У нас под крылом – солнце Филимонова Наталья

Глава шестая. Четырнадцать лет назад

Пикник в итоге все-таки состоялся, хоть все и были нервными и взвинченными, да и разговоров за обедом только и было что о драконах и ритхе. Причем родители так бурно и эмоционально что-то обсуждали, что понимать их девочки не успевали. Крита, похоже, так и не отошла от всего происшедшего, и прислуживала господам тиссам в полном молчании. А малолетний водитель Кей, кстати, сидел за столом вместе с членами семьи, но предпочитал тоже помалкивать, как-то восторженно-изумленно таращась на девчонок.

– Зинк, –  Ада зашептала, наклонившись к сестре, –  а ты поняла хоть, чего этот хмырь крашеный хотел-то от тебя?

Насчет того, что крашеный, у Зинаиды были определенные сомнения.

Ритх был какого-то непомерно высокого роста –  метра два, не меньше, рядом с ним она себя чувствовала козявкой какой-то. Хорошо сложен, плечи широкие, мощные, но в целом не столько мускулистый, сколько жилистый. Самыми примечательными в нем оказались волосы –  длинные, до лопаток, собранные в хвост, белые с явственным голубоватым отливом. Широкие и почти прямые белые брови едва не сходились у переносицы. Слегка раскосые глаза отличались холодным прозрачно-синим цветом и льдистым рисунком на радужке. Глаза и волосы казались особенно яркими из-за довольно смуглой кожи. Острые скулы, хорошо очерченные губы, породистый нос –  да, его внешность безусловно производила впечатление. Хотя с первого взгляда она назвала бы его не столько красивым, сколько странным. Как лысый кот –  несомненно красивый зверь, но к такой красоте сначала надо привыкнуть.

В любом случае главное, что она бы сказала о нем, –  высокомерный сноб. Точно –  хмырь.

Зинаида пожала плечами.

– Хотел куда-то забрать. Дракон ему зачем-то нужен, кажется. В любом случае пока тисс Тристобаль меня отстоял. Будем решать проблемы по мере их поступления.

– А ты от него чего хотела?

– Я… мне надо кое-что еще обдумать. Я подумаю и потом расскажу тебе о своих выводах, хорошо?

– Ну думай-думай, –  хмыкнула вредная сестрица. –  Индюк тоже думал, да в суп попал. Смотри, как бы и тебя не того. Задумал шо-то этот Мальвин-засранец, точно тебе говорю.

– Кто?! –  Зина даже поперхнулась от неожиданности, подавившись каким-то местным фруктом, который как раз дегустировала.

– Мальчик с голубыми волосами, –  Ада пожала плечами. –  А шо?

Зинаида спрятала улыбку.

То, что ритх что-то задумал, сомнений никаких не вызывало, но это пока представлялось не главной проблемой –  несколько лет впереди. Куда важнее казалось понять, что с ними обеими уже произошло. Собственно, кое-какие выводы для себя она уже сделала, оставалось только логично обосновать их и объяснить хотя бы самой себе –  а уж затем и подруге по пападанству.

Думала она до самого вечера, а с сестрой заговорила, когда они наконец остались наедине –  отговорившись усталостью после поездки, Зинаида попросилась спать пораньше.

– Понимаешь, –  начала она, уже лежа в постели и глядя в темноту. Так оказалось легче говорить о странных и почти безумных вещах, –  этот дракон, ты же видела все. Я… я его узнала.

– Шо? Ты где дракона-то могла видеть?

– Это не дракон. То есть сейчас дракон, но… это мой кот. Я знаю, это звучит глупо и странно, но я не сошла с ума, честно. Знаешь, я много раз думала о том, что когда мы привязываемся к животным, мы начинаем воспринимать их морды так же, как лица людей. Я совершенно точно узнала бы своего Котангенса в любой толпе таких же рыжих котов. Но, оказывается, дело не только во внешнем виде. Повадки, движения… Котангенс очень любил, когда ему чешут пузо, но доверял его только мне. Это не всем котам нравится, но он любил. Он совершенно так же подсовывал голову мне под руку, и так же падал на спину, и вот этот взгляд –  сначала одним глазом, потом другим, и прижмуривался потом… и… он откликнулся на имя, я видела. Я думала, что точно схожу с ума, но он откликнулся. И еще у него глаза –  точно такие же рыжие глаза.

– Фигню говоришь, –  авторитетно изрекла Ада. –  Шоб он тут делал вообще, кошак твой?

– А мы что тут делаем? Мы же как-то здесь оказались.

– Так ты ж сама сказала –  померли мы там.

– Котангенс тоже умер. Тогда же, когда и мы. Похоже, нас всех троих разом сюда забросило. Не знаю уж, есть ли у кошек души или у них и впрямь девять жизней…

– Ага, мы-то бабами были, бабами и стали. А с какого ж это переляку твой блохастый одраконился?

– Ну, –  с достоинством ответила Зинаида, –  он был хорошим котом и всегда какал в лоток. Наверняка он заслужил себе хорошее посмертие. Ты же сама слышала –  тисс Тристобаль с этим… Мальвином говорили, что у меня какая-то связь с ним. Откуда бы она взялась? Мне кажется, она как раз оттуда –  из прежней жизни… Как думаешь?

– Думаю, шо жрачки ты на такого кошака не напасешься, вот шо.

– Тьфу ты… ладно, не об этом сейчас. А у того мужика я спрашивала, что он знает об этом дракотике. Я тогда, если честно, была уверена, скажет –  ему пара месяцев, ну потому что мы все пару месяцев как умерли там и оказались здесь… а оказалось, что драконы растут медленно. Этому детенышу примерно столько же лет, сколько и нам. Только вот летать он начал как раз пару месяцев назад. Ничего не напоминает?

– И шо?

– А то… я тут посчитала и попросила у Криты календарь, чтоб уж наверняка сопоставить даты. И, знаешь, интересная вещь у меня выходит… Ты помнишь, что было четырнадцать лет назад –  с нами? Речку помнишь? Полынью?

– Уж забудешь такое… –  вздохнула темнота.

***

Тогда, четырнадцать лет назад, Зинаида только-только в первый раз переехала в станицу. Возвращение и новый побег будут позже, годы спустя. А тогда она, двадцатилетняя Зина, обмирала от собственной смелости и сомнений, и совсем еще не была уверена, верно ли поступила и как ей быть дальше. Вечерами она не знала, куда себя деть, и от одиночества, отчаяния и сознания собственной никчемности хотелось выть. Или хуже того –  набрать тот самый номер.

Котенок ее спас тогда.

Котенка она нашла возле магазина –  какого-то до нереальности мелкого, тощего, облезлого и страшненького, с уродливой рахитичной спиной и сильно закисшими, даже не открывшимися еще до конца глазами. Грязен он был до того, что невозможно было даже определить с уверенностью масть.

– Кошку тут машина на днях задавила, –  равнодушно пояснила продавщица. –  А этот остался, видно. Втопить бы его, да сам помрет скоро.

Звереныш вызывал слегка брезгливую жалость, но просто уйти она не смогла.

Сразу нашлась масса дел: разыскать ветеринара, который здесь, в станице, занимался в основном коровами и смотрел на нее, как на блаженную; найти средство от блох и глистов, подходящее такому малышу; съездить в райцентр за бесчисленными лекарствами и специальным кормом –  как потом окажется, пищеварение у кота нарушилось безнадежно, так что дорогой специализированный корм ему пришлось покупать постоянно. Из-за корявого позвоночника и вечно загнутого хвоста тощий котенок напоминал синусоиду, и Зинаида хотела назвать его Синусом. Но он так возмущенно мявкнул и выгнулся, что поименован был в итоге Котангенсом. Ей почему-то показалось, что Котангенс –  это звучит гордо. А сокращенно –  Котя или даже просто Кот.

Страшненький котенок медленно, но верно превращался в роскошного рыжего красавца-кота, который составлял ей единственную компанию одинокими вечерами. Она потихоньку привыкала к новой жизни, устроилась даже на работу в школе –  временную, как она тогда думала.

А потом произошел тот самый случай.

Зина, приехавшая сюда специально, чтобы побыть одной, разобраться в себе и принять верное решение, редко выходила из дома куда-то кроме работы или ближайшего магазина. Конечно, с появлением кота забот прибавилось, но в райцентр она все равно выбиралась не так уж часто.

А вот на кладбище время от времени ходила. Чувствовала свою вину –  и знала, что теперь поздно, ничего не исправить, бабушке уже все равно. И все-таки ходила, будто нарочно издеваясь над собой, бередя эту рану. Весной собиралась посадить на могиле цветы, посеять траву. А сейчас, зимой, просто приходила иногда –  постоять, помолчать, мысленно попросить прощения и сказать “спасибо”. За все –  за то, что ей было куда бежать, за то, что кто-то понял, почувствовал, что с ней происходит, а главное – просто за то, что у нее была такая бабушка.

В тот раз она тоже шла с кладбища. И уже за оградой ее нагнала бабка Зинка –  к мужу, видимо, на могилу ходила. С соседкой она была тогда знакома шапочно.

– Ой, Зинка, а ты к Зине поди ходила?

“Какое-то огромное количество Зин на квадратный метр”, –  подумалось ей тогда. Покойная бабушка, соседка, она сама… и имя-то сейчас довольно редкое, казалось бы.

– А я к Ваське своему. А нам по пути как раз, вместе пойдем, все веселее.

“Вот уж веселье”, –  с неудовольствием размышляла Зина, но грубить пожилой соседке, конечно, не стала.

– А ты шо, дорогой идти собралась? Та пошли напрямки, через речку, скорее дома будем, холодина-то какая, а ты ще в обход собралась! Смотри, баба Зина плохому не научит, вот тут напрямки и пройдем…

Дорога от кладбища выводила к другому краю станицы, и идти по ней до их улицы и в самом деле было неблизко. А “напрямки” –  это, значит, через “речку”. На самом деле это было озерцо-старица –  река текла здесь когда-то, да потом ушла в сторону. Своего названия у продолговатого водоема, где купалась местная детвора летом, не было, и называли его все просто “речкой”. Был через нее и мост –  но тоже в стороне.

“Речка” замерзала далеко не каждую зиму –  здесь, на юге, зимы нечасто выдавались морозными. Но эта зима оказалась настоящей, хоть и недолгой  –  со снегом и даже метелями, озерцо застыло, и дети катались по нему на коньках, а когда его заносило снегом –  в нем протаптывали тропинки.

Сама Зина ни за что не пошла бы через “речку” –  все-таки февраль, снег стал ноздреватым местами, солнце нет-нет да показывается, и не столько холодно уже, сколько промозгло и ветрено. Хотя дети вон играют на той стороне. В любом случае ей просто не пришло бы в голову спрямлять путь таким образом.

Но ведь не отпускать же старушку одну? Пожилой человек, поскользнется еще, сама не встанет. А отговорить бабку Зинку, если она все для себя решила –  задача практически невыполнимая.

Вот и пошли они “через речку” –  бодро семенящая бабка Зинка и покорно-уныло бредущая за ней  Зина.

Наверное, в какой-то момент она все же слегка отстала –  и именно поэтому не успела подхватить соседку под локоть. Нога старушки вдруг поехала, и та, не сумев удержать равновесие, плюхнулась об лед всем весом. И тот треснул.

Когда Зина потом вспоминала об этом, ей казалось, что все происходило как в замедленной съемке:  вот старуха медленно-медленно едет, как-то нелепо вскинув одну ногу и взмахнув руками, вот ударяется задом об лед, вот змеится по белесой поверхности льда трещина… но на самом деле все случилось очень быстро. Пара секунд –  и вот бабка Зинка, склочная и приставучая старуха-соседка, уже в ледяной полынье, пытается крикнуть, но хрипит почему-то, заполошно хватаясь руками за края полыньи и отламывая все новые куски льда –  какой же он, оказывается, тонкий! –  а вот трещина уже бежит ей, Зине, под ноги.

Единственное, что она сделала тогда вполне сознательно –  это отбросила подальше в сторону свою сумку. А дальше были уже, кажется, чистые инстинкты: тонет человек –  надо спасать. Она упала на живот, протянув руку, и бабка Зинка схватилась за нее. Резко рванув на себя и в сторону, девушка выдернула старуху из полыньи, как репку из грядки, и практически швырнула в сторону –  и откуда только силы взялись? –  следом за сумкой, так что бабка проехалась немного по льду на животе.

Вот только от резкого движения проломился наконец лед под ней самой –  и теперь в резко выросшей полынье барахталась уже Зина, безуспешно пытаясь зацепиться за твердый край. Мгновенный шок от погружения в ледяную воду сковал сознание, все тело будто прошили ледяные иголки, ноги моментально свело судорогой, а пальцы рук отказывались сгибаться и соскальзывали. Резко потяжелевшая шуба превратилась в тяжелые путы, сковывающие движения и тянущие вниз.

“Вот и все, –  мелькнуло в голове. –  Как глупо”. Бабка Зинка, конечно, ничем не сможет ей помочь, хоть бы сама оклемалась после такого, а вызвать она никого, конечно, не успеет.

“Ну и ладно, –  пальцы снова соскользнули, –  может, так и лучше”.

А потом ей вдруг будто наяву пригрезился жалобный мяв. Котангенс! Как же он тогда? Он не выживет без нее. Некому будет покупать ему особый корм, возить на процедуры… да вообще его, пожалуй, долго никто не найдет там, в запертом доме, и умирать он будет медленно и мучительно…

И Зина тогда со всей ясностью осознала: она не имеет права так поступить с Котангенсом. Просто потому что он ей –  верит. Он сейчас там, дома. Ждет. И она не может его обмануть. Потому что так нельзя поступать с теми, кто нам верит. Потому что у него и для него больше нет никого.

Как она выбралась из той полыньи –  она сама потом не смогла бы объяснить или хотя бы ясно вспомнить. Следующим четким воспоминанием было то, как она негнущимися деревянными руками ищет в своей сумке телефон, а рядом стонет бабка Зинка.

Первая внятная мысль была о том, что она не знает, как вызывать скорую с мобильного. А вторая –  что скорую, наверное, и не надо, здесь она едет, случается, по часу.

Повезло –  последним набранным номером был телефон коллеги, немолодого химика, который, охнув, тут же растолкал зятя и уже через пятнадцать минут загружал обеих мокрых ооченевших женщин в зятеву машину. Еще через десять минут они были в местной амбулатории.

Соседка оказалась на редкость крепкой старухой –  уже пару недель спустя Зина видела ее все так же бодро семенящей по переулку и слышала, как та в очередной раз на всю улицу обсуждает и осуждает кого-то. Сама Зина тогда слегла с воспалением легких и общим обморожением –  но от госпитализации отказалась, лечилась дома. Бабка Зинка регулярно отправляла к ней невестку –  то с лекарствами, то с тарелкой горячего борща.

И все то время, пока Зина ходила в туалет по стенке и кашляла так, что казалось, скоро выплюнет легкие, Котангенс не отходил от нее. Он спал у нее на груди, щекотал лицо огромными усами, и первым, что она видела каждый раз, когда просыпалась, были оранжевые кошачьи глаза. “А ведь ты снова меня спас, рыжий”, –  думала она тогда.

***

– Забудешь такое… и шо?

– А то, что, похоже, мы должны были умереть тогда. Ну, мне так кажется. Котангенс меня на мысль натолкнул. Мы должны были умереть одновременно, в той полынье, и здесь, в этом мире, вскоре родились девочки… которыми мы должны были стать. А мой кот – он был не слишком здоров, и без меня он тоже, наверное, не выжил бы… а может, он должен был погибнуть еще раньше, это случилось бы, если бы я его не нашла. И здесь вылупился детеныш дракона, которым должен был стать он. Вот только мы не умерли, и Котангенс тоже. И получились девочки… лишенные души. Они здесь росли, а мы, их души, продолжали жить те свои жизни. Мы оказались связаны каким-то образом, и второй раз снова умерли вместе –  на этот раз действительно умерли. И наши души притянуло в те самые тела, что родились для них еще четырнадцать лет назад.

– Ой, наворотила… ну и шо это все значит?

– А значит это –  как минимум то, что мы с тобой не занимали ничьи тела. Не умирали здесь никакие девочки, –  эта мысль до сих пор мучила, и теперь Зина наконец смогла вздохнуть спокойно: она именно на своем месте, и можно действительно перевернуть страницу. –  Это наши тела и есть, понимаешь? По праву наши. И жизнь –  наша. Просто следующая. И мы на самом деле в этой жизни –  сестры. Мы на самом деле дочери своих родителей, этих родителей, просто мы… припозднились. Зато у нас теперь есть бонус –  память прошлой жизни и все знания и опыт из нее.

– Ну и шо нам с ними делать теперь?

– Теперь? –  Зина улыбнулась в темноту. –  Я думаю… жить. А знания никогда не бывают лишними, это я тебе как педагог говорю. Все, что мы должны были узнать за эти годы здесь, мы быстро наверстаем. Зато у нас за плечами –  не четырнадцать тепличных лет, а много больше. Да мы с тобой еще тут еще все вверх дном перевернем!

Глава седьмая. О сложностях размножения магов и воспитания драконов

– Итак, юные тиссе, сегодняшний наш урок посвящен природе магии в целом и родовым дарам Виленто в частности. Но начать придется издалека –  с древней истории мира и даже с той ее части, что известна лишь по легендам.

Старичок-учитель поправил круглые очки, назидательно подняв палец.

– Лучше бы учили нас уже этой вашей магии, –  недовольно буркнула Ада.

– Обращаться с даром вас будут учить члены вашей семьи –  никто другой этого не сможет сделать. Но сначала вам потребуется теоретический базис –  и я попросил бы отнестись к этому со всем вниманием, юная тиссе!

Ада протяжно застонала и уронила голову на свою парту.

Под учебный класс им оборудовали одну из комнат в угловой башне. Собственно, стоило Иде заикнуться, что она хотела бы жить в башне, как счастливый успехами дочерей отец радостно отдал им всю башню целиком. На первом этаже в ней располагался холл с винтовой лестницей, на втором –  служебные помещения, на третьем –  учебный класс и комната прислуги. Каждой из сестер досталось по комнате с личной ванной на четвертом этаже, под самой крышей. К счастью, башня была скорее декоративной и вряд ли служила когда-нибудь в оборонительных целях, а потому и окон в комнатах хватало –  стрельчатых, высоких и узких, зато расположенных часто, а верхний этаж вдобавок опоясывал неширокий балкон с витыми перилами.

А еще все по той же винтовой лестнице можно было попасть на крышу башни, огражденную широкими каменными зубцами. Там не было ничего, кроме ветра и солнца, зато оттуда открывался замечательный вид на островерхие крыши городка в долине и горы вокруг. И обе девочки полюбили туда ходить в свободное время –  просто поваляться на расстеленных пледах, глядя в небо, обсудить прошедший день или помечтать.

А иногда и поплакать –  например, когда Зинка, вдруг осознав, что все это –  навсегда, поняла, что внукам и правнуку ее теперь расти без ее неусыпного надзора, что младший сын-непутеха теперь наверняка запьет, а курва-невестка так и не научилась печь его любимые пироги. Пока Зинка, захлебываясь, говорила о внуках, ее новоявленная сестра думала о собственной семье и о том, что мама, как бы мало ни было между ними понимания, все же точно не заслужила того, чтобы хоронить дочь. И как жаль, что они так и не поговорили по душам. Да и с отчимом стоило бы все же поговорить по-человечески. Ведь он действительно любил ее маму и делал ее счастливой, а это уже совсем немало. И уже поэтому она, Зина, была ему благодарна. Кончилось дело тем, что сестры Виленто от души проревели весь вечер, обнявшись на крыше, цепляясь друг за друга и взахлеб рассказывая о своих родных, оставленных в ином мире и в другой жизни. И от этого почему-то обеим становилось легче.

Однако большая часть их времени по-прежнему была занята учебой, и сейчас им предстоял целый бесконечный урок с тэром Сейло –  самым занудным из всех нанятых тиссом Виленто учителей. Зато, по словам отца, он был одним из виднейших специалистов по истории магических родов, даром что сам магией не обладал. В глубине души Ида считала, что лучше бы тэр Сейло был чуть менее видным специалистом, зато обладал хоть толикой педагогического таланта. Может быть, тогда Ада не норовила бы заснуть на каждом его уроке.

– Итак, согласно легендам, наш мир создали трое древних богов, ныне предположительно покинувших нас: Тейн, Лагос и Римейя. Римейя приходилась супругой Тейну и сестрой Лагосу. Последний создал расу ритхов, живущих на небесных островах, и наделил их магией. Их было немного, и дети среди них рождались редко, зато и жизнь у них была долгая. Римейя и Тейн создали людей –  сначала как немагическую расу. Зато люди быстро плодились и расселялись по островам. Ритхи всегда относились к ним свысока, считая немногим умнее животных.

В конце концов, обидевшись за своих созданий, Римейя решила наделить людей магией. Чтобы не нарушать баланса в мире, она одарила силами лишь немногих избранных, дав каждому из них свой особенный дар, который он мог передать потомкам.

Однако, как оказалось, у этого подарка была и оборотная сторона. Если обычные люди могли производить на свет сколько угодно детей, то у магов возникли с этим определенные сложности. Для рождения ребенка им необходимо провести особый ритуал при заключении брака –  ритуал, включающий одного из супругов в род другого. Детям передается только магия этого рода.

В семье магов рождается, как правило, не более двоих детей. Родовой дар –  так называемый дар старшей крови –  передается ребенку, появившемуся на свет первым.

– Тэр Сейло, –  прервала лекцию Ида. –  А если рождаются двойняшки? Они же развиваются одновременно.

– Это не имеет значения. О генетике в магических родах мы с вами можем поговорить позднее факультативно, если пожелаете. Двойни, кстати, в магических родах рождаются часто, а вот близнецы –  не чаще, чем у обычных людей. Старший дар крови в любом случае наследует только один ребенок, тот, что первым родился. В каждой магической семье есть один старший дар крови, сила которого зависит от древности рода, и несколько более слабых младших даров. Второй ребенок получает один из младших даров –  вывести закономерность, по которой может выпасть тот или иной дар, до сих пор никому не удалось…

– То есть дар моей сестры, как я понимаю, известен, а мой –  лотерея?

– Можно сказать и так.

– А какой у меня дар? –  встрепенулась Ада.

– Старший дар крови рода Виленто –  управление потоками газов, –  тэр Сейло даже не обратил внимания, как разочарованно вытянулось лицо Ады, а вот Ида мысленно усмехнулась. Ну да, это тебе не волшебная палочка. –  Вообще-то любых газов, но наибольшее практическое применение находит, конечно же, управление потоками воздуха как самой распространенной смеси газов. Поэтому чаще всего для простоты ваш дар называют магией ветра, или воздуха. Учитывая родовую силу, потенциально вы можете вызывать ветер или даже бурю, менять погоду, переносить большие массы по воздуху… словом, применений у вашего дара множество.

Ада-Зинка проснулась окончательно, глаза ее наконец загорелись.

– А шоб там суп сам сварился или полы помылись?

Ида тихонько хрюкнула к кулак.

– Ээээ, –  тэр Сейло слегка поперхнулся. –  Боюсь, насчет супа… хотя вы можете направленным воздействием воздуха вымести, скажем, пыль из своей комнаты.

– О! Вот это дело, это я понимаю. А когда мне покажут, как для этого руками махать? Или это говорить шо-то надо?

– Кх-хм. Как я уже говорил, обучать родовой магии вас будут члены вашей семьи. В данном случае –  как я понимаю, ваш дядюшка, когда вернется из очередного рейса. Сейчас же я бы хотел продолжить нашу лекцию…

– Уууу… –  Ада снова уронила голову на парту. Впрочем, тэр Сейло все равно этого, кажется не заметил или не обратил никакого внимания.

– Итак, передать потомкам старший дар крови может любой из двоих детей семьи, независимо от пола и старшинства –  но для этого он должен принять супруга в свой род. И поэтому же второй должен войти в род супруга –  чтобы как можно больше магических семей имели возможность передать потомкам свое наследие. Если маг младшей крови входит в чужой род, он берет фамилию супруга. Если маг старшей крови входит в чужой род, он берет двойную фамилию: первая говорит о даре, которым владеет он сам, вторая –  о даре, который наследуют его дети. Например, ваш дядюшка, старший брат вашего отца, будучи сам магом старшей крови рода Виленто, вошел в семью своей жены –  Аганти, и носит фамилию Виленто Аганти. В то же время ваши родители оба являются магами младшей крови своих родов. Однако тиссе Тория вошла в семью супруга, и именно они передали своим детям дары рода Виленто.

Кстати, из-за особенностей наследования дара у магов мужчины входят в род жен так же часто, как и наоборот. У тех же ритхов общество патриархально, и у них всегда жена берет фамилию мужа. Полагаю, это можно считать своего рода наследием их создателя Лагоса, который и жены не имел, и сестру-то не слишком уважал, а поговаривают, что и вовсе был женоненавистником… Впрочем, вам беспокоиться не о чем. Вы –  наследницы одного из человеческих Первых родов. Кхм. Так о чем это я.

Из-за того, что наследие предков передает лишь один из двоих детей, роды иногда прерываются. Скажем, один из детей уже вступил в брак, войдя в род супруга, а второй погиб, или вдруг по какой-то причине погибли оба  –  в этом случае родовой дар угасает, даже если у их родителей все-таки появится третий ребенок.

Третий ребенок в семье магов –  большая редкость, и он не наследует и не может передавать старший дар крови своих родителей. Он получает один из младших даров и передает его своим детям, основывая новый магический род. В его потомках новый старший дар крови усиливается –  но все же не до силы изначальных даров.

Так магические роды постепенно обновляются –  одни угасают, другие появляются благодаря редким третьим детям семей, и так магия людей, увы, со временем ослабевает. Первых родов, наделенных изначальной магией, осталось к настоящему времени всего четыре, включая род Виленто и королевский род.

– Так это мы завидные невесты теперь? –  снова оживилась Ада.

– О да. Так о чем это я… Ах да! Сегодня ритхи и люди сотрудничают по многим направлениям, между нашими государствами приняты соглашения о научном, торговом, транспортном и ином сотрудничестве…

– Тэр Сейло! –  Зинаида когда-то сама терпеть не могла, если ученики прерывали ее на полуслове. Впрочем, зато она любила любознательных учеников, задающих вопросы. А тэр Сейло все равно то и дело теряет нить собственного повествования. –  Скажите, а какая магия у ритхов?

– Хммм… видите ли, хотя мы сосуществуем и даже сотрудничаем много столетий, мы все еще далеко не все знаем о ритхах. Они умеют хранить свои тайны. Могу рассказать лишь то, что известно доподлинно. Прежде всего, как я уже сказал, в отличие от людей, ритхов мало и маги они все поголовно. При этом, если человеческие маги обладают каждый своим уникальным родовым даром, магия всех ритхов, насколько можно судить, одинакова. Известно, что они владеют неким пространственным даром и способны в мгновение ока перемещаться между своими островами. Однако почему-то не между всеми и по желанию, а только по определенным маршрутам. Возможно, в данном случае речь идет не о магии, а о некой технологии, секрет которой они не раскрывают людям. Также они владеют магией, сходной с родовым даром Виленто –  управление большими потоками воздуха. При этом движение каких-либо иных газов, а также тонкие манипуляции с воздухом им, в отличие от ваших родственников, недоступны…

Познавательная речь тэра Сейло снова была прервана самым непочтительным образом –  и на сей раз, кажется, безнадежно. Потому что в распахнутую с грохотом дверь классной комнаты фурией ворвалась растрепанная хозяйка дома в заляпанном маслом комбинезоне.

– Ида! –  завопила она с порога. –  Немедленно угомони своего питомца! Он разгромил мою мастерскую и пожевал моего ученика! Это уже переходит все границы!

– Кей жив? –  побледневшая Ида резко вскочила со своего места, опрокинув стул.

– Да! Он его выплюнул!

*

– Он его выплюнул! А потом снова поймал!

Все три тиссе Виленто небольшим торнадо неслись к выходу во внутренний двор, где располагались хозпостройки. Ада, конечно, тоже не могла остаться в стороне от такого действа –  поскольку полагала, что никакое безобразие не может обойтись без ее присутствия, а то и участия. Иначе кто же потом будет в красках живописать о происшедшем слугам и отцу семейства? Иде иногда казалось, что сестренка так рьяно взялась за освоение нового языка специально, чтобы получить наконец возможность снова заняться любимым делом –  сплетнями. Впрочем, чем бы она ни руководствовалась, это оказалось очень полезно.

Что в новом мире безусловно понравилось Зинаиде, так это то, что аристократы (читай –  маги) здесь вовсе не бездельничали с утра до ночи, развлекаясь только балами и визитами. Собственно, авторитет и значимость аристократии держались именно на ее несомненной полезности обществу. Маги, как мужчины, так и женщины, обязательно получали профессию, чаще всего –  соответствующую их способностям, и усердно трудились на благо этого самого общества.

Так, тиссе Тория Виленто, по рождению маг младшей крови из не самого высокого провинциального рода, была увлеченным механиком-изобретателем. Может, и не самая престижная профессия для тиссе, но ей она нравилась, да и оплачивалась очень неплохо, учитывая, что специалистов ее уровня не так уж много. Да что там говорить, если конструкция современных автомобилей разрабатывалась при ее участии! Семейный автомобиль Виленто, к слову, был последней модели –  в точности на таком же совершал инспекционные выезды лично его величество.

Малознакомые люди с трудом могли представить себе гаечный ключ в руках нежной и хрупкой тиссе Тории с ее локонами, лентами и любовью к платьям с оборками, которые она носила всегда, когда не торчала в своей мастерской. Однако за работой она преображалась полностью: воздушное создание превращалось в увлеченного изобретателя в замурзанном комбинезоне и с горящими фанатичным огнем глазами.

В свою святая святых она мало кого допускала, а уж ключ от мастерской, кроме нее, был только у Кея,  мальчишки из бедного квартала, который сразу после окончания младшей школы явился устраиваться в дом Виленто на любую работу –  посыльным, рабочим, лакеем, да хоть дворником, лишь бы иметь надежду когда-нибудь при случае напроситься в ученики к знаменитой тиссе Тории. Надежда оправдалась, случай выпал, и сейчас Кей не только выполнял в семье обязанности посыльного и водителя, но и помогал в мастерской своего кумира.

Впрочем, дракону ключей все равно не требовалось. “Года через четыре, говоришь, прилетит, да, Мальвин? Чтоб тебе икалось там, умник, с твоими прогнозами!” –  думала Ида уже не раз. Котангенс разыскал ее уже через неделю после памятного пикника, и с тех пор наведывался регулярно. Надо же навещать любимую хозяйку, а то заскучает еще! Как же она –  совсем без котика!

Поначалу он приземлялся целенаправленно –  прямиком на крышу “девичьей башни”, но, как оказалось, там дракономать находила его слишком быстро. Ида сильно подозревала, что Котька, проведав хозяйку,  и добровольно бы возвращался в родное гнездо –  дурак он, что ли, насовсем улетать из места, где кормят! Но мать ему досталась особо ответственная, так что все его визиты неизменно завершались одинаково быстро и бесславно: гордый юный дракон был уносим домой за шкварник.

В последнее время при каждом прилете дракоша изобретал всевозможные способы спрятаться в ожидании хозяйки. Способы были разной степени успешности и разрушительности. Например, когда он незатейливо укрылся в тени башни, был обнаружен своей матерью моментально. Зато однажды он замечательно спрятался в гараже –  к счастью, достаточно большом и пустовавшем на тот момент, поскольку отец семейства как раз уезжал по делам. Правда, ворота в гараж дракоша вынес, зато отлично успел пообщаться с хозяйкой, ради такого случая специально добывшей грабли для чесания пуза. Мать нашла его тогда только по повалившему из гаража дыму, когда дракотик, забывшись, разурчался.

На этот раз у Котьки оказалось игривое настроение. Он нашел себе замечательную мышку! Ну и что, что “мышка” размером с хозяйку! Зато ему как раз по росту. Ну, почти. Да еще спряталась эта “мышка” в такой прекрасной коробочке, где совершенно точно может поместиться и небольшой симпатичный дракон!

Рассудив таким образом, дракоша радостно запрыгнул в мастерскую, попутно снеся изрядную часть стены (а нечего делать такие маленькие двери!), и принялся мышковать.

Жаль, что такая хорошая хозяйка иногда ну совершенно ничего не понимает! Пришла и опять все навеки испортила!

– А ну брось каку! –  завопила Ида, влетев в мастерскую. Кей свисал из пасти Котангенса, и на лице мальчишки была написана полная покорность судьбе. Ну как –  свисал… Честно говоря, для такого маленького дракона целый человек –  дичь все-таки крупноватая, так что ноги его стояли на полу, а руки касались пола. Впрочем, Котангенс всегда был оптимистом. –  Живо брось, я сказала!

Дракон отпрыгнул, недовольно мотнув хвостом и сбив им какую-то конструкцию. Свою добычу он при этом из зубов так и не выпустил. Ой-ой… лучше вообще не осматриваться по сторонам слишком внимательно. “Не злил бы ты, дракотик, ну… хотя бы мою маму, с твоей-то и так все понятно!” –  пронеслось в голове.

– Ну все… –  Ида решительно уперла руки в бока и пошла прямо на питомца с самым грозным видом. Тот еще немного попятился, уперся в угол и снес какие-то полки. Однако неумолимая судьба, она же драгоценная хозяйка, настигла-таки его и вцепилась руками прямо в пасть, пытаясь силой разжать зубы. Конечно, воспротивься дракон всерьез, ей бы это не удалось. Но ведь надо же еще и не повредить “мышку”!

С тяжким печальным вздохом дракон распахнул-таки пасть и обиженно отвернулся. Кей рухнул на четвереньки и, не меняя позы, шустро сиганул в сторону.

– Цел? –  не оборачиваясь к нему, поинтересовалась Ида.

– Местами, –  буркнул тот. Девушка пожала плечами: ходит, разговаривает, кровью не истекает –  скорее всего, жить будет. Вообще-то ему крупно повезло, что Котангенс даже в бытность котом, когда ловил мышей, предпочитал с ними играть, а не есть. А когда они, утомившись играми, тихо подыхали от отчаяния, страшно изумлялся, но трупики хозяйственно приносил в дом –  вдруг хозяйке понравится?

– И не смей тянуть в рот что попало!  –  грозно обратилась она к питомцу, –  хорошие драконы так себя не ведут!

Котангенс и котом-то был весьма неглупым, а драконы, как Ида уже знала, и вовсе полуразумны. Так что ее Котька неизбежно будет еще расти и умнеть, хотя она не сомневалась, что он и сейчас отлично ее понимает. Вон, пыхтит оскорбленно и ничуть, паразит, не раскаивается в учиненном беспределе. Хорошо хоть, что в целом воспитание этого дитятка взяла на себя драконья мать. Но раз уж они связаны, придется дракошке учиться еще и взаимодействовать с другими людьми в своем новом качестве. Как то: не рушить дома, не жевать людей… ну, для начала освоить бы хоть это. И это задача уж целиком ее, Идина.

– Ррыы, –  интеллигентно сказали у двери, и Ада, Тория и Кей, столпившиеся у входа, шарахнулись в стороны. В развороченный проем заглядывала одним глазом некстати помянутая драконья мать, деликатно топчась и задрав хвост, чтобы не задеть другие постройки.

Надо сказать, драконица в целом вела себя на диво воспитанно: никогда ничего не рушила и не пугала людей намеренно (впрочем, они от нее разбегались самостоятельно). Даже когда однажды детеныш забрался в сад и спрятался под деревьями, она, вытянув до предела шею, обидно извлекла оттуда чадушко за хвост, но ни одной ветки не сломала.

– Ага! –  обрадовалась Ида, чей праведный гнев и педагогический порыв еще не иссякли. Кроме того, она искренне полагала, что сейчас лучше пообщаться с драконьей матерью, чем с собственной, учитывая, во что превратилась мастерская. –  Тебя-то мне и надо!

Ничтоже сумняшеся она так стремительно выскочила из мастерской, что драконица вынуждена была слегка попятиться.

– Ты что там себе думаешь! –  бушевала Ида. –  Думаешь, запретишь ребенку играть и он все бросит? Все равно он сюда летает! И никто его здесь не обидит! Я не позволю! А из-за того, что он тебя боится, он делает глупости! Дай ребенку немного свободы, он сам вернется! Достала ты его со своей гиперопекой, неясно, что ли? А потом у таких строгих мамаш детишки первыми курить начинают!

Драконица внимательно слушала, наклонив голову, и морда ее вытягивалась все больше.

– Ррраур! –  рыкнула она наконец, когда ее терпение все же лопнуло, но тут же захлопнула пасть, поскольку из нее немедленно вырвался язычок пламени.

Ида, сообразив, что мастерская тиссе Тории только что была спасена от сожжения исключительно волевым порывом и добротой драконицы, тут же сбавила обороты.

– Ну… может, ты лучше возьмешь безобразие под контроль? Будешь прилетать с ним вместе и наблюдать. А потом вместе будете возвращаться. Все под твоим надзором… а? –  уже почти просительно заключила она.

Драконица помолчала –  Ида могла бы поклясться, что практически видит, как мысль ворочается в ее огромной башке, – тяжко вздохнула, став в этот момент до удивления похожей на собственного непутевого сыночка, проворчала что-то и, присев, вспорхнула с места на башню.

– Ээээ… ну… кхе-кхе, –  пришлось отплеваться от тучи поднятой во дворе пыли, –  кажется, мы договорились?..

– Да, –  мрачно произнесла из-за ее плеча тиссе Тория, глядя на верхушку башни, над зубцами которой маячила огромная шипастая голова, –  и, чувствую, прислугу нам скоро придется набирать заново, наверняка половина нынешней прямо сейчас пакует чемоданы. А еще нам придется искать на восстановление мастерской плотников с крепкими нервами.

Она оглянулась на физиономию дракоши, торчащую в разрушенном дверном проеме с самым виноватым видом, и расстроенно махнула рукой. И тогда Котангенс сделал практически невероятную вещь: он, который и будучи котом не позволял себя трогать никому, кроме хозяйки, ткнулся лобастой башкой в живот тиссе Тории. И та, опешив лишь на мгновение, вдруг почесала его за ухом.

Глава восьмая. Ветер у нас в крови

До освоения магии добрались только год спустя –  как выяснилось, для этого нужен был не только неуловимый дядюшка, вечно пропадавший в рейсах, но и кое-какие знания из местного школьного курса. В школе здесь учились до пятнадцати лет, и близнецы Виленто по понятным причинам ее пропустили. А одним из ключевых предметов в образовании будущих магов считалась… математика.

Ида ликовала: что бы там ни было с ее “лотерейным” магическим даром, в случае чего она всегда сможет вернуться к прежней профессии! Обучение давалось ей не просто легко –  по сути, стоило только освоить новую систему знаков, и она начала с удовольствием узнавать знакомые формулы. Подпортила ей радость только реакция учителя, тэра Винзо, на ее успехи: он искренне считал ученицу математическим гением. Было неловко –  она-то знала, что далеко не гений, просто закончила мехмат с красным дипломом, и стыдно было бы, если б с ее опытом преподавания начала путаться в задачках школьного уровня…

А вот Ада к математике оказалась неспособна абсолютно. Все, что учила когда-то в школе в прошлой жизни, она, конечно, забыла давным-давно за ненадобностью. Хуже того: она не слишком хотела изучать этот предмет. И бесполезно ей было объяснять, что для работы с собственным даром ей понадобится даже не элементарная математика, а высшая магоматика. Она злилась, ругалась, кричала, что у нее столько мозгов нет и что вообще она уж лучше как-нибудь тряпкой пыль вытрет. Впрочем, уроки она дисциплинированно отсиживала, и оставалось надеяться, что запоминает и усваивает хоть что-то.

А вот “физкультура”, как они называли между собой гимнастический занятия, не доставляла особого удовольствия ни одной из сестер. Однако когда они полностью восстановили нормальную физическую форму, таких занятий стало не меньше, а больше, как ни жаловалась Ада на усталость, а Ида –  на бесполезную потерю времени. В этом вопросе их отец оказался непреклонен.

А потом в дом ворвался дядюшка Джемайя, принеся с собой запах крепкого табака и ветер дальних странствий.

Явился он во время ужина, так что вся семья как  раз собралась в столовой, мирно обсуждая очередной прошедший день. Девочки делились успехами в учебе. Тиссе Тория толковала о каком-то изобретении. Тисс Тристобаль, как обычно, отвечал на вопросы о своей работе уклончиво, рассказывая только о самых безобидных делах. Он занимал пост “смотрящего острова” –  как поняла Ида, нечто среднее между наместником и начальником полиции, при этом не гнушался сам периодически участвовать в полицейских расследованиях. Его дар младшей крови –  способность к химическому анализу веществ “на глаз”  –  немало помогал в этом: не раз именно глава полицейской службы моментально по одному следу выяснял, откуда принесена грязь с подошвы преступника, или мгновенно определял, принадлежит ли предполагаемой жертве кровь на месте преступления. Но дома он говорил о работе так, будто состояла она из одних курьезов и забавных случаев.

А потом появился этот огромный незнакомец, высоченный и здоровенный, и без всяких усилий просто отодвинул лакея, собравшегося доложить хозяевам о госте. Был он загорел, растрепан, одет в какую-то форму с нашивками, отличался широким располагающим лицом, а еще сиял невероятно обаятельной улыбкой.

Едва увидев этого человека, тиссе Тория прервалась на полуслове, взвизгнула, вскочила и буквально налетела на мужчину, который тут же радостно подхватил ее в свои медвежьи объятия.

– Тория! –  громогласно взревел он, –  как же я рад тебя видеть, дорогая невестка!

Тисс Тристобаль, тоже поднявшийся с радостной улыбкой, подошел лишь секундой позже. Гость, тут же отпустив его жену, протянул свою огромную лапу, и мужчины пожали друг другу руки, а затем и обнялись.

– Привет, Трис! Ну, так где тут мои племяшки? Говорят, они наконец перестали валять дурака и взялись за ум?

Ида и Ада, изумленно наблюдавшие эту сцену бурного приветствия, переглянулись и встали.

– Вижу-вижу, растете красавицами, как ваша матушка! Даже не стану гадать, кто из вас кто… Не желаете ли наконец обнять своего дядю?

Вопреки собственным словам он самостоятельно одним широким шагом приблизился к девочкам и сгреб в объятия обеих сразу –  да так, что, кажется, хрустнули косточки, и обе одновременно придушенно пискнули.

– Все же будет кому передавать наше дело… никто уж не чаял.

О дядюшке Джемайе, капитане дирижабля дальнего следования, девочки слышали уже не раз. Разве что никто не упоминал, что он такой огромный и шумный.

В мире, где люди жили на разбросанных по океану крошечных островках, а сам океан был заселен агрессивными чудовищами, делавшими мореплавание практически невозможным, все профессии, связанные с авиацией, ценились особенно высоко. Аппараты, управляемые магами ветра, летали быстрее всех, никогда не сбивались с курса и не разбивались. Так что маги старшей крови рода Виленто традиционно получали одну из самых уважаемых и востребованных профессий –  они становились пилотами дирижаблей. По умолчанию, кстати, предполагалось, что по стопам предков пойдет и Ада. Правда, обе сестры пока относились к этой перспективе с тихим ужасом, воображая себе, что она напилотирует.

Тисс Джемайя Виленто Аганти относился к той породе людей, что неизменно излучают оптимизм и жизнелюбие, что бы ни происходило вокруг. И не улыбаться в ответ на его широченную улыбку, слушая его рассказы о рейсах, было невозможно. Равно как и обижаться на его добродушное подтрунивание над всеми вокруг.

Ужин прошел в возбужденно-приподнятом настроении, которое умел создавать дядюшка Джемайя одним своим присутствием.

Только Ада, необычно молчаливая в этот вечер, почему-то слушала его рассказы о полетах, все мрачнея.

А дядюшка все шутил, сам же восторженно и громогласно хохотал и регулярно давал советы Аде –  на времена, когда она пойдет учиться в академию, и более отдаленные –  когда станет его коллегой.

И в конце концов она не выдержала.

– Я не буду пилотом! –  прервала она очередной рассказ, и на пару секунд в столовой повисла тишина. –  Не хочу я водить эти ваши дирижабли!

– Ты не хочешь летать? –  дядюшка Джемайя спросил это с таким недоумением, как будто не хотеть летать –  это что-то вроде болезни. И улыбка впервые за весь вечер сползла с его лица.

– Не хочу! –  упрямо повторила она. –  Меня шо, заставят?

– Да нет… –  как-то до странности тихо и слегка растерянно проговорил дядя.

– Дочь, –  очень серьезно начал тисс Тристобаль, –  если ты всерьез… В нашем роду старшие дети всегда заканчивали Облачную академию –  и всегда пилотировали дирижабли. И мы были бы, конечно, счастливы, если бы ты выбрала эту профессию. И очень гордились тобой. Но если ты выберешь другую судьбу…

– Мы в любом случае будем тобой гордиться, –  решительно вмешалась тиссе Тория. –  Что бы ты ни решила!

Тисс Тристобаль серьезно кивнул.

– Так, –  дядя Джемайя решительно встал, уперевшись в стол руками. –  Я предлагаю пока отложить этот разговор. Мы поговорим об этом завтра. Может, быть завтра… что-то да изменится.

*

– У меня тетка была, –  сестры Виленто сидели на кровати Ады в ее комнате, но Ада отвернулась и смотрела в окно. –  Там. Ночная ведьма.

На мгновение Иде показалось, что сестра заговаривается, но уже спустя секунду она поняла, что Ада имела в виду.

– Героиня… я ее почти не помню, малая была. Помню, гордилась тетей-героиней. Ей все гордились. Они ведь, “ночные ведьмы”, наши края освобождали, знаешь? И Кубань, и Дон, а там до Берлина дошли. Обычные девчонки наши, а как их боялись! Она всю войну прошла, сотни вылетов. Другие потом, кто выжил, возвращались к обычной жизни, кто куда. А она и была летчицей, инструктором. В мирное время уже разбилась. И замуж не успела выйти, жених-то был. Карточка у меня оставалась одна с тетей Галой, сидит она в этом своем самолетике игрушечном, улыбается. Красивая была… я по малолетству-то завидовала даже. Как же, героиня, летчица, красавица. А я коров дою. Только сестрица ее, матушка моя, тоже коров доила да огород копала. Зато мамка замуж вышла, детей родила и дожила до девяноста лет. Знаешь, оно с годами жизнь-то ценить начинаешь… хоть какую ни на есть. Какие б ни были годы –  а все мои, никому б не отдала.

– Ты боишься? –  тихо спросила Ида.

– А то. Знаю, шо дирижабли эти их, магия тут ще, а вот… не хочу я. Как тетка Гала.

Ида вздохнула.

– Ты же слышала   никто заставлять не будет. Расстроятся… ну, что ж делать. Не твое же это явно.

– Не мое, –  закивала Ада.

*

А утро наступило куда раньше, чем кто-нибудь мог бы предположить. Крита, оставшаяся при девочках горничной, энергично трясла ее за плечо.

– Тиссе Ада! Тиссе Ада! Просыпайтесь же! Ну же! Вставайте!

– Что..? –  Ада приподняла голову, сонно моргая.

– Вставайте! Тисс Аганти велел вас непременно разбудить. Он просил, чтобы вы оделись для прогулки, и поскорее. И еще –  накинуть что потеплее.

– Темно же еще! –  за окном едва начало светать. И Ада возмутилась было –  а потом вдруг вспомнила, сколько лет вставала на первых петухах. Разленилась ты, баба Зина, мысленно усмехнулась она самой себе. –  Ох… ладно. Иду разбудили уже?

– А… тисс Аганти велел только вас, –  растерялась Крита.

– Еще чего не хватало! –  рассердилась Ада. –  Живо иди буди ее!

Что бы там ни задумал этот дядюшка –  уговаривать ее, что ли, будет? –  моральная поддержка ей не помешает.