Сказка Сердца / Часть 1: Город Осколков

– Это особый случай, я знала… косвенно знала этого человека, – ответила герцогиня, почувствовав острое нежелание рассказывать служителю что-то большее.

– Ну же, не стесняйтесь! – настойчиво произнёс Септ.

– Он был родственником моей служанки, она просила за него, – голос Ки не дрогнул, и она мысленно вознесла хвалу Сердцу.

– Хорошо, пусть так, и этого для вас было достаточно, чтобы просить начальника полиции лично писать бумагу об освобождении подозреваемого?

– Это его кукла, он стар и без неё не может продолжить ремонт часов нашего замка. При чём тут ваши подозреваемые? – герцогиня позволила себе немного рассердиться.

– Это не вам решать, Ваша Светлость. Вы понимаете, что я могу забрать вас прямо сейчас за противодействие следствию и пособничество терроризму?

– Что вы себе позволяете, Септ! – воскликнула Ки, повернувшись к служителю и уже по-настоящему не сдержав себя.

– Свою работу, герцогиня, свою работу, – отрезал Сверло и продолжил мерить шагами зал. – Давайте ещё раз. Ваша служанка просила за этого человека. Какая служанка? – гнул свою линию культист.

– Это так важно? – сыграла в дурочку герцогиня.

– Безусловно, важно. Потеря руны грозит опасностью всему Городу и самому Сердцу. Миру, порядку, закону в конце концов.

Лицо герцогини пошло пятнами, особенно заметными на её белой коже, она отвернулась к окну, прошептав сквозь зубы:

– А также лжи и лицемерию.

– Что вы сказали? – удивлённо спросил Септ и подошёл к ней сзади. – Вы знаете, Ки, у меня отличный слух. Уже одной этой фразы достаточно, чтобы упрятать вас за решётку до самой вашей смерти. Если бы…

В окне промелькнула чёрная тень, и на террасе приёмного покоя послышался грохот.

– Если бы что? – зло спросила герцогиня.

Септ посмотрел на дверь, затем на неё:

– Как только вы перестанете быть фавориткой, Ваша Светлость…

Ки, тяжело дыша, смотрела прямо в глаза Сверлу. Внутри неё всё дрожало, и она чувствовала, что вот-вот отведёт взгляд от этих пронизывающих холодных глаз. Но двери приёмного покоя распахнулись, и они оба вынуждены были обратить свои взоры на фигуру, стоящую в проходе.

Тэмен Йомера был одет так же, как и утром: в тяжёлую броню и плащ. Его вьющиеся волосы так же ниспадали на плечи, а меч приподнимал край плаща. Только теперь можно было рассмотреть его мужественное лицо, действительно красивое. Вот только красота эта была лишь внешней, её не озарял внутренний свет, как это было утром. Он устало подошёл к Септу, упавшему на колено, и поклонился герцогине, застывшей в книксене.

– Встаньте, – тихо сказал Тэмен.

Оба поднялись. Служитель открыл было рот, но Узурпатор не дал ему вымолвить слово:

– Отпустите даму, Септ. Уже поздно. Продолжите потом.

– Да, я уже закончил, Ваше Величество, – поклонился Начальник Отдела особых поручений Культа. – Я уверен, руна найдётся, город не пустыня…

–Я жду от вас результатов, а не уверенности. Но, я думаю, вы это прекрасно знаете и без меня, – отрезал Узурпатор.

– Невозможно выразиться точнее, Ваше Величество, – склонил голову Сверло, украдкой бросив взгляд на герцогиню.

Она поймала его, и по лицу её пробежала волна неприязни, отчего Септ криво улыбнулся.

– Не смею вас больше беспокоить, – всё так же склонив голову, произнёс служитель и двинулся к двери на террасу.

Когда его шаги стихли, Тэмен поднял голову на портрет в витраже и многозначительно произнёс:

– Ищете у отца защиты от козней моих ищеек?

Ки вздрогнула и тоже взглянула на портрет.

– Я не заметила, Ваше Величество… это чистая случайность… – зашелестела она извиняющимся голосом.

– Не стоит извиняться. Вас не в чем винить, – сказал Узурпатор. – Мы можем пройти к вам, я так бесконечно устал.

– Конечно, Ваше Величество.

Йомера по-военному повернулся на месте и направился к аркам, за которыми тянулись коридоры замка. Ки поспешила за ним, уставившись на золотой рисунок на его плаще. Её вновь наполняло чувство стеснения, тревоги и интереса, так знакомое ей по визитам Узурпатора. Как он спешил в её покои, как нервно теребил железной перчаткой гарду своего меча, пока старый паровой лифт поднимал их на террасу. Как часто и тяжело вздыхал, стараясь при этом не показывать этого. Ничто не ускользало от внимательных глаз и чувств герцогини.

Как только Тэмен раскрыл скрипучие металлические решетки лифта, Ки парой мягких фраз отпустила оставшуюся прислугу, а сама пошла в гардероб, представлявший из себя несколько комнат с бесконечными рядами одежды в деревянных резных шкафах с инкрустациями драгоценных камней, позволявших подбирать украшения. Там она несколько взволнованно собрала в охапку вечерний мужской костюм, не позволив себе тратить много времени на выбор, и прошла через этот маленький лабиринт в свой кабинет.

В кабинете, обставленном с каким-то особенным уютом, напоминавшем ей одновременно детство и образ родительской заботы, Узурпатор уже скинул с себя тяжёлое облачение и несколько виновато улыбнулся герцогине, когда она передала ему его вечерний туалет. Ки поклонилась правителю, улыбнувшись подрагивающими губами, и вышла на террасу. Там в зарослях, она плутала по дорожкам, пока не вышла к балкону, возвышавшемуся над бесконечными созвездиями городских огней. Она положила руки на холодные мраморные перила и выдохнула.

– Этот странный и страшный человек в моих покоях. Его ищейки, сующие нос в каждую щель. Сплетни о какой-то простолюдинке, подхваченные всем Городом. И его дракон, прогуливающийся по стене МОЕГО замка.

Металлический зверь скрипел и грохотал своими огромными лапами, медленно огибая часовую башню, будто что-то вынюхивая в ней.

– Мерзкая тварь.

Дракон будто бы услышал её слова и поднял голову на край террасы, где стояла герцогиня. Ки отпрянула и отошла от балкона. Сердце так резко сжалось, что ей пришлось сесть, чтобы прийти в себя. Она в испуге оглянулась, не видит ли её сейчас правитель, но нигде поблизости его не было видно. Герцогиня встала, вздохнула и направилась обратно в свои покои.

Она обнаружила Тэмена в большом кресле её отца с книгой в руке и Асоль, положившую голову ему на колени, продавшуюся за ласку его крепкой и нежной руки. Подавив возмущение, герцогиня двинулась через кабинет к зеркалу.

– Предательница! – игриво произнесла Ки, поправляя в зеркале свою подрастрепавшуюся за вечер причёску. Асоль лишь мельком и как-то заговорщически посмотрела в отражение её глаз, но даже не пошевелилась.

– Простите, я вновь и вновь отбираю у вас всё, что вам дорого, – с неизменной долей раскаянья, так раздражавшей Ки, произнёс Узурпатор.

– Зачем вы всё время напоминаете мне об этом? – с небольшой ноткой удивления и сарказма, не требовавшей ответа, произнесла герцогиня, присев за столик и принявшись поправлять макияж.

– Потому что чувствую то, что не должен бы чувствовать, по мнению любого человека во Дворце, – задумчиво произнёс правитель, захлопнув книгу.

– И что вы собираетесь делать с этим чувством? – вновь не постеснялась уточнить герцогиня, увлечённая своим правым глазом.

– Вы знаете, для моего самого дорогого заложника вы задаёте слишком много вопросов, – улыбнулся Узурпатор.

– Простите, я сосредоточилась на ресницах и не подумала, о чём спрашиваю, – невинно произнесла Ки и занялась левым глазом. Но затем положила руки на столик и, посмотрев в отражение на Тэмена, произнесла: – Да, кстати, Ваше Величество, тут весь Город судачит о вашем романе с простолюдинкой (она повернулась на стуле к Узурпатору и усмехнулась). Вы не подумайте, если здесь и есть место ревности, то лишь для моего реноме. Но это может полностью уничтожить всю нашу легенду.

Тэмен заёрзал в кресле и встал. Асоль, почувствовав волнение мужчины, поднялась, подошла к Ки и, словно извиняясь, положила голову на колени герцогине. Та вновь повернулась к столику и достала номер «Вечернего ветра» с закладкой, раскрыла его и передала Узурпатору разворот с фотографией испуганной девушки. Тэмен долго смотрел на разворот, потом перевернул страницу и прочитал несколько строк то тут, то там.

– Прелюбопытно… – произнёс он и стал прохаживаться по комнате, разглядывая рисунок ковра на полу.

– Хмм. И это всё? – удивилась герцогиня.

Узурпатор подошёл к металлической шкатулке в углу массивного стола, заваленного бумагами. Открыв крышку, заигравшую в свете ламп золотым узором, он уставился на инструмент, покоившийся на бархатной ткани.

– Вы когда-нибудь любили, Ки? – произнёс он после некоторой паузы.

– Влюблялась, было. Но чтобы всерьёз и глубоко… Нет, не думаю.

– Я тоже, – задумчиво сказал Узурпатор, достал лакированную флейту из шкатулки и, повернувшись к герцогине, спросил: – Играете?

– Нет, это отца, – сдержанно ответила Ки.

По лицу Узурпатора пробежала тень смятения, и он поспешно убрал флейту в шкатулку.

– Я тоже не любил, – он сделал паузу, словно сверяясь с неким внутренним компасом, и с чувством заговорил: – И долго не мог понять, как это так, все эти люди, которых я вижу, женятся ради титулов и положения, денег, выгоды, политических интриг. Каким образом им удаётся так себя обмануть, чтобы называть это любовью?

– Как это собирались сделать мы? – подняла брови герцогиня.

Узурпатор с укором взглянул на неё.

– Я не знаю, Ваше Величество. Говорят, что Сердце создало нас всех из искренней любви. Но я ни разу не встречала в нашем кругу человека, способного без задней мысли любить другого, – печально и задумчиво произнесла она. – Одни люди заводят детей из расчёта на то, какие титулы и звания объединят их потомки и как это упрочит положение их семьи в обществе. Другие же заводят кого-то, чтобы чувствовать, что они просто нужны. Ох, Ваше Величество, это такая печальная тема… Даже Асоль любит того, кто её гладит, правда, милая? – сказала Ки и опустила свою голову на голову собаки.

– Такие слова да в уста наших первосвященников, – тихо произнёс Узурпатор.

– И что бы случилось? Весь Город бы развалился. Вся ваша власть, Тэмен, держится на этом самообмане, – печально констатировала герцогиня, теребя Асоль за острые уши.

– Не только моя, но и ваша, моя милая, – парировал Узурпатор, облокотившись спиной на косяк двери, ведущей на террасу.

Ки промолчала, глядя в чёрные глаза собаки.

– Так вот, это не она, – улыбнулся Тэмен.

– Кто? – удивлённо подняла голову Ки.

– Девушка на фотографии, – спокойно ответил правитель. – Это не её лицо.

Тем временем девушка с фотографии с лицом, закрытым вуалью, прикреплённой к широкой кое-где выцветшей шляпе, пробиралась через плотную толпу нетрезвых посетителей кабака «Тринадцатая луна» на Сердечной площади. Она морщилась и выдёргивала края своего платья, попавшие в лапы немытых грузчиков, машинистов и строителей, не менявших свою одежду ни днём ни ночью. В тусклом свете газовых светильников в её глаза лезли сердечные пылинки, копоть и пот, а грудь не могла свободно вдохнуть от духоты.

Девушку схватил за руку толстый стражник с пухлыми губами и раскрасневшимся лицом, но тут же получил в глаз тяжёлой сумкой и упал в толпу, прогнувшуюся под ним, как батут, и вытолкнувшую его обратно. Он пролетел мимо девушки и упал на стол между двух совершенно забывшихся горняков с Соляного озера.

– Кафёл! – кинула девушка наглецу, удаляясь.

Её хмурый взгляд обеспечил ей дальнейший путь среди посетителей, и она оказалась возле грубой деревянной двери за стойкой. Бармен, здоровый лысый детина в сюртуке, грозно взглянул на неё, но она ответила взглядом, от которого тот поспешил поскорее вернуться к своим стаканам и ближайшему посетителю. Девушка юркнула в дверь и оказалась в спасительной темноте. Смрад заведения почти не проникал сюда. Она нащупала на стене светильник из сердечной пыли, зажгла его, потянув за металлический тросик, и в алом сиянии сердечных частиц стала спускаться по ступеням вниз, в погреб.

В погребе, заставленном бочками с каким-то особенно мерзким пойлом с резким запахом, уже горел свет другой сердечной лампы, и в его красноватом мареве, за старым деревянным столом, сложив руки перед собой и опустив на них голову, спала другая девушка.

– Фь-фь-фь. Эй! – просвистела вошедшая, вешая лампу на чугунный крюк, вбитый в каменную колонну.

– Фь-фь-фь, Майло, – девушка подошла и похлопала спящую по плечу. – Это я, Фафа.

– А, За-а-ара-а, это ты что ли, – протирая глаза, протянула проснувшаяся. – Прости, я заснула, пока ждала тебя. Всё хорошо?

– Фь-фь-фь. Нефь, не хофофо, – рассерженно произнесла Зара, присаживаясь напротив. – Им уфалось сфофокфафифофать меня.

– Что-о-о-о? – зевая, удивилась Майло.

– Сфо-фо-кфа-фи-фо-фать, – по слогам, грустно констатировала Зара. – На фофоаппафаф. Фёлк. Пых! И сфафу в фафефу.

– Подожди, подожди, – подняла руки вверх проснувшаяся, – давай ещё раз. То есть тебя кто-то сфотографировал?

– Фа, – кивнула Зара.

– И что же? Это уже во всех газетах? – Майло с ужасом прикрыла рот рукой.

– Фа, неф, не фо фсех, – кивнула, а потом замотала головой Зара, – но они фсе написали, что я, понимаеф, я – любофница Уфуфпафофа. Неф, я-фо, конефно, не пфофив. Мне фффит, ффо фя…

– Погоди, не волнуйся, – остановила её вторая, – я уже перестала тебя понимать.

Зара выдохнула и, восстановив дыхание, продолжила:

– А ффо фуф понимафь. Они написали, фто я, фо ефь фы, ефо любофница.

– Где такое написали? В «Вестнике» что ли?» – встревоженно спросила Майло.

– Неф, – отмахнулась вошедшая, – Ф «Фечефнем фетфе».

– Ну, тогда это не так уж страшно, – выдохнула проснувшаяся. – А что в «Вестнике»?

– Ф «Фестнике» написали фто Уфуфпафоф фепефь зафтфакаеф на фтофом яфусе. И ффо фепефь эфо нофая мофа, – важно процитировала наизусть Зара.

– Ну что ты тогда меня пугаешь, – рассердилась Майло, – пусть эта жёлтая газетёнка пишет, что ей вздумается. Всё равно её читают только на верхних ярусах, а на работу я не вернусь, да и тебе не советую.

– Сефофня офна, фаффа дфуфая, – подняла брови Зара и сняла шляпу, положив её на отполированный стол. – Фто фы собифаефся фелафь?

– Не знаю, – зевнула Майло. – Домой дорога закрыта, двое попрошаек следили за мной и дежурят там с самого утра, здесь же оставаться тоже небезопасно.

Обе девушки посмотрели друг на друга. Они были даже чем-то похожи. Обе милые, молодые, стройные, с тонкими и мягкими чертами лица и пучками волос, собранными на макушке. Разве что у Зары от постоянного свиста губы были чуть более припухшими, а взгляд такой же тяжёлый, как пудовые гири. Обе были одеты в простые зелёные платья, сшитые, видимо, у одной портнихи, только на Заре была дождевая накидка. Сняв и положив её на скамью, она повернула к Майло своё уставшее лицо.

– Разве что… – задумчиво протянула Майло.

– Ффо? – сощурила глаза Зара.

– Ну, это из разряда фантастики. Помнишь, отец, когда умирал, позвал меня к себе, а остальных попросил выйти, – медленно заговорила Майло.

– Фа. Помню, – кивнула Зара.

– Прости, что не говорила тебе, но он дал мне адрес и сказал выучить наизусть. Угол Соляного Канала и Переулка Слепых, красная дверь. Сказал, что, если мне будет некуда пойти, идти туда.

– Хмм… Фафафочно. Опафно. Но, нафефное, сфоиф хофя бы уфнафь, ффо фам. И эфо… Как Он тебя найфёт? – Зара вопросительно подняла брови.

– Найдёт, – опустила голову на руку Майло.

– Ну тоффа чефо мы ффём? Пофли! – глаза Зары загорелись и, поднявшись, она вновь набросила на плечи накидку, у которой оказался капюшон, а шляпу с вуалью она протянула удивлённо глядящей на неё Майло.

– Сейчас что ли? Но уже, наверное… Сколько время-то? Да и опасно это! – оторопела та.

– Сейфяф, – бескомпромиссно кивнула Зара и нахлобучила шляпу сестре на голову.

Когда девушки, прижимаясь к краю улицы, проходили мимо Колизея, моросил мелкий дождь, прибивший к земле непослушную сердечную пыль, окрасившую потоки воды в красный, словно это кровь текла по венам сточных каналов. Столы были убраны и даже мусор исчез из-под ног. Зара напряжённо вглядывалась в темноту, предчувствуя её недобрые намерения, но темнота к тому времени насытилась на неделю вперёд и ей хватало сил лишь на то, чтобы пугать случайных путников своей пустотой. Девушки спокойно добрались до Переулка Слепых, лишь вздрогнув на повороте от замершей фигуры чёрного металлического рыцаря. Но, приглядевшись, поняли, что тот был на зарядке. И, обойдя облако чёрного дыма, струившегося вокруг сосущего скрежета, издаваемого трубой, прикрученной к груди рыцаря, добрались до канала.

В свете тусклых бликов, каким-то чудом спустившихся к воде, девушки далеко не сразу сумели различить потерявшую яркость красную дверь. Когда же Зара сделала шаг, чтобы постучать, Майло положила руку ей на плечо и указала на замок, валявшийся на ступеньках. Зара посмотрела на сестру и нахмурилась. Та пожала плечами, вздохнула, положила руку на дверную ручку и потянула её на себя. Тонкий скрип был таким выразительным, что обе девушки инстинктивно сжались. Однако дверь открылась, и ничего не произошло. Они тут же, как по команде, исчезли в дверном проёме.

Внутри было темно. Майло стянула шляпу и повесила её на крючок, где уже висел чей-то плащ. Зара закрыла дверь, вновь скрипнув (на этот раз тише), и они обе медленными шагами, стараясь ступать на носки, стали двигаться внутрь прихожей. В помещении было совершенно пусто, словно тут никто никогда не жил. Отсутствовали даже какие-либо осветительные приборы. Зара подошла к сестре и удивлённо посмотрела ей в глаза. Та опять пожала плечами и указала на небольшую лестницу, поднимавшуюся на второй этаж. Зара кивнула, сделала шаг в её сторону – и замерла. Майло тоже услышала неясный звук и застыла рядом. Звук тут же повторился. На втором этаже раздавался чей-то плач. Зара обернулась и совершенно округлившимися глазами посмотрела на сестру. Но та лишь кивнула в сторону лестницы, и они обе поспешили подняться наверх.

Там, посередине небольшой комнаты, на полу лежал старик, он не обратил на вошедших никакого внимания. Майло присела к нему:

– Дорогой господин, что с вами? Как вам помочь?

Но старик лишь хватался крепче за голову и заливался безудержными слезами.

– Господин. О, луны! Зара, что делать-то? – взволнованно произнесла девушка.

Зара присела рядом и покачала головой:

– Ему нуфно фать фыплакафься, – просвистела она и огляделась.

В комнате тоже было совершенно пусто.

– Нифий фто ли? – предположила девушка.

– Может, у него что-то случилось? – отозвалась Майло.

– Сфился, хофя забыфай-фофой не несёф… сффанно, – задумчиво пробормотала Зара, встала и подошла к стене с пустыми крюками.

Майло повернула лицо к старику, вздохнула и решилась:

– Меня просили передать, что я дочь Альфреда.

Сестра посмотрела на неё с удивлением, а старик, только что безутешно рыдавший, затих. В наступившей тишине только каблук Зары поскрипывал доской, пока та в напряжённом ожидании переносила вес с одной ноги на другую. Затем из уст старика дрожащим голосом проскрежетало:

– Как-как вы сказали?

Майло вновь взглянула на Зару, ища поддержки. Но та стояла озадаченная и смотрела на сестру, подняв брови.

– Это очень долгая история, – начала Майло, – я же выросла в приёмной семье, это моя приёмная сестра Зара. И отец, ну, мой приёмный отец, перед смертью сказал мне, что я могу прийти сюда, когда мне понадобится помощь, – залепетала Майло. – И сказать… сказать, что я дочь Альфреда. Это всё, что я знаю (она тяжело вздохнула). Но я вижу, что сейчас помощь нужна не мне, а вам. Скажите, что случилось, как мы можем помочь?

Старик, приподнялся на локте и удивлёнными заплаканными глазами посмотрел на Майло. Повернув голову, он увидел Зару. Он никак не мог понять, откуда знает её лицо, более того, обе девушки казались ему чрезвычайно знакомыми.

– Так, так, так, – схватил он себя за голову, приподнявшись. – Давайте ещё раз. Простите, у меня такой денёк был. Не очень соображаю. Вы? – указал он на Майло.

– Я Майло Самора, а это моя сестра Зара Самора, – сказала Майло, повернув голову на Зару. – Но мы не родные. Скорее всего, мы очень дальние родственницы, как говорил наш, то есть её, то есть мой приёмный отец, – запуталась девушка.

– Самора, Самора, что-то не припомню, – кряхтя произнёс старик, садясь на пол, и посмотрел на Зару. – Но почему, почему я так отчетливо помню ваше лицо, будто видел его сегодня?

– Фафефа, – хмыкнула в ответ Зара.

– Простите? – переспросил старик.

– Вы, наверное, видели её фотографию в газете, – уточнила Майло.

– Точно! – воскликнул старик, хлопнув себя ладонью по голове. – «Вечерний… как его… ветер». Мне всё совал его под нос этот Астолоп, старший техник.

– Да, именно поэтому мы к вам и пришли, – удивилась Майло.

Все ненадолго замолчали.

– Так, постойте. Вы сказали, что вы дочь Альфреда. Я не ослышался? Какого Альфреда? – старик пристально взглянул на неё, вытирая слёзы.

– Я… Я не знаю. Я знаю только имя. У меня не сохранилось никаких детских воспоминаний об этом, – глаза Майло заблестели.

– Так, постойте, на вид вам, – старик протёр глаза, – лет двадцать.

– Двадцать один, – уточнила девушка, вытирая рукавом слезу со щеки.

– Двадцать один, – хмуро повторил старик и задумался.

Затем он тяжело вздохнул, поскрёб пальцем о тёмный край доски на полу и начал говорить:

– Понимаете, в чём дело… Мой брат Альфред Вульфи погиб тридцать лет назад. Он был выдающимся умом. Лучшим в своём, кхм, в нашем поколении. Он много чем занимался, его мозги… ох… Он готовил открытие, оно должно было перевернуть нашу жизнь, Новый Ренессанс. Но в ту ночь… Ему просто не повезло. Когда казнили заговорщиков. Ну, вы понимаете…

Старик замолчал, погладил подушечкой пальца расцарапанную поверхность доски, вздохнул и продолжил:

– Мой брат, он… занимал одну из кафедр Университета. Великий мейстер дома Амун и он… Они были дружны. Всё ближайшее окружение Его Светлости было уничтожено вместе с ними в ту ночь.

Старик вновь заплакал.

– А я, кто я такой… лучше бы меня казнили, а не его.

Майло сидела, закрыв глаза ладонями, и тоже тихонько всхлипывала. Затем подвинулась к старику и обняла его. Он сначала отстранился, но потом сам упал в её объятья. В открытую форточку залетел ночной ветерок и всколыхнул волосы на голове магистра и ворот на платье Майло. Над ними, переминаясь с ноги на ногу, стояла Зара, задумчиво смотря то на обнявшихся, то в окно на непроглядную тьму канала.

Когда взошло первое солнце, и его игривая кисть окрасила комнату на втором этаже общежития Магистрата в доме младшего техника, девушки уже сходили на рынок и на маленькой масляной горелке в помещении бывшей кухни готовили завтрак. Вульфи вместе с Зарой затаскивали матрасы на второй этаж, а Майло, казалось, навеки выгоняла остатки пыли из жилища магистра.

– Простите, что спрашиваю, – поинтересовался Галахад у Зары, когда они присели на матрасы перевести дух. – C детства? Почему не вылечила?

– Фто? Фь-фь-фь? – засвистела она в ответ. – Фа, с фефсфа. Какое лечение. Фы ффо. Мы еле сфофили концы с концами. Офец фабофал фа чеффефых. Оффофо и умеф. Моя мама умефла ещё фаньфе. Некому было фанимафься.

– Фе-фе-фе, – передразнил Вульфи. – Говори медленней.

Зара нахмурилась и резко провела большим пальцем у горла, а затем опустила ладонь на уровень колена.

– А, умерла, когда ты маленькой была, – хлопнул себя по коленке Галахад. – Так бы и сказала. А то, ну, ты понимаешь, тебя трудно понять.

– Ничефо я пфифыкла, – криво улыбнулась Зара.

– Трудно отцу двух девок растить, да, – грустно сказал старик.

– Ничефо, фафо эфо сфелало меня фильной, – Зара показала мускулы на руках и по-детски засмеялась.

Вульфи печально улыбнулся, но быстро стряхнул налет скорби и продолжил:

– Ты знаешь, я в бытность свою в учебном центре Магистрата жил в общежитии с одним врачом. У него была небольшая практика, он исправлял людям речь. Как детям, так и взрослым, – магистр отвернул голову и сложил руки на груди. – Ну и, как это часто бывает перед экзаменами, любая информация запоминается лучше, чем то, что нужно выучить тебе. В общем, я помню, как он это делал. Негоже такой красивой девушке… Кхм. Ну. Я бы мог позаниматься с вами.

Он замолчал и краем глаз наблюдал за удивлённой Зарой, смотревшей на него сверху вниз.

– Я не обещаю, что это будет быстро. У взрослых это очень трудно. Рефлексы выработаны. Но слушать это я искренне не могу, – скривил губы Вульфи. – И я не привык оставаться в долгу ни перед кем.

– Не сфоиф. Не сфоиф. Фы тофе помофаефе нам. Майло буфеф ф бефопасносфи ффесь.

– Да, кстати, я так и не спросил, от какой беды она… – повернулся к девушке Вульфи.

– Эээм… – замялась в ответ Зара, – спфосифе луффе у неё самой. Я фуф фам мофу фь-фь-фь-фь, насфисфефь факофо, – засмеялась она. – А по пофофу вафефо пфефлофения. Я софласна. Хофь я уфе фафно пфифыкла к сфоему сфисфу, но почему бы и неф.

– Вы приводите в порядок мой дом, а я приючу твою приёмную сестру и вылечу тебя от твоего фь-фь-фь. По рукам? – магистр протянул Заре руку. Та вновь рассмеялась и ответила ему крепким рукопожатием.

Когда они спустились вниз, Майло уже разливала похлебку по глубоким жестяным тарелкам, прихваченным Зарой из кабака.

– Как хорошо, что мы успели сходить до начала торжеств. Весь рынок сегодня перекроют.

– Торжеств? – переспросил Вульфи, с увлечением уплетавший суп.

– Кажется, правильно это называется «День защитника Сердца». Но мыназываем его просто Днём Сердца, «…когда мы должны вспомнить наше предназначение в этом мире…» – процитировала Майло слова Последнего Поэта голосом культиста из их маленькой церкви.

– А, этот дурацкий парад, – произнёс магистр, заглатывая остатки пищи.

– Не спешите, не спешите, – улыбнулась Майло.

Но Вульфи уже допил жидкость и поставил тарелку рядом с кастрюлей:

– Можно ещё?

– Конечно, – рассмеялась девушка. – Вы такой милый!

– Ты сносно готовишь, а я ужасно. Много лет не ел ничего, кроме собственной стряпни, – ответил старик, накладывая себе вторую порцию, но вдруг застыл: – Парад. О, луны!

Тарелка выпала из его руки, расплескав жидкость по дощатому полу. Старое расслаивающееся дерево тут же окрасилось тёмным жирным пятном.

– Нам надо спешить.

Старик вскочил и бросился на второй этаж, затем повернул и прыгнул в свои старые ботинки в прихожей.

– Куда вы? Что происходит? – удивлённо воскликнула Майло.

Вульфи уже надел свой плащ.

–Я объясню по дороге, но нам надо успеть до начала парада попасть на другую сторону рынка, на торги. Нам надо спешить!

Девушки недовольно переглянулись, но встали с пола.

Зара вышла из двери последней и вынула из накидки замок, заперев дверь.

– Скорее, скорее, мы должны успеть до того, как пойдут войска, – заверещал магистр и потянул Майло за собой. Они понеслись по Переулку Слепых с той же прытью, с какой магистр пересекал его ночью в обратную сторону. Старик ничего им не объяснял, а лишь выкрикивал предупреждения, держась впереди:

– Мешок! … Яма! … Лужа!

Девушки бежали, приподняв платья, и лишь один раз успели переглянуться в недоумении.

На рыночной площади вокруг Колизея уже собиралась толпа, а полиция возводила ограждения. Жители нижнего яруса стекались на единственное в их части Города пятно, куда ещё попадало солнце, в преддверии грандиозного зрелища. Вульфи схватил Майло за руку и потянул через толпу, нарочно толкаясь и наступая на ноги людям, чтобы они расступились перед сестрами. Майло держала за руку Зару, и если первой приходилось мило улыбаться и извиняться, то вторая просто смотрела на разозлившихся зевак своим пронизывающим взглядом, отчего они тут же терялись и у них пропадало всякое желание возмущаться.

Магистр пробрался к ограждению и протиснулся под ним, увлекая за собой девушек. Стоявший поодаль полицейский тут же замахал ему рукой и рассерженно затряс головой. Но Вульфи не обратил на него никакого внимания и стал помогать Майло и Заре пробраться через невысокую преграду. Полицейский рассердился и двинулся в их сторону. Галахад схватил девушек за руки и побежал на противоположную сторону площади. Полицейский засвистел в свисток и бросился за ними, но тут же споткнулся и упал в алую пыль, вновь поднявшуюся в тёплых лучах солнца. Народ засмеялся. Пока тот вставал и отряхивался, Вульфи со спутницами уже был на другой стороне площади. Мужчина плюнул и пошёл обратно к ограждению.

Весь вспотевший и грязный от осевшей на нём сердечной пыли, Вульфи добрался до подиума в районе большого фонтана, когда торги уже были в самом разгаре. Девушки бросились к воде умываться в сверкающих брызгах, а магистр побежал вокруг подиума, пытаясь рассмотреть выставленных на нём кукол. «Опоздал, опоздал, опоздал!» – наперебой кричали голоса в голове магистра. Народу была масса. Привлечённые праздником зеваки не думали ничего покупать, но смеялись и показывали пальцами на выставленных на торги оживляшек, и через головы горожан магистру было трудно разглядеть происходящее. Он попытался протиснуться между лесом людских ног, но его вытолкнули добрыми пинками. Мокрая от воды Зара подошла сзади к магистру и присела, показав на свои плечи. Магистр раздражённо дёрнул головой, но потом вскочил девушке на шею – и та подняла его, как ребёнка.

– Ты, смотрю, не соврала, сила есть, – усмехнулся Вульфи, разглядывая подиум.

Зара ничего не ответила и лишь расправила плечи.

На подиуме, где ещё вчера секли людей, стояли куклы всех размеров и форм: деревянная раскрашенная птица на колёсиках с бегающими глазками; розовый божок с матерчатыми ушами до колен; пара каменных големов; высоченные качели, оформленные под гигантский рот; чёрный рыцарь без ног; гора испорченных «посыльных» на запчасти; и бесконечное множество антропоморфных «человечков» из дерева и металла. В некоторых из них скупщики прямо там вставляли сосуды с крупинками сердечных осколков и царапали на руках или голове список команд, после чего кукла поднималась из груды обломков и шла в строй к остальным. На этом подиуме торг шёл за летающего змея с шестью руками – он парил над продавцом и с недоумением оглядывал толпу.

– Не то, – расстроенно произнёс Вульфи и оглянулся. – Повернись туда, – магистр указал направо, на другой подиум, где торговали запчастями для заводских кукол.

Зара повернулась, и Галахаду пришлось прикрыть глаза рукой от слепящего света забравшихся в зенит солнц, отразившегося в забралах и панцирях рабочих-пауков и сверкающих заклепками грузовых аппаратов с огромными металлическими руками, интересовавших только работников Магистрата и механиков. Там толпа была реже, поэтому Вульфи спрыгнул с Зариных плеч и поспешил к подиуму сам.

Он подбежал ровно в тот момент, когда к краю деревянного возвышения подошёл вспотевший сухой глашатай в капюшоне, закрывавшем глаза, и объявил:

– Лот тридцать три. Кукла с панцирем. Запчасти. Владелец… – мужчина посмотрел в толпу, – … уважаемый работник стражи.

Ошарашенный Вульфи оглянулся туда, куда была направлена голова глашатого. Там стоял Блоп с фингалом под правым глазом и нервно улыбался.

– Стартовая цена, – продолжил мужчина на подиуме, – триста грошей.

С этими словами другой мужчина в длинной хламиде вынес на подиум куклу, ещё вчера принадлежавшую магистру, и показал собравшимся.

– Триста монет? – раздалось из толпы. – Это кто ж такую цену-то назначает?

– Не я, – бесстрастно ответил глашатай.

Взоры вновь обратились на глупо улыбавшегося Блопа. Тот же голос продолжил распинать стражника:

– Да за что здесь триста монет-то? За панцирь что ли? Да она же, похоже, даже не работает.