Бунт при Бетельгейзе Гаркушев Евгений

Недаром Эдик слыл одним из самых изобретательных малых, занимающихся заемом под проценты. Денег у него не было, на руках имелся свежий труп, но Цитрус уже сообразил, как ему можно извлечь выгоду даже из этой ситуации.

– Слушай, Дылда, у тебя срок какой был?

– Так восемь лет. Немало, – вздохнул детина. – Я даже статью выучил… Очень сложная статья… Повышение нужной защиты… Поднятие необходимой безопасности… Злоупотребление… Нет, злоупотребление это было у толстого коска, которого я чуть не удавил две недели назад. Храпел он громко и меня дебилом называл…

– Ты не дебил, Дылда! Ты классный парень! Я сразу тебя очень полюбил. А теперь ты нас просто спас от этого сумасшедшего!

– Повышение жизненной необходимости, – продолжал хмуро бормотать Дылда. Лоб его прорезали глубокие морщины – мыслительный процесс давался ему с трудом.

– Наверное, превышение необходимой обороны? – предположил Эдик.

– Ну да. Пришиб я двоих, которые у меня пьянящий колосок попросили. Будто я не знаю, что после этого бывает! У них еще и бейсбольные биты с собой были. Судья, правда, сказал, что они спортсмены-бейсболисты. Но мне не верится. Кто в эту дурацкую игру играть будет? То ли дело – футбол или там бокс… Так что биты им нужны были не для чего хорошего… Битой меня били не раз – не люблю я эти штуки…

Цитрус с интересом посмотрел на разговорившегося сокамерника. Видно, воспоминание о давнем происшествии пробудило тонкие струнки его ленивой души. Но сейчас не было времени предаваться воспоминаниям, хотя трудно было не вспомнить Швеллера, который везде разгуливал с бейсбольной битой. Именно к нему, на тот свет, и хотел отправить Эдика убийца…

– Сейчас у тебя рецидив превышения самообороны. Еще минимум восемь лет накинут, – вздохнул Цитрус. – Лучше бы ты кого-нибудь просто так убил.

– Да ты что? – часто заморгал Дылда. – Шестнадцать лет? Да я ж никогда не выйду! А я так надеялся на условно-досрочное освобождение за хорошее поведение…

– Постараемся выпутаться, – деловито кивнул Цитрус. – Знаешь что? Давай с тобой вместе держаться. Станем командой. Ты будешь олицетворять грубую физическую силу, а я стану мозгом нашего предприятия. То есть буду думать, как нам лучше проворачивать разные делишки. Внакладе не останешься, не сомневайся!

Дылда расцвел широкой улыбкой.

– Слушай, ты клевый парень! Давай, конечно… Только что делать с этим? Может, засунем обратно в его камеру?

– Ага… И получится, что мы к нему влезли, убили его, а потом вернулись к себе. Дырку-то в стене не заделаешь.

– Верно, – огорчился Дылда. – Как-то я об этом не подумал. Но тогда ведь это будет не самооборона?

– Я о чем и толкую.

– Значит, не рецидив? Может, меньше дадут? – Цитрус тяжело вздохнул.

– Слушай, Дылда, я для тебя готов на всё. Знаешь, возьму я этого парня на себя. Сто тридцать два года… Подумаешь, десятью годами больше, десятью меньше… Это, по сути, такие мелочи!

– Правда? – буквально залучился счастьем Дылда.

– А то, – вздохнул Эдик. – Но ты помни, кому и чем обязан. А, вообще, у меня есть и другой план. Еще более хитроумный. Я тебе говорил, что я главный специалист по хитроумным планам во всём южном секторе Галактики и на Амальгаме-12?

– Нет.

– Так знай. Побудь пока с нашим несостоявшимся другом, а я обследую его камеру. Если услышишь что подозрительное – ломись следом.

Цитрус забрал у Дылды заточку, с которой бросался на него наемник банды Швеллера, и проскользнул в дыру. Порез на груди заболел, когда он зацепился им о неровные края пластика, но в целом рана его почти не беспокоила. Похоже, заточка не была отравлена. Такая удача не могла не радовать.

– Придурок! – процедил Цитрус. – На меня, да с неотравленной заточкой. Не на того напал.

Вот только рубашка вконец испорчена. Дыра, да еще и кровь. Придется выбрасывать. А раздобыть новую рубашку в тюрьме раньше положенного срока – та еще проблема!

В соседней камере никого не оказалось. Одноместные нары с синтетическим одеялом, пластиковая тумбочка… Эдвард открыл ее и присвистнул: на полке лежала зубная щетка, расческа, электромассажер и пачка денег. Не меньше двух тысяч рублей. Коск даже не потрудился их спрятать!

«Парень был в авторитете, – подумал Эдвард. – Непростой, наверное, коск. Ловко Дылда его пришил! Только как бы чего не вышло теперь. За Швеллера меня могут грохнуть. А теперь еще и за этого чернявого. Ладно, прорвемся…»

Деньги он сунул в карман брюк – глупо оставлять тюремщикам. Кто нашел, тот и хозяин! Надо бы обследовать матрас, подушку… Может, там шустрый коск припрятал еще больше?

Но тут в коридоре послышались шаги. Цитрус замер. Если его догадки верны, всё пройдет «на ура». Если нет, могут возникнуть серьезные осложнения. Впрочем, стоит ли с его сроком чего-то бояться? Лишь бы не разлучили с Дылдой. Такого охранника только поискать.

И дверь камеры осторожно стукнули.

Точно! У коска-наемника и кого-то из охраны был договор. И сейчас продажный тюремщик пришел поинтересоваться, как прошла операция, пора ли посылать кого-то за трупом. Или за трупами… Наверное, Дылду хотели сделать «крайним». Или пришить для правдоподобности – чтобы никто не заподозрил, что охота шла именно на Эдика. А потом списать всё на разборки в одной камере.

– Кто там? – постаравшись исказить голос, поинтересовался Цитрус.

– Сто грамм, – хохотнули за дверью. – Всё готово? Или пока разминаешься?

– Заходи, увидишь. Я хочу накинуть тебе кое-что сверху. Возникли проблемы…

– Какие проблемы? – Голос стал обеспокоенным. – Это обойдется тебе в лишних пару тысяч…

– Не ломай голову. Хозяева башляют, – проскрипел Цитрус.

Лязгнул простой механический засов, дверь приоткрылась, и в камеру проскользнул тюремщик – тот самый, с подкрученными усиками. Увидеть Цитруса для него было большой неожиданностью.

– Здравствуй, сволочь, – воскликнул Эдвард, хватая шею тюремщика крюком протеза. – Убить меня захотел?

Охранник оказался неробкого десятка. Занятия по рукопашному бою он явно никогда не пропускал. Вывернулся, ухватил Эдика под локоть и за воротник и красиво швырнул через бедро. Цитрус хлопнулся об пол с глухим шлепком и выкрикнул:

– Дылда, убивают!

– Чего? – продажный коп поставил ногу на грудь Эдика и обернулся к стене.

Под могучим ударом плеча пластик разлетелся с треском. В камеру ворвался Дылда. И ринулся на охранника. Тот шагнул в сторону и подставил здоровяку подножку. Вместо того чтобы упасть в одиночестве, Дылда успел сграбастать копа левой лапищей – и рухнул на пол вместе с ним. Цитрус шустро откатился в сторону.

Вскочили на ноги дерущиеся одновременно. Охранник провел серию блестящих ударов по массивной груди коска и плотной широкой физиономии. Шлепки возвещали о соприкосновении костяшек с телом и лицом Дылды. Свалить парня, однако, не удалось. Ослепший от боли и ярости, великан взревел, как раненый медведь, и нанес охраннику сокрушительный удар в подбородок. Голова того мотнулась с сухим хрустом, колени подогнулись, и он упал на пластик лицом вниз.

– И этот, кажется, готов, – констатировал Цитрус, держась за край раковины. – Будет знать, как натравливать на внуков знаменитых бубличников всякую каторжную сволочь!

– Как же теперь быть? – пробормотал Дылда, в смущении разглядывая свои огромные лапищи, словно никак не мог поверить, что за такое короткое время пришил двоих. Он побледнел как полотно и обхватил курчавую голову руками.

– Не повезло, – пожал плечами Цитрус.

– Он мертв! Мертв! – стонал великан. – Нас посадят на пятьдесят лет. А до этого будут бить ногами до потери сознания! Грохнуть тюремщика! Это уже настоящий беспредел!

– Ничего страшного, мой большой друг, эта неприятность поможет нам выпутаться из неприятностей. Ты его вовсе не убивал.

– Как это?

– А так. Его убил тот, чернявый. Это же очевидно.

– Но я же…

– Тебе самому будет лучше, если ты в это поверишь, – перебил Цитрус. – Но представим мы дело немного по-другому. Тащи сюда второй трупешник.

– Зачем это?

– Давай договоримся – ты будешь делать то, что я скажу, и неизменно оказываться в выигрыше. В частности, в качестве премии ты прямо сейчас получишь сто рублей.

С этими словами Цитрус вынул из кармана сотню и вручил ее ошарашенному здоровяку. Жаться не стоит. Всегда найдутся тысячи способов получить сотню обратно, если понадобится.

Дылда захлопал глазами.

– Дорогой мой Эдик, да у меня отродясь таких денег не водилось! – прочувствованно воскликнул он.

– Теперь ты будешь купаться в роскоши. И, кстати, никогда не говори мне «дорогой мой». Ты понял – никогда!

Дылда поспешно закивал.

– Так, пришел в себя от нечаянной радости? Пришел?! Прекрасно. Тащи теперь сюда этого, чернявого!

– Ты и правда мой большой друг!

– Я-то? Тут ты преувеличиваешь. Я, пожалуй, не очень большой… А вот ты действительно мой самый большой друг. Посмотри на себя – такой рубила! Тебя в цирке можно показывать. Пошевеливайся, в общем!

Дылда протиснулся в дыру и очень скоро вернулся с телом. Подобострастно глядя в глаза Цитрусу, он поинтересовался:

– Куда класть? На койку? Как будто он во сне умер?

– Нет. На пол, – раздраженно бросил Эдвард. Он вложил заточку в мертвую руку коска. Затем расчехлил дубинку усатого и вложил ее в руку ему.

– А я думал, мы возьмем заточку и дубинку с собой, – промямлил Дылда. – Оружие всегда может пригодиться. Мне-то оно ни к чему, но его можно продать…

– За лишнюю порцию баланды, – усмехнулся Цитрус. – Забудь о мелких спекулятивных сделках, кореш! Скоро мы с тобой станем богачами! Если нас раньше не пришьют… – Он немного помрачнел. – Что ж, теперь картина произошедшего ясна: тюремщик вошел в камеру к этому, беспокойному, тот кинулся на него с заточкой, завязалась драка, коск уронил его об этот вот край раковины, но последним усилием отважный страж обрушил ему на череп дубинку… Что и привело к летальному исходу их обоих.

– Здорово! – восхитился Дылда. – И мы ни в чем не виноваты…

– Да, здорово, – процедил Эдвард. – Есть только одна нестыковочка… Точнее, проблема… Дыра в стене. Как мы объясним ее появление?

– Скажем, мыши прогрызли, – предложил Дылда.

– Здорово придумано, – Цитрус бросил на великана сочувственный взгляд. – Главное, достоверно! Ладно, я еще подумаю над этим. Как бы там ни было, пора возвращаться в нашу камеру. Пока нас не застукали здесь. И звать на помощь. Обязательно звать на помощь! Потому что у соседей творится что-то ужасное…

– Ага, – кивнул Дылда.

– Будем надеяться, этого усатого здесь не очень любили. В противном случае события будут разворачиваться по твоему сценарию.

– Как это? – не понял великан.

– Избиение ногами до потери сознания, а потом – лишних пятьдесят лет накинут, а то и шлюз. Но ты, главное, не колись. Доказательств-то у них нет. Подумаешь, дыра в стене! Что это за стены такие, которые можно проковырять заточкой? Может, тут эта дыра много лет отсвечивает! Или, например… – Эдик просиял: – Этот чернявый полез к нам в камеру, а герой-охранник как раз в этот момент прогуливался неподалеку. Услышал подозрительный шум и решил пресечь творящийся тут беспредел. Ворвался в камеру, завязалась драка… Ну и порешили они друг друга. Легенду понял?

– Чего?! – откликнулся Дылда, протискиваясь в дыру, которая расширилась до размеров двери. Цитрус без труда пролез следом. И заорал что было сил:

– На помощь! Все на помощь!

Так он орал по меньшей мере двадцать минут, бился в металлическую дверь, стучал в стены. На яростные призывы никто не откликнулся. Когда Эдвард бессильно осел на нары, Дылда указал на красный сенсор над дверью:

– Тут кнопка есть, для вызова охранника.

– Что?! – вскричал Цитрус. – А что ж ты раньше молчал?

– Не хотел тебе мешать, – пожал плечами великан. – Я думал, это часть нашего плана.

– Кнопка… кнопка… – Эдик заметался по камере. – А камер слежения здесь нет? – обеспокоился он.

– Нет. Камер нет, – покачал головой Дылда. – Заключенные возмущались, залепливали их жвачкой били почем зря, вот их и перестали ставить… Зачем тратить деньги, если всё равно сломают? Я сам лично три камеры открутил, гы…

– А охранников вызывать зачем?

– Ну, может, тебя соседи обижать начнут… Или доктор кому нужен будет…

– Гуманисты, – скривился Цитрус. – Не люблю… Ладно, жми на кнопку, – распорядился он.

– Доктора вызывать будем? – оживился Дылда.

– Нет. Сами будем копов лечить. Точнее, я буду лечить, а ты на ус мотать, как надо такие дела делать.

Охранники явились спустя десять минут. Отомкнули замок камеры и вошли внутрь – тучный старший надзиратель в чине капитана и с ним несколько тюремщиков рангом пониже.

– В чем дело? – поинтересовался надзиратель, заметил дыру в стене и протянул: – Та-а-ак. Ну и дела. Сидоренко?

Тощенький сержант шагнул вперед.

– А ну-ка, проверь, что там?

– Есть. – Охранник заглянул в дыру и присвистнул: – Тут… это… два трупа.

– Два трупа?! – выкрикнул надзиратель и ринулся к дыре. – Боже мой, да это же Васильев! – Он резко обернулся и уставился на Цитруса.

Тот всё это время сохранял спокойное молчание, разглядывая стены камеры и пол. Поднял взгляд на старшего надзирателя. И напомнил спокойным голосом:

– Это мы вас вызвали, гражданин начальник.

– И что?! – проревел тот.

– А то, что чернявый какой-то в нашу камеру полез. Потом слышу, ключи вроде как звенят. Затем возня какая-то началась и крики. Я сразу понял, что кто-то из охраны вмешался, и очень испугался, как бы с этем героическим стражем чего ни случилось. Как выясняется, поздно спохватился. Вот… Убил он его, оказывается, как мы только что услышали.

Эдик замолчал. Надзиратель некоторое время сверлил его внимательным взглядом, повернулся к Дылде.

– Ты, – скомандовал он. – Подъем! На допрос ко мне, живо. Отконвоировать! – отдал команду подчиненным. – А с тобой, – он с подозрением сощурился, глядя на Эдика, – мы еще пообщаемся. Потом.

Дылда вернулся через несколько часов. Расстроенный.

– Ты только не обижайся, Эдик, но я всё ему рассказал.

– Что-о?! – вскричал Цитрус.

– Мне пришлось. Иначе мне бы срок накинули. А я никак не могу так долго сидеть. А тебе всё равно. Сам сказал, всё возьмешь на себя. Сто тридцать два года – это много. Так что…

– Так что ты ему рассказал?

– Ну-у-у, – протянул Дылда, – сначала-то я запирался, как мы и договорились. Стоял на том, что эти двое друг дружку грохнули. Но потом он меня своими вопросами вконец запутал. И я испугался, что сейчас чего-нибудь не то ляпну. Вот я и сказал честно, что ты сначала одного грохнул, который тебя убить хотел, а потом другого.

– Я?! – закричал Цитрус. – А я здесь при чем?! Ведь это всё ты!

Великан поглядел на него с осуждением.

– Вот как ты заговорил. А еще друг! Не ожидал от тебя…

– Да они ни за что не поверят. Я же дохлый. Да еще инвалид, ко всему прочему. Не может такого быть, чтобы они в такое поверили!

– Он так и сказал: «Поверить не могу, что он на такое способен…»

– Вот именно…

– А потом добавил: «Ну да я и не такое видел. В жизни чего только не бывает».

– Проклятие! – прорычал Цитрус. – Кто тебя за язык тянул…

– Меня заставили, – выкрикнул Дылда и вдруг согнулся пополам, зашелся в беззвучных рыданиях, закрыв лицо руками.

– Эй, ты чего?! – опешил Эдвард. Присел рядом с Дылдой. – Да не переживай так. Ну, накинут мне лишних пятьдесят лет вдобавок к моим ста тридцати двум. Так что с того? Ничего страшного.

– Правда, ничего страшного?

– Конечно, – покривил душой Цитрус. Ему уже виделись страшные картинки – избиение и шлюз. Как бы выкрутиться из этой нехорошей ситуации?

– Они сказали, – поделился Дылда, – что если я не скажу правду, то они будут меня пытать. Бить ногами, прижигать паяльником. Голову дверью стискивать. А я пыток с самого детства, знаешь, как боюсь… Особенно паяльника.

– Да, да, – согласился Эдвард, – пытки – это страшно. Да и вообще – дикость.

– Я раз кино смотрел, про подвиг космического разведчика. Его злые рангуны схватили и стали пытать, чтобы он им всю правду рассказал. И он тоже не выдержал, всё выдал, – стирая слезы с пухлых щек, Дылда затряс головой: – Скажи, дорогой мой Эдвард, ты сможешь простить меня?

– Я же тебе говорил, не называй меня «дорогой мой»! – вскричал Цитрус, чем вызвал у великана новый приступ громкого плача. – Ладно, – Эдик похлопал его по спине. – Всё будет в порядке, Дылда. Мы с тобой команда. Так?

– Так, – отозвался несчастным голосом великан.

– А раз мы с тобой команда, то справимся со всеми сложностями. Подумаешь, наговорил кое-чего под угрозой пыток.

Вскоре вызвали и Эдварда: «Руки за спину! Идти вперед без остановки!» Провели по светлым пустым коридорам мимо многочисленных дверей камер, заставили остановиться возле кабинета главного надзирателя пересыльной станции, впустили внутрь. Капитан сидел за широким столом, заваленным всякой всячиной. Цитрус заметил парочку правовых журналов, исчерканный древнейшей шариковой ручкой лист бумаги – («на что он ему?»), наручники, игральные кости, такие притягательные и неожиданные на столе начальника пересыльной станции, и… пассатижи. Последний предмет Эдварда насторожил и заставил вглядеться в лицо руководителя надзорной службы внимательнее. В чертах его читалось какое-то странное оцепенение, какое встречается у людей малочувствительных и, как правило, очень жестоких. Заметив интерес Цитруса, капитан взял пассатижи и принялся ими поигрывать – покрутит в пальцах, разожмет, щелкнет и снова – покрутит, разожмет… После очередного щелчка Эдик потерял самообладание и порядком побледнел.

– Будем запираться? – поинтересовался капитан, глядя на него исподлобья.

– Нет, – с готовностью ответил Цитрус, – расскажу всё как на духу.

– Да, – обрадовался главный надзиратель, щелкнул пассатижами и включил записывающее устройство: – Значит, так, гражданин Цитрус, я жду вашего рассказа о том, как вы расправились с этими людьми?

– Сначала я услышал какой-то шум…

– Так-так.

– Шум всё нарастал.

– Интересно…

– Потом ко мне в камеру стал рваться какой-то тип. Ковырял, собака, пластиковую стену заточкой.

– Ковырял, как собака?

– Нет, он сам – собака.

– Так не пойдет! – капитан нажал на сенсор отключения записи и уставился на Эдварда сердито: – Мне казалось, мы поняли друг друга.

– Ну да, – закивал Цитрус, – разумеется, поняли.

– Так в чем же дело?

– Ни в чем. Расскажу всю правду.

– Правду, Цитрус, ты понял – правду! Причем ту правду, которую я хочу от тебя услышать, подлец!

– Хорошо.

– Ладно, – капитан погрозил заключенному пальцем, нажал сенсор. – Итак, как именно получилось, что ты убил этих несчастных и самое главное, – надзиратель возвысил голос: – сержанта Васильева?!

– Расскажу… – начал Эдвард. – Ладно…

Капитан нахмурился – неужели передразнивает?

– Расскажу вам всю правду, – повторил Цитрус и вдруг выкрикнул: – Я невиновен! Проклятый полицейский произвол! Вы не заставите меня сознаться в том, что я не совершал!

Надзиратель смерил его унылым взглядом и ткнул кнопку сенсора:

– Мне казалось, ты умнее. Видимо, я ошибался. Сидоренко! – заорал он.

Дверь распахнулась. Сержант вбежал в кабинет и вытянулся во фрунт. Подчиненные у главного надзирателя были вышколены до состояния дрессированных цирковых собачек.

– Уведи его! Пойдет на возврат.

– В суд? – обрадовался Эдик. – Мы с господином судьей очень подружились. Ох, и рад он будет меня увидеть!

Проговорив это, он ринулся к столу, сгреб игральные кубики и сунул их в рот.

– Ты что творишь, гад паршивый?! – вскричал надзиратель.

– Ты что, спятил, однорукий?! – поддержал его Сидоренко.

Цитрус поспешно глотнул, закашлялся для виду. И уставился на надзирателя с таким торжествующим видом, словно только что узнал о крупном лотерейном выигрыше.

– Сожрал?! – ахнул Сидоренко. – Да на кой они тебе?!

– Хочет в лазарет попасть, пакостник, – процедил надзиратель. – Ну, я тебе устрою лазарет, убийца! Ты у меня в такой лазарет отправишься, где тебя разберут на органы и распродадут в элитные клиники.

Эдвард замотал головой, демонстрируя нежелание, чтобы его органы распродали.

– Оформим тебя, как добровольного донора, – пообещал надзиратель, – будешь героем тюремной хроники. Заключенный Цитрус Эдвард в один прекрасный день услышал голос ангела, который сказал ему, что он должен отдать свои органы людям. Потому что сам он их недостоин. И людей, и органов своих – тоже. Ну, скажи мне, зачем подонку здоровое сердце? Или почки?

В ответ Цитрус снова мотнул головой, на этот раз неопределенно, мол, может быть, и нужны, откуда вам знать?

– Уведи его, Сидоренко, с глаз моих долой, – попросил надзиратель и отвернулся к иллюминатору, – пока он еще что-нибудь не сожрал. Вот ведь подонок какой!

Эдвард тем временем незаметно извлек изо рта кости и опустил их в карман.

– Я здесь всё съем! – пообещал он. – Вы даже представить не можете, господин главный надзиратель, как будет рад судья, увидев меня! Ведь я попаду к тому же судье? Юрию Цуккермейстнеру? Это мой большой друг.

– Цуккермейстнер – твой друг? – обернулся начальник. – Хм… То-то я смотрю, вместо трехсот лет он впаял тебе каких-то сто тридцать два года… С твоими статьями такое только по очень большому блату возможно. Знаю я этого Цуккермейстнера. Пакостный человечишко. Въедливый, как клоп. Если я тебя обратно отправлю, он того и гляди раздует дело о том, что мы негуманно относимся к заключенным…

– Да я ведь всё расскажу! – с довольной улыбкой заявил Цитрус. – Что стены у вас гнилые, их даже заточкой можно проковырять. Что плоскогубцами вы заключенным грозите. А Цуккермейстнер – неподкупный человек. Светоч справедливости. Его даже за бублики не купишь.

– Как ты сказал? За какие еще бублики?

– Ну, это я образно выразился…

Главный надзиратель с хрустом почесал начинающую лысеть голову, вздохнул:

– Да, до суда дело доводить нельзя. Проще удавить тебя здесь, на месте. Уведи его, Сидоренко!

Цитрус понял, что перегнул палку, хотел пойти на попятный, но широкая лапища охранника зажала ему рот.

– А будешь выступать, мы тебе пасть скотчем заклеим, – пригрозил Сидоренко, таща Эдика по коридору. – Или зашьем. Грамотные все, как я погляжу…

К большому удивлению Цитруса, его втолкнули в прежнюю камеру. Дылда лежал на верхних нарах и тихонько посапывал. В стене зияла дыра.

«Они, наверное, надеются, что я поссорюсь с Дылдой, и он меня пришибет, – решил Эдик. – Не дождетесь, шакалы легавые! Дылда будет моим лучшим другом! Уж к этому увальню я подход найду, хоть он и туповат, и несколько раздражителен. Нужно только приучить его к себе. Заинтересовать, так сказать».

– Эй, братец, вставай! – заорал Эдик.

Дылда рывком сел на нарах и ударился головой о потолок. Глаза его стали дикими.

– А! Что?! Куда?! – прохрипел он.

– Я принес тебе радостную весть. Взял всю мокруху на себя, – заявил Цитрус. – Решил, что встретиться с судьей Цуккермейстнером будет в высшей степени полезно и интересно. Скоро я тебя покину, мой большой друг! Да и ты, возможно, прогуляешься. Свидетелем.

– Я не хочу свидетелем, – испугался Дылда. – Говорят, свидетели долго не живут.

– Ты нас всех переживешь, это точно, – Цитрус извлек из кармана кости и принялся ими поигрывать.

– Что это? – заинтересовался Дылда.

– Стащил у начальника этой паршивой пересыльной станции игральные кости. Теперь мы с тобой сможем провести время за приятным и полезным занятием, если найдем стакан.

– Для чего? Ты хочешь выпить?

– Нет, логическое мышление у тебя развито так себе… Если есть стакан и есть кости, что можно сделать?

Дылда пожал плечами. Лицо его стало трогательно беспомощным. Он мучительно пытался сообразить, что же можно сделать со стаканом и костями, но никак не мог догадаться.

– Да ну тебя, – пробурчал великан, – сам скажи!

– Мы будем играть в кости, мой большой друг! Очень увлекательная, полезная и интересная игра!

– На шалабаны?

– На деньги, друг мой, на деньги! Ты что, забыл, у тебя есть сто рублей? И забыл, кто их тебе дал?

– Точно, – расплылся в улыбке Дылда. – Если бы мы были в обычной колонии, можно было бы пригласить девочек. Но на пересыльной станции и резиновые женщины дорогущие… Хотя ста рублей должно хватить… Наверное.

– Да-а? – протянул Цитрус.

В голове его роились разные мысли – веселые и не очень. К примеру, то, что в колонии можно приглашать к себе девочек, имея кое-какую наличность – приятно. Уж Дылда-то, как коск со стажем, знает, что почем. Только удастся ли добраться до этой самой колонии? Главный надзиратель пообещал придушить его. И вполне может это сделать. Трупом больше, трупом меньше… Нужно быть настороже! А главное, чтобы Дылда всё время был настороже. Его костедробильный удар остановит любого убийцу!

Нет, не посмеют тюремщики меня придушить, понял Цитрус. Побоятся неприятностей и судьи Цуккермейнстера. Скорее отправят запрос на возвращение заключенного в суд и осуждение по новой статье.

– Девочки, говоришь? – переспросил Эдвард.

– Ну да! – лицо Дылды сделалось мечтательным. – У меня никогда не было ста рублей. Но я точно знаю, богатые коски хорошо проводили время. Пятьдесят рублей охране, пятьдесят – девочке…

– Цены ломовые, – расстроился Цитрус. – Ладно бы еще девочке, если она того стоит. Но охране-то за что?

– Тут не свобода, – вздохнул Дылда. – Ну а мне, вообще говоря, больше по душе резиновые женщины. Резиновая девочка говорит только то, что записано в программе, не пытается от тебя ничего добиться. Ей не нужно платить каждый раз, особенно если она твоя собственность. И охране ничего отстегивать не надо. Словом, я хочу купить себе маленькую лапочку, такую, как мне одалживал когда-то Мишка Жаба. Его помещали в карцер на три дня, и он отдал свою любимую мне – на сохранение. Чтобы другие коски ее не порезали – не все любили Мишку и отомстить ему могли самыми жестокими способами. Это были лучшие три дня в моей жизни!