Вскрытие показало… Корнуэлл Патрисия

7

Мы переждали поток машин и пересекли улицу. Все молчали. Я шла на несколько шагов впереди, направляя Эмберги, Болца и Таннера к служебному входу. Был уже вечер: главную дверь наверняка закрыли на цепь.

Я оставила мужчин в конференц-зале, а сама отправилась за документами, которые лежали в запертом ящике моего стола. За стеной Роза шуршала бумагами. Шестой час, а она все еще работает… Это меня немного успокоило. Роза осталась, потому что почувствовала: Эмберги неспроста вызвал меня в свой офис — над моей головой сгущаются тучи.

Пока я ходила за бумагами, тройка в конференц-зале успела сдвинуть стулья. Я уселась напротив и закурила, нарываясь на то, чтобы Эмберги попросил меня выйти. Однако он молчал, и я продолжала сидеть и дымить.

Пробило шесть.

Мужчины шуршали страницами и вполголоса переговаривались. Фотографии они разложили веером, точно игральные карты. Эмберги торопливо царапал что-то в блокноте. В какой-то момент папки соскользнули с колен Болца, и листы разлетелись по комнате.

— Я соберу, — сказал Таннер, неохотно отодвигая стул.

— Я сам. — Болц принялся собирать бумаги. Его физиономия почему-то демонстрировала отвращение. Болц и Таннер достаточно компетентны, чтобы сложить документы в нужном порядке, думала я и не вмешивалась. Эмберги как ни в чем не бывало что-то строчил в своем блокноте.

Время шло, я сидела.

Иногда мне задавали вопросы. Но по большей части мужчины разговаривали между собой, как будто меня вообще не было в комнате.

В половине седьмого мы переместились в кабинет Маргарет. Я села к компьютеру и деактивировала режим ожидания. Через секунду вспыхнул экран, порадовав нас оранжево-синей конструкцией — изобретением Маргарет. Эмберги заглянул в свои записки и попросил открыть файл с данными по делу Бренды Степп, первой жертвы.

Я запросила данные, и программа тотчас нашла файл.

На экране появилось шесть таблиц, прилагающихся к делу. Болц, Эмберги и Таннер начали изучать данные, занесенные в оранжевые колонки таблиц. Прочитав страницу, они взглядами давали мне понять, чтобы я «листала» дальше.

На третьей странице открылась графа под названием «Одежда, телесные повреждения». В ней, помимо описания тела Бренды Степп со всеми кровоподтеками, огромными буквами значилось: «на шее — коричневый пояс из ткани».

Эмберги навис надо мной и стал водить пальцем по экрану.

Я открыла файл с отчетом, чтобы он убедился: после вскрытия я диктовала совсем другое — в отчете, что был отпечатан на бумаге, значилось: «вокруг шеи — колготки телесного цвета».

— Да, но в отчете бригады «скорой помощи» фигурирует коричневый пояс, — не преминул напомнить мне Эмберги.

Я нашла этот отчет и снова прочитала его. Эмберги был прав. Санитар показал, что жертва была связана по рукам и ногам электрическими проводами, а на шее у нее «висел кусок какой-то светло-коричневой ткани, что-то вроде пояса».

Вмешался Болц — видимо, ему хотелось сказать несколько слов в мою защиту:

— Возможно, одна из твоих помощниц, внося данные в компьютер, случайно глянула в отчет бригады «скорой помощи» именно тогда, когда писала про предмет на шее жертвы. Короче говоря, она просто не заметила, что эти данные расходятся с данными из отчета, сделанного после вскрытия.

— Вряд ли, — возразила я. — Мои помощницы знают, что в компьютер нужно вносить данные только из отчетов, сделанных после вскрытия и лабораторных анализов, а также из свидетельств о смерти.

— Однако помощница могла и ошибиться, — сказал Эмберги, — ведь пояс упоминается в отчете.

— Конечно, от ошибок никто не застрахован.

— Тогда возможно, — предположил Таннер, — что этот коричневый пояс, заявленный в распечатанном отчете, взялся из компьютера. Не исключено, что журналист — или кто-то по его просьбе — проник в базу данных. Информация оказалась неточной, потому что сами записи в компьютере были неточными.

— Или информация была получена непосредственно от санитара, который не отличит пояса от колготок, — парировала я.

Эмберги отвернулся от компьютера и холодно сказал:

— Надеюсь, доктор Скарпетта, вы сделаете все необходимое, чтобы обеспечить секретность ваших отчетов. Пусть девушка, которая отвечает за компьютеры, сменит пароль. Во что бы то ни стало, слышите? И отчитайтесь о проделанной работе в письменном виде.

Уже выходя из кабинета, Эмберги продолжал давать ценные указания:

— Копии должны быть разосланы в соответствующие инстанции. Постоянно следите за безопасностью и принимайте необходимые меры заблаговременно.

С этими словами Эмберги и удалился. Таннер следовал за ним по пятам.

Когда все плохо, я начинаю готовить. Это, по крайней мере, у меня получается всегда.

Некоторые после скверного дня идут играть в теннис, другие доводят себя до изнеможения в тренажерном зале. Одна моя приятельница из Корал-Кэйблз любила свалить на побережье и там, лежа в шезлонге, снимать стресс, жарясь под солнцем и читая порнографический роман: своим коллегам — а работала девушка судьей — она никогда бы не призналась, что читает подобные книги. Большинство копов снимают стресс пивом в забегаловках.

Я никогда не увлекалась спортом, а в пределах досягаемости не наблюдалось ни единого подходящего пляжа. Напиться и забыться — вообще не мой стиль. А на готовку у меня, как правило, не бывает времени. И, хотя моя любовь к еде не ограничивается исключительно итальянской кухней, именно спагетти, пицца и лазанья удаются мне лучше всего.

— Тереть нужно на самой мелкой терке, — наставляла я Люси, перекрывая шум воды из-под крана.

— Да-а, на мелкой тру-удно, — ныла девочка.

— Зрелый пармезан сам по себе твердый. Смотри, пальцы не обдери.

Я вымыла зеленый перец, грибы и лук, вытерла их насухо и положила на разделочную доску. На плите закипал соус, рецептуру которого я сама придумала прошлым летом: помидоры, базилик, орегано и толченый чеснок — всегда держу соус в холодильнике для таких вот случаев. Колбаса и подрумяненная постная говядина обсыхали на салфетках. Тесто подходило под влажным полотенцем, раскрошенная моцарелла дожидалась своего часа в миске. Когда я покупала сыр в своем любимом магазине на Вест-авеню, он еще был в рассоле. Моцареллу привозят прямо из Нью-Йорка. При комнатной температуре он мягкий, как масло, а если его растопить, становится как тянучка.

— А мама всегда покупает какие-нибудь консервы и добавляет к ним ветчину, — сказала Люси, переводя дыхание. — Или приносит готовую еду из супермаркета.

— И это весьма прискорбно, — отвечала я, зная, что говорю. — Разве такое можно есть? — Я начала шинковать овощи. — Вот когда мы были маленькими, мы бы к подобной еде и не притронулись. Ну, разве что твоя бабушка подержала бы нас с недельку на хлебе и воде.

Моя сестра никогда не любила готовить. А я никогда не понимала почему. Лучшие часы в детстве мы провели именно за обеденным столом. Отец тогда еще не болел. Он обычно сидел во главе стола и церемонно накладывал нам целые тарелки дымящихся спагетти, фетуццини или — по пятницам — фриттата. Даже когда родителям приходилось туго, стол всегда ломился от еды и вина, и как же здорово было прийти домой из школы и уже с порога по запаху определить, какую именно вкуснятину приготовила сегодня мама.

Люси ничего этого не видела — ее мать упорно нарушала семейные традиции. Представляю, как бедная девочка, вернувшись из школы, попадает в атмосферу полного пофигизма. Для Дороти приготовление обеда — тяжкий крест, она откладывает этот процесс до последнего. Моя сестра никогда не была для Люси настоящей матерью. Порой я даже сомневаюсь, а итальянка ли Дороти вообще?

Я смочила ладони оливковым маслом и принялась месить тесто. Месила долго, пока не заныли руки.

— А ты можешь закрутить его, как показывают по телевизору? — спросила Люси, оставив терку и приготовившись увидеть трюк.

Я продемонстрировала свое искусство.

— Ух ты, здорово!

— Это нетрудно, — улыбнулась я, наблюдая, как жгут из теста распрямляется буквально на глазах. — Весь фокус в том, чтобы не наделать в тесте дырок пальцами.

— А можно мне попробовать?

— Сначала дотри сыр, — велела я с напускной строгостью.

— Ну, пожалуйста…

Люси слезла со скамейки для ног и подошла ко мне. Я взяла руки девочки в свои, намазала ей ладони оливковым маслом и сложила пальцы в кулаки. Странно, что ладони Люси почти такого же размера, как мои. Когда она только родилась, кулачки у нее были величиной с грецкий орех, не больше. Помню, как Люси тянула ко мне ручонки и хватала меня за указательный палец. Она держалась за мой палец и улыбалась, а в груди у меня разливалось тепло, непривычное и чудесное. Я спрятала кулаки девочки в тесто и помогла ей раскрутить тестяной жгут. Получилось довольно неуклюже.

— Теста все больше и больше, — воскликнула Люси. — Классно!

— Тесто подходит под действием центробежной силы — в старину подобным способом делали стекло. Ты ведь видела витражные окна — на стекле неровности, будто волны, помнишь?

Люси кивнула.

— Стекло раскатывали в большой тонкий блин…

Тут послышался шорох шин по гравию, и мы обе выглянули в окно. К дому подъехала белая «ауди», и настроение у Люси тут же испортилось.

— Это он, — кисло произнесла девочка.

Из машины с двумя бутылками вина вылез Билл Болц.

— Люси, он тебе понравится, — увещевала я, ловко выкладывая тесто в форму. — Он просто мечтает с тобой познакомиться.

— Он твой парень.

Я вымыла руки.

— У нас всего лишь общие дела. И потом, мы вместе работаем.

— А он женат? — продолжала Люси развивать мысль, наблюдая, как Болц приближается к дверям.

— Его жена умерла в прошлом году.

— Ой, — смутилась Люси, но ненадолго. — А отчего она умерла?

Я чмокнула девочку в макушку и пошла открывать. У меня не было ни малейшего желания отвечать на вопрос Люси. Неизвестно, как бы она восприняла эту информацию, особенно в свете последних событий.

— Отошла после сегодняшнего? — спросил Билл, целуя меня.

Я заперла дверь.

— Какое там!..

— Погоди, сейчас я тебя вылечу. Пара бокалов этого живительного напитка — и все пройдет. — Билл кивнул на бутылки, точно это были трофеи удачливого охотника. — Из моих личных запасов. Тебе понравится.

Я коснулась его плеча, и он последовал за мной на кухню.

Люси пыхтела над теркой. Она снова взобралась на скамеечку для ног и специально повернулась спиной к двери. Когда мы вошли, она даже не соизволила оглянуться.

— Люси!

Натереть сыр было, конечно, важнее, чем поздороваться.

— Люси! — Я подтолкнула к ней Билла. — Это мистер Болц. Билл, это моя племянница.

Люси нехотя оставила терку в покое и посмотрела мне прямо в глаза.

— Тетя Кей, я содрала кожу на пальцах. Видишь? — И она продемонстрировала левую ручку. Костяшки слегка кровоточили.

— Ах ты, господи! Подожди, сейчас я принесу пластырь.

— Кусочек кожи попал в сыр, — продолжала Люси: было видно, что она готова разрыдаться.

— Кажется, пора вызывать «скорую», — произнес Билл. Он снял Люси со скамейки, обнял и сцепил пальцы в замок у нее под коленками, чем немало удивил девочку. Получилось живое кресло. Билл завыл, как сирена «скорой помощи», подхватил Люси и помчался к раковине. — Алло, «скорая»? У нас тут одна славная девочка ободрала костяшки. Ну-ка, а что нам ответит диспетчер? А он ответит: «Доктор Скарпетта, немедленно окажите пострадавшей первую помощь».

Люси захихикала. Она моментально забыла об ободранных пальцах и с нескрываемым обожанием смотрела на Билла, откупоривавшего бутылку.

— Пусть подышит, — объяснил он Люси свои действия. — Видишь ли, сейчас вино резковато, а через часок будет в самый раз. Со временем оно становится мягче — как и все в этой жизни.

— А мне дадите попробовать?

— Лично я не против, — отвечал Билл с напускной серьезностью, — если твоя тетя Кей позволит. Но не хотелось бы, чтобы ты перебрала.

Я укладывала на тесто мясо, овощи и пармезан и поливала все это соусом. Сверху положила кусочки моцареллы и задвинула пиццу в духовку. Вскоре густой чесночный аромат наполнил кухню. Я занялась салатом и сервировкой стола, а Люси и Билл болтали и смеялись.

Мы сильно припозднились с ужином, а вино пошло Люси на пользу. К тому времени, как я начала убирать со стола, глаза у девочки уже слипались и, хотя ей давно пора было спать, она отказывалась пожелать нашему гостю спокойной ночи. Биллу удалось завоевать сердце Люси.

— Вот удивил так удивил, — сказала я Биллу, уложив, наконец, племянницу и вернувшись к нему на кухню. — Ты просто волшебник. От Люси, знаешь ли, можно было ожидать какой угодно реакции.

— Ты опасалась, что она начнет тебя ревновать? — улыбнулся Билл.

— Можно и так сказать. Ее мать заводит романы практически со всем, что шевелится.

— То есть у нее остается не так уж много времени на ребенка? — Билл снова наполнил наши бокалы.

— Это еще мягко сказано.

— Очень жаль. Люси удивительная девочка. Умна не по годам. Наверное, пошла в свою тетушку. — Билл отхлебнул вина и спросил: — Чем она занимается целыми днями, пока ты на работе?

— С ней Берта. Обычно Люси торчит у меня в кабинете за компьютером.

— Играет?

— Станет она играть, как же! Да Люси разбирается в компьютере лучше меня. Последний раз, когда я застала ее у экрана, она, ты только вообрази, занималась программированием на «бейсике» и реорганизацией моей базы данных.

Билл уставился на свой бокал. Через несколько минут он спросил:

— А с твоего компьютера можно войти в компьютер в городе?

— Ты на что намекаешь?

— Тогда бы еще ладно… Я просто надеялся… — Билл посмотрел на меня.

— Люси бы никогда такого не сделала, — с чувством произнесла я. — И что ты имеешь в виду, говоря «тогда бы еще ладно»?

— Что лучше десятилетняя племянница, чем журналист. Если бы это оказалась Люси, Эмберги отстал бы от тебя.

— Эмберги так просто не отстанет, — отрезала я.

— Это верно, — сухо произнес Билл. — Смысл его жизни — лишить тебя должности.

— Я это подозревала.

Эмберги пользовался авторитетом у афроамериканцев, потому что публично осудил действия полиции, якобы не обращавшей внимания на убийства, если жертвы были темнокожие. Когда темнокожего члена городской управы застрелили в собственной машине, Эмберги и мэр Ричмонда решили, что удачным пиар-ходом будет появиться на следующее утро в морге, не афишируя свои действия. По крайней мере, так я объяснила себе его поведение.

Возможно, все было бы не так скверно, если бы Эмберги задавал мне вопросы, пока я проводила вскрытие, и если бы он держал язык за зубами потом. Но в Эмберги боролись врач и политик. Победил последний — именно поэтому наш спецуполномоченный поделился с журналистами, оцепившими морг, «конфиденциальной информацией»: смерть члена городского совета наступила в результате выстрела из дробовика с близкого расстояния, свидетельством чего являются многочисленные следы от ранений дробью в верхней части грудной клетки. Позднее мне пришлось применить все свои дипломатические способности, объясняя журналистам, что «многочисленные следы от ранений дробью» были на самом деле следами от крупнокалиберных игл, с помощью которых санитары пытались сделать пострадавшему переливание крови, втыкая их в подключичные артерии. Смерть же члена городского совета наступила в результате единственного пулевого ранения в затылок.

Журналисты тогда неплохо воспользовались идиотской ошибкой спецуполномоченного.

— Вся беда в том, что Эмберги по образованию врач, — сказала я Биллу, — и то, что он знает о человеческом организме, дает ему повод считать себя экспертом в судебной медицине. Эмберги уверен, что смог бы справляться с моим делом лучше меня, а ведь он в нем ни черта не смыслит.

— И ты допустила ошибку, дав ему это понять.

— А что мне было делать? Кивать и притворяться, что знаю не больше Эмберги?

— Итак, мы имеем дело с самой обычной завистью, — подытожил Билл. — Такое случается.

— Я не знаю, с чем мы имеем дело. Откуда у тебя такая уверенность? Да люди в половине случаев не в состоянии объяснить свои поступки. Может, я напоминаю Эмберги его мамашу — так бывает, я читала.

Мое раздражение обрело второе дыхание, и по лицу Билла я поняла, что слишком разошлась.

— Полегче, Кей, — сказал он и поднял руку, будто жестом хотел погасить мой гнев. — Не надо на мне зло срывать. Я здесь ни при чем.

— Но ты же был на сегодняшнем совещании.

— А что ты хотела? Чтобы я сказал Эмберги и Таннеру: «Извините, ребята, у нас с Кей особые отношения, поэтому я не могу присутствовать на совещании»?

— Может, и хотела, — сказала я, чувствуя себя совершенно несчастной. — Может, я хотела, чтоб ты Эмберги морду набил.

— Неплохая мысль. Только проблема в том, что скоро перевыборы прокурора штата. И ты вряд ли станешь вызволять меня из кутузки. И залог за меня не внесешь.

— Смотря какую сумму запросят.

— Вот видишь!

— Почему ты меня не предупредил?

— О чем?

— О совещании. Ты наверняка знал о нем еще вчера. — А может быть, и за неделю, чуть было не сказала я. Не исключено, что именно поэтому Билл даже не позвонил мне на выходных! Я осеклась на полуслове и мрачно посмотрела на него.

Билл снова начал изучать свой бокал. Он явно обдумывал ответ. Наконец он произнес:

— Я не видел смысла в том, чтобы предупреждать тебя о совещании. Ты бы только лишние дни волновалась, к тому же мне казалось, что совещание — обычная формальность.

— Хороша формальность! — Я бросила на Билла недоверчивый взгляд. — Эмберги чуть меня не съел, офис мой распотрошил, а ты называешь это формальностью?

— Разве не ясно, что энтузиазм Эмберги был вызван лишь твоим замалчиванием факта взлома базы данных? А вчера я об этом не знал. Да что я — вчера даже ты, Кей, об этом не знала.

— Где ж неясно — ясно, — холодно произнесла я. — Никто не знал о взломе, пока я сама все не рассказала.

Повисло молчание.

— Ты на что намекаешь?

— Удивительное совпадение — Эмберги вызвал меня на совещание всего через несколько часов до того, как мы обнаружили взлом базы данных. Я почти уверена, что он каким-то образом это выяснил.

— Может, и выяснил.

— Мне от этого не легче.