Вскрытие показало… Корнуэлл Патрисия

Кассеты вымотали мне всю душу. Каждая содержала записи за целых семь дней. Конечно, кассета не крутилась сто шестьдесят восемь часов — ведь порой за один час поступало только три-четыре звонка, и те по паре минут. Все зависело от загруженности линии «911» в ту или иную смену. Моей задачей было найти определенный период времени, в который, по моим соображениям, совершались убийства. Если бы я потеряла терпение, пришлось бы отматывать пленку назад. Но в конце концов у меня поехала крыша. Все это было ужасно.

Вдобавок вгоняло в депрессию. О чем только не сообщали люди в службу спасения! Звонившие были самыми разными людьми — начиная с душевнобольных, которым мерещилось, будто на них напали пришельцы, и заканчивая несчастными, чьих мужей или жен только что свалил сердечный приступ или инсульт. Хватало также звонков об автомобильных авариях, угрозах покончить жизнь самоубийством, подозрительных личностях, агрессивных собаках, шумных соседях, петардах и выхлопах машин, напоминавших выстрелы.

Все эти сообщения я пропускала мимо ушей. Пока мне удалось выделить только три интересовавших меня звонка — от Бренды, Хенны и Лори. Я перематывала пленку, пока не нашла прервавшийся звонок, который успела сделать Лори перед смертью. Звонок поступил в службу спасения ровно в 00:49, в субботу, 7 июня. На пленке остался только бодрый голос оператора: «Служба спасения. Слушаю вас».

Я просмотрела целую стопку листов зеленой линованной бумаги, пока нашла соответствующую запись. Адрес Лори появился на экране оператора службы спасения, ее дом значился под именем Л. Э. Петерсен. Присвоив звонку четвертую степень важности, оператор перебросил его на диспетчера, сидевшего за стеклянной перегородкой. Звонок поступил к патрульному полицейскому под номером 211 только через тридцать девять минут. Еще через шесть минут патрульный проехал мимо дома Лори, а потом поспешил по новому вызову.

Адрес Петерсенов снова появился ровно через час и восемь минут после оборвавшегося звонка в «911», в 01:57, — это Мэтт Петерсен обнаружил тело своей жены. Если бы в тот вечер у него не было репетиции! Если бы он вернулся всего лишь на полтора часа раньше!

Щелк.

Оператор: «Служба спасения. Слушаю вас».

Петерсен, еле переводя дыхание: «Моя жена!» В панике: «Кто-то убил мою жену! Пожалуйста, приезжайте скорее!» Переходя на вой: «Господи! Ее кто-то убил! Умоляю, скорее!»

Нечеловеческий вопль Петерсена тронул меня до глубины души. Мэтт не мог связать двух слов, не мог ответить на вопрос оператора, его или не его адрес высветился на экране.

Я нажала на «стоп» и принялась считать. Петерсен вернулся через двадцать девять минут после того, как дежурный полицейский посветил фонариком на фасад его дома и доложил, что все спокойно. Прервавшийся звонок поступил в службу спасения в 00:49. Патруль проезжал мимо дома Петерсенов в 01:34.

Между этими событиями прошло сорок пять минут. Их маньяку вполне хватило.

К часу тридцати четырем преступник успел скрыться. Свет в спальне не горел. Если бы убийца все еще оставался в доме, свет был бы включен. В этом я не сомневалась — как бы маньяк нашел электрические провода и завязал такие сложные узлы в темноте?

Мы имели дело с садистом, которому было важно, чтобы жертва видела его в лицо, даже если это лицо скрывает маска. Преступник хотел, чтобы жертва в ужасе, не поддающемся человеческому разумению, пыталась представить себе все, что с ней собираются сделать, чтобы она следила за тем, как ее мучитель осматривается, отрезает провода, связывает ей руки и ноги…

Когда все было кончено, маньяк выключил свет и выбрался через окно ванной — возможно, за считаные минуты до того, как патрульная машина проехала мимо дома, и менее чем за полчаса до того, как вернулся Мэтт. Омерзительный запах гниющей мусорной кучи еще не успел рассеяться.

В случаях с Брендой и Хенной патруль не приезжал, по крайней мере, мне пока не удалось убедиться в обратном. У меня опустились руки.

Я решила передохнуть. Тут как раз открылась входная дверь — это вернулись Берта и Люси. Они подробно рассказали о том, как провели день, и я изо всех сил старалась слушать внимательно и улыбаться. Люси ужасно устала.

— У меня живот болит, — захныкала девочка.

— А я тебя предупреждала, чтоб ты не ела всякую гадость, — завелась Берта. — Подумать только, уговорить и сладкую вату, и хот-дог… — принялась она загибать пальцы.

Я сварила для Люси куриный бульон и уложила ее в постель.

Потом пришлось вернуться в кабинет и снова напялить наушники.

Прослушивание настолько поглотило меня, что я совсем потеряла счет времени.

В ушах уже звенело от бесконечного «Служба спасения. Слушаю вас. Служба спасения. Слушаю вас».

В десять вечера я окончательно перестала соображать. Я тупо перематывала пленку, пытаясь найти звонок об обнаружении тела Пэтти Льюис. Параллельно я пробегала глазами распечатку, разложенную на коленях.

То, что я увидела, не поддавалось логическому объяснению.

Адрес Сесиль Тайлер был напечатан в нижней части страницы. Рядом стояли время и дата: 21:23, 12 мая.

Видимо, здесь какая-то ошибка.

Ведь Сесиль погибла 31 мая.

Ее адрес не может быть напечатан на этой странице! Ее звонка не должно быть на этой кассете!

Я принялась мотать дальше, останавливая запись каждые несколько секунд. Через двадцать минут я нашла то, что искала. Я прокрутила отрывок три раза, пытаясь врубиться в смысл.

Ровно в 21:23 на звонок в службу спасения ответил мужской голос.

Мягкий, вежливый женский голос, помедлив, удивленно произнес: «Извините, я, кажется, ошиблась».

«У вас проблемы, мэм?»

Нервный смешок: «Я хотела позвонить в справочную. Извините, пожалуйста». Снова смешок: «Видимо, я набрала девятку вместо четверки».

«Ничего страшного. Мы всегда радуемся, когда у человека все в порядке». Затем игриво: «Желаю вам приятно провести вечер».

Тишина. Пленка моталась дальше.

В распечатке адрес темнокожей жертвы стоял прямо под ее именем «Сесиль Тайлер».

И вдруг я все поняла. «О господи! Господи боже мой», — шептала я, ощущая внезапную резь в животе.

Бренда Степп позвонила в полицию, когда попала в аварию. Лори Петерсен, по словам ее мужа, позвонила в полицию, когда приняла кошку, катавшую консервную банку, за нечто гораздо более опасное. Эбби Тернбулл позвонила в полицию, когда ей на хвост сел черный «ягуар». Сесиль Тайлер позвонила в полицию по ошибке — просто перепутала номер.

Она набрала «911» вместо «411».

Черт, она просто перепутала цифры!

Четыре женщины из пяти. Все звонки поступали из их домов. Адрес каждой женщины тут же появлялся на экране компьютера. Оператор, видя, что дом записан на имя женщины, делал вывод, что она живет одна.

Я бросилась в кухню. Не знаю, почему именно туда — ведь телефон был и в кабинете.

Как в тумане, я набрала номер отдела расследований.

Марино на работе не было.

— Пожалуйста, дайте мне домашний телефон сержанта Марино.

— Сожалею, мэм, но мы не уполномочены давать такую информацию.

— Плевала я на ваши полномочия! Это доктор Скарпетта, главный судмедэксперт! Дайте мне этот чертов телефон!

Дежурный не ожидал такого выпада. Он рассыпался в извинениях, а затем продиктовал номер.

«Слава богу», — успела я подумать, услышав в трубке голос Марино.

— Очуметь! — отреагировал доблестный сержант на мою почти бессвязную тираду. — Я за этим прослежу, док.

— А вам не кажется, что надо сейчас же ехать в управление и взять этого мерзавца на месте, в диспетчерской? — Мой голос сорвался на визг.

— Что он там говорил? А по голосу вы его не узнали?

— Нет, конечно.

— Что конкретно он сказал этой Тайлер?

— Я дам вам послушать. — Я метнулась в кабинет, взяла трубку, включила магнитофон и поднесла наушники к телефону.

— Узнаете?

Марино не отвечал.

— Сержант, вы куда пропали?

— Да тут я. Остыньте малость, док. Трудный денек выдался, верно? Оставьте это дело полиции. Я лично прослежу.

Послышались короткие гудки.

Я сидела, тупо глядя на телефонную трубку, которую все еще держала в руке. Я не шелохнулась до тех пор, пока гудки не сменил механический голос: «Если вы хотите позвонить, пожалуйста, повесьте трубку и попробуйте еще раз…»

Я проверила входную дверь, убедилась в том, что сигнализация включена, и пошла наверх. Моя спальня была в конце коридора и окнами выходила в парк. Над чернильно-черной травой вспыхивали светлячки, и я поспешно опустила жалюзи.

Берта вбила себе в голову, что солнечный свет непременно должен проникать в комнату, даже если там никого нет. «От него, доктор Скарпетта, погибают микробы».

«А заодно выцветают ковры и обои», — обычно парировала я.

Но Берту было не переубедить. Я же терпеть не могла входить в спальню поздно вечером и натыкаться взглядом на темноту за окном. Я сразу, не зажигая света, опускала жалюзи, чтобы меня никто не увидел — мне вечно казалось, что под окном кто-то ошивается. Но сегодня я забыла о своей привычке. Я не стала снимать халат — вполне сойдет вместо пижамы.

Взобравшись на скамейку для ног, я достала из обувной коробки револьвер и сунула его под подушку.

Одна мысль о том, что через несколько часов телефонный звонок вытащит меня в сырой мрак, вызывала тошноту. Неужели мне придется сказать Марино: «Я же предупреждала! Что же вы ничего не предприняли, вы, идиот?!»

Интересно, чем сейчас занимается сержант? Я выключила лампу и с головой забралась под одеяло. Небось пьет пиво и пялится в телевизор.

Заснуть не удалось. Я села на кровати и снова включила лампу. Телефон на прикроватной тумбочке словно дразнил меня. А ведь мне больше не к кому обратиться. Позвонить Уэсли? Но он наверняка перезвонит Марино. Связаться с отделом расследований? Но офицер, который возьмет трубку, опять же перезвонит Марино — если, конечно, вообще соблаговолит меня выслушать.

Марино. Он возглавлял расследование. Все дороги, как известно, ведут в Рим.

Я выключила лампу и уставилась в темноту.

«Служба спасения. Слушаю вас…»

«Служба спасения. Слушаю вас…»

В ушах звенел голос оператора. Я ворочалась с боку на бок.

Было уже за полночь, когда я на цыпочках спустилась в кухню и достала из бара бутылку коньяка. Люси даже не повернулась на другой бок с тех пор, как я ее уложила. Температура у девочки была нормальная. Хотелось бы мне сказать то же самое о себе! Сделав два глотка «микстуры от кашля», я нехотя поднялась в спальню, легла и в очередной раз выключила лампу. Электронные часы отсчитывали минуты.

Щелк.

Щелк.

Я ворочалась в постели, время от времени проваливаясь в тяжелый сон, больше похожий на бред.

«…Что конкретно он сказал этой Тайлер?»

Щелк. Пленка продолжала мотаться.

«Извините». Нервный смешок. «Видимо, я набрала девятку вместо четверки…»

«Ничего страшного… Желаю вам приятно провести вечер».

Щелк.

«…Видимо, я набрала девятку вместо четверки…»

«Служба спасения. Слушаю вас».

«…Болц хорош собой. Парням вроде него незачем подсыпать снотворное дамочкам — те сами на шею вешаются».

«Да он подонок!»

«…Потому что его нет в городе, Люси. Мистер Болц в отпуске».

«Да?» В глазах мировая скорбь. «А когда он вернется?»

«Не раньше июля».

«А почему мы с ним не поехали, тетя Кей? Он ведь на море?»

«…Ты лжешь о наших отношениях, причем каждый день». Его лицо за пеленой дыма будто в тумане, волосы на солнце кажутся золотыми.

«Служба спасения. Слушаю вас».

Теперь я была в доме у мамы, и она мне что-то говорила.

Затем надо мной лениво закружила какая-то птица. Сама я ехала на грузовике с человеком, которого не знала, лица которого не видела. Вокруг раскачивались пальмы. Белые цапли возвышались над поверхностью заросшего озера, и их длинные шеи напоминали фарфоровые перископы. Цапли поворачивали белые головки и смотрели нам вслед. Они следили за нами. Точнее, за мной.

Я легла на спину, надеясь, что так будет удобнее.

Мой отец сидел в постели и смотрел на меня, а я рассказывала, как прошел день в школе. Лицо у папы было пепельно-серое. Он смотрел, не мигая, а я не слышала собственного голоса. Папа не реагировал на мои слова, но не отрывал от меня взгляда. В мое сердце прокрался страх. Лицо у отца было белое. Он смотрел на меня пустыми глазами.

Отец был мертв.

— Па-а-а-а-па!

Я прижалась лицом к его шее, и в ноздри мне ударил тошнотворный запах пота…

В голове помутилось.

Сознание возвращалось медленно — так из глубины всплывает на поверхность пузырек воздуха. Я очнулась. Сердце бешено колотилось.

Запах.

Он мне приснился? Или он был здесь, в моей комнате?

Мерзкий запах гнили! Он мне приснился?

Я уже знала, что происходит, — чувствовала подкоркой. Сердце билось о ребра.

Кто-то был рядом со мной, на кровати. Колыхнулась волна зловония.

16

Между моей правой рукой и револьвером было не более тридцати сантиметров.

Никогда в жизни ничто не находилось от меня дальше, чем мой револьвер, ничто не казалось настолько недосягаемым. Казалось, я тянула руку бесконечно. Я ни о чем не думала, только ощущала беспредельность, и сердце мое бешено колотилось о прутья грудной клетки. Кровь бросилась в голову и невыносимо давила на уши. Каждый мускул, каждое сухожилие тела напряглись, застыли, замерли от ужаса. В комнате было темно, хоть глаз выколи.

В ушах зазвенел металлический голос, тяжелая рука надавила на губы. Я закивала. Я закивала, чтобы он понял — я не буду кричать.

Нож у горла казался огромным, как мачете. Кровать накренилась вправо, и я на мгновение ослепла. Когда мои глаза привыкли к свету лампы, я взглянула на него — и у меня перехватило дыхание.

Я не могла ни вздохнуть, ни пошевельнуться. Тело ощупывало холодное, ледяное лезвие ножа.

Лицо убийцы было белым, приплюснутым из-за натянутого на голову светлого чулка. Глаза смотрели в узкие прорези. Из этих щелей сочилась леденящая душу ненависть. Он тяжело дышал, и на месте рта при каждом вдохе появлялся темный провал, а на выдохе нейлоновая пленка пульсировала. Ужасное, нечеловеческое лицо отделяли от меня считаные сантиметры.

— Только пикни — горло перережу.

Мысли рассыпались, разлетелись, как пыльца под ветром. Люси. Губы мои онемели под тяжелой ладонью и начали кровоточить. Люси, только не просыпайся. Рука, прижатая к моему рту, выкачивала из меня энергию. Мне недолго осталось жить.

Нет. Ты не хочешь этого делать. Ты не должен этого делать.

Я человек, как твоя мать, как твоя сестра. Ты этого не сделаешь. Я человек, как и ты. Я могу тебе кое о чем рассказать. Например, о ходе следствия. О том, что известно полиции. Тебе будет интересно.

Нет. Я человек. Человек! Я могу с тобой поговорить. Позволь мне поговорить с тобой!

Обрывки несказанных, бесполезных фраз. Молчание опустило решетку, задвинуло засов. Пожалуйста, не трогай меня. Ради бога, не причиняй мне вреда.

Мне необходимо было заставить его убрать руку, сделать так, чтобы он поговорил со мной.

Я попыталась расслабиться. Отчасти у меня это получилось: тело стало более податливым, и убийца это почувствовал.

Он убрал руку с моего рта, и я осторожно сглотнула.

Темно-синий комбинезон. Воротник потемнел от пота, под мышками тоже наметились полукруглые разводы. Рука, в которой маньяк держал прижатый к моему горлу нож, была в прозрачной хирургической перчатке. Запах резины бил в ноздри. Запах убийцы — тоже.

Этот комбинезон я видела в лаборатории у Бетти. Этот приторный аромат ударил мне в мозг, когда Марино открыл пластиковый пакет…

«Этот запах Петерсен почувствовал тогда в спальне?» — В голове крутилась старая пленка. Марино наставил на меня указательный палец и подмигнул: «Да, черт меня подери!»

Распростертый на лабораторном столе комбинезон примерно пятьдесят шестого размера с вырезанными из штанин кусками ткани, пропитанной кровью…

Убийца тяжело дышал.

— Умоляю вас! — едва слышно произнесла я.

— Заткнись!

— Я могу вам рассказать…

— Заткнись! — Его лапа стиснула мне челюсти, давая понять, что в состоянии раздавить их, как яичную скорлупу.

Убийца шарил глазами по комнате. Его взгляд остановился на жалюзи, точнее, на шнурах. Я смотрела, как он прикидывает, подойдут ли они. Я знала, для чего они ему нужны. Через несколько секунд убийца перевел взгляд на провод от настольной лампы. Жестом фокусника он извлек из кармана что-то белое и заткнул мне рот, убрав нож от горла.

Шея горела и не поворачивалась. Лицевые мышцы окаменели. Я пыталась выплюнуть кляп, пихала его языком, следя, чтобы убийца не заметил моих поползновений, и рискуя захлебнуться собственной слюной.

В доме стояла мертвая тишина. В ушах гудела клокочущая кровь. Господи, сделай так, чтобы Люси не проснулась.

Предыдущие жертвы подчинялись приказам маньяка. Перед моими глазами стояли их багровые мертвые лица…

Я попыталась вспомнить все, что знала о преступнике, и извлечь какую-то пользу из этих сведений. Нож лежал в нескольких сантиметрах от меня, поблескивая в свете лампы. Что, если толкнуть лампу? Она упадет, разобьется…

Я была по шею накрыта одеялом и не могла дотянуться до лампы ни рукой, ни ногой. Я вообще не могла пошевелиться. Если бы удалось свалить лампу, комната погрузилась бы во мрак…

Но тогда я ничего не увижу. А у маньяка нож.

Я могла бы попытаться заговорить ему зубы. Если бы я могла произнести хоть слово, я бы урезонила маньяка.

У них были багровые лица, шнуры врезались им в шеи…

Всего тридцать сантиметров. Никогда ничто не находилось от меня дальше, чем мой револьвер.

Преступник не знал об оружии.

Он нервничал, дергался. Похоже, он пришел в замешательство. Шея у него побагровела и взмокла, он тяжело дышал.

Маньяк не смотрел на мою подушку. Он оглядывал комнату, но на подушку не смотрел.

— Только дернись! — предупредил он, тронув мое горло острием ножа.

Я уставилась на него широко открытыми глазами.

— Тебе понравится, сучка. — Ледяной шепот, казалось, шел из преисподней. — Я кое-что приберег на десерт. — Белая пленка на месте рта прерывисто пульсировала. — Ты хотела знать, как я это делаю? Специально для тебя я устрою реалити-шоу.

Я явно уже слышала этот голос.

Моя правая рука осторожно продвигалась в сторону подушки. Где же револьвер? Правее или левее? А может, прямо под моим затылком? Я не могла вспомнить. Я не могла думать! Он сейчас срежет шнуры с жалюзи. Лампу он не тронет: лампа — единственный источник света. Выключатель для люстры находится у двери. Убийца смотрел на выключатель, не задействованный в его жутком спектакле.

Я продвинула правую руку еще на два сантиметра.

Маньяк бросил на меня быстрый взгляд, затем снова перевел глаза на жалюзи.

Моя правая рука была у меня на груди, почти у правого плеча, под одеялом.

Край матраса спружинил — это маньяк поднялся с кровати. Пятна у него под мышками стали еще больше — выродок взмок, как мышь.

Он смотрел то на выключатель у двери, то на жалюзи и раздумывал, что предпринять.

Все случилось очень быстро. Я коснулась холодной рукояти, схватила револьвер и скатилась на пол вместе с одеялом. Я взвела курок и резко выпрямилась. Ноги запутались в одеяле. Мне показалось, что все эти действия произошли одновременно.

Я не могла вспомнить, что делала. Я не могла вспомнить, как я это делала. Возможно, я лишь подчинялась инстинкту. Палец был на спусковом крючке. Руки тряслись так, что я едва удерживала револьвер.

Я не помню, как выстрелила.

Я только слышала собственный голос.

Я кричала на убийцу:

— Ты, козел! Козел вонючий!!!

Я не могла остановиться. Револьвер в моих трясущихся руках подпрыгивал. Весь мой страх, вся моя ярость выплескивались в ругательствах, которые, казалось, извергал кто-то другой. Я кричала, чтобы маньяк снял маску.

Он застыл на кровати. Я все поняла. Убийца был вооружен всего-навсего перочинным ножичком.

Он не сводил глаз с револьвера.

— ОТКРОЙ ЛИЦО!

Убийца медленно стянул белую маску. Чулок бесшумно упал на пол…

Внезапно маньяк обернулся…

Я кричала и нажимала на курок. Вспышки, звон разбитого стекла, бог знает что еще…

Я словно с ума сошла. Окружающая обстановка раскололась на отдельные предметы. В руке маньяка сверкнул нож. В следующий момент выродок грохнулся на пол, зацепив провод лампы. Послышался чей-то голос. В комнате стало темно.

За дверью кто-то орал как безумный:

— Где в этом чертовом доме выключатель?

Я должна была это сделать.

Обязательно.

Никогда ничего мне так не хотелось, как нажать на курок.

Я желала только одного: выстрелить маньяку в самое сердце, и чтобы в дырку проходил целый кулак.

Мы спорили уже минут пять. Марино утверждал, что все произошло совсем не так, как я рассказала.

— Да я ворвался в дом, едва только увидел, что этот говнюк лезет к вам в окно. Док, не мог он быть у вас в спальне дольше тридцати секунд. Я же почти сразу его нагнал. И никакой пушки вы в руках не держали. Вы пытались ее достать и скатились с кровати, а тут как раз ворвался я и вытряхнул гада из его ботинок сорок последнего размера.

Мы сидели в моем кабинете. Было утро понедельника. Я не могла вспомнить, что делала в предыдущие два дня, — как будто провела все это время под водой или на другой планете.

Пусть Марино говорит, что хочет. Я-то твердо знала: маньяк был у меня на мушке, когда доблестный сержант ворвался в спальню и выпустил в него четыре пули из своего револьвера. Я не стала проверять пульс. Я не пыталась остановить кровь. Я просто сидела на полу, в одеяле, револьвер лежал у меня на коленях, а слезы лились в три ручья. И только тогда до меня дошло.

Мой револьвер был не заряжен.

Накануне я чувствовала себя так паршиво, что забыла его зарядить. Патроны лежали в комоде под стопкой свитеров — там Люси не стала бы их искать.

И все же преступник был мертв.

Он упал ничком и зацепился за ковер.

— Маньяк и не думал снимать маску, — продолжал Марино. — Память, док, любит проделывать такие штуки. Я сам стащил с него этот вонючий чулок, когда ворвались Снид и Ригги. Но козел к тому моменту уже отбросил копыта.

Он был совсем мальчишкой.

Почти подросток — одутловатое бледное лицо, вьющиеся сальные бесцветные волосы. Над губой едва пробивался пушок, тоже сальный.

Мне никогда не забыть его глаза. Они напоминали стекла, за которыми вместо души — пустота. Темная гулкая пустота — такая же была за окнами, через которые маньяк проникал в спальни одиноких женщин, предварительно услышав по телефону голоса будущих жертв.

— Мне кажется, будто он что-то сказал, — прошептала я. — Ну, когда падал. Только что? — Поколебавшись, я спросила: — Или это мне тоже померещилось?

— Нет, док, не померещилось, — отвечал Марино. — Выродок произнес пару слов.

— Что он сказал? — трясущимися пальцами я достала сигарету.

Марино натянуто улыбнулся.

— Да то же, чем заканчиваются записи каждого «черного ящика». То же самое, что говорят все ублюдки, когда понимают, что им кранты. Он сказал: «Твою мать!»

Одна пуля пробила аорту. Другая попала в левый желудочек сердца. Третья прошила легкое и застряла в позвоночнике. Четвертая прошла через мягкие ткани, не задев ни одного жизненно важного органа, и разбила мое окно.

Нет, вскрытие я не проводила — отчет составил мой заместитель из Северного округа штата Вирджиния. Наверное, я сама попросила его об этом, хотя и не могла припомнить, когда и при каких обстоятельствах.

Я не читала последних газет, находясь в полной уверенности, что любая статья о маньяке вызовет у меня приступ тошноты. С меня хватило и заголовка вчерашнего вечернего выпуска — я увидела его случайно, когда судорожно запихивала оказавшуюся на крыльце газету в урну:

«ДЕТЕКТИВ ЗАСТРЕЛИЛ МАНЬЯКА ПРЯМО В СПАЛЬНЕ ГЛАВНОГО СУДМЕДЭКСПЕРТА».

Чудненько. И что прикажете думать общественности? Кто был у меня в спальне в два часа ночи — маньяк или сержант Марино?

Просто замечательно.

Застреленный психопат оказался диспетчером службы спасения. Городские власти наняли его год назад. Диспетчеры службы спасения в Ричмонде, как правило, штатские, а не полицейские. Маньяк работал в вечернюю смену, с восемнадцати часов до полуночи. Звали его Рой Маккоркл. Иногда он принимал звонки по «911», иногда выполнял обязанности диспетчера — вот почему Марино узнал голос на кассете, которую я прокрутила для него по телефону. Сержант не сказал мне, что голос ему знаком. Однако так оно и было.

В пятницу вечером Маккоркл не явился на работу — якобы из-за болезни. Он притворялся больным с четверга, когда вышла статья Эбби. У коллег Маккоркла не сложилось о нем сколько-нибудь определенного мнения. Им нравилось, как молодой сотрудник отвечает на звонки, его шутки всегда оказывались удачными. Диспетчеры потешались над Маккорклом из-за того, что он то и дело бегает в туалет — буквально каждые полчаса. Он мыл лицо, руки, шею. Однажды коллега видел, как Маккоркл, раздевшись до пояса, мылся мочалкой.

Для диспетчеров закупали борное мыло.

Страницы: «« « ... 1112131415161718 » »»