Наследие Буджолд Лоис
«Может быть, я и простая крестьянская девчонка, но я учусь. Так говорит Дат».
Фаун подняла голову и твердо взглянула в глаза Дору, и неожиданно сомнение отразилось на его лице, а не на ее.
Фаун сделала глубокий вдох и сказала:
– Не знаю, кто из вас использует магию Злых, но точно знаю, кто из вас самый злобный.
Дор отшатнулся.
«Ага, задело, Дор?» Фаун тряхнула головой, развернулась и двинулась прочь, не оглядываясь.
Снова выйдя на дорогу, Фаун повернула было направо, но, неожиданно приняв решение, пошла налево. За время, что потребовалось для того, чтобы пройти вдоль берега милю до штаба дозорных, ее храбрость здорово охладилась. В здании штаба было тихо, хотя в конюшне и в загонах шла суета: то ли какой-то отряд вернулся, то ли должен был вскоре отправиться в путь; могло быть и так, что шла подготовка к отправке нового эскадрона на помощь сражающимся.
«Возможно, Громовержца и нет на месте», – сказала себе Фаун, поднимаясь на крыльцо.
Незнакомый дозорный писал что-то за столом и, не поднимая головы, свободной рукой показал на дверь.
– Если дверь открыта, кому угодно можно войти.
Фаун проглотила приготовленное приветствие, кивнула и прошмыгнула мимо. Будь проклят этот всем открытый Дар! Она заглянула во внутреннее помещение.
Громовержец сидел у своей доски с колышками, положив ноги на другой стул и держа на коленях мелкий деревянный ящик; он передвигал в нем что-то толстым пальцем и хмурился. Еще на двух стульях, стоящих рядом, находились такие же ящики. Громовержец прищурился на доску, вздохнул и сказал:
– Входи, Фаун.
Приободрившись, Фаун подошла поближе. Как и следовало ожидать, в ящиках оказались колышки. Громовержец, решила Фаун, похож на человека, который пытается сообразить, как ему заполнить восемь сотен дырок четырьмястами колышками.
– Я не хочу тебя отвлекать.
– Не так уж ты меня отвлекаешь. – Он наконец поднял глаза и сделал гримасу, которая, наверное, должна была сойти за улыбку.
– У меня есть вопрос.
– Надо же! – Громовержец заметил, как при этих словах Фаун поморщилась, и виновато покачал головой. – Прости. Так вот, отвечаю: нет, от Дага гонцов с момента их отбытия не было, да я и не ожидал бы их еще. Еще слишком рано для новостей.
– Я догадалась. У меня другой вопрос.
Фаун казалось, что она не позволила своему голосу дрогнуть, но Громовержец поднял брови, спустил ноги со стула и выпрямился.
– Ну?
– Женатые Стражи Озера ощущают своих супругов благодаря свадебным браслетам – по крайней мере пока живы. Можно предположить, что ты получаешь такие новости насчет дозорных... ведь люди сразу сообщают тебе, если связь через браслет прекращается.
Громовержец несколько растерянно посмотрел на Фаун.
– Верно. Это Даг тебе рассказал?
– Нет, я сама догадалась. Вот что я хочу узнать: гонцы там или нет, не получал ли ты вестей о гибели воинов из отряда Дага?
– Нет. – Взгляд Громовержца сделался более острым. – Почему ты спрашиваешь?
Вот теперь начиналась самая страшная часть. Громовержец ведь член совета лагеря...
«Только я думаю, что он в первую очередь заботится о дозоре».
– Прежде чем уехать, Даг поработал над моим браслетом... или моим Даром, – чтобы я могла чувствовать, жив ли он. Так же, как это бывает со всеми Стражами Озера, только, думаю, немного иным способом. – Почти так же кратко, как и Дору, Фаун рассказала Громовержцу о событиях прошлой ночи и о своем разговоре в лунном свете с Сарри и Каттагусом. – Поэтому утром я со своим браслетом отправилась к Дору – он самый умелый мастер, какого я знаю. И он признал, что я права, что браслет верно сообщил – Даг прошлой ночью пострадал. – Нет нужды добавлять, решила Фаун, что Дор признал бы правоту крестьянской жены брата хоть в чем-нибудь только в том случае, если бы правота была несомненной.
В глазах Громовержца вспыхнули внимание и тревога, которых Фаун не замечала в Доре. Он протянул руку, потом одернул себя и сказал:
– Прошу прощения. Могу я коснуться?..
Фаун собрала в кулак всю свою смелость и протянула левую руку Громовержцу.
– Да.
Теплые пальцы Громовержца скользнули по коже и задержались на браслете. Дозорный напрягся, на его лице отразились сомнение и беспокойство.
– Ну, что-то тут есть, но... – Громовержец вдруг резко поднялся, подошел к двери и выглянул в соседнюю комнату. В голосе его прозвучала властность, которой Фаун раньше не слышала. – Вион, сбегай в шатер целителей и посмотри, не там ли Хохария. Если она не занята, попроси ее прийти сюда. Есть кое-что, что ей нужно увидеть, и немедленно. – Скрипнул стул, раздалось какое-то бормотание, и входная дверь захлопнулась прежде, чем Громовержец успел договорить. Он виновато объяснил Фаун: – Была причина для того, чтобы я сделался дозорным, а не мастером. Хохария сможет понять гораздо больше, чем доступно мне. Может быть, даже больше, чем увидел Дор.
Фаун кивнула.
Громовержец побарабанил пальцами по спинке стула.
– Сарри и Каттагус сказали, что с их супругами все в порядке, да?
– Да. Правда, Сарри не была вполне уверена насчет Утау, как мне показалось. Но все живы.
Громовержец подошел к столу и стал смотреть на расстеленный на нем лист. Фаун последовала за ним. На стопке других карт была развернута карта северной части Рейнтри. Палец Громовержца скользнул по ней.
– Даг собирался объехать Рейнтри и напасть на Злого с севера. Я полагаю, что раньше сегодняшнего дня добраться туда они не могли. Не знаю, насколько их задержала вчерашняя буря... Так или иначе, они сейчас могут быть где угодно в радиусе пятидесяти миль от Боунмарша.
Фаун левой рукой провела по карте. Указания, которые она получала от браслета, увы, никак не зависели от значков на карте – только от живого Дага. Однако на карту Фаун смотрела с неожиданно проснувшимся новым интересом.
Карты. Карты могли помочь не заблудиться в местах, где ты никогда раньше не бывал. Та, на которую они с Громовержцем сейчас смотрели, была густо покрыта извилистыми линиями дорог, троп, рек и ручьев; по ней были рассыпаны пометки, говорящие о том, где находятся броды или, более редко, мосты. Дор был прав, предполагая, что если Фаун просто вскочит на коня и поскачет на запад, она скорее всего попадет в беду. Но если она поскачет, имея себе в помощь карту... она, конечно, все равно окажется там, где идет война, а всего двое разбойников раньше легко справились с ней...
«Теперь я была бы более осторожна».
По крайней мере о карте следовало серьезно подумать.
– Что могло случиться с Дагом, как ты думаешь? – спросила она Громовержца. – Только с Дагом и ни с кем больше?
Громовержец пожал плечами.
– Если начинать с наиболее вероятных событий, может быть, его дурак-конь наконец сумел врезаться в дерево. Возможности всяких несчастных случаев бесконечны. Но добраться до Злого они еще не могли.
– Почему?
Голос Громовержца сделался странно тихим.
– Потому что было бы больше погибших. Мы с Дагом прикинули, основываясь на опыте Волчьего перевала, что потери составят примерно половину эскадрона. Вот как я ожидаю узнать, что... – Громовержец умолк и покачал головой. – Обайо Грейхерон возьмет на себя команду. Он хороший воин, хоть и не обладает таким талантом... ах, боги, до чего же я ненавижу это беспомощное ожидание!
– И ты тоже? – широко раскрыв глаза, спросила Фаун.
Громовержец просто кивнул головой. В этот момент кто-то постучал в дверь, и спокойный голос произнес:
– Проблемы, Громовержец?
Громовержец с облегчением повернулся к вошедшей.
– Хохария! Спасибо, что пришла. Иди поближе.
Целительница приблизилась, небрежно помахав Громовержцу и с любопытством посмотрев на Фаун. Даг познакомил их, когда показывал жене шатер целителей, который Фаун показался самым основательным строением в лагере, но с тех пор женщины не обменялись и несколькими словами. На взгляд Фаун, Хохария была женщиной неопределенного возраста, уступавшей ростом другим Стражам Озера, и ее летнее платье вовсе не красило ее плоскую фигуру, но выпуклые глаза на костлявом лице смотрели проницательно и не без доброты. Как и глаза Дага, они меняли цвет в зависимости от освещения – от серебристого на солнце до серого, как сейчас.
Громовержец поспешно освободил стул у стола с картами и снял ящики с колышками еще с двух. Фаун неловко сделала книксен и села там, куда показал Громовержец, у противоположной стороны стола.
– Расскажи о случившемся, Фаун, – сказал Громовержец, усаживаясь напротив.
Фаун сглотнула.
– Сэр... Мэм... – Справившись с волнением, она повторила свой рассказ, теребя правой рукой тесьму на левой. – Дор обвинил Дага в использовании магии Злых, – закончила она, – но я клянусь: это не так! Даг не виноват – это я попросила его что-нибудь сделать с браслетом. Дор нарочно изображает все в темном свете, и меня это так злит, что я готова плеваться!
Хохария выслушала Фаун, склонив голову к плечу и не перебивая, и мягко сказала:
– Что ж, давай посмотрим на твой браслет, Фаун.
Целительница ободряюще кивнула, когда Фаун положила левую руку на стол, и задумчиво надула губы, глядя на тесьму. Ее тонкие сухие пальцы едва коснулись кожи, но Фаун ощутила глубоко внутри дрожь, когда они двинулись по ее руке. Громовержец так внимательно смотрел на Хохарию, что иногда забывал дышать. Наконец целительница откинулась на спинку стула, но понять что-то по выражению ее лица было невозможно.
– Что ж... Для дозорного Даг произвел очень мощное воздействие на Дар. Ты тут прячешь таланты, Громовержец?
Тот поскреб в затылке.
– Если кто и прячет талант, то это сам Даг.
– Он рассказывал тебе о происшествии со стеклянной чашей и о своей призрачной руке?
Брови Громовержца поползли вверх.
– Нет...
– Хм-м...
– Дор сказал правду, – сглотнув, прошептала Фаун, – это – скверная магия?
Хохария покачала головой, не столько отрицая, сколько предостерегая.
– Нет, но пойми: я никогда не видела вблизи никого, чей разум поработил Злой. Я только слышала о таких людях. Правда, я вскрывала глиняных людей, и это о многом мне сказало. Случившееся больше напоминает мне о воздействии Дара для исцеления, сказать по правде. Это похоже на танец, когда один Дар подталкивает другой. Другое дело – укрепление Дара, когда целитель на самом деле отдает часть своего. Может быть, воздействие на Дар Злого так сильно, что это уже не танец, а принуждение... и тут есть и несоответствие. Я ничего больше не смогу сказать, пока передо мной не окажется Даг.
Фаун тоскливо вздохнула при мысли о том, что Даг мог бы оказаться перед ними, живой и здоровый.
Громовержец, не скрывая изумления, пробормотал:
– Разве сотня миль – не слишком большое расстояние для того, чтобы один Дар влиял на другой, Хохария? Мне приходилось видеть такое, только когда люди оказывались бок о бок.
– Вот тут-то и играет роль «почти». Даг смешал два вида воздействия. Он сумел – очень искусно сумел – укрепить Дар в левой руке Фаун и одновременно заставить свой и ее Дар танцевать вместе в этой тесьме. Все это очень... э-э... изобретательно.
Возможно, заметив растерянность на лице Фаун, Хохария продолжала:
– Дело вот в чем, дитя. То, что крестьяне называют магией, магией Стражей Озера или магией Злых, это всего лишь определенного рода воздействие на Дар. Мастер извлекает Дар, с которым работает, из себя, и должен восполнить его, как восполняют жизненные силы. Злой ненасытно похищает Дар из окружающего мира и ничего не отдает обратно. Представь себе чистый ручеек и разбушевавшуюся реку. Первый напоит тебя в жаркий день, а вторая смоет твой дом и утопит тебя. И то, и другое – вода, но любой разумный человек с легкостью отличит одно от другого. Понимаешь?
Фаун кивнула, хоть и немного неуверенно, чтобы показать, что внимательно слушает.
– Так ранен мой командир эскадрона или нет? – нетерпеливо ерзая на стуле, спросил Громовержец. – Что творится в Рейнтри, Хохария?
Целительница снова покачала головой.
– Ты просишь меня сказать тебе, что я разглядела в осколке зеркала, да еще в темноте. Вижу ли я все целиком или только малую часть? Чему это соответствует? – Она повернулась к Фаун. – Где именно у тебя болит?
Фаун пошевелила пальцами.
– По большей части кисть левой руки. Чем выше, тем ощущение слабее, только меня всю немного знобит.
– Но у Дага нет... – пробормотал Громовержец. Лицо его сморщилось; он явно на мгновение оказался даже более растерян, чем Фаун.
– Как бы это сказать, – неохотно проговорила Хохария. – Если весь его Дар так же напряжен, как та часть, которую я ощутила, его телу пришлось несладко.
– Насколько несладко? – рявкнул Громовержец. Это даже порадовало Фаун, потому что сама она была слишком испугана, чтобы самой закричать на целительницу.
Хохария огорченно развела руками.
– Ну, явно недостаточно, чтобы его убить.
Громовержец оскалил зубы, но тут же мрачно сгорбился на стуле.
– Ну, если я и усну сегодня ночью, Хохария, то это не будет твоя заслуга.
Фаун наклонилась вперед и пристально посмотрела на свою руку.
– Я-то надеялась, что ты скажешь мне: я глупая крестьянская девчонка, которая невесть что себе навоображала. Так все всегда говорят, а вот когда нужно... – Она подняла глаза и обеспокоенно спросила: – Даг не попадет в беду из-за того, что сделал с моим Даром?
– Ну, если... когда он вернется, могу обещать: я кое о чем его спрошу, – горячо откликнулась Хохария. – Но мои вопросы не будут иметь никакого отношения к разбирательству на совете лагеря.
– Во всем на самом деле виновата я, – прошептала Фаун. – После разговора с Дором я боялась рассказывать... но я подумала... подумала, что Громовержец имеет и нужду, и право знать – ради всех дозорных.
Громовержец выпрямился и серьезно сказал:
– Спасибо тебе, Фаун. Ты поступила правильно. Если почувствуешь... какие-то изменения, сразу скажи мне или Хохарии, ладно?
Фаун горячо закивала.
– А что мы теперь будем делать?
– То, что нам всегда приходится делать, крестьяночка, – вздохнул Громовержец. – Будем ждать.
13
К тому времени, когда Даг проснулся, уже давно наступила темнота; он натянул сапоги, не зашнуровывая, и поковылял к отхожему месту. Ночной воздух был неподвижен и влажен, но двое дозорных на посту поддерживали огонь, и костер озарял деревья веселым оранжевым светом. Один из дозорных помахал Дагу, и Даг так же безмолвно ответил на приветствие. Все кругом выглядело обманчиво мирным, как будто бодрствующие Стражи Озера просто охраняли покой спящих товарищей.
Облегчившись, Даг подумал о том, чтобы еще поспать, потому что пронизывающая его до мозга костей усталость никуда не делась. На болоте царили тишина – обычно в этот час ночь была бы полна кваканья лягушек, голосов насекомых и птичьих криков – и странное отсутствие запахов. Туманный воздух должен был бы пахнуть обычной болотной жизнью или смердеть смертью... что ж, разложение, конечно, наступит – через неделю, через месяц или будущей весной, и это, как ни отвратительна окажется вонь, станет первым признаком возвращения жизни, обновления опустошенной земли – гниль обладает собственным вполне живым Даром.
Даг обвел взглядом рощу; костер светил между деревьев, как фонарь. Даг вспомнил свое первое появление здесь – неужели это было только накануне? Если полночь миновала – Даг посмотрел на звезды, чтобы определить время, – можно было бы сказать, что прошло два дня, хотя это ничего особенно не меняло. Задумчиво нахмурив брови, Даг старательно отсчитал две сотни шагов от рощи и уселся на пень, вытянув ноющие ноги. Раз он раньше приоткрывал свой Дар на таком расстоянии, не приведя в действие западню, наверное, можно сделать это снова.
Впервые за много часов приподняв завесу с Дара, Даг даже зашипел от неожиданности. Мари назвала состояние его Дара онемением, но это никак не соответствовало той пульсирующей боли, которую он испытал. Обычно Даг обращал на свой Дар так же мало внимания, как и на тело – они смыкались без всяких усилий. Теперь же, собравшись обследовать пленников Злого, Дар которых все еще оставался скованным, Дар обнаружил, что его внутренние чувства обращены исключительно на него самого.
Дар его правой руки все еще сохранял тепло – последние следы целительного подкрепления, которое Даг то ли вырвал, то ли получил в подарок от подмастерья Хохарии. Со временем это подкрепление медленно растворится, теряя качества Дара донора и обретая свойства собственного Дара исцеленного – примерно так же, как пища постепенно входит в состав тела. Последние следы этого исчезнут окончательно через несколько недель. Что же касается Дара левой руки...
В настоящий момент призрачная рука отсутствовала. Дар руки был испещрен дюжиной темных пятен, черных провалов, похожих на дырки, прожженные в ткани разлетевшимися искрами. Еще несколько таких же повреждений нашлись на шее и левом боку. Их окружали серые кольца – узкие полосы омертвления. Это не было просто исчезающим следом хватки Злого, какая пришлась на долю Утау, хотя эхо таких ран Даг ощущал тоже. Пятна были, как понял Даг, клочьями Дара Злого, которые он вырвал в той отчаянной ночной схватке. Ничего подобного Даг раньше никогда не видел, но сразу же опознал. Их совершенное соответствие друг другу казалось странно знакомым.
С другой стороны, он никогда раньше не встречал никого достаточно безумного, чтобы попытаться вырвать Дар Злого. Может быть, он получил объяснение того, почему такой способ не рекомендуется? Увечье или выздоровление тела вело к повреждению или исцелению Дара; лишение Дара или длительное соприкосновение с омертвением убивали тело. Так какое воздействие оказывает на его тело это загадочное заражение? Ничего хорошего, решил Даг. Руководствуясь такой картой, он мог отследить глубинные источники боли в теле, порожденные повреждениями Дара, хоть они и не слишком отличались от его общего болезненного состояния. Боль обычно говорит о причиненном вреде. Так какого рода был этот вред?
Что происходит? То ли медленное поглощение этой пульсирующей серости Даром Дата, то ли... то ли распространение омертвения? Даг сглотнул и прислушался к себе, но не смог обнаружить различимых перемен.
«Этого и следовало ожидать» – Даг почти услышал голос Фаун. Что сообразительная крестьянская девушка сказала бы по поводу случившегося с ним? Каковы возможные последствия?
Ну что же... Его Дар может медленно исцелить себя, как это происходит с любой раной. Однако возможно, что Дар окажется не способен себе помочь, пока не устранены источники омертвения, так же как плоть не может начать заживать, пока из раны не извлечена стрела. Иногда, хоть и редко, в теле остается острие, которое невозможно извлечь; такая рана закрывается, но бывает, что снова воспаляется. Или... может быть, омертвение распространяется быстрее, чем Дар восстанавливает себя? В таком случае...
«В таком случае я вижу перед собой смертельную рану». Смертность вливается медленно, как загустевший на холоде мед, но неотвратимо, как время.
«Ох нет, Искорка, мы же так недолго были вместе...»
Неожиданное озарение заставило Дага попробовать ухватить призрачной рукой источник скверны, вырвать его и отбросить подальше... только возможно ли разорвать собственный Дар? Однако странная сила не откликнулась на зов Дага. Тогда он стал растирать правой рукой левый бок, приказав Дару руки проникнуть внутрь, но это оказалось так же невозможно, как добиться, чтобы плоть проникла сквозь плоть. Попытка только привела к тому, что левый бок свела судорога.
Перед внутренним взором Дага предстала еще более ужасающая картина. Как говорили, частицы первого Злого разлетелись по всему миру и заразили его. Что, если каждый из попавших в него фрагментов обладает такой же способностью?
«Не могу ли я превратиться в Злого? Или стать кормушкой для зародышей?»
Даг опустил голову на колени и вцепился рукой в волосы, тяжело дыша открытым ртом.
«Ох, отсутствующие боги, неужели вы ненавидите меня настолько сильно?»
Он может породить дюжину Злых... или нет, самый сильный, несомненно, поборет и съест остальных и останется единственным победителем... кого? Как только юный Злой пожрет весь Дар и всю жизнь тела, в котором живет, он предположительно должен умереть... если только не найдет способ вырваться на свободу.
Даг в панике хватал ртом воздух, но через некоторое время сглотнул и выпрямился.
«Почему бы не вернуться к идее смертельной раны?»
Что, если он носит в себе не семя, из которого может вырасти Злой, а каплю крови твари, несущую ядовитый Дар, но неспособную к независимому существованию? Даг осторожно снова направил свои чувства внутрь – и правда, он не ощутил той ауры рождающейся личности, которая окружает даже самого маленького, еще неподвижного Злого. Отрава, конечно, есть. Но он может жить... и быть счастливым с этим...
Даг просидел несколько минут в безмолвной темноте, борясь с ознобом, потом снова заглянул в себя. Никаких перемен. Похоже, он все-таки не рассыплется немедленно в серую пыль. Что ж, это означает, что утром он обречен снова взвалить на себя всю ответственность. Значит... У него ведь было какое-то основание для того, чтобы прийти сюда. Что же это было?
Даг сделал глубокий вдох и очень осторожно стал расширять зону восприятия своего Дара. Окружающая скверна покусывала его, но на это можно было не обращать внимания. Даг нашел засохшие деревья рощи, глиняных людей в их сырых колыбелях в низине, дозорных, несущих ночную вахту. Он обогнул пленников, Дар которых оставался скованным, едва коснувшись их своими чувствами. Раньше он обнаруживал поток Дара, устремлявшийся в земле к питомнику глиняных людей и питающий их. Сохраняется ли он?
Нет. Такое благо, по крайней мере, гибель Злого принесла.
Только... так ли? Глиняные люди все еще были живы, хоть и перестали расти. Значит, к ним все еще течет Дар, хоть и медленно. Единственным его источником могли быть пленники, к которым теперь добавились и недавно захваченные дозорные. Даг сомневался, что их изможденные тела способны достаточно быстро воспроизводить Дар, чтобы его хватило надолго. Чем же все кончится, если эти проклятые оковы не удастся взломать?
Самые слабые из пленников умрут первыми; нагрузка на остающихся в живых возрастет, и они тоже, как подозревал Даг, долго не продержатся. Смерть забьет фонтаном: последний Страж Озера умрет очень быстро. Будет ли это концом: проблема разрешит сама себя и исчезнет? Или существуют другие элементы, скрытые от глаз, но продолжающие действовать под прикрытием скованного Дара?
Никто не мог этого выяснить, не прикоснувшись своим Даром к оковам. Никто не мог, похоже, прикоснуться к оковам, не сделавшись тут же пленником. Безвыходная ситуация.
«У меня болит голова. Мой Дар пострадал».
Однако сейчас ничего ужасного не происходит. Даг ухватился за эту мысль, как будто она сулила надежду. Может быть, утро принесет новые знания или даже новых знатоков, которые справятся с делом лучше, чем потрепанный старый дозорный, который ни в чем не может разобраться. Даг вздохнул, с трудом поднялся и поковылял обратно к своему одеялу.
Утро принесло с собой по большей части новые заботы. Вернувшиеся разведчики доложили о том, чего Даг и ожидал: всюду царил хаос, бывшие рабы разбежались, мало что осталось от наскоро сооруженных защитных укреплений, – однако появились и обнадеживающие признаки того, что люди начали приходить в себя, узнав об уничтожении Злого. К середине дня около двух дюжин жителей Боунмарша осторожно приблизились к своему селению. Даг послал дозорных помогать им в самых неотложных делах – опознании и похоронах погибших, в числе которых была и та женщина, Дар которой сковал Злой, и поисках припасов, которые еще годились и могли быть перевезены в другие лагеря Рейнтри: Стражам Озера предстояло принять около двух тысяч оставшихся бездомными беженцев, и их ждала нелегкая зима. Даг порадовался, узнав, что жертв в Боунмарше было сравнительно немного; однако никто еще не знал, как обстояли дела в городке, который Злой захватил первым.
Трое из жителей Боунмарша согласились остаться и помогать в уходе за мастерами, чей Дар оставался скованным, и их неудачливыми спасителями. Вернувшиеся беглецы сообщили Дагу имена пленников Злого и рассказали истории их жизни; впрочем, Даг сомневался, что это может чем-то помочь. Так или иначе, он отослал выживших в сопровождении дозорных в ближайший лагерь Стражей Озера, передав с ними настоятельную просьбу прислать в Боунмарш любых целителей или других знатоков Дара, кто оказался бы не занят и смог бы помочь разгадать смертоносную загадку. Даг, правда, не ожидал от этого особой пользы: каждый целитель в Рейнтри наверняка был по уши занят лечением своих соплеменников.
Немного больше надежд он возлагал на отряд из двадцати пяти дозорных, которых отправил в лагерь Хикори с сообщением о надвигающихся трудностях: их соседи зимой будут нуждаться в припасах и всяческой помощи; кроме того, Даг послал Хохарии отчаянную просьбу прибыть самой или прислать другого не менее умелого целителя. С собой в Боунмарше он оставил тех дозорных, кто больше всего смыслил в медицине, главным образом женщин-ветеранов – матерей и бабушек, которые умели ухаживать за беспомощными детьми, неспособными ни говорить, ни есть без посторонней помощи: по крайней мере, раз младенцев они выхаживали, можно было надеяться, что сумеют позаботиться и о взрослых.
Вот чего Даг не ожидал – это что они возьмутся заботиться и о нем.
– Даг, – сказала Мари со своей обычной прямотой, – мешки у тебя под глазами такие черные, что ты похож на какого-то распроклятого енота. Кто-нибудь тебя осматривал?
Даг подумывал о том, чтобы потихоньку увести кого-нибудь из смыслящих в полевой медицине дозорных подальше от рощи и попросить себя осмотреть. Мари, мрачно подумал он теперь, не только самая опытная по этой части, но и немедленно выудит все сведения у того, с кем Даг стал бы советоваться. Так что можно не тратить силы понапрасну.
– Пойдем, – вздохнул он, и Мари кивнула хоть и сурово, но удовлетворенно.
Даг отвел ее к тому же пню, на котором сидел прошлой ночью, и осторожно открыл свой Дар. Это длилось всего минуты две, но все равно дело кончилось тем, что он уткнулся головой в колени.
«Все еще больно».
Мари с шипением медленно втянула воздух сквозь стиснутые зубы, и это было не менее пугающе, чем если бы она выругалась.
– Ну, выглядит это не слишком хорошо, – сказала она таким тоном, что сразу было ясно: она недоговаривает. – Что это за черная сыпь?
– Какое-то заражение Дара. Я его заполучил, когда... – Даг хотел сказать: «когда попробовал вырвать Дар Злого», но передумал и договорил: – Когда пытался отвлечь Злого от Утау, он взялся за меня. Ко мне пристали его частицы. Они меня жгли, и избавиться от них я не смог. Тогда я закрыл Дар и отключился.
– Уж это точно. Я-то думала, что у тебя просто разорван Дар... Ха! Только послушайте меня – «просто разорван Дар» – как это случилось с Утау. Оно все еще... болит? Выглядит все так, что болеть должно.
– Угу. – Дат обратил свои чувства на собственный Дар, закрыв на мгновение глаза, чтобы сосредоточиться. Два серых пятна на левой руке, которые накануне были отдельными, теперь слились.
«Мой Дар несет потери». Мари нерешительно спросила:
– Ты хочешь, чтобы я попробовала что-то сделать? Как ты думаешь, что тут может помочь – если я поделюсь своим Даром или если просто подтолкну твой?
– Не уверен. Я совсем не хотел бы, чтобы эта гадость пристала и к тебе. Подозреваю, что она... – «Смертельна», – подумал Дат, но вслух сказал: – Очень вредна. Лучше подождать. Я же ведь не валюсь с ног.
– Но и джигу не пляшешь тоже. Это совсем не похоже на случай Утау – у него Дар поранен и болит, но совершенно ясно, что со временем придет в норму. А у тебя... нет, я тут не разберусь. Тебе нужен настоящий мастер-целитель.
– Вот и я так подумал. Надеюсь, целитель скоро появится... А тем временем я, похоже, ходить все-таки могу. – «Хоть и не плясать джигу». – Если ты воздержишься от того, – поколебавшись, добавил Даг, – чтобы сплетничать о случившемся со мной в лагере, я буду тебе признателен.
– Случись такое с любым дозорным, – фыркнула Мари, – разве ты тут же не зачислил бы его в больные?
– Командир обладает некоторыми привилегиями, – невесело сказал Даг. – Ты же знаешь это по себе – сама командуешь отрядом.
– Ах вот как? Это что же – привилегия делать глупости? Странно, не припоминаю такого за собой.
– Послушай, если тут появится кто-нибудь, кто сможет распутать этот клубок, можешь не сомневаться: и часу не пройдет, как я уже буду скакать на восток. – Только ведь не удастся ускакать от того, что у тебя внутри, верно? – Понятия не имею, смогут ли ребята из Рейнтри прислать кого-нибудь и когда это могло бы случиться, но думаю, что самое скорое, когда мы можем ждать помощь из дому, – это через шесть дней. – Даг Досмотрел на небо; воздух стал душным и жарким, предсказывая, что к вечеру может разразиться гроза.
Мари бросила взгляд в сторону рощи и тихо сказала:
– Думаешь, эти бедняги продержатся шесть дней?
Даг тяжело вздохнул и поднялся на ноги.
– Не знаю, Мари. А вот что нужно сделать – это соорудить над ними что-то вроде навеса. Ночью будет дождь, тебе не кажется?
– Похоже, – согласилась Мари.
Они молча вернулись в рощу мертвых деревьев.
Даг не знал, говорила ли Мари о нем, и если говорила, то что именно, но тем вечером очень многие сочли своим долгом посоветовать ему прилечь. Он охотно послушался, хотя, ничего не делая и только сидя, скрестив ноги, на своем одеяле и глядя на неподвижные тела пленников Злого, почувствовал, что начинает их ненавидеть. Не будь возни с ними, он мог бы сегодня вместе с остальным отрядом отправиться домой и через три дня прижать к себе Фаун и не отпускать даже для того, чтобы сделать вдох. Усталость, которую принес этот поход, не шла ни в какое сравнение с теперешним удушающим отвращением к собственной беспомощности. Спал Дат плохо.
К концу следующего дня двое из пленников – самые старшие – оказались не в силах глотать, а еще один начал задыхаться. Карро, приятельница Мари из отряда Обайо, положила его голову себе на колени, а Даг, опустившись на землю рядом, напряженно следил за его судорожными вдохами. Такое дыхание умирающего обычно служило сигналом к обряду разделения. Но действительно ли этот человек умирал? И что стало причиной его немощи? Редкие волосы мастера были седыми, но назвать его стариком было бы нельзя; до того, как на него свалилось несчастье, он оставался, на взгляд Дага, крепким, жилистым и подвижным. Имя его, которого Дагу вовсе не хотелось знать, было Артин; вернувшиеся соседи говорили о нем как о прекрасном кузнеце и оружейнике. Коснувшись мозолистой руки Артина, Даг догадался о целой жизни, посвященной совершенствованию своих знаний и умений.
Мари обтерла влажной тряпицей лицо и волосы лежавшей рядом женщины, которую она уже несколько минут безуспешно пыталась напоить; женщина вырывалась и давилась.
– Если в такую жару нам не удастся вливать в них воду, Даг, они нипочем не продержатся еще пять дней.
Карро кивнула на человека, которого поддерживала.
– Этот проживет еще меньше.
– Вижу, – пробормотал Даг.
Саун обеспокоенно сновал вокруг. Даг предполагал, что юноша попросится в тот отряд, что должен был отправиться в Рейнтри для помощи беженцам, и действительно, Саун отклонил предложение вернуться в лагерь Хикори; однако молодой воин явно очень серьезно смотрел на свое назначение в помощь Дагу и пожелал остаться с теми, кто ухаживал за жертвами Злого. Ночевал он в обезлюдевшем теперь лагере к востоку от оскверненного селения, но днем вел себя, как левый локоть Дага. Это было бы очень хорошо, если бы только из-за всех свалившихся на них неприятностей Саун не напоминал блоху на сковородке.
Вот и теперь он обратился к Дагу:
– Нужно же что-нибудь делать! Даг, ты говоришь, что эти мастера все еще питают своим Даром глиняных людей; если это так, не стоит ли освободить их от этой тяжести?
– Обайо и Грифф говорят, что они пытались, – терпеливо объяснил юноше Даг. – Результаты, как я понял, были очень нехорошими.
– Но никто же не умер! Может быть, это как хирургия Хохарии: больно, но исцеляет.
Доводы Сауна были вескими, и возможность действовать привлекала Дага гораздо больше, чем перспектива просто сидеть и смотреть, как люди страдают и умирают.
«Мой эскадрон...» Даг не мог вспомнить, когда он стал смотреть на этих мастеров из Рейнтри как на почетных членов его отряда, но так оно и было. Трое бесчувственных дозорных пока еще были наименее истощенными, но Даг не сомневался, что долго такое положение не продлится.
– Признаю, – медленно проговорил Даг, – я хотел бы сам увидеть, что случится, если уничтожить глиняных людей. – Хотя какие важные изменения он может заметить, не пользуясь Даром, оставалось мучительным вопросом... – Пожалуй, прикончи одного. И тогда посмотрим...
Саун быстро закивал и отправился за своим мечом. Это был тот самый клинок, из-за которого Саун так пострадал в ночной схватке под Глассфорджем; Даг мужественно воздерживался от замечаний о том, что и в этом походе меч оставался мертвым грузом. Однако для того, чтобы разделаться с глиняными людьми в их влажных колыбелях, меч годился не меньше, чем копье, и уж определенно лучше, чем нож.
Вскинув меч на плечо, Саун решительно направился через рощу к болотистой низине; под его сапогами хлюпала грязь, которую породил ночной дождь. Саун замедлил шаги, стараясь найти более сухие места между кочками пожухшей травы и с любопытством и отвращением глядя на ямы в болотистой почве и их обитателей.
Полусформировавшиеся твари выглядели отвратительно: они уже утратили сходство с животными, но были в равной мере далеки от обретения предназначенной им гротескной человеческой формы. Невинные, но обреченные... Даг нахмурил брови. Если... если их превращение будет каким-то образом завершено, теперь, когда Злой мертв, будут ли они обнаруживать рабскую преданность питающим их своим Даром Стражам Озера?
Такая мысль встревожила Дага – как будто его мозг и так уже не был полон тревожных мыслей! Эта встревожила тем более, что .была очень соблазнительной. Могучие полулюди – слуги могли бы быть использованы для очень многих отчаянно необходимых дел. Может быть, лорды-волшебники прошлого создавали себе подобных помощников? Злые, похоже, вылуплялись, уже обладая соответствующим знанием, знанием, не пользоваться которым они не могли; это означало, что такое умение было заложено в них в древности; впрочем, глиняные рабы могли оставаться в живых при условии постоянного подкрепления Даром что делало их смертельно дорогостоящими.
Даг был только рад выбросить эти размышления из головы, когда его окликнул Саун:
– С какого начать? С самого крупного?
Мари, с сомнением глядя на женщину, за которой ухаживала, буркнула:
– Лучше с самого мелкого.
– Не думаю, что это имеет значение, – откликнулся Даг. – Выбери любого.
Саун сделал шаг по направлению к ближайшей яме, ухватил меч обеими руками, прищурился и нанес удар. Из ямы донесся визг и плеск, вокруг разлетелись брызги. Саун скривился, попятился и поспешно нанес новый удар.
– Что это было? – спросила Мари.
– Бобер, я думаю, иди лесной сурок. – Саун отскочил от ямы, казалось, его вот-вот вырвет; судорожные движения в болотной колыбели затихли.
От происходящего в низине внимание Дага отвлек крик Карро. Пленники – все Стражи Озера, Дар которых был скован Злым, – начали метаться на своих подстилках и стонать, как раненые животные, словно испытывая мучительную боль. Двое присматривавших за ними дозорных в панике бросились к своим подопечным. Судороги, скрутившие Стражей Озера, походили на эпилептический припадок, так что Даг начал отчаянно озираться в поисках чего-нибудь, что можно было бы сунуть между зубов страдальцев, но ничего, кроме крюка на левой руке или собственных пальцев, ему на глаза не попалось. Неудачная идея...
Артин, дыхание которого и раньше было неровным, стал задыхаться. Карро откинула одеяло и прижалась ухом к груди мастера.
– Даг, плохо дело...
– Хватит, Саун, – поспешно бросил Даг через плечо, опускаясь на землю рядом с Артином. Губы кузнеца приобрели оттенок свинца, веки вздрагивали.
– У него что-то с сердцем, – пробормотала Карро. —. Трепыхается, как крылышки куропатки.
«В тот момент, когда лучник выпускает стрелу в летящую птицу, – докончил Даг ее невысказанную мысль. – Сердце старика отказывает. Проклятие!»
Саун бежал прочь от болотистой низины; Даг перевел взгляд с его покрытых грязью сапог на внезапно побледневшее лицо. Губы юноши дрогнули, но не издали ни звука. Впрочем, Дагу не были нужны слова для того, чтобы понять чувства Сауна – сердце парня словно провалилось куда-то под грузом вины и страха.
«Не по силам тебе такая тяжесть, мой мальчик».
Однако кто-то должен взять ее на себя.
«Ох, только не сегодня...» ,
Может быть, помощь близка, нужно только сохранить мастеров живыми до ее прибытия. Любым способом. Дагу почему-то вспомнилось, как он очертя голову кинулся в пещеру Злого у Глассфорджа.
«Любым способом, который подействует, старый дозорный».