Уже мертва Райх Кэти

Раздался щелчок. Он ни о чем меня не спросил, просто поставил перед фактом.

Вернувшись к даме на столе для вскрытия, я взяла планшет и перешла к следующей странице отчета.

Возраст. Погибшая была взрослой. При осмотре рта обнаружился полный комплект коренных зубов.

Я оглядела верхние части рук. Концевые отделы обеих плечевых костей полностью сформировавшиеся, как у взрослого человека. Правую и левую кисть преступник аккуратно отрезал выше запястий. Их я планировала обследовать позднее. Обе бедренные кости тоже выглядели окончательно оформившимися.

Отсутствие на руках кистей очень мне не нравилось. То, что я испытывала, глядя на срезы на запястьях, выходило за рамки обычной реакции на извращение. Нечто едва уловимое, не совсем понятное. Осмотрев вторую ногу и вернув ее на стол, я вдруг ощутила тот же страх, какой овладел мной вчера в лесу. Прогнала его и велела себе сосредоточиться на поставленной задаче. На возрасте. Мне предстояло определить, сколько жертве было лет. Если возраст точно установлен, несложно узнать имя. А это самое главное.

Я взяла скальпель и удалила плоть с коленных и локтевых суставов — она отошла с легкостью. Длинные трубчатые кости соответствуют остальным — полностью развиты. Предстояло проверить это посредством рентгена, но я и так знала: рост костей завершен. В суставах никаких артрических изменений. Жертва была взрослой, но довольно молодой. Это подтверждали и здоровые зубы — я осмотрела их еще вчера.

Хотелось, чтобы сомнений оставалось как можно меньше. Что-то подсказывало, что и Клодель рассчитывает на большую достоверность.

Я взглянула на ключицы, там, где они крепятся к грудине у основания шеи. Несмотря на то что правая была от грудины отделена, поверхность присоединения покрывал плотный узел высохшихсвязок и хряща. Я взяла ножницы, отрезала максимальное количество похожей на выделанную кожу ткани, обернула кость другим влажным лоскутом и вновь переключила внимание на таз.

Сняв мокрую тряпку с лобковой кости, я принялась осторожно пилить скальпелем хрящ, соединявший ее половины спереди. Влага размягчила его, упростив мне работу, но тем не менее дело продвигалось медленно и довольно нудно. Одно неверное движение — и повредишь внутренние поверхности. Когда половины лобковой кости наконец разъединились, я разрезала несколько нитей сухих мускулов, скреплявших позвоночник и таз, отнесла таз к раковине, наполненной водой, и погрузила его туда нижней частью.

Потом вернулась к телу, сняла тряпку с ключицы, отрезала от нее максимальное количество ткани, наполнила водой пластмассовый контейнер для анализов, поставила его на грудную клетку и опустила грудинный конец ключицы в воду.

Настенные часы показывали двенадцать двадцать пять. Отойдя от стола, я сняла перчатки и расправила плечи. Не спеша. Казалось, на моей спине только что тренировались участники турниров лиги «Поп уорнер». Я уперла руки в бедра и повращала туловищем. Боль не то чтобы ослабла, но как будто перестала доставлять дискомфорт. В последнее время у меня часто ноет спина, и три часа, проведенные сегодня над столом для вскрытия, естественно, не прошли бесследно. Я не хотела верить — или признавать! — что старею. А недавно обнаружившуюся потребность в очках и, по-видимому необратимое, увеличение веса от пятидесяти трех до пятидесяти шести килограммов я не рассматривала как результат старения. О старении я ничего не желала знать.

Обернувшись, я увидела Даниеля, одного из специалистов по аутопсии. Он наблюдал за мной из наружного офиса. Верхнюю губу Даниеля вдруг свело судорогой, глаза на мгновение закрылись. Напоминая птицу-перевозчика, ожидающую волны, он рывком переместил тяжесть тела на одну ногу, а вторую поджал под себя.

— Когда я тебе понадоблюсь, чтобы сделать рентген, Темпе?

Очки съехали на самый кончик носа, и, вместо того чтобы смотреть сквозь стекла, он смотрел поверх них.

— Освобожусь к трем, — ответила я, бросая перчатки в ящик для отходов.

Ужасно хотелось есть. Утренний кофе, давно остывший, так и стоял на конторке. Я напрочь о нем забыла.

— Хорошо.

Даниель резким движением скакнул назад, развернулся и зашагал прочь по коридору.

Я сняла очки, положила их на письменный стол, прошла к боковой конторке, достала большой лист белой бумаги из нижнего выдвижного ящика, развернула его и накрыла тело. Потом вымыла руки, вернулась в свой офис на шестом этаже, переоделась и вышла на улицу, намереваясь поесть. Чаще всего во время ланча я остаюсь в здании лаборатории, но сейчас мне был необходим солнечный свет.

Клодель был верен своему слову. Когда я вернулась в по ловине второго, он уже ждал в офисе. Сидел на стуле и вни мательно рассматривал воссозданный череп, стоящий на специальной подставке на моем рабочем столе. Когда я вошла, он повернул голову, однако ничего не сказал.

Я повесила пиджак на крючок на двери и прошла мимо него к своему креслу:

— Bonjour, мсье Клодель. Comment a va?

Я улыбнулась, садясь за письменный стол.

— Bonjour, — ответил он.

До того как обстоят мои дела, ему, по-видимому, не было никакого дела.

А мне не хотелось поддаваться его гипнозу. Я молча ждала.

На письменном столе перед Клоделем лежала папка. Опустив на нее руку, детектив уставился на меня. Его лицо, как-то слишком резко переходящее от ушей к клювообразному носу, напоминало попугая. Рот, подбородок и кончик носа — все в форме буквы «V» — как будто указывали вниз. Когда Клодель улыбался, что случалось не часто, V его рта заострялось, потому что губы при этом поджимались.

Раньше я никогда не работала с Клоделем, но многое о нем слышала. Он полагал, что обладает исключительным умом.

Клодель вздохнул, очевидно желая дать понять, что чересчур терпелив со мной.

— Я узнал несколько имен. Все эти дамы пропали в течение последних шести месяцев, — сказал он.

О приблизительном сроке убийства мы уже говорили. Работа, проделанная утром, лишь подтвердила мое мнение на сей счет. Я была уверена, что жертву убили менее трех месяцев назад, то есть в марте или даже позднее. Зимы в Квебеке холодны и безжалостны по отношению к живым, но мертвых щадят. Промерзшее тело не гниет, его не пожирают насекомые. Если бы труп бросили в лесу Гран-Семинер поздней осенью, перед самым приходом зимы, я обнаружила бы в нем следы вторжения насекомых, тут же уничтоженных морозом. Прошедшая весна обиловала теплом, и избыток личинок в теле, а также степень его разложения вполне соответствовали сроку в два с половиной — три месяца. Мою версию о наступлении смерти в конце зимы или начале весны подтверждали и наличие сочленений, и отсутствие внутренностей и мозговой ткани.

Я откинулась на спинку кресла и выжидающе посмотрела на Клоделя, демонстрируя, что тоже умею быть настойчивой. Он открыл папку и принялся перебирать содержимое. Я молча наблюдала.

— Мириам Уайдер, — прочел Клодель, выбрав одну из заполненных форм.

Последовала пауза, во время которой он пробежал глазами написанное:

— Пропала четвертого апреля девяносто четвертого года.

Еще одна пауза.

— Женщина. Белая.

Опять пауза, довольно длинная.

— Дата рождения: шестое сентября сорок восьмого года.

Мы оба мысленно занялись расчетами. Выходило, что пропавшей сорок пять лет.

— Не исключено, — сказала я.

Клодель положил первую форму на стол и перешел ко второй:

— Соланж Леже. Об исчезновении сообщил супруг. — Он замолчал, пытаясь разобрать дату. — Второе мая девяносто четвертого. Женщина. Белая. Родилась семнадцатого августа двадцать восьмого.

— Нет. — Я покачала головой. — Слишком старая.

Клодель переместил форму на дно папки и взял следующую:

— Изабелла Ганьон. В последний раз ее видели первого апреля нынешнего года. Женщина. Белая. Дата рождения: пятнадцатое января семьдесят первого года.

— Двадцать три. Да, — кивнула я, — возможно.

Клодель положил форму на стол.

— Сюзанн Сен-Пьер. Женщина. Пропала девятого марта девяносто четвертого года. — Он замолчал и одними губами прочел дальнейшее: — Не вернулась из школы. — Выдержал паузу, подсчитывая возраст пропавшей. — Шестнадцать лет. Боже правый!

Я покачала головой:

— Слишком молода, почти ребенок. Не подходит.

Детектив нахмурил брови и достал последнюю форму:

— Эвелин Фонтэн. Женщина. Тридцать шесть лет. В последний раз ее видели в Сент-Иле двадцать восьмого марта. А, да. Она из племени инну.

— Маловероятно, — ответила я. — Вряд ли тело принадлежало индианке.

— Значит, остаются только эти, — сказал Клодель, кивая на две формы на столе — с данными о сорокапятилетней Мириам Уайдер и двадцатитрехлетней Изабелле Ганьон.

Возможно, тело одной из них лежало сейчас внизу, в чет вертом кабинете. Клодель посмотрел на меня. Внутренние концы его бровей поднялись вверх, образуя еще одно V, только перевернутое.

— Какого она была возраста? — спросил он, делая акцент на глаголе и на своем долготерпении.

— Пройдемте вниз, кое-что покажу, — ответила я, добавляя про себя: «Это привнесет в ваш сегодняшний день еще больше солнечного света».

Ничего не могу с собой поделать. Мне было прекрасно известно, что Клодель ненавидит кабинеты для вскрытия, и я хотела его помучить. На мгновение детектив растерялся, и меня это позабавило. Схватив с дверного крючка лабораторный халат, я торопливо вышла в коридор, приблизилась к лифту и нажала кнопку вызова. Пока мы ехали вниз, Клодель молчал. Он выглядел таким несчастным, будто шел на обследование простаты. Клоделю не часто доводилось ездить в этом лифте на самый нижний уровень.

Мы вышли в покойницком отделении.

Тело лежало в том же положении. Я надела перчатки и убрала с трупа бумагу. Клодель остановился у двери — я могла видеть его лишь боковым зрением. Он вошел сюда, по-видимому, только чтобы отметиться, чтобы говорить потом:«Я там был». Взгляд детектива блуждал по поверхности столов из нержавеющей стали, по стеклянным стенам, разделявшим кабинет на отдельные сектора, по пластмассовым контейнерам, по весам… На труп он упорно не смотрел. Я не раз видывала подобные сцены.

Разглядывать фотографии, конечно, не страшно. Смотришь на них и сознаешь, что изображенные ужасы и кровь где-то там, далеко. Посещать места преступлений неприятно, но это недолгое испытание. Расследование похоже на складывание пазла: анализируй себе, размышляй. Совсем другое дело — заниматься обследованием тела убитого.

Клодель придал своему лицу нейтральное выражение, надеясь, что выглядит спокойным.

Я вынула таз жертвы из воды, осторожно развела половины лобковой кости в стороны и при помощи специального инструмента принялась аккуратно удалять с места соединения правой из них студенистое покрытие. Освобождавшуюся поверхность испещряли глубокие борозды и выпуклости, лишь по краям она частично представляла собой сплошную кость. То же самое я проделала и с левой половиной. Та выглядела идентично.

Клодель так и стоял у двери. Я поднесла кость к лампе, выдвинула экстензор и надавила на рычажок включения. Кость озарилась флюоресцентным светом. Я взглянула на нее через круглое увеличительное стекло и увидела множество деталей, незаметных невооруженному глазу, и среди них то, что ожидала обнаружить с обеих сторон на верхних изгибах.

— Мсье Клодель, — проговорила я, не поднимая головы, — взгляните.

Детектив приблизился. Я отошла в сторону и указала ему на неправильность верхней линии таза: подвздошный гребень на момент смерти заканчивал формирование.

Я вернулась к телу с намерением взглянуть на ключицу, хотя уже наверняка знала, что именно увижу. Достав из воды грудинный конец кости, принялась счищать с него размокшие ткани. Когда суставная поверхность полностью открылась, я жестом подозвала Клоделя и без слов указала детективу на нее. Из ее центра выдавался небольшой костяной диск правильной формы.

— И?.. — спросил Клодель.

Славно держится, только вот лоб покрылся каплями пота.

— Она молодая. Скорее всего, двадцать с небольшим.

Я могла бы объяснить Клоделю, как по костям определить возраст, но сомневалась, что он станет внимательно слушать, и потому молча ждала ответа. К перчаткам на моих кистях прилипли частички хрящей, и я стояла, подняв руки ладонями вверх, подобно уличной попрошайке. Клодель держался от меня подальше, словно я инфекционная больная, и был сосредоточен на собственных мыслях. Наверное, вспоминал данные из своих записей — я догадывалась об этом по выражению его глаз.

— Ганьон, — заявил он утвердительно.

Я кивнула. Мы нашли тело двадцатитрехлетней Изабеллы Ганьон.

— Попрошу коронера проверить стоматологические данные этой женщины, — сказал Клодель.

Я опять кивнула. Создавалось впечатление, будто ему приходится вытягивать из меня эти кивки.

— Причина смерти? — спросил он.

— Пока не ясна, — ответила я. — После просмотра рентгеновских снимков появится больше информации. Или я замечу что-нибудь на костях, когда их очистят.

Он ушел. Даже не сказав «до свидания». Вообще-то, я на это и не рассчитывала. Уход Клоделя улучшил настроение нам обоим.

Я стянула с рук перчатки, бросила их в ящик для отходов, заглянула к Даниелю, сказала ему, что на сегодня работу в этом кабинете закончила, и попросила сделать снимки всего тела и черепа, виды А — Р и виды сбоку. Поднявшись наверх, заглянула в гистологическую лабораторию, сообщила главному специалисту, что останки готовы к кипячению, и попросила отнестись к этому делу с особой ответственностью, напомнив, что тело было найдено расчлененным. Вообще-то, Дени в предупреждении не нуждался. Он всегда прекрасно знает, что от него требуется. А я не сомневалась, что через два дня получу скелет чистым и невредимым.

Оставшееся время в этот день я работала со склеенным черепом. Несмотря на то что его пришлось воссоздать из отдельных фрагментов, я нашла достаточно фактов, подтверждающих принадлежность черепа конкретному человеку. Человеку, которому уже никогда в жизни не перевозить цистерны с пропаном.

Когда я вернулась домой, мной вновь овладело предчувствие чего-то неприятного, то же, что и вчера в овраге. Целый день я старательно гнала его от себя, сначала концентрируя все внимание на установлении личности жертвы, потом — на работе с черепом водителя. Во время ланча в парке я с увлечением наблюдала за голубями, клевавшими корм. Серый явно считался у них лидером. Тот, что с коричневыми пятнышками, тоже пользовался уважением. А черноногого никто ни во что не ставил.

Теперь можно расслабиться. Поразмыслить обо всем. Попереживать.

Тревогу я ощутила в тот момент, когда завела в гараж машину и выключила радио. Музыка стихла, а волнение разгорелось.

«Нет, — скомандовала я себе, — этим займешься позднее. После ужина».

Гудок сигнализации, раздавшийся, как только я вошла в квартиру, подействовал успокаивающе. Я оставила портфель в прихожей, опять вышла из дому и направилась в ливанский ресторан, расположенный буквально за углом, намереваясь прикупить к ужину куриный шашлык шиш-таук и шаверму. Вот почему мне нравится жить в центре — в пределах одного кондоминиума можно попробовать лакомства из разных уголков света. Мой вес от этих вкусностей, конечно, не убавляется.

Ожидая свой заказ, я изучала меню. Кибби. Табуле.

«Да здравствует современный мир, мир коммуникаций!» — думала я, читая названия ливанских блюд на французском.

На полке слева от кассового аппарата красовались бутылки с красным вином. В тысячный раз взглянув на них, я вновь почувствовала жажду. Представились характерный вкус, запах, ощущение вина на языке. Я вспомнила, как, попадая в желудок, винное тепло начинает распространяться по телу, как, прокладывая себе дорогу во всех направлениях, оно дарит тебе иллюзию невиданного самообладания. Энергии. Непобедимости.

«Конечно, сегодня я могу доставить себе подобное удовольствие, — подумала я. — Конечно могу. Но кого я обману, получив ложную пуленепробиваемость? И что будет потом? Завтра, например, когда я опять захочу винных иллюзий? Удовольствие будет коротким, а цена непомерной».

Вот уже шесть лет, как я не брала в рот спиртного.

Получив заказ, я расплатилась, вернулась домой и вместе с Верди приступила к ужину, усевшись перед телевизором. Транслировали бейсбольный матч.

Верди наелся и заснул у меня на коленях, свернувшись клубком и тихо мурлыча. «Монреаль экспос» проиграл «Кабзу». Об убийстве в последовавшем выпуске новостей не сказали ни слова.

И правильно сделали.

Я приняла долгую горячую ванну и в десять тридцать легла в кровать. В темноте и одиночестве подавлять навязчивые мысли уже не представлялось возможным. Подобно разъяренному пчелиному рою, они впивались в мое сознание, требуя должного внимания.

Вдруг я вспомнила о другом убийстве. О другой молодой женщине, доставленной в морг по частям. Я думала о ней, а душу переполняли чувства, которые я испытывала тогда. Шанталь Тротье. Возраст: шестнадцать лет. Избитая, задушенная, обезглавленная, расчлененная. Менее года назад ее нашли голой и тоже упакованной в полиэтиленовые пакеты для мусора.

Так хотелось завершить этот день, но мозг отказывался выключаться. Я долго лежала, глядя в потолок. В голове навязчиво звучала единственная фраза. Эта же фраза преследовала меня весь уик-энд.

Серийный убийца.

3

В сон неожиданно вторгся голос Гэбби. Я только что куда-то прилетела. У меня был огромный чемодан, и я не могла спуститься с ним по самолетному трапу. Других пассажиров это раздражало, но никто не вызвался помочь. На одном из передних сидений в салоне первого класса я видела Кэти — она подалась вперед и наблюдала за мной. На ней было то платье, которое мы вместе покупали к окончанию средней школы. Из шелка цвета зеленого мха. Позднее Кэти сказала, что платье ей не очень нравится и что лучше бы мы выбрали какое-нибудь другое. Например, то, в цветочек.

«Почему она нарядилась именно так? — думала я. — И почему Гэбби в аэропорту, а не в университете?»

Ее голос становился все громче и резче.

Я села в кровати. Было утро, понедельник, двадцать минут восьмого. Свет сквозь задернутые шторы почти не проникал в мою спальню.

— …Я подумала, — продолжал голос Гэбби, — что позднее просто не застану тебя дома. Мне казалось, ты раньше просыпаешься. В общем, я хотела спросить, не станешь ли ты возражать, если…

Я подняла телефонную трубку:

— Привет.

Я старалась казаться менее заспанной, чем была на самом деле. Гэбби замолчала на полуслове, потом спросила:

— Темпе, это ты?

Я кивнула.

— Я тебя разбудила?

— Да.

Я еще не совсем проснулась, поэтому и не нашла для ответа ничего более остроумного.

— Прости. Давай я перезвоню позднее?

— Нет-нет. Я уже встала.

Меня так и подмывало добавить, что я встала только для того, чтобы взять трубку.

— Пора. Пора, детка, оторвать попку от перины. Послушай, насчет сегодняшнего вечера. Может, нам…

Раздался громкий сигнал.

— Ой, подожди минутку. Должно быть, автоответчик.

Я положила трубку на столик и перешла в гостиную.

Красная лампочка автоответчика мигала. Я взяла радиотелефон, вернулась в спальню и положила телефонную трубку на место:

— Теперь все в порядке.

К этому моменту я окончательно очнулась от сна и, ощутив страстную потребность в кофе, направилась в кухню.

— Звоню поговорить о сегодняшнем вечере.

Голос Гэбби прозвучал несколько раздраженно, но ее можно было понять: вот уже целых пять минут ей не удавалось закончить фразу.

— Прости, Гэбби. Я потратила на прочтение студенческих работ оба выходных, вчера ужасно поздно легла и спала очень крепко, поэтому и не услышала, как зазвонил телефон. В чем дело?

— Насчет вечера. Может, встретимся не в семь, а в семь тридцать? Этот проект совсем меня измотал.

— Конечно, нет проблем. Мне так тоже удобнее.

Зажав трубку между щекой и плечом, я достала из навесного шкафа банку с кофейными зернами и насыпала в кофемолку три совочка.

— Заехать за тобой? — спросила Гэбби.

— Обязательно. Если хочешь, потом я сяду за руль. А куда мы поедем?

Я чуть было не включила кофемолку, но передумала: Гэбби и так разговаривала со мной слегка обиженным тоном.

Последовала пауза. Я представила, как она играет с кольцом в ноздре, обдумывая, что ответить. Вообще-то, сегодня она могла воткнуть в нос вовсе и не кольцо, а гвоздик. Поначалу эти штуковины сбивали меня с толку. Когда я разговаривала с Гэбби, все мое внимание сосредотачивалось на пирсинге: я размышляла о том, что прокалывать ноздрю, наверное, жутко больно. Теперь я привыкла и не обращаю на ее колечки и гвоздики никакого внимания.

— Сегодня мне бы хотелось по-настоящему отдохнуть, — сказала она. — Можно поесть в каком-нибудь летнем кафе. На улице Принца Артура или на Сен-Дени, что скажешь?

— Отлично, — ответила я. — В таком случае я сама к тебе подъеду. Давай поужинаем сегодня в экзотическом ресторанчике. Придумай что-нибудь подходящее.

Несмотря на то что доверять Гэбби в подобных вопросах было несколько рискованно, мы привыкли проводить вечера вместе. Она знает город гораздо лучше, поэтому я и прошу ее выбирать рестораны.

— Хорошо. plus tard. Пока.

– plus tard, — ответила я с удивлением и облегчением.

Обычно Гэбби треплется по телефону до бесконечности, и, чтобы закончить разговор, постоянно приходится выдумывать разные предлоги.

Для нас с Гэбби телефон всегда был жизненно важен. Образ Гэбби — первое, что возникает в моем воображении при упоминании о телефоне. Наша дружба в аспирантские годы так и началась — с долгих-предолгих разговоров. Для меня они были настоящим спасением от меланхолии, которой в ту пору я страдала. Накормив свою дочку Кэти, искупав ее и уложив спать, я могла часами болтать с Гэбби. Мы делились впечатлениями о новых книгах, занятиях, профессорах, сотоварищах и о разных пустяках. В те сложные времена это было единственной слабостью, в которой мы себе не отказывали.

Несмотря на то что теперь, по прошествии пары десятков лет, нам уже не удавалось общаться столь же часто, наша дружба ничуть не изменилась. Вместе или врозь, мы были готовы уделить внимание друг к другу в любой момент — в радости и в беде.

Во времена, когда я состояла в Обществе анонимных алкоголиков, когда страсть к спиртному преследовала меня в течение целого дня, а под вечер заставляла дрожать всем телом и обливаться потом, именно Гэбби находилась рядом. Мне, а не кому-нибудь другому Гэбби всегда звонила, переполненная счастьем и надеждами, если в жизни ее появлялась новая любовь. А когда любовь уходила, она набирала мой же номер, одинокая и убитая горем.

Сварив кофе, я перешла с чашкой в гостиную и села за стеклянный столик. Мне все еще представлялась Гэбби. Размышляя о ней, я всегда улыбалась. Гэбби на семинаре аспирантов. Гэбби, копающая яму: красный шарф съехал набок, дреды, выкрашенные хной, смешно подпрыгивают на голове.

Гэбби рано поняла, что с ее баскетбольным ростом ей ни за что не превратиться в писаную красавицу. Она никогда не пыталась стать стройной или загорелой, не сбривала волосы под мышками и на ногах. Гэбби была Гэбби. Габриэль Макаулей из квебекской Труа-Ривьер. Дочерью француженки и англичанина.

Мы сблизились, учась в аспирантуре. Она ненавидела физическую антропологию и страдала на тех занятиях, которые нравились мне. Я же не любила обожаемые ею этнологические семинары.

Окончив учебу, я поехала в Северную Каролину, а Гэбби вернулась в Квебек. В течение долгих лет мы виделись очень редко, но благодаря телефону остались близкими подругами. Большей частью благодаря Гэбби в 1990 году меня несколько раз приглашали для чтения лекций в Макгилл. В тот период я уже начала сотрудничать с лабораторией судебной экспертизы, однако неизменно возвращалась в Северную Каролину и продолжала преподавать в университете в Шарлотте. В прошлом же году переехала в Монреаль и с тех пор работаю здесь постоянно. В годы разлуки я сильно скучала по Гэбби и радовалась возобновлению прежних отношений.

Заметив мигающий огонек на автоответчике, я поняла, что перед Гэбби мне звонил еще кто-то.

Не понимая, как я могла не услышать целого сообщения, я прошла к автоответчику и надавила на кнопку воспроизведения. Молчание, щелчок. Затем короткий гудок и голос Гэбби. Тот, кто мне позвонил перед ней, не пожелал говорить. Я нажала на перемотку и направилась в спальню — собираться на работу.

Судебно-медицинская лаборатория располагается в здании, известном как КПП или СК, — зависит от лингвистических предпочтений человека. Для англофона это «Квебек провиншиал полис» — полиция провинции Квебек. Для франкофона — «Ля сюртэ дю Квебек». «Лаборатуар де медисин легаль», подобно судебно-медицинской экспертизе в Штатах, соседствует с «Лаборатуар де сьенс жюдисьяр», центральной криминальной лабораторией провинции, — ЛСЖ. Обе размещаются на шестом этаже и образуют структуру, называемую «Ля дирэксьен де л’экспертиз жюдисьяр» — ДЭЖ, — то есть дирекцию судебной экспертизы. Пятый и три верхних этажа здания занимают тюремные помещения. Подвал — морг и отделение аутопсии. Провинциальная полиция располагается на остальных восьми этажах.

В подобном соседстве есть свои плюсы. Все мы друг у друга под боком. Если, к примеру, мне требуется узнать что-нибудь о волокнах или просмотреть отчеты об анализе образцов почвы, я тут же направляюсь в соответствующее подразделение. Конечно, быть доступным в любой момент — в то же время и минус. Например, следователям или городским детективам, когда они устают от улик и бумажной работы, ничего не стоит для разнообразия заявиться к нам.

Так случилось и в тот день. Клодель ждал у двери моего кабинета с самого утра. Я сразу обратила внимание на небольшой коричневый конверт в руке детектива. Он похлопывал им по ладони другой руки. Выглядел весьма недовольным и нервным.

— Я получил стоматологические данные, — произнес Клодель вместо приветствия, показывая конверт с тако важностью, будто намеревался вручить мне премию. — Сам за ними съездил. Доктор Нгайен, — прочел вслух имя, написанное на задней стороне конверта. — Его офис в Розмоне. Я освободился бы и раньше, не будь у этого Нгайена столь отвратительная секретарша.

— Кофе? — спросила я, открывая кабинет.

Секретаршу Нгайена я не знала, но сочувствовала ей. Клодель наверняка постарался превратить для нее сегодняшнее утро в настоящую пытку.

Клодель приоткрыл рот, чтобы ответить отказом или согласием, но так и не произнес ни звука, потому что в этот момент из-за угла показался Марк Бержерон. Явно не замечая нас, Марк прошел по коридору мимо нескольких черных офисных дверей и, не дойдя до моей, остановился. Я невольно вспомнила о приемах карате, когда, согнув в колене ногу, он положил на бедро портфель, раскрыл его и, ловко удерживая равновесие, разыскал среди вещей связку ключей.

— Марк? — позвала я.

Вздрогнув, Бержерон одним быстрым движением захлопнул портфель и выпрямился.

— Здорово ты это проделал, — сказала я, сдерживая улыбку.

— Merci, — ответил Марк, оглядывая меня и Клоделя.

Теперь портфель был у него в левой руке. В правой поблескивали ключи.

Марк Бержерон обладал запоминающейся внешностью. Высокий и худощавый, в свои лет пятьдесят восемь — шесть десят он слегка сутулился, и создавалось такое впечатление, будто ему ежесекундно хотелось защититься от удара в живот. Волосы — корона из белых завитков — красовались на голове только сзади и по бокам. Стекла его очков в тонкой металлической оправе постоянно покрывали пятна и пыль, и Марк всегда щурился, будто старался рассмотреть написанную очень мелким шрифтом сумму скидки на магазинном ценнике. Короче говоря, на судебного дантиста он совсем не походил, скорее напоминал одно из мультяшных творений Тима Бартона.

— Мсье Клодель съездил за стоматологическими данными по делу Ганьон, — сказала я, указывая подбородком на детектива.

Клодель в подтверждение моих слов поднял руку с конвертом.

В глазах Бержерона за грязными стеклами очков не промелькнуло ни единой мысли. Он уставился на меня в полной растерянности — одуванчик с пушистой белой головой на тонком длинном стебле. Я поняла, что он не в курсе, о чем речь.

Бержерон и еще ряд специалистов — невропатолог, радиолог, микробиолог, одонтолог — работали в ЛМЛ по особому графику. Бержерон обычно приходил сюда всего раз в неделю — в остальное время он занимался частной практикой. На прошлой неделе его вообще не было в лаборатории.

— В четверг двое рабочих обнаружили человеческие останки на территории Гран-Семинер, — пояснила я. — Ламанш решил, что это всего лишь продолжение истории со старинным кладбищем, и поручил мне съездить взглянуть на кости. Он ошибся.

Бержерон поставил на пол портфель и сосредоточился.

— Отдельные части расчлененного тела жертвы преступник разложил по полиэтиленовым пакетам и привез к Гран-Семинер, — продолжила я. — Предположительно, это случилось месяца три назад. Тело принадлежало белой женщине лет двадцати — двадцати пяти.

Клодель захлопал конвертом по ладони с удвоенной скоростью. Потом остановился, многозначительно посмотрел на часы и кашлянул.

Бержерон окинул детектива беглым взглядом и вновь сосредоточил внимание на мне.

— Мы с мсье Клоделем предполагаем, что погибшая — некая Изабелла Ганьон, — опять заговорила я. — По крайней мере, дата ее исчезновения совпадает с вероятным моментом наступления смерти жертвы, а краткие сведения о ней соответствуют тем данным о трупе, которые нам уже удалось выяснить. Сегодня мсье Клодель побывал у доктора Нгайена. Вы знакомы с ним?

Бержерон покачал головой и протянул длинную костлявую руку.

— Хорошо, — сказал он. — Давайте, этим обязан заниматься я. А Даниель уже сделал снимки?

Клодель отдал ему конверт.

— Да, — ответила я. — Они должны лежать на вашем столе.

Бержерон открыл дверь в свой офис и вошел. Клодель проследовал за ним. Я осталась в коридоре, но сквозь дверной проем увидела еще один коричневый конверт на письменном столе Бержерона. Приблизившись, он взял его и взглянул на номер. Клодель тоже направился к столу.

— Можете позвонить мне примерно через час, мсье Клодель, — проговорил Бержерон.

Детектив замер на месте, шевельнул губами, собравшись что-то сказать, потом передумал, вытянул их в тонкую напряженную линию, одернул рукава и вышел. Я едва сдержала улыбку. Бержерон не собирался позволять следователю заглядывать во время работы через плечо, и Клодель только что понял это.

— Войдете? — Бержерон повернул ко мне худое лицо.

— Конечно, — ответила я. — Кофе приготовить?

Приехав на работу, я еще не выпила ни чашки кофе. Мы часто по очереди варили его друг для друга в небольшой кухоньке в противоположном крыле.

— Да, пожалуйста.

Бержерон достал кружку и протянул ее мне. Я сходила за своей чашкой и зашагала по коридору к кухне. Получить приглашение от Бержерона было приятно. Мы часто работали вместе, изучали разложившиеся, сгоревшие, мумифицированные или превратившиеся в скелет трупы, то есть такие останки, для которых не годятся обычные методы обследования. Мне нравилось сотрудничать с этим человеком. Ему со мной, кажется, тоже.

Когда я вернулась, Бержерон уже разглядывал снимки — две стопки темных квадратиков с изображением отдельных участков челюсти. Зубы выделялись на их общем черном фоне светлыми пятнами: коронки, корни и пульпа окрашены в разные серо-белые тона. Я вспомнила, как безупречно выглядели эти зубы, когда я осматривала их там, в лесу. На снимках, обработанные и подготовленные к обследованию, они смотрелись совсем по-другому.

В правой стопке лежали снимки, сделанные до смерти, в левой — после. Бержерон своими длинными тонкими пальцами принялся ощупывать каждый из квадратов, ища небольшую выпуклость, и раскладывать их лицевой стороной вверх. Вскоре все посмертные и предсмертные снимки лежали на столе справа и слева в одинаковом порядке.

Марк приступил к сравнению. Количество зубов совпадало. Все линии и изгибы на снимках слева точно повторяли линии правых снимков. Но главным, что бросалось в глаза, были ярко-белые пятна, обозначавшие пломбы, — они присутствовали в одних и тех же местах на тех и на других карточках.

Тщательнейшим образом рассмотрев снимки, Бержерон выбрал один из правого ряда, положил на соответствующий из левого и показал мне. Очертания коренных зубов, изображенных на рентгенограммах, сошлись идеально. Бержерон повернулся ко мне.

— С’est positif, — сказал он, выпрямляя спину. — Пока, конечно, неофициально — я должен разобраться еще и с письменными материалами.

Предстояла утомительная возня с записями, несмотря на то что сравнение снимков всегда гораздо более информативно. Но сомнений в том, что картина не изменится, у Бержерона уже не было. Он взял кружку с кофе.

Как хорошо, что не я буду беседовать с родителями этой Изабеллы Ганьон. С мужем. С любовником. Или с сыном. Поприсутствовав при подобных объяснениях, я знаю, какими становятся лица близких умершего. В их глазах мольба. Они заклинают тебя сказать, что допущена какая-то ошибка. Что происходящее всего лишь кошмарный сон. Что ты что-то перепутал. Потом наступает осознание. За доли секунды мир для них меняется навсегда.

— Спасибо, что сделал это сразу, Марк, — сказала я. — И за предварительное заключение спасибо.

— Хотелось бы все побыстрее распутать.

Он сделал глоток кофе, скорчил гримасу и покачал головой.

— Если желаешь, с Клоделем можешь общаться через меня, — предложила я, стараясь говорить бесстрастно.

По-видимому, у меня ничего не получилось.

— Не сомневаюсь, что ты сумеешь укротить мсье Клоделя, — понимающе заулыбался Бержерон.

— Верно, — сказала я. — Вот в чем он нуждается. В укрощении.

Направляясь к себе, я слышала, как Марк смеется.

Моя бабушка постоянно твердила, что в каждом человеке есть что-то хорошее.

— Присмотрись повнимательнее, — мягко говорила она, — тогда и разглядишь это хорошее. У всех свои достоинства.

Бабуля никогда не общалась с Клоделем.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Очаровательная Астара чувствует себя Парисом, которому предстоит вручить золотое яблоко прекраснейше...
«Машина желаний» киноповесть (киносценарий), один из вариантов «Пикника на обочине»....
Перед Вами – сценарий художественного фильма «Сталкер» Андрея Тарковского. Общеизвестно, что сценари...
Бывшие мошенники, а ныне преуспевающие детективы красавица и умница Лола и ее верный друг, хитроумны...
Дети Тысячелетий......
Оставшись в Нимриане, Дэвид Брендом нанимается в охрану каравана, курсирующего между Темными и Светл...