Соблазненные луной Гамильтон Лорел

– Так спорим мы или нет, белый рыцарь? – ехидно спросил Шалфей. – Я попытаюсь всех вас зачаровать, и если мне сие удастся, вы исполните мое заветное желание.

– Будь осторожен, Рис, – напомнил Никка.

– Я не такой дурак, – отмахнулся тот. – Какое желание? Я не соглашусь на то, чего не знаю.

– Переспать с принцессой.

Рис качнул головой.

– Я могу поставить только то, что принадлежит мне. Телом принцессы распоряжается она сама.

– Соития не будет, – предпочла уточнить я. – Шанса занять трон я тебе не дам.

Шалфей пожал миниатюрными плечиками.

– Ладно. Ну, коль не сама потеха, так что тогда?

Должна признать, за недели, что я испытывала гламор Шалфея, мое любопытство разгорелось. Его соблазняющие чары были лучшими из всех, что мне встречались. С помощью магии он всего одним укусом в палец мог подвести меня к оргазму. Скажи я, что не задумывалась, не будет ли еще лучше, если я разрешу ему меня ласкать, – и я бы соврала. Но не одна эта мысль вдруг заставила меня замереть и прикусить язык.

Мои теперешние любовники – наверное, лучшие в мире, но кое в чем они отказывали и мне, и себе. Нашей общей целью была моя беременность, а значит, любой акт заканчивался одинаково. Мы не могли позволить себе тратить семя впустую. Пусть мне не раз удавалось упросить мужчин дать мне ласкать их ртом, ни один из них не довел дело до конца, как бы я ни умоляла или как бы этого ни хотелось им самим. А ведь им на протяжении веков запрещалось не только соитие, им запрещалась любая разрядка, даже от собственных прикосновений. Они упускали так много и помимо соития! Они жалели об этом вслух, но ни один не попытался осуществить желание на практике, ведь это означало упустить шанс. Шанс отдать мне свое семя. Шанс стать королем. Я вдруг почувствовала себя кем-то вроде племенной кобылы. С кем спариваются только ради потомства, не ради удовольствия. Я знала, конечно, что стражи меня хотят, но хотели бы они меня, если бы могли выбирать свободно? Желали бы меня мои великолепные мужчины без дополнительной приманки в виде трона?

Гален – да, и в этом, кроме всего остального, была его прелесть, но другие? В других я уверена не была. От этой мысли на сердце у меня тяжелело. Разве предпочли бы прекрасные сидхе недоростка-смертную, так похожую на человека, будь у них выбор? Я ответа не знала, а мужчины правды не скажут. Конечно, они хотят меня – другого ответа я не получу. Но только Гален да еще Рис обращали на меня внимание, когда я была отщепенкой, когда – после смерти отца – меня при дворе едва терпели.

Неустанная гонка за беременностью внушала мне подозрение, что только эта гонка и удерживает мужчин возле меня. Вообще-то так оно и было. Как только я забеременею и имя отца станет известно, все остальные тут же отдалятся, вернутся к холодной отстраненности. Стражи не будут моими вечно. Я посмотрела на Риса, самого маленького из Воронов королевы, но мускулистого до последнего дюйма, твердого, натренированного, невероятно сильного. Повернулась к Никке – и он ответил мне взглядом из-за спутанных волос, темные глаза обжигали огнем сквозь роскошную шоколадную завесу. Я не раз вела губами и пальцами по линиям крыльев на его спине, по этой самой яркой в мире татуировке. Никка был чуточку слишком нежен в постели на мой вкус, слишком покорен. Но он красив и на короткое время принадлежит мне, я могу делать с ним что захочу. Все вокруг беспокоились, что я никак не забеременею. Меня это тоже огорчало, но я понимала, что беременность закроет для меня много дверей, отрежет от того, что мне так нравилось. И раз уж стражи пока мне принадлежат, я хотела по-настоящему ими обладать, а не только изображать фабрику по производству детей.

– Она что-то задумала, – сказал Никка.

– С чего бы это на твоей мордочке появилось такое выражение, а, Мерри? – спросил Рис.

– Если гламор Шалфея победит нас, я хочу ласкать его ртом до самого конца.

– Ты же знаешь, почему мы так не делаем, – нахмурился Рис.

Я села на кровати, отодвинувшись от Риса.

– Знаю, знаю, мне нужно забеременеть, но секс существует не только для того, чтобы делать детей. – Я глубоко вздохнула. – Я хочу испытать все, а не просто раз за разом пытаться сделать ребенка.

Меня вдруг захлестнула грусть.

– Когда-нибудь кто-то из вас станет отцом моего ребенка, и как только мы узнаем имя счастливчика, всем остальным придется уйти. – Я обвела их взглядом, даже малыша-эльфа, стоявшего на животе у Риса. – Я хочу попробовать с вами все, что можно, пока у меня есть шанс.

Я положила ладони на бедра стражей:

– Вам целыми веками было запрещено все, не только соитие. Разве вы не хотите попробовать все снова?

Рис сел, вынудив Шалфея вспорхнуть в воздух, и обнял меня:

– Мне так жаль, Мерри... Прости. Я бы рад, но...

Я вывернулась из его рук.

– Но терять семя мы не должны. Ну да, да, это важно, я даже не спорю. Но хотя бы иногда, время от времени, я бы хотела делать только то, что нам взбредет на ум, и не беспокоиться, заведем мы в результате ребенка или нет.

– Вряд ли Дойл нам разрешит, – сказал Никка.

Злость пронеслась по мне горячим ветром. Она будто подстегнула мою магию, под кожей разгорался свет. Я развернулась к младшему стражу:

– Ты здесь видишь Дойла?

– Нет... – растерянно прошептал Никка. – Прости, Мерри, я не хотел...

– Я – принцесса и будущая королева! – Я мотнула головой. – Мне надоело, что со мной вечно спорят! Ладно, ладно, с вами двумя сегодня будет ваш любимый акт, но с Шалфеем – нет.

Я протянула руку Шалфею, и он спустился ко мне. Он был странно тяжелым, словно весил больше, чем положено. Мне приходилось держать на руке королеву Нисевин – она ничего не весила, сплошь воздух и эфир, но Шалфей был сделан из мяса.

– Ты ведь сделаешь то, что мне нужно, а, Шалфей?

– Со всем моим удовольствием, принцесса.

Он отвесил глубокий поклон, вспорхнул с ладони, быстро поцеловал меня в уголок губ и со смехом взмыл в воздух.

– А знаешь, как много женщин-сидхе не стали бы сосать мужскую игрушку?

– Ты слишком часто соблазнял благих, – буркнула я.

Он оглядел меня, паря на узорчатых крыльях:

– Быть может. А может, слишком многие при Неблагом Дворе имеют острые зубки. Надо смотреть, куда суешь, а то потеряешь не только добродетель.

– Я не кусаюсь, – сказала я.

– Фу, как плохо, – надулся Шалфей.

Я улыбнулась:

– Ну, если ты хочешь погрубее...

Он на миг посерьезнел:

– До некоего предела.

– Скажешь, когда он наступит.

– Твой предел Мерри не узнает, если ты нас всех не зачаруешь. Что мы получим, если ты проиграешь? – вмешался Рис.

– Я больше никогда не попытаюсь довести – или ввести – принцессе мой предел.

– Слово чести? – уточнил Рис.

Шалфей положил руку на сердце и на редкость изящно поклонился прямо в воздухе.

– Слово чести.

Мне тут же захотелось от всего отказаться, потому что слишком хорошо я знала Шалфея. Он не стал бы спорить, не будь он уверен в выигрыше. Но я не успела и рта открыть, как Рис сказал:

– По рукам.

Я вздохнула, а потом вдруг поняла, что едва ли не надеюсь, что мы проиграем. Но проиграем мы или выиграем, с Дойлом мне надо будет переговорить. Королева отдаяа мне стражей в полное мое распоряжение, но что, если она заберет их обратно, когда у меня появится король? Неужели они упустят единственную за тысячи лет возможность изведать все возможные ласки? Потребовать стражей обратно и снова им все запретить – это очень похоже на Андаис. Она садистка по натуре. Может, Дойл взглянет на все моими глазами, если я ему это изложу. А если нет, попробую приказать. Хотя на приказ у меня надежда слабая. Попытки приказать Мраку сделать что-то, что он считал неправильным, обычно кончались тем, что приказ игнорировался. Андаис обмолвилась, что не пускала Дойла в свою постель потому, что он не удовлетворился бы скромной ролью консорта, случись ей забеременеть. Он стал бы настоящим королем, не только по названию, – а она властью не делилась. Я начинала понимать ее точку зрения.

Да поможет мне Богиня, я в чем-то согласилась с моей злобной теткой. Плохо дело, правда?

Глава 13

Мы трое устроились на подушках, я примостила голову у Риса на плече; Никка сполз пониже, чтобы положить голову мне на живот, его волосы рассыпались вокруг коричневым шелковым покрывалом. Шалфей порхал над нами, похожий на похотливого ангелочка.

– Не многим из фейри предлагался столь роскошный приз!

– Никак не могу решить по твоему виду, на секс ты рассчитываешь или на жратву, – буркнул Рис.

– На то и на другое, не сомневайся! – Шалфей неторопливо подплыл к нам поближе. Рис подставил ему ладонь, но эльф скользнул в сторону. Я тут же, не думая, подняла руку, чтобы не дать ему приземлиться на голые груди. К таким интимным частям я предпочитала его не подпускать.

– Эй, ты ж у нас кровь пьешь, не у Мерри! – вмешался Рис.

– Не тревожься, гуинфор, ты не будешь обойден вниманием, но поскольку я, как и ты, насколько мне известно, отдаю предпочтение женщинам, лучше мне начать с нашей прелестной принцессы. Так получится вернее.

– Меня не звали гуинфор уже очень давно.

– Ты был гуинфор, что значит «белый лорд», и будешь им снова, – торжественно заявил Шалфей.

– Может быть, – усмехнулся Рис, – но эта лесть не объясняет, почему ты приземлился на руку Мерри, а не на мою или Никки.

Шалфей весил не так уж много, фунта два, наверное, но долго держать его на весу мне не улыбалось.

– Он свои чары лучше знает, Рис, дай ему действовать, как он хочет. Я все же хочу поспать этой ночью. Я не то что вы, бессмертные, на моей внешности бессонные ночи сказываются.

Рис подозрительно на меня глянул:

– Что-то мне кажется, что дело не в бессоннице, а в том скорее, что ты переметнулась на другую сторону в этом споре.

– Я вообще не спорила, – напомнила я, – а когда ты еще раз решишь поспорить на мое тело, не спросив меня, лучше подумай хорошенько.

– Ты же все слышала, – удивился Рис.

– Но ты не спросил.

Он опешил на пару секунд, а потом коротко кивнул:

– Черт. Прости, Мерри, ты права. Я виноват.

– Не успел почувствовать себя богом, как манеры уже испортились.

– Прости.

– Это не главное. Лучше в ты за другое извинился.

– За что же?

– Если б я вас обоих сейчас выставила, Шалфей сделал бы все, что я захочу. Ему удовольствие важнее трона.

– К чему это ты? – не понял Рис.

– К тому, что, если б вы пришли ко мне ради секса, а не ради короны, я бы уже уговорила хоть кого-нибудь из вас сойти с заезженной дорожки банального акта.

– Мерри, Кел убьет тебя, если победит в этой гонке. Если он станет королем, тебе не жить. Мы – твоя стража, мы должны защищать твою жизнь любой ценой, даже когда это идет вразрез с какими-то нашими желаниями. Или твоими, если на то пошло.

Шалфей взялся ручонками за мой палец, и от единственного этого прикосновения у меня перехватило горло, и пульс понесся вскачь. Рука по собственной воле поплыла к грудям и легла между ними. Шалфей будто в один миг потяжелел, рука устала его держать.

Рис пытался сфокусировать на нас взгляд и не мог:

– Что это?

– Шалфей, – выдохнула я.

Никка потерся щекой о мой живот, а мне почудилось, что он ласкает меня гораздо глубже, гораздо интимней. Он поднял глаза на меня и Шалфея.

– Что он с нами сделал? – растерянно спросил страж.

– Погладил мне палец, – ответила я.

– Проклятие, – сказал Рис. – О черт.

Шалфей расхохотался тоненько, самодовольно.

– О, это будет потешно!

Рис начал что-то говорить, но Шалфей обвил руками три средних пальца у меня на руке и прижался к ладони неправдоподобно нежной кожей.

– Да спасет нас Консорт, я ловлю твои ощущения. У него такая нежная кожа, нежнее всего, что я трогал...

Шалфей провел волосами по кончикам моих пальцев. Волосы нежнее пуха, словно тончайшая паутина, слишком мягкие для настоящих. От их прикосновения к моим пальцам Никка вздрогнул всем телом, а Рис прижался к моему бедру. Готовый, нетерпеливый.

– Не понимаю... – проговорил Рис севшим голосом.

– Я пыталась тебе объяснить, – сказала я. – Ты не стал меня слушать.

– Почему мы такого не чувствовали, когда он к нам прикасался? – спросил Никка.

– Не знаю.

– Я знаю, – ухмыльнулся Шалфей, скользя вниз по моей руке и усаживаясь верхом на запястье. – Но не скажу.

Он обвил мне запястье обеими ногами, и я вдруг отчетливо осознала, что под его паутинной юбочкой на нем ничего нет. Прикосновение крошечного кусочка плоти показалось мне гораздо интимней, гораздо значимей, чем должно было показаться.

Я чувствовала, как бьется пульс у него в паху. Толчки крови отдавались пульсацией в моем запястье, словно моя собственная кровь отвечала ритму крошечного тела.

– Руку, белый лорд! Теперь я ее возьму.

Только секунду спустя Рис сообразил, что от него что-то требуют. Одну его руку я прижимала к кровати, а другой он прикрывал живот, словно боялся удара.

– Капельку крови, только отведать. Ничего другого, гуинфор, ничего другого.

– Не надо меня так называть, – пробормотал Рис.

– Но ты белый лорд, – возразил Шалфей. – А Белый Лорд, Рука Восторга и Смерти, не боится ничего и никого.

Рис потянулся к малютке-эльфу, медленно, нехотя, растерянный и почти оглушенный чувственным призывом магии Шалфея. Спор был проигран еще до того, как Шалфей дотронулся до стража.

Шалфей у меня на руке походил на резную деревянную фигурку – когда эльфов изображают летящими на травинках. Только стеблем служило мое запястье, и сила Шалфея гнала меня вперед, правила мной, как правят, говорят, бескрылые эльфы стебельками сорванных цветов. Вот интересно, цветам бывает так же хорошо, когда на них летят? Нравится ли им, когда их срывают с корней и бросают в ночное небо?

Шалфей обнял ладошками палец Риса, прижался к кончику пальца алым ротиком, похожим на расцветающую розу. Я ловила стук сердца Риса, словно музыку откуда-то издалека, басовый ритм, который слышишь ночью за стеной, лежа в постели, и не можешь понять, откуда он доносится. Шалфей, не отрывая рта от кожи Риса, приоткрыл губы.

Рис вскрикнул:

– Нет!

Шалфей чуть отвел голову и воззрился на стража блестящими черными глазенками:

– Предашь ли ты клятву, белый лорд? Ужель твоя доблесть покинет тебя пред лицом единственного эльфа-крошки?

Я видела, как бьется жилка на шее Риса – быстро-быстро.

– Я забыл, какими вы были, – выдавил он.

– Что-что забыл? – переспросил Шалфей, водя губами по пальцу Риса.

Рису пришлось сглотнуть, прежде чем ответить.

– Забыл, что прежде вы были отдельным двором и что сила не от роста зависит.

Шалфей хихикнул.

– А помнишь, что еще мы умели?

– Ваш гламор пьянил нас, как пиво в субботний вечер.

– Да, белый лорд, да, и потому оба двора нас терпели. – Его губы потянулись к пальцу Риса, и следующие слова он произнес, уткнувшись в кожу: – Безымянное вернуло многое, и не только вам.

Зубы вонзились в плоть Риса.

Спина стража выгнулась, голова запрокинулась, глаз закрылся. Я укол боли едва ощутила – как отдаленную вспышку удовольствия.

Никка пополз вверх, извиваясь, пока едва не коснулся лицом ноги Шалфея. Страж схватился за мою талию словно в испуге – а может, в нетерпении. По одной его позе я поняла, что он тоже улавливает отголоски наслаждения и боли Риса.

Шалфей потянул в себя кровь, и я почувствовала, как он ее высасывает. Я хорошо уже знала по себе, как это бывает, как к паху протягивается тонкая, длинная нить прямо от крошечного ротика, целующего кончик пальца. Каждым движением языка и губ Шалфей возбуждал органы, которых он никак не мог касаться через точечную ранку на пальце.

Пульс Шалфея бился вместе с жилкой у меня на запястье, быстрее, быстрее, чаще и чаще, и к нашему ритму присоединился еще один. Словно мы с Шалфеем заставили сердце Риса прыгнуть ему в руку, и Шалфей почти захлебывался густым, мощным прибоем крови белого стража. Я чувствовала, как стук сердца Риса отдается по телу эльфа, словно тот – камертон, резонирующий, вибрирующий проводник между двумя нашими трепещущими сердцами.

Рис прижался ко мне крепче. Пах его вжимался мне в бедро, и, кажется, почти против его воли он начал двигаться. Я чувствовала, как он трется о мое бедро. Двое мужчин вошли в ритм. Я ощущала, как всасывается в Риса эльф, и на каждый глоток Рис вжимался в меня, вбуравливаясь в тело, словно пытался найти новый путь.

Рис засиял тем белым светом, что жил внутри него. Трехцветный глаз лучился голубым неоном. Губы раскрылись, Рис потянулся ко мне, и едва он меня поцеловал, моя магия рванулась вверх, так что, когда страж отвел голову, магия звездным мостом натянулась меж нами. Мое тело мерцало белым светом, словно я проглотила луну и ее сияние лилось сквозь мою кожу.

Шалфей между нами казался статуэткой из чистого золота, жилки в его крыльях сияли, как витраж в потоках солнечного света. Он не был сидхе, но сила есть сила. Несколько мгновений я видела, как пульсирует его алый рот, словно он и впрямь держал в губах сердце Риса.

Никка начал мягко светиться, рисунок крыльев на его спине едва заметно мерцал розовым, кремовым, голубым и черным. Его магия едва показалась, это был лишь ее рассвет.

Рука Риса сжалась у меня на плече, пальцы вонзились в кожу; я чувствовала, как хочется ему сжать в другом кулаке хрупкое тельце Шалфея. Рис дышал все чаще и быстрее, и вот он выгнулся дугой, запрокинув голову. Расплавленное сияние лилось у него под кожей – как проливается кипящим фосфором ослепительный свет в разрывы туч. Белые кудри взвихрились у лица под ветром собственной магии стража и подернулись сиянием, словно кто-то горящей волшебной палочкой провел по прядям. Глаз распахнулся, и я успела заметить, как кружатся неоново-синие кольца – будто смерч, готовый обрушиться на меня, на всех нас. И тут Рис ударился об меня с такой силой, что мне стало больно, – и я пришла в себя, а сила чуть поутихла, именно так, как было нужно. Страж вскрикнул – за миг до того, как пролиться на меня жгучей волной, хлынувшей и оросившей мое бедро.

От этих ощущений спина у меня выгнулась, рука простерлась куда-то вверх, я корчилась и извивалась на кровати, но не могла сдвинуться с места, запертая между тараном тела Риса и обвивавшим талию и ноги Никкой.

Пульс Риса стал тише в моих жилах, замедлился, а потом пропал так внезапно, что я испугалась. Мне пришлось открыть глаза и убедиться, что страж здесь, что он жив. Странно, я ведь чувствовала, что он по-прежнему прижимается ко мне всем телом, – но мне нужно было еще его сердцебиение, которым я ненадолго завладела. Рис лежал рядом со мной в изнеможении, спутанная грива закрыла лицо, гладкая шея обнажена – и под тонкой кожей на горле бьется жилка, будто попавшая в западню. Магия стража поблекла, как луна, скрывшаяся за облаками.

Я хотела спросить, все ли с ним хорошо, но от ощущения пульса в теле Шалфея слова замерли у меня на губах, и я повернулась навстречу сверкающему взгляду маленьких черных глаз. Золотое сияние Шалфея не поблекло – наоборот, он сиял ярче, чем когда-либо, крылья многоцветным всполохом обрамляли пламя его тела. Лицо горело не столько вожделением, сколько яростью, триумфом и силой.

– Что бы ни пожелала моя госпожа, пусть будет по ее желанию, – прохрипел он.

Никка протянул вперед дрожащую руку, и Шалфей расхохотался:

– О, как ему невтерпеж! Я счастлив!

– Не злорадствуй, – одернула его я. Голос был неустойчивый, как будто я еще не совсем пришла в себя.

– Ах, но как же иначе? Доннан выразил мне высочайшую хвалу.

– Доннан? – переспросил Никка и покачал головой. – Я никому не главарь и не главарек, Шалфей, какие б волосы у меня ни были[3].

Голос у него подрагивал, но сквозь слабеющую дымку гламора – наш с Рисом лунный свет едва пробивался, словно сквозь полог леса, – я видела, что Никка определенно не желал называться никогда не принадлежавшим ему титулом.

– Твоя воля. Пусть будет Никка, – сказал Шалфей. Он ухватил пальцы Никки и потянул его руку к моей, так что ладонь стража оказалась между моими пальцами и телом эльфа. Ладонь была горячей – и скользила по моей руке. От этого невинного прикосновения гаснущий свет моей кожи вспыхнул заново – словно луна решила дважды взойти за эту ночь.

Шалфей втащил руку Никки себе на колени и потянулся к запястью маленьким пухлым ротиком. Он запечатлел на запястье стража алый поцелуй – как раз там, где под кожей бьется голубая жилка, так близко к поверхности, что похожа на нетерпеливую любовницу, жаждущую отдаться.

Никка подвинулся вверх, полулег на меня, перенеся часть веса на другую руку; я бросила на него быстрый взгляд и увидела его – полным золотистого света, что уже начал исходить из светло-коричневой кожи стража, как будто внутри него взошло солнце. Я чувствовала магию Никки, она трепетала надо мной, словно натянутая в воздухе завеса жара. Волшебство Шалфея застало Риса врасплох, но Никка учел чужую ошибку – если это была ошибка – и использовал собственную силу, чтобы противостоять гламору.

Шалфей прокусил кожу запястья, и боль отвлекла Никку, заставила ахнуть и закрыть глаза, но он по-прежнему удерживал тело на весу надо мной. Я не чувствовала сердцебиение Никки так, как это было с Рисом. Никка боролся с гламором.

Я скользнула рукой по груди Никки, по животу вниз.

Мое прикосновение выгнуло спину стража, нарушило его концентрацию. Гламор Шалфея затопил нас обоих, и кровь, мчавшаяся в моих венах, белым светом рванулась сквозь кожу, вихрем взметнула волосы. Кожа Никки стала густо-янтарной, золотистой, цвета темного меда – если бы мед мог гореть. Потому что он горел, пылал золотым светом, которого мне еще не случалось у него видеть. Гламор Шалфея словно сдернул с него кожу – и обнажил чистую силу.

Золотистая сила побежала наперегонки с моей магией, моим телом, моим наслаждением, и сияние Никки лилось впереди моего, перекликалось с ним, разгораясь все ярче и ярче, пока комната не наполнилась тенями от нашего сияния, тенями, которым не было места в этой комнате, словно наш огонь обрисовал контуры того окружающего, что не имело ничего общего с этой комнатой, и этой постелью, и этими телами. Магия рванулась из нас – дикая и свободная, – и Шалфей пылал в самой ее середине.

Я вернулась в собственное тело, вопя и брыкаясь, колотя по кровати, по мужчинам, по всему, до чего могла дотянуться. Я чувствовала, как мои ногти полосуют чью-то плоть, и мне этого было мало. В чувство меня привели три обстоятельства: обжигающий поток крови на лице, неутихающий вопль Никки и ощущение крыльев под ладонями. Где-то в подкорке я не хотела порвать крылья Шалфея, будто выросшие под моим прикосновением.

Кто-то схватил меня за руки, завел их мне за голову, прижал к подушке – и я не сопротивлялась. Я ничего не видела. Кровь залила мне глаза и склеила веки, ресницы пропитались кровью. Слишком много крови для чуточку жестковатого секса. Я бешено заморгала – и подумала, что у меня двоится в глазах. Надо мной неоном светились две пары крыльев. Одна принадлежала Шалфею – теперь ростом почти с меня, он меня придавил к кровати, – но вторая была больше, чуть ли не больше всей меня, коричнево-кремовая, окаймленная розовым, с красно-синими глазками на каждом крыле. Эти вторые крылья еще не развернулись полностью – как у бабочки, только что покинувшей куколку.

Я смотрела вверх – прямо в лицо Никке. Лицо, застывшее наполовину в гримасе страдания, наполовину в экстазе и совершенно растерянное. На всех нас сверкала кровь, светилась расплавленными рубинами, мерцала магией, еще парящей в воздухе. Кровь принадлежала Никке – вылилась, когда крылья вырвались из его спины.

За руки меня держал Рис, постаравшийся, правда, отодвинуться от нас как можно дальше. Он был заляпан кровью, но кровь впитывалась прямо под моим взглядом, словно сама кожа ее поглощала.

– Я думал, ты порвешь им крылья, – объяснил он, в голосе еще различался страх. Интересно, сколько же глоток вопило под конец.

Кровь будто стекалась к Рису. Он пил силу этой странной крови из этих странных ран.

Никка и Шалфей прижимали меня к кровати своим весом, хотя Шалфей был ближе к середине тела, а Никка с меня почти сполз. Я загляделась на крылья – словно витражи, светящиеся сами по себе. Крылья Никки расправлялись на глазах, росли с каждым ударом его сердца.

Губы Шалфея были перемазаны растаявшими рубинами. Я никогда не видала, чтобы кровь так сияла. Шалфей нагнулся ко мне, и я почувствовала силу – не только его гламор и не магию Никки, но силу самой крови. Эльф поцеловал меня, и сила обожгла мне кожу, заставила поднять лицо навстречу поцелую, и мы впились друг в друга. Он пил из моего рта, словно из цветка, и я пила из его губ, словно из чаши. Мы пили, сосали, вылизывали силу из ртов друг друга.

Когда мы прервали поцелуй, кровь почти исчезла – как будто не была кровью. Рис казался вырезанным из белого света, а глаз его горел словно синее солнце. Он стек с постели, мотая головой.

– Хватит с меня, благодарствую. Остальное я просто посмотрю.

Не знаю, что бы я ответила, если б вообще нашла какие-то слова, но кто-то из мужчин в постели дернулся, и я повернулась к ним.

Я потянулась потрогать волосы Шалфея. Когда он был крошечным, волосы были очень мягкими, но сейчас они были мягкими невероятно – я всего лишь запустила пальцы в этот дивный шелк и тут же изогнулась всем телом от наслаждения.

Никка вскрикнул, и я подняла к нему взгляд, следя, как уходит из его глаз страх, поглощаемый чувством более темным – и более ярким. Глаза Никки светились, когда он потянулся ко мне губами. Шалфей чуть подвинулся, позволяя Никке отведать меня. Страж лизнул мой рот изнутри, словно чашу, из которой он пытался добыть последние капли напитка.

Я скользнула руками по телам обоих мужчин одновременно. Кожа Шалфея на ощупь казалась теплым шелком. Кожа Никки была горячей, жарче. Шалфей вздрогнул и изогнулся, невозможно мягкий и твердый одновременно. Но Никка был весь словно сгусток силы, мне трудно было различить хоть что-то, кроме рокочущего ритма магии внутри его тела.

Шалфей взгромоздился на меня, шепча прямо в кожу:

– Помнишь ли свое обещание, принцесса?

– Да, – прошептала я, – да.

Я смотрела, как Шалфей надвигается на меня, видела, как близится к лицу его упругая плоть. Крылья Шалфея закрывали Никку, так что страж был полускрыт многоцветной завесой. Его собственные крылья почти совсем уже раскрылись – огромные, изогнутые, сияющие красками.

Шалфей тронул меня за лицо, привлекая к себе внимание. Я никогда еще не видела его нагим в полный рост. Он притронулся к моим рукам, остановив их скольжение по своему телу.

– Осторожнее, Мерри, или это случится раньше, чем я узнаю сладость твоего рта.

Я ощутила скользнувшие под мои бедра руки Никки, почувствовала, как он приподнимает меня.

– Да, Мерри, скажи "да"! – Голос у него был хриплым от желания, но я знала, что скажи я "нет", и он остановится. Только я не сказала "нет".

Я выпустила Шалфея настолько, чтобы сказать:

– Да, Никка, да.

Я чувствовала, как Никка бьется в меня, руки скользят дальше мне под спину, поднимают меня выше, держат, обдавая жаром.

Я закричала, но сладкая плоть в моем рту заглушила звук. Никка держал меня на уровне своих бедер, помогая мне изогнуться так, чтобы Шалфею было легче.

Крылья цветным морем мелькнули надо мной, словно паруса волшебных кораблей, и я ощутила, как растет внутри меня теплая тяжесть, заполняя меня словно бассейн водой, по капле наслаждения на каждом размахе.

Шалфей сиял, как солнечный луч, более темный свет Никки я ловила лишь временами, он сиял, словно солнце проглотило что-то коричневое и стремилось выплеснуть его светом. Мою кожу они превратили в белоснежное кипение, и белое пламя плясало на мне, и что-то зелено-золотое тоже, и я поняла, что это мои глаза сияют так ярко, что бросают зеленые отсветы на подушки.

Я снова и снова глотала солнечный луч, и солнце било мне между ног, и над всем этим блистали крылья, танцевали краски, бежали по воздуху – пока я не увидела, что комнату заполонили бабочки, созданные из магии и неонового свечения.

Когда я пришла в себя, Шалфей лежал на боку, скорчившись и зажав мою руку. Никка рухнул на меня ничком, придавив ноги, крылья изгибались над его спиной, ягодицами и бедрами, а изящно выгнутый длинный "хвост" одного из нижних крыльев свесился с кровати, едва не касаясь ковра.

Я не слышала ничего, кроме грохота крови в собственных жилах. Слух возвращался постепенно, и первое, что я расслышала, – дрожащий смешок Шалфея. Кажется, он спросил: "Как сидхе выживают после такой любви? Меня она убила бы за месяц". Он повернулся ко мне, и я увидела его глаза.

По краю радужки остался блестящий черный цвет, но внутри шло кольцо угольно-серого, а в нем – кольцо нежнейшего бледно-серого цвета.

Я смотрела в трехцветные глаза Шалфея и думала, что он скажет, когда увидит себя в зеркале.

Глава 14

Шалфей, стоя на цыпочках и почти уткнувшись носом в стекло, гляделся в зеркало над комодом. Он разглядывал свои новые глаза, которые его, кажется, совершенно зачаровали. А меня, кажется, совершенно зачаровал он. Каждый раз, как он попадался мне на глаза, я прилипала к нему взглядом. Просто не могла справиться с собой. Кожа у него была такая нежно-желтая, словно его выкупали в солнечном свете. Он весь был точеный, как статуэтка: от ступней – вот так, когда привстал на носочки, – через икры и бедра, через округлость ягодиц, гладкую спину, разлет плеч и до самых кончиков сложенных за спиной крыльев.

Широкая желтая полоса с ярко-синим напылением и пятнами оранжевого и красного сияла яснее, чем когда-либо. Черные жилки, каркас для нежно-желтой материи крыльев, казались широкими и четкими, как миниатюрные дороги; наверное, я могла бы пройти по ним и оказаться где-то в другом месте. В волшебном месте, где ко мне на зов слетятся крылатые любовники и нет никаких забот. И трона. И убийц.

Я нахмурилась и закрыла глаза руками, чтобы не видеть блистательного зрелища: Шалфея у зеркала. Не так уж мне хочется попасть в то место... Хотя, конечно, здесь я кривлю душой. Разве не самая моя заветная мечта – жить так, чтобы в мою постель стремились потому, что я желанна, любима или хотя бы просто нравлюсь, а не потому, что я наследница трона и дочь Эссуса? Настоящий гламор, настоящие чары питаются вашими же чаяниями и желаниями. Чем они интимнее, чем больше скрыты – тем труднее устоять.

В холодной тьме под закрытыми веками я сосредоточилась на ритме дыхания. Когда Шалфей не маячил перед глазами, было полегче. Я смогла начать думать о чем-то еще, кроме секса, который у нас только что был и которого мне хотелось еще, хотелось трогать крылья, узнать, могут ли широкие черные жилки и вправду проложить дорожку к самым заветным мечтам...

Стоп, Мередит! Не туда. Я попыталась не думать совсем, а только считать вдохи и выдохи. Я глубоко вдыхала и медленно выдыхала. Когда пульс поуспокоился, я бросила считать частые глубокие вдохи и перешла к обычному счету. Досчитав до шестидесяти, я медленно отвела руки.

Взгляд уперся в живот – рельефный до неправдоподобия. Я знала, чей это живот. Я глянула вверх и обнаружила грудь, а потом и лицо Риса.

– Как ты себя чувствуешь, Мерри?

Я качнула головой.

– Не знаю, – прошептала я, словно боялась заговорить вслух. До этого момента я и не понимала, что напугана. Но чего я боюсь?

Я почувствовала движение кровати и только потом сообразила, что у меня за спиной Никка. Он уже не казался обжигающе-горячим, зато будто хранил тепло самой земли. Тепло, которое остается в жирной коричневой почве и хранит семена и защищает от долгой зимы маленьких зверушек. Когда руки молодого стража легли мне на плечи, мне показалось, что меня завернули в самое теплое и мягкое одеяло в мире. Так тепло, так уютно и спокойно, что кажется – можно свернуться калачиком и заснуть на полгода, а потом встать свежим и новым, и земля тоже словно родится заново. Магия самой весны была в этих ладонях.

Что-то, наверное, отразилось у меня на лице, хотя был ли это страх, желание или еще что-то – одна Богиня знает, потому что я точно не знала. Рис опять спросил:

– Что с тобой, Мерри?

– Позови Дойла, – прошептала я. Только это мне и удалось сказать, прежде чем Никка развернул меня к себе и поцеловал в сгиб шеи. И я утонула в благоухании свежевспаханной земли и густом аромате весенней зелени. Его губы пахли весенним дождем. Мои руки скользнули на его плечи и наткнулись на крылья – от чего я открыла глаза и прервала поцелуй, чтобы взглянуть за плечи Никки на их новый облик.

Когда крылья были лишь рисунком на спине Никки, детали различались с трудом. Сейчас же их ширь и яркие краски двумя куполами возвышались над плечами стража. Основной тон был бледно-бежевый, как светлая львиная шкура, а кончики верхних крыльев будто окунули в темно-розовую и красновато-лиловую краску. По краю крыльев шли фестоны из темных лиловых линий, перемежающихся с белыми и фиолетовыми, отороченные сбоку красновато-коричневым, словно на загар легла прядь темно-рыжих волос. Эта волнистая радужная полоса – лиловый, белый, фиолетовый и красно-коричневый – на нижних крыльях дублировалась, и бежевый фон по бокам от нее был золотистого оттенка. На верхних крыльях красовался "глазок" крупнее моей ладони, зеленовато-синий в центре, окаймленный черным, желтым (почти совпадавшим по тону с общим светлым фоном) и ярко-голубым кругами, и над этим ярким "глазом" лежал красно-фиолетовый штрих, словно задранная в удивлении бровь. Второй "глазок" – на нижних крыльях – был больше моей головы, походил на сияющее голубовато-зеленое озерко, и каждое кольцо красок в нем было обведено черной линией, словно нарочно подчеркивавшей цвета. Светло-желтое кольцо вокруг искрящегося голубовато-зеленого центра, потом мерцающая синяя линия и надо всем – изогнутая полоса красновато-лилового. Внешнее черное кольцо у больших "глазков" было крупнее, и этот густой черный бархат, окружавший великолепие красок, омывался розово-оранжевым морем. Зубчатая цветная полоса обтекала край нижних крыльев, как и на верхних: лиловый, белый, фиолетовый и красно-коричневый цвета соседствовали с ярко-розовым и оранжевым и уходили вместе в длинные изогнутые "хвосты", так что эти дополнительные украшения крыльев казались темными из-за густоты цветных линий.

Нижняя поверхность крыльев была словно приглушенная копия верхней, и только "глазки" сияли насквозь с той же ослепительной яркостью. Густые каштановые волоски словно шелковистым мехом прикрывали основания крыльев, так что не разглядеть было, где они отходят от спины Никки.