Призрак Адора Шервуд Том

Нешуточно разозлил меня кривоногий наш гость. Я повернулся и зашагал по жёлтой крашеной лестнице наверх. Ступени жалобно закричали под шагами нервными и тяжёлыми.

– Я выколочу трубки, Томас! – добрым, приветливым голосом прокричал вслед мне старик.

Он хорошо понимал, что через минуту мне станет стыдно за неуместную грубость, и я отправлюсь искать пути к извинению, и этой вот теплотой в голосе сообщал мне, что не нужно никаких извинений, что в сердце его нет обиды. А я, точно, уже досадовал на себя, припоминая, как вот так же напрасно наорал на бедного Оллиройса при абордаже у Чагоса, и как непросто было придумать потом тот вечер на вершине скалы, приведший нас к примирению. К тому подлинному примирению, что не на словах, а в душе. И я точно знал, что сейчас поднимется наверх, неся выколоченные трубочки, Нох, и я немедленно попрошу у него прощения.

(Настойчиво мелькало тогда в мыслях моих это слово – “прощение”. Но я и помыслить не мог, что через миг оно обернётся прощанием . Навис рок над нами и соткал уже паутину непредвиденных, страшных событий.)

Наверху, у раскрытого окна стоял Тай. Он был у нас, в наших комнатах! Тай ладонью слегка постукивал по подоконнику. Лицо его было невозмутимо, но тот, кто хоть немного его знал, увидев это постукивание, сказал бы, что Тай просто выведен из себя.

– Ронин! – коротко выкрикнул он, увидев меня, и указал вслед уходящему Легату.

– Как ты здесь оказался? – изумлённо спросил я его.

Он помолчал, соображая, что означает моя вопросительная интонация, потом показал рукой.

– По крышам – и через окно?

Он кивнул. Поднялись по лестнице Готлиб и Нох, и наш странный японец, с выражением крайней брезгливости на лице, сообщил и для них:

– Ронин!

В течение нескольких минут Тай, с трудом подбирая непривычные, неродные ему английские и китайские слова, а также с помощью жестов рассказывал нам, что так его возмутило. Мы уяснили себе, что “ронин” – это самурай, потерявший своего господина.

Всю жизнь самурай служит господину, не имея ни дома, ни жены, ни детей. Он занимается лишь войной и подготовкой к войне. Он должен уметь растворяться в воздухе, проходить сквозь стены, взлетать выше деревьев – для того лишь, чтобы убить любого человека в любую минуту – если на то будет воля господина. А если господин умрёт – то самурай, чтобы не стать “ронином”, должен совершить свой последний, самый тяжёлый, и страшный, и немыслимый подвиг: сделать “сепуку”. То есть – взрезать собственный живот своим самурайским мечом – “катаной”. Тот, кто не сделал этого, смалодушничал, скрылся, остался жить – тот достоин самого низкого презрения. Омерзительней для самурая не может быть ничего.

Мы переглянулись: “ничего себе правило!”, но Тай продолжал о чём-то настойчиво говорить. Я замер, вытянув шею. Краем глаза заметил рядом в точно такой же позе Готлиба, – словно гончего пса, сделавшего “стойку” перед добычей. Тай говорил о светловолосом подростке пятнадцати лет, в ошейнике раба, гуляющем в сопровождении хозяина по ближайшему перекрёстку. Хозяин держал в руках конец длинной цепочки, прикованной вторым концом к ошейнику. Собственность, сохранность которой гарантирует Легион.

– Алле хагель!

Мы слетели вниз по застонавшим ступеням и бросились за нашим японцем к перекрёстку.

На перекрёстке было небольшое “вольное место”. Питейное заведение, из дверей которого доносились звон кружек и хохот, напротив – ряд торговых прилавков. Прилавки защищены от палящего солнца сплошным длинным навесом. А вот площадка для хранения “имущества” тех, кто отправился выпить стаканчик-другой, крыши не имела. На площадке, открытые полуденным палящим лучам, стояли пять или шесть рабов. Стояли вытянувшись, словно солдаты в строю, потому что от железного обруча на шее каждого тянулись вверх, к бревенчатому помосту, длинные тонкие цепи. Там, на помосте, сидел, скрестив ноги и прикрыв бритую голову небольшим четырёхугольным зонтом, неподвижный монах. Из массивного круглого бока бревна торчали небольшие кривые крючки. И на эти крючки были нанизаны цепи. Мы только ещё подходили к площадке с ужасным “имуществом”, и я не совсем понимал, что здесь такое. Всё разъяснил опередивший нас рослый, в дорогом одеянии, пират. Сопровождаемый ещё одним монахом, он подошёл к площадке, ткнул пальцем в живот одного из рабов. Несчастный отшатнулся, и тотчас звякнула и дёрнула его голову вверх до предела натянутая цепь. Пират захохотал. Монах, стоявший рядом с ним, что-то крикнул тому, кто был наверху. Тот отставил свой зонт, наклонился и снял с одного из крюков кончик цепи. Бросил его вниз. Пират подхватил его на лету, намотал на кулак и быстро зашагал вдоль по улице. Раб, с явным трудом передвигающий затёкшие ноги, с поспешностью двинулся следом.

Вдруг Готлиб спокойным, но каким-то довольным и даже радостным голосом проговорил:

– Хитро придумано. Надел вверху цепь на крючок – и гуляй. И никаких замков не нужно. Здравствуй, Эдди.

Я всмотрелся, всё ещё не понимая, и увидел. Ближний к нам раб-подросток был Эдд. Он поднял на нас равнодушные, замутнённые болью глаза.

– Готлиб! – я скрипнул зубами. – Принеси воды.

Он кивнул, бросился к дверям питейного заведения, а я подошёл, взял с двух сторон Эдда за плечи и, задрав голову вверх, крикнул:

– Сними цепь, сторож!

Мне тут же ответили. Но не сверху, с помоста. А возник вдруг рядом спокойный и грустный монах. Он сказал:

– Невозможно снять цепь, добрые люди. Это не ваше имущество.

– Мы знаем. Его увезли с целью получить выкуп. Мы сейчас же заплатим. Любую сумму. Снимите цепь. Или хотя бы ослабьте.

– Нельзя без хозяина.

– Так разыщи, приведи!

– Нельзя. Хозяин сам придёт, когда пожелает.

– Приведи! – я с тихим бешенством впился взглядом в его зрачки.

Так взглянул, что монаха даже качнуло. Но тут уже стало не до него. Прибежал Готлиб, принёс кружку с водой. Поднёс её Эдду ко рту. Бедный Малыш судорожно сделал глоток, но больше пролил: подтянутый кверху ошейник мешал двигать челюстью.

– Готлиб! – сказал я торопливо. – Мы когда бочонок сделали, ты инструменты сунул в карман. Напильник с собой?

Он сунул руку в карман, вытащил и протянул мне напильник. Придерживая металлический обруч левой рукой, я принялся точить соединявшую его края клёпку. Вдруг цепкие пальцы легли мне на локоть. Я повернул голову к монаху и тихо сказал:

– Убери руки. Не видишь – работаю!

И тут же забыл про него, потому что Малыш вдруг прохрипел:

– То-ом?..

– Молчи, Эдди. Не шевели головой. Потерпи ещё полминутки.

Клёпку я спилил, оставалось лишь развести концы ошейника.

– Томас! – тревожно выкрикнул Нох.

Одновременно с ним вскрикнул Готлиб. Я обернулся. Двое, в одинаковой тёмной одежде. В руках – то ли даги, то ли кинжалы. Длинные, острые. Готлиб, стремительно оборачивающийся к ним лицом, показал мне спину. Рубаха рассечена – на шее и между лопаток. Кровь торопливо выбирается из разреза. Тут же в поле взгляда попался монах.

– Эти люди берут не своё! – выкрикнул он, указующе вытянув палец.

– Стойте! – крикнул я что есть силы. – Я Томас Локк Лей! Сообщите Августу! Живо!

Но они, вскинув клинки над плечами, бросились к нам.

Такого я ещё не видел. Прыгнул навстречу к ним Тай, дёрнулся, уходя от ударов, подпрыгнул, как чёртик на ниточке. Нападавшие отлетели назад. Оба упали.

– Обойдёмся без крови! – вновь крикнул я. – Августу передайте!

(А сам расцепил-таки края ошейника.) Подскочил Нох, вылил полкружки воды Эдду на голову, остаток дал выпить.

– Давай, Эдди, давай, – приговаривал он, – приходи-ка в себя, бежать, видно, придётся…

А двое вскочили и, оценив противника, пошли на Тая с двух сторон. Он же не повернул к ним головы – ни влево, ни вправо. Смотрел прямо перед собой. Сдёрнул с шеи ягаровое ожерелье. Нападавшие прыгнули. Со звоном встретились их клинки в том точно месте, где за секунду до этого стоял маленький безоружный японец. А ещё через секунду Тай подходил уже к нам, протягивая мне и Готлибу острые даги-кинжалы. Их владельцы лежали, скорчившись, на земле.

И вдруг – как прорвало. Крики, команды. Соткались, словно из воздуха, человек пять или шесть. Двое – со шпагами. Вот это скверно. Перебросив клинок в левую руку, я схватил свисающую, с распиленным ошейником, цепь, дёрнул её, как будто кнутом взмахнул. Пошла, шелестя, волна по цепи и, добежав до крюка, сняла нанизанное на него звёнышко. Цепь пала вниз. Тай мгновенно выхватил её у меня из руки и, раскрутив над собой до гудящего свиста, прыгнул вперёд. Вернулся к нам без цепи, но со шпагой. Бровь и плечо – рассечены. А там, за его спиной, лежат ещё двое.

Готлиб, я, Тай и Малыш – медленно пятились, отходя к стене крайнего дома. Нох бросился в сторону и смешался с толпой набежавших зевак. Молодец. Снял с нас половину заботы.

В груди кольнуло нехорошо: примчались ещё полдесятка легионеров. Но нападать не решались. Просто держали нас, выстроившись в полукольцо. Я снова крикнул:

– Властелину известно! Я Томас Локк Лей!

– Всем известно .

Он сразу показался мне зловещим, этот раздавшийся голос. Ещё и потому, что нападавшие вдруг расступились и встали поодаль. Посверкивая обнажённым клинком катаны, ко мне приближался Легат. Вот так же в лицо мне сверкали бликами солнца с отточенных лезвий пираты на галеоне.

– Щенок-самозванец.

Я поудобней перехватил рукоять непривычного, чужого клинка. Почудилось, что где-то недалеко, в сухом и тёмном подвале, среди остального оружия, тревожно, томительно шевельнулась Крыса.

– Ронин, – раздался вдруг негромкий, со странным произношением, голос.

Тай. Вышел вперёд. Ужас лёг на щёки Легата. Он задрожал.

– Ронин.

Лицо Тая выражало презрение. Тяжкий, мучительный стыд проявился на лице нападавшего, оно покрылось вдруг искорками пота. Он отошёл, почти отскочил, упал на колено, закрыл лицо руками.

– Ронин.

Вдруг Легат медленно, задумчиво поднял лицо, и теперь на нём было странное выражение неземного покоя. Снова взгляд – взгляд. Тай почему-то кивнул. Легат, не вставая с колен, распустил пояс, положил перед собой небольшой блестящий кинжал, – Тай снова кивнул. Вокруг все молчали. Легат медленно стал наматывать на лезвие острого самурайского меча свой белый шёлковый пояс. Обмотал треть клинка, посредине. Обнажил мускулистый, плоский, жёлтый живот. Взял клинок, сцепив руки на шёлке. Белый недомотанный лоскут, свисая с клинка, длинной лентой так и остался лежать на плоских нагретых камнях. Потом Легат взглянул в небо. И вдруг – вонзил остриё в свой живот! Слева, наискосок. Мгновенно и страшно побледнел. На лбу его обильно выступил пот. А он, до предела расширив глаза, руками со вздувшимися венами повёл катаной поперёк живота. Клинок, рассекая плоть, выдавливался из тела наружу, и сквозь хлынувшую кровь было видно, как, цепляясь за его кованую, с полировкой, поверхность, вытягиваются вслед, наружу, желтоватые жировые прослойки. Белый шёлк стал рубиново-красным. Из раскрытого рта показался язык, и Легат с хрустом прокусил его насквозь.

Тай шагнул, поднял с земли короткий кинжал. Придержал левой рукой дрожащий, испачканный слюной и кровью подбородок, взглянул Легату в глаза и коротким толчком погрузил кинжал в его шею. Легат тихо лёг.

– Й-ах-ха-а! – завизжал вдруг кто-то из его легионеров.

(Вот это очень важно. Если упустишь секундочку, ту, что держит общее напряжение на самом пике заоблачной невидимой высоты, секундочку, что переносит это напряжение через какую-то высшую точку, не позволяя ему переплавиться в действие, как найдётся крикун, конечно, безмозглый и, как правило, трус, и оборвёт эту секундочку. И долго потом придётся жалеть, что секундочкой этой распорядился не ты.)

– Й-ах-ха-а! – и бросил в Тая издали коротким ножом.

Наверное, можно было уже договориться , но теперь они, вскинутые увиденным, и этим вот криком, бросились все. Тай, легко увернувшись от брошенного ножа, взмахнул в воздухе кровавой катаной с порхающим на ней красно-белым вымпелом, ещё, ещё. Трое упали.

– Хватит трупов! – орал я на пределе голоса. – Августу сообщите! – а сам отбивал и наносил удары и очень старался не открывать прерывисто дышавшего за моей спиной Эдда.

– Том! Надо пробиться к воротам! – прокричал Готлиб.

Но в сторону ворот мы прошли десяток шагов, не больше. Прибежали новые, теперь их было человек тринадцать или пятнадцать. Мы прилипли спинами к стене, выставили редкие иглы клинков. Четверо. У Эдда в руке – предназначавшийся Таю короткий зазубренный нож. Нох, молодец, где-то спрятался, в бойню не влип.

Тай, выйдя чуть вперёд, очень медленно и аккуратно сматывал с катаны окровавленный, изрезанный шёлк. За поясом сзади у него был тот самый кинжал. Когда успел-то?

Ну вот, перевели дух. Ладно, не в первый раз приходится тереть спиною камень стены, есть опыт, есть.

– Готлиб, – сказал я негромко. – По-моему, всё. Другого выхода нет.

Он понимающе кивнул. Сказал Эдду:

– Выручай, сынок. Пока есть возможность. Мы подбросим тебя на стену, ты встань наверху, лицом к гавани. Замри. И разведи руки в стороны. И стой, сколько сможешь. Потом, потом узнаешь, зачем. Давай, пока нас Тай прикрывает…

Взяв Эдда за пояс и ноги, мы подбросили его вверх, и он вцепился в край стены, и я, подхватив Готлиба, приподнял его, и он вытолкнул мальчишку повыше. Охнув от боли в незаживших как следует ранах, я уронил Готлиба – но порядок, Эдд встал на стене и руки раскинул. Теперь всё зависит от того, какой сейчас марсовый на верхнем краешке Ямы…

Хорошие марсовые оказались на вахте. Смотрели в сторону Города, как было приказано, и подзорных труб ни на секунду от глаза не отнимали, по очереди передавая вахту друг другу. Попробуйте-ка так вот, целых восемь склянок, четыре часа!

Охранники Города бросились всё-таки, да к чёрту вас, эта работа нам хорошо знакома, лёгкой добычи не ждите, – а в воздухе вдруг с характерным, назойливым воем прогудело ядро и, врезавшись в кладку городской стены, с оглушительным грохотом лопнуло. И тут же, с двухсекундными паузами – ещё три. Молодец, ох, молодец Оллиройс. Вслепую, на ощупь, через скалу корабельного кладбища – положил ядра не на крыши домов, где люди, а в стену. Прокатилась по улицам паника, но не принесла нам облегчения: добавился к легионерам ещё десяток. Со всего Города они сбегаются, что ли? Но это даже и к лучшему. Когда слишком много бойцов – они только мешают друг другу.

Я вертел клинком. Работа знакома, жаль только, что не Крыса в руке… И вдруг дрогнули и рассеялись ряды нападавших. Огненным вихрем ворвались на улочку люди в красных рубахах. Разметали легионеров, дошли до нас, встали. Бариль с командой… Откуда? Откуда?!

– Ворота прошли легко, мистер Том, нас не ждали, – забасил боцман. – А вот обратно – пробиваться придётся. Вы целы?

– Мы – да, спасибо Таю… Ну, готовы?

Ох, нет. Навалились, да плотно так, мы едва успели друг к другу под левые руки пристроиться. Хорошо, что матросы красные рубахи надели, – отчётливо видно, где свои, где чужие.

И снова грохот ядер.

– Достаточно трупов! Пусть кто-нибудь Августу скажет!..

Проклятые ослы. Тупые, упрямые. Их уж больше десятка лежит, а всё лезут. Жирком заплыли при сытой-то жизни. А у нас каждый день – война. Мы привычны.

Вдруг откатились назад, далеко. Убрали, попрятали оружие. Что, ядра подействовали?

– Или непонятно просил человек, чтобы Августу передали? – послышался негромкий, размеренный голос.

Негромкий, но народ съёжился, затих. Некто, в грубой одежде, без возраста, среднего роста. На Клауса чем-то похож!

– Кто кровь первым пролил?

Готлиб шагнул, повернулся к нему взрезанной, в бурых потёках, спиной.

– Вот первая кровь.

– Это так, Властелин, – утвердительно проговорил кто-то из неприметных монахов.

– Значит, вину за убитых снимаю…

Снова серия ядер.

– Эдди! Довольно! Прыгай сюда! Бариль, поддержи его.

Эдд спрыгнул.

– Что же, этот вот крест – это знак? – озадаченно проговорил Август. – Человек в виде креста. Бьют пушечные ядра. С гавани. Но ни один корабль в гавани не стреляет!

– Именно так, Властелин, – подтвердил кто-то. – Ни одного дымка от пушечного выстрела!

– Что происходит?

– Я Томас Локк Лей. Это бьёт мой “Дукат”. Он в гавани, только… Невидим.

– Невидим ?!

– Да, а человек с руками, раскинутыми крестом – это сигнал. Всё просто.

Август взялся рукой за подбородок.

– Да, слыхал. Захватил кто-то с Дикого Поля тот самый “Дукат”. Потом донесли мне, что там был англичанин Томас Локк Лей. Уничтожил империю Джованьолли. Освободил рабов. Вернул корабль. А при погоне – стал вдруг невидим. Невероятно. Невозможно поверить! Но – очевидно.

– Да секрет, в общем, прост, – сказал я.

Запросто сказал, как при обычной беседе. Стоя в крови, среди трупов, тяжёлого дыхания, напряжённых рук с точёным железом. Улыбнулся.

– Вот, кстати, о секрете. (Август отпустил подбородок.) Томас Локк здесь. Об этом говорит череда событий. И посылочка мне от него. С секретом. Я не смог разгадать. А ты, юноша, называющий себя его именем, сможешь?

– Наверное, Август. Уж если кто-то сумел закрыть, то он же и открыть сможет. Скажи, чтобы принесли бочонок.

Властелин недоверчиво посмотрел, кивнул куда-то вбок. Монах побежал. Мои люди, успокаиваясь, прикрыли железо полами рубах.

– Если ты – Томас Локк, обещаю защиту и покровительство. А из-за чего бойня?

– Мой! Мой раб! – захрипел вывернувшийся вдруг из-за спин легионеров человек в пиратском одеянии, дорогом и безвкусном. На одном глазу его чернела косая полоса повязки. – Я хозяин мальчишки! Они хотели отнять!

– Это так?

– Это так, – подтвердил нелгущий монах.

– Нет! Это не так! Я хотел и готов был выкупить его. И сказал об этом монаху! Мой денежный мешок здесь, в подвале! Но прежде всего я должен был снять с него ошейник. Мальчишка был подвешен, как окорок в коптильне, и очень страдал. Это понятно?

– Это понятно. Зачем кровь пролили?

– Похоже, Легат сошёл с ума, – поспешно проговорил кто-то из монахов. – Он сам себя зарезал. При всех.

– Вот уж чего не предполагал…

А в это время Бариль, придвинувшись ко мне, задавленным шёпотом прогудел:

– Так что, мистер Том, здесь, кажется, всё в порядке. Можно нам отлучиться? Дельце у нас есть.

Я кивнул. Команда в шёлковых красных рубахах проворно и слаженно потекла к воротам. Август движением руки рассеял своих. Я, Эдд, Готлиб и Тай прошли к прилавку с фруктами, сели на скамьи и бочонки. Рядом сел Август, ещё кто-то. Сидели, молчали. Смотрели, как охранники Города уносили с собой ещё тёплые трупы.

– Сколько ты хочешь за мальчика? – спросил, не оборачиваясь, Август у хозяина Эдда.

Пират вытаращил единственный глаз, выпуклый, в красных прожилках. Вместо второго глаза на его чёрной повязке был вышит белый череп с костями.

– Турок обещал сто тысяч пиастров!

– Сто тысяч, – проговорил задумчиво Август. – Это круто. Пузо не лопнет?

– Чего это лопнет-то, если дают? И за второго обещано столько же. Может, они драгоценные, близнецы-то. Может, они королевские дети!

Прибежал ещё монах, принёс наш мешок с золотом и оружие. Трепетной рукой я схватил было Крысу, но тут же равнодушно отложил в сторону – медленно, напоказ.

– Это тот человек, кто записался как Томас Локк Лей, – сообщил, взглянув мне в лицо, монах.

Август кивнул, а я, наклонившись, развязал мешок и высыпал содержимое прямо на землю. Монеты, камни, золотые изделия. Из того, пиратского сундука, с кладом.

– На сколько здесь? – спросил Август монаха.

Тот стал считать монеты и оценивать вещи.

– Я знаю! – завопил вдруг пират. – Эту добычу я знаю! Мы же с Джеком Лукавым взяли тот клад и поделили! Это его доля, она была на новом его корабле, на “Дукате”!.. То есть на вашем корабле, – осторожно поправился он, встретив мой взгляд.

– На восемьдесят две тысячи пиастров, – сообщил нелгущий монах.

– Добавь из моих восемнадцать, – сказал Август. – И отдай этому, пусть будет доволен. Всё. Ребёнок теперь не его.

– Спасибо, – порывисто вздохнул я. – Верну завтра утром.

– Нет. Подарок.

– Принять не могу…

– Эти уж мне англичане! Как с вами сложно! Что ни англичанин – то просто король шведский! Ну, прими, как плату за беспокойство!

– И так не могу. В беспокойстве сам виноват. Надо было отдать деньги, потом уж клёпку пилить…

– Принёс! – выпалил подбежавший легионер.

В руках у него был мой бочонок. Я протянул руку, взял.

– Всё просто. В-в-вот… так! – и я разъял его на две половинки.

Глаза хозяина Города горели неподдельным огнём восхищения. Он вертел бочонок в руках, всматривался в устройство.

– Собственно, я и делал-то его для того, чтобы встретиться с тобой и просить помочь мне с мальчишкой…

– Властелин! – перебил меня подбежавший монах. – За стенами люди в красных рубахах рассеяли рынок. Они вырезали целый торговый ряд, человек тридцать!

Я вскочил, глянул тревожно. Август встал, протянул мне руку.

– Томас Локк Лей! Здесь ты всегда найдёшь приют и защиту. Без денег. Монахи запомнят тебя. Жаль, что в Диком Поле – не мои законы. Там справляйся уж сам.

Я пожал ему руку, сказал:

– Завтра я попрошу у тебя приюта для другого человека. На время. Это женщина.

– До свидания, Томас.

– До свидания, Август.

И мы поспешили к воротам.