Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы Валентинов Андрей

Вначале Ростиславу показалось, что в сейфе пусто. Но, присмотревшись, он увидел нечто плоское, похожее на небольшую книгу. Он кивнул. Степа нетерпеливо сунул руку, затем выпрямился и разочарованно выдохнул:

– Тю, деревяшки! Ну, чердынь-калуга, обдурили!

Находку положили на стол. Свет упал на сложенные в стопку деревянные таблички. Арцеулов всмотрелся:

– Буквы… Здесь что-то написано!

Деревянная поверхность покрывали ряды странных, ни на что не похожих знаков. Их было много, они теснились по всей поверхности, обрываясь у краев. Табличек оказалось четыре, одна из них – самая маленькая – расколота на три части.

– Наука! – снисходительно молвил Степа. – Это для Тэда. Артефакт…

Арцеулов тоже был несколько разочарован. Впрочем, смысл находки ясен: надпись надо прочесть. «Воспользуйся тайной – или храни ее для того, кто сделает это вместо тебя»…

– А вот еще! – Степа вновь заглянул в сейф. – Каменюка какая-то…

На его ладони лежал плоский круглый камень, чуть оббитый с боков.

– Драгоценный? – тон Косухина был настолько искренен, что Ростиславу вновь стало весело. Камень казался самым обычным – серым, с полированной поверхностью. Арцеулов осторожно провел ладонью – рука почувствовала холод. Гладкая поверхность начала темнеть…

Ростислав отдернул руку – ладонь занемела.

– Степан! Вы слышите меня?

Косухин, все еще изучавший пустой сейф, вздохнул и повернулся.

– Нам пора уходить. Здесь опасно оставаться…

– Ага, точно, – скривился Степа. – До утра вернуться надо, а то комиссар измену припишет… Ладно, забирай эту ерунду. Как раз для Тэда…

Арцеулов аккуратно сложил таблички. Рука взялась за странный камень, и тут он вспомнил. «Одному не унести, половину спасет спасший тебя»…

– Степан, возьмите, камень!

Решение пришло внезапно. Конечно, надписи на табличках – это важно, но в камне было что-то особенное.

– На память? – удивился Степа. – Эх, ежели б сапфир был!

Ростислав усмехнулся. Камень Спасения был надежно зашит в подкладке френча.

– Косухин! Этот камень – не простой, понимаете? Его нужно сохранить. Даже если меня убьют…

– Типун тебе! – Степа фыркнул. – Можешь не уговаривать – надо, так возьму.

Он аккуратно спрятал камень в полевую сумку.

– Храните его у себя. Ежели что, передайте своему приятелю – Лунину, если не ошибаюсь. У меня есть его адрес.

– Ага, Колька Лунин… Он сейчас комиссар в Стальной дивизии. Ладно, понял. Камень тебе когда отдать?

Арцеулов задумался. Проклятая война! Между ними вновь будет линия фронта!..

– Храните его у себя – скажем, год. Если я не появлюсь – перешлите камень Валюженичу. Только расскажите ему все…

– Ясно! – кивнул Косухин. – Ежели со мною чего – камень перешлют Кольке Лунину. Я напишу ему – он тебе отдаст. Только не говори, что ты беляк, он вашего брата на дых не переносит…

Они вышли на крыльцо, и Арцеулов с удовольствием вдохнул свежий ночной воздух. Степа нетерпеливо переминался с ноги на ногу:

– Ну, пора мне… Здорово, что увиделись! А то поехали со мной, чердынь-калуга! У меня заместитель тоже из ваших, из офицеров, но такой дурень! Послужишь с полгода, потом получишь полк, а то и дивизию…

Арцеулов невольно засмеялся. Степино предложение не обидело – скорее, привело в хорошее настроение:

– Нет, Степан. Присягу один раз дают… Это вы бы подумали! Служить этим Венцлавам…

Косухин зло дернул головой:

– Я, беляк, служу трудовому народу! И с Венцлавом разберусь – дай срок! А не я – так другие!.. Ладно, видать, не столкуемся…

Арцеулов не стал спорить. Что толку?

– Вот чего, Ростислав, – Косухин заговорил тихо, не поднимая глаз. – Если ты такой несознательный… Поезжай в Париж, найди генерала Богораза, он тебя сведет с вашим главным – князем Александром. Они «Мономахом» занимаются, ты им нужен будешь. Только сейчас уезжай. Учти, Крым возьмем – пленных не будет!..

– Понял, – в эту секунду Косухин показался ему совсем взрослым, куда старше его самого. – Спасибо, Степан. Только я не уеду. Выживу – останусь в России, найду вас… Обещайте, что без меня вы ничего не будете делать. И никому не говорите о Шекар-Гомпе! Вдвоем нам будет легче. Хорошо?

Степа секунду помолчал, затем кивнул и пожал Ростиславу руку. На этот раз его ладонь была холодна, как лед.

– Бывай, интеллигент!.. Хоть в бой не суйся, чердынь-калуга. Эх, чему вас учили, образованных?..

Он махнул рукой и, не оглядываясь, шагнул в темноту. Через минуту послышалось лошадиное ржание и удаляющийся топот копыт…

Все кончилось. Краснопузый Степа уехал командовать своим 256-м полком, и Ростислав вновь остался один.

Таблички, аккуратно завернутые в сменную гимнастерку, были уложены в вещевой мешок. Бомбы Арцеулов прицепил к поясу – на всякий случай. Оставалось взглянуть на карту и ехать.

Ростислав пустил коня шагом и закурил, перебирая в памяти события этой ночи. С табличками он решил не медлить, сразу же снять копии, а заодно показать Андреичу. Правда, об этом думалось как-то вскользь. Арцеулов никак не мог забыть Степу. С красным командиром что-то не так.

…Ростислав многое понял из недоговоренного. Степану велели молчать – похоже, все им виденное считалось у красных высшей государственной тайной. «Они же все знали!» Сам Арцеулов не сомневался в этом ни секунды. Бедняга Косухин! Умный же парень, но повелся на своей мировой революции и бесплатной вобле!

Что ж, так даже лучше. Пусть они оставят красного командира в покое. Он найдет Степу, а там уж Бог рассудит… Бывший марковец и фанатик-краснопузый вместе, пожалуй, могут стоить роты…

Меланхоличный жеребец равнодушно перебирал ногами. Мерная езда убаюкивала. Арцеулов встряхнул головой: не хватало еще заснуть прямо в седле! И тут же понял, что рано успокоился. Вокруг все спокойно, даже дальняя канонада стихла, лунный свет заливал степь, но что-то изменилось. Вначале Ростислав решил, что задремал и сбился с дороги. Он поглядел на звезды, достал карту…

Земля стала неровной. Луна освещала резкие стрелки оврагов, взгорбившиеся холмы, полоску леса у самого горизонта. Арцеулов чертыхнулся. Заблудиться на ровном месте, с картой, компасом, при безоблачном звездном небе! Но ведь тут и заблудиться-то негде…

…По телу пробежала дрожь, кровь застучало в висках, а где-то под сердцем словно открылась смертельная пустота. Ростислав еще раз оглянулся и, не выдержав, соскочил с коня. Повеяло холодом. Черная птица пронеслась над головой и пропала в лунном свете. Заржал конь, будто чуя беду…

Правильнее всего вскочить в седло и мчаться без оглядки. Но куда? Карта была уже развернута, он щелкнул зажигалкой и стал лихорадочно рассматривать мелькавшие перед глазами топографические значки. Нет, ничего понять нельзя! Конь вновь заржал, рванулся и попытался стать на дыбы. В глазах животного плавал ужас, удила покрылись пеной.

«Волки?» – мысль была нелепой. Волков в Таврии почти что не осталось, тем более летом они не нападают на людей…

Ростислав поспешил снять с седла вещевой мешок. Серый ударил копытами в землю, отбежал в сторону, но тут же вернулся, словно прося защиты…

За спиною был склон кургана. Позиция никудышая, но все же получше, чем в чистом поле. Карабин, две ручные бомбы и наган… Вполне хватит, чтобы подороже продать жизнь.

Но врагов не было. Конь немного успокоился и теперь покорно стоял рядом. Арцеулов внимательно осматривал белесую степь. Вновь вспомнился вчерашний сон… Но вот что-то изменилось. Издалека, от ровной полоски леса, накатывалось странное белесое облако. Туман, совершенно невозможный в такую сухую ночь, надвигался с огромной скоростью, словно белые волны хлора, которые пускали германцы в далеком 15-м…

Уходить было некуда. Правда, туман опасен лишь сыростью, но за белесой дымкой могли скрываться враги. Он даже не успеет перезарядить карабин…

Луна начала меркнуть. Белые клочья быстро заволакивали небосвод. Похолодало, но в воздухе по-прежнему не было влаги, лишь откуда-то еле заметно донесся запах гнили. Туман не казался густым – сквозь пелену тускло проглядывал контур лунного диска, можно было разглядеть склон кургана и степь на сотню метров кругом. Ростислав решил подождать. Если это всего-навсего нежданный туман, он скоро рассеется, можно будет поискать дорогу… И тут по спине вновь пробежали мурашки. Сквозь пелену промелькнула тень…

Пришел страх. Хотелось щелкнуть затвором и посылать в белесое облако пулю за пулей – просто так, чтобы не чувствовать собственного бессилия. Минуты текли за минутами, и вот появился еще один силуэт, затем третий, четвертый…

Не волки, не собаки, не люди… Они бежали вдоль кургана, по огромному кругу, скрываясь в тумане и вновь возникая из него. Бежали как-то очень странно…

На минуту темные силуэты исчезли. Ростислав подумал, что неизвестные отправились своей дорогой, но тут луна на миг выглянула из тумана, и он понял, что ошибся. Ровная цепь выстроилась вокруг кургана.

Туман вновь надвинулся. Конь заржал, ударил копытами, помчался вперед – и снова вернулся. Уже не ржание – крик… Арцеулов вгляделся в белую пелену и понял, что надо отступать. Курган был за спиной. Ростислав закинул за спину карабин, подхватил вещевой мешок и стал быстро подниматься.

С вершины было видно лучше. Туман вновь ненадолго поредел, лунный свет упал на застывшую в молчании степь…

Они не ушли, напротив – подступили ближе. И вновь побежали – не по кругу, по странной кривой, постепенно приближаясь к подножию кургана. Что-то знакомое вдруг вспомнилось Ростиславу. Он не видел такого, но читал: так бежали бесы в дантовском аду…

Теперь сквозь неистовое ржание коня до Арцеулова доносился иной звук – низкий и тихий вой. Запах гнили усилился, а холод начинал пробирать до костей.

Ростислав вскинул карабин, но сдержался. Слишком странными были те, что окружили курган: длиннорукие, горбатые, почти без шеи. И бежали как-то непонятно – медленно, зависая в воздухе…

Не люди…

Вой стал громче. Черные фигуры задвигались быстрее, цепочка стала смыкаться…

Конь не выдержал – встал на дыбы, тяжело ударил копытами в землю, рванулся вперед – прямо на бегущие тени. Арцеулов затаил дыхание. Серый несся как стрела, но внезапно, не доскакав нескольких шагов до мерно бежавших тварей, неистово заржал и отпрыгнул в сторону. Те, казалось, не обратили ни малейшего внимания, продолжая свой бесконечный бег. Конь секунду постоял и вновь бросился вперед, напролом. Тени были уже рядом, и тут жеребец прыгнул, надеясь перелететь через строй врагов. Тщетно – копыта бессильно ударили по воздуху, со всех сторон к жеребцу потянулись руки – нет, не руки – мохнатые когтистые лапы. Вновь послышалось ржание, но уже полное боли и отчаяния. Арцеулов видел, как от бегущей шеренги отделилось несколько тварей. Ржание перешло в тоскливый, почти человеческий крик и оборвалось. Остальные продолжали свой бег, подбираясь все ближе к подножию кургана.

Арцеулов вскинул карабин. Выстрел прозвучал неожиданно громко. Ответом был дружный вой. Твари ускорили бег. Сквозь туман Ростислав уже мог разглядеть обращенные к небу глаза, горевшие желтым огнем. На миг вновь выглянула луна, и он увидел их – лохматых, с узловатыми кривыми ногами, с узкими волчьими мордами. Тоскливый вой не умолкал, становясь все громче. Ростислав вновь выстрелил. Одна из фигур упала, но тут же вскочила и побежала дальше. Круг почти сомкнулся, теперь твари бежали тесно, касаясь друг друга…

Ростислав рванул с пояса гранату и застыл. Откуда-то донесся вой – но не тоскливый, а грозный, полный силы и вызова. На миг твари стихли, а затем завыли сами, но уже вразнобой… Что-то приближалось из тумана. Арцеулов понял: серые твари – лишь загонщики. Главный охотник еще в пути.

И тут Ростислав увидел… Огромное, бесформенное, черное, похожее на ползущую по земле тучу, оно, казалось, плыло над травой, кутаясь во тьму, еще более беспросветную, чем ночь. Но мерный топот свидетельствовал, что враг ступал по земле, сотрясая все вокруг. Волосы на голове зашевелились. Арцеулов не боялся Венцлава и его псов, испытывая лишь омерзение к нелюдям. Даже эти волкоголовые страшили только численностью – сто на одного. С гранатами он взялся бы справиться с дюжиной – и не дрогнул. Но то, что мерно шагало сквозь туман, не имело ничего общего с миром людей…

Проклятые твари уже крутились возле самого подножия, взвизгивая и сверкая желтыми глазами. Но Арцеулов не смотрел на них – он ждал, всматриваясь в темноту. Черное пятно, скрывавшее того, кто пришел за ним, приближалось с каждой секундой. Задрожала земля, твари истошно завыли. Ростислав понял – боя не будет. Его сомнут, раздавят, разотрут в кровавое месиво. Старик предупреждал: «Вокруг – смерть… подарок выручит и защитит…» Да, смерть была рядом. Арцеулов бросил бесполезный карабин. Напрасно Степан поил его водой на Белой и спасал среди руин Александровска! Как говорят господа матросы, амба…

Он вновь вспомнил о «подарке». Рука сама собой полезла в полевую сумку, но Арцеулов так и не решился достать рожок. Это казалось смешным: древняя, наивная магия – и то, что двигалось к нему…

Внезапно бесконечный бег вокруг кургана прекратился. Твари замерли. Черное пятно тьмы стало редеть, сквозь него обозначились смутные, колышущиеся контуры. Холодным огнем загорелось огромное белое око. Но, странное дело, почудилось, оно не испускает свет – напротив, втягивает, оставляя лишь беспросветную тьму…

Твари у подножия кургана разбегались, освобождая широкий проход. Загонщики выполнили свою работу, настал час охотника.

«Вокруг – смерть… подарок выручит и защитит». Арцеулов вновь расстегнул сумку и нащупал рог. Терять было нечего. Может, и не плохо, что последним звуком, который ему придется услышать, будет зов рога Гэсэра…

Заметили! Громкий испуганный визг – серые твари вопили, указывая на него когтистыми лапами, отбегали назад, оглядывались на надвигающуюся смерть, словно прося поспешить. Вновь блеснула надежда. Выходит, и на эту мразь есть управа! Ростислав приложил эвэр-бурэ к губам и резко затрубил. Наступила тишина. Враги замерли, но вот где-то совсем ровно и чисто пропела боевая труба…

Послышался свист и резкий конский топот. Белое око погасло, клочья тьмы сгустились; засуетились, испуганно перекликаясь, косматые твари. Вновь пропела труба. Стена тумана поредела, с запада налетел сильный теплый ветер, разгоняя белую мглу. Ярко вспыхнул диск луны – серебристый свет упал на неподвижно застывшую сухую траву вокруг кургана. Страшные загонщики исчезли, пропав в редеющей туманной мгле.

Топот усилился, вновь раздался дружный, с переливами свист, а затем чей-то сильный хрипловатый голос прокричал:

– Гей, хлопцы! А ну робы грязь!

Из-за кургана вылетели всадники. Их было шестеро – крепких хлопцев в смушковых шапках и богатых кафтанах. Под луной сверкали вынутые из ножен сабли, породистые кони приплясывали и нетерпеливо ржали.

«Махновцы», – пронеслось в голове, но страха не было. В эту минуту Арцеулов был рад и махновцам.

Трое всадников повернули коней и бросились прямо на отступающую стену тумана. Ростислав видел, как тает белая пелена, как распадается на части страшный черный силуэт, исчезая без следа…

Трое других остановились у подножия кургана. Арцеулов медленно подобрал карабин и начал спускаться.

Двое всадников были молоды. Из-под смушковых шапок улыбались безусые лица, кафтаны были расстегнуты, лунный свет падал на дорогую сбрую. Третий, в котором Арцеулов сразу же угадал командира, был явно постарше. Длинные усы побило проседью, из под шапки свисал седой чуб. Одет всадник был просто, куда беднее, чем его хлопцы, но из-за туго затянутого кушака золотой отделкой сверкали старинные пистоли, а на рукояти кривой турецкой сабли тускло поблескивали самоцветы.

– Здоров будь, хлопче! – в хриплом, низким слышалась легкая насмешка. – Ще живый?

– Здравствуйте…

Знакомый малороссийский говор… Значит, все-таки махновцы или какой-нибудь из бесчисленных повстанческих отрядов, бродивших по таврийской степи.

Ростислав поднял глаза и увидел, что туман исчез. Ночная степь дышала покоем, словно все случившееся просто пригрезилось.

– Панэ бунчужный! – трое всадников возвращались, пересмеиваясь и поигрывая саблями. – Чисто! Накажешь наздогнаты?

– Досыть з ных! – тот, кого назвали бунчужным, бросил саблю в ножны и ловко соскочил с седла. – Бильш нэ сунуться!

Он был невысок ростом, пониже Ростислава, но широк в плечах и костист. Чувствовались долгие годы, проведенные в седле, среди битв и походов.

– Подполковник Ростислав Арцеулов! – рука привычно взлетела к козырьку. – Благодарю вас, господа! Выручили.

Хлопцы недоуменно переглянулись. Ростислав не понял, что их так удивило – не появление же врангелевского офицера возле линии фронта!

– То пан нэ простый жолнеж? – бунчужный виновато покачал головой. – А я його мосць хлопцем назвав! То пан полковник такый молодый…

– Помилуйте, что за счеты! – Арцеулов даже рукой махнул. – Вы меня от смерти спасли…

– То нэ смэрть… – бунчужный оглянулся. – То нэ смэрть, панэ Ростиславэ. То мара. Воны вжэ сами мэртви – погынули в давни викы. Тилькы в таку нич воны сылу мають… Ну що, хлопцы, перепочинэмо?

Всадники соскочили с коней и окружили Арцеулова. Он заметил, с каким интересом они разглядывают его форму и оружие. Ему самому стало любопытно: повстанцы (если его спасители, конечно, из их числа) были обмундированы крайне живописно. На ум тут же пришла известная картина Репина из Русского музея. Впрочем, он слыхал, что махновцы и прочие «батьки» любили щеголять в давних запорожских нарядах.

– З якой армии, панэ? – поинтересовался один из хлопцев с серьгой в левом ухе и большим шрамом через все лицо. – Чи нэ поляк?

– Почему поляк? – поразился Ростислав. – Русский я, из армии барона Врангеля.

Ответом было удивленное перешептывание. Бунчужный покачал головой:

– Нэ дывуйтэся, хлопци! Пан Ростислав и сам здывувася. Кого тилькы вночи не зустринэш!.. А ну, краще зложить багаття. Пересыдымо до ранку – и гайда…

Арцеулов не понял, что означает «багаття», но тут же сообразил – хлопцы принялись собирать сухую траву и какой-то деревянный хлам, валявшийся на кургане. Вскоре вспыхнул огонь, и тьма отступила. Ростислав машинально отметил еще одну странность – один из хлопцев разжигал костер не спичками и не зажигалкой, а непонятным приспособлением, высекавшим искры.

«Наверно, огниво, – Арцеулов лишь покачал головой. – Ну надо же!..»

Впрочем, разруха, охватившая бывшую империю, приучила и не к такому.

– Сидайтэ, панэ Ростиславэ, – пригласил бунчужный. – Посыдымо, люлькы попалымо.

Арцеулов опять не понял, но все стало ясно, когда тесно сгрудившиеся у костра хлопцы достали большие, украшенные резьбой трубки и стали неторопливо набивать их из вышитых кисетов.

– Папиросы, господа! – Арцеулов поспешил достать пачку «Дюшеса». Ответом были удивленные взгляды. Ростислав пожал плечами и щелкнул зажигалкой. Хлопцы переглянулись, руки несмело потянулись к пачке. Лишь бунчужный, усмехаясь, поблагодарил, но закурил все-таки свою «люльку».

– Хытро, – заметил один из хлопцев, дымя «Дюшесом». – Нэ бачив такого. Хиба що з Нимеччины прывэзлы…

Арцеулов уже не удивлялся. В самом деле, в ночной таврийской степи можно встретить кого угодно. Даже тех, кто никогда не курил папирос.

– Що ж вы нас, панэ, так пизно покликали? – поинтересовался бунчужный, затягиваясь «люлькой». – Чи сами думалы нежить розигнаты, як Козьмодемьян?

– Растерялся, – честно признался Арцеулов. – Да и не верил как-то, что рог поможет…

– То риг знатный, – старшой внимательно оглядел подарок Джора и вернул Ростиславу. – Сыла в нему велика – з морського дна пидняты можэ. В тэбэ песыголовци мэртво вчепилися. Самого позвалы!..

«Самый» – то, что надвигалось, окутанное тьмой. Даже у горящего костра старый воин не решался произнести его имени. По телу Арцеулова пробежала запоздалая дрожь.

– Тилькы здаеться мени, помылылыся воны, – продолжал бунчужный. – Не вас йим було потрибно. Того, що вони шукали, в вас нэмае…

Вначале Арцеулов не понял, а затем вспомнил. Камень! Он отдал камень Степану! А что если Косухина тоже перехватили в пути? А ведь у краснопузого нет с собою подарка Джора!

– Мы… Мы с другом были в Безбаховке, – нерешительно начал он. – Там…

– Знаю, хлопче, – кивнул бунчужный, похоже, забыв на время о том, что к Ростиславу надлежало обращаться «пан». – Велыка за вамы сыла, якщо старый граф передав вам цэ… А за свого товариша не бийся, йим його не взяты. Пэкэльный вогонь на ньому…

И вновь Арцеулов ничего не понял. «Пэкэльный», вероятно, означало «адский». Конечно, он под горячую руку именовал краснопузых «антихристами», но не в буквальном же смысле!

– То що ж, панэ бунчужный, того хлопця й дидько не визьмэ? – удивился один из парней.

– Дидько – не в ночи його спомынаты – не скажу, – с достоинством ответил старшой. – А оця нежить не визьмэ. Я ж кажу – пэкэльный вогонь. Хто його бачив, того воны бояться…

Адский огонь? Откуда? Но Ростислав вспомнил – Морадабад, грязный, в лохмотьях жрец страшной богини Кали. Он тоже испугался Степана! Красный отсвет «Головы Слона»!..

– Його що, нияка смэрть не визьмэ? – продолжал допытываться любопытный хлопец. Бунчужный помолчал, выбил пепел из трубки и наставительно произнес:

– Не лизь куды не треба! Не твоя цэ справа. Смерть йому будэ вид людськои рукы або вид того, кого вночи называты не можна. Тому пэкло – дим ридный…

В «пэкло» Арцеулов после нескольких лет Германской и Смуты не очень верил. Ад он увидел на земле. Но, похоже, излучение Красного Рубина и в самом деле отпугивало нежить. Что ж, значит краснопузому хоть в чем-то повезло.

– Годи про цэ! – подытожил старшой. – Пану Ростиславу нэ варто слухаты ци дурни балачкы. Краще, Тымко, заспивай нам. Воно й вэсэлишэ будэ – швидше нич скинчиться…

Тымко – вероятно, Тимофей – согласно кивнул и спустился вниз, к лошадям. Через минуту он вернулся, неся странный инструмент, чем-то напоминающий лютню.

– Позвольте, господа! – заинтересовался Ростислав. – Это, по-моему, бандура?

– Ни, панэ, – усмехнулся Тымко. – Бандуру я й нэ бачыв. Це – кобыз турецький. У Трабзони узяв…

Арцеулов удивился, как мог попасть молодой хлопец в Трабзон, но память подсказала: в 1916-м Кавказский фронт занял Восточную Анатолию. Вероятно, Тымко воевал в войсках Николая Николаевича Юденича…

– Так, добрэ було в Трабзони! – кивнул другой хлопец, чуть постарше. – Повни «чайкы» здобычи набралы! Лэдь не потоплы!

Ростислав еще раз пожалел, что не знает малороссийского наречия. Может быть, «чайками» называют десантные корабли Черноморского флота…

– Грай, Тымко! Вин добрэ грае, – обернулся бунчужный к Арцеулову. – Пан зацный и мосцный звык до иншои музыкы, але хай послуха й нашу…

– С удовольствием, – Ростислав поудобнее пристроился у костра, сообразив, что «кобыз» и малороссийская «кобза» наверняка похожи. Он много читал об украинской экзотике – слепых кобзарях – но никогда их не слышал. Правда, Тымко ничуть не походил на несчастных «старцев», скитавшихся от села к селу. Молодой парень с красивым смуглым лицом, с крепкими руками, привыкшими скорее к сабле, а не к беззащитным струнам…

Пальцы легли на деку. Наступило молчание, но вот тишину нарушил первый звук. Казалось, зашумело море. Пальцы осторожно перебирали струны, и Арцеулову вдруг стало чудиться, что он слышит морской прибой, завывание ветра в корабельных снастях и видит низко сидящие в волнах черные лодки под белыми парусами. И тут он, наконец, вспомнил, что такое «чайки»… Музыка крепла. Казалось, волны вскипают и обрушиваются на тех, кто плывет на черных лодьях к далекому вражьему Трабзону…

И тут музыка стала другой – тихой, спокойной, словно ночной летний ветер. Тымко запел. Голос оказался неожиданно низкий, совсем не такой, каким он только что рассказывал о своем «кобызе». Вначале Ростислав плохо разбирал слова – малороссийское наречие с трудом давалось ему – но затем освоился и стал слушать внимательно.

Тымко пел о степи – о покрытом ковылем просторе, протянувшемся от Дуная до Кавказских гор вдоль Черного Змеиного моря. В степи шумел ковыль, гулял ветер, и мертвым бесконечным сном спали под высокими могилами забытые богатыри…

Голос певца внезапно стал резким и жестким. Смерть пришла с юга – от желтых перекопских песков. Быстрые, как смерч, всадники мчались от Змеиного моря, сжигая хаты и уводя уцелевших в далекий полон. Черные волны рассекали острые носы чужеземных галер, на которых стонали прикованные к веслам невольники. А с запада, от болот Полесья, надвигалась новая беда – пышноусые паны на кровных конях занимали город за городом. Черные вороны – латинские ксендзы – закрывали Божьи церкви, уничтожая дедовскую веру…

…И тут голос окреп. Не все погибли, не все покорились. Среди плавней великой реки, на маленьком острове, собрались последние рыцари этой земли. Без доспехов и пушек – с одними саблями выходили они на бой, защищая свой народ и свою веру. Один за другим гинули храбрецы, порубанные, застреленные, повешенные за ребро и посаженные на «пали». Но на смену приходили новые, и вот уже вырастала среди плавней рыцарская столица, где собиралось могучее войско, где рыцари держали совет и ковали оружие. И жили они там под Божьим законом, и была между ними великая правда, и великое равенство.

И вот объявился могучий вождь, новый Моисей, который вывел войско из плавней в широкую степь и воззвал к остатку народа, призывая восстать и окропить вражьей кровью поруганную землю. Засвистали сабли, загремели пушки – и покатились вражьи полчища за ковыльные степи, за полесские болота. Над освященной кровью землей засияло солнце великой свободы, и воздвигся на берегах могучей реки Новый Иерусалим – град Божий, сердце воскресшего народа…

Голос певца дрогнул. Затмилось солнце, надвинулись со всех сторон черные тучи. Умер великий вождь, у его гроба рассорились славные рыцари, и началась между ними рознь. Послали они за подмогой к вчерашним врагам, вновь полилась кровь – и гибель, руина, пришли на несчастную землю. Погас свет Иерусалима, и над страной был слышен свист сабель и вороний грай…

Музыка стала резкой, порывистой, голос посуровел, в нем загустела боль… Один из рыцарей-сподвижников ушедшего вождя тянулся к золотой булаве и позвал на подмогу лютых врагов из перекопских степей. А чтоб задобрить их, приказал отдать в рабство сотни христиан, надеясь купить этим победу и власть. Триста верных хлопцев погнали полон на юг, к Змеиному морю, но не дошел никто. Гнев Божий упал на тех, кто исполнял неправую волю. В степную землю ушли они, и навек легло проклятье над памятью трехсот, выполнивших приказ, но презревших народ и Бога…

Голос стал тих, пальцы едва касались струн, и над степью словно повеял тихий печальный ветер… Прошли века без славы и подвигов. Давно успокоились все – и правые, и неправые, но триста проклятых до сей поры не ведают прощения. Днем, когда светит над степью беспощадное солнце, они лежат под высокой травой, где застали их смерть и позор, но в лунные ночи их тени выходят под степной ветер, блуждая между высокими курганами. И думают они, что все же не вечно проклятие, что смилуется Господь над великими грешниками, если помогут они тем, кого застало лихо среди ночи. Вот и спешат они на помощь, разгоняя проклятую нежить, спасая души живых, чтобы простилось когда-нибудь им. Не всякий увидит скитальцев – лишь иногда в лунную ночь блеснет под луной булатный турецкий клинок, и ветер донесет еле слышное конское ржание…

…Тихо пели струны, перед глазами плыла ковыльная степь, из темной дали выезжали ряды молчаливых всадников в богатых кунтушах и смушковых шапках. Звенело золоченое оружие, негромко звучала печальная песня…

– …Ростислав! Славик!

Перед глазами блеснул яркий свет. Арцеулов удивленно привстал и поразился еще более. Солнце стояло уже высоко. Он лежал возле кургана, правая рука все еще сжимала монгольский рожок, а над ним склонились несколько взволнованных людей в привычной зеленой форме. Андреич – штабс-капитан Пташников – держал его левое запястье, считая пульс.

– Доброе утро!

Он явно сказал что-то не то, поскольку офицеры переглянулись, а Андреич возмущенно покачал головой:

– Ну, знаете, Славик!.. Доброе! Ищем вас уже полдня, а вы тут лежите – холодный, без пульса… Ничего себе доброе…

– То есть? – Арцеулов пружинисто вскочил. Чувствовал он себя превосходно, словно ночевал не в степи, а в гостиничном номере. – По-моему, я жив и даже здоров…

С ним не спорили, но посмотрели недоверчиво. Ростислав оглянулся. Его вещи – карабин, наган и даже бомбы – лежали тут же. Рядом валялся вещевой мешок – открытый, выпотрошенный. Деревянные таблички валялись на траве, разбросанные чьей-то недоброй рукой.

– Все, паника отменяется! – Андреич удовлетворенно вздохнул, доставая папиросы. – Представитель Ставки цел и невредим, срывание погон и отправка под трибунал откладывается до следующего раза… Славик, нельзя же так! Хоть бы предупредили!..

– Извините, Андреич! – Арцеулов почувствовал себя кругом виноватым. За него отвечали. За него просто по-человечески волновались…

– Таки съездили в Безбаховку! – улыбнулся, наконец, штабс-капитан. – Оттуда?

Пташников склонился над травой, рассматривая находку. Лицо внезапно стало внимательным и строгим.

– Боюсь, я вас разочарую, Ростислав. Это скорее всего подделка прошлого века. Тогда этим многие баловались… Впрочем… Если все же не подделка…

Он покачал головой и аккуратно сложил таблички, не забыв соединить воедино осколки той, что была разбита. В движениях бывшего приват-доцента чувствовался многолетний навык, привычка к возне со столь любимыми Валюженичем «артефактами».

– Простите, господа! – Арцеулов обернулся к офицерам. – Не представляю, как я заблудился. Заехал Бог весть куда…

И тут слова замерли на языке. Прямо перед ним белели хатки Малой Белозерки. Он не доехал до села всего лишь пары километров! Вокруг расстилалась знакомая степь. Ни оврагов, ни далекого леса не было и в помине…

– Мы вас долго искали, господин подполковник, – заметил один из офицеров. – Хорошо, что унтер сообразил – орла увидел.

– Орла? – Ростислав вспомнил крымский лес и своего крылатого проводника.

– Так точно, ваше благородие! – охотно отозвался пожилой унтер-офицер. – Так что гляжу – орел. А он птица умная, людей чует. Дивный орел, ваше благородие, я таких и не видал, даром что здешний…

– Ерунда, орнитологи разберутся! – махнул рукой Пташников. – Ладно, Ростислав, поехали, а то начальство уже третий час на стенку от волнения лезет: вдруг от Барона позвонят и вас потребуют…

Арцеулов стал быстро собираться. Деревянные таблички он вновь завернул в гимнастерку, тщательно спрятал эвэр-бурэ, на который по счастливой случайности никто не обратил внимания. Он спросил о своем коне, но серого в яблоках никто не видел. Впрочем, до позиций было рукой подать. Один из солдат уступил Ростиславу лошадь, и вскоре они уже въезжали в село.

– Андреич, вы сказали, что если это не подделка, то – что?

Пташников пожал плечами:

– Славик, за эти годы я изрядно одичал. Но могу ручаться, что эта письменность в научный оборот не вводилась – по крайней мере, до лета пятнадцатого, когда я ушел на фронт и стал изучать боевые наставления. Единственные аналогии – рунические надписи Уэльса и Бретани…

Арцеулов тут же вспомнил письмо Валюженича.

– Андреич, помогите разобраться! Вы же специалист!

Штабс-капитан засмеялся, но смех вышел горьким:

– Помилуйте, Ростислав! Боюсь, это уже не для меня. Вот роту в штыковую – это охотно… Впрочем, и это уже ненадолго. Как думаете, до зимы продержимся?

– Бог весть… – вздохнул Арцеулов. – Не хотелось бы под белыми мухами пропадать. Я уже пробовал – скверно.

– Не спорю, – Андреич невесело улыбнулся. – Впрочем, увидим. Так ли, этак – но занавес упадет скоро. Очень скоро!..