Игра в свидания Стил Даниэла

– Мне кажется, да. А ты, может, по-другому воспримешь. По натуре он вольная пташка. Родился в Сан-Франциско в коммуне хиппи, а вырос на Гавайях. Мы очень хорошо ладим. Он, кстати, сегодня придет, но попозже, после ужина. Я ему сказала, что мне надо сначала пообщаться с тобой без посторонних.

– А как его зовут? Ты мне, кажется, не говорила.

За последнее время столько всего произошло, что им было не до разговоров о мальчиках, и Мэг улыбнулась.

– Его зовут Пирс. Пирс Джонс. Для актера имя удачное.

Запоминающееся. Он мечтает о серьезном, но пока нарасхват в фильмах ужасов. Внешность у него потрясающая. Мать у него наполовину азиатка, а отец был черный. Невероятная смесь! Он немного похож на мексиканца – него такие большие, чуть раскосые глаза.

– Ты меня заинтриговала.

Пэрис старалась избежать скоропалительных суждений. И все же, когда Пирс Джонс наконец явился, она была поражена. Мэг описала его довольно точно. По-восточному красивый, атлетического телосложения, которое подчеркивали майка без рукавов и джинсы в обтяжку, он был чрезвычайно эффектен. Рев его мотоцикла был слышен за версту, а своими сапожищами «Харлей-Дэвидсон» он тут же наследил на бежевом ковре в гостиной. Мэг, впрочем, не придала этому никакого значения. Она была влюблена.

Пообщавшись с молодым человеком с полчаса, Пэрис впала в панику. Он свободно рассуждал о многочисленных наркотиках, которые перепробовал еще на Гавайях, будучи подростком. О половине Пэрис слышала впервые в жизни. При этом он оставлял без внимания отчаянные попытки Мэг переменить тему. Правда, потом Пирс добавил, что, увлекшись боевыми искусствами, он о наркотиках и думать забыл. У него был черный пояс по карате, и он по четыре, а то и пять часов в день проводил на тренировках.

Пэрис попыталась осторожно прощупать почву, но вопрос о колледже остался без ответа. Парень сообщил, что увлекается натурфилософией и в данный момент, для очищения духа и тела, сидит на диете по системе макробиотики. На здоровье он был просто помешан, что Пэрис восприняла с облегчением – главное, что благодаря этому он отказался от наркотиков и алкоголя. Но было такое впечатление, что ни о чем другом, кроме своего организма, он говорить не может. Нет, не так. Еще он пел дифирамбы Мэг, а это уже кое-что. Он явно был по уши влюблен – даже Пэрис видела, сколь сильно их взаимное влечение. Он с такой страстью поцеловал Мэг на прощание, что Пэрис показалось, будто он испепелил все живое в комнате.

Когда, проводив его, Мэг вернулась в комнату, Пэрис так красноречиво молчала, что дочка расхохоталась.

– Мам, не паникуй.

– А ты меня успокой. – Пэрис как-то притихла. Они были слишком близки, чтобы что-то друг от друга скрывать.

– Во-первых, замуж за него я не собираюсь. Нам просто хорошо вместе.

– Но о чем вы с ним говорите? Помимо его диеты и комплекса упражнений? Конечно, я готова признать, что это весьма интересная тема…

Мэг чуть не лопнула от смеха.

– Мамочка, Пирс просто симпатичный парень. Он со мной очень нежен. А разговариваем мы о кинематографе. Он цельная натура, не употребляет наркотиков, не пьет – в отличие от большинства ребят, с которыми я раньше встречалась. Мам, ты же не знаешь, как трудно в наши дни найти нормального человека. Куда ни кинь – сплошь чудики или неудачники.

– Звучит невесело. Особенно если твоего приятеля ты к чудикам не относишь. Хотя… вел он себя вежливо и к тебе, кажется, хорошо относится. Но, дорогая моя, только вообрази, как ты представишь его папе!

– Об этом даже не думай. Все не настолько серьезно. А может, это вообще скоро кончится. Мне приходится часто бывать на людях, а он вce время на диете. Всякие клубы, бары и рестораны он на дух не выносит. И в половине девятого ложится спать.

– Да, не разгуляешься, – согласилась Пэрис. Она впервые встречала такого человека и очень тревожилась за дочь. Конечно, хорошо, что парень не пьет и не колется, но, по ее мнению, одного этого было недостаточно.

– Кроме того, Пирс очень религиозен. – Мэг явно хотелось реабилитировать приятеля в глазах мамы. – Он буддист.

– Из-за матери?

– Нет, она у него иудейка. Но перешла в буддизм после того, как познакомилась с одним каратистом из Нью-Йорка.

– Мэг, я как-то с трудом это воспринимаю. Если у вас тут все такие, я лучше останусь в Гринвиче.

– Сан-Франциско намного более консервативный город. А кроме того, там все «голубые».

Она дразнила мать, но отчасти так оно и было: город действительно славился своими сексуальными меньшинствами. Тамошние девушки – знакомые Мэг – без конца жаловались, что с кем ни познакомишься – непременно окажется «голубым» и куда более симпатичным внешне, чем внутри.

– Это утешает. И ты хочешь, чтобы я туда переехала жить? В Гринвиче мне хотя бы гарантирован благопристойный парикмахер, если я вдруг надумаю волосы отрезать.

Мэг погрозила матери пальцем.

– Мам, как тебе не стыдно? Мой парикмахер самый настоящий натурал. А «голубые», чтоб ты знала, правят миром. Думаю, тебе в Сан-Франциско понравится. – Теперь она говорила серьезно. – Можно, например, поселиться в Марин-каунти, это вроде Гринвича, только климат получше.

– Даже не знаю, солнышко. У меня все друзья в Коннектикуте. Я там живу всю жизнь…

Ей было страшно срываться с места и ехать за тысячи миль только потому, что ее бросил Питер. Калифорния ей казалась какой-то другой планетой. В свои сорок с небольшим Пэрис боялась, что не сумеет адаптироваться, хотя для Мэг, скажем, это было идеальное место.

– И часто ты теперь видишься с этими друзьями? – напирала Мэг.

– Не очень часто, – призналась мать. – Хорошо-хорошо, совсем не вижусь. В данный момент. Но когда все образуется и я привыкну к своему новому статусу, я снова начну выходить. Просто мне этого пока не хочется.

– А среди твоих друзей есть неженатые? – продолжала Мэг свой допрос.

Пэрис призадумалась:

– Кажется, нет. Те, у кого жена умерла или кто развелся, обычно перебираются в город. Гринвич – это семейное местечко; во всяком случае, все люди из нашего круга живут там с семьями.

– Вот именно! И как ты там собираешься начать новую жизнь? Среди семейных людей, с которыми сто лет знакома? С кем ты будешь встречаться, мама?

Вопрос был резонный, но Пэрис не хотела об этом даже слышать.

– Ни с кем. И вообще, я еще пока что замужем.

– Ну да, на ближайшие три месяца. А что потом? Ты ведь не можешь до конца дней куковать одна. – Мэг была настроена решительно, и Пэрис отвела взгляд.

– Почему же, могу, – упорствовала она. – Если здесь меня ждут одни Пирсы Джонсы, только старше, то я уж лучше останусь куковать одна, как ты выражаешься. Я последний раз ходила на свидание в двадцать лет. И не собираюсь начинать снова. В моем-то возрасте! От этого я только верней впаду в депрессию.

– Мам, жизнь не кончается в сорок шесть лет! Это просто безумие!

Но Пэрис считала безумием остаться одной после двадцати четырех лет брака. Все, что с ней произошло, – безумие. А если нормальным считается роман с каким-нибудь престарелым Пирсом Джонсом, то Пэрис предпочла бы сожжение у позорного столба на виду всего города. Она так дочери и сказала.

– Дался тебе этот Пирс Джонс! Что ты к нему прицепилась? Это не оправдание. Он не такой, как все, сама прекрасно видишь. Здесь полно зрелых, солидных мужчин, разведенных или вдовцов, и они охотно познакомятся с красивой женщиной. Им так же одиноко, как тебе.

Пэрис подумала, что ей не просто одиноко. У нее разбито сердце, вот в чем проблема. Она еще не переболела Питером и не думала, что ей это когда-нибудь удастся.

– Мам, хотя бы подумай об этом. На будущее. Я бы очень хотела, чтобы ты переехала жить в Калифорнию.

– Я бы тоже, радость моя. – Пэрис растрогалась, видя, как дочь о ней тревожится и старается помочь. – Но я ведь могу вас навещать, и довольно часто. Скажем, раз в месяц я могла бы прилетать сюда на выходные.

Мэг вздохнула. Маме заняться было нечем, но сама-то она по выходным дома не сидела. У нее своя жизнь, и, в конечном счете, своя жизнь будет нужна и Пэрис. Просто пока она к ней не готова.

Вечером они вместе стряпали ужин. А потом легли спать в одну постель.

На другой день Пэрис немного погуляла по Бсверли-Хиллз, поглазела на витрины, а потом вернулась и стала дожидаться Мэг. Она сидела на балконе и думала над тем, что вчера сказала дочь. Что ей с собой делать? Она не могла даже вообразить, как станет жить дальше, и не была уверена, что ее это волнует. Она в самом деле не стремилась найти себе другого мужчину. Если не жить с Питером, то лучше уж одной. А общаться можно с детьми и друзьями. Заводить роман, спать с малознакомым мужчиной… Это же так страшно, даже в плане здоровья! Куда проще остаться одной.

В тот вечеру Мэг на съемочной площадке были какие-то сложности, и домой она вернулась только в десять. Пэрис приготовила дочери ужин, а потом опять легла с ней в одну постель. Хорошо было чувствовать рядом с собой тепло другого человека. Она уже давно так сладко не спала. Утром они вместе позавтракали на балконе. К девяти Мэг надо было на работу, а Пэрис в полдень вылетала в Нью-Йорк.

– Мам, я буду по тебе скучать, – печально сказала Мэг на прощание.

Ей так было хорошо эти два дня, пока мама была с ней! И Пирс сказал, что ее мама ему очень понравилась, о чем Мэг немедленно доложила матери. Пэрис посмеялась и закатила глаза. «Будем надеяться, что этот парень безобиден, – подумала она. – Но, боже мой, какой странный! Хотелось бы верить, что это у Мэг ненадолго».

– Обещай, что ты скоро опять приедешь, даже если не захочешь докучать Виму. – Обе понимали, что мальчику хочется расправить крылья и почувствовать себя взрослым.

Мэг ушла на работу, и Пэрис охватила тоска. При всей нежности и теплоте, с которой к ней относилась дочь, она уже взрослая женщина, у нее своя жизнь и работа, требующая самоотдачи. В этой жизни нет места для Пэрис, разве что иногда, на пару дней. Теперь ей нужно идти своей дорогой, приспосабливаться к новой действительности. А действительность эта заключалась в том, что она одна и таковой останется.

Прощальную записку дочери Пэрис писала со слезами на глазах. Всю дорогу в аэропорт она была подавлена, и в полете ее настроение тоже не улучшилось. Когда же Пэрис вошла в свой дом в Гринвиче, его пустота поразила ее как громом. Ни души. Ни Вима. Ни Мэг. Ни Питера. И от этого никуда не деться. Она совершенно одна.

Вечером Пэрис лежала в постели и думала о Питере. Она вспоминала, каким родным он показался ей на мгновение в Калифорнии, и у нее разрывалось сердце. Надежды нет. Она лежала в кровати, на которой они всю жизнь спали с Питером, и ее охватывало такое отчаяние, что было странно, как она до сих пор не умерла. Пэрис не покидало чувство, будто ее оставили все близкие люди. Оставили навсегда.

Глава 8

После возвращения Пэрис из Калифорнии сеансы с Анной Смайт пошли труднее. Доктор теперь нажимала на нее сильнее, заставляла глубже копаться в себе и обсуждать множество болезненных тем. Так что в результате Пэрис плакала на каждом сеансе. Работа с обездоленными детьми в Огэмфорде тоже не приносила радости, а никакой личной жизни у нее по-прежнему не было. Она никуда не выходила, ни с кем не общалась, за исключением редких встреч с Натали и Вирджинией. Но обе ее подруги были замужем, жили полной жизнью, у них было с кем делить горе и радости и о ком заботиться. У Пэрис не было никого. Остались только телефонные разговоры с сыном и дочерью. И при этом она продолжала твердить Анне, что ни за что не уедет из Гринвича. Пэрис казалось, ее место здесь, и переезжать на Запад ей совсем не хотелось.

– А что, если вам найти себе там работу? – опять подняла эту тему Анна, и Пэрис беспомощно взглянула на нее.

– А что я умею делать? Составлять букеты? Устраивать банкеты? Развозить чужих людей по их делам? Я ничего не умею!

– У вас диплом по деловому администрированию, – упрямо твердила Анна. Она с завидным постоянством давила Пэрис на больную мозоль, и порой Пэрис готова была ее убить. Но при этом, как ни странно, с каждой новой встречей между ними крепла дружба и взаимное уважение.

– Если бы мне сказали, что я должна зарабатывать на хлеб бизнесом, думаю, я бы растерялась, – призналась Пэрис. – Я ведь никогда этим не занималась. В колледже я изучала только теорию. Практики – никакой. И с тех пор я всегда была лишь женой и матерью.

– Вполне уважаемая профессия. А теперь пора заняться чем-то другим.

– Да не хочу я ничего другого!

– Пэрис, вы довольны жизнью? – невозмутимо поинтересовалась Анна.

– Нет, недовольна. Мне она ненавистна. – Пэрис не сомневалась, что теперь так будет всегда.

– Даю вам задание к нашей следующей встрече: подумайте, какой бы вы хотели видеть свою жизнь. Неважно, что это будет. Вы должны мне сказать, чем вам действительно хотелось бы заниматься, даже если раньше вы никогда этого не делали или делали, но очень давно. Вязание, плетение кружев, фигурное катание, фотография, кукольный театр, рисование – все, что угодно. И не думайте сейчас о работе. Давайте просто выясним, к чему у вас лежит душа.

– Даже не знаю… – неуверенно проговорила Пэрис. – Я двадцать четыре года обслуживала семью, на себя у меня времени не оставалось.

– Именно об этом я и говорю. Пора подумать о себе. О том, как доставить себе радость. Вспомните хотя бы одну вещь, которой вам действительно хотелось бы заняться. Даже если это будет казаться чем-то глупым.

Пэрис была в недоумении. А когда пришла домой и села за стол, достав бумагу, растерялась еще больше. Ничего такого, о чем бы она мечтала, на ум не приходило. Что-то прозвучало в кабинете у Анны Смайт, что тронуло какие-то струны в ее душе, но сейчас Пэрис не могла припомнить. Она уже лежала в постели, с погашенным светом, как вдруг вспомнила. Фигурное катание! Его Анна назвала для примера. В детстве Пэрис его обожала, всегда смотрела чемпионаты по телевизору. Вот Анна посмеется!

Пэрис по-прежнему посещала сеансы дважды в неделю и пока не была готова переходить на один раз.

– Я кое-что придумала, – произнесла она с робкой улыбкой, явившись через три дня на очередной сеанс. – Коньки. В детстве я очень любила кататься. И детей на каток возила, когда они маленькие были.

Но Анна и не думала смеяться.

– Отлично, – спокойно сказала она. – Теперь вам задание – как можно скорее поехать на каток. К следующему разу я хочу услышать, что вы побывали на катке и немного развлеклись.

Пэрис чувствовала себя крайне нелепо, но в ближайшие выходные отправилась на гринвичский каток и долго каталась по кругу, держась поближе к бортику. Было раннее воскресное утро, на льду почти никого не было, если не считать нескольких мальчишек в хоккейных коньках и пары старушек, которые катались на удивление прилично – по-видимому, делали это всю жизнь.

Уже через полчаса неловкость прошла, и Пэрис была в полном восторге.

В четверг она опять поехала кататься и на сей раз удивила сама себя тем, что наняла инструктора, чтобы научиться делать вращения. Со временем это стало ее любимым времяпрепровождением, и, когда на День благодарения прилетели дети, Пэрис уже довольно многому научилась. На следующее утро она уговорила Вима и Мэг поехать с ней кататься и была очень довольна, когда Вим вслух выразил ей свое восхищение.

– Мам, ты как Пегги Флеминг, – подхватила Мэг.

– Это вряд ли. Но все равно спасибо.

Они пробыли на катке почти до полудня, а потом отправились домой поедать индейку, которую Пэрис, уходя, поставила в духовку. Но, несмотря на насыщенное утро и радость от встречи с детьми, этот день дался ей нелегко. Праздник словно высветил все перемены, происшедшие за последний год. Пэрис было больно об этом думать, тем более что назавтра дети должны были ужинать в городе с отцом. Питер тоже жаждал с ними пообщаться, но с пониманием отнесся к тому, что День благодарения они хотели провести с мамой, и смиренно ждал своей очереди.

В пятницу, в пять часов вечера, нарядные брат с сестрой сели в поезд, идущий в Нью-Йорк, – в снегопад никто не захотел вести машину. Отец расщедрился и пригласил их на ужин в «Ле Сирк». Мэг такого не ожидала, и ей пришлось надеть мамино черное платье, а Вим решил пойти в костюме, который ему купили на выпускные торжества. Он сразу стал выглядеть старше своих лет, да и вообще за три месяца в колледже сильно повзрослел; Пэрис отметила это с материнской гордостью.

Питер дожидался их у входа в ресторан. На нем был костюм в узкую полоску, и Мэг нашла его очень привлекательным, о чем тут же ему сообщила. Отец просиял – он был счастлив повидаться с детьми и на ночь забронировал им номера в отеле. В Калифорнию оба летели только в воскресенье, и субботний вечер был отдан друзьям.

Пэрис довольствовалась тем, что дети хоть немного побудут дома – она не собиралась монополизировать их время. Как, впрочем, и Питер. А Вим и Мэг были рады побывать в Нью-Йорке. Повсюду уже установили елки, и снегопад усиливал атмосферу праздника, делая город похожим на рождественскую открытку.

Поначалу Мэг показалось, что отец несколько напряжен и с трудом подыскивает слова. Впрочем, он никогда не отличался общительностью, разговор обычно поддерживала мама. Кроме того, после его ухода из дома они несколько отвыкли друг от друга. Как бы то ни было, Мэг удивилась и растрогалась, когда отец заказал на десерт шампанское.

– Мы что-то празднуем? – спросила она, решив его подразнить.

– Вообще-то, да, – ответил отец и смущенно обвел детей взглядом, – должен вам кое-что объявить.

Мэг предположила, что речь идет о новой квартире. Или – что маловероятно, хотя и хотелось бы – о намерении вернуться к маме. «Но в таком случае, – решила она, – мама бы тоже была здесь».

Они напряженно ждали, а Питер все никак не решался заговорить. То, что он задумал, на деле оказалось сложнее, чем можно было ожидать, и сейчас он очень нервничал.

До сих пор Питер ни словом не упоминал о Рэчел, считая, что дает детям время свыкнуться с разрывом родителей. Одновременно он хотел оградить Рэчел от неизбежной критики со стороны своего семейства. И совсем не задумывался над тем, как повлияет на его отношения е детьми известие о новой женщине в его – а значит, и их – жизни.

– Я женюсь, – наконец выпалил он, и сын с дочерью уставились на него с изумлением.

– Пап, ты шутишь? – воскликнула Мэг, побледнев, как полотно. – Нет, этого не может быть!

Вим сразу подумал о матери. Это ее добьет.

– А мама знает?

– Нет, не знает. – Питер не выдержал и опустил глаза. – Вам первым говорю. Я решил, так будет лучше.

Мэг сама не ожидала, что это известие так подействует на нее – ведь она с самого начала допускала такой вариант. И все-таки она отказывалась понимать, как отец мог так поступить. Ясно, что именно ради этой женщины он и бросил маму. Но ведь они еще даже не развелись! Как он может думать о новом браке? Мама ни с кем не встречается, из дома почти не выходит, а он…

– И давно ты с ней знаком? – Мэг старалась говорить спокойно, хотя на самом деле в голове у нее все шло кувырком. Ей хотелось одного – вскочить, залепить ему пощечину и с криком броситься из этого ресторана, но она понимала, что это будет ребячество. Надо хотя бы выслушать. Но даже если причиной всему эта женщина, все равно жениться так скоро – просто безумие. А может, отец и впрямь свихнулся?

– Она уже два года работает у меня в конторе. Очень симпатичная, умная молодая женщина. Окончила Стэнфорд. – Можно подумать, это что-то меняет! – У нее двое сыновей, Джейсон и Томас, пяти и семи лет. Я надеюсь, вы их полюбите…

«Господи, – подумала Мэг, – только этого не хватало!» По глазам отца было видно, что он не шутит. Единственное, за что она была ему сейчас благодарна, – это что у него хватило такта не приводить эту особу на ужин.

– Сколько же ей лет? – продолжала Мэг, заранее предвидя ответ. Она чувствовала, что наступил один из самых тяжелых моментов в ее жизни – лишь немногим легче того, когда мать позвонила и сообщила о предстоящем разводе.

– Ей тридцать два.

– Боже мой, папа! Она же на двадцать лет тебя моложе!

– И всего на восемь лет старше тебя, Мэг, – добавил мрачно Вим. Ему тоже было не по себе. Хотелось побыстрее вернуться домой, к маме. Он чувствовал себя, как ребенок перед лицом опасности.

– Но почему тебе с ней просто не встречаться? Зачем сразу жениться? Вы же с мамой еще даже не развелись! – Мэг была готова разрыдаться.

Отец строго посмотрел на нее и ничего не ответил. Нет, оправдываться перед детьми он не станет, это было видно. Мэг не могла отделаться от мысли, что у него с головой не все в порядке.

– Мы поженимся на Новый год, и я хочу, чтобы вы оба были у нас на свадьбе.

За столом воцарилось долгое молчание. Официант принес счет, а Вим и Мэг продолжали упорно смотреть в свои тарелки. До Нового года всего месяц с небольшим, и они только сейчас узнают о свадьбе, как об уже решенном деле!

– Я собирался Новый год провести с друзьями, – заявил Вим, как будто это могло послужить отговоркой. Но он уже видел по выражению отца, что увильнуть не удастся – на этом мероприятии он все равно обязан быть, как ни крути.

Удивительно, но в этот момент Питеру не хватило сообразительности не разыгрывать из себя непреклонного отца.

– Думаю, Вим, на сей раз тебе придется обойтись без приятелей. Это для меня очень важный день. И я хочу, чтобы ты взял на себя роль моего свидетеля.

Вим со слезами на глазах замотал головой:

– Пап, я не могу так поступить с мамой. Это ее убьет. Ты можешь принудить меня прийти, но твоим свидетелем я ни за что не буду!

Питер долго молчал, потом кивнул и повернулся к Мэг, у которой был такой же убитый, как у брата, вид.

– Надеюсь, ты тоже придешь?

– Конечно, – произнесла она сдавленным голосом. – Пап, а ты нас хоть до свадьбы-то познакомишь?

Питер сразу оживился:

– Разумеется. Завтра мы с Рэчел приглашаем вас на завтрак. Она хочет, чтобы вы заодно познакомились с Джейсоном и Томми. Очень симпатичные!

У него уже была новая семья… Мэг вдруг пришло в голову, что невеста еще достаточно молода и вполне может думать о новых детях. От одной этой мысли ей стало нехорошо. Но по крайней мере в этой драме и им нашлось место. Было бы куда хуже, если бы отец вовсе оставил их за бортом. Или поставил бы их в известность задним числом.

– И где будет свадьба?

– В клубе «Метрополитен». Довольно скромно, не больше сотни гостей. Мы не хотели ничего пышного. Рэчел еврейка, так что венчания тоже не будет. Нас зарегистрирует ее знакомый судья.

Что-то немыслимое! Мэг представила себе, как отец сочетается браком с чужой женщиной, и чуть не впала в истерику. Неважно, хорошая ли она женщина, умная ли, красивая ли. Как и брата, ее не оставляла мысль о матери. Как она это перенесет? Хорошо еще, если руки на себя не наложит! Слава богу, что они с Вимом сейчас здесь и маму есть кому утешить.

– Когда ты собираешься сказать маме? – осторожно спросила Мэг. Вим уже давно не говорил ни слова и лишь теребил салфетку у себя на коленях.

– Пока не решил, – туманно произнес отец. – Я хотел, чтобы сначала вы об этом узнали.

И тут Мэг поняла, чего он хочет. Он хочет, чтобы матери сказали они! Они должны принести ей эту убийственную новость…

В отель они ехали в молчании. Проводив детей в смежные номера, Питер попрощался и удалился. Едва за ним закрылась дверь, Мэг бросилась брату на шею, и оба заплакали, как дети, заблудившиеся в ночи.

– И как мы скажем об этом маме? – бормотал Вим, уткнувшись в плечо сестры.

Мэг первой взяла себя в руки, усадила брата на диван и сама села рядом.

– Придумаем что-нибудь. Думаю, лучше всего так прямо и сказать.

– Боюсь, она снова перестанет есть, – произнес Вим.

– Может, обойдется. Она все-таки ходит к психотерапевту. Но как он может быть таким идиотом?! Она же почти моего возраста, к тому же с двумя детьми! Наверное, из-за нее он от мамы и ушел.

– Думаешь? – Вим был озадачен, он как-то не связал эти два обстоятельства.

– Ну конечно! Иначе он бы не стал так спешить со свадьбой. Ведь развод будет оформлен только через полмесяца. Да, отец времени зря не теряет. Может, она беременна? – в панике предположила Мэг, а Вим упал на кровать и закрыл глаза.

Потом они позвонили маме – просто чтобы сообщить, что живы-здоровы, но ни словом не обмолвились о папиной новости. Сказали, что чудесно поужинали в ресторане, а теперь ложатся спать.

Впервые за многие годы они снова спали в одной постели, в целомудренном отчаянии прижимаясь друг к другу, как делали когда-то в далеком детстве. В последний раз нечто похожее было с ними, когда умерла их собака. С тех пор Мэг никогда не чувствовала себя такой несчастной. Это было очень-очень давно.

Утром отец позвонил убедиться, что дети встали, и напомнил, что в десять часов они встречаются в ресторане отеля с Рэчел и ее сыновьями.

– Жду не дождусь! – пробурчала Мэг, повесив трубку. Она чувствовала нечто похожее на похмелье. Виму было еще хуже него было ощущение, что он заболел.

– Нам обязательно это делать? – пробормотал он, заранее зная ответ.

Мэг надела замшевые брюки и мамин свитер, а Вим оделся нарочито просто – в джинсы и джемпер с эмблемой университета. Собственно, другой одежды он с собой не взял и сейчас втайне надеялся, что его в таком виде в ресторан не пустят. Но этого не произошло.

Отец уже сидел за столом в обществе очаровательной молодой женщины и двух ерзающих на стульях мальчишек. Мэг сразу бросилось в глаза, что Рэчел похожа на их мать, только выше ростом, моложе и сексуальнее. Сходство было поразительное. Как будто отец перевел часы назад, пытаясь обмануть время с женщиной намного моложе своей бывшей жены. В каком-то смысле это было признанием достоинств Пэрис, но от этого ситуация казалась еще более трагичной. Почему он не захотел спокойно стариться рядом с Пэрис, оставить все как есть?..

Глядя на Рэчел, Вим понял, что это с ней отец знакомил его у себя в конторе несколько месяцев назад. Теперь Вим гадал, давно ли тянутся у отца отношения с этой женщиной, был ли у них роман тогда, когда он видел ее в тот раз.

На протяжении всего завтрака Рэчел изо всех сил старалась поддерживать беседу. Она была против того, чтобы ставить Вима и Мэг в известность так поздно, и прекрасно понимала, как им будет тяжело. Но и откладывать со свадьбой ей тоже не хотелось – она и так уже долго ждала. Просто она считала, что Питер должен был давно им сказать. Ей с самого начала казалась неразумной его идея дать улечься страстям. Ведь Питер уже купил им прекрасную квартиру на Пятой авеню, с роскошным видом на парк и двумя большими гостевыми спальнями, специально для его детей. А у малышей и их няни были свои комнаты. Рэчел считала, что, если они заведут еще ребенка, мальчиков можно будет поселить в одну комнату… А теперь, перед этим судьбоносным завтраком; ей пришлось строго-настрого предупредить своих детей, чтобы не говорили, что Питер давно живет с ними. Наконец, под занавес, Рэчел осторожно заговорила о свадьбе.

– Я знаю, как вам тяжело слышать, что мы женимся, – негромко произнесла она. – Для вас это большая неожиданность, вы, наверное, в шоке. Но я действительно люблю вашего отца и хочу, чтобы он был счастлив. А еще я хочу, чтоб вы знали, что вы всегда желанные гости в нашем доме. Это и ваш дом тоже.

– Благодарю, – пробормотала Мэг сдавленным голосом.

После этого разговор пошел о свадьбе. В половине двенадцатого Вим, за весь завтрак не проронивший ни слова, поднял глаза на сестру и объявил, что они опаздывают на поезд. Питер напомнил Виму, что на свадьбе надо быть в смокинге; Мэг с братом торопливо попрощались с будущей мачехой и ее детьми и поспешно удалились.

Всю дорогу в такси Вим молча смотрел в окно, а Мэг держала его за руку. Оба знали, что это будет самый ужасный Новый год в их жизни. И в жизни их матери. А им ведь еще предстоит ей обо всем сказать! Впрочем, Мэг считала, что это лучше, чем если она снова услышит пакость от отца. С нее довольно.

– Что скажешь? – спросил Питер, расплатившись по счету.

Рэчел помогала сыновьям застегивать куртки. Дети вели себя прекрасно, хотя ни дочь, ни сын Питера за все утро не удостоили их ни единым словом.

– У меня такое впечатление, что они оба в шоке. Слишком много сразу на них свалилось. Я, мальчики, свадьба… Я бы тоже была шокирована.

Рэчел прекрасно помнили, как уходил из семьи ее собственный отец. В тот год, когда она заканчивала Стэнфорд, отец женился на ее однокурснице. После этого Рэчел три года с ним не разговаривала, да и потом общалась лишь изредка. Между ними образовалась пропасть, особенно после того, как спустя пять лет мать умерла от рака. Рэчел считала, что от горя. Эта ситуация была ей знакома, однако не изменила ее решения выйти за Питера замуж. Слишком сильно она его любила.

– Когда ты думаешь сказать Пэрис? – спросила она уже на улице, пока они ждали такси, чтобы ехать домой.

– Это обещала сделать Мэг. Думаю, так будет лучше, – ответил Питер, не скрывая своего малодушия. Рэчел мельком взглянула на него.

– Да, пожалуй, – согласилась она.

Когда машина тронулась, Питер обнял Рэчел за плечи и потрепал мальчишек по волосам. Вид у него был умиротворенный. Утро выдалось тяжелое, но, кажется, все обошлось. Теперь ему оставалось только выбросить из головы Пэрис. Он в который раз сказал себе, что поступает правильно. И для себя, и для всех. Это была иллюзия, за которую ему теперь предстояло держаться, как за спасительную соломинку, до конца дней…

Глава 9

Когда в понедельник Пэрис вошла в кабинет, Анна Смайт насторожилась. Такой она ее уже давно не видела. Пожалуй, с самого первого сеанса в июне. Словно лунатик, плохо ориентирующийся в пространстве, Пэрис прошла по комнате и опустилась в кресло. Вид у нее был как у человека, накачанного успокоительными. Она не плакала, не кричала, ни о чем не рассказывала. Сидела совершенно неживая.

– Как с катком? – осторожно спросила Анна.

– Никак, – отсутствующим голосом ответила Пэрис.

– Почему? Болели?

Они виделись всего четыре дня назад, но за это время многое могло произойти. И, видимо, произошло.

– На Новый год Питер устраивает свадьбу. Наступило долгое молчание.

– Понятно. Это тяжело.

– Да уж, – вздохнула Пэрис.

У нее было ощущение, будто последняя соломинка, за которую она держалась, обломилась. Он не образумился и не изменил своего решения. Через месяц с небольшим он женится.

В субботу дети сообщили ей об этом, едва вернулись из города. В ту ночь Мэг спала с мамой. А на другой день оба уехали к себе в Калифорнию. Все воскресенье Пэрис проплакала. О детях, о Питере, о себе. Ей казалось, она до конца дней обречена быть одна. А у Питера новая жена. Точнее – скоро появится.

– Как вы себя чувствуете?

– Отвратительно. Анна улыбнулась:

– Это заметно. Еще бы! Любой бы чувствовал себя мерзко в такой ситуации. Пэрис, вы сердиты?

Пэрис помотала головой, и глаза ее наполнились слезами.

– Я просто расстроена. Очень расстроена. – Вид у нее был убитый.

– Вы не думаете, что вам стоит попить какие-нибудь лекарства? Может быть, вам тогда станет легче?

Пэрис снова мотнула головой:

– Я не хочу прятаться от того, что есть. Мне надо научиться с этим жить. Он ушел навсегда.

– Верно. А у вас впереди целая жизнь, и какая-то ее часть наверняка будет счастливой. Не исключено, что так тяжело вам уже никогда не будет.

– Хотелось бы надеяться, – всхлипнула Пэрис; слова Анны ее несколько обнадежили. – Я хочу его возненавидеть – и не могу. Я ненавижу ее! Мерзавка! Разбила мне жизнь. И он тоже, черт бы его побрал! Но я все равно его люблю…

Она говорила как ребенок и чувствовала себя такой же беззащитной. Она была беспомощна, растерянна и не могла поверить, что когда-нибудь снова сможет испытать счастье.

– Как держались Вим и Мэг?

– На мой взгляд, прекрасно. Конечно, они тоже расстроились. И даже были в шоке. Спросили меня, знала ли я о ее существовании… Я решила, что будет нечестно по отношению к Питеру говорить им, что он и бросил-то меня из-за нее.

– Зачем вы его выгораживаете?

– Но он же их отец! Мне показалось, что лучше не говорить правду. Он сам должен им сказать.

Анна помолчала:

– Вы поступили очень порядочно. А как вы сами, Пэрис? Придумали, как будете из этого выкарабкиваться? Мне кажется, вам снова стоит заняться коньками.

– Я не хочу. Я больше ничего не хочу!

Пэрис снова была в глубокой депрессии. Отчаяние стало для нее стилем жизни.

– Тогда, может, начнете видеться с друзьями? Вас уже приглашали на Рождество?

«Господи, как нелепо это теперь звучит!» – подумала Пэрис.

– Да, многие. Я всем отказала.

– Почему? По-моему, вам стоит пойти.

– Не хочу, чтобы меня жалели. – Последние полгода она повторяла это как заклинание.

– Если вы станете затворницей, вас будут жалеть еще больше. Почему вы не хотите сделать над собой усилие и сходить хотя бы на одну вечеринку? На пробу?

Пэрис долго смотрела в пустоту, потом покачала головой.

– Ну что ж, раз вы в такой депрессии, придется прибегнуть к помощи лекарств, – твердо заявила Анна.

Пэрис подняла глаза и тяжело вздохнула.

– Хорошо, хорошо. Я схожу к кому-нибудь в гости. Один раз. О большем не просите.

– Спасибо, – обрадовалась Анна. – Не скажете, к кому именно?

– Нет. – Пэрис бросила на нее сердитый взгляд. – Сама решу.

Остаток сеанса они обсуждали ее отношение к предстоящему браку Питера, и, уходя, Пэрис выглядела намного бодрее. Через три дня она сама сообщила Анне, что приняла приглашение от Вирджинии и ее мужа, которые собирают гостей за неделю до Рождества. На другой день после этого должны были приехать Вим и Мэг и погостить у матери целых две недели. У Вима были каникулы, и после свадьбы Питера он собирался еще съездить с друзьями на горнолыжный курорт в Вермонт. Пэрис сейчас мечтала об одном – пережить праздники. Если первого января она проснется живой и невредимой, стало быть, можно жить дальше.

Помимо гостей, куда, по правде сказать, Пэрис идти страшно боялась, она согласилась и еще на одну вещь – побаловать себя. Анна сказала, что это очень важно, что она должна себя беречь, много отдыхать, полноценно спать, заниматься спортом, даже ходить на массаж. И вот на следующий день, словно знамение свыше, у нее произошла случайная встреча с одной женщиной, дочь которой когда-то училась вместе с Мэг. Та сунула ей визитку массажиста-ароматерапевта, к которому ходила и была очень довольна. Пэрис машинально взяла карточку, но потом решила, что хуже не будет. Анна права: ей надо что-то делать, чтобы достичь мира в душе, тем более что принимать антидепрессанты она не собирается. Она должна была сама выйти из этого черного круга, снова стать бодрой и счастливой, но по какой-то внутренней причине. Пэрис не имела ничего против того, чтобы люди принимали лекарства, но сама ни за что не хотела этого делать. Другие – пусть, а она не станет. Массаж выглядел вполне подходящей альтернативой, и в тот же вечер она позвонила по указанному на визитке телефону.

Ответил какой-то неземной голос, фоном звучала индийская музыка, которая показалась Пэрис несколько назойливой, но она решила не делать скоропалительных выводов. Массажистку звали Карма Аппельбаум, и Пэрис с трудом удержалась от смеха. Массажистка сказала, что сегодня же приедет к ней на дом, привезет свой массажный стол и ароматические масла. По всей видимости, боги на их стороне, поскольку у нее случайно освободился этот вечер.

Пэрис на мгновение замешкалась, а потом решила – какая разница? Терять ей нечего, может, хоть спать будет лучше. Само слово «массаж» ассоциировалось у нее с колдовством, она ни разу в жизни не была в массажном кабинете. А что такое ароматерапия – одному богу известно. Пэрис это слово казалось каким-то нелепым. Диву даешься, чем только люди не занимаются!

Перед приходом ароматерапевта она выпила чашку быстрорастворимого супа, и тут позвонила Мэг. Пэрис смущенно призналась дочери, что ей сейчас предстоит, но Мэг ее одобрила.

– Пирс обожает ароматерапию, мы с ним все время это проделываем, – весело объявила она.

Пэрис застонала. Именно этого она и опасалась.

Карма Аппельбаум приехала на фургоне, расписанном индийскими письменами. Ее белокурые волосы были забраны в маленькие косички с вплетенными в них бусинками, она была вся в белом. Вопреки своему скептицизму, Пэрис не могла не признать, что лицо у женщины приятное, умиротворенное, хотя во всем ее облике было что-то потустороннее. Едва переступив порог, она сняла обувь, потом спросила, где у Пэрис спальня, бесшумно поднялась по лестнице, установила свой стол и застелила его мягкими простынями. Затем она достала из чемоданчика маленький кассетник, и зазвучала нежная музыка, похожая на ту, что Пэрис слышала в трубке.