Заледеневший Тейбор Джеймс

5

— Спасибо за заботу. Я и правда чувствую себя неважно, — сказала Халли Грейтеру. — Да это и неудивительно, ведь мне придется провести здесь всего четыре дня и четыре ночи, а я не могу припомнить, когда по-настоящему спала в последний раз. Впрочем, не волнуйтесь. Мне приходилось бывать в горах на высоте двадцать четыре тысячи футов и спускаться в пещеры глубиной почти в две мили.

Начальник станции ухмыльнулся.

— Вы находите это забавным?

— Здесь нам приходится совершать бессчетное количество восхождений, и каждое имеет свои особенности. «Я одолел восхождение на Рамдудл» или еще на что-то, — передразнил Грейдер кого-то и покачал головой. — Ну сколько вы находитесь на покоренной вами вершине? Неделю-две? И что там, лютый мороз и скорость ветра — пятьдесят-шестьдесят узлов? А на полюсе люди находятся по году. А средняя температура зимой здесь сто пять градусов ниже нуля. Ураганные ветры со скоростью в сотню узлов дуют, не ослабевая, неделями. Расселины в ледниках такие, что в них легко может въехать локомотив. Так что, да, меня забавляет невежество типичного фунджиса.

Халли спокойно ждала продолжения, понимая, что Зак рисуется перед новичком и наслаждается ситуацией.

— Поверьте, вы почувствуете себя еще хуже, — продолжал он. — Здесь проявляется некий симптом, называемый синдромом Т-3. Ваша щитовидная железа сжимается, словно усыхает. Память отказывает. Случаются приступы буйства. Некоторые люди начинают галлюцинировать.

— Нечто похожее происходит в глубоких пещерах. Там подобное состояние называют «вознесением». Это…

— Помните фильм «Сияние»? Где Николсон начинает преследовать свое семейство, бегая за ними с топором.

— И что?

— Это и есть синдром Т-3. Вам, очевидно, не придется пробыть здесь достаточно долго, чтобы стать свидетелем тяжелого обострения. Но подобное наблюдали многие. Ну это для сведения.

Халли хотела еще что-то сказать. А может, и о чем-то спросить. Но о чем? Неразбериха, возникающая в голове на большой высоте, ведет к помутнению сознания. Надо выиграть время. Указав кивком головы на три стоящие в рамках на столе фотографии молодых людей в белой военно-морской форме, она спросила:

— Ваши сыновья?

— Нет.

Девушка снова стала ждать.

Зак тоже взял паузу. Да черт с ним, с этим разговором, в самом-то деле.

— Вам наверняка уже известно, — сказала Халли, — но как бы для протокола повторю: я временно откомандирована сюда Ведомством по развитию и продвижению передовых биомедицинских исследований, БАРДА, являющегося одной из структур Центра контроля заболеваний в Вашингтоне. По согласованию с Национальным научным фондом и для оказания помощи доктору… хм… — Как же, черт возьми, его фамилия? Язык сломаешь.

— Фидо Муктаподхай, — подсказал Грейтер. — Мук-та-пд-хай. Но все называют его Фидо по вполне понятным причинам.

— Все верно. Для оказания помощи в завершении его исследовательского проекта. Центр контроля заболеваний срочно послал меня сюда. Мне сказали, что Фидо и Эмили Дьюрант вместе изучали образцы льда из глубоких слоев и обнаружили нечто необычное. Они были вынуждены спешно закончить работы до начала зимовки.

— И у них оставался какой-то нерешенный вопрос?

— А вам известны подробности об их исследованиях?

— Нет. Но более важно то, что вы не были проинструктированы относительно этого места.

— Я разговаривала с…

— Вы не прошли мой инструктаж.

— Может это дело подождать, пока я хоть чуточку посплю?

— Объясняю коротко и просто. Здесь командую я. Я как капитан на судне. Могу на вас жениться, а могу и продать вас. Единственным законом на полюсе являются ПВРС, а я привожу их в жизнь.

— ПВРС?

— А вы что, не читали об этом в инструкциях перед приездом сюда?

— Никто не давал мне никаких инструкций.

— Господи боже мой! ПВРС — это «Правила внутреннего распорядка станции». Им необходимо следовать неукоснительно. Их несоблюдение приводит людей к травмам и несчастьям. А то и к смерти. Ясно?

Халли молча кивнула. Она предпочитала на удар отвечать ударом — по возможности, более сильным, чем полученный. Это качество она унаследовала не только от своего отца-солдата, но и от матери, которая была инструктором верховой езды. Взросление в окружении двух старших братьев только отточило этот навык. И вот теперь, стоя в затхлом вонючем кабинете, полусонная и донельзя раздраженная, Халли считала невозможным не ответить на брошенный вызов… Да будь она проклята, эта неведомая земля!

Но тут Грейтер решил, очевидно, немного ее взбодрить. Открыв ящик письменного стола, он вынул черный кожаный чехол для удостоверения и пистолет, в котором она опознала полуавтоматический «ЗИГ-Зауэр». Не отрывая глаз от Халли, он открыл чехол и продемонстрировал латунную эмблему в форме звездочки, затем поместил его на стол, положив рядом пистолет дулом в сторону.

«Может, он собирается покрутить пистолет на манер «бутылочки»?» — подумала Лиленд, но тут же признала эту мысль безумной. «Будь же серьезной, — приказала она себе. — Он просто хочет посмотреть, как я реагирую на оружие».

— Вам необходимо усвоить кое-что еще, — сказал Зак. — Начальник станции по положению считается помощником федерального маршала США. Я принял присягу и прошел соответствующую подготовку. А значит, здесь я и есть закон. Понимайте это буквально.

Сильнейшая усталость похожа на опьянение — она снимает ограничения и провоцирует на шалости, Халли. Слова вырвались сами собой:

— Позвольте мне?

Прежде чем Грейтер успел что-либо возразить, Халли схватила пистолет. Выщелкнув обойму, поймала ее левой рукой на лету, затем передернула затвор, выбросив патрон из ствола, и поймала его, крутящегося в воздухе, той же ладонью, где уже лежала обойма. Ей было очень приятно наблюдать, что Грейтер едва сдерживается, пытаясь не показать свое удивление.

— Вы предпочитаете сороковой калибр триста пятьдесят седьмому?

— Итак, вы знакомы с оружием, — спокойно констатировал начальник станции. — Отлично. Теперь положите-ка мой пистолет на стол.

— Выросла на ферме в Вирджинии. Мне больше по душе дульная скорость «магнума». — Лиленд вставила на место магазин, защелкнула фиксатор ствола, сняла пистолет со взвода и положила его на стол, поставив рядом пузатый патрон. — Не люблю оставлять патрон в патроннике. На «ЗИГе» нет предохранителя, — пояснила она.

— Сороковой калибр — это то, чем мы располагаем. Предохранители — для «перфораторов». Хотя в деле несколько медленный. — Грейтер убрал со стола чехол для удостоверения и пистолет. — Итак, можно закончить разговор, поскольку все ясно. Мерритт продолжает исследования. Я слежу за тем, чтобы все остались живы. Ваша задача — продержаться положенное время и убраться отсюда.

Впервые в его голосе послышалось удовлетворение. И это переполнило чашу терпения Халли.

— Мистер Грейтер, что я такого сделала, чтобы за столь короткое время нашего знакомства так сильно вас взбесить?

Выражение его лица не изменилось. Да и был ли у этого человека на лице хоть один мускул?

— Меня взбесило само ваше появление здесь.

— Но почему? Я же здесь для того, чтобы помочь. Ведь до этого мы никогда не встречались.

— В моем отношении к вам нет ничего личного. Полюс — это такое место на земле, где проще простого умереть по причине неосторожности и неосведомленности.

Зак уставился на Халли долгим тяжелым и пристальным взглядом, а потом посмотрел на фотографии на столе.

— Но я-то человек опытный. И, по большей части, весьма осведомленный.

Если Грейтер и понял всю иронию ее высказывания, то не подал виду.

— Рад это слышать. Постоянно держите в памяти: наша станция — что-то вроде сторожевого поста на Марсе, только здесь холоднее и темнее.

— Я это понимаю. Поверьте, понимаю.

Сейчас Халли просто хотелось хоть немного поспать.

— И последнее: не подходите к подвалу и «Старому полюсу».

— А что это?

— Почитайте инструкцию по пребыванию на станции.

— У меня нет никакой инструкции по пребыванию на станции.

— Боже милостивый! — Закрыв глаза, Грейтер всплеснул руками. — Вас хотя бы снабдили всем необходимым в Центре?

— Центр контроля заболеваний в Вашингтоне? Вы его имеете в виду?

— Центр по снабжению одеждой. На «Мак-Мёрдо». Вы же там получали обмундирование для экстремально холодных погодных условий.

— Да.

— Постойте. — Зак открыл серый шкаф, висевший позади его письменного стола.

Десятки ключей покачивались на небольших пронумерованных крючках. Он взял один. Ключи на всех остальных крючках были с дубликатами. А на крючке, с которого Грейтер снял ключ, дубликата не было.

— А где же запасной ключ? — спросила Халли, указав на пустой крючок.

Впервые она увидела на лице начальника станции неловкость, чуть пригасившую озлобленность.

— Утерян. — Закрыв шкаф, Зак положил снятый ключ на стол и подтолкнул к собеседнице. — Спальный корпус, крыло «А», второй этаж, номер «237». — Он объяснил ей, как туда пройти. — Вы верите в призраков, мисс Лиленд?

— Верю.

Халли с удовлетворением отметила про себя, что услышанный ответ оказался совсем не таким, какого Грейтер ожидал.

— Отлично. Значит, у вас будет хорошая компания. Это комната Эмили Дьюрант. Вас это не беспокоит?

— Ничуть. Мы были близкими подругами. Надеюсь, она меня навестит.

«Ха-ха, — подумала Халли. — Снова ты попался».

— Вы знали Эмили Дьюрант?

— Она до перехода в БАРДА работала в Центре контроля заболеваний. Над многими проектами мы трудились вместе. Однажды она спасла мне жизнь, когда мы попали под лавину при восхождении на гору в Денали. Это было несколько лет назад. А вы сами верите в призраков, мистер Грейтер?

Его взгляд снова остановился на снимках в черных рамках.

— Нет, — ответил он, однако Халли ясно видела, что сидящий перед ней мужчина говорит неправду.

Возможно, ей предстоит выяснить почему, а сейчас она слишком устала, чтобы этим заниматься. Но одно обстоятельство она все-таки хотела выяснить.

— А почему именно эта комната?

— Зимовка вот-вот начнется. Полевые станции закрываются, и весь персонал — и пробирки, и обсуга — уже перебрался на станцию. Прочие комнаты заняты. Комната Дьюрант освободилась, когда она умерла. Жду вас завтра в полдень. На сегодня все.

— Вообще-то не все. Никто в Вашингтоне не располагает подробными данными о смерти Эм. Как это произошло?

Выражение лица Грейтера изменилось так стремительно, словно его заморозил ледяной порыв ветра.

— Поговорите с Мерритт. Я ведь упоминал, что Дьюрант работала под ее началом. Она и обнаружила тело.

— Возможно, но вы ведь начальник станции. Мне очень хочется услышать…

— Я же сказал — поговорите с Мерритт. На Военно-морском флоте не повторяют дважды, мисс Лиленд.

— Доктор Лиленд. И мы сейчас не на Военно-морском флоте.

Халли ожидала, что Грейтер вспылит, раскричится. Обычно по мере того, как собеседник вроде него впадал в раж, сама она становилась все более спокойной и уравновешенной: трудно сражаться, если ты ослеплен яростью.

Но Зак ответил ровным и спокойным голосом:

— Да, мы не на Военно-морском флоте. Но мы в моем кабинете, и у меня много работы. Так что идите поговорите с Мерритт. — Легкий наклон головы. — Прошу вас.

Повернувшись на стуле, Грейтер застучал по компьютерной клавиатуре.

Халли остановилась, держась за ручку двери и глядя на висевшую на стене фотографию. У женщины были каштановые волосы до плеч. Две верхние пуговицы красной блузки расстегнуты, и в вырезе видна пышная грудь. Чистая кожа, вздернутый нос. Ее скорее можно принять за привлекательную девушку из группы поддержки спортивной команды, чем за красавицу-фотомодель. Но обведенные подводкой глаза, толстый слой теней на веках и яркая помада на губах старили это лицо, сводя на нет первоначально возникающий в сознании образ девчонки из группы поддержки.

Халли знала подобный тип женщин. Они имелись во всех слоях и группах. Картинная красота, твердая хватка — такие девушки только смеялись, когда мужчины от них уходили. Она не знала, как подобных девиц называют на флоте. В армии их называли «резервистками».

— Бывшая жена, верно?

Вопрос буквально соскочил у нее с языка. Как и фокус с пистолетом.

Грейтер согласно кивнул.

— Интересно, что с вашей фотографией делает она.

Начальник станции отвернулся, морщинистая кожа на затылке побагровела. Он снова начал печатать, и удары его пальцев по клавишам зазвучали, как пулеметная очередь.

6

Чтобы перенести чемоданы в выделенную комнату, придется сделать две ходки. Наклонившись, Халли потянулась за чемоданом. Перед глазами запрыгали серебряные искры. Девушка быстро выпрямилась, опершись одной рукой о стену.

— Прошу вас, позвольте мне помочь вам с вещами.

Она обернулась, почувствовав легкое прикосновение. Улыбающийся парень с очень развитой мускулатурой отдернул руку от ее плеча. На нем были джинсы, рабочие ботинки и черная водолазка, рельефно обтягивающая грудную клетку и мышцы брюшного пресса. Зато ноги в плотно облегающих джинсах были костлявыми и короткими. Уил Бауман, мужчина ее жизни, однажды рассказал о «тюремной мускулатуре» мужчин, когда мощная и развитая верхняя часть тела опирается на «птичьи ножки». Но этот парень не был похож на бывшего зэка. Никаких татуировок на пальцах, крепкое, но осторожное рукопожатие, прямой взгляд, в котором читалась приветливость, а не неудовлетворенная похоть. Нос как у Жака Ива Кусто и черная шапка вахтенного, надетая набекрень, придавали ему самодовольный вид флотского повесы.

— Реми Жиётт, — представился парень, произнеся фамилию тщательно и по слогам: Жи-ётт. — Вы, насколько я понимаю, только что прибыли.

— Я и не слышала, как вы подошли. И да, самый настоящий фунджис.

Он рассмеялся.

— О, вы уже учитесь говорить как настоящий полярник! Отлично, доктор Лиленд. Я правильно произнес вашу фамилию? — Он делал ударение на последнем слоге, и в его устах ее фамилия звучала как «Лии-лнд». — Я слышал, вы встречались с мистером Грейтером. Я — местный директор-распорядитель подводных работ, так что пока вы здесь, мы будем сотрудничать.

— Так вы работали по этой части и с Эмили? — непроизвольно вырвалось у Халли.

Выражение лица Реми изменилось.

— Бедная доктор Дьюрант. Нет, с ней сотрудничал другой человек. Он улетел отсюда несколько дней назад. А я зимовщик.

Надо будет посмотреть все его сертификаты и аттестаты, но не сейчас.

— Мы обсудим вопросы погружения позже. Сейчас мне необходимо немного поспать.

Парень взвалил оба чемодана на плечи. «По сорок фунтов в каждом», — подумала Халли.

— Ну что, пойдем поищем вашу комнату.

Собрав свое полярное обмундирование, девушка последовала за провожатым. Датчики включали осветительные лампы над головами идущих по мере их приближения и выключали освещение снова, когда они выходили из контролируемых ими зон. Это было похоже на плавание в светящемся пузыре по темному тоннелю, а также на подводное погружение в пещере. Халли и ее спутник встретили только трех человек. Один шел, опустив голову, и, похоже, говорил сам с собой. Двое других, двигавшихся им навстречу, обошли их справа, стиснув зубы и пристально глядя куда-то вдаль невидящим взором.

Когда они прошли, Жиётт сказал:

— Я слышал о том, что случилось в обеденном зале.

— А я это видела, — сообщила Халли.

— Это верно, что у доктора Ланеэн была кровавая рвота?

— Похоже, это была не рвота, а скорее сильное кровоизлияние.

— Ужас, — мрачно произнес Жиётт. — Ведь всего через несколько дней она должна была улететь отсюда домой.

— А вообще здесь как? Я имею в виду жизнь.

Реми задумался над ответом, подбирая слова для Халли.

— Хороший вопрос. На первый взгляд даже несколько странный. Это такое место, где все, что вам известно, оказывается неправдой.

— Как такое может быть?

— Для начала напомню: солнце здесь всходит и заходит один раз в году.

— Ого. — Об этом она даже не подумала.

— Пройдет какое-то время, и вы привыкнете. Или не привыкнете — как некоторые другие.

Комната «237» находилась в середине второго этажа одного из спальных корпусов левого крыла. Жиётт открыл дверь одной рукой; чемоданы балансировали на его плечах.

— Не заперто? — удивилась Халли.

— Выходит, так. Возможно, дверь забыли запереть уборщики, закончив наводить порядок.

Войдя следом за ней в комнату, Реми осторожно опустил чемоданы на пол и включил свет.

— Большое спасибо, — поблагодарила девушка. — Я и сама могла донести их, но…

— Ну конечно, вы смогли бы. Видно, что вы в отличной форме. Но, я думаю, все сложилось удачно. Вам нужно акклиматизироваться.

— Вы правы. Я вам очень признательна.

— А я был счастлив помочь вам. Возможно, я смогу показать вам станцию. Здесь, на полюсе, множество необычных вещей.

Оставшись одна, Халли прислонилась спиной к двери, чувствуя дикую усталость. У нее не осталось сил спросить у своего провожатого, как он узнал ее имя и номер комнаты.

Комнатушка была тесной даже по стандартам «Мотеля 6» — ну чисто одиночная камера в тюрьме особо строгого режима, обставленная, как комната в кампусе колледжа. Подвесной потолок облицован белой звукопоглощающей плиткой; высокая односпальная кровать с ящиками под матрасной рамой; узкое окно почти под потолком, в которое без ущерба для освещенности вместо стекол можно было вставить плиту черного мрамора. Перед окном стояли маленький монитор и клавиатура. Под письменным столом виднелся системный блок.

Халли сразу поняла, что должна сделать: написать письма Дону Барнарду, своему шефу, и Уилу Бауману. Последний раз она списывалась с Барнардом по электронной почте из Крайстчёрча, так что он еще не знает, прибыла ли она на место. А с Бауманом в последний раз довелось общаться в прошлый четверг. Причем разговор вышел довольно неприятным. Обычно подобные сцены быстро забываются, но их беседа на повышенных тонах то и дело возникала в памяти, несмотря на многократные попытки предать произошедшее забвению. Это было равносильно попытке не думать о верблюде, после того как кто-то скажет: «Не думай о верблюде».

Бауман привез ее в Даллас. Когда дозала отлета оставалось совсем немного, Халли совершенно неожиданно объявила:

— У меня всегда с этим было точно, как по часам. Через четыре недели минута в минуту. На этот раз задержка на восемь дней. Если считать с прошлого месяца. И я по-настоящему начала задумываться… — Заключительная часть фразы осталась недосказанной.

— Почему ты раньше ничего не сказала?

Смутить Уила Баумана было делом нелегким, но ее заявление, похоже, его смутило.

— Я хотела убедиться.

Что-то в ее тоне, похоже, резануло слух.

— И это была единственная причина?

— Нет, не единственная, — ответила Халли.

Она чувствовала, что Уил ждет от нее дальнейших объяснений, и понимала, что обязана объясниться до конца. А почему бы и нет? И почему она не сказала ему этого раньше? Ее совершенно не пугало то, что он разозлится. В течение года, который они провели вместе, она всего три раза видела его по-настоящему злым, и в двух случаях он злился на самого себя. Уил никоим образом не был ни мягкотелым, ни покладистым. Он самый уравновешенный и цельный мужчина из всех, кого она когда-либо встречала, и, несомненно, еще и самый опасный, хотя и не по отношению к ней. Халли понимала, что его работа на некие неназванные структуры, скрытые в таинственных лабиринтах спецслужб, временами включает в себя и убийства. «Но только тех, кто реально этого заслуживает», — однажды сказал он. Мысль о том, что однажды Уил вообще может уйти от нее ради того, чтобы заниматься своей работой, никогда не приходила Халли в голову.

Насколько она чувствовала ситуацию, между ними стояло кое-что еще, а самое плохое заключалось в том, что она не понимала, что именно, и поэтому не заводила разговор до тех пор, пока они не прибыли в аэропорт. Халли не хотела улетать, увозя свой секрет с собой, но у нее не было желания обсуждать этот вопрос, пока она не выберет время, чтобы разложить все по полочкам.

Уил уже припарковал машину во втором ряду перед терминалом отлета. Через сорок пять минут объявят посадку на ее рейс, и она с двумя громадными чемоданами — в одном гидрокостюм и все необходимое для погружения — наверняка привлечет к себе внимание сотрудника Управления транспортной безопасности. Мимо проезжали автомобили. Какой-то таксист сигналил, требуя освободить место для высадки пассажиров. Уил и Халли стояли на тротуаре у бордюра, и сильный ветер гнал им в лицо пыль и мелкий песок. Положив чемоданы на тележку носильщика, Уил отвел ее сторону.

— Нам надо поговорить более обстоятельно, Халли.

— Надо. Но я должна идти.

Он взглядом попросил ее остановиться.

— Есть кое-что, чего ты не знаешь… обо мне.

Его слова ее удивили. Он никогда не говорил с ней в подобном тоне. Ему как раз претило представлять себя эдаким «человеком-загадкой международного масштаба», что обожали делать некоторые люди его профессии. Халли вздрогнула, но у нее хватило самообладания ответить: «И ты обо мне, наверное, тоже».

И эти ее слова, кажется, стали для Уила неожиданностью.

Глядя внутрь терминала, Халли видела, как автоматические двери со щелчком захлопнулись на чемодане, который тащила за собой какая-то хромая женщина. Двери не должны срабатывать таким образом. Почему не действуют фотоэлементы или инфракрасные датчики? Она снова перевела взгляд на Баумана.

— Я должна идти, Уил. — Она поцеловала его.

Он взял ее за плечи и, слегка притянув к себе, поцеловал в ответ, затем коснулся пальцами лица. То, что мужчина его габаритов может так нежно прикасаться, никогда не переставало удивлять Халли.

— Я позвоню тебе, когда прилечу в Лос-Анджелес. — Девушка подошла к носильщику, который последовал за ней в терминал.

Ей требовалось время, чтобы разобраться в своем собственном поведении. В эти четыре дня и четыре ночи, проведенные в поездке, прощальная сцена постоянно возникала в сознании, словно бесконечно прокручиваемый кусок фильма. Электронное письмо Халли набрала на стационарном компьютере, стоявшем в комнате.

«Привет, Уил!

Шестьдесят восемь градусов ниже нуля и непроглядная угольно-черная темень встретили меня, когда я в полдень ступила на лед. Мой прежний температурный минимум превзойден почти на 25 градусов. Я чувствую себя ужасно усталой: четыре дня и четыре ночи в самолетах и терминалах, а собственно работа еще и не начата. Южный полюс — это очень странное место. Да и люди тоже — так мне пока что кажется. Главным образом поражает темнота, поскольку это первое, что ты замечаешь. Темнота покрывает тысячи квадратных миль. Темно даже внутри.

В Далласе ты спросил меня, почему я раньше не рассказала тебе. Тогда я и сама не знала почему. А теперь знаю. Я боялась, ты скажешь, что мне и думать нельзя о том, чтобы стать матерью. И в этом ты, должно быть, был бы прав.

Так что все дело во мне, но никак не в тебе.

Люблю тебя, Халли».

Она отправила это письмо, затем написала другое, более короткое, Дону Барнарду, в котором сообщила, что благополучно добралась до места, и описала станцию. Выключив свет, девушка запрыгнула на возвышающуюся по грудь над полом койку и сразу заснула, даже не раздеваясь.

Жиётт, дойдя до конца коридора, в который выходила дверь комнаты Халли, повернул в другой коридор. Осмотрелся по сторонам, а затем вынул сотовый телефон, набрал номер и сказал:

— Можете звонить.

7

Они с Эмили плавали в ледяной воде, густой, как сироп; вокруг них повсюду извивались зеленые и пурпурные завитки водоворотов. В черном небе кружили с громкими криками птицы с радужным оперением. Халли, отнырнув от Эмили, медленно опускалась вниз, разводя руками и пытаясь выдыхать вязкую и серебристую, как ртуть, воду.

Халли проснулась, но все еще лежала, приходя в себя после сна и с закрытыми глазами наблюдая за световыми вспышками и переливами, мелькающими перед лицом. В комнате стоял запах лизола и немытого тела — ведь за четверо суток путешествия она ни разу не воспользовалась душем. И пахло чем-то еще, но так слабо, что Халли поначалу и не почувствовала этого запаха. Солодка… солодка или лакричные конфеты. Повернувшись на бок, она принюхалась. Этот едва различимый запах исходил от лежавшего на койке матраса. Эмили была сладкоежкой, хотя, насколько помнила Халли, предпочитала лакричным конфетам темный шоколад. Что и говорить, год, проведенный здесь, мог изменить человека во многих отношениях, и кто знает, может, именно лакричные конфеты были единственной сладостью, которая оказалась доступна подруге.

Уже долгое время Халли не доводилось спать на таких высоких койках. Она села, свесила вниз ноги и, распрямив спину, случайно уткнулась головой в две потолочные звукопоглощающие плитки, которые, выскочив вверх из рамок, где были закреплены, затем снова легли на прежнее место. На несколько мгновений Халли замерла. Затем спустилась на пол и зажгла свет.

Снова забравшись на койку, она встала на колени. Взявшись обеими руками за плитку, в которую перед этим ткнулась головой, приподняла ее и, вынув из рамы, отложила в сторону. Просунув руку в образовавшееся отверстие, тщательно ощупала тыльную поверхность второй плитки. Пальцы нащупали какой-то металлический предмет, похожий по форме на карточную колоду, но с острыми гранями и углами. Девушка осторожно приподняла плитку и, освободив ее из металлической рамы, положила на матрас.

На предмет, который оказался у нее в руках, была наклеена этикетка:

«BrickHouse XtremeLife DVR Саmera

Sxplw3r

PIR Motion Detection»

Два провода отходили из гнезд в корпусе этого следящего устройства. Один был подсоединен к микрокамере, похожей на металлическую зубочистку длиной один дюйм с маленькой колбочкой на конце. Камера была вставлена в отверстие в плитке. Второй конец был присоединен к более короткой и толстой металлической трубочке. «Датчик движения», — предположила Халли. Другим концом этот провод входил в отверстие в корпусе. Разъединив обе половинки корпуса и вынув прибор, девушка обнаружила на одной из его граней USB-порт.

Халли присоединила устройство к своему ноутбуку, поставив его на койку так, что экран монитора оказался почти на уровне глаз. На экране появилась черная камера с этикеткой и той же самой информацией, что была нанесена на корпус. Она знала, что PIR — это «пассивный инфракрасный» датчик, применяемый в системах, реагирующих на движение, и срабатывающий при несанкционированном проникновении подачей тревожного сигнала и автоматическим включением освещения, как это сделано в зале. И — как ни странно думать об этом сейчас — такой датчик должен был предотвратить захлопывание в дверях чемодана хромой женщины в аэропорту, когда Халли прощалась с Бауманом.

Она дважды кликнула по иконке, и на экране появилось сообщение о девяти файлах MPEG-4. Халли просмотрела первый файл, датированный двадцать третьим января. Он содержал то, что запечатлела в комнате микрокамера с объективом «рыбий глаз». Звук при этом не записывался, а освещенность была такой, что позволяла камере лишь фиксировать изображение, да и то с крупным зерном. Освещение, по предположениям Халли, должно быть, создавалось светодиодами цифровых часов, установленных где-то в комнате, ночником или тем и другим. Она видела очертания тела, ворочающегося на койке, в котором смутно, но безошибочно угадывалась женщина. Эмили, заснятая своей собственной камерой. А может, это кто-то другой? Глаза Эмили закрылись; ее дыхание замедлилось. Она заснула почти мгновенно.

Халли продолжала смотреть на экран. Камера вела запись еще в течение трех минут. После чего остановилась. Девушка подумала, что устройство, возможно, выключилось автоматически, не обнаружив движущегося объекта в течение предварительно настроенного периода времени. Халли быстро просмотрела кадры ложной тревоги, когда сигналом для включения камеры служили неосознанные движения Эмили во время сна. Потом открыла самый свежий файл, записанный тридцать первого января. Та же самая комната. Так темно, что с трудом удалось рассмотреть лишь движения тени. Затем вспышка, а после нее мертвенный, мягкий колеблющейся свет.

Кто-то зажег свечу.

Все равно слабая освещенность не позволяет сделать четких снимков, но все-таки записи в этом файле более четкие, чем в остальных. Халли видит, как один человек, а следом за ним второй забираются на койку. Оба сидят, прислонясь спиной к стене. Она видит верхнюю часть их голов, плечи и бедра. Но их лиц она не видит.

Один из сидящих на койке — женщина: такое заключение Халли делает, заметив выпуклости грудей под плотно облегающей тело черной одеждой непонятного вида. Может, на ней легкий водолазный костюм? Но зачем он в помещении? Нет, это трико с белыми продольными полосами на бедрах… возможно, маскарадный костюм скелета. На Эмили… Фигура, сидящая рядом с ней, намного крупнее, с более широкими плечами и мощными руками. Густые черные волосы, из основания шеи торчит что-то, похожее на болты. Мешковатая рубашка с драными рукавами.

Скелет рядом с чудовищем Франкенштейна. В таком виде эти двое могли прийти с костюмированного бала. Или готовились пойти туда.

Мужчина достал металлическую фляжку, отвинтил пробку и стал пить. Затем передал фляжку Эмили, которая едва ее не уронила. Он подхватил фляжку и снова подал женщине, но уже более осторожно. Она стала пить, но закашлялась и принялась махать ладонью перед ртом.

Они разговаривали. Звука не было, но то, что эти двое беседовали, легко угадывалось по их кивкам, жестикуляции и движению тел. Время от времени они прикладывались к фляжке. Через несколько минут мужчина сдернул маску с застарелыми шрамами и удалил пластмассовые болты, которые удерживались на месте проволокой, согнутой полукругом, огибающим шею сзади. Стащил с головы парик, крепившийся ко лбу при помощи мягкой резинки. Швырнул весь свой наряд на стул, стоящий перед письменным столом. Он был уже без костюма, но угол наклона камеры над головой не давал возможности Халли рассмотреть его, а значит, и опознать, если она позднее столкнется с ним.

Эмили села вполоборота к мужчине, поцеловала его, обвила руками, прижала к себе. Они целовались по-серьезному.

Так у нее был любовник… Ну что ж, выходит, ей повезло. Ведь год — это долго, очень долго. «Но, — подумала Халли, — правильно ли я поступаю, смотря эти записи? Ведь это нехорошо, шпионить за подругой подобным образом».

Подумав, она решила, что эта камера предназначена для видеонаблюдения. Пожелай Эмили записать для себя на память свои сексуальные похождения, она воспользовалась бы другими средствами.

Эмили лежала на спине, и Халли впервые смогла увидеть ее лицо. Оно выглядело так, словно было окрашено из баллончика с белой краской, которым наносят предостерегающие знаки в виде черепа со скрещенными костями, и было ярче всех остальных предметов, попавших в кадр. Мужчина лежал рядом, уткнувшись ей в шею; он ласкал ее, целовал, но его лицо не попадало в камеру. Его бедра оказались поверх ее бедер. Одна рука торопливо блуждала по ее телу, поглаживая и тиская, то и дело останавливаясь, чтобы ласкать и страстно прижимать к себе женщину, распаляя страсть. Спина Эмили выгнулась, словно в экстазе. Халли увидела, как раскрылся ее рот в не слышном сейчас страстном стоне.

Она прошептала что-то на ухо мужчине… и заснула.

Это показалось Халли более чем странным. Эмили никогда не пользовалась наркотиками, нечасто пила пиво, довольствуясь одним бокалом, и чрезвычайно редко разрешала себе пропустить еще один. Так что же тогда произошло? Может, потеряла сознание?

Мужчина сидел на койке, прислонясь спиной к стене, и смотрел на нее. И снова — какая досада! — Халли видела только верхнюю часть его головы, плечи, бедра и ничего больше. Через несколько минут, спустившись с койки, он исчез из кадра. Когда незнакомец снова возник на экране, его руки были в плотно прилегающих латексных перчатках. Действуя аккуратно и неспешно, он расстегнул молнию на костюме Эмили и снял его, оставив ее в бюстгальтере и трусиках.

Да этот сукин сын накачал ее наркотиками. Из той самой фляжки? Но он и сам из нее пил. А может, всего лишь делал вид, что пьет? Или он дал ей что-то до того, как они вошли в комнату?

Дыхание Халли участилось. Ее охватили злость и страх за Эмили. Не сдержавшись, она громко сказала:

— Не смей дотрагиваться до нее!

Мужчина снова исчез из кадра и появился вновь с двумя шприцами для подкожных инъекций. Цилиндры шприцев были одного размера, но игла в одном оказалась намного длиннее иглы в другом. Используя меньший, он ввел Эмили что-то в вену правой руки, в то место, откуда обычно производят забор крови. Халли с нарастающим ужасом следила за тем, что он делает.

— Оставь ее! — не сдержавшись, почти выкрикнула она.

Ей показалось странным, что этот тип в одежде. Если он собирался изнасиловать Эмили, то к данному моменту должен был быть уже раздетым. А он стоял перед койкой и смотрел на спящую Эмили — ее грудь медленно поднималась и опускалась. Через несколько минут глаза женщины медленно раскрылись. Она не двигалась и не пыталась заговорить.

Халли напряженно всматривалась в экран, но лица мужчины так и не увидела.

Он залез на койку и встал на колени между раздвинутыми ногами Эмили. В одной руке, поднятой кверху, он держал шприц с длинной иголкой; держал так, чтобы женщина его видела. Она часто заморгала, лицо ее заблестело от пота. Незнакомец сделал глубокий вдох — плечи его сначала поднялись, затем опали, — после склонился над ней и пустил шприц в дело. Глаза Эмили расширились, тело напряглось, но она оставалась недвижной.

Он ей до этого ввел что-то, вызывающее кратковременный паралич.