Клан Мамонта Щепетов Сергей

Глава 6. Караван

Второй визит в гости был закончен, и Семен с наслаждением вдохнул свежий воздух: «У неандертальцев обостренное обоняние, как же они живут среди таких ароматов?! Хотя, с другой стороны, у животных нюх еще острее, а логова их далеки от стерильности. Ладно, в конце концов, это мелочи жизни. Поразительно, необъяснимо другое: у этой тетки действительно распухшая нога, а вместо уха какая-то культя! Я просто свихнусь, если не найду этому какое-нибудь нормальное объяснение».

— Ты понял что-нибудь из того, что она говорила? — без особой надежды спросил он у спутника.

— Хью понимать.

— Тогда объясни мне… Ладно, можешь на языке темагов, только попроще.

— Темагов осталось совсем мало. Она хочет, чтобы ты взял их жизни, потому что они страдают.

— Осталось — где? В этой группе, в этой стране или вообще в мире?

— Для нее мир… Лоурины говорят: «Страна Низких гор».

— Понятно. Она что-то знает о тех, кто здесь остался?

— Онокл знает все.

— А что значит «взял»? Поубивал, что ли, чтоб не мучались?

— Они ничьи сейчас, а это…

Дальше Семен понимал не более половины. Пришлось долго мучить парня расспросами, переходя с одного языка на другой. Основная трудность заключалась в том, что Хью был еще слишком мал, когда жил с сородичами, и ему ничего не рассказывали и не объясняли. Что-то он подслушал, о чем-то догадался сам. Получилось, что онокл это, конечно, не имя, а обозначение человеческой особи, обладающей определенными свойствами или способностями. Подобрать аналог Семен не смог — во всяком случае, не ведьма и не колдунья. Скорее уж, блаженная или святая, что ли… Некий посредник, через которого в мире живых реализуется… м-м-м… потенция или устремления верховного божества. В данном случае они благие, но это для онокл вроде бы и не обязательно. Кроме того, существует некая мистическая связь между территорией, населяющими ее людьми и онокл. Одно без другого как бы и не бывает. Покинуть насиженные места для неандертальцев означает признать, что над ними (вокруг, среди?) онокл больше нет. Некоторые так и делают, другие предпочитают умирать на месте. Вот данная конкретная группа остается здесь потому, что онокл проявилась среди них. Раньше это была обычная женщина. Признает ли она Семена за бхалласа, непонятно, но вроде бы требует, чтобы он сделал этих людей «своими».

— Ну, не знаю, — Семен пребывал в полном недоумении. — Даже если оставшиеся признают нашу власть, что с ними делать? Здесь они если и не вымрут от голода, то нирут-куны их истребят. Тем более что мы привели сюда погоню, и пославшие ее наверняка захотят выяснить, куда делись семь воинов.

— Собаки искать след, — сказал Хью. — Они находить.

— И что делать?

— Уходить люди надо.

— Куда?! Конечно, эта страна больше вам не подходит. Но и вместе с лоуринами темаги жить не смогут, даже если удастся помирить тех и других!

— Лоурин степь ходить. Наши люди степь ходить нет.

— Ясное дело… А в лесу вам тоже не выжить.

— Лес еда мало, добыча плохо. Хью знать.

— Слушай! — осенило вдруг Семена. — А помнишь, я рассказывал про место, где глина? Там, на реке? Там еще питекантропы… то есть пангиры жили, которые потом к поселку перебрались. Так вот: когда они там жили, мясо они добывали на солонце. Он, конечно, поменьше здешнего, но кормиться на нем вполне можно.

— Река — большой вода. Плохо. Тот берег лес — плохо.

— Ну, зимой-то перебраться через реку не трудно. Лес, конечно, для темагов непривычен, но, в конце концов, главное, чтобы еда была. Нирут-куны в лес точно не сунутся со своими лошадьми.

— Лошадь лес ходить нет, — согласился Хью. — Темаги нет больше свой земля. Семхон говорить — темаги ходить лес жить.

Собственная идея Семену очень понравилась — вывести из-под удара пришельцев хотя бы одну группу неандертальцев. Хлопот с ними, конечно, не оберешься, но зато совесть будет чиста. Оттягивать данное мероприятие смысла не было ни малейшего — нужно добраться до леса, пока враги не спохватились. По его представлениям, летом отсюда до месторождения глины можно было дойти пешком за пару дней, а зимой? Впрочем, главное, перейти реку, и можно чувствовать себя в безопасности.

— Решение принято! — заявил Семен. — Скажи своим, чтоб готовились.

— Готовить что?

— Чтоб к переходу, к кочевке готовились!

— Хью понимать нет: Семхон говорить — люди ходить.

— Что, прямо сейчас? А собираться — ну, там вещи всякие… Прямо так пойдете?!

— Вещи нет, еда нет. Вставать и ходить.

— М-да-а… — почесал затылок Семен. — Живут же люди. Хотя сейчас утро — сколько-нибудь да продвинемся. Давай, выводи людей из ущелья и веди вон в ту сторону. А я пойду починю полоз у нарты и догоню.

— Хью понимать.

С починкой нарты Семен провозился часа два-три. Оттепель вроде бы кончилась, появился легкий морозец, и снег покрылся тонкой коркой льда. Такая поверхность обещала хорошее скольжение, но для волков она была убийственна — под нагрузкой, не имея возможности выбирать путь, они жестоко ранили лапы. Наученный горьким опытом, Семен принялся их обувать — надевать на лапы кожаные мешочки, что тоже заняло немало времени.

Скольжение действительно оказалось хорошим — даже, пожалуй, слишком. Во всяком случае, для такого крутого спуска, по которому они съехали в эту долину. Был даже момент, когда Семен вообще усомнился, что они смогут без посторонней помощи выбраться на плато — зря он отправил людей вперед. Однако сделанного было не изменить, и упираться — в буквальном смысле — пришлось в одиночку. Четвероногие же члены экспедиции тянули, чуть ли не ложась грудью на снег. В конце концов они все-таки оказались наверху, правда, Семену пришлось выбросить почти все трофейное оружие. Он долго приходил в себя, разглядывая вдали вереницу бредущих по снегу людей.

Прежде чем догнать караван, Семен заехал на поле звериной битвы (точнее, побоища) и заполнил всю порожнюю тару кусками мороженой рубленой конины. Волки же пищу поместили непосредственно в собственные желудки. Прыти им это не прибавило, но Семен уже хорошо знал их манеры: они наедаются до отвала при любой возможности, а потом могут долго обходиться без пищи, не теряя при этом сил.

Неандертальцев они догнали довольно быстро, и Семен смог увидеть данную группу в полном составе. Грустное, надо сказать, это оказалось зрелище. Впереди вышагивает низкорослый кривоногий Хью — в руке пальма, на боках висят метательные пластины. За ним следуют четверо мужчин-неандертальцев: в одной руке копье, другой придерживают на плече какую-нибудь часть лошадиной туши, выломанную вместе со шкурой и костями. У двоих имеются палицы, которые подвешены за спиной. Далее три женщины (одна, кажется, беременная) и два подростка непонятного пола. Замыкает шествие хромающая и опирающаяся на палку Онокл. У всех головы не покрыты, тела облачены… Ну, одеждой это назвать трудно, скорее приспособленные для ее замены куски плохо выделанных шкур. Они кое-где связаны кожаными полосками или просто краями, но нигде не сшиты. «Ну, да, — сообразил Семен. — Они же холодоустойчивые и большую часть года ходят практически голыми. Из-за этого я в свое время и не обратил внимания, что шить они не умеют. Да и наши археологи, кажется, швейных принадлежностей у неандертальцев не обнаружили». Штаны у всех отсутствовали, а ступни ног были обмотаны подобием портянок из полос шкуры мехом внутрь. Женщины и подростки несли некое подобие тюков, точнее, свертков из шкур. Вид у них, мягко выражаясь, был не бодрый: похоже, что они заморены недоеданием настолько, что им уже все равно, жить или умирать, идти или стоять.

«Что ж, — оценил пройденное расстояние Семен, — километра три в час эта процессия делает. Через неделю будем на месте. Лишь бы всадники не набежали».

Некоторое время он ехал рядом с Онокл. Попытался заговорить — по-джентльменски предложил занять его место на нарте. Женщина не реагировала, словно обращались не к ней. Семену осталось только рассматривать ее, пытаясь оценить возраст и понять, зрячая она или нет. Ни то ни другое в полной мере ему не удалось: «Конечно, для неандерталки она не молода, но беременная женщина, идущая впереди, не выглядит моложе. Двигается с поднятой головой, ни по сторонам, ни под ноги не смотрит, однако след в след попадает безошибочно. Одежда и обувь, пожалуй, в худшем состоянии, чем у других, однако груза никакого не несет. Впрочем, с больной ногой она, наверное, и не смогла бы».

На ночевку расположились в верховьях ручья, склоны которого давали хоть какую-то защиту от ветра и посторонних взглядов. Кроме того, по руслу тянулись довольно густые заросли ольхи, так что можно было рассчитывать на нормальный костер. Слегка обжаренные (по сути — сырые, но оттаявшие) куски конины Хью раздавал лично: сначала мужчины, потом Онокл, далее — всем остальным. Семена сильно тревожил вопрос, каким образом неандертальцы собираются провести ночь: греясь у костра, что ли? Оказалось, ничего подобного: женщины утоптали снег на небольшой площадке, постелили шкуры, а потом… В общем, подобное Семен наблюдал впервые: мужчины, женщины и подростки сбились в тесный комок, в котором кто-то лежал, кто-то полусидел, но все были прижаты друг к другу хотя бы половиной тела. Крайние прикрылись шкурами, которых, похоже, на всех не хватило. С удовлетворением Семен отметил, что попытки присоединиться к ним Хью не сделал, а ночевать отправился в палатку.

На другой день они двинулись вниз по долине — по представлениям Семена, она тянулась почти в нужном направлении. Снег здесь был довольно глубокий, но зато вдоволь дров, а это, как известно, сильно скрашивает жизнь зимой. Караван продвинулся километров на 20—25, когда началось то, чего Семен ждал с надеждой и страхом — метель. Пришлось срочно подыскивать место для стоянки и браться за пальмы — рубить кусты и сооружать хоть какое-то укрытие для неандертальцев. Семен откопал в грузе топор и протянул его бывшему тираху — мужчина отшатнулся почти в ужасе. «Конечно, вымрете, — ругнулся про себя Семен, — все новое, все, чего не было раньше, для вас табу».

К утру снегопад прекратился. Выбравшись из палатки, Семен «с чувством глубокого удовлетворения» констатировал, что летопись следов можно начинать заново — кругом все белое и ровное. Плата за это оказалась немалой — продвижение вперед сил теперь требовало вдвое больше, а результат… В общем, впору было выбираться обратно на поверхность плато, в надежде, что снега там будет меньше. Однако приличного места для подъема за весь день так и не встретилось. Люди и животные к концу дня были так измотаны, что Семен решил остановиться на ночевку досрочно. И вот тогда произошло странное.

Люди подобрались ближе к скальным выходам левого борта, сбросили груз и принялись утаптывать снег. Онокл осталась стоять на месте, словно команда ее не касалась.

— Что это она? — удивился Семен. — Ей отдельное приглашение требуется? Она не слышала? Может…

Хью жестом остановил его:

— Говорить надо нет. Онокл слышать. Ее звать.

— Ну-ну, — пожал плечами Семен.

Постояв минуты две-три, женщина, незряче подняв голову, пошла по целине, как бы продолжая прерванный путь каравана. Ноги ее проваливались в снег по колено, но она опиралась на палку и упорно, шаг за шагом, двигалась вперед. Метров через двести она скрылась за скальным выступом правого борта.

— Куда это она?

— Знать нет. Ходить надо, — сказал Хью и поправил оружие.

— Пошли, — согласился Семен в полном недоумении.

Потом они стояли и смотрели, как неуклюже и беспомощно женщина пытается подняться на склон узкого распадка, заваленный крупными глыбами известняка. Семен не понимал, куда и зачем она стремится и, главное, почему ей в этом нельзя помочь. Однако Хью был так сосредоточен и мрачен, что задавать ему вопросы Семен не решился.

Поднявшись на несколько метров, женщина принялась разгребать снег — голыми руками. Минут через пять там, кажется, образовалось какое-то отверстие. Онокл расширила его, приминая снег, потом легла на живот и поползла внутрь. Очевидно, ход вел круто вниз — мелькнули ноги в растрепанных обмотках, и женщина исчезла внутри.

— М-да, — сказал Семен. — Вряд ли это вход в пещеру. Скорее, в какую-то нору между камнями. Что там может быть?

— Дом, — коротко ответил Хью и двинулся вперед.

Они подобрались к дыре, и Семен понял, что парень не ошибся — запах оттуда шел соответствующий.

— Давай не полезем, — предложил он. — Давай вход побольше расчистим.

Расчистили.

Это, конечно, была не пещера, а ниша между глыбами известняка, сползшими сверху, углубленная и расширенная искусственно — камни и щебень выбраны и сложены в виде невысокого вала снаружи. В него воткнуты палки, образующие подобие навеса или крыши, удваивающей объем изолированного пространства. Вероятно, раньше они были накрыты шкурами, которые в настоящий момент отсутствовали, и роль внешней стенки выполнял сугроб. Почему отсутствовали, догадаться нетрудно — кожу съели. Внутри на истертой загаженной подстилке лежали две живых мумии — взрослый и ребенок. Рядом без признаков жизни лежала Онокл. Кругом кости — чисто обглоданные и расколотые. Можно было бы счесть их останками животных, но черепа такой возможности не давали. Беглый осмотр выявил как минимум четыре штуки и еще один — явно детский. Здесь же валялось несколько каменных скребков и клиновидное рубило. Преодолевая брезгливость, Семен приподнял изгрызенную по краям шкуру, которой была прикрыта грудь местного жителя — женщина.

«Надо полагать — мать и дитя. Спят или без сознания. Во всяком случае, дышат. Онокл, похоже, и этого не делает. — Семен достал нож и поднес лезвие к ее ноздрям. Оно слегка запотело. — Жива все-таки».

— Почему — они? — задал мучающий его вопрос Семен. — Почему ребенок и женщина?

По его представлениям, когда у неандертальцев дело доходит до каннибализма, то первыми гибнут маленькие дети. Потом те, кто постарше, и подростки. Далее наступает очередь женщин. Здесь же порядок смертей явно нарушен.

— Она убить всех смочь.

— Сильна… А что с Онокл?

— Давать жизнь. Сама нет.

— Ничего не понимаю, — признался Семен. — Надо, наверное, сходить за нартой и перетащить их на стоянку. Побудь тут, что ли…

Далеко Семен не ушел — только выбрался из-за камней. Чтобы увидеть людей, этого оказалось достаточно. Пятеро стояли совсем близко, перегораживая устье распадка, еще несколько человек спускались сверху, глубоко увязая в снегу. Неандертальцы. Одни мужчины. Семен думал, что уже никогда не увидит их в таком количестве сразу. Палицы — у всех.

— Хью, — позвал Семен, — иди сюда. Мы опять влипли.

Парень спустился, огляделся, с невозмутимым видом повесил пальму за спину и вытащил из чехлов метательные пластины.

— Думаешь, не договоримся? — покосился на него Семен, работая рычагом арбалета. — Откуда их столько?

— Договориться — нет. Сражаться — да. Хью думать: они за мы идти, следить. Теперь нападать. Кааронга это.

Он употребил непереводимое неандертальское слово, значение которого Семен понимал лишь отчасти. То есть у неандертальцев существовало нечто вроде секты (или как это назвать?) со своими обрядами посвящения и неким подобием устава. Ее члены вели обычную жизнь в семейных группах, но при этом принадлежали сообществу «профессиональных» воинов. Именно они воспринимались в былые времена как «охотники за головами». По сравнению с обычными охотниками, они были хорошими бойцами-рукопашниками. Правда, Семен не смог уяснить: они таковыми становились в этом полутайном сообществе или в него принимали лишь самых отмороженных. Собственно говоря, так называемые «мужские союзы», по данным ученых былой современности, существовали почти у всех первобытных народов, в том числе и у индейцев Северной Америки. Сплошь и рядом «белым» наблюдателям не удавалось различить, где кончается обычное общество и начинается такой «союз». Скажем, в постколониальной Африке подобные сообщества в сочетании с архаичной клановостью определяли и определяют почти всю политическую обстановку. И, конечно, расползаются по миру, образуя «филиалы» даже в крупнейших университетах. По рассказам Хью, после катастрофы сообщество кааронга не распалось, а наоборот, окрепло, поскольку для своего прокормления использовало не только природные ресурсы, но и собственных соплеменников. В стычках с пришельцами они являлись основной ударной силой и даже иногда одерживали победы. Правда, Семен подозревал, что агрессивность «охотников за головами» в значительной мере и спровоцировала истребление местных неандертальцев пришлыми кроманьонцами.

— Стоять!!! — рявкнул Семен, когда до противников осталось метров восемь. Кое-кто из них вздрогнул от резкого окрика, но это, собственно, была и вся их реакция. Они продолжали приближаться, распределяясь полукругом, который грозил превратиться в круг. Семен переводил прицел с одного на другого, пытаясь понять, кто тут старший. Сделать этого он не смог и предпринял еще одну попытку — уже на их языке: — Не двигаться! Как смели вы поднять оружие на могучего бхалласа?!!

Неандертальцы остановились — почти все. Один из них перекинул палицу в левую руку, поковырял пальцем в ухе и оскалил желтые зубы в улыбке:

— Мясо кричит. Тут много мяса! — И шагнул вперед.

А Семен нажал спусковую скобу.

Полсекунды спустя еще один противник упал на снег, держась за торчащую из живота метательную пластину. Другой смог отмахнуться палицей от летящей железки, но получил глубокую рану плеча. Впрочем, внимания на нее он не обратил.

Перезаряжать арбалет было некогда, и Семен использовал его как метательный снаряд. Противник без труда уклонился, но при этом пропустил тычок в корпус лезвием пальмы.

И началось…

Снег под ногами дает некоторое преимущество тому, у кого более длинное оружие. Но когда противников много, нужно иметь возможность быстро перемещаться…

Наверное, был какой-то звук, которого Семен не услышал — его противник замер с занесенной для удара палицей. Воспользовавшись этим, Семен превратил ложный (пугающий) выпад в настоящий и всадил ему клинок глубоко под ребра — еще один готов!

Больше перед ним никого не было, а те, кто находился чуть поодаль, застыли в разных позах. Семен позволил себе оглянуться: посреди куч грязного снега у входа в нору на коленях стояла Онокл, похожая на ожившего мертвеца.

Вот она опустилась на четвереньки и поползла вниз, глубоко погружая в снег обнажившиеся тонкие руки. Некоторое время Семен смотрел то на нее, то на замерших неподвижно неандертальцев. Он испытывал сильнейшее желание воспользоваться случаем и зарубить хотя бы парочку ближайших. Вдруг один из них выпустил оружие, упал лицом в снег и закрыл голову руками. За ним второй, третий…

Семен глянул на Онокл — она приближалась к раненому, которому Хью засадил в живот свой бумеранг.

— Смотреть нет. Лежать надо, — шепотом сказал парень и дернул Семена за рукав.

— Да я и отвернуться могу, — пробормотал Семен, однако вслед за Хью опустился на колени, а потом и лег. Терять контроль над ситуацией не хотелось, но подсмотреть не удалось — Хью протянул руку и слегка вдавил его голову в снег.

В итоге Семен так и не узнал, что за действо происходило рядом: слышалось хриплое дыхание, скрип снега, иногда стон. Потом удаляющиеся шаги.

— Вставать надо, — прошептал Хью и мгновенно вскочил на ноги. — Кхендер!

Семен тоже вскочил с пальмой в руках, готовый немедленно еще кого-нибудь зарезать. Ничего из этого не получилось, поскольку пришлось признать, что продолжения боя не будет.

Первый из поднявшихся хьюггов повернулся спиной и… принял соответствующую позу. Остальные последовали его примеру. Семен попятился от этого малоприятного зрелища и попытался оценить обстановку в целом: «Оба тяжелораненых, похоже, мертвы. Тот, у которого разрезано плечо, стоит вместе со всеми, и кровь с него не капает. Зато вереница капель крови на снегу от него уходит в сторону и… Ну да, тянется за Онокл, которая идет по старым следам в направлении стоянки. Причем она не хромает, и палки в руке у нее нет. А навстречу ей движутся четверо „союзных“ неандертальцев с копьями в руках».

— Скажи им, пусть прикроются, — попросил Семен. — Хватит кхендерить.

— Хватит — нет, — твердо сказал Хью и выдернул метательную пластину из трупа. — Кааронга.

— Ну, и что же надо сделать, чтоб они перестали быть кааронга? — поинтересовался военачальник. — Головы поотрубать?

Хью посмотрел на него с некоторым удивлением и объяснил.

— Гомосеки чертовы! — ругнулся Семен по-русски и добавил на языке лоуринов: — Только я в этом тебе не помощник. Вон твои люди идут — пусть они занимаются. А я на этот разврат смотреть не желаю.

Онокл он догнал почти у самой нарты. Из-под ее накидки действительно капала кровь, но женщина, казалось, этого не замечала.

— Стой! — преградил Семен ей дорогу и заглянул в лицо: совершенно обычные широко открытые неандертальские глаза с темно-карими зрачками, только смотрят куда-то в пустоту, а не на окружающие предметы. — Что с тобой? Ты меня видишь? Слышишь?

В ответ молчание. Взгляд на нем не фокусируется.

— Знаешь что? — решился-таки Семен. — Иди-ка сюда и садись на нарту!

Женщина не реагировала. Тогда он взял ее за руку, подвел и посадил. Она не сопротивлялась, а ее рука была теплой.

— Ты что, говорить разучилась? У тебя же раньше хорошо получалось, непонятно только.

Семен потоптался перед ней, а потом потянул вверх подол ее накидки с правой стороны. Шкура намокла от крови, но раны видно не было. Тогда Семен, набравшись смелости, потянул край одежды еще выше и аж присвистнул от неожиданности: на правой руке, чуть ниже плечевого сустава, красовался глубокий горизонтальный порез. Края раны разошлись, виднелась бледно-розовая мышечная ткань…

— Нет, — сказал Семен, пережив несколько секунд оторопи, — решительно отказываюсь что-либо понимать! Так не бывает. Ты что, сама порезалась?! Молчишь… А я знаю совершенно точно: такие раны надо зашивать. Потерпишь?

Ответа не последовало, и Семен принялся рыться в мешках в поисках иглы и сухожильных ниток. Эту иглу он выковал и выточил сам — она была, конечно, тоньше карандаша, но от обычной швейной отличалась сильно. Закаленным был только кончик, так что согнуть ее удалось без труда.

Инструмент и руки пришлось стерилизовать собственной мочой и снегом.

Ни дерганий, ни стонов. Но боль она чувствовала — из глаз текли слезы.

Позже Семен осмотрел раненого неандертальца. Одежда его с правой стороны была заляпана кровью, шкура, прикрывающая плечо, прорезана насквозь, но на самом плече он не увидел даже шрама.

Таким образом, караван увеличился сразу на восемь человек. Найденыши — женщина и ребенок — были недееспособны, и Семену пришлось-таки уступить свое место на нарте. Всю эту компанию нужно было кормить — хотя бы символически. Правда, у данной проблемы было и совсем простое решение — Хью, как признанный авторитет, вправе указать на любого, и на ужин будет свежее мясо. Поверить в такую первобытную непосредственность Семен не мог и некоторое время донимал спутников вопросами: неужели нет никаких запретов, ограничений, табу? Как в песне Высоцкого: «…Хотели кушать — и съели Кука!» Ответ можно было подытожить таким образом: «Раньше все было, а теперь нет ничего. Нас, по сути дела, тоже нет, так что можно — все». «Я вам устрою вседозволенность!» — мысленно грозился Семен.

На этом приключения и встречи не закончились. Через день наткнулись еще на одно неандертальское семейство — мужчина, подросток и две женщины. Как смог понять Семен, они покидали страну хьюггов, но застряли на окраине, обнаружив полуразложившийся труп мамонта. На том и держались. «Присягу верности» они принесли по первому требованию.

По льду замерзшей реки караван тащился три дня. Нужное место Семен опознал по останцу высокой террасы на левом берегу, а не найти солонец было трудно — к нему со всей округи вели звериные тропы. Проблемы, конечно, не замедлили появиться — и в большом количестве. Во-первых, выяснилось, что в брошенном жилье питекантропов под скальным навесом такая толпа неандертальцев никоим образом не поместится. А во-вторых, вокруг солонца такой рельеф, что делать там без дистанционного оружия совершенно нечего. С таким же успехом можно гоняться за оленями в чистом поле.

— Что я могу на это сказать… — вздохнул Семен. — Лучше места все равно нет.

— Место хороший, — согласился Хью. — Как жить знать нет.

— Как, как… Приспосабливать надо для себя окружающую среду! Берем, скажем, топор и строим дом. Из деревьев!

Конструкцию Семен изобрел без особого напряжения — на основе все той же треноги. Собственно говоря, в зимних условиях при наличии единственного топора и отсутствии кровельного материала ничего другого нельзя и придумать, а делать нужно было срочно — мороз крепчал день ото дня, и Семен каждое утро ожидал увидеть первый труп среди неандертальцев. Можно, конечно, всю ночь просидеть у костра, но… Тут опять работала психология — у неандертальцев, как у чукчей иной реальности, нет традиции использовать огонь для обогрева. Они никогда не жили в условиях изобилия топлива. То, что их надо перевоспитывать, Семен не сомневался, но времени на это не было. Прикасаться к незнакомым предметам люди отказывались, и Семен взялся за работу вдвоем с Хью.

Трехметровой высоты тренога из нетолстых бревен. Метрах в пяти — еще одна. Сверху бревно-конек и посередине к нему еще два бревна-подпорки в виде перевернутой буквы V. К этому коньковому бревну с двух сторон под наклоном прислоняется (а кое-где и привязывается) все подряд — палки, бревна, слеги. Получается нечто вроде двускатной крыши, стоящей прямо не земле. Сверху на нее грузится еловый лапник и снег, поскольку шкур не имеется.

Ломали ветки и гребли снег все дружно, а вот топором махал в основном Семен. С пола снег вычистили до земли и натаскали туда тех же еловых веток. Вся процедура заняла полный световой день. Семен собственноручно запалил огонь в сделанном наспех очаге, после чего запустил народ для осмотра:

— Тут будут жить женщины и дети. Мужчины могут спать на улице или строить такие же! — заявил Семен и с чувством глубокого удовлетворения отправился в свою палатку.

Утром это чувство у него исчезло бесследно — новостройка стояла пустой, а полуживые от холода неандертальцы копошились возле скального навеса. Пришлось начать расследование.

Ничего внятного Хью объяснить не смог:

— Жить там люди хотеть нет.

— Сам вижу, но почему?!

— Дом нет, живи плохо.

— Черт побери! Плохой ли, хороший ли, но это дом! В нем теплее, чем на улице!

— Лоурин так живи — да. Темаг так живи — нет.

Семен плюнул с досады (целый день работы насмарку!), матюгнулся и взялся за Седого. Общаться, конечно, пришлось на языке хьюггов, чего Семен категорически не любил. Всего через какой-нибудь час мучений вырисовалась следующая картина: вот такой вот утепленный шалаш неандертальцы не воспринимают как жилье. Не воспринимают, и все! То, что он хоть как-то защищает от холода, решительно ни о чем не говорит.

«Блин, — мысленно ругался Семен, — опять предрассудок, опять интеллектуальная стенка первобытного мифа! Мне-то казалось, что подобные приколы имеют отношение в основном к пище. В былой современности, скажем, часть населения планеты саранчу считает лакомством, а у другой части один вид этих насекомых вызывает содрогание. Личинки оленьего овода, покрывающие иногда шкуру оленя, у большинства оленеводческих племен считались деликатесом, а вот „белый“ человек, пожалуй, скорее согласится помереть от голода, чем жевать этих опарышей (да еще и живьем!). Но жилье?! Впрочем, и тут примеры имеются — при переселении советской властью кочевых скотоводов в „цивильные“ квартиры, говорят, они пытались там ставить юрты и жечь костры на паркете. Дружный вывод „белой“ общественности: дураки недоразвитые! Но на самом деле недоразвитой оказывается эта самая общественность, потому что не понимает: в „настоящем“ доме стены должны быть из шкур или войлока, но уж никак не из кирпичей или бетонных плит! Ну-ка, ну-ка… А ведь это мысль!»

После серии новых вопросов Семен пришел к выводу, что, пожалуй, стоит на верном пути познания: некие факторы превращают для неандертальца изолированное пространство в жилье. Но вот какие? Пещера — да. Выгородка под скальным навесом — да. Яма в земле с куполообразным покрытием — да, а вот шалаш — нет! В чем дело? «На Руси народ с маниакальным упорством строил все из дерева даже тогда, когда вся Западная Европа была уже каменной. Почему? Леса много, а камня мало? Аргумент, конечно, веский, но… Но города и прочие поселения регулярно выгорали дотла — иногда по нескольку раз на жизни одного поколения. Так что же, предки тупыми были?! На авось надеялись да на Бога полагались?! Вряд ли… Скорее всего, к каменному строительству перешли лишь тогда, когда христианство потеснило (но не вытеснило!) в народном сознании тысячелетний культ деревьев. Русские, между прочим, до сих пор при встрече желают друг другу здравствовать или просто здоровья, то есть быть подобным дереву (дров-у). А у этих что? Может, оттолкнуться от логической (или пралогической?) связки, ведь культ предков универсален для всех времен и народов? Дом — местообитание живых, домовина (гроб) — местообитание мертвых. Вывод: одно должно было в чем-то принципиальном (якобы) походить на другое. Неандертальские могилки я уже видел, значит…»

— Ладно, — сказал он вслух, — сделаем еще одну попытку. Но — последнюю. Если не получится, я умываю руки, а вы можете загибаться на здоровье!

Вчерашнее сооружение было безжалостно разрушено. На его место Семен повелел натаскать груду дров, точнее, всего, что может гореть. Пока полыхал костер, он валил деревья как заправский лесоруб, дорвавшийся до любимого дела. Все сучья и ветки, естественно, пошли в огонь.

Таких больших костров неандертальцы, конечно, никогда не разжигали, и Семен, между делом, с интересом наблюдал, будут ли они вокруг него греться или забоятся (совсем дураки или не совсем?). Испуг перед буйством магической (а какой же?!) сущности, конечно, поначалу имел место, но потом народ по-обвыкся (холодно же!), и все, не занятые работой, собрались у огня.

Когда костер полностью прогорел, Семен притушил оставшиеся угли и велел на его месте рыть землю — палками, костями, руками — чем хотите! Собственно говоря, дело происходило на речной террасе, так что под тонким слоем оттаявшего дерна начался песок и галька, которые неплохо поддавались палкам-копалкам. Часа за 2—3 получился неглубокий котлованчик размером чуть больше 3 на 3 метра. Кое-как подогнанные неошкуренные бревна уложили прямо на отвалы. Получилось некое подобие сруба в три венца, надстраивающего яму. После этого Семен обругал своих подопечных за первобытность и объявил второй день творения законченным.

Утром он обнаружил, что все, кто смог там поместиться, ночевали именно в срубе, набившись туда вплотную друг к другу и накрывшись сверху чем попало. «Расспрашивать бесполезно — они меня только еще больше запутают. Но, похоже, я угадал: хотя бы часть жилища должна быть выполнена из изначального субстрата — грунта или камня. Дом и могила для них единосущны, но не идентичны и, соответственно, настоящую яму можно заменить ее обозначением — дикари-с. Но на будущее нужно это учесть. Может, крышу они сами сделают?»

Твердости духа, впрочем, у Семена не хватило, и он самолично изобразил над срубом некое подобие стропильной системы, предоставив женщинам и подросткам покрывать его ветками, лапником и обрывками шкур. Проблему двери решили без него — сделали в одном месте подкоп под нижний венец бревен. При всем при том стройку нужно было продолжать — подобных жилищ требовалось как минимум еще два. Или одно, но большое. Семен созвал народ и начал передавать опыт — в прямом и переносном смысле.