Превращения Арсена Люпена Леблан Морис
– Действительно, – подтвердил Рауль. – Но вот спички, и я заметил огарок свечи на ступеньках лестницы… Одну минуту… я сейчас вернусь.
Он закрыл дверь подвала на ключ, вынул его и ушел, крикнув пленникам:
– Давайте зажигайте все семь рожков канделябра! Вы найдете его под последней плитой, тщательно обмотанным паутиной…
Еще не успев выйти наверх, он услышал, как пятеро друзей яростно колотят в дверь, и подумал, что эта дверь, хлипкая и вдобавок источенная червями, выдержит лишь несколько минут. Но и такой передышки ему было достаточно.
Одним прыжком он вспрыгнул на эспланаду, взял кирку из рук рабочего, побежал к девятой балясине на балюстраде и сбросил с нее каменную вазу. Затем атаковал растрескавшуюся капитель, венчавшую балясину, и она тотчас рассыпалась на куски. Балясина была наполнена смесью земли с галечником, из которой Рауль без труда вытащил проржавевший насквозь металлический стержень, оказавшийся одним из рожков большого литургического канделябра, какие мы видим на некоторых алтарях.
Вокруг Рауля собирались рабочие; глядя на предмет, которым он размахивал, они удивленно вскрикивали. Это была первая находка за все утро.
Сохраняя хладнокровие, Рауль взял металлический стержень и сделал вид, что возвращается к пятерым друзьям. Но как раз в эту минуту из-за дальнего угла замка выбежал Рольвиль, а за ним и остальные с криками:
– Держите вора! Хватайте его!
Рауль нырнул в толпу рабочих и затерялся среди них. Это было глупо – впрочем, как и все его поведение последнее время: ведь если он хотел завоевать доверие барона и его друзей, ему не следовало запирать их в подвале и красть то, что они искали. Но Рауль боролся за Жозефину Бальзамо и не имел другой цели, кроме той, чтобы при случае вручить ей трофей, который он только что завоевал. Поэтому теперь он спасался бегством.
Путь к главным воротам был ему заказан; он обогнул пруд, по дороге увернувшись от двух мужчин, пытавшихся его схватить, и, спасаясь от преследователей, которые с бешеными воплями неслись метрах в двадцати позади него, выбежал в огород, окруженный со всех сторон неприступно высокими стенами.
«Проклятие, – подумал он, – я окружен. Меня загонят, как дичь… Что за невезение!»
С левой стороны огород граничил с деревенской церковью, и церковное кладбище заходило на территорию огорода в виде небольшого огороженного участка, когда-то служившего местом захоронения обитателей Шато-де-Гёр. Он был обнесен массивной решеткой, а вокруг нее тесно росли тисовые деревья. Но в ту самую минуту, когда Рауль мчался вдоль этой ограды, в ней приоткрылась маленькая калитка и чья-то рука, схватив молодого человека за запястье, потянула его за собой; пораженный Рауль только-только успел заметить в темноте женщину, как она сразу же захлопнула калитку прямо перед носом преследователей. Он скорее угадал, чем узнал Жозефину Бальзамо.
– Пойдемте, – сказала она, заходя за тисовые деревья.
В стене была открыта другая калитка, выходящая на сельское кладбище.
Около церкви стояла старомодная обшарпанная берлина[10] – из тех, что уже не встретишь нигде, кроме сельской местности, – запряженная двумя тощими клячами. На козлах сидел кучер с седеющей бородой; из-под синей ливреи выпирала сгорбленная спина. Графиня и Рауль бросились к карете. Никто их не видел.
Она сказала кучеру:
– Леонар, езжай в Люнре, а потом в Дудвиль. Скорее!
Церковь стояла на окраине села, а Люнре находилось в стороне от густонаселенных мест. Дорога постепенно набирала высоту, устремляясь к плоскогорью. Тощие клячи несли ездоков прочь со скоростью чистокровных рысаков, легко берущих горки и накаты ипподрома.
Что же касается берлины, то, несмотря на ее жалкий вид, внутри она оказалась просторной, удобной, защищенной от любопытных взглядов деревянными решетками и так располагала к откровенности, что Рауль тут же упал на колени и дал волю своему любовному восторгу.
Он задыхался от радости. Была ли графиня оскорблена или нет, но он решил, что эта вторая встреча, случившаяся в таких необычных обстоятельствах, да еще после недавней ночи ее чудесного спасения, установила между ними особые отношения, позволяющие миновать несколько этапов и сразу перейти к признанию в любви.
Рауль сделал его одним махом и с такой непосредственностью, что, казалось, обезоружил бы и самую неприступную женщину.
– Вы? Это вы? Какой неожиданный поворот! В тот момент, когда толпа уже готова разорвать меня на части, из темноты возникает Жозефина Бальзамо и тоже приходит мне на помощь! О, как я счастлив и как сильно люблю вас! Люблю уже давным-давно… Целых сто лет! Да, любви во мне хватит на сто лет… Давнишняя любовь – и молодая, как вы… и прекрасная, как вы!.. Невозможно без волнения смотреть на вас! Это радость – и в то же время отчаяние оттого, что невозможно, как бы я ни мечтал, заключить в объятия всю вашу красоту! Выражение вашего взгляда, вашей улыбки – все это так и останется неуловимым…
Вдруг он вздрогнул и прошептал:
– О! Ваши глаза обратились ко мне! Значит, вы не сердитесь на меня? Вы не против того, что я говорю вам о любви?
Она приоткрыла дверцу кареты:
– А если я попрошу вас выйти?
– Я откажусь.
– А если позову на помощь кучера?
– Я убью его.
– А если я выйду сама?
– Я продолжу свое признание, стоя на дороге.
Она рассмеялась:
– Я вижу, у вас на все есть ответ. Оставайтесь. Но хватит безумств! Лучше расскажите мне, что с вами случилось и почему эти люди вас преследовали.
Ликуя, он ответил:
– Да, я вам все расскажу, потому что вы не отвергаете меня… потому что вы принимаете мою любовь.
– Я ничего не принимаю, – возразила она, смеясь. – Вы засыпали меня своими признаниями, хотя совсем меня не знаете.
– Я вас не знаю?!
– Вы едва видели меня ночью, при свете фонаря.
– А днем, до наступления ночи, разве я не видел вас? Разве у меня не было времени любоваться вами на этом отвратительном сборище в Этиговых Плетнях?
Она впервые посмотрела на него серьезно:
– А, вы тоже там были?..
– Да, я был там! – сказал он с веселым задором. – Я был там, и я знаю, кто вы! Дочь Калиостро, я вас знаю! Долой маску! Наполеон I был с вами на «ты»… Вы предали Наполеона Третьего, служили Бисмарку, из-за вас покончил с собой доблестный генерал Буланже! Вы принимаете ванны с эликсиром молодости. Вам сто лет… и я люблю вас.
С ее чистого лба все не сходила тонкая морщинка беспокойства, и она повторила:
– А, вы были там… я так и предполагала. Мерзавцы, как они мучили меня! И вы слышали их ужасные обвинения?
– Я слышал разные глупости! – воскликнул Рауль. – И видел банду фанатиков, которые ненавидят вас, как ненавидят все прекрасное. Однако же это безумие и вздор. Не будем думать о таком сегодня. Я хочу верить в то, что с каждым вашим шагом у вас под ногами распускаются цветы. Я хочу верить в вашу вечную молодость. Хочу верить, что вы бы не умерли, даже если бы я вас не спас. Хочу верить, что я люблю волшебницу и что вы вышли ко мне из ствола тиса.
Ее лицо прояснилось, и она кивнула:
– Чтобы попасть в сад Гёр, я прошла через эту старую калитку, благо ключ от нее торчал в замке, и, зная, что сегодня утром здесь начнут раскопки, была начеку.
– Говорю же вам, это чудо! И разве только оно одно? Уже недели и месяцы, а может, и больше, в этом парке ищут канделябр; а мне, чтобы найти его за несколько минут прямо в гуще толпы на глазах наших противников, понадобилось всего лишь этого захотеть и подумать об удовольствии, которое он вам доставит.
Она была ошеломлена:
– Как? Вы хотите сказать, что… вы нашли?..
– Не сам канделябр, нет, но один из его рожков. Вот он.
Жозефина Бальзамо схватила рожок и впилась в него глазами. Это был округлый, довольно прочный, со слегка гофрированной поверхностью стержень, металлический блеск которого едва пробивался сквозь толстый слой патины. На одном конце, немного сплющенном, блестел крупный фиолетовый камень-кабошон.
– Да-да, – прошептала она. – Никакого сомнения. Рожок был спилен прямо у основания. О, вы и представить не можете, как я вам признательна!..
Рауль в нескольких ярких словах описал свое приключение.
Молодая женщина не могла прийти в себя от изумления:
– Но как вы догадались? Почему вы разрушили именно девятую балясину, а не какую-то другую? Случайность?
– Вовсе нет, – ответил он. – Уверенность. Из двенадцати балясин одиннадцать были установлены раньше конца семнадцатого века. А девятая – позже.
– Откуда вы это знаете?
– Потому что одиннадцать других сложены из кирпичей такого размера, какой не используется уже двести лет, а те, из которых сложена девятая, изготавливаются до сих пор. Значит, девятую разрушили, а потом переделали. Зачем, если не для того, чтобы спрятать в ней этот предмет?
Жозефина Бальзамо долго молчала. А затем медленно произнесла:
– Это невероятно… Никогда бы не подумала, что можно найти ответ таким способом… и так быстро!.. там, где все прочие потерпели неудачу… – И добавила, помолчав: – Просто чудо…
– Чудо любви, – подхватил Рауль.
Берлина неслась с невероятной скоростью, то и дело сворачивая на боковые дороги, держась подальше от деревень. Ни подъемы, ни спуски не уменьшали неистового рвения двух тощих лошаденок. Справа и слева тянулись равнины, при взгляде из окошек кареты похожие на кадры из кинофильма.
– Боманьян был там сегодня? – спросила графиня.
– Нет, – ответил Рауль, – к счастью для него.
– Почему к счастью?
– Потому что я бы его придушил. Ненавижу этого злобного субъекта.
– Я ненавижу его больше вас, – резко ответила она.
– Но вы не всегда его ненавидели, – заметил он, не в силах сдержать ревность.
– Ложь и клевета, – спокойно возразила Жозефина Бальзамо. – Боманьян – хвастун и сумасброд, обуреваемый гордыней; из-за того, что я отвергла его любовь, он желал моей смерти. Все это я тогда и сказала, и ему было нечего возразить.
Охваченный радостным волнением, Рауль вновь упал на колени.
– Ах, как сладко слышать эти слова! – воскликнул он. – Так вы его никогда не любили? Какое облегчение! Действительно, разве такое можно вообразить? «Жозефина Бальзамо теряет голову от Боманьяна!»
Он рассмеялся и захлопал в ладоши.
– Послушайте, я больше не хочу вас так называть. «Жозефина» – неблагозвучное имя. Я буду звать вас Жозиной – вы согласны? Итак, я буду звать вас Жозиной, как звали вас Наполеон и ваша матушка де Богарне. Вы не против? Вы Жозина… моя Жозина…
– Но прежде всего – уважение, – сказала она, улыбаясь его ребячеству. – Я – не ваша Жозина.
– Уважение! Да я преисполнен им! Как! Мы прячемся здесь, в этой темноте… Вы беззащитны, а я склоняюсь перед вами, как перед божеством. И я боюсь! Я дрожу! Даже если бы вы протянули мне руку для поцелуя, я бы все равно не осмелился!..
Глава 6
Полицейские и жандармы
На протяжении всей поездки он неустанно выражал ей свое восхищение. Весьма вероятно, что графиня Калиостро была права, когда избавила его от испытания, не протянув руку для поцелуя. Но, по правде говоря, если он поклялся себе завоевать молодую женщину и твердо решил исполнить эту клятву, то сдержанность и учтивость позволяли ему лишь обольщать ее любовными излияниями.
Слушала ли она его? Иногда да, как слушают ребенка, трогательно признающегося в своей к вам привязанности. А иногда она замыкалась в себе, погружаясь в свои мысли, и это приводило Рауля в замешательство.
В конце концов он воскликнул:
– Ах, поговорите со мной, прошу вас. Я пытаюсь шутить о том, о чем не осмеливаюсь сказать серьезно. Но в глубине души я боюсь вас и сам не знаю, что говорю. Умоляю вас, ответьте. Всего несколько слов, чтобы вернуть меня в реальность.
– Всего несколько слов?
– Да, не более.
– Ну что ж, вот они. Мы сейчас недалеко от железнодорожной станции Дудвиль, и она ждет вас.
Рауль с негодованием скрестил руки на груди:
– А вы?
– Я?
– Да, что с вами будет, когда вы останетесь в одиночестве?
– Боже мой, – ответила она, – ну как-нибудь выйду из положения, как делала это до сих пор.
– Это невозможно! Вам больше не обойтись без меня. Вы вступили в схватку, где моя помощь необходима. Боманьян, Годфруа д’Этиг, принц Аркольский – бандитов так много, и все они мечтают уничтожить вас.
– Они думают, что я умерла.
– Тем более. Если вы умерли, то как полагаете действовать?
– Не беспокойтесь. Я буду действовать так, что они меня не увидят.
– Но ведь гораздо проще действовать через меня! Нет, пожалуйста, – и на этот раз я говорю серьезно! – не отказывайтесь от моей помощи. Есть вещи, которые женщина не может делать в одиночку. Ведь даже одно то, что вы преследуете ту же цель, что эти люди, и воюете с ними, позволило им организовать против вас самый гнусный заговор. Они так составили обвинение и представили такие убедительные… по крайней мере на первый взгляд… доказательства, что на какое-то мгновение я поверил, будто Боманьян обрушил свой праведный гнев на ведьму и преступницу.
Не сердитесь на меня. Как только вы вскинули голову, я сразу понял свою ошибку. Боманьян и его сообщники – просто отвратительные трусливые палачи. В своем достоинстве вы были неизмеримо выше их, и сегодня в моей памяти не осталось и следа от клеветы, которую на вас обрушили. Но вы должны позволить мне помочь вам. Если я обидел вас выражением своих чувств, то обещаю впредь хранить о них молчание. Прошу лишь одного: позвольте мне посвятить вам мою жизнь, как посвящают ее тому, что есть красота и целомудрие!
Она уступила. Городок Дудвиль остался позади. Спустя некоторое время, оказавшись на дороге, ведшей в Ивто[11], берлина въехала в обсаженный буками двор фермы и остановилась.
– Пойдемте, – сказала графиня. – Эта ферма принадлежит славной женщине – матушке Вассёр; ее постоялый двор находится неподалеку, и я нанимала ее кухаркой. Иногда я приезжаю сюда на два-три дня отдохнуть. Мы здесь пообедаем… Леонар, уезжаем через час.
Они вернулись на дорогу. Бальзамо шла вперед легким шагом, словно юная девушка. На ней были серое платье, облегающее в талии, и сиреневая шляпа с бархатными лентами и букетиками фиалок. Рауль д’Андрези шел немного сзади и не сводил с нее глаз.
За первым поворотом показалось небольшое белое здание, крытое соломой, а перед ним – цветущий садик. Они переступили порог и сразу очутились в столовой, которая занимала весь первый этаж.
– Я слышу мужской голос, – сказал Рауль, указывая на одну из боковых дверей.
– Это как раз та комната, где матушка Вассёр подает мне обед. Сейчас она там, вероятно, с какими-то крестьянами.
Не успела она это сказать, как дверь открылась и на пороге появилась женщина преклонных лет в бумазейном фартуке и деревянных башмаках.
При виде Жозефины Бальзамо она как будто испугалась и сразу закрыла за собой дверь, невнятно пробормотав несколько слов.
– Что случилась? – обеспокоенно спросила графиня.
Матушка Вассёр упала на стул и прошептала:
– Уходите… бегите… скорее…
– Но почему? Говорите же! Объяснитесь…
В ответ она с трудом произнесла:
– Полиция… вас ищут… перерыли всю комнату, где я поставила ваши сундуки… послали за жандармами… Бегите, или вы пропали!
Настала очередь графини пошатнуться, и она прислонилась к буфету, почти теряя сознание. Ее глаза встретились с глазами Рауля, и в них было столько мольбы, что он понял: она действительно упала духом и молит его о помощи.
Рауль стоял в недоумении. Наконец он спросил:
– Какое вам дело до жандармов? Они ищут не вас… Что происходит?
– Нет-нет, – возразила матушка Вассёр, – они ищут именно ее… бегите…
Сильно побледнев и еще не успев осознать истинное значение этой сцены, о трагической подоплеке которой он догадывался, Рауль схватил графиню за руку, потащил к выходу и вытолкнул наружу.
Но, ступив за порог первой, она в ужасе отпрянула и прошептала:
– Жандармы!.. Они меня заметили!..
Они поспешно вернулись в дом. Матушка Вассёр дрожала всем телом и бестолково повторяла:
– Жандармы… полиция…
– Тише! – прервал ее Рауль, не теряя самообладания. – Тише! Я беру все на себя. Сколько полицейских в доме?
– Двое.
– И еще двое жандармов. Значит, силой ничего не решить, мы окружены. Где сундуки, которые они обыскали?
– Наверху.
– А лестница?
– Вон за той дверью.
– Хорошо. Ждите здесь и постарайтесь ничем себя не выдать. Повторяю: я беру все на себя!
Он снова взял графиню за руку и направился к указанной двери. Лестница, крутая и узкая, вела в мансарду, где обнаружились распотрошенные сундуки и раскиданные повсюду платья и белье. Не успели они войти в комнату, как послышался топот вернувшихся в столовую полицейских, а когда Рауль подкрался к окошку, проделанному в соломенной крыше, и выглянул наружу, то увидел двух жандармов, которые, спешившись, привязывали лошадей к столбику в саду.
Жозефина Бальзамо не шевелилась. Рауль заметил, что от страха ее лицо разом осунулось и постарело.
Он сказал ей:
– Скорее! Вам нужно переодеться. Наденьте какое-нибудь из ваших платьев… лучше черное.
Он отвернулся к окну и стал смотреть вниз, где переговаривались о чем-то жандармы и полицейские. Когда графиня закончила свой туалет, Рауль надел на себя серое платье, в котором она приехала. Юноша был худощав, изящно сложен: платье, низ которого он приспустил, чтобы прикрыть ноги, удивительно шло ему; и он выглядел таким довольным от этого переодевания и таким беззаботным, что молодая женщина тоже успокоилась.
– Послушайте-ка их, – сказал юноша.
Разговор, который вели четверо мужчин на пороге дома, доносился до них совершенно отчетливо, и они услышали, как один из них – без сомнения, жандарм – повелительно спрашивает:
– Так вы уверены, что она иногда жила здесь?
– Совершенно уверен… тому и доказательство есть: один из двух сундуков, которые она оставила на хранение, подписан ее именем: госпожа Пеллегрини. И потом, матушка Вассёр – достойная женщина, разве не так?
– Достойнее матушки Вассёр нет никого на свете; вся округа это знает!
– Так вот! Матушка Вассёр заявляет, что эта госпожа Пеллегрини приезжала время от времени провести у нее несколько дней.
– Черт возьми! Между двумя ограблениями.
– Именно так.
– Выходит, эта Пеллегрини – крупная рыба?
– Еще какая! Кражи со взломом. Мошенничество. Хранение краденого. Словом, это непростое дело… вдобавок у нее куча сообщников.
– У вас есть описание примет?
– И да, и нет. У нас есть два совершенно разных портрета. Один – давнишний, другой – недавний. Что касается ее возраста, то он указан как «от тридцати до шестидесяти».
Они расхохотались, потом суровый голос продолжил:
– Но вам удалось выйти на след?
– И да, и нет. Две недели назад она орудовала в Руане и Дьеппе. Потом ее след затерялся. Он снова возник на железной дороге, но там мы опять его потеряли. Поехала ли она дальше до Гавра или сделала пересадку на Фекан? Проверить это невозможно. Она просто исчезла. А мы в тупике.
– А почему вы приехали сюда?
– Случайно. Один служащий на вокзале, доставлявший сюда багаж, вспомнил, что на одном из сундуков увидел имя Пеллегрини, полузакрытое оторвавшейся наклейкой.
– Вы опрашивали других пассажиров или здешних постояльцев?
– О, постояльцев здесь почти не бывает!
– Однако мы видели какую-то даму, когда приехали.
– Даму?
– Совершенно точно. Мы еще не успели спешиться, когда она вышла из дома, через эту дверь. Правда, она сразу же вернулась, как будто не хотела, чтобы ее заметили.
– Не может быть!.. Дама, одна, на постоялом дворе?..
– Некая особа в сером платье. Опознать ее мы не сможем. Но вот серое платье – да… И шляпу тоже… шляпу с лиловыми цветами…
Четверо мужчин замолчали.
Весь этот разговор Рауль и графиня выслушали, глядя друг другу в глаза и не проронив ни звука. При упоминании каждой новой подробности лицо Рауля становилось все жестче. В ее же лице не дрогнула ни одна черточка.
– Они идут… идут… – глухо сказала молодая женщина.
– Да, – отозвался он. – Пора действовать… они вот-вот поднимутся и застанут вас в этой комнате.
Жозефина не стала избавляться от шляпы. Рауль только слегка отогнул на ней поля, убрал лиловые цветы и завязал ленты под подбородком – так, что лица почти не было видно. И напоследок дал указания:
– Я освобожу для вас путь. При первой же возможности отправляйтесь спокойно во двор фермы, где стоит ваша берлина. Садитесь в нее, и пусть Леонар держит вожжи наготове…
– А вы? – спросила она.
– Я присоединюсь к вам через двадцать минут.
– А если они вас арестуют?
– Меня не арестуют, и вас тоже. Только никакой спешки. Не бегите. Сохраняйте хладнокровие.
Рауль подошел к окну и посмотрел вниз. Стражи порядка как раз входили в дом. Он перелез через подоконник, спрыгнул в сад и, вскрикнув, словно испугавшись, что его увидели, бросился бежать со всех ног.
Позади него тут же раздались вопли.
– Это она!.. Серое платье, сиреневая шляпа! Стой, или я буду стрелять!..
Одним прыжком Рауль перелетел дорогу и оказался на пашне… затем взобрался по склону и прошел через какую-то ферму. За ней возник новый склон… новая пашня… Потом тропинка, огибающая еще одну ферму между двумя колючими изгородями…
Он обернулся: преследователи, немного отставшие, не могли его видеть. За несколько секунд он избавился от платья со шляпой и бросил их в кусты. Торопливо нахлобучил матросскую фуражку, закурил сигарету и двинулся назад, засунув руки в карманы.
Когда он дошел до угла, ему навстречу выскочили двое запыхавшихся полицейских.
– Эй, матрос! Вам сейчас встретилась женщина? Женщина в сером?
Он подтвердил:
– Конечно… которая бежала, верно? Какая-то сумасшедшая…
– Да! Где она?
– Забежала на ферму.
– Каким образом?
– Перелезла через ограду…
– Давно?
– И двадцати секунд не прошло.
Мужчины поспешно двинулись вперед, а Рауль продолжил свой путь, да еще и приветливо поздоровался с прибывшими жандармами; так небрежным шагом он вышел на дорогу – чуть дальше постоялого двора и очень близко к повороту. Впереди, в сотне метров, виднелся двор с буками и яблонями, где ждала берлина.
Леонар восседал на козлах с хлыстом в руке. Жозефина Бальзамо сидела в карете; дверцу она оставила приоткрытой.
Рауль скомандовал:
– Леонар, в Ивто!
– Как же так! – возразила графиня. – Мы же проедем мимо постоялого двора!
– Главное, что никто не видел, как мы из него вышли. К тому же дорога пустынна… воспользуемся этим. Езжай трусцой, Леонар… В темпе порожнего катафалка, который возвращается с кладбища.
Они действительно миновали постоялый двор. И увидели, что полицейские и жандармы бредут через поля обратно. Один из них размахивал серым платьем и шляпой. Остальные возбужденно жестикулировали.
– Они нашли ваши вещи, – сказал Рауль, – и знают, чего ожидать. Теперь они ищут не вас, а меня – матроса, которого встретили по дороге. А на карету они даже не обратили внимания. И если бы им сейчас сказали, что в этой берлине скрывается госпожа Пеллегрини и ее сообщник-матрос, они бы недоверчиво расхохотались.
– Они снова допросят матушку Вассёр.
– Как-нибудь выпутается!
Когда стражи порядка остались далеко позади, Рауль велел прибавить ходу.
– О! – воскликнул он, когда лошадки рванулись вперед с первым же ударом хлыста. – Бедные клячи так долго не выдержат! Сколько они уже несутся рысью?
– С самого утра, от Дьеппа, – ответила графиня, – где я провела ночь.
– Куда мы едем теперь?
– К Сене.
– Вот это да! Шестнадцать-семнадцать лье в день в таком темпе! Это невероятно.
Она не ответила.
Между двумя передними окошками было узкое зеркальце, в котором Рауль увидел отражение Жозефины Бальзамо. На ней было темное платье и легкая ток[12] с густой вуалью, которая полностью закрывала лицо. Теперь она подняла ее и, достав из багажной сетки кожаный ридикюль, вынула из него старинное ручное зеркальце в золотой оправе, туалетные принадлежности, флаконы, помаду, щетку, кисти…
Взяв зеркало, она долго рассматривала свое усталое, постаревшее лицо.
Затем вылила на блестящую поверхность несколько капель из крохотного флакона, протерла стекло шелковой тряпочкой и снова посмотрелась в него.
Читать бесплатно другие книги:
