«Я больше не буду» или Пистолет капитана Сундуккера Крапивин Владислав

…Ну, откуда в людях эта гадостная зловредность? Шел человек, никого не трогал, и на тебе – налетает целая стая! Как шакалы на кролика!… Ладно, если бы им просто деньги были нужны, а то ведь главная радость: поймать и поиздеваться! И как от них спасешься, чем их проймешь? Сказать, словно кот Леопольд из мультика: «Ребята, давайте жить дружно»? Вот смех-то будет – гогочущий, злорадный! Бандюги паршивые… Да еще Шкурик этот пакостный! Как они его не боятся, мерзость такую? Наверно, потому, что сами такие же… Генчик точно помрет, если к нему близко поднесут эту зверюгу…

Гроза гремела, блистала и бурлила за окнами полуподвала. Генчик бродил от прилавка к прилавку и время от времени вздрагивал. Не от грозы, а от мыслей о Шкурике… Дождь когда-нибудь кончится. Придется выйти. Не будешь сидеть в «Юном технике» всю жизнь, как политический беженец в иностранном посольстве. В конце концов наступит обеденный перерыв, и тогда уж точно: «Мальчик, ну-ка брысь!» А те не уйдут. Им такая охота – одно удовольствие.

Вместе с Генчиком бродили по магазину те, кого застала здесь гроза. И среди них – высокая старуха. На старухиной одежде темнели следы капель – она появилась, когда уже начался дождь. Может быть, поэтому длинное лицо старухи было недовольным. Глаза ее блестящими квадратными очками раздраженно метались. Она что-то хотела купить в отделе канцтоваров, но сразу поругалась с молоденькой продавщицей, пригрозила «взять жалобную книгу» и отошла, стуча каблуками.

Походка у старухи была как у Петра Первого. Держалась она прямо, словно к позвоночнику ей привязали палку от швабры. Была у старухи и настоящая палка – узловатая отполированная трость. Коричневая, под цвет костюма. Костюм состоял из широких брюк и просторного жакета, под которым виднелась похожая на тельняшку кофта.

«Ну и атаманша», – подумал Генчик. Сумрачно и завистливо. Такой атаманше, конечно, ничего не стоило бы своей тростью разогнать целую шайку мелкой шпаны…

А ему, Генчику-то, что делать? Может, подойти к продавщице (которая посимпатичнее на вид) и честно сказать: «Тетенька, меня там хулиганы караулят. Есть у вас запасной выход?»

А что? План и правда неплох! Есть в нем что-то от кино про разведчиков… Но сперва надо подождать, когда кончится дождь. А он все шумел за окнами, и гром звучал, как взрывы снарядов, часто и неутомимо.

Генчик в углу магазина присел на край широкой кадки с искусственной пальмой. Достал кольцо синего провода. Зубами оторвал кусок длиною с карандаш и начал мастерить пружинчика.

Пружинчиками назывались его человечки. Потому что ручки, ножки и туловища были у них обмотаны спиральными витками. А головка – круглая петелька. Ступни и ладони – тоже петельки, только узкие. Делать пружинчиков – искусство нехитрое, когда есть навык. Раз-раз – и проволочный человечек вот он. Генчик посадил его на забинтованное колено и принялся мастерить второго… И вдруг почувствовал взгляд.

Сквозь квадратные очки-окошки за Генчиком наблюдала старуха. Они встретились глазами. Старухины глаза были непонятные. Стуча башмаками и палкой, она прошагала к Генчику. Он теперь смотрел на нее снизу вверх, как лягушонок на цаплю.

– Ну-ка покажи… – Голос у нее был густой и строгий.

Генчик робко протянул пружинчиков – готового и недоделанного.

– Да не это, – старуха поморщилась. Взяла человечков, толкнула их в нагрудный карман на рубашке Генчика. – Пальцы!

Она крепко ухватила Генчика за кисть руки, потянула ее вверх. Он испуганно встал. Старуха решительно ощупала его пальцы – от большого до мизинца. На правой руке, потом на левой…

– Оч-чень замечательно. То, что нужно… Идем!

– Куда? – пискнул Генчик.

– Есть дело. – Старуха снова прочно ухватила его. И к двери…

– Там же ливень… – только и выговорил он.

– Уже кончается.

В самом деле, грозу будто разом отодвинули. Гром раскатывался теперь в отдалении, шумный дождь превратился в чуть заметную морось. В ней заиграли искры солнца.

Старуха решительно вытащила Генчика наружу. Из духоты – в резкие запахи мокрой листвы, в прохладу, которая покусывала кожу крошечными брызгами.

Генчик вдохнул свежесть, а потом протестующе затормозил по мокрому асфальту сандалиями.

– Куда вы…

– Идем, идем!

Генчик беспомощно оглянулся. И… опять за ним с ухмылками следили пятеро. Нет, лучше уж со старухой. От нее он, в конце концов, сумеет удрать. Лишь бы она увела его подальше от этих…

И Генчик засеменил рядом со старухой, как послушный внук.

Свернули за угол. Там стоял у газона серый «Запорожец». Ужасно старой конструкции, но вымытый дождем и потому блестящий, словно только что из автомагазина.

Старуха дернула на себя дверцу.

– Полезай на заднее сиденье.

– Зачем? Я не…

Тут пятеро показались из-за угла. Старуха произнесла с ехидцей:

– Мне казалось, ты не прочь убраться подальше от этих мест.

Вот карга! Все разглядела!

– А куда вы меня повезете?

– Куда надо.

– Мне надо домой, – жалобно уточнил Генчик.

– Оч-чень замечательно. Садись. – И он от легкого толчка оказался в душной, пахнущей бензином кабине.

Старуха втиснулась за баранку («Запорожец» застонал). Мотор закашлял, машина дернулась. Генчик от рывка запрокинулся, задрав колени. Старуха насмешливо смотрела на него из переднего зеркальца. Генчик торопливо сел как положено. Старуха умело вертела рулем. Ее изображение продолжало поглядывать на Генчика. Поверх очков. Очки съехали вниз по носу. Нос был длинный и прямой, но самый кончик его загибался вперед: там словно был приклеен шарик из хлебного мякиша. На этом шарике очки и застряли.

Генчик неловко отводил глаза и думал, что, может быть, старуха и не вредная, а просто со странностями. Кажется, она похожа не тетю Полли из книжки про Тома Сойера: снаружи суровая, а характер добрый. Увидела, что хулиганы караулят мальчишку, и решила спасти…

«Запорожец» трясло и заносило на скользких ухабах. Седой кукиш на темени старухи отчаянно мотался. Генчик перевел взгляд с кукиша на окно и вдруг понял, что они едут не в ту сторону.

– Ой… Мне ведь в Утятино!

– В самом деле? А мне в Окуневку.

– Но вы же обещали… что домой!

– Я имела в виду: домой к себе, – и коварная «тетя Полли» добавила газу.

Генчик понял, что его похитили.

О похищениях детей Генчик слышал и читал много раз. Похищали с разными целями. Иногда ради выкупа. Иногда чтобы поиздеваться. Есть такие «любители» (вроде тех гадов со Шкуриком). Замучают до смерти и зароют где-нибудь… А еще ходили слухи, что украденных людей по частям продают за границу. Для пересадки всяких органов… Ой, мамочка! Вот это называется спасся от врагов!

Старуха движением носа подбросила очки. Они блестели «оч-чень» иронично.

– Кажется, я знаю твои глупые мысли.

– П-почему… г-глуп-пые? – Генчик сделал вид, что заикается просто от тряски.

– Посуди сам… – Старуха крутнула руль, объезжая лужу. – Если бы я хотела тебя украсть, то разве стала бы делать это на глазах стольких свидетелей? В том числе и на глазах твоих «друзей» с трамвайной остановки! И толкать тебя в столь примечательную машину с заметным для всех номером! Да и сама я – фигура заметная…

«Машину можно перекрасить, а номер сменить. А «фигура»… Может, она и не старуха, а переодетый бандит! Недаром шагает как дядька!..» Ох, зачем он, Генчик, отдал девчонке нож! Было бы хоть какое-то оружие…

– Ты просто должен выполнить одну работу…

– Ага… – встряхиваясь, горестно догадался Генчик. – А потом вы меня лик… ик… видируете…

– Вот уж не думала, что у тебя такая дурная голова!… Впрочем, тут главное не голова, а твои пальцы…

«Значит, уже и пальцы пересаживают!» – ахнул про себя Генчик. И понял, что самое время выкатываться из машины на ходу. Ручку на себя, дверь – плечом, и марш! Но скорость была такой, что едва ли останешься цел. От удара о дорогу можно рассыпаться так, что хоть сразу продавай по деталям.

Есть еще один выход – зареветь. Но стыдно…

«Запорожец» между тем распугал домашних уток в луже на Кольцовской улице, поплутал среди мокрых заборов, пересек по глинистым колеям пустырь и нырнул в туннель под насыпью железной дороги. После туннеля он, царапая дверцы о кусты, проехал еще немного. Фыркнул и встал, словно стукнулся бампером о пень.

Старуха выбралась и придержала дверцу.

– Выходите, сударь. Но, прежде, чем дать стрекача, подумайте: стоит ли? Неужели у нынешних мальчиков совсем не осталось вкуса к приключениям?

«Это смотря к каким…» Генчик сумрачно выбрался из кабины. Заподжимал ноги в высокой мокрой траве. Две колеи среди этой травы вели к старинным, с деревянными узорами воротам. Ворота были кривые, узор потрескавшийся.

На левой половине ворот желтел кусок фанеры. На нем чернели крупные буквы:

Уважаемые грабители!

В этом доме нет ничего ценного.

В любое время можете зайти и убедиться.

Домовладелица З. И. Корягина

Все это было странно. Скорее всего – маскировка. И безлюдье кругом. Мокрая чаща и тишина. Можно сгинуть без следа…

– Я открою ворота, загоню машину. Подожди. – И старуха (видимо, З. И. Корягина) прошагала в калитку.

Ну вот, самый момент, чтобы «ноги-ноги». Фиг она его догонит со своей клюкой. В кусты – и только его, Генчика, и видели!

Но… Генчик не двигался. Сам не понимал, почему. Только нагнулся и сумрачно поправлял намокший бинт.

Ворота заскрипели и разъехались. Старуха вышла из них как император из дворца. На Генчика не посмотрела. Села в «Запорожец» и въехала на нем во двор. Там выбралась из машины опять и сказал громко, в пространство:

– Заходи, раз не сбежал!

Конечно, она была притворщица. Баба Яга. Заманит, а там: «Садись-ка, милый, на лопату, я тебя в печь…» Подумал так Генчик и… пошел. Что-то было тут сильнее страха. Непонятная такая тяга. Да и драпать теперь – это совсем уж стыд…

В обширном дворе (не двор, а скорее запущенный сад) стоял приземистый дом. Весь настолько перекошенный, что одни окна были в метре от земли, а у других нижний край прятался в траве. Большие были окна. С точеными шишками на карнизах. А одно окно – особенное, восьмиугольное, совсем большущее. С хитрым узором деревянного переплета.

Таким же косым и удивительным, как весь дом, оказалось ступенчатое крыльцо. С козырьком из чугунного узора, с дверными створками, на которых вырезаны были красавцы-павлины (перья их хвостов кое-где пообломались).

Хозяйка поднялась на крыльцо. Оглянулась.

– Проходи.

Генчик покорился судьбе. Старуха пропустила его вперед.

В сенях было полутемно, в широкой прихожей – тоже. Мерцало узкое зеркало. Чуть ощутимо пахло то ли ванилью, то ли корицей (Генчик не разбирался в пряностях).

С неожиданной мягкостью старуха спросила:

– Ты не обидишься, если попрошу снять обувь? Я вчера выскребла полы…

Генчик дрыгнул ногами, стряхнул сандалии. Ступил на вязаный половик.

– Иди за мной. Сюда…

Это была комната с восьмиугольным окном. Снаружи темнели мокрые кусты сирени. Воздух от этого был зеленоватый. Это все, что сначала увидел Генчик. Потому что почти сразу он зажмурился от знакомого ощущения…

Под ногами были прохладные половицы. Не крашеные, а из голого дерева, которое, когда моют, для чистоты скребут еще ножом.

Такой пол был в деревянном доме у бабушки (когда бабушка была еще жива и маленький Генчик ездил к ней в село Загорье). Так замечательно было ступать по этим доскам босыми ногами!

Вот поэтому он и закрыл глаза. От сладкого воспоминанья.

А когда открыл – увидел корабль.

Корабль был длиной около метра. А если считать с наклонной, торчащей впереди мачтой (кажется, называется «бушприт»), то еще больше.

Хотя не было парусов и между мачтами торчала пароходная труба, Генчик сразу понял: это парусник. Вроде «Дункана» из кино про детей капитана Гранта. Две откинутые назад мачты были высокие, стройные, в окружении натянутых снастей. А корпус – узкий, остроносый. Быстроходное судно.

Была в паруснике та особая красота, которая манит в дальние края.

Генчик тихонько засопел от восхищения.

Модель стояла слева от окна, на столике с витыми ножками. Старуха, сменившая твердые башмаки на войлочные туфли, подошла к модели.

– Ну-с, вот это и есть работа.

– А что тут делать-то? – почтительным шепотом удивился Генчик. Он уже ни капельки не боялся. Босыми ступнями он впитал из деревянных половиц ласковость и успокоение. – Это ведь совсем уже готовый… корабль.

– Не совсем. Здесь еще немало возни с такелажем. Со снастями. А я… смотри! – Старуха размашисто повернулась к Генчику (он даже вздрогнул). Протянула руки.

Старухины пальцы, которыми она недавно так крепко хватала Генчика, были корявые и узловатые. И пятнистые, словно в разросшихся веснушках.

– Вот, юноша… Лет через шестьдесят, возможно, и ты узнаешь, что такое артрит, полиартрит, ревматизм, остеохондроз и высокое артериальное давление. Все прелести, от которых старые руки дрожат и не слушаются… А твои пальцы – я в магазине на них просто залюбовалась: как ты делаешь тонкую работу! Здесь такая же…

– Но я же не знаю… не умею… – Генчик робко вскинул на хозяйку модели глаза. – А тот, кто строил этот корабль, он где? Он разве больше не может?

Старуха сделалась еще прямее и строже, чем обычно. И объявила с высоты роста:

– Довожу до вашего сведения, что это судно строила я, Зоя Ипполитовна Корягина. Вот этими самыми руками. – И зашевелила «клешнями».

– Ой… – не сдержал недоверия Генчик.

– Что «ой»?

– Правда – вы?

Зоя Ипполитовна Корягина поджала губы. Потом хмыкнула:2

– А вам, молодой человек, казалось, что такие модели мастерят обязательно отставные капитаны в тужурках с якорями и закопченными трубками в зубах?

Генчику, по правде говоря, казалось именно так. И он не стал отпираться, кивнул.

В голосе старухи появилась горькая нотка:

– Нет, голубчик. Эту бригантину строила я. Несколько лет. Должна признаться, что это было радостью и смыслом жизни… Но я не рассчитала. Пальцы стали отказывать раньше срока. И я не могу уже ввязать ни одной вы бленки.

– Чего… ввязать?

– Видишь тросы по бокам у мачт? Они называются ванты. На них полагаются ступеньки…

– Ага! Чтобы на мачты лазить! Я видел в кино!

– Вот-вот! Они-то и называются «выбленки». Их надо делать из суровых ниток, привязывать особыми узлами.

– Я ведь не знаю никаких морских узлов…

– А тут и нужны-то всего два! На крайних вантах – «задвижной штык», а на средних – «выбленочный». Это элементарно! Ты освоишь мигом! Садись… – Твердыми (вот тебе и больные!) пальцами она ухватила Генчика за плечо. Почти силой посадила на фигурный, с протертыми плюшевым сиденьем стул. И… охнула: – Я старая невежа! Опять хватаю ребенка, будто заложника. Срам… И даже не спросила, как тебя зовут… А?

– Генчик… Гена Бубенцов.

– Гена-Генчик… – Зоя Ипполитовна открыла в улыбке крупные зубы – все желтые, как у курильщика, а один золотой. – Генчик-Бубенчик… Тебя никто так раньше не звал?

Он даже испугался. Сказал шепотом:

– Звали… Давно, бабушка…

– Наверно, ты очень звонко смеешься, когда тебе весело. Да?

– Не знаю. Обыкновенно…

– По-моему, мы найдем общий язык, – сообщила Зоя Ипполитовна. – Ох, а что у тебя с ногой? Кровоточит!

Клюквенный сок на бинте от сырости распустился алой гвоздикой.

Генчик сказал в упор:

– Маскировка. Варенье. Чтобы всяким вредным теткам не уступать место в трамвае. – Откровенность эта была в отместку за недавние страхи.

– Гм… Я вижу, голова у тебя хитроумная.

Генчика опять потянуло за язык:

– Вам же главное не голова, а пальцы.

– Да! Ты не прост… Впрочем, поделом мне… Ну а как все же насчет работы? Согласен?

– Ага. Только… – Генчик провел глазами по снастям и мачтам.

– Что?

– Тут ведь работы этой небось на целое лето…

– Ну-ну! Глаза боятся, руки делают. Сколько сможешь и захочешь. А потом буду искать кого-нибудь еще… Да ты не бойся, я ведь расплачу’сь.

– Разве в этом дело… – вздохнул Генчик.

– А в чем?

– Не напортить бы…

– У тебя получится отлично!

Ну, может, не отлично, а на «четверку» получалось.

Вязать задвижной штык и выбленочный узел Генчик научился в два счета. Минут через двадцать он, посапывая от старания, уже ловко привязывал к вантам поперечные нитки-ступеньки.

– Зоя Ипполитовна, а ничего, что не сильно натянуты?

– Все правильно, они и должны слегка провисать. Ты молодчина!

Пальцы у Генчика и правда были ловкие. Скоро корабельная работа стала казаться ему привычной. Только у мачтовых площадок (они назывались «марсовые») приходилось трудновато: ванты сходились вплотную друг к другу…

Зоя Ипполитовна с книгой на коленях сидела неподалеку. Сидела так же прямо, как и ходила. «Как она скоблит полы с такой негнучей спиной?» – подумал Генчик. Он почему-то сразу решил, что хозяйка живет в доме одна. Время от времени Генчик поглядывал на нее. Иногда они встречались глазами. Зоя Ипполитовна в улыбке открывала золотой зуб (он светил, как маяк).

– Ты умница, Генчик-Бубенчик. Ты мой спаситель.

Она была теперь без кофты, в блузке, похожей на тельняшку.

– Зоя Ипполитовна, можно я положу на палубу пружинчика?

– Кого?

– Вот этого человечка. Пусть поживет на корабле.

– А! Конечно, конечно… Какой славный. Наверно, у тебя много таких?

– Ага. Целое… население. – Генчик усадил синего пружинчика у корабельной трубы. – Они у меня для всяких игр…

Эх, если бы у Генчика был такой корабль! Он подобрал бы для него самых ловких и красивых пружинчиков. И поплыли бы они вокруг света…

Но он не очень завидовал. Ведь парусник был сейчас немного и его. Потому что Генчик помогал налаживать оснастку!… А пружинчик (которого будут звать Мичман) потом поселится у Генчика в городе и будет рассказывать местным ребятишкам, как служил на бригантине. И про шторма, и по всякие приключения… Генчик от удовольствия водил по губам кончиком языка.

– Зоя Ипполитовна… А вы раньше на флоте служили, да?

– Что ты, голубчик! Я совершенно сухопутная особа, всю жизнь была бухгалтером. Сперва простым, потом главным…

– У-у… – не сдержался Генчик.

– Что значит «у»! Бухгалтерская должность тоже требует умения и смелости. В ней, должна тебе сказать, немало подводных рифов и мелей…

– Да нет, я ничего… – Генчик от смущения закачал босыми ногами.

– Ну а кроме того… я служила бухгалтером в речном порту. Одно дело, когда за окнами пыльная улица, а другое, когда пароходные трубы и мачты. Не морская гавань, конечно, но все-таки…

– Но все-таки, – охотно согласился Генчик, работая пальцами.

– Одно время я даже носила форму. В пятидесятых годах у всех работников портовой конторы были, как у капитанов, кителя и погоны с якорями и штурвалами… Вот так-с…

– А где вы научились такие модели строить? На реке-то на нашей таких парусников не бывает..

– О! Это у меня еще с детства, дорогой мой! Я с дошкольных лет обмирала о парусах и путешествиях. Читала Жюля Верна и Стивенсона… А ты какие-нибудь морские книжки читал?

– Конечно! «Приключения капитана Врунгеля». И «Остров сокровищ»… И про капитана Немо… – Генчик зачесал ногу о ногу, стараясь вспомнить еще. Не вспомнил. – Но я же не только про море люблю. Еще про космос, про индейцев… А еще «Повести Белкина», которые Пушкин написал. Знаете?

– Представь себе, да! Значит, тебя потянуло к классике?

– К чему? А!… Это Ленка принесла из библиотеки. Она на первом курсе тогда училась, ей надо было сдавать экзамен про Пушкина.

– И как тебе сочинения Александра Сергеевича?

– Здорово! Лучше всех – «Выстрел»!

– Да? Почему же?

– Ну… потому что конец такой… Этот Сильвио не стал стрелять, хотя мог ведь убить того графа запросто. А он не захотел… и все сделалось хорошо…

– Все сделалось хорошо, – повторила Зоя Ипполитовна. И почему-то вздохнула.

– Мне там только одно не понравилось…

– Что же?

– Когда Сильвио по мухам стрелял. Ради забавы…

– Тебе что же, стало жаль мух?

– Ну, не знаю… вообще…

Зоя Ипполитовна встала у Генчика за спиной.

– Ты… значит, из тех, кто и муху не обидит? Наверно, и не дерешься никогда?

Генчик пошевелил под рубашкой лопатками.

– Почему? Я могу! Если полезут, я… Вот у нас в летнем лагере, в том году, был Мишка Жираф, такая приставала, дак мы с ним два раза…

Зоя Ипполитовна похожей на краба растопыренной пятерней осторожно взлохматила его волосы-стружки. Молча.

Генчик сказал насупленно:

– Может, вы думаете, что я тех, на остановке, боялся?… Ну да… Когда врагов пятеро, а ты один… Зоя Ипполитовна, а почему так? Идешь ни к кому не лезешь, а они на тебя… – И тут у Генчика не ко времени защекотало в горле.

Зоя Ипполитовна опять взъерошила ему макушку.

– Это, Бубенчик, давняя философская задача. Ты ни к кому не лезешь, а они на тебя… Почему?… Ох! Я старая эгоистка! Ты же наверняка голодный!

– Нет, я… не очень. Я…

– Сейчас! – Она пошлепала туфлями из комнаты и вернулась с кружкой и тарелкой. В кружке – молоко, в тарелке – печенье.

– К сожалению, ничего горячего я сегодня не готовила…

Молоко было приятно-холодное. Печенье пахло так же, как все в доме – какой-то пряностью. Генчик хрустел им, прихлебывал из кружки. Потом откинулся на спинку стула. Нижние ванты на задней мачте были теперь все со ступеньками.

– Зоя Ипполитовна, мне домой пора. Белье развешивать… – На старинных часах (деревянный орел, держащий блюдо с циферблатом) была уже половина второго. – Я, наверно, даже опоздаю!

– Не опоздаешь! Я тебя довезу мигом!… Ох как славно ты поработал… Сейчас, Генчик-Бубенчик, скажи честно и без лишней скромности: сколько я должна тебе за этот труд?

Он сказал честно:

– Ну что вы такое говорите! Просто даже слушать не хочется!

– Ты… это серьезно?

Генчик сердито повел плечом: какие тут шутки?

– Ты, видимо, несовременный ребенок… – Зоя Ипполитовна опять почему-то вздохнула. Генчик слегка обиделся:

– Почему несовременный, если я в современное время живу?

– Я не в том смысле…

– Да знаю я, в каком! Ленка тоже так про меня говорит иногда… Зато сама вся такая современная! «Мисс Утятино…»

– Ты, наверно, часто с ней ссоришься?

– Не так уж… Не каждый день… А современный – это тот, кто жвачку с пузырями все время жует? Я тоже ее жевал, аж челюсти болели. И вкладыши собирал, чтобы в Турцию послать. Говорили, что, если пошлешь, от турецкой фирмы будет премия: компьютер или заграничная путевка…

– Ну и что же?