Я жизнью жил пьянящей и прекрасной…

03.11.1950 (пятница)

Высокочтимая волшебница!

Всегда что-нибудь да должно прокиснуть! Тяжкие раздумья заставляют меня усмехнуться при воспоминании о твоем последнем звонке! Не уловила ли ты во мне черствость и бездушие из-за того, что я сказал о необходимости диктовать и о секретарше? Это несправедливо! Эллен Янссен ушла от меня со скандалом и великими претензиями – и мне пришлось для написания наиболее важных писем искать ей замену. И я ее нашел, женщину (59 лет), жену деревенского секретаря Аммана. Она живет в Локарно и имеет пятерых детей, а теперь приходит ко мне ежедневно на двадцать минут (дольше задерживаться она не может), чтобы печатать письма издательским прохвостам и адвокатам. Поэтому (как это ни стыдно) я вынужден спешить.

О, чудесная царапка! Уже во вторник я отбываю во Францию! Не знаю, где я смогу тебя настигнуть – если смогу! Позвони! Или застрели меня, вот тебе моя грудь.

Как у тебя дела с визой? Будь осторожна! С этой визой ты должна пройти пограничный контроль и в Нью-Йорке. В порту какой-нибудь ретивый иммиграционный инспектор, даже при действующей визе, может развернуть тебя.

Я тебя предупредил.

Скажи на милость, мстительная фурия, как я покажусь на глаза твоей матери, если ничего не смогу рассказать ей о тебе? Я должен твердо стоять на знакомой мне почве.

От волнения я выпил четыре бутылки водки. Дрожащими лапами я добавил туда слишком много глицерина, и она запахла бриолином. Четыре бутылки!

Да, кстати, где зеленая шаль? Она запала мне в душу.

Жалей и береги себя.

Антон, алкоголем подогретый.

Феликсу Гуггенхайму, Лос-Анджелес

Порто-Ронко, 15.12.1951 (суббота)

Господину

Доктору Феликсу Гуггенхайму

Дель-Валле-драйв, 6259

Лос-Анджелес, 48

Калифорния

Дорогой господин доктор Гуггенхайм!

В середине ноября я написал Вам письмо, которое, как выяснилось через несколько дней, оказалось излишним, и поэтому не было отправлено.

Между тем дело с Шерцем обернулось так, как я и предполагал. Согласно Вашему желанию я предоставил Вам полную свободу рук в переговорах и не вмешивался в них, хотя и не всегда считал верными способы, какими Вы их вели.

Вы пытались добром чего-то добиться от Шерца, однако этот подход медленно, но верно довел нас до роли нищих просителей, которым он в своем последнем письме высокомерно посоветовал проваливать ко всем чертям.

Тон Ваших писем относительно Шерца никогда мне не нравился; даже в последнем Вы льстиво подчеркиваете значимость его самого и его издательства и просите его о маленьких финансовых уступках. Само собой разумеется, что при таком самоуничижении и объявлении о готовности к уступкам, хотя сам Шерц о них даже не помышлял, ситуация и вовсе становится необратимой; дело выглядит так, словно мы – злостные нарушители договора, которых Шерц справедливо поставил на место.

Нам надо было с самого начала настаивать на наших правах и грозить ему судебным иском. Судебное разбирательство, без сомнения, было бы для Шерца большей неприятностью, чем для нас. Теперь же мы должны либо со стыдом отступить, либо выдвинуть иск, ибо тот обмен письмами, который между нами состоялся, не может иметь разумного продолжения. Сам иск чреват осложнениями, ибо Шерц из Ваших писем – не знаю, на законном ли основании, – сделал вывод о том, что мы хотим отступить от условий договора. Он поспешил подтвердить этот вывод и прислал мне назад рукопись. Мне тяжело заново просматривать все Ваши письма и ответы на них Шерца. Кроме того, это занятие было бы просто бесцельным, так как надо нанимать швейцарского адвоката, чтобы оценить, сколько мы уже потеряли.

В любом случае я прошу Вас пока не писать Шерцу, так как после моего к нему письма в высшей степени возможно изменение нашего образа действий. Кроме того, после этой переписки мне теперь надо знать, какими правовыми возможностями я обладаю.

Из чисто личных побуждений я бы очень хотел дать понять Шерцу, что это он много лет бегал за мной со своим договором, что с меня довольно обвинений в обмане и что я считаю самым простым и естественным выходом возбудить процесс в связи с ситуацией, интересующей бесчисленных писателей. Что же касается его «рекламации», равно как и условий, согласно которым приходится покупать кота в мешке, то я бы приветствовал открытое решение, позволяющее получить восторженные суждения других издателей об этой книге. Одновременно мне хотелось бы сообщить ему, что ему не нужно хранить мертвое молчание по поводу своей позиции, что, напротив, мои различные издатели, с которыми я поделился сутью дела и которым я предъявил некоторые письма Шерца (как и он поступил с моей книгой, показав ее своим знакомым), настоятельно просили меня предоставить им эти письма как орудие контрпропаганды в мою пользу. Именно последний пункт показывает мне, что мы должны были прежде всего подчеркнуть. Для Шерца это было бы тем более неприятно, потому что он выступил бы в роли пугала и нарушителя договора. К сожалению, и по вполне понятным причинам, Вы придерживались точки зрения, что всю эту историю не следовало предавать огласке из опасения повредить книге. Я в это нисколько не верю. Если хотите, мы можем подождать до ее выхода в Америке. Если реакция будет положительной, то это даст нам еще больше материала против Шерца.

Я понимаю, что все это может кончиться ничем. Но сейчас мною, помимо всего прочего, движет личная гордость – я не хочу ничем быть обязанным Шерцу, который боится за свои деньги. Прошу Вас, сообщите мне, в чем, на Ваш взгляд, заключается юридическая проблема, и, если правовое положение неопределенное, я все же, несмотря на это, выскажу Шерцу свое мнение.

Заботиться о книге в настоящий момент уже поздно, и, в противоположность Вам, я не сторонник того, чтобы заваливать Германию моими книгами. Я считаю правильным спокойно продолжать переговоры с другими издателями, а тем временем позаботиться о продаже прав на «Триумфальную арку». Если весной выйдет новое издание этой книги, то у нас будет достаточно времени для подготовки второго издания к осени. Трудность заключается лишь в том, что и у Шерца есть на это договор. Если мы оспорим договор на новую книгу, то не сможем продавать «Триумфальную арку» на стороне; к тому же он уже заявил, что готов взять на себя распространение книги. Все, что мы теперь можем, на мой взгляд, сделать, это пригрозить ему иском и публичным выходом из договора, чтобы принудить его наконец к уступкам. Этим была бы обеспечена продажа «Возлюби ближнего своего» и улучшение условий на «Триумфальную арку». Не сделав этого, мы упустили очень важные месяцы, и теперь наше положение хуже, чем в самом начале. С Вашей стороны тоже уже мало что можно сделать. Мне придется начать все дело сначала, но стоит ли это делать – совершенно иной вопрос.

Большое расстояние, отделяющее нас друг от друга, делает это предприятие весьма хлопотным, как и тот факт, что мы можем общаться только письмами. Я, например, чувствую, что Вы воспримете это письмо как указание, каковым оно не является. Это всего лишь мое мнение, но в письме оно выглядит более сурово, чем при встрече. Я никоим образом не хочу умалить Ваш труд, но то, что можно обговорить в личной беседе за пять минут, в письмах занимает несколько недель, и даже в этом случае решение часто оказывается недостаточным.

Еще раз хочу подытожить мои пожелания. Мне бы хотелось, если это окажется возможным, так продавать мои книги, чтобы я получал за них швейцарские франки. Мне не так интересно получать доллары. Есть альтернатива получать марки как промежуточную валюту и продавать их здесь, меняя на франки, но, как я вижу из газет, такой обмен чреват ежедневными финансовыми потерями. Кроме того, в отличие от Вас, я не придерживаюсь того мнения, что в моих интересах иметь дело с возможно большим числом издателей. Если мы находим хорошего издателя, то он с большим интересом будет работать со мной, потому что в этом случае он получит и мои следующие книги. Я вижу это на примере многих других издателей. Немцы не могут позволить себе такого разнообразия. Вы приводите в качестве обоснования конкуренцию, но она выполняет стимулирующую роль недолго. Далее я бы не хотел, чтобы мои книги появлялись на рынке все сразу. Подготовка новой книги занимает, по меньшей мере, два, а то и три года. Поэтому мне думается, что книги надо выпускать в продажу постепенно, малыми, так сказать, порциями, чтобы не было перенасыщения. Публика, которая каждые несколько месяцев видит мою новую книгу, держит меня за плодовитого писателя и не думает о том, что за этим стоит.

Это письмо вышло почти таким же длинным, как по обыкновению Ваши. Кстати, это единственный пункт, в котором я солидарен с Шерцем – Вы страстный любитель длинных писем.

Если будет возможность, пришлите мне письма Шерца, которые я отправлял Вам, их, действительно, можно использовать как орудие пропаганды в мою пользу.

Насколько я слышал, Вы еще не получили экземпляр «Галлея». Вместо него Вам пришлют первый экземпляр книги. Рукопись Вашему секретарю я еще не выслал. Надеюсь, что я раньше буду в Германии и привезу его с собой. Я все еще здесь и не имею ни малейшего желания туда ехать. Так как я не хотел бы, чтобы книга вышла раньше осени (появятся иностранные издания, а это обеспечит нам более прочные позиции), то времени у нас еще предостаточно.

Прошу Вас, вышлите мне копии договоров в Дешем. Что-то я никак не могу найти их у себя.

Слава богу, наконец-то этот образец эпистолярного жанра подходит к концу. Примите это письмо за то, чем оно в действительности и является – дружеским обменом мнениями. Я же знаю, что Вы всегда искренне отстаиваете мои интересы.

Мои наилучшие пожелания на Рождество и Новый год, до скорого свидания и сердечное спасибо за Вашу работу.

С горячим приветом, неизменно

Ваш

Эрих Мария Ремарк.

P.S.

Недавно я получил из Франкфурта-на-Майне известие от студии «Константин-филм» о том, что в марте на экраны выйдет «Триумфальная арка» и некоторые люди хотят сделать ему рекламу с помощью книготорговцев, издателей и т.д. Они думают напечатать книгу в иллюстрированных немецких журналах, сопроводив публикацию кадрами из фильма, для чего, естественно, потребуется наше разрешение. Одно это сделало бы весьма желательным, чтобы книга к этому времени уже обрела своего издателя. Кроме того, есть люди, которые хотели бы поставить радиоспектакль по книге продолжительностью пятьдесят минут.

Со мной выразил желание поговорить некий доктор Ганс Опрехт. Насколько мне известно, Вы с ним знакомы. Я не хочу ничего предпринимать без Вас. Пожалуйста, если Вы сочтете меня чрезмерно осторожным, немедленно дайте мне об этом знать.

Издательству «Кипенхойер и Витч», Кельн

Нью-Йорк, 05.06.1952 (четверг)

Глубокоуважаемые господа!

Я между тем отослал Вам часть корректуры и пришлю авиапочтой на этой неделе остальное.

В некоторых местах я сделал примечание, так как вспомнил о том, что доктор Гуггенхайм по Вашему совету сообщил мне: в обращении «шарфюрер» и т.п. не должно быть слова «господин», но потом вы уточнили: речь шла об обращении со стороны свободного человека, а заключенные должны обращаться именно «господин шарфюрер». Я полагаю, что правильно Вас понял, и прошу Вас удалить правку на стр. 31, 58, 62, 83, 104 и 111.

Еще я хотел бы попросить Вас проверить один факт на стр. 42. Там за несколько батонов хлеба и некоторое количество картофеля требуют три марки. Цена, так как дело происходит на черном рынке, должна быть высокой. Пожалуйста, поправьте цену, если она слишком высока или, наоборот, низка и черкните мне об этом пару строк, потому что тогда надо будет внести поправку в разговор между Лебенталем и номером 509.

Я обнаружил, что в присланной мне корректуре отсутствуют страницы 134–137. Прошу Вас прислать мне их.

Я еще раз хочу подчеркнуть, что книга будет называться «Der Funke Leben»[8], а не «Ein Funken Leben», как указано в корректуре. Я полагаю, что все главы будут начинаться с новой страницы, и очень прошу Вас сохранить все абзацы в главах в том виде, в каком они представлены в рукописи. Текст в книге очень насыщенный и трудный, поэтому абзацы необходимы, чтобы хоть немного его оживить. Я везде подчеркнул места, где абзацы были Вами отменены. Мне кажется, что Вы вполне могли бы сделать абзацы на одну строчку шире, так как даже я сам иногда их пропускаю при чтении.

Я буду Вам очень обязан, если Вы сообщите мне, когда книга будет издана, и был бы еще больше Вам обязан, если она выйдет не в августе, а позже, осенью. Дело в том, что в конце июля я собираюсь приехать в Европу и в Германию и с удовольствием организовал бы свой визит так, чтобы привести книгу в еще больший порядок. В бернской газете «Бунд» было опубликовано обсуждение, которое я посылаю Вам в приложении к письму.

С самым сердечным приветом,

Эрих Мария Ремарк.

Я был бы рад увидеть текст на суперобложке до выхода книги из печати, чтобы иметь возможность поделиться своими предложениями. Считаю важным подчеркнуть, что эта книга не столько обвинение, сколько свидетельство воли к жизни и триумфа духа.

Эрне Рудольф, урожденной Ремарк, Бад-Ротенфельде

Нью-Йорк, 11.06.1952 (среда)

Дорогая Эрна!

Я приеду в Европу в первой половине июля. Пароход прибудет в Роттердам, откуда я отправлюсь в Амстердам, и, поскольку это не очень далеко, я хотел бы навестить вас.

Пожалуйста, напиши, удобно ли мне будет остановиться у вас, или лучше забронировать номер в отеле. Это моно сделать в любом случае, но мне хотелось бы знать заранее.

Надолго задержаться я не могу, мне надо поскорее оказаться в Берлине. Откуда можно вылететь в Берлин – из Оснабрюка или Ганновера?

Я очень прошу тебя никому не говорить о моем приезде, чтобы мы могли спокойно провести вместе пару дней. То же самое скажи отцу. В последний день перед моим отъездом он может, конечно, нарушить молчание, но вначале пусть будет так.

Надеюсь, тебя уже выписали из больницы. Напиши, как дела у тебя и папы.

У меня изменился адрес:

Пятьдесят седьмая Ист-стрит, 320.

Мои наилучшие пожелания и привет отцу, тебе и твоему мужу*, и до скорого свидания.

Эрих.

Кнуту Штуббендорфу, Лидинге

Нью-Йорк, 11.06.1952 (среда)

Глубокоуважаемый господин Штуббендорф!

Я получил оба Ваши письма, из которых сделал вывод, что я неправильно Вас понял, и теперь мне ясно, что Бонье хочет поместить в издание критический разбор моих книг с короткими биографическими сведениями в качестве введения, а не статью, состоящую из нагромождения сплетен, вымыслов и фантазий, распространяемых обо мне в определенных германских кругах уже на протяжении двадцати лет.

Если мои издатели считают такое введение необходимым, это их дело: я со своей стороны не собираюсь ни вносить в него исправления, ни высказывать о нем свое мнение (это лучшее лекарство против язвы и стенокардии, которыми я и без того уже давно страдаю). Без сомнения, мои издатели понимают, что я не стану снабжать их данными, фотографиями и т.д. для этого введения (это будет очень тяжело для меня), и что даже при таком несовпадении наших взглядов считаю вполне целесообразным мое дальнейшее сотрудничество с издателями.

С наилучшими пожеланиями, преданный Вам

Эрих Мария Ремарк.

Издательству Альберта Бонье, Стокгольм

Нью-Йорк, 27.06.1952 (пятница)

Уважаемые господа!

Я хотел бы обратиться к Вам по одному деликатному делу, которое вопреки моему желанию приняло довольно неприятный оборот, и, честно говоря, я просто не знаю, с чего начать.

Некоторое время назад господин Кнут Штуббендорф написал мне письмо, в котором сообщил, что перевел мою последнюю книгу и что Вы или литературный журнал, выходящий в Вашем издательстве, планируете опубликовать статью, посвященную выходу книги в свет. Господин Штуббендорф хотел получить от меня биографические данные и т.д. Я написал ему письмо, в котором изложил то, что счел целесообразным, кроме того, в дружелюбной форме сообщил ему, что мне было бы интереснее прочесть что-нибудь о моих книгах, а не обо мне самом.

Господин Штуббендорф на этом, однако, не успокоился и написал мне еще два письма, в которых задал мне несколько вопросов, касающихся моей личной жизни. Я был удивлен, потому что господин Штуббендорф лаконично и убедительно сообщил мне, что некоторые мои книги были написаны только ради денег, о чем я раньше не имел ни малейшего представления. Помимо этого, я понял, что, очевидно, он, кроме прочего, хочет использовать материал публикаций, которые непрерывно распространяются в Германии на протяжении последних двадцати лет. Я ответил господину Штуббендорфу прилагаемым письмом, на которое он ответил мне письмом, которое я тоже прилагаю.

Я не знаю, что задумали Вы или редактор литературного журнала, но я не думаю, что возможен еще какой-то ответ на последнее письмо господина Штуббендорфа.

Сегодня я отправляюсь в Европу. В середине июля мне можно будет писать по адресу: Порто-Ронко близ Асконы, Тичино, Швейцария. Я был бы рад услышать от Вас пару слов о том, что можно сделать в этой печальной ситуации. Я вступил в переписку с господином Штуббендорфом, так как полагал, что он представляет издательство. В противном случае я без обиняков отклонил бы всякие предложения подобного рода.

С наилучшими пожеланиями,

преданный Вам

Эрих Мария Ремарк.

Карен Хорни

Предположительно конец октября 1952

Возлюбленный мой ангел!

Я наконец получил ответ на мой телефонный звонок и с ужасом узнал, что тебя упрятали в лазарет. Все это произошло от того, что я надолго дезертировал и перестал заботиться о тебе! Сейчас, когда я каждое воскресенье председательствую за столом у камина (о, эти окорока и душистые сады иезуитов!), мой спаниель мог бы потащить нас по снегу и льду Центрального парка в темный полночный час (хотя я периодически издаю невротический вой, я ни на минуту не забываю, что должен объяснить тебе суть психоанализа), а потом мы бы бодро вернулись и принялись пить великолепный коньяк.

Увы, мой ангел, для твоего покорного слуги, к которому незаметно подкрался диабет (с тех пор как я об этом узнал, я стал спекулировать на сахарной бирже), настало время воздержания, во всяком случае, на какое-то время, но ты меня перещеголяла и загремела в госпиталь! С нас вполне достаточно и одного больного! Дай мне только подлечить печень и приезжай. Теперь ты нужна нам всем больше, чем когда-либо при наших неврозах, параневрозах и бегстве в призрачный мир богоугодной шизофрении. К сожалению, ты не имеешь никакого права уставать, и мы должны твердо стоять на том, что ты нас не подведешь и не разочаруешь. Такое случилось бы впервые, и что в этом случае начнут вытворять свежевылеченные психопаты, можно сравнить разве что с неистовством пляски святого Витта и бредом истериков самого мрачного Средневековья. Вот, у меня уже что-то начало подергиваться под правым веком, в юго-восточном углу.

Похоже, что вернулась весна, на улице стоит по-настоящему теплая майская погода, и я припас для тебя пару бутылок Шамбертена тридцать седьмого года и Йозефсхофера сорок девятого. Эти вина великолепны, а так как мы с тобой пока не можем их пить, то они будут самым поэтичным (хотя и не удовлетворяющим) символом в мире: томление без насыщения, но зато с целью!

Радуйся! Салют! Привет! Любовь!

Твой Алоизиус де Сукре III, младший, урожденный фон Окорок.

P. S. Передай своей бродяге-дочери, чтобы она позвонила мне в первой половине дня!

P.P.S. Double Ave, Salute, Servus, Scotch and Magnum Love.

Карен Хорни

Предположительно конец октября 1952

Сладкая моя!

За окном идет снег, и поэтому я посылаю тебе немного весны, мая, Порто-Ронко, Мошии и мира – торговец цветами обещал, что бутоны непременно, один за другим, распустятся, – чего я и сам себе время от времени желаю вместо мрачных ожиданий – сегодня сад, завтра пустыня, а послезавтра ночлежка.

Вчера здесь был астролог. Этот Сени (Шиллер «Смерть Валленштейна») объявил, что плохой период (середина октября до конца ноября – сядь, если стоишь: это плохой период для печени, желчного пузыря, легких, сердца и внутренностей) заканчивается, а потом будет становиться все легче и легче, пока в конце декабря не станет совсем легко. Так как мы должны встретиться именно в это время, то для нас обоих все переменится к лучшему. Будем надеяться, что улучшение будет скорым. Звезды с нами! Да и сами мы не промах! Салют! Мы снова будем бодры и сможем наслаждаться самой изысканной едой и напитками!

Я целыми днями работаю*. Ты пока успокойся и не думай о работе, которую приходится отложить. Я всегда так делаю, когда работаю. В этом смысле я король банальностей. Не надо рваться. Скажи себе: кто рано встает, тому… и т.д.

Представь, мои книги поглощают все – они всегда это делают, но им и этого мало, они так застят мне глаза, что я перестаю за деревьями различать лес. Опять избитая шутка!

Ангел, воспользуйся Рождеством, чтобы окончательно выздороветь. Будь нашим младенцем Христом, порази нас своим мелодичным и заразительным смехом.

Салют и поцелуй —

твой Дитрих Бернский и Порторонкский.

P. S. Эти цветы называются тигровыми лилиями. Они соединяют в себе лилейно-белую невинность и силу тигра. Этим они похожи на тебя. У тебя невинный вид, но древняя прыгучесть*.

Денверу Линдли

Порто-Ронко, 02.11.1953

С днем всех душ!

Дорогой Денвер!

Это всего лишь небольшое дополнение, но есть небольшая заминка на следующих стрницах (где Гребер делает предложение). Этот кусок потерялся, и я его перепечатал, но для того чтобы сделать что-нибудь конструктивное, я посылаю первые страницы XVI главы, чтобы ты мог сказать своим ворчливым издателям, что источник худо-бедно, но неуклонно снова начал бить.

Я немного расширил пятую главу, которую заново просмотрю, и надеюсь, что отошлю ее приблизительно через неделю, а остаток книги – к концу ноября. Никаких заминок больше быть не может. Но, прошу тебя, не проявляй особого нетерпения.

Я не вернулся вовремя домой, и Бог за это наказал меня шестинедельным дождем.

Я пробуду здесь до января, чтобы проконтролировать в Германии последние детали и собрать материал и подробности для следующей книги.

Естественно, ты можешь, по своему желанию, показать книгу в книжных клубах, может быть, уже в декабре, но только всю целиком, а не частями. В противном случае она потеряет свой эффект (я уже опасался этого в случае с «Ladies Home Journal»).

Май-июнь пятьдесят четвертого года будет, вероятно, моим лучшим временем за последние двенадцать лет.

Почему бы нам не закончить наш перевод (последний, окончательный и бесповоротный) в Санкт-Морице? Спроси у своих издателей!

С любовью,

Эрик.

Юридической конторе «Гринбаум, Вольф и Эрнст», Нью-Йорк

Предположительно, январь 1954

Уважаемые господа!

Это отчет о моих путевых расходах за 1951 год.

Эти расходы связаны с написанием книги «Искра жизни», тема которой – концентрационный лагерь в Германии. Я сам, находившийся с 1933 года за пределами Германии, мог в своей работе опираться только на источники. Я беседовал с сотнями людей, посетил бывшие концентрационные лагеря, лагеря беженцев и потратил определенную сумму на помощь людям в моих изысканиях. Берлинской журналистке Ф. фон Резничек я заплатил около трехсот пятидесяти долларов, руководителю отдела по связям с общественностью полицай-президиума Берлина около трехсот долларов. Книги, копии донесений и пр. обошлись мне приблизительно в триста пятьдесят долларов. Оплата секретарю, записывавшему устные сообщения и перепечатывавшему сообщения, содержащиеся в полицейских журналах или в донесениях полицейских комиссариатов, ежемесячно составляла около ста пятидесяти долларов, транспортные расходы секретаря около двухсот пятидесяти долларов, на еду и оплату гостиничных номеров – около шестисот долларов. Всего

Беседы с Резничек $350.00

Беседы в полицай-президиуме 300.00

Книги, копии и прочие материалы 350.00

Секретарь, оплата за 4 месяца 600.00

Расходы секретаря за 4 месяца 850.00

Автомобиль, бензин, страховка, налог 500.00

Итого $2950.00

(Автомобиль был мне необходим для того, чтобы ездить в отдаленные небольшие населенные пункты.)

Поездка из Нью-Йорка в Европу и обратно, включая железнодорожные билеты и чаевые, составила 1900.00.

Итого $4850.00

Прочие расходы на изыскания 300.00

Итого: $5150.00

Если Вы посчитаете мои расходы на отели и приглашения опрашиваемых лиц, полагая тридцать долларов в день, то это не полностью покроет расходы. Иногда мне приходилось приглашать на обед десять, двадцать человек, чтобы побудить их к откровенности; мне приходилось дарить подарки, тратиться на еду для их детей, чтобы получить нужные мне сведения.

Как Вам известно, эта книга подвергалась нападкам не только со стороны лиц, симпатизирующих нацизму и им подобных, но и подверглась критике со стороны тех, кто знал, что я не был в Германии, когда там хозяйничали нацисты. Отсюда необходимость тщательно выверять все части, все мельчайшие подробности. Мне приходилось буквально гоняться за людьми, чтобы получить у них дополнительную информацию после первой беседы, потому что в промежутке они успевали уехать на другой конец страны. Людям, которые знали, что я пишу книгу, мне приходилось платить за сведения, некоторые требовали пятьдесят процентов предполагаемой прибыли (за информацию, которой я вообще не мог воспользоваться).

Я израсходовал сумму намного больше той, которую вычли из моих налогов. Естественно, мне пришлось нанять секретаршу, которая ездила со мной по лагерям, перепечатывала материал, не существовавший в книжном виде. Потом я нашел другую секретаршу для первой печати рукописи, а потом для ее перепечатки и т.д.

Могу сказать, что мой труд был в данном случае тяжелее труда многих других писателей – мне требовалось написать историю, но такую историю, в которой каждая деталь была бы правдоподобной до истинности, я не мог полностью опираться на воображение, но лишь на добросовестные исследования. Надеюсь, что это поможет Вам в составлении налоговой декларации.

С дружеским приветом,

Эрих Мария Ремарк.

Йозефу Каспару Витчу/«Кипенхойер и Витч», Кельн

Порто-Ронко, 18.01.1954 (понедельник)

Дорогой господин доктор Витч!

Посылаю первые шестнадцать глав новой книги*. Всего в ней двадцать семь глав, то есть триста двадцать страниц в напечатанном мною формате.

Я не считаю хорошей идеей посылать отдельные главы в «Квик»*. Это ослабит воздействие книги. Лучше отправить им книгу целиком. Вы получите ее в конце месяца; моя секретарша* ежедневно отпечатывает около одной главы; правда, у нее есть еще одна работа, и поэтому я не могу получить от нее больше. Все мои издатели со всех сторон давят на меня угрозами, чтобы скорее получить переводы, которые они хотят издать одновременно с Вами. Поэтому я посылаю Вам только одну копию, потому что это все, что у меня есть. Для меня было бы большим подспорьем, если бы Вы немного повременили и отправили в «Квик» гранки или поручили бы своему секретариату сделать для них еще одну копию. Если бы Вы одновременно сделали пару копий для меня, то это было бы большой помощью с Вашей стороны. Нанять секретаршу здесь очень трудно, особенно зимой, здесь просто никого нет, а мне нужен человек, который мог бы читать корректуру и разбирать мой почерк.

Это, конечно, мелкие проблемы, но они создают определенные неудобства.

Я считаю, что публикация в Вашей газете* (Вы получите до конца января всю рукопись для набора) не должна состояться слишком рано, либо незадолго до выхода книги, либо немного позже, но лучше всего, чтобы это произошло одновременно. Иначе пропадает весь эффект (я столкнулся с этим при экранизации «Триумфальной арки»).

Вас должно заинтересовать, что книга уже (в сыром переводе предыдущей рукописи) принята американским издательством «Клуб «Книги месяца».

Скоро должен приехать Гуггенхайм. Может быть, стоит ему предложить книгу «Квику»? Не надо ли пока подождать? Вы, конечно, можете поступить, как Вам удобно, – я же приеду в Кельн позже, где-то в феврале.

С сердечным приветом,

Ваш

Эрих Мария Ремарк.

Прошу Вас выслать мне назад отосланные Вам главы. Они могут понадобиться мне здесь, и к тому же это позволит избежать путаницы.

Ваш Э.М.Р.

«Космополь-филм», Вена

Порто-Ронко, 09.12.1954 (четверг)

Уважаемые господа!

К сожалению, я только вчера получил Ваше второе послание и, к своему глубокому огорчению, обнаружил, что это всего лишь первая часть сценария.

Еще находясь в Монтекатини, я ожидал, что рукопись, которую я был должен Вам выслать, окажется слишком длинной, и поспешил поинтересоваться у Вас и господина Пабста*, сколько страниц должно быть в рукописи. К моему удивлению, и Вы, и господин Пабст ответили мне, что в рукописи должно быть около ста страниц, а не семьдесят, как предлагал Вам я.

Большой вопрос, стоит ли – как это постоянно происходит в Америке – для того, чтобы придать больше значимости фильму, делать его на полчаса, а то и на час длиннее. Как Вам известно, этот прием часто и с успехом используется в Америке – в фильме «Унесенные ветром» и других; однако, разумеется, что окончательное решение этого вопроса остается за Вами.

Я, также как и Вы, считаю правильным, чтобы до моего отъезда в Америку мы с Вами провели обстоятельное обсуждение. Однако в настоящий момент, на мой взгляд, подбное обсуждение окажется бесцельным, так как в нашем распоряжении нет даже сырого сценария, и поэтому я с нетерпением ожидаю Ваших следующих посланий.

В данный момент я нахожусь в весьма странном положении. Из рукописи у меня есть только то, что Вы прислали мне в виде сценария, и пара страниц из моей собственной рукописи, которые Вы прислали мне несколько недель назад. По Вашей просьбе я тогда отослал Вам отредактированную рукопись, и Вы пообещали мне как можно быстрее снять с нее копию и вернуть мне. Вы этого так и не сделали, если не считать присланного Вами пакета с небольшой частью рукописи. Поэтому я лишен возможности делать какие-то предложения, ибо у меня нет под рукой материала.

Был бы Вам очень признателен, если бы Вы выслали мне копию или оригинал в случае, если он Вам больше не нужен. Если Вас пугают расходы на перепечатку копий, то запишите их на мой счет. Мне представляется более чем странным, что я написал сценарий, а теперь, не имея его на руках, должен по памяти вносить исправления в Ваш сценарий!

Несколько недель назад я написал Вам письмо, в котором сообщил, что, отправив вторую рукопись, считаю выполненной обусловленную договором работу и поэтому просил Вас произвести причитающуюся мне выплату. Объем пока не определен, но я, несмотря на повторные запросы, так и не получил от Вас ответа на это письмо. Разрешение на выплаты сумм, согласно моему контракту, имеет временные ограничения, и я прошу Вас отдать необходимые распоряжения и одновременно сообщить мне об этом.

Как Вы знаете из моих писем, я не считаю, что этим исчерпывается мое участие в создании фильма, а напротив, полагаю, что дополнительные обсуждения и обмен мнениями по поводу сценария просто необходимы. Надеюсь вовремя получить остаток Вашего сценария, чтобы я мог спокойно его перечитать. Мне, как и Вам, хочется, чтобы фильм получился как можно лучше, и я сделаю для этого все, что в моих силах.

С горячим приветом,

преданный Вам

Эрих Мария Ремарк.

Константину, принцу Баварскому

Санкт-Мориц, 12.01.1956 (четверг)

Дорогой Константин!

Я очень рад, что Вы смогли воспользоваться фотографией. Учитывая необходимость спешки, на чем настаивает издатель, чтобы облегчить Вам поиск биографических сведений, я посылаю Вам некоторые сведения о себе, из которых Вы можете выбрать все, что Вам угодно, но лучше ничего.

Сейчас работаю над одной вещью*, впервые не романом – оказалось, что это занятие возбуждает сильнее.

Наилучшие пожелания от Вашего

Эриха Марии Ремарка.

Санкт-Мориц, 12.01.1956

Э.М.Р. родился 22.06.1898 года в Оснабрюке. Отец – профессиональный военный*, служил в военном флоте, а затем в стрелковых частях под командованием Виссмана, принимал участие в боевых действиях в Юго-Западной и Восточной Африке, а затем в организации колоний. Э.М.Р. был рядовым солдатом, призван в армию в 1916 году, в 1917 получил тяжелое ранение.

В 1919 году вернулся в школу. Основал Союз гимназистов и семинаристов – участников войны; как его представитель ездил в 1919 году в Берлин, где в министерстве культуры настоял на том, чтобы всех участников войны принимали на специальные курсы с упрощенными вступительными экзаменами вместо того, чтобы возвращать их в обычные школы и семинарии. В 1919 году работал учителем в одной забытой Богом деревне, но не выдержал, и в том же 1919 году отец устроил его на голландское торговое судно*. Ходил на нем несколько месяцев, потом вернулся и с одним товарищем организовал фирму по продаже надгробных памятников*. Затем стал театральным критиком, позже рекламщиком в Ганновере, где, как и все остальные, писал о резине и покрышках. Потом стал редактором в «Спорт в иллюстрациях».

В 1928 году написал роман «На Западном фронте без перемен», изданный в 1929 году. За несколько месяцев тираж превысил один миллион экземпляров, а книга была переведена на 32 языка. В 1931 году Э.М.Р. переехал в Порто-Ронко в Швейцарии, где купил дом. В 1933 году в Германии его книги были сожжены. После того как в 1939 году Э.М.Р. был лишен германского гражданства, он переехал в Америку, где жил в Калифорнии и Нью-Йорке. В Калифорнии как человеку, рожденному в Германии, ему было запрещено выходить из дома после восьми часов вечера и удаляться от дома дальше, чем на пять миль.

До этого написал следующие книги: «Возвращение», 1931 год; «Три товарища», 1936 год, «Возлюби ближнего своего», 1941 год. За время комендантского часа написал «Триумфальную арку», 1945 год, которая, так же как «Возлюби ближнего», не была опубликована на немецком языке, но, несмотря на это, снискала почти такую же популярность, как и его первый роман. Так как после поражения нацистов германское гражданство, отнятое ими, не было возвращено Э.М.Р., он в 1947 году стал гражданином США. Написанные позже книги: «Искра жизни», 1952 год; «Время жить и время умирать», 1954 год.

«На Западном фронте без перемен», запрещенная в Италии с 1929 по 1945 год, а в Германии с 1933 по 1945 год, теперь продается там свободно, но зато в 1947 году книга была запрещена в России, где до этого печаталась миллионными тиражами. Теперь книга запрещена только в России.

Р. живет в Европе и в Америке.

Йозефу Каспару Витчу/«Кипенхойер и Витч», Кельн

Порто-Ронко, 10.06.1956 (воскресенье)

Дорогой доктор Витч!

Я рад, что наш разговор в Цюрихе принес-таки ожидаемые плоды, и высылаю Вам сегодня первые девяносто девять страниц новой книги.

Мне бы очень хотелось – думаю, так же как и Вам, – чтобы она вышла перед Рождеством текущего года, и поэтому высылаю ее Вам по частям, чтобы Вы могли начать работать с ней немедленно. Надеюсь переслать всю книгу до начала июля.

20 сентября в театре «Ренессанс» состоится постановка моей пьесы*, приуроченная к началу Берлинской недели, с участием Хайдемари Хатхейер.

К этому времени я рассчитываю быть в Берлине, где надеюсь увидеться с Вами.

Когда приблизительно Вы хотите переиздать «На Западном фронте без перемен»? И как?

Сердечный привет от преданного Вам

Эриха Марии Ремарка.

Большое спасибо за прекрасные книги!

Йозефу Каспару Витчу/«Кипенхойер и Витч», Кельн

Порто-Ронко, 01.07.1956 (воскресенье)

Дорогой доктор Витч!

Отсылаю Вам следующие пять глав (VII–XI).

Изложить вкратце содержание книги* я не могу. Если бы мог, мне не потребовалось бы для этого около трехсот восьмидесяти страниц.

Книга заканчивается прекращением инфляции (23 декабря). Рассказчик покидает город, едет в Берлин, и этим завершается его затянувшаяся юность – ожиданием будущего.