Вавилонские хроники Хаецкая Елена

– Прибери все, – буркнул я. – А мне включи телевизор. Найди какой-нибудь фильм с драками. Чтоб побольше крови.

На тридцать первом канале Мурзик обнаружил фильм «Безумный киллер-3». Я сказал Мурзику, чтоб оставил – мне, мол, это подходит. Правда, канал ханаанский, «Безумный киллер» шел на непонятном мне языке, но там, хвала богам, почти и не разговаривали.

* * *

…И сразу я увидел себя полуобнаженным, волосатым и таким мускулистым, что внизу живота все разом осело и сжалось. Мои руки были как ноги. Мое тело – сплошные мышцы и жилы, скрученные и надутые. Смуглую, почти бронзовую кожу пересекало множество шрамов, старых и недавних. Я стоял в густом лесу. Меня окружало буйство зелени, неистовство растительности. Самая почва под моими босыми ступнями источала животворящую силу, и такова была эта сила, что все вокруг было ею властно пронизано. Воздух был напоен мощью. Я был плоть от плоти этого молодого, яростного мира. И сам я был яростен и велик.

– Арргх! – закричал я и захохотал, гулко стуча себя в грудь. – Ххарр-ка! Аннья! Эк-эль-эль-эль…

Радостное клокотание вырывалось из моего горла. И природа внимала. И я знал, что повсюду растворено божество.

Люди – о, они где-то были тоже. Смутно я понимал, что и я – человек. Но я был настолько больше, настолько могущественнее и сильнее их, этих пастухов в козьих шкурах. Я ловил их скот. Я мог взять козу за задние ноги и голыми руками разорвать пополам. И время от времени так я и поступал.

Но потом я встретил… я встретил равного. Его звали… да, его звали Гильгамеш.

А я был Энкиду. Вот кто я был. Энкиду. Великий герой. Друг.

– Энки! Энлиль! Эль-эль-эль-эль!.. – клокотал я, лежа на диване в своей малогабаритной квартире.

Я ощущал невнятное присутствие Циры и Мурзика. Они были рядом. Я смущал их. От этого мне было еще радостнее. Я грозно рычал. Теперь мне было внятно каждое слово из тех, что я произносил в тот день, когда свалился почти без чувств от усталости и недосыпания и заговорил на непонятном языке. Это был мой язык. Это была речь Энкиду.

– Друг мой, нам было бы легче понять тебя, если бы ты говорил по-вавилонски, – мягко уговаривала меня Цира.

Ничтожная маленькая Цира. Я могу схватить ее за ноги, как козу, и разорвать пополам. И печень вывалится из ее бессильного тела, и я поймаю эту печень на лету зубами и начну жевать, и моя борода покраснеет от живой крови…

Я не желал слушаться уговоров Циры. Кто она такая, чтобы я говорил с ней на ее птичьем, свиристящем наречии? Я буду говорить языком мужчин! Я буду говорить языком богов! Я буду говорить тем языком, каким разговаривал с Гильгамешем!

– Гильгамеш, хаа… аан! Р-кка! л'гхнма! Эк-эль-эль-эль! Энки, Энки, Энки! А-а-а!..

Неожиданно оттуда – из жалкого земного бытия бедного ведущего специалиста – донесся еще один голос. Это не был голос бедной маленькой Циры. Это был голос мужчины. Голос Равного. Он пророкотал:

– Кхма-а! Эль-аанья! Энкиду, лгх-экнн! Ннамья!

Все мое существо радостно встрепенулось навстречу сородичу.

– Ннамья! – закричал я. – Эль-энки?

– Энкиду! – звал меня голос. – Ио-йо-кха, Энкиду!

– Кха-кхх! – ответил я.

– Ты возвращаешься в свое тело… медленно, медленно… – вклинилась Цира в беседу двух мужчин, двух могучих воинов.

– Заткнись, жалкая баба! – проорал я на ее наречии и снова перешел на свой родной язык.

Но Цира не унималась.

– Твое сознание опускается к твоему телу… к телу твоего нынешнего воплощения… оно входит в твое тело… по счету «гимл»… алеф… бейс… гимл!

Она хлопнула в ладоши, и я умер.

* * *

Я открыл глаза. Я плавал в собственном поту. Дернув ногой, я сбросил с себя одеяло.

Цира была очень бледна. Она вся тряслась, глядя на меня. Мурзик поднял одеяло и отложил его в сторону. Потом намочил полотенце и принялся обтирать меня, задрав на мне рубаху.

– Эль-эль-эль… – затрепетало у меня в горле.

– Нньямья, господин, – отозвался Мурзик. – Экхха?

– Хранн… – сказал я и стянул рубаху через голову. – Э кваа-ль кх-нн?

Мурзик кивнул.

– Нхнн-аа…

И вытащил из шкафа свежую рубашку.

Тут я вдруг понял, что происходит что-то не то. Впервые в жизни я видел Циру растерянной. Она ничего не делала, ничего не говорила. Она молча смотрела на нас с Мурзиком широко распахнутыми глазами.

– Ты что, Цирка? – спросил ее Мурзик почти весело.

– Мальчики… – пролепетала Цира. – Что это было?

– Да ты же сама отправила господина в прошлое. Ты же сулила ему, что быть, мол, ему великим героем? Вот он и оказался великим героем! Да я ль в том сомневался, подруга! Кем ему еще быть, господину-то моему, как не героем! Вон какой ладный молодец!

Я помог Мурзику натянуть на меня свежую рубашку. Встал, расправил плечи. Радость еще не вполне оставила меня.

Цира, побелев, как сметана, шагнула ко мне навстречу и вдруг преклонила колени.

– Ты чего? – смутился я. Радость в моей груди вдруг разом потухла.

– Господин Энкиду, – молвила Цира. – Я обрела тебя.

Я поднял ее и поцеловал.

– Что, теперь не будешь с Мурзиком трахаться?

– Как ты велишь… – прошептала Цира. – О, я сразу увидела, сразу… Но я не ожидала, что ты – Энкиду…

– Слышь, Цирка, – спросил Мурзик, бесцеремонно плюхаясь на мой диван, – а кто такой Энкиду? Ты б хоть пояснила, а то неловко как-то… Все про него речи, а я и не ведаю, об чем беседа…

Повернувшись к Мурзику, но не ускользая из моих объятий, Цира молвила торжественно:

– Энкиду был велик и дик, он скитался по лесам и дружен был с великими древними дикими животными. Но вот однажды он встретил женщину. То была блудница, а блудницы не ведают страха – все мужчины пред ними равны. И возлег он с нею и познал ее…

– Что? – переспросил Мурзик.

– Оттрахал, Мурзик, выеб он ее, – пояснил я моему рабу.

Цира покорно повторила:

– И выеб Энкиду блудницу и взял из ее рук молоко и хлеб. И стал Энкиду как все люди. И боялись Энкиду, ибо был он велик и страшен. Но вот повстречал он Гильгамеша, и оказались они равны друг другу. И побратались они, сделались как братья… Много подвигов совершили вместе, но потом, когда настал час умирать Гильгамешу, выступил перед богами Энкиду и принял на себя смерть, что назначалась побратиму…

На глазах у Мурзика выступили слезы. Настоящие слезы.

– Вот, значит, каков он был – Энкиду, – прошептал Мурзик. И тоже преклонил колени. – Энкидугга, кур-галль хкханн, эллилль-нна!

– Эллиль-нна мес-гахк, Мурзик! – милостиво молвил я и протянул ему руку. Мурзик поцеловал мне руку. Он глядел на меня с искренним обожанием.

И тут я вспомнил магнитофонную запись. Я расхохотался. Теперь для меня в этом не было загадки. Я поливал отборнейшей бранью всех и вся, вот что я говорил. Я был Энкиду в том сне. Смертельная усталость позволила снять все барьеры, что стояли между мной нынешним и великим героем Энкиду, которым тоже был я, только сотни поколений назад.

И…

Но почему Мурзик понимает мою речь? Откуда он знает этот язык?

Я обратил пламенный взор на коленопреклоненного Мурзика.

– Кханн, Мурзик! Элль-эоа?

Он пожал плечами.

– Аратт-хаа, господин.

Я повернулся к Цире.

– Цира, – сказал я. – Слушай… ты не могла бы поработать с Мурзиком?

– Только не сегодня, – сказала она. – Ты не рассердишься, если я попрошу у тебя отсрочки на несколько дней?

– Не рассержусь, – сказал я милостиво. И засмеялся. Мне нравилось быть милостивым.

Мурзик, помедлив, встал.

– Я провожу ее, – сказал он. – Вон, вся дрожит… Устала, бедняжка.

Я не возражал, и Мурзик увел Циру к ней домой.

* * *

Я забросил работу над диссертацией. Дела фирмы вдруг стали казаться неинтересными, а вся та возня, которую вечно поднимал Ицхак, – пресной и бессмысленной. Только одно еще и держало меня на работе – часы упоения на крыше обсерватории. Я стоял, овеваемый ветрами, жопа моя тонко вибрировала под датчиками, а я рычал вполголоса:

– Арргх! Эль-эль-эль-эль!

Ицхак ворчал, что я стал работать без души. Я огрызался:

– Тебя никогда не беспокоила моя душа, Изя! Тебя только жопа моя беспокоила!

Ицхак и сам выглядел не лучше. Плоскогрудая стерва все соки из него высосала. В конце концов, я решил, что моего шефа и одноклассника пора спасать. Решение пришло на третий день после того, как я обрел в себе Энкиду, вечером, когда Ицхак в очередной раз плакался мне на судьбу. Я не стал ничего говорить Ицхаку. Просто выслушал его, выпил с ним харранского коньяка и на прощание сжал ему руки. Ицхак ушел.

Мурзик, которого никто не спрашивал, заявил, закрывая за Ицхаком дверь:

– Не иначе, приворотила она его.

Вместо того, чтобы приструнить раба, я вступил с ним в диалог.

– Что ж, к Алкуине его посылать? Или впрямь в прошлую жизнь отправить?

Мурзик пожал плечами.

– Это уж как лучше, господин…

– Я с этой девкой разберусь! – вдруг вскипел я.

Мурзик не удивился. Только сказал тихо:

– Постарайтесь на части ее не порвать, господин. Времена ныне иные. По уголовной отвечать заставят… У нас на руднике был один. Знатного, кстати, рода. Проигрался, говорит, в кости, полез к соседке – телевизор у ней был новый, хороший. Вынести хотел и продать. А соседка возьми и войди неурочно! Он перепугался, стукнул ее чем-то. А она возьми и помри! Его почти сразу повязали, клеймо на лоб – и в рудник, до скончания жизни. Быстро помер, нежный был…

– Фу, – поморщился я. – Тебя, Мурзик, послушаешь – и вообще жить не хочется.

– Это я к тому, чтоб вы поосторожнее, господин, – невозмутимо ответствовал Мурзик. И ушел на кухню кормить кошку.

* * *

Плоскогрудую девицу я подстерег у нашего офиса. Она деловито шкандыбала куда-то, колотя в мостовую каблуками.

– Привет, – вывернул я из-за угла. И тут же взял ее под руку.

Она метнула на меня мрачный взгляд, но ничего не сказала. Продолжала топать.

– Торопишься, красавица? – спросил я.

– А ну, пусти! – резко сказала она и вывернулась. Каратистка, вспомнил я запоздало.

– Стой, ты! – рявкнул я. – Поговорить надо!

Она не отвечая, уходила прочь. Ее прямая спина была прямо-таки голый вызов. Достань, мол, если смеешь.

– Арргхх! – проснулся во мне Энкиду. Я облил ее бранью на божественном языке древнего героя. Она замедлила шаг. Обернулась.

– Что вы сказали?

– Кхх! Нхх! Аккх! – рычал я вне себя от гнева.

Она остановилась. Позволила мне подойти ближе. Сама взяла меня под руку.

– Блудница, – сказал я на ее убогом наречии. – Ты что же это с нашим Изей делаешь? Он с лица спал!

– Я с ним делаю? – возмутилась девица. – Это он со мной делает! Работать не дает. Чуть что – сразу хвать, юбку задерет, повалит куда ни попадя и вставляет свою палку! Я на работу не трахаться хожу! У меня научная тема. Достал он меня, ваш Изя. Что, у него всегда стояк?

– Сохнет он по тебе, – сказал я. – Ты уж, девка, решай что-нибудь. Либо с работы уходи, либо давай ему безотказно, не то помрет Иська.

– Да кто он тебе? Родственник, что ли? – Она близоруко прищурилась. Ее глаза за толстыми стеклами очков казались очень маленькими.

– Одноклассник, – буркнул я. – Ты, Луринду, не дури. Я тебя предупредил. Я ведь тебя, каратистку хренову, голыми руками порвать могу.

Она посмотрела на меня оценивающе. Чуть усмехнулась.

– Вряд ли, – сказала она. Я видел, что она ничуть не испугалась. – Впрочем, – добавила она, покрепче уцепившись за мой локоть, – я вовсе не хочу ссориться. Скажи лучше, чего ты добиваешься?

– Если б знать… – проворчал я. – А ты его не привораживала, а?

– Нет, – ответила она спокойно. Я видел, что мой вопрос ее не удивляет. – Зачем мне это?

– Мало ли…

– По-настоящему меня интересует только моя работа, – твердо сказала девица. – Если ты так дружен с нашим начальником, то попроси его не лазить ко мне под свитер, когда я занимаюсь вычислениями. И не опрокидывать меня раком на клавиатуру компьютера. Это компьютеру не полезно. Может пострадать информация. И хорошо бы он не заливал спермой мои записи, а то чернила расплываются. Передашь?

Я кивнул.

Она вырвала руку и ушла – бум-бум-бум – прямая, как палка, независимая, близорукая и яростная. И что только Иська в ней нашел, в кочерыжке этой?..

* * *

В дверь позвонили. Мы с Мурзиком оторвались от «Безумного киллера-5» и переглянулись. Я никого не ждал. Вообще не люблю поздних визитов, особенно если завтра предстоит идти на работу. В Вавилоне полно дармоедов и бездельников.

Звонок повторился. Мурзик приподнялся, чтобы идти к двери. Бросил на меня вопросительный взгляд.

– Открой, – сказал я, заранее сердясь. Кто-то рвался испортить мне мирный вечер с «Киллером».

Мурзик замялся.

– Так это… – вымолвил он.

– Да ладно уж, – сказал я. – Открывай.

Мурзик пошел в прихожую. Лязгнул замок. С порога донеслась возня, потом приглушенное хныканье и шепот.

– Кто пришел? – крикнул я, не отрываясь от «Киллера». Как я и предвидел, безумный киллер оказался инопланетянином. Сейчас он обвивал клейкими щупальцами башню Этеменанки. Башня шипела и плавилась. Эффектно.

Из прихожей мне не ответили. Мурзик бубнил что-то тихое, успокаивающее. Потом шумно потянули соплями, и в комнату вошла Цира.

Она была в голубеньких джинсиках и кокетливой белой блузочке с кружавчиками вокруг шеи – мальчик-подросток. Хрупкая, чуть угловатая – легкая горчинка в букете дорогого вина.

И…

– Инанна владычица! Цира, что у тебя с лицом?

Под глазом у Циры горел синяк. Глаз заплыл. Глядел из-под взбухшего века мертвой злобной красной щелкой. От ноздрей тянулись две кровавые полоски. По щеке и подбородку размазана засохшая кровь.

– Не видишь разве? – сказала Цира. И уселась на диван, дернув лицом в злой гримаске.

– Мурзик! – крикнул я. – Горячей воды! Чаю!

– Да сам уж знаю… – проворчал Мурзик.

«Уровень жалоб второй: много стал себе позволять, высказывает свое мнение…» – подумал я.

Цира неподвижно сидела на диване. Из-под отека смотрела «Киллера». Киллер неторопливо отрывал головы клеркам какой-то мебельной компании. Выстроил их у стенки и брал по одному.

Пришла кошка – посмотреть, что случилось. Залегла у Циры на коленях, завела песенку. За кошкой, то и дело заваливаясь, приковыляли котята. Кошка спрыгнула с цириных колен и направилась к потомству – наводить порядок. Котята пищали и, замирая, писали.

Затем пришел Мурзик.

– Ну-ка, – сказал он и взял Циру за подбородок. Начал водить по ее личику мокрой тряпкой. Кровь смывал.

– Это все, Цирка, ерунда, – приговаривал мой раб. – Вот раз был у нас на Андарранской буровой такой случай…

– Заткнись, Мурзик, – сказал я. – «Киллера» смотреть мешаешь.

Цира молчала.

Мурзик елозил тряпкой по Цире и напевал ей утешительное про то, как на Андарранской буровой один мужик другого суковатым поленом отделал – и то ничего.

А еще раз – это уже на железке, Трансмеждуречье – был на шпалоукладке один лютый убийца, так его невзлюбил один другой лютый убийца, и вот вышла между этими двумя убийцами смертная драка…

Подобных случаев Мурзик знал великое множество.

– Заткнешься ты или нет! – повысил я голос.

Мурзик тяжко вздохнул и замолчал. В тишине раздавался только хруст отрываемых киллером голов и чавканье киллеровых челюстей.

Мурзик отложил тряпку, налил Цире горячего чаю и, взяв девушку за шею, принялся вливать в нее чай. Чай тут же пролился и запачкал беленькую блузку.

– Ой, – сказала Цира.

Мурзик растерялся. Отставил чашку. Сел рядом и некоторое время тупо смотрел в экран.

– Кто тебя, Цирка? – вдруг спросил Мурзик вполголоса, с угрозой. Видно было, что он все это время только и думал, что о цирином обидчике. – Ты нам скажи, а мы уж с господином решим, как быть. Обиду просто так не оставим, не подумай…

Цира громко, зло рассмеялась.

– Кто? Учитель Бэлшуну, вот кто! И ты, Мурзик, его пальцем не тронешь! Не получится! Он тебя в жгут скрутит, прежде чем ты к его дому подойти успеешь! Нет, с учителем Бэлшуну разбираться буду я сама.

– Ты чего… – изумился Мурзик. – Ты думаешь сама с таким здоровым мужиком разобраться?

И скромно посмотрел на свои кулаки.

– Почему он избил тебя? – спросил я.

– Прознал, что я сумела вызвать в тебе Энкиду. Не знаю уж, как прознал. Зависть, Даян, обыкновенная зависть. Он-то сам дальше какого-нибудь банщика и не лазил…

Она вздохнула. Потрогала тонкими пальчиками оплывший глаз.

– Ты, Цира, веко не тронь, – со знанием дела сказал Мурзик. – Не то грязь занесешь. Сперва гноем пойдет, а после на глаз перекинется. Глаз может пленкой зарасти, а то и вовсе гноем взбухнет да и вытечет. У нас так было на руднике…

– Заткнись ты со своим рудником! – плаксиво закричала Цира.

Мурзик вздохнул. Всем своим видом показывал, что Циру понимает и от души ей сочувствует.

– Самое безотказное средство, Цирка, это помочиться на тряпочку и к глазу приложить.

Цира так поразилась, что даже жалеть себя забыла. Немо глянула на Мурзика здоровым глазом.

Он покивал.

– Дело советую, Цирка. Сам так спасался, а меня один старый забойщик научил. Иди в туалет и того… Или, если писать не хочешь, давай я для тебя помочусь… Я давно уж ссать хочу, только компанию покидать неохота. Да и тебя в беде бросать – дело последнее, девка ты душевная, ласковая… А что в жизни тебе не повезло – так повезет еще, – ни с того ни с сего добавил Мурзик.

Я думал, что Цира отходит его по морде за дерзость. Но она встала.

– Тряпку дай какую-нибудь, – сказала она Мурзику. – Да не эту, чистую.

И горделиво направилась в туалет.

Полстражи спустя, когда «Киллер» иссяк, я выключил телевизор. Цира сидела рядом, придерживая влажную тряпочку у больного глаза. От Циры несло мочой.

– А ночевать где будешь, Цирка? – деловито спрашивал Мурзик.

– У вас, – ответила Цира. И повернулась ко мне. – Ты ведь не против, Даян?

Ну да, конечно, я не против, чтобы рядом со мной спала Цира с подбитым глазом.

– Может, еще и Мурзика в постель возьмем? – спросил я.

– А что?

– И кошку, – добавил я.

– И кошку, – фыркнула Цира. – Какой ты, Даян, несовременный. Да мне все равно, я и на полу могу спать…

– Ну вот еще, – встрял Мурзик. – Не, Цира, тебе на полу не годится. Тебе сегодня и так досталось…

* * *

…И была гора Хуррум, на том самом точнехонько месте, где много позднее по рекомендации Хеттского геологоразведочного управления объединения «Халдейугольпром» были начаты масштабные разработки угля.

И была эта гора Хуррум отцом и матерью божеству Хуваве. Сама вложила в недра свои Хуваву, сама выносила его и в положенный срок разверзла чрево и исторгла его из себя, дабы поставить хранителем себе на вековечность.

Собою был этот Хувава страшен. Глядела древность из горящих глаз его. И было у него много рук, а ног – и того больше. И окружен был лучами света, сиянием одевали его. И такова была елда его, что любую набедренную повязку рвала, а зубов во рту у Хувавы было втрое больше против положенного.

И отправились Гильгамеш и Энкиду этого Хуваву убивать. То было героическое деяние – опасное без меры, невыполнимое почти, бесполезное и жестокое. И рубили руки Хуваве, и ноги рубили ему. И выкололи ему глаза. И вспороли ему живот. И не стало защитника у горы Хуррум, и пришли туда геологи и рекомендовали, и пришли туда бульдозеры и иные машины и вспороли чрево горе Хуррум, и стала там добыча угля, а прежде было обиталище бессмертных кедров, их родина.

И знал Энкиду, что один из двоих умрет за это деяние. И не хотел Энкиду, чтобы умер Гильгамеш. Ибо Гильгамеш был царь, а Энкиду – друг и побратим царя. А для чего у царей побратимы? Побратимы у царей для того, чтобы в смерти их заменять.

И пришла смерть, чтобы забрать Гильгамеша. А Гильгамеш спал.

И вышел навстречу смерти Энкиду. И сказал…

Я слушал Мурзика, и слезы текли у меня по лицу. Я весь трясся. Я тоже был некогда Энкиду. Я тоже помнил, как спал Гильгамеш – мой друг, мой царь, мой побратим. Во сне был он как дитя – доверчив и беззащитен.

И смотрела на него смерть холодными пустыми глазами.

А я не спал. Я шевельнулся рядом и вылез из-под шкуры, которой мы вместе с ним укрывались.

Я взял копье и вышел ей навстречу…

Мурзик раздувал ноздри, кривил губы, беспокойно мотал головой. Цира то и дело поправляла его, чтобы не свалился. Она стояла в головах, сосредоточенная и строгая, как всегда. Только сегодня строгость несколько нарушал заплывший глаз и опухшая, как бы съехавшая набок, к отеку, мордашка.

– Говори, говори, друг мой, мы с интересом слушаем тебя. Говори…

– Помните, господин, как мы вышли ей навстречу, этой суке-то? – обращался ко мне Мурзик. – Ну вот, вышли мы к ней и говорим: «Ну ты, сука! Что приперлась, так твою мать!..» А она стервища… да что я вам рассказываю, вы ведь знаете…

– Ты Цире расказывай, – сказал я сквозь слезы.

– А… Ну вот, Цирка, ты слушай, слушай. Мы, значит, с господином выходим. Копьецо у нас в руке. Эх, такое копье сейчас мало кто поднять-то может, не то что метнуть… Здоровенное, из целого кедра, поди, выстругано… И говорим ей: «Что, блядь, приволоклась? Тебя-то уж всяко не звали!» А она, значит, помалкивает. На Гильгамеша, на побратима нашего, глазеет, аж слюни пускает… Такая сволочина… Ну, мы ей – р-раз промеж глаз копьем! Получи, нурит, гранату! Она только зашипела. Мы – хохотать. Понравилось? Еще – нна!

Тут Мурзик увлекся и перешел на наш родной язык. Я-то понимал, о чем он. А Цира не понимала. Я вполголоса переводил для нее, чтобы не обижалась:

– И зашипела смерть, и отступила на шаг, а мы с Мурзиком – то есть, великий герой Энкиду – наступать стали. И сказала смерть великому герою Энкиду: «Хорошо же, Энкиду. Будь по-твоему. Я возьму твою жизнь, а Гильгамеш останется на земле, среди людей».

– Нн-хао! Ах-ха-ха! Йо-ио-ло, Гильгамеш! Эль-эль-эль-эль! Энки-ллахх! Энки-ллах!

– Ведь это Энки поставил Хуваву на горе сторожить. Мы оскорбили богов. Но зато мы порадовали других богов. О, мир полон богов и полон героев, радостно это и не жаль умирать ради Гильгамеша… – переводил я для Циры.

Мурзик тяжко вздохнул.

– Это всего лишь твоя прошлая жизнь, – сказала Цира. – Я хочу, чтобы ты знал, что в любой момент можешь вернуться в свое нынешнее воплощение и продолжать земное бытие.

– А на фига мне это бытие, – пробормотал Мурзик, – коли Энкиду помер… и сотник мой тоже, я же знаю… Я помню, как он помер… Сам его и тащил, а кишки за ним по земле волочились… Меня на другой день убили, попали стрелой в глаз. Я даже детей по себе не оставил. Вот и Энкиду – он тоже…

– Мурзик! – гневно сказал я. – Что еще за разговорчики? Я тебе как твой господин приказываю! Ты обошелся моей матери в хорошенькую кучу сиклей, мерзавец! Забыл? По тебе давно экзекутарий плачет! Допрыгаешься…

– Ну… – замялся Мурзик.

– Мурзик, мы, твои друзья, хотим, чтобы ты вернулся к нам, в это прекрасное место, – сказала Цира. Очень строго. И добавила: – Арр-гх-энки!

– Ну ты, Цирка, даешь… – сказал Мурзик-Энкиду. И завопил: – Эль-эль-эль! Еб-еб-еб!

– Не богохульствуй, Энкиду! – прикрикнула на него Цира.

– Ах-ха! Я Энкиду! Я убил сторожа, поставленного богами! Я плюнул смерти в харю! Мы с сотником перепили трех харранских подпоручиков – уложили их под стол и сняли у них с поясов кошели! Мне ли тебя, девка, бояться! А, Цира, девка с кривым глазом! Энн-ахха! Кх-л'гхама!

– Мы хотим, чтобы ты вернулся в свое земное бытие, в свое нынешнее воплощение, Мурзик, – настойчиво сказала Цира. Я видел, что она покраснела. – Ты нужен нам здесь, в этом прекрасном месте. По счету «гимл»… алеф… бейс… гимл!

Мурзик громко закричал, задрожал всем телом и распахнул глаза. Рванулся с дивана. Мы с Цирой едва успели его подхватить.

– Стой, ты куда!..

– Она заберет!.. Она заберет его!.. я не успею!..

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Я крутанул ручку старенькой магнитолы, убрав ненавистную рекламу, и попытался поймать музыку или хо...
Неожиданное счастье, свалившееся на простого паренька, курьера туристической фирмы, оборачивается дл...
Крупный строительный супермаркет «Планета-Хауз» оказывается в эпицентре криминальных событий. На это...
Трудно ли быть богом? Не трудно – противно и мерзко. Диомед, сын Тидея, великий воитель, рад бы оста...
«Сколько раз, – думал Ник, выходя из бара, – я уже и сам об этом размышлял. Правь хоть Аномалы, хоть...