Святой самозванец Лэнкфорд Дж.

Глава 5

На кухне у Феликса Мэгги включила чайник и достала из сумочки травы, вспоминая тот момент, когда она впервые вошла в баптистскую церковь на 131-й улице. Донья Терезита стояла там, в прихожей, перед двупольной дверью. Свет, струившийся в застекленные окна, освещал ее черные волосы и сияющие глаза. Она была одета в черное.

Мэгги стразу же потянуло к этой латиноамериканке, которая совсем не выглядела чужой в их церкви.

— Saludos, madre querida, — произнесла в конце концов Терезита. «Приветствую тебя, дорогая мать», как позже поняла Мэгги. Тогда она подумала, что та сказала: «Слава тебе, Святая Мать», и сделала шаг назад, испугавшись, что ей не следовало возвращаться в свою старую церковь, о чем предупреждал ее Сэм.

Терезита сунула руку в сумочку, достала визитную карточку акушерки, вручила ее и сказала:

— Приходите ко мне, если захотите.

Каким-то образом она поняла, что Мэгги беременна.

В ту ночь ей приснилась донья Терезита. Это был странный сон, полный засушенных роз. На следующий день она пошла в лавку Терезиты, и вскоре уже изливала свои страхи женщине с сияющими глазами. Именно там Мэгги посмотрела правде в глаза: она все время думала, что не может подарить жизнь случайно зачатому ребенку Сэма.

Мэгги услышала шаги и подняла взгляд. Сэм стоял у двери на кухню Феликса. Почему он не вернулся на работу после того, как привез ее от Терезиты? Придется сказать Шармине, чтобы больше не сообщала Сэму о ее местонахождении.

— Мэгги… — заговорил он.

Она отвела глаза, ей снова вспомнилась Италия и то утро, когда она сообщила Джессу, кто он в действительности. Его ответ потряс ее. Джесс сказал, что его гены не из клеток ДНК, которые Феликс взял с Туринской плащаницы. Он пришел, потому что Мэгги позвала его, она и Феликс. Сказал, что мог прийти другим путем. Джесс сообщил ей, что его единственной миссией было ее личное счастье. Он пришел не для того, чтобы спасти мир.

Охваченная чувством вины и раскаяния, Мэгги тогда убежала с берега озера в дом. Она нашла у себя в спальне Сэма, непрошеного гостя; тот растянулся голый на ее постели. Каждый день Мэгги приходилось гнать воспоминание о том, что он с ней сделал.

Феликс потом сказал, что состояние Сэма имеет медицинское название: парафилия, вызванная травмой. Если кто-то виноват, так это Теомунд Браун, сказал Феликс. Его человек стрелял в Сэма в ту ночь, когда родился Джесс. Десять лет все они думали, что Сэм мертв. Лучше бы он и вправду умер.

Мэгги повернулась к нему.

— Ты знал, что прошло меньше двух месяцев с тех пор, как Феликс привез тебя в Италию, Сэм? Меньше двух месяцев с тех пор, как мы узнали, что ты еще жив?

Сэм потянулся к ней, но она отстранилась.

— Смотри, что происходило после этого. В тот день, когда ты приехал на нашу виллу, умерла сеньора Морелли. Через три дня Карло Морелли убил Джесса за то, что тот не спас его жену. — У Сэма был виноватый вид. — Лишь плохое происходило с тех пор, как мы опять вместе, Сэм.

Он стоял, ломая руки, с открытым ртом, но не говорил ни слова. Мэгги убежала в комнату для гостей и заперла дверь. Она часто дышала, в такт биению сердца, и прислушивалась, не раздадутся ли шаги Сэма, не постучит ли он сердито в дверь. Но все было тихо. Мэгги с облегчением подошла к чемодану, открыла его и достала статуэтку, на которую так долго не смотрела — французскую статуэтку двенадцатого века Девы Марии Рокамадурской, Черной Мадонны.

У нее был широкий нос, на голове, как и у младенца, надеты золотые венцы. Джессу она очень нравилась. Мэгги поставила статуэтку на туалетный столик и опустилась на колени, чтобы помолиться.

— Мое лоно тоже было девственным. Я родила сына, как и ты. Что ты делала после того, как растерзали Иисуса?

Она дотронулась до деревянного младенца.

— Наверное, неправильно считать себя второй Мадонной. Должно быть, я совершила большой, очень большой грех. Наверное, нанесла оскорбление Святому Духу. Поэтому Бог позволил Сатане прийти ко мне. Поэтому отнял у меня Джесса, милого Джесса!

Мэгги закрыла ладонями лицо. Она понимала, что спустилась в темную долину смерти и потерялась, совсем потерялась.

— Я знаю, что это неправильно, — сказала она. — «Мне отмщение», — изрек Господь. Но Пресвятая Дева, посмотри, что со мной случилось!

Она сжала руками живот, глядя на деревянного младенца.

— Поэтому я должна это исправить! Я не могу позволить порочному семени Сэма продолжать расти во мне, там, где был мой милый Джесс. Не прошу тебя простить меня. Я понимаю, что никогда мне не будет прощения за то, что уже сделала. Просто объясняю. Вот и все.

Мэгги ждала знака — какого угодно, — что она, возможно, не права. Ничего не чувствуя, она спрятала статуэтку, вернулась на кухню и увидела Сэма, который стоял над чашкой с блюдцем — пытался быть полезным, наверное, но слишком поздно.

— Я заварил твой чай, — сказал он.

Мэгги нахмурилась, заметив пластиковый пакет, который дала ей донья Терезита.

— Ты взял травы из этого пакета?

— Да. — Он протянул чашку.

Она взяла, помешала чай, наблюдая за Сэмом. Как он может выглядеть таким заботливым, таким человечным, когда он совсем не такой? Она отнесла чашку в гостевую комнату Феликса.

Сэм пошел следом.

— Тебе не надо оставаться со мной, — сказала она. — Я знаю, что ты должен работать.

— Я хочу быть с тобой.

Мэгги фыркнула. Должно быть, в нем взыграла похоть.

Она села на кровать, встретилась взглядом с Сэмом, набросила на плечи плащ мести Исайи и залпом выпила чай целительницы. По вкусу это был какой-то мягкий сорт тимьяна. Три дня по три раза в день, и она покончит с беременностью. Целительница не велела пить чай дольше. Если он не поможет, нужно прийти опять. Она попробует что-нибудь другое, но тимьян обычно помогает.

К удивлению Мэгги, Сэм подошел к ней и крепко обнял. Она хотела сказать ему, что его ребенок скоро превратится в кровавый сгусток. «Как она может так думать?» Потом она вспомнила. Джесс мертв.

Сэм взял у нее чашку и поцеловал ее в лоб, в нос, в губы, и она ему это позволила.

— Мэгги, разве ты не знаешь, что я люблю тебя?

Она притворно улыбнулась.

— Конечно, любишь, Сэм. Мы собираемся пожениться, не так ли? — Она в последние две недели была слишком поглощена горем и могла только плакать. Теперь она стала сильнее и будет лгать, пока дело не будет сделано.

Он застонал.

— Мэгги, я хочу, чтобы ты села и послушала меня.

Она села с безразличным видом.

— Я прочел статью о стадиях горя. Думаю, ты сейчас между стадиями отрицания и гнева. Дело в том, что… — он пристально всмотрелся в ее лицо. — Не доверяй своим чувствам в данный момент. Мне тоже тяжело, но мужчины и женщины горюют по-разному. Тебе нужно с кем-нибудь поговорить, Мэгги. Правда.

Она сердито смотрела на него.

— Я тебе уже говорила, что не буду ходить к психоаналитикам. Что они могут мне сказать? Что мой сын мертв и я горюю? Я и так это знаю.

— Тебе нужно выговориться, Мэгги. Я тебя не принуждал, но теперь вижу, что ошибался. Я здесь и буду слушать. Ты не хочешь попробовать рассказать мне, что чувствуешь?

Мэгги закрыла глаза. Не имеет значение, что она ему скажет. Через три дня ее беременность прервется.

— Я просто хочу поспать, Сэм, если не возражаешь.

Мэгги отстранилась, разделась до комбинации и забралась под одеяло. Мысленным взором она видела один и тот же предмет. Ее пистолет. Тот, который папа подарил ей в Маконе, в штате Джорджия, когда ей было двенадцать лет. Несколько белых мужчин напали на нее в лесу, но папа подоспел вовремя. Потом он купил пистолет и научил ее стрелять. Он сказал:

— Убей их, малышка, если они придут за тобой. Бог не хотел, чтобы ты стала жертвой насилия.

Мэгги никогда не носила с собой этот пистолет. Она полагалась на молитву. Пистолет до сих пор лежал там, куда она спрятала его тридцать лет назад, — в носке, на дне коробки в сундуке с памятными вещицами. Феликс позволил им хранить его в подвале, где девять богатых обитателей этого дома держали вещи, которыми не пользовались.

Как всегда без приглашения, Сэм разделся до трусов и забрался в постель рядом с ней.

— Мэгги, позволь мне помочь. Что ты сейчас чувствуешь?

Когда он дотронулся до нее, она заплакала:

— Ты оставил нас с Джессом одних!

— Я не должен был, но, Мэгги, ты мне так велела.

— Как ты мог доверять моим суждениям в то время, когда я переживала такой стресс? Разве не ты тот человек, который перехитрил Теомунда Брауна?

Сэм потер лоб.

— Наверное, это оборотная сторона любви к человеку, который умеет заткнуться и выполнять приказ. Ты приказала мне поехать и попросить прощения у Корал, и я это сделал. Я не должен был, эту часть вины в смерти Джесса я признаю. Что касается другой, поверь мне, нет такого мгновения, когда бы я не мечтал искупить ту боль, которую причинил двум женщинам, которые любили меня и верили мне. Я теперь все время хожу в церковь, как ты мне всегда советовала, но не на исповедь, потому что какой священник отпустит мне эти грехи?

— Ты думаешь, Корал тебя любила? — спросила она. — Разве проститутки любят?

— Я не хотел тебя обидеть!

Мэгги закрыла глаза, чтобы не видеть его. Закрыла руками уши, чтобы не слышать.

— Почему Феликс тоже уехал?

Сэм отнял ее ладони от ушей.

— Ты знаешь, почему! Браун похитил его дочь. Перестань себя мучить. Пожалуйста. Мэгги, позволь мне отвезти тебя к человеку, который может помочь.

При этих словах Мэгги впилась в него ногтями. Сэм с изумлением смотрел, как из его руки потекла кровь. Она обрадовалась, что сделала ему больно.

— Ох, девочка моя, — прошептал он. — Я бы все отдал, все сделал, чтобы прошла твоя боль.

Как он может выглядеть таким искренним? Мэгги вздернула подбородок.

— Если думаешь, что ты — единственный мужчина, который меня любил, то ошибаешься. Адамо любил, брат Карло Морелли. Адамо делал мне предложение каждые пять минут, знаешь ли.

— Ты жалеешь, что не выбрала его?

Мэгги не хотела говорить Сэму, что Адамо был городским пьяницей, пусть и веселым. Он протрезвел, чтобы помочь ей, но теперь, вероятно, снова пустился в запой.

— Тебе не нужно отвечать, — сказал Сэм. — Адамо не мог не видеть, какая ты чудесная.

Как он может выглядеть таким серьезным?

— Это Джесс был чудесным! Тебя не было все эти годы, и ты ничего не знаешь об этом. Он мог делать, читать и понимать все, что угодно. Я не так умна. Мы думали сначала, что он немного отсталый. Оказалось, что нет. Ему просто не нужно было читать, потому что он и так… О, Боже! — она часто задышала. — Он уже все знал — в душе. Все! И…

— Продолжай, Мэгги. Что еще?

Она посмотрела в окно.

— Он был таким хорошим моряком. Он управлял этой маленькой яхтой «Зеркало», которую подарил ему Феликс, так ловко, что мог бы участвовать в Олимпийских играх.

— Да. Он был умный.

— Больше, чем умный. Он говорил на иврите. Его научил раввин. — Она посчитала на пальцах. — Джесс говорил на иврите, на итальянском и на английском, и он сказал… сказал, что не является реинкарнацией Иисуса Христа. — Она широко развела руки. — Он сказал, что он — это все имена — все имена, которые мы слышим во сне, произнесенные шепотом, и…

Мэгги закрыла глаза и представила сына, его бронзовую кожу, длинные локоны, непринужденную грацию движений и как он всегда говорил, что любит всех людей. Через какое-то время она осознала, что Сэм гладит ее руку, и это утешает. Удивило, что это возможно.

— Специалисты советуют в минуты горя заниматься любовью, — сказал Сэм, Даффи прижался к ней и поцеловал, но она отпрянула.

— Ты собираешься получить то, что хочешь, опять? Ты только и умеешь, что насиловать женщин, Сэм?

— Не говори так.

Мэгги зарыдала и стала хлопать себя по бедрам.

— Как может Джесс быть мертвым, Сэм?

Он схватил ее за руки, и Мэгги выгнула спину, охваченная страданием.

— Как? Как может мой сын быть мертвым?

Они услышали, как Феликс играет на пианино для Ариэль.

Мэгги чувствовала, что эти двое мужчин поймали ее в ловушку, для них она никогда не была на первом месте — все еще оставалась горничной. Мэгги соскочила с кровати, прикрывшись простыней, но не смогла придумать, куда бежать. Слушая звуки пианино Феликса, смотрела на узоры солнечных лучей на стене — на длинные, чувственные линии, напоминающие ягуара.

— Иди сюда, поговори со мной.

Она увидела на его лице страстное желание. «Да, он спас их от Брауна, но это был всего лишь отвлекающий маневр, пока не придет настоящий убийца».

Мэгги набросила халат и улыбнулась.

— Мне нужно выпить еще чашечку чая.

Когда она вернулась, Сэм кое-что изменил в комнате для гостей. Там стояла скамеечка для молитвы из прихожей, над ней висело распятие. Рядом горели свечи.

Мэгги замерла.

— Сэм, что все это значит?

Он казался разочарованным.

— Поставь чай. — Голос его звучал угрожающе.

— Что?

Сэм взял в руки Библию.

— Просто поставь чашку.

Мэгги захотелось убежать. Но она поставила чай и с вызовом посмотрела ему в глаза.

Он протянул Библию.

— Возьми.

— Что ты делаешь, Сэм?

Он повысил голос.

— Возьми эту Библию!

Мэгги содрогнулась, но ответила:

— Я не молюсь по приказу, твоему или чьему-нибудь еще.

Ей показалось, что Сэм угрожающе навис над ней с высоты всех своих ста восьмидесяти пяти сантиметров.

— Почему же, Мэгги?

Она заморгала и взяла Библию, решив подчиниться этой глупой игре.

— Ты по-прежнему веришь, что это книга Господа?

Мэгги всмотрелась в его красивое лицо. Может быть, Сатана испытывает ее с помощью Сэма?

— Что это за вопрос, мистер Даффи? Конечно, верю.

Сэм схватил ее за руку и подвел к распятию.

— Становись на колени.

Она гневно смотрела на него.

— Зачем?

— Просто сделай это! Я не приму отказа.

Женщина сердито повиновалась.

— С Библией в руке, на коленях перед крестом Господа, поклянись…

— В чем поклясться? В чем?

— Положи правую руку на эту Библию и смотри на крест.

— Сэмюэль Даффи, что это ты…

Он прогремел:

— Положи правую руку на эту проклятую Библию и смотри на крест!

Мэгги стало страшно, она подчинилась.

— Говори: «Боже, я обещаю не избавляться от нашего ребенка».

Потрясенная Мэгги попыталась подняться, но руки Сэма держали ее за плечи.

— Скажи это! Скажи: «Боже, я обещаю не убивать ребенка Сэма».

Теперь она зарыдала, понимая, что Шармина или целительница ее предали.

— Я не могу, я не могу…

— Скажи это, Мэгги.

Дверь распахнулась. Вошел Феликс. Он резко тряхнул головой, откинув волосы назад, будто потерял всякое терпение.

— Что это вы здесь делаете? Сэм, что ты делаешь с Мэгги?

Сэм заговорил тише:

— Если хочешь дышать и дальше, закрой эту проклятую дверь и занимайся своим делом!

Феликс вгляделся в Мэгги и спросил:

— С тобой все в порядке?

Это было не так, но Мэгги кивнула. Феликс вылетел за дверь и громко хлопнул ею.

— Скажи это, — настаивал Сэм. — Поклянись.

— Клянусь.

— Перед Богом.

— Перед Богом.

— Что я не убью нашего младенца.

— Что я не убью нашего младенца, — она посмотрела в злые глаза Сэма.

— Душой моего сына, Джесса, клянусь.

— Душой… ох, Сэм, я не могу.

— Скажи это! Скажи! — требовал он.

— Душой моего сына, Джесса, клянусь.

— Аминь.

— Аминь.

Тяжело дыша, Сэм смотрел на нее, потом провел рукой по подбородку.

— Я должен был это сделать. — Он прошелся по комнате, задул свечи. — Ты не в себе. Я не мог позволить тебе убить нашего ребенка.

Мэгги встала со скамеечки и осторожно положила Библию. Потом убежала в туалетную комнату и в ванную за ней, заперла дверь. Сбросила одежду и уставилась на свой живот.

На Библии, на коленях, она поклялась перед Богом. Потребует ли Всевышний, чтобы она выполнила это обещание? Ее изнасиловали. Мэгги закрыла глаза, зная, что могла отказаться. Сэм не причинил бы ей вреда, он просто кричал и злился.

По правде говоря, каждое слово этой клятвы было правильным. Она чувствовала себя цельным человеком, когда произносила ее, как тогда, когда носила Джесса, но этот младенец не он.

Она погладила живот и прошептала:

— Ну, хорошо. Хорошо, ты, который там. Бог, наверное, решил, что ты должен родиться. Кто-нибудь другой должен будет вырастить тебя, но на свет произведу я.

Мэгги включила воду, думая о том, как они с Сэмом вчера искали квартиру. Это была его идея. Она только хотела подыгрывать ему, пока не покончит с беременностью. Женщина встала под душ, сознавая, что все изменилось.

Если она собирается рожать, то не может лишить его права стать законным. Каждый ребенок имеет на это право. Ей все же придется выйти замуж на Сэма. Она случайно нашла квитанцию на его большой сюрприз к свадьбе: поездка на «Роллс-Ройсе» к отелю «Плаза», где забронирован люкс «Сентрал парк», красные розы, шампанское. Сэм мог себе это позволить, потому что они не устраивают прием, а венчание в церкви и священник были бесплатными. Он обещал ей дизайнерское свадебное платье. Как и когда — это было тайной.

Она смочила волосы, вспоминая слова доньи Терезиты, сказанные тогда, когда Мэгги призналась ей, что чувствует ненависть.

— Твои чувства идут от земли, — сказала знахарка. — Это материнские чувства самки ягуара, которая охотится за теми, кто убил ее детеныша.

Если Терезита так хорошо все понимает, зачем она рассказала Даффи о чае? Или это сделала Шармина?

Она представила себе Сэма в спальне, поздравляющего себя с тем, что перехитрил ее. Если он думает, что победил, то он ошибается. Сэм смог заставить ее выносить своего ребенка, но он никогда не получит ее.

Намыливаясь под душем, Мэгги посмотрела на груди, уже набухшие и более чувствительные. Если бы у нее был порядочный мужчина, она бы сейчас пошла к нему, но у нее только Сэм, который сломал ей жизнь.

Глава 6

В комнате для гостей, где Корал позже надеялась принимать Салати, она закончила одеваться к его приходу. Комната была обставлена изящной мебелью восемнадцатого века в стиле «чиппендейл», в ней имелся зеркальный потолок и стена, а также огромная кровать. Ее обставил Тео, и Луис пока ничего не изменил. Он сказал, что такую комнату трудно улучшить. Мужчины могли смотреть на себя, лежа в постели с красивыми женщинами, в обстановке, достойной королевских особ.

Корал осмотрела в зеркалах облегающее платье, прошлась по комнате, чтобы посмотреть, как покачиваются бедра. Платье переливалось серебром, как и туфли на высоком каблуке, и было таким тонким, что при правильном освещении Салати мог видеть не только ее ноги, но и очертания промежности. Она погладила груди, чтобы посмотреть, как они после этого будут смотреться сквозь тонкую ткань, и решила повторить этот жест и доставить удовольствие Салати. Волосы ниспадали массой локонов. Серебряные серьги соблазнительно покачивались и представляли собой элегантный образец ювелирного искусства, опередившего моду. Корал сделала их на заказ, как и духи, формулу которых составил в парижском ателье покоренный ею парфюмер, один из знаменитых французских «нюхачей», как их называли.

Она решила не красить губы. Ее брови, кожа и лицо были в превосходном состоянии, и ненакрашенные губы создавали интригующий контраст с ее потрясающим нарядом. Корал осталось принять одно решение: в чем отказать Салати. Возможно, она не позволит ему целовать ее в губы, или в грудь, не станет раздеваться — и не позволит ему раздеть ее, — когда они будут заниматься любовью. Возможно, не допустит орального секса — ни со своей стороны, ни с его стороны, или не даст включить свет, или не позволит смотреть ей в глаза. Все это было частью ее искусства: скрывать что-то от каждого из мужчин. А в остальном быть развратной до безумия. Это сводит их с ума.

У двери она бросила последний взгляд в зеркало и вышла из комнаты. Корал нервничала, несмотря на богатый опыт работы со служителями церкви. Ей необходимо, чтобы Луис остался доволен ее достижениями сегодня ночью.

Справа от нее находилась еще одна спальня, слева — кухня, а рядом с ней — помещение для слуг. За кухней располагались столовая, библиотека, пышная хозяйская спальня и просторная комната, которую Тео называл салоном. Сквозь его стену знаменитости и мировые лидеры когда-то любовались Центральным парком.

У Корал появилось ощущение, что Луис настойчиво занимается изменением комнат, но не могла утверждать это с уверенностью, потому что большая часть дверей теперь запиралась на замки, открываемые карточкой-ключом. Она пробовала их открыть, но единственная дверь, которая поддалась, вела в ту комнату, откуда только что вышла.

Теомунд заботился о безопасности, но предосторожности Луиса граничили с паранойей. Чего он боится? Корал также гадала, какую роль должен сыграть Салати в реконкисте и знает ли он об этом. Возможно, не знает и наносит визит без определенного плана. У него имелись тайные финансовые сделки с Тео, одним из богатейших людей в мире, и теперь Луис занял его место.

Пройдя мимо запертых дверей пентхауса, Корал добралась до вестибюля. Тео превратил его в музей для коллекции драгоценных камней. Она обнаружила там ожидающего Луиса, который сменил мексиканскую рубаху на итальянский костюм, не уступающий костюмам Тео. Луис встал, когда она вошла.

— Dios mio![25] — воскликнул он, в его голосе слышалось восхищение, но не было желания.

Корал повернулась перед ним вокруг своей оси.

— Fantastica[26], — произнес он.

— Ты и сам — фантастика.

Луис улыбнулся и махнул рукой в сторону лифта.

— Он поднимается.

Двери почти тотчас открылись, и из лифта вышел Его преосвященство Эваристо кардинал Салати, одетый в черную сутану. У него были выразительные глаза, длинные ресницы кинозвезды двадцатых годов и профиль римской статуи. Худ и красиво сложен. Пусть Папа — глава церкви, но при такой внешности и могуществе Салати должен быть ее князем. Вместе с ним из лифта вышли два таких же стройных и красивых пса; они были так хорошо воспитаны, что не нуждались в поводке. Человек и собаки затмили подсвеченные драгоценные камни и кристаллы на стенах вестибюля.

Луис шагнул вперед.