селении маспиев[10] можно было видеть красноватые отсветы кузнечных горнов, расположенных под открытым небом. Однако стука молотов по наковальням слышно не было, слишком велико было расстояние.

По витым каменным ступеням Статира уверенно поднялась на самый верх.

Дарий стоял у бойниц спиной к ней, но мигом обернулся, заслышав её торопливые шаги.

Верхняя площадка башни была невелика, здесь с трудом могли поместиться пять-шесть человек. Зато высота башни равнялась семи человеческим ростам. Вознесённая на гребень холма, эта башня считалась самой высокой точкой во всей округе.

– Я не помешала тебе? – спросила Статира, подходя к мужу и сбрасывая с головы покрывало.

Она с наслаждением подставила своё разгорячённое лицо прохладному дыханию чуть заметного ветерка.

– Ничуть, – промолвил Дарий. И в подтверждение этих слов поцеловал жену в разрумянившуюся щеку.

Вершины гор, замыкавшие кромку горизонта на западе, были окрашены жёлто-оранжевыми отблесками заката. В небе цвета ирисов уже показалась полная луна.

Статира, точно околдованная, не могла отвести глаз от погасшего дневного светила, прячущегося за горизонт.

Дарий был не меньше восхищён красками затухающего дня и наступающей ночи, а также красноватым ликом выплывшей луны. Он обнял Статиру сзади, прижавшись щекой к её распущенным по плечам мягким волосам. Молчание не тяготило их, напротив, лишь способствовало нежному единению и пониманию супругов.

Вскоре последний солнечный луч погас за горными хребтами – и сразу же на окрестности упала ночь.

Красный круг луны укрылся за бледными облаками. В мире воцарилась чудесная успокаивающая тишина.

Дарий взглянул на лицо жены, стоявшей рядом. Яркие белки глаз Статиры маняще поблёскивали в темноте, её ласковые руки обвили шею Дария. Тень от распущенных волос придавала чертам любимой женщины какую-то особенную обворожительность. Переполненный сладостной негой и волнением, Дарий наклонился, чтобы поцеловать Статиру.

Она с готовностью подставила ему свои уста.

В незапамятные времена, ещё задолго до господства мидян, персидские племена, жившие в предгорьях Загроса[11], стали объединяться вокруг племени аншан, чтобы противостоять набегам ассирийцев. На горном плато был построен город Аншан, ставший столицей нового царства. Спустя какое-то время племена персов-кочевников, обитавшие на равнинах между горами и морем, тоже объединились в союз, во главе которого стояли цари из племени парсуаш. Так образовалось другое царство – Парсуа.

Вольнолюбивые персы сумели отстоять свою независимость от ассирийцев. Не подчинились они и эламским царям.

Дикие полчища скифов, ворвавшиеся в загросские долины с Великих восточных равнин, разрушили город Аншан. Династия царей Аншана прервалась, но название горной страны Аншан осталось. После нашествия скифов там наступил хаос, более десятка местных князей непрерывно грызлись между собой, деля горные пастбища и стада скота.

Этим воспользовались правители соседнего царства Парсуа, после нескольких успешных походов подчинивших Аншан своей власти.

Первым царём объединённого царства стал Ахемен. По имени этого царя все его потомки стали именоваться Ахеменидами.

При внуках Ахемена вновь возрождённый Аншан отделился от царства Парсуа, и там воцарилась династия Патейхореев. Тогда же из союза персидских племён выделилось сильное племя карманиев, образовав собственное царство со столицей в городе Кармана. Вслед за карманиями возникли небольшие царства марафиев и панфиалеев[12].

Когда Мидия возвысилась при царе Киаксаре[13], разбившем скифов и сокрушившем могучую Ассирию, раздробленные персидские племена стали данниками мидян. Город Аншан, сопротивлявшийся особенно упорно, был вновь до основания разрушен – теперь уже мидянами.

Первый раз персы попытались сбросить владычество мидян при царе Ариарамне[14], сыне Камбиза и праправнуке Ахемена. Мидянам удалось подавить это восстание. Ариарамна был казнён. Царём над персами стал сын Ариарамны – Арсам, отец Гистаспа. Однако мидянам пришёлся более по сердцу дядя Арсама – Кир, рождённый от мидянки. Поэтому Арсам был низложен, а трон Ахеменидов занял Кир, сын Камбиза.

Мидяне и представить не могли, что именно Кир сокрушит их господство в Азии и создаст державу ещё более обширную, нежели мидийская.

Лишившись царской власти, Арсам никогда не держал зла на Кира. Во-первых, он понимал, что Кир стал царём персов волею мидян. Во-вторых, Кир показал себя мудрым правителем и талантливым полководцем. Арсам сознавал, что ему при всём желании было не под силу тягаться с Киром. И в-третьих, Кир не обделил почестями ни Арсама, ни его сына Гистаспа.

Вот почему, когда Кир пал в битве с массагетами[15] и кое у кого из персидской знати возникло желание вручить царскую тиару Арсаму в обход сыновей Кира, Арсам первый воспротивился этому. По его мнению, старший из сыновей Кира обладал всеми задатками великого правителя. И если Кир назначил Камбиза своим преемником, значит, так и должно быть. Арсам оправдывал любые жестокости Камбиза по отношению к персидской знати, ибо понимал, что только страхом Камбиз мог удержать в повиновении родовитых князей, которые не могли забыть, что их деды когда-то были независимыми царями.

Но, очевидно, родовая знать не простила Камбизу его жестокости.

Царские приближённые и предводители войска, по-видимому, избавились от Камбиза, чтобы возвести на трон его брата Бардию, отличавшегося более мягким нравом. А может, Бардия сам подстроил убийство Камбиза?

Такими мыслями терзался старый Арсам, перед тем как лечь спать.

Наконец, он вызвал к себе своего верного человека, по имени Каргуш.

Каргуш был для Арсама и телохранителем, и лекарем, и предсказателем, и личным секретарём. В своей жизни (Каргушу было без малого пятьдесят лет) он побывал и воином, и учеником жреца, и писцом в царской канцелярии, и сборщиком налогов. Причём собирал Каргуш особую дань в виде лекарственных трав, эта подать была введена царём Киром. Тогда-то Каргуш и поднаторел в искусстве врачевания, по долгу службы общаясь с врачами, коих было немало при царском дворе.

После смерти Кира Каргуш попал в немилость к Камбизу, и лишь заступничество Арсама спасло ему жизнь. С той поры Каргуш был неразлучен со своим спасителем. Он сам и его семья жили в доме Арсама.

Каргуш, полагая, что Арсам вызвал его, мучаясь очередным приступом болей в пояснице, пришёл в опочивальню с целебными мазями.

К удивлению Каргуша, Арсам заговорил с ним совсем о другом:

– Завтра поутру я отправляюсь в Экбатаны. Бардия, согласно обычаю, желает произнести перед знатью свою тронную речь. Ты поедешь со мной, мой верный Каргуш. Тебе хочу я поручить дело трудное и опасное. Нужно втихомолку, без обиняков, вызнать у людей, тех, что находились с царским войском в Египте, истинную причину смерти Камбиза. В слухи о том, будто Камбиз упал с лошади и сломал себе позвоночник, я не верю.

Каргуш стоял перед Арсамом, сложив руки на груди, в позе подобострастного внимания. Выражение его бородатого лица с прямым точёным носом было невозмутимо.

– Действуй, как подскажет тебе разум, – продолжил Арсам, – но будь очень осторожен. Открывай лицо истине, когда она будет спать, и делай это чужими руками. Если вдруг почувствуешь опасность, сразу дай мне знать, ибо в таком деле прав тот, кто первым нанесёт удар.

Каргуш склонил голову в знак того, что он всё понял и готов выполнить поручение своего покровителя.

– И ещё, – добавил Арсам перед тем, как отпустить Каргуша, – не доверяй Гистаспу. Последнее время он говорит со мной чужими устами.

Младшие сыновья Гистаспа, Ариасп и Артафрен, были огорчены тем, что отец не взял их с собой в Экбатаны. Особенно негодовал Ариасп, которому недавно исполнилось восемнадцать лет. Он мечтал начать свою военную службу в числе царских телохранителей. Однако Гистасп полагал, что для царского телохранителя Ариасп недостаточно ловко владеет копьём и не столь метко стреляет из лука.

– Ты не пройдёшь испытание и тем опозоришь меня, – заявил сыну Гистасп. – Сиди уж дома!

Пятнадцатилетний Артафрен пришёл в покои к Дарию и напрямик спросил брата:

– А ты почему не поехал в Экбатаны?

– Так пожелал отец, – ответил Дарий.

– Странно, – пробормотал Артафрен. – Отец сам не раз говорил, что хотел бы сделать тебя телохранителем Бардии. И вдруг он столь внезапно меняет своё намерение. С чем это связано?

– Не знаю. – Дарий пожал плечами. – Признаться, я рад этому. Быть царским телохранителем – не такая уж лёгкая доля. Эти бессонные ночи в караулах, строгие начальники, постоянные упражнения с оружием – всё это выматывает и надоедает. А знаешь, какое мучение сопровождать царя во время его выездов! Солнце печёт нещадно, а ты в двойном льняном панцире, в войлочном кидарисе[16] и штанах, весь обвешанный оружием, истекая потом, должен сдерживать толпу. В Египте мы все просто сходили с ума от тамошней жары!

– Почему ты ничего не рассказываешь про египетский поход? – обиженно спросил Артафрен, присаживаясь рядом с братом. – Разве в этом походе не было ничего интересного?

– Я же рассказывал тебе и Ариаспу про битву с египтянами в Синайской пустыне, – сказал Дарий. – Рассказывал про взятие города Мемфиса.

– Это было началом войны, но ты умолчал о том, что было в дальнейшем, – заметил Артафрен. – От отца я узнал, что после захвата Египта царь Камбиз двинул часть персидского войска в Ливию, а сам со своими лучшими отрядами пошёл в страну Куш.

– Да, так и было, – кивнул Дарий, – только эти походы оказались неудачными для персидского войска. Отряд, ушедший в Ливийскую пустыню к оазису Сива, угодил в песчаную бурю и весь целиком погиб. Ни один человек не спасся. А было в том отряде тридцать тысяч воинов.

Артафрен изумлённо присвистнул.

– В стране кушитов царь Камбиз не взял ни одной крепости и не выиграл ни одного сражения, но потерял от голода треть войска, – продолжил Дарий жёстким голосом. – У нас кончилось продовольствие, и воины были вынуждены питаться мясом лошадей и верблюдов, иные жарили на кострах змей и ящериц. К тому же нас сильно донимала жажда. В тех краях много солёных озёр и очень мало пресных источников.

Особенно трудно нам пришлось на обратном пути из Кушитского царства в Египет. Были съедены все вьючные животные, кроме лошадей царских телохранителей. А вокруг – пустыня. Представь: ни дерева, ни кустика, чтобы укрыться от зноя… По ночам, на стоянках, воины убивали евнухов и рабынь, потом поедали их мясо, но так чтоб никто не видел.

– Что ты такое говоришь, брат! – воскликнул впечатлительный Артафрен. – И ты тоже ел человечину?!

– А что мне оставалось делать? – хмуро обронил Дарий. – Не подыхать же от голода!

– И отец ел? – спросил Артафрен.

– Да, – ответил Дарий, не глядя на брата.

– Какой ужас! – прошептал Артафрен. – За такое кощунство боги могут покарать вас.

– Могут, – согласился Дарий. – Поэтому по возвращении в Египет жрецы провели очистительную церемонию для всего войска. Видимо, Ахурамазда смилостивился над нами, если отец и я до сих пор не ослепли, не оглохли и остались в здравом рассудке.

– Ахурамазда, по всей видимости, решил наказать за всё случившееся в Куше главного виновника – царя Камбиза, – мрачно проговорил Артафрен, который смелостью речей уродился в деда.

Дарий непроизвольным жестом слегка ударил кончиками пальцев брата по губам.

– Тсс! – тихо произнёс он. – Не говори этого вслух. Нигде и никогда!

Артафрен непонимающе хлопал глазами.

В этот момент в комнату вошла Статира в длинном сиреневом платье, плотно облегающем её фигуру, и в белой накидке, бахрома которой ниспадала ей на грудь. Пышные светлые волосы молодой женщины были уложены в замысловатую причёску, украшенную диадемой. Большие продолговатые глаза Статиры, подведённые сурьмой, были необычайно красивы и выразительны.

– Вот ты где, муж мой! – обратилась Статира к Дарию. – А я ищу тебя по всему дому. – Статира бросила лукавый просящий взгляд на Артафрена: – Дружок, не мог бы ты оставить нас с Дарием наедине? Дарий нужен мне по важному делу.

– Знаю, чем вы станете заниматься, – с ехидцей промолвил Артафрен, по лицу которого было видно, что ему давно известна интимная сторона взаимоотношений между мужчиной и женщиной. – Для этих «важных дел» существует ночь. Или вам ночи мало?

– Проваливай! – с беззлобной бесцеремонностью отрезала Статира, подталкивая Артафрена к выходу. – И не вздумай подглядывать за нами, иначе богиня вод[17] нашлёт на тебя глазную болезнь.

– Очень надо! – небрежно проронил Артафрен и скрылся за дверной занавеской.

Дарий взирал на свою жену с добродушной улыбкой.

– Разве я виновата в том, что мне действительно мало ночи? – прошептала Статира, положив руки Дарию на плечи и призывно глядя ему в глаза.

Глава вторая

Брат и сестра

Имя Бардия на древнеперсидском означает «сильный, могучий». Это имя как нельзя лучше подходило младшему сыну царя Кира.

Достаточно было одного взгляда на этого рослого, с широкими плечами и могучей статью юношу, чтобы понять, как много силы таится в этом отпрыске великого царя. Именно за это Камбиз недолюбливал своего младшего брата, который был не только выше его на целую голову, но и мог дальше всех пустить стрелу из лука, сделанного из рогов горного козла.

Бардия был правителем Бактрии ещё при жизни Кира, и бактрийцы боготворили его. Женатый на женщине из самого знатного рода этого воинственного племени, Бардия при желании мог бы стать полноправным царём Бактрии. По одному его слову бактрийцы встали бы за него все как один.

Потому-то Камбиз после смерти Кира, по совету Арсама, отослал Бардию наместником в Мидию, приказав ему покорить соседнее с Мидией сильное и вольнолюбивое племя кадусиев. Камбиз в душе надеялся, что мидяне без особого рвения последуют за Бардией на эту войну и это может привести Бардию к поражению, а то и к смерти в битве.

Однако Бардия обладал удивительной способностью располагать к себе сердца своих подданных. В скором времени мидяне стали служить Бардии столь же ревностно, как некогда и бактрийцы. Битву с кадусиями Бардия, можно сказать, выиграл в одиночку, вызвав на поединок царя кадусиев. В конной схватке, на виду у двух войск, Бардия уверенно одержал победу, поразив своего соперника копьём. После этого кадусии добровольно покорились Бардии. Кадусии прозвали его Таниоксарком, что на языке этого племени означает «обладающий могучей силой».

Камбиз был чрезвычайно обеспокоен таким возвышением Бардии, которому мидяне и кадусии оказывали поистине царские почести. Камбизу было также ведомо, что кое-кто из персидских вельмож сожалеет, что царский трон Ахеменидов не достался Бардии.

Во время похода в Египет Бардия возглавлял мидийскую и бактрийскую конницу. Все успехи персидского войска на египетской земле неизменно были связаны с именем Бардии, который отличился и на полях сражений, и при штурме крепостных стен. Камбиз, уходя с войском в Куш, оставил Бардию в Нижнем Египте якобы для надзора за завоёванной страной, а на деле – дабы его младший брат не прославился ещё больше, побеждая кушитов.

Неудача, постигшая Камбиза в Куше, роковым образом сказалась и на его судьбе. Слух о смерти Камбиза подтолкнул Бардию к действию. Он покинул Египет, чтобы по обычаю персов занять царский трон. Известие о том, что Камбиз не погиб, не вызвало у Бардии сожалений в той поспешности, с какой он водрузил на свою голову царскую тиару. В окружении Бадии были люди, которые давно внушали ему мысль о захвате власти, ибо неприкрытая неприязнь Камбиза к брату грозила тому смертью.

«Покуда царствует Камбиз, ты будешь ходить по лезвию меча, – твердил Бардии его лучший друг, мидиец Гаумата. – Избавиться от Камбиза – для тебя единственный способ сохранить жизнь!»

Бардия решил сражаться с Камбизом за трон и за жизнь, благо у него имелось небольшое, но преданное войско.

Внезапная смерть, постигшая Камбиза на пути из Египта в Персиду, избавила державу Ахеменидов от братоубийственной войны. Бардия сделался общепризнанным царём.

Новый царь, по обычаю, взял себе гарем своего предшественника, принял присягу войска, объявил место и день сбора знатных вельмож, чтобы в своей тронной речи объявить о принципах своего правления.

Своего любимца Гаумату Бардия почтил особой честью, вознамерившись выдать за него замуж свою сестру Атоссу.

Евнухи, приставленные к гарему, известили Атоссу, прибывшую в Экбатаны из Пасаргад, о намерении её брата. Случилось это накануне приёма в царском дворце родовой знати персидских и мидийских племён.

В тот вечер Бардия допоздна засиделся со своими ближайшими советниками, обсуждая, кого из бывшего окружения Камбиза можно приблизить к царскому трону, а с кем лучше держаться настороже. Также обсуждались насущные проблемы огромного царства, коих оказалось такое множество, что у Бардии поначалу голова пошла кругом. Доставшаяся ему канцелярия Камбиза была полна письменных жалоб на несправедливые притеснения сатрапов[18] и местных чиновников. Немало было и доносов соглядатаев на отдельных людей и на целые города, где якобы зреет мятеж. Жаловались царю и сатрапы, и сборщики налогов, предупреждая о враждебности к ним населения в Арахосии, Гедросии, Маргиане, Вавилонии и Дрангиане.

Царские писцы показывали Бардии длинные списки неоплатных должников со всех земель царства. Налоги в царскую казну давно не поступают в полном объёме, ибо свободные земледельцы и ремесленники пребывают, по сути дела, в нищете. Но была и другая причина. Сатрапы часто занимаются поборами для личного обогащения, заявляя при этом, что действуют от имени царя. Об этом как раз и свидетельствовали жалобы на них.

Было уже далеко за полночь, когда Бардия наконец остался один. Он собирался помолиться Великому Творцу[19] перед тем, как лечь спать. Завтра у него будет трудный день. Бардия хотел попросить Ахурамазду поддержать его в том начинании, какое – Бардия был уверен в этом – не понравится многим сатрапам и родовым князьям. Зато это начинание придётся по душе огромным массам простого люда.

Внезапно стража сообщила Бардии о евнухе, который пришёл с женской половины дворца и настаивает, чтобы царь его выслушал.

Полагая, что это посланец от жены или от дочери, Бардия велел пропустить евнуха.

Эти женоподобные существа с безбородыми лицами и тонкими голосами вызывали у Бардии чувство некоего отвращения, смешанного с жалостью. Выросший среди воинов и гордившийся своей мужской силой, Бардия считал оскорблением для всей мужской породы существование этих бесполых существ.

– Твоя сестра, о царь, желает видеть тебя, – низко поклонившись, произнёс евнух.

– По какому делу? – спросил Бардия, слегка раздосадованный столь поздним визитом.

Евнух не успел ответить.

В комнату вошла Атосса и, небрежно отодвинув евнуха, ответила вместо него:

– По важному делу, мой повелитель.

Повинуясь властному жесту Атоссы, евнух покорно удалился, плотно притворив за собой высокие створчатые двери, закруглённые вверху.

Бардия с любопытством взирал на сестру, которая приблизилась к нему с решительным видом, словно собиралась поведать некую ужасную тайну. Он придвинул стул Атоссе, тем самым выражая готовность внимательно выслушать её.

Однако Атосса предпочла стоя разговаривать с братом.

– Что я недавно узнала, брат мой! – раздражённо начала она. – Старший евнух поведал мне, что ты пожелал уступить меня какому-то мидийцу!

– Не «какому-то мидийцу», сестра, а моему лучшему другу Гаумате, – многозначительно заметил Бардия. – Гаумата знатен и предан мне, так что…

– Для меня это не имеет значения, – перебила Атосса. – Я – царица! И моё место рядом с тобой.

– Ты была женой Камбиза вопреки обычаям и по его прихоти, – молвил Бардия. – А я не намерен нарушать обычаи наших предков. К тому же я женат и люблю свою жену.