Сага о джиннах: Спящий джинн. Кладбище джиннов. Война с джиннами (сборник) Головачев Василий

Пролог

Возвращение звездной экспедиции – всегда событие, особенно если она возвращается из глубокого поиска. Но крейсер пограничной службы Даль-разведки «Лидер» с экипажем, укомплектованным пограничниками и сотрудниками отдела безопасности Управления аварийно-спасательной службы, пришел незаметно, имея связь только с руководством погранслужбы.

Он выполнял особое задание и груз на борту имел специфический: оружие.

Четыре года назад военные историки, изучающие документы конца двадцатого – начала двадцать первого века, обнаружили сверхсекретные материалы блока НАТО – военного союза ведущих капиталистических держав, – в которых говорилось об отправке в космос армады автоматических космических кораблей с оружием. Маньяки, цеплявшиеся за тезис наращивания вооружений «для защиты Земли от космического нападения», не могли спокойно смотреть, как после выхода документа ООН о всеобщем и полном разоружении уничтожаются запасы ядерного и обычного оружия, и тайно отправили опасный груз с тем, чтобы перехватить его в удобное время и использовать по назначению если не на Земле, то где-то в другом районе космоса.

Сведений о перехвате у историков не было, но не проверить правдивость документов служба безопасности человеческой цивилизации двадцать третьего века не имела права, и «Лидер» был отправлен в космос в направлении Гаммы Геркулеса – именно в том направлении должны были двигаться ракеты с оружием, вылетевшие с Земли два века назад.

Три года ушло на расчет и уточнение траектории ракетного поезда и поиск груза, и вот «Лидер» вернулся, загруженный оружием, вернее, образцами оружия для музеев истории и военной техники, остальное было уничтожено далеко от Солнечной системы. Представители умиравшего блока НАТО так и не смогли догнать свой страшный, смертоносный и опасный арсенал…

Крейсер подошел к одной из финиш-баз спасательного флота, «привязанной» орбитальным лифтом к Марсу, и запросил разрешения на стыковку.

Спустя полчаса экипаж крейсера был отправлен на карантин, длившийся трое суток.

Последним после карантина крейсер покидали его командир Калаев и руководитель десанта Игнат Ромашин.

– Вот мы и дома, – сказал Калаев, глядя на близкую громаду Марса в растворе главного виома.

– Дома. – Ромашин мельком взглянул на виом, упаковывая в громадную белую сумку вещи, разложенные на пульте.

Калаев пригладил вихры пышной шевелюры, посмотрел на его спину с буграми мышц, хмыкнул:

– Зачем тебе это барахло?

– Сувениры. Память. Если бы Лапарра услышал, что ты назвал его бесценные реликвии барахлом, он бы не простил. Хорошо, что мне удалось прихватить лишние экземпляры, коллекционеров среди моих друзей хватает.

Калаев покачал головой.

– Ну карабин, положим, еще можно повесить на стену как трофей, хотя это чистой воды снобизм, а регалии?

Ромашин со скрежетом затянул «молнии» на сумке и закинул ремень на плечо.

– Зам. моего начальника Первицкий – заядлый фалерист, который собирает значки, медали и ордена с доисторических времен. Видел бы ты его коллекцию! Это ему презент. Пошли?

Калаев взял свою сумку с эмблемой Даль-разведки, окинул рубку печальным взглядом и грустно проговорил:

– Это мой последний дальний поход, Игнат. В следующую экспедицию пойдешь с другим командиром.

– Не пойду, – улыбнулся Игнат. – Меня ждет Лапарра. Я обещал ему, что вернусь в отдел при первой возможности.

– Наземный сектор?

– Наземный. Неплохо звучит?

Земной, наземный, Земля…

Он возвращался домой со сложным чувством сожаления, вины и радости. Оказывается, он отвык от Земли! Прошло всего три года вдали от нее, а он уже забыл детали, помнил, что Земля – это что-то большое, зеленое, доброе и радостное. И теперь «детали» напоминали о себе сами: автоматикой зданий и технических сооружений, ветром сквозь лапы елей, улыбкой солнца, голосами детей, потоком людей у станций тайм-фага. Оказывается, он многому разучился, несмотря на тот же распорядок жизни на корабле, разучился даже вести себя. Иначе почему тогда многие оглядываются вслед? Может, потому что в его облике видна внутренняя тревога? Постоянное ожидание опасности? Готовность к немедленному действию? Наверное…

Калаев заметил это сразу, но он на пятнадцать лет опытнее…

Игнат оставил такси на крыше дома, потом вспомнил правила и скомандовал киб-пилоту: «Свободен». Двухместный пинасс умчался, приняв чей-то вызов.

Игнат подумал несколько мгновений, улыбнулся в душе, вспомнив, как звонил домой под чужим именем, узнать, есть ли кто дома. Ему ответили, и хотя голоса он не узнал, главного добился. Он зашел в одну из ниш вечернего отдыха, созданную зарослями тенистого клена, достал из сумки парадную форму официала спасательной службы и переоделся. Затем подмигнул сам себе, накинул на шею ремень карабина, о котором говорил Калаев, и спустился к лифту. Через минуту он стоял перед знакомой дверью, снившейся ему не раз, и странная робость закралась в душу, будто ждал его за дверью неведомый экзамен, не сдать который он не имел права.

Дверь в ответ на мысль-приказ утратила монолитность, Игнат шагнул сквозь ее голубую завесу в прихожую. Из гостиной ему навстречу вышла тоненькая девушка с сеткой эмкана на пышных волосах. Увидев ослепительно-белую фигуру, сверкающую множеством пряжек, застежек, карманов и поясков, с устрашающего вида карабином на плече, она невольно попятилась и стянула с головы эмкан.

– Простите, вам кого?

Игнат растерялся, так как ожидал увидеть лицо матери или отца, но перед ним стояла удивленная не меньше его незнакомка, имевшая с кем-то отдаленное сходство. Она была очень молода, мила, крупный рот не портил лицо, а глаза были серые, лучистые и внимательные.

У Игната мелькнула мысль, уж не промахнулся ли он этажом, но прихожая была знакома, гостиная тоже, запахи напоминали ему детство: он был дома.

– Извините, – пробормотал он. – Вы, кажется?..

Девушка вдруг зажала рот рукой и тихонько засмеялась.

– Ой, не узнал! Вот здорово! Здравствуйте, дядя Игнат.

– Привет, – тупо сказал Игнат. – Ну конечно, Дениз!

Это была Дениз Сосновская, которую он помнил тонюсенькой, как стебелек ромашки, светлоголовой, доверчивой девчушкой, большеглазой и серьезной.

Игнат засмеялся вслед за девушкой.

– Низа! Вот это сюрприз! Не узнал, честное слово! Я звонил, думал, мать ответила или кто-то из гостей.

– Это была я. Мы уже неделю гостим у вас.

Они отсмеялись, поглядывая друг на друга сквозь матовое стекло памяти, потом Игнат поднял сумку, которую оставил у порога, достал оттуда пакет, развернул фольгу и подал Дениз букет цветов.

– Это тебе, из оранжереи корабля.

Дениз молча приняла цветы, глаза ее вспыхнули восхищением. Цветы были ярко-алыми, крупными, похожими на пляшущие языки пламени и пахли незнакомо: нежно и тревожаще.

– Какие красивые! Спасибо!

Игнат поймал ее взгляд и хмыкнул про себя: похоже, то время, когда его боготворили, не успело забыться.

Он прошел в свою комнату, бросил сумку на диван, с удовольствием ощущая полузабытые запахи знакомой обстановки. Включил видеопласт, и домашний координатор послушно преобразил комнату в поляну, окруженную березовым лесом. Дениз остановилась на пороге, поглядывая на него из-за букета.

– Садись, – спохватился он, подвигая сумку. Снял карабин и сел рядом, размышляя, ждать ли родителей дома или махнуть к кому-нибудь из них: мать работала в Институте видеопластики, а отец… три года назад, как раз перед полетом, его назначили на пост директора УАСС.

Дениз встретила его взгляд и покраснела чуть ли не до слез. Тогда Игнат начал рассказывать, где был, пока девушка не заслушалась. Наконец он прервал поток красноречия:

– Извини, я могу делиться впечатлениями целый день, а ведь ты, наверное, занята?

Дениз покраснела.

– Готовлюсь к экзаменационной сессии, но… все наоборот, это ты меня извини, что не даю оглядеться. Я поставлю цветы в воду?

– Конечно, только посоли воду.

Дениз вышла.

Игнат встал, прошелся по комнате-поляне, выключил видеопласт, комната приобрела прежний вид. Что-то мешало ему, какое-то давнее воспоминание, будоражащее память. Что-то связанное с Дениз… или с ее братом… не вспомнить, пожалуй. Игнат с досадой щелкнул пальцами, волнение не давало сосредоточиться.

Вошла Дениз.

– Поставила. Ну и красивый же у тебя костюм, дядя Игнат!

Она принялась с интересом рассматривать нашивки, кармашки, ремни и отличительные знаки официала аварийно-спасательной службы.

– Это парадная форма спасателя-безопасника, – ответил Игнат, в свою очередь незаметно разглядывая девушку. – Никогда не видела? Отец же надевал.

Память настойчиво тасовала картины прошлого: как Дениз делилась с ним школьными новостями, плакала на груди, смеялась, сердилась, когда он не принимал ее переживаний всерьез… Но тщетно Игнат пытался вызвать в памяти образ прежней девочки, возникала абстрактная фигурка… светлое пламя волос… глаза с вечным вопросом… и тихий смех… Перед ним же стояла взрослая, оформившаяся девушка, серьезная, естественная в каждом жесте, еще не осознавшая своей привлекательности.

– А это – оружие?

Мысль с переодеванием уже не казалась Игнату удачной. К тому же накатило нетерпение: ждать не хотелось, появилось желание действовать, звонить на работу отцу, бежать, мчаться, лишь бы не ждать. Но он сдержал себя. Взял карабин за ствол и передал Дениз.

– Это «дракон», ракетный карабин с автоматической сменой боя. Ужасно тяжелая и неудобная машинка.

– Машинка? – фыркнула девушка. – Ой, действительно тяжелая! А ты стрелял из него?

Игнат, помедлив, кивнул, закатал рукав куртки и показал на левой руке три длинных белых неровных шрама.

– След так называемой веерной пули. Она рикошетирует от любого предмета, и от нее очень трудно увернуться, особенно когда она расщепляется на десять иголок. Мы не знали, вот и получилось.

Дениз потрогала шрамы и спрятала руку за спину.

Игнат засмеялся, отобрал карабин.

– По твоему лицу легко читать, о чем ты думаешь. Если честно, полет был трудный. Многие из моих друзей были ранены, один погиб, а я… я был осторожен. Ты ждала меня?

Дениз вспыхнула и выбежала из комнаты.

Игнат улыбнулся и стал переодеваться в любимый голубовато-серый костюм, включив сумматор моды. Чувствуя некоторую скованность, он вышел в гостиную, где Дениз строила замок впечатлений от их встречи. Неизвестно от чего оба смутились, хотя Игнат отметил этот факт для себя с изумлением, он протянул девушке ажурный браслет удивительно тонкой работы из голубого металла.

– Мы нашли целый сейф таких безделушек. Красивый, правда?

– Очень!

Браслет был холодным и тяжелым, и Дениз удивленно подняла взгляд, в котором смешивались радость, и смущение, и еще что-то, чему Игнат не мог сразу подобрать названия, но что радостным толчком отозвалось в сердце.

– Браслет из чистого осмия, – пояснил он. – Два века назад он стоил баснословно дорого.

– Но ты, наверное, вез его для мамы…

– Не беспокойся, маме тоже есть подарок.

Он помог Дениз нацепить браслет, и в это время в прихожей чуть слышно всхлипнул дверной автомат.

Игнат выскочил в прихожую – это пришла мама…

Витольд Сосновский

стажер отдела безопасности УАСС

Игнат, прищурясь, смотрел на утреннее солнце, застрявшее в ажурном перекрытии террасы, а я смотрел на него. Внизу под нами дымился и плавился сааремский пляж, продавленный обилием человеческих тел. И это называется пятница, обычный рабочий день…

Игнат искоса посмотрел на меня и неожиданно подмигнул:

– Может быть, лучше позагораем?

– Издеваетесь, инспектор? – вздохнул я в ответ.

Игнат оценивающе прошелся взглядом по моей фигуре, отчего я невольно втянул живот.

– Похвально, варяг, на попятную и правда идти поздно.

Я пожалел, что уговорил Игната поехать с утра сюда. Самолюбие, видите ли, взыграло! Надо мне было затрагивать эту тему… Теперь доказывай, что ты не верблюд… а осел!

Игнат повернулся и пошел к эскалатору, а я смотрел, как он идет. Ноги Игнат ставил так, будто при каждом шаге пробовал ступней зыбкую почву и, только убедившись в прочности земли, переносил тяжесть тела на всю ногу. Раньше я никогда не видел у него такой походки, а может, просто не присматривался. Три года назад, перед тем как он улетел в свою долгую командировку, мне было шестнадцать, и ценил я в то время в своем старшем друге такие качества, как сила, ловкость, реакция. Я, конечно, и сейчас ценю эти качества, но теперь они не кажутся мне главными… Через десять минут мы вошли в гулкий, прохладный и почти пустой эллинг виндсерферов, разделенный надвое каналом.

– Для начала тебе подойдет тип «Мастодонт», – сказал Игнат, колдуя у пульта координатора спортивной базы.

– «Мастодонт»? – Я слегка запаниковал, вызывая в памяти образ волосатого и клыкастого предка слона. – Что за зверь?

– Не бойся, «Мастодонт» – это серфер с фиксированным центром тяжести. На «Колибри» тебе еще рано, с него падают и мастера.

Пока мы раздевались в одной из кабин, ловкий, как паук, робот приволок и спустил на воду выводного канала две совершенно одинаковые, на мой взгляд, доски с килями, посреди которых торчали тонкие, членистые, словно сделанные из бамбука, мачты со свернутыми в тугие валики парусами.

Игнат, посматривая на меня с неопределенной усмешкой, пошевелил мачты серферов, пробуя подвижность сочленений, потрогал ногой шаткую палубу и вилкообразный гик. Что-то щелкнуло, и валик на мачте развернулся в прозрачный косой парус. С таким же щелчком раскрылся парус второго серфера.

– Или все же пойдем на пляж?

– Инструктируй, – махнул я рукой, хотя, честно признаться, лезть на неуютную палубу верткого суденышка не хотелось.

– Инструктаж прост. – Игнат отлично понял мимику моего лица. – Делай, как я.

Он шагнул на палубу своего серфера, ловко развернул парус, ровный ветер аэродинамической полости эллинга тут же подхватил странное плавучее сооружение, не лишенное, правда, изящества и красоты, и отнес на несколько метров от берега.

Я набрал в грудь воздуха, сделал свирепую мину и прыгнул на второй серфер, будто хотел взять его на абордаж…

История эта с виндсерфингом началась две недели назад, когда в отделах управления провели очередной экзамен на отработку комплекса ВВУ[1] – внезапно возникшей угрозы. Внешне это выглядело как спортивно-техническое многоборье, состоящее из целого ряда состязаний, плюс проходка полигона ВВУ. В отделах работали разные люди, с разными характерами, способностями и увлечениями, каждый из них был профессионалом в какой-нибудь из технических или научных дисциплин, а также в совершенстве владел одним из видов спорта. Но, по мысли руководителей управления, в идеале каждый сотрудник аварийно-спасательной службы должен быть универсалом, потому что, несмотря на применение автоматов, вычислительных компьютеров и киберсистем, работа требовала от спасателей всесторонней подготовки, колоссальных физических и нервно-психических нагрузок, обширных научных и технических знаний, умения мгновенно ориентироваться в любой обстановке. Универсализм в подобных ситуациях помогал находить необходимое решение в кратчайшие сроки. А что такое время, особенно если счет идет на секунды, знал даже я, стажер отдела безопасности, не допущенный пока ни к серьезным операциям, ни к архивам управления.

Отработка ВВУ выявила в среде безопасников своих универсалов, в числе которых по праву оказался и Игнат, месяц назад вернувшийся из экспедиции «Погоня». Кстати, именно по его просьбе меня и приняли в отдел, хотя обычно стажерами безопасности становились пограничники. Я же в этом году только собирался поступать в Академию пограничной службы.

Спортивную программу многоборья и психологическое тестирование я прошел нормально, однако «срезался» на технической ее части, и меня даже не допустили к прохождению полигона. Это обстоятельство настолько уязвило мое самолюбие, что я по неосторожности отозвался с пренебрежением о виндсерфинге, любимом виде спорта Игната. Теперь я пожинал плоды своих заявлений, далеко не уверенный в том, что справлюсь «одной рукой» с виндсерфером, этой «обыкновенной овальной доской с килем и парусом». Но я надеялся на свою реакцию и чувство равновесия, натренированные годами занятий борьбой тайбо. Как оказалось, напрасно надеялся…

Серфер в море я все же вывел: через двадцать минут и примерно столько же падений. В конце концов я разозлился, и парус стал мне покоряться.

Игнат не смеялся и не подшучивал, и я был благодарен ему за это, потому что с детства не люблю насмешек – такой уж у меня комплекс. Если к этому добавить мою вспыльчивость, с которой я борюсь с переменным успехом, подверженность резким сменам настроения и нелюбовь к нравоучениям… характерец, в общем, не из легких. Недаром Игнат прозвал меня варягом.

В море дела у меня пошли лучше. Волна была спокойная, пологая, ветер дул с юга, нас постепенно относило к пляжу.

Игнат перестал давать советы – мне бы его чувство такта! – и крикнул:

– Вот тебе эмоциональная разрядка перед дежурством. Предлагаю возвращаться, а то вынесет на пляж.

Мы выбрались в полосу ровного берегового ветра, в полукилометре светилась золотом полоска сааремского пляжа, над которой вырастала белесая шпага орбитального лифта. И в это время похолодало, откуда-то пришло странное беспокойство, томление, желание оглянуться, что я и сделал, мгновенно очутившись в воде. Вода, наоборот, была как кипяток, а может, мне так показалось после морозного ветра над морем. Я попытался вылезти на доску серфера, но над водой холод был собачий, поэтому я снова окунулся в запарившую воду, словно в термальный источник зимой. Игнат непрерывно глядел на берег, лавируя серфером в полусотне метров от меня. Я перевел взгляд выше и увидел, как белый столб лифта на окраине Сааремаа, в двух километрах от пляжа, разгорелся мигающим светом и погас. Нарастающая волна булькающего гула накрыла пляж и залив, закричали люди.

– К берегу! – донесся сквозь утихающий гул крик Игната. Я выскочил на серфер, забыв о волне холода, но она сама напомнила о себе: пальцы рук и кожа лица стали неметь, будто я очутился на льду под свирепым ветром в тридцатиградусный мороз! Я бросил серфер и поспешил к берегу вплавь.

Гул постепенно стих, закончившись коротким стоном взрыва. Над невидимым вокзалом орбитального лифта вырос черный веер дыма.

Я понял, что на станции произошла одна из тех аварий, которые влекут за собой человеческие жертвы.

Плыть мешало все то же ощущение холода, хотя в воде оно притупилось. И все же что-то происходило вокруг, действовало на психику, заставляя мозг напрягаться в осмыслении непонятной угрозы, искать источник холода, тревоги и беспокойства, а тело принуждая действовать, куда-то мчаться, оглядываться, размахивать руками, словно непонятная сила заблокировала умение трезво оценивать обстановку и логически мыслить…

Купающиеся в заливе, все как один, с криком плыли к берегу. Такая же паника охватила и тысячи загоравших на пляже: люди метались по песку, кричали, звали друг друга, дети зарывались в песок. Ответственный за работу пляжа, очевидно, вовремя сориентировался и вызвал смену киб-спасателей; два из них – тонкие плоские диски с вакуум-подушками и гибкими хоботами манипуляторов – уже вытаскивали кого-то из воды.

В двадцати шагах от берега было уже мелко, по грудь. Игнат первым выбрался на песок, я за ним, с нарастающей тревогой прислушиваясь к своим ощущениям.

Холод усиливался, несмотря на августовское солнце и наступившее безветрие. Люди на берегу все еще суетились и перекликались, хотя большинство убежали к станции тайм-фага, и лишь один человек резко выделялся из толпы своим неадекватным моменту поведением. Одетый в белую рубашку-сетку, он стоял у волейбольной площадки, расставив ноги и сунув пальцы за пояс, и с каменным равнодушием наблюдал за происходящим на пляже, изредка посматривая в небо. У ног его стоял плоский черный предмет, издали похожий на кейс.

Я с недоумением остановил на человеке взгляд, но в это время Игнат подогнал пинасс.

– Прыгай!

Я с места прыгнул на сиденье, аппарат тут же рванул в небо.

– Видел? – крикнул я.

– Что?

– Ну того, на пляже…

– Потом поговорим. Идем к лифту, там что-то серьезное. Ну и влипли мы с тобой, варяг!

Я понял: мы не должны были находиться на сааремском пляже, и виноват в этом был я со своим варяжьим самолюбием и упрямством.

Когда мы вошли, кабинет начальника отдела безопасности представлял собой склон холма, обрывающийся в море, – так был настроен видеопласт кабинета. Я стал осматриваться, впервые попав к высокому начальству, а Игнат прошел к столу на «вершине холма».

Ян Лапарра закончил разговор по селектору, кивнул нам на стулья и молча уперся взглядом в Игната.

Был начальник отдела невысок, на вид медлителен и постоянно хмур; разговаривал тихо, спокойно и скупо. Я встречался с ним всего три раза, и с первой же встречи он показался мне чем-то недовольным, мрачным и суровым. Не знаю, был ли он таков на самом деле, но, во всяком случае, я ни разу не слышал, чтобы Ян повысил голос или устраивал кому-то разнос.

– Каким образом вы оказались на сааремском пляже? – спросил он обыденным тоном. «Вместо того, чтобы заниматься порученным делом», – мысленно добавил я.

Игнат покосился в мою сторону и ответил не моргнув глазом:

– В качестве утренней зарядки мы выбрали виндсерфинг, а потом собирались идти по заданию.

Я виновато поерзал на стуле, но Лапарра не обратил на мои гримасы внимания.

– Странная история, парни. Рапорт ваш я читал. Итак, что это, по-вашему, такое?

Он взял кассету рапорта и вставил в проектор. Вспыхнула световая нить виома, развернулась в плоский двухметровый квадрат, который плавно приобрел глубину и резкость, и мы увидели то, что осталось от сааремского орбитального лифта…

Из разрушенных взрывом складов, эстакад, платформ киберпогрузки и здания вокзала с кольцом старт-камеры лифта вырастали странные лопасти из полупрозрачного материала, соединяясь на высоте десятков метров в одну стекловидную конструкцию, ажурную, с прожилками и утолщениями наподобие сросшихся стрекозиных крыльев. Но высота сооружения говорила сама за себя – триста сорок метров!

– Что это такое? – повторил Лапарра.

Игнат не ответил.

Начальник отдела убрал изображение и повертел в пальцах еще одну кассету видеозаписи.

– Что говорят эксперты?

– Молчат, – усмехнулся Игнат. – Эта чертовщина выросла за несколько секунд сразу после взрыва лифта. Масса равна нулю, электрический заряд – тоже нулю, электромагнитных полей нет, но руками пощупать можно. О чем тут говорить? Таким примерно манером строили воздушные замки сказочные джинны.

Лапарра поставил локти на стол, постучал ногтем по кассете и придвинул ее к краю.

– Это вам, ознакомьтесь. Новое задание. Вполне возможно, что оно каким-то образом связано с прежним… и с происшествием на Сааремаа. Полгода назад при невыясненных обстоятельствах в Северной Америке погибли чистильщики из «Аида». Восемь человек, группа Шерстова. Работала группа по документам архива двухвековой давности. Здесь, – Лапарра снова подтолкнул пуговку кассеты, – вы найдете только общие сведения, самое основное.

– Невыясненные обстоятельства? – пробормотал Игнат. – За полгода так и не выяснили обстоятельств гибели группы?

– Она работала по обезвреживанию складов с бактериологическим оружием, было похоже, что они выпустили на волю какой-то неизвестный вирус. Недавно эксперты… гм-гм… установили наконец, что никакой вирус не мог быть причиной их гибели.

У меня вертелся на языке вопрос: «При чем здесь взрыв лифта на Сааремаа?» – но я сдержался.

Игнат повертел в пальцах кристалл из кассеты.

– Состав моей рабочей группы?

Лапарра хмыкнул, царапнул меня острым взглядом, мигнул.

– Состав твоей группы прежний – ты и стажер.

Игнат хмыкнул в свою очередь и встал.

– Тогда все в порядке.

В коридоре он притянул меня к себе за плечо и прошептал:

– Нам оказано небывалое доверие – два задания сразу! О чем это говорит?

Я подумал и сказал:

– О том, что задания не слишком сложные.

– Плохо, стажер! Оба задания относятся, как говорится, к разряду «дохлых», но тем интереснее их разматывать. Или ты иного мнения?

Он не сказал, что будет, если мы не справимся с заданиями, а я не спросил. Конечно, какой из меня, честно говоря, помощник Игнату… Спасатели, и особенно безопасники, – люди энциклопедических знаний, а у меня за плечами детский учебный городок и школа.

– Начнем, пожалуй, – Игнат посмотрел на часы, – с изучения документации, я – по «Аиду», ты – по ТФ-теории. Возьми в библиотеке популярное изложение теории тайм-фага и постарайся уяснить, что такое ТФ-космолет и почему ему нельзя стартовать с земли. Ровно в два ноль-ноль быть в отделе. Вопросы?

Я заколебался, вопросы у меня были, но вспомнил мрачный лаконизм начальника отдела и отрицательно мотнул головой.

Первое задание, которое было выдано Игнату и мне, звучало так: выяснить, чей ТФ-космолет совершил неразрешенный старт, вызвавший «сахарную» эрозию почвы, с острова Сан-Мигел в Атлантике двенадцатого мая сего года. То есть почти два месяца назад. Игнат назвал это задание: ищи ветра в поле!

Информация к расследованию

Заповедник Ховенвип, январь 21-208

Их было девять – группа Шерстова, одна из лучших групп бригады «Аид». Их называли чистильщиками – неофициально, дружески, отдавая дань уважения людям этой профессии. Специалисты из «Аида» занимались обезвреживанием чудовищного наследия военной машины прошлого: складов, секретных лабораторий, законсервированных заводов по производству химического и биологического оружия, могильников с радиоактивными и бактериологически активными веществами и прочих следов эры капитализма.

Двадцатого января в архивах «Сенткома-2000», объединенного командования вооруженными силами капиталистических государств, эксперты «Аида» отыскали документ, в котором говорилось, что в Северной Америке, на территории заповедника Ховенвип, расположен склад бактериологического оружия двухвековой давности. Двадцать первого января в пять часов утра по местному времени Шерстов поднял группу по тревоге. В шесть утра все девять человек прибыли на базу «Аида» в Ньюкасл. Еще через час Шерстов выходил из флейта на поляне в дубраве: сзади и с боков – лес, впереди – обрыв, за обрывом – горно-пустынный массив Ховенвипа.

К восьми территория заповедника в радиусе двух километров от точки с координатами склада была обследована сверху на антигравах. Магнитные искатели отметили несколько аномалий, другие датчики помогли сориентироваться точнее, и в восемь часов ровно помощник Шерстова Зо Ли установил белый вымпел над хитро замаскированным входом в пещеру, где предположительно находился склад.

– Отдых, – объявил Шерстов, доставая из багажника командирской машины плоскую флягу. – Кто хочет пить? У меня солар.

Пить хотели почти все. Пока Шерстов разливал дымящийся шипучий тоник по стаканчикам, Зо Ли взобрался на стену обрыва. Со стометровой высоты были хорошо видны холмы зеленоватой пыли внизу, красный уступ в нескольких километрах к северу, хаос скал слева от уступа и хвойный лес на плато справа.

Зо Ли посмотрел на браслет личного информа (рубиновые цифры часов показали семь минут девятого) и перевел взгляд на каменное поле. В этот момент из стены под обрывом совершенно беззвучно вытянулся колоссальный факел прозрачно-голубого пламени. Он накрыл песчаные холмы, флейт, людей, пьющих сок на каменных глыбах, начал расти в длину… По нервам ударило жгучей болью, Зо Ли закричал, упал на колени, расширенными глазами продолжая наблюдать за проявлением неизвестных сил.

Факел побледнел, собрался в прозрачное голубоватое облако, что-то остро засверкало в нем – снова волна боли скрутила тело Зо Ли, на уши навалилась глухота. Он почувствовал дуновение холодного ветра – в безветрии! Потом холод охватил все тело, руки и ноги онемели, стало трудно дышать…

Зо Ли пытался подняться, но тело не слушалось, наступила вялость и сонливость, словно после огромной нервной перегрузки. Затем Зо Ли показалось, что он сошел с ума! Скалы под обрывом вдруг зашевелились, обросли длинным черным мехом, превратились в чудовищную многолапую птицу-змею с обликом отвратительным и злобным. «Птица» зашевелилась и ожила…

Светящееся облако, в котором, словно зрачок исполинского глаза, вдруг проявилась черная дыра, пало на скалы, коснулось Зо Ли ледяным дыханием, и бездна распахнулась перед ним – он понял! Он понял, что это такое! Но прозрение длилось недолго: неимоверный холод сжал сердце когтистой безжалостной лапой; Зо Ли перестал видеть и слышать, осталась лишь боль, хлынувшая в мозг, как океанская вода в шлюзы тонущего корабля…

Игнат Ромашин

инспектор-официал отдела безопасности

Как я и ожидал, мой кабинет с номером «21» оказался пустым: двое сотрудников отдела, с которыми я делил его рабочую площадь, еще с утра отправились на объекты, у них были свои задания. Я сел за личный стол-пульт, выбрал видеопласт для комнаты – светлый ясеневый лес – и вставил в проектор кассету видеозаписи, выданную Лапаррой.

Запись началась с происшествия на плато Ховенвип…

Спустя полчаса я выключил проектор, задумчиво походил по «лесу» и взял в баре запотевший бокал солара. Отпив глоток, сел на диван «для гостей» и вытянул ноги, продолжая размышлять над тем, что узнал.

Бригада «Аид» была создана при ВКС более тридцати лет назад. Примерно шесть лет она работала по вызовам с мест, потом за основной источник информации были взяты архивные документы, что повысило оперативность и позволило предотвратить многие беды, влекущие за собой человеческие жертвы.

Нам с Витольдом досталось расследование происшествия с одной из групп «Аида» – «Аид-117», прочесывающей Североамериканский континент. Группа обнаружила в архивах упоминание о складе бактериологического оружия в Аризоне, в пустыне Пейнтед-Дезерт, точнее – на территории памятника природы планетарного масштаба Ховенвип, расположенного к северу от реки Сан-Хуан. Группа вылетела в Пейнтед-Дезерт в составе девяти человек и не вернулась. Сигнала тревоги она не подавала, оснований беспокоиться за ее судьбу не было – специалисты в группе не раз выполняли аналогичные задания, да и технически бригада «Аид» оснащалась лучшим из того, что мог дать инженерный гений человечества аварийно-спасательной службе.

Лишь спустя сутки, когда связь с группой так и не восстановилась, на место ее базирования вылетел техник контроля связи. Он нашел развороченный взрывом вход в систему подземелий, нечто похожее на металлическую многоножку трехсотметровой длины с головой, застрявшей в пещере, и восемь трупов. Девятый член группы все же уцелел, но был без сознания, и его срочно отправили на лечение в клинику «Скорой помощи» в Мексикан-Хате. Останки металлического «насекомого» исчезли таинственным образом в тот же день, и эксперты, прибывшие на место, решили, что технику контроля связи «насекомое» померещилось. Обстоятельства гибели группы долгое время считались тривиальными – утечка неизвестного вируса из обнаруженного склада, но спустя несколько месяцев медиками экспертной комиссии «Аида» было доказано, что это не так, и дело передали в отдел безопасности УАСС.

Я допил тоник и налил еще бокал. Задание меня заинтересовало, был в нем некий таинственный элемент, шанс на открытие, несмотря на стандартность завязки. Если люди погибли не из-за утечки отравляющих веществ или вирусов, то появляется таинственная сила, о которой не известно ничего. И что за «многоножка» длиной в триста метров померещилась технику связи?

– Невыясненные обстоятельства… – пробормотал я вслух. Тяга к таинственному, романтика тайн влекли меня с детства, хотя я и не признавался в этом ни друзьям, ни товарищам по работе. Не я выбирал профессию спасателя-безопасника, она выбрала меня, когда я окончил Инженерно-физический институт и, казалось, с карьерой определился. Но причин жалеть у меня пока не было.

Я сел за стол и для начала записал на личный информ возникшие вопросы: кто этот уцелевший из «Аида-117»? Где он находится в данный момент? Не упоминается ли в документах архива заповедник Ховенвип в связи с другими историческими мерзостями? И наконец, не страдал ли техник связи, обнаруживший погибших, галлюцинациями? Затем я связался с отделом информационного обеспечения и попросил диспетчера выдать мне всю информацию по делу «Аида-117». Через несколько минут копир выдал три разноцветные таблетки видеозаписи. Я внимательно изучил каждую, заинтересовываясь все больше, потом выключил видеопласт и направился в Центральный архив управления.

Пользоваться массивами информации архива мог далеко не всякий работник УАСС. Предъявив роботу свой сертификат безопасника, я прошел в длинный зал выдачи документации, три стены которого представляли собой терминалы кристаллокартотеки, а посередине располагались ряды столов-дисплеев с лючками копиров. Набрав код, я занялся поиском, прогнав все мысли, которые могли помешать работе. Поиск информации по моим запросам неожиданно затянулся, главный компьютер-архивариус долго консультировался с «коллегами» параллельных банков информации, зато меня ожидала удача. В архиве отыскался странный документ, касающийся Ховенвипа! В нем говорилось, что где-то на территории заповедника почти двести лет назад располагалась секретная лаборатория Института технологии военно-космических сил США. Лаборатория носила название «Суперхомо», но никаких данных о профиле ее работы не нашлось. Не упоминалась эта лаборатория и в других документах института. И все же я был доволен: интуиция меня не подвела. «Суперхомо», лаборатория в Ховенвипе, склад бактериологического оружия там же… и гибель чистильщиков! Случайность?

Я с ходу дал запрос о «Суперхомо» в Центральный архив Института социологии Земли и повторил его спецотделу архива «Аида», хранящему все данные о деятельности бригады за время ее существования, однако немедленного ответа не получил.

Утомленный не столько лавиной информации, пропущенной через мозг, сколько собственными фантазиями, я выключил дисплей и вспомнил об обеде. В здании управления были и рестораны, и столовые, рассчитанные на «вдумчивое вкушение пищи» и приятный отдых в компании друзей, но я любил персоналки – одноместные кабинки для еды, где можно было, не стесняясь посторонних глаз, вкусно и быстро поесть.

Опустившись на пятнадцатый – бытовой – горизонт, где в воздухе витали необычайно вкусные запахи, я с трудом отыскал свободную персоналку (любителей есть в одиночку хватало) и заказал обед: прозрачно-розовый бульон из жубо, к нему горку зажаренных ломтиков амарантового хлеба, по преданиям – хлеба ацтеков, соленый папоротник, по вкусу напоминающий жареные грибы, и напиток солар. Все это гастрономическое великолепие я уничтожил за полчаса, сожалея, что не заказал бокал шампанского.

В два часа дня вернулся в отдел, скомандовал «Вольно!» вскочившему с дивана стажеру и прыгнул в кресло метров с четырех, точно рассчитав прыжок.

– Как успехи, варяг?

Сосновский с хмурой неопределенностью пожал плечами. Лицо у него было открытое, тонкое, нервное, подвижное, чутко и точно отражающее все движения души. Сам же он был высок, массивен, с крупными ногами и руками, белокур и голубоглаз, эдакий великан-викинг из древних скандинавских саг. Правда, характер у Витольда отличался от характера настоящего викинга, и лицо служило зеркалом этого характера.

В отделе он работал недавно. После моего возвращения из экспедиции мать Витольда обратилась с просьбой к моему отцу принять сына в управление. Отец сначала отшучивался, потом спихнул все на меня, и я уговорил Лапарру взять Сосновского-младшего в резерв отдела стажером. Ян, конечно, отнесся скептически к надеждам Вита стать спасателем, а тем паче безопасником.

«Для безопасника Сосновский не годится, – сказал Ян. – Слишком открыт и эмоционален. От таких людей чрезвычайно трудно добиться той степени сдержанности, которая необходима для работы в условиях непредсказуемой опасности. Спасатель линейной службы из него, возможно, и вылупится, но…» – «Он молод, – возразил я, – сырой материал. Это – иное дело». – «Ну конечно; свежо и оригинально повторять, что время было другое, отношение к обязанностям тоже…» – «Ладно, сдаюсь. Тебе виднее, ты его рекомендовал, но я бы не торопился с выводами. Были случаи, когда в управлении не удерживались куда более волевые и сильные натуры…»

Разговор этот я запомнил потому, что и сам сомневался в искренности желания Витольда работать в управлении. Но отступать было некуда, и я переложил груз сомнений на плечи времени.

– Постигаю премудрости ТФ-теории, – сказал наконец Сосновский, не удержался принятого сдержанного тона и виновато посмотрел на меня. – Но очень много непонятных формул!

Я засмеялся. В последнее время Витольд явно стал стесняться меня. Раньше, до вступления в УАСС, он не стеснялся, потому, очевидно, что тогда его действия не подпадали под власть моей оценки. Теперь же он не хотел выглядеть в моих глазах абсолютным дилетантом и старался изо всех сил.

– Формул в теории тайм-фага действительно много, но мы постараемся обойтись без них. Сначала слетаем на остров к месту происшествия.

– Я уже был там.

– Да? – удивился я. – Делаешь успехи. Когда же ты успел?

– Утром, сразу после получения задания.

– Тогда рассказывай.