Открытая книга Казаков Дмитрий

Глава 13. Поле боя.

Вот – свершилось, весь мир одичал, и окрест

Ни один не сияет маяк

И тому, кто не понял вещания звезд

Нестерпим окружающий мрак

А. Блок

Вернулся Николай в гостиницу в великом смущении: как же так, то совсем не говорил по-английски, то трещит, словно и вправду в Австралии родился. Ни сотрудник посольства, ни даже общительный новозеландец ничего не заподозрили.

Посмотрелся в зеркало, аура выглядела довольно плохо, ровная обычно поверхность бугрилась, волны бродили по ней, словно по воде при свежем ветре. Ядовито-зеленые полосы пятнали голубое сияние. Обратил внимание на горловую чакру: водоворот энергии там вырос вдвое против обычного размера, вращение ускорилось. В центре воронки обнаружилось нечто, отдаленно напоминающее цветок, голубого цвета, и сияние его было гораздо сильнее, чем у энергии вокруг. Работа Смирнова не осталась безрезультатной.

Долго думал, как провести вечер. В один момент даже пожалел, что отверг предложение Робертса. В ночных клубах беглеца вряд ли будут искать. Потренировался в складывании фигур, которым научил его Смирнов. На зов огня никто не явился, по земному знаку из стены высунулся гостиничный дух, маленький, но суровый на вид. Волосатый, куда там медведю, маленькие глазки свирепо блестят из-под насупленных мохнатых бровей.

– Чего надо? – спросил недружелюбно.

– Эээ, да так, ничего, – оторопел Николай. – А ты кто такой?

– Местные мы. За порядком следим, – самоназвание «мы» напоминало об особах царской крови. – Раз ничего не надо, нечего и звать! Хулиганют тут всякие, – так ворча, гость (или хозяин?) исчез в стене. Больше Николай экспериментировать не стал. Побоялся.

Телевизор показывал очередное телешоу, яркое, крикливое и бестолковое, как и большинство из них. Попрыгунчик-ведущий бегал по студии, махал руками, сыпал потасканными шутками и бородатыми анекдотами, отрабатывая жалование. Надоело быстро.

Привычными уже движениями Николай развернул бумагу, на свет появилась книга, написанная более пятисот лет назад. Страницы "Безумной мудрости" даже шелестели не так, как страницы обычных книг, звучали тихо и немного таинственно.

Пятая глава оказалась посвящена дистилляции. Центральную часть предварительной гравюры занимал стеклянный сосуд, достаточно большой, чтобы в него поместились два человека, мужчина и женщина. Нагие, они держались за руки, стоя на дне сосуда, а головы их украшали воистину царские короны. Спиралевидное навершие сосуда достигало низких облаков. Облака, похоже, извергались именно из горловины спирали, хотя в самом сосуде чисто, ничего не горит и не дымит. Из густых, темных туч льет дождь, косые струи доходят до самой земли. Над облаками вольно раскинулась радуга, широкая, словно лошадиная улыбка. Под дождем из-под земли буйно прут ростки, густо-густо усеивая ее поверхность. Некоторые доросли даже до цветов. Справа от сосуда, на врытой в землю основе, вращается колесо, вроде того, что обычно рисуют на аркане "Колесо Фортуны" карт Таро.

Гравюра поразила Николая какой-то особой глубиной, насыщенностью линий, и он долго вглядывался в пейзаж, любуясь деталями. Время от времени изображение начинало плыть и тогда Николаю казалось, что он видит совсем другой рисунок. Но что изображено на нем, запомнить никак не мог. Чуть только внимание ослабевало, дождевые струи, словно поверхность фантомашки, закрывали внутреннюю картинку, и одновременно она исчезала и из памяти. После нескольких попыток Николай сдался и перешел к тексту. "Помни, о брат мой, что принцип души состоит в том, что она стоит выше всей природы, и что посредством ее человек может возвыситься над порядком мира и его законами. Когда же душа таким способом отъединяется от всех подчиненных природ, она меняет эту жизнь на иную, и покидает этот порядок вещей, дабы неразрывно связать себя с иным порядком. Если ты до сих пор следовал всем моим указаниям, то поймешь, о чем говорю я, если же нет, будут эти слова подобны жемчугу перед хрюкающими. На очередном этапе Великого Делания предстоит тебе понять, что прежде, чем не пройдешь ты тысячу ступеней, не откроются пред тобой Врата, доколе не повернется Колесо много сотен раз, не достигнешь ты цели. Уразумей же, о друг нашего Искусства, что жизнь и жизненный дух есть одно, а то, что невежи называют мертвым телом, обладает непостижимой очевидно жизнью духовной, сохраняемой во всем мнимо умершем. Так и в том, что дало тебе Искусство, в том, что получил ты, пройдя очищение, разложение, растворение и возгонку, тоже есть жизнь. И воистину жизнь здесь над жизнью трудится, а душа ее восходит на небо, продолжая там житие свое. Но должно вернуть ее на землю, ибо только из земли способно родиться чудесное дитя, царственный младенец, aurum non vulge. Жена без мужа считается лишь полутелом, ибо, будучи отделенной, не способна принести плода. На этом месте Николай закашлялся, да так, что вынужден был прервать чтение. В груди хрипело, клокотало, боль давила на грудину изнутри. "Простудился, не иначе. Но где?" – думал он, щупая лоб. Однако температуры не было, горло не болело, а кашель утих довольно быстро. Дальнейшие излияния автора долго не вызывали интереса, пока Николай не дошел до слов: "…воды многие могут поглотить и удушить, воды малые же быстро иссякают под Солнцем, и никем не ценимы. И должен ты соблюдать меру, ибо не приготовишь ты Ликерное вещество, из которого должен будет родиться Царь, не соблюдая правильные взвеси, коими снабжаю тебя я. Избыточная жидкость пусть не преизбыточествует, дабы не подавить ту, которой мало; слабейший не должен быть слишком слабым перед сильнейшими, ибо ни в коем случае нельзя мешать зарождению, от которого рост и равноверховенство составов произойдет. Приготовляя Нептунову баню, хорошо взвесь количество воды и старательно обдумай, чтобы было ее ни слишком много, ни слишком мало.

"В общем, надо меньше пить" – подумал Николай, перелистывая страницу, и переходя к "Практическому извлечению из главы пятой". Извлечение оказалось не очень большим, всего несколько страниц. "Общая цель дистилляции состоит в очистке жидкости от тончайших примесей. Очевидно, то, что получается в результате перегонки, чище, чем первоначальная жидкость. Удалив нежелательные примеси из Ликерной воды, мы сможем использовать полученное жидкое вещество для целей нашего Искусства". Практика перегонки состояла в собирании полученных на предыдущем этапе паров, и осаждение их в жидкую форму. Читая описание разнообразных сосудов для целей дистилляции, Николай несколько заскучал. Ну а какое отношение имеет к дистилляции распустившаяся роза, изображенная на финальном рисунке главы, он не понял совсем. "Innoxia floret" – "цветет, не причиняя вреда", гласила надпись при ней.

Дождь шел с самого утра. Крупные тяжелые капли пулеметными очередями били в крыши и стены домов, упорно стремясь пробиться внутрь, к теплу, мутной пленкой расползались по стеклам окон. Николай покинул отель ранним утром, не попрощавшись с приятелем из Новой Зеландии. Тот явно отсыпался после визита в «Метелицу» или еще куда-нибудь. Сейчас Николай сидел небольшом кафе, убивал время, пил кофе, пытаясь вылечить немилосердно болящее горло, и смотрел на дождь. Новым в этом привычном, в принципе, зрелище, было то, что он теперь видел воздушных и водяных духов, чьими усилиями погодное безобразие и учинялось. Стихиали вовсю резвились, играя в низких облаках, швыряли горсти влаги за воротники прохожим. Один подлетел прямо к стеклянной стенке кафе, и капли, словно каменные, с грохотом ударили в прозрачную преграду. Николай подмигнул прозрачному существу, до изумления похожему на обычную девушку, лишь ноги, более напоминавшие ласты и крылья за спиной портили впечатление. В ответ на подмигивание крылатая девушка проказливо рассмеялась, словно ручеек зажурчал, погрозила человеку пальцем, взмахнула крыльями, и свечой ушла вверх, покинув поле зрения Николая. Николай вздохнул, и заказал еще одну чашку кофе.

Кофе здесь подавали крепкий и душистый. Николай отдал ему должное, уже две чашки перетекли в желудок. Хотелось сидеть здесь вечно, слушать негромкую музыку из динамиков на стенах, шум дождя, пить кофе, и сквозь стекло смотреть на медленно ползущие в водяном киселе машины, на людей, что, сгибаясь под зонтами, спешили поскорее покинуть негостеприимные улицы.

Звякнул колокольчик у входной двери. Двое, один повыше, другой пониже, в одинаковых, болотного цвета плащах, подошли к стойке. Пока длинный разговаривал с барменом, второй повернулся к залу и принялся разглядывать посетителей. Николай напрягся, чувствуя, как взгляд болотноплащного приближается к нему, пригляделся к ауре незнакомца. Неестественно чистая, какого-то неживого белого цвета, на уровне глаз хозяина она была охвачена кольцом, сделанным словно из белого металла. Чакра "третьего глаза" оказалась гораздо крупнее, чем у обычных людей, вращалась с ошеломляющей быстротой. «Ясновидящий» – подумал Николай, и холодок опасности побежал по спине. В этот момент ясновидец добрался взглядом до Николая. Некоторое время смотрел просто, как на остальных, без особого внимания, затем в темных глазах проступило удивление. Николай, вытащив таки на лицо упиравшуюся улыбку, поднялся из-за стола, потянулся к куртке, что висела на вешалке рядом со столом. Дальше события понеслись быстро, очень быстро, казалось, само время замедлило свой бег, желая полюбоваться происходящим. Коротыш дернул компаньона за рукав, одновременно поднял правую руку. Из развернутой ладони вырвалась струя белого пламени, ударила прямо в глаза Николаю. Николая резко дернуло в сторону, сказать, что он увернулся сам, он не решился бы, словно громадная рука убрала его с пути испепеляющей энергии. К этому моменту и второй маг обратил на Николая внимание. Не дожидаясь повторной атаки, Николай скрестил руки пред собой так, как учил его Смирнов. Почти сразу, просочившись через потолок, перед ним появилось создание, больше всего похожее на Лизуна из очень популярного фильма "Охотники за привидениями". Только цвет местного Лизуна оказался не зеленым, а голубым, да и рожица посимпатичнее. «Помоги» – прошептал Николай, уворачиваясь от второго огненного копья. Послал его длинный, и так неудачно (или удачно? – как посмотреть), что удар его пришелся прямо в вызванного Николаем стихийного духа. Тот еще колебался, что делать, но прожженный бок решил все сомнения. Стихиаль развернулся к магам, распахнул огромную пасть, и пронзительно, неожиданно тонко, зашипел. Дверь кафе распахнулась с тупым лязгом, и ураган, ворвавшийся сквозь дверной проем, обрушился на двоих в зеленых плащах. Струи воды, направляемые воздухом, а точнее, парой воздушных стихиалий, попали точно в цель. Плащи магов мгновенно намокли, было видно, как вода стекает за воротники, плещется в карманах. Маги отчаянно сопротивлялись обрушившемуся потоку, духов они явно не видели. Пользуясь паузой, Николай надел куртку, вскинул сумку на плечо. Проходя мимо двух мокрых магов, что пытались устоять под свирепым ветром, хотя в полуметре от них все было совершенно тихо, лежал на стойке листок бумаги, лежал и даже ни вздрагивал. Так вот, проходя мимо, Николай, сам не зная зачем, провел рукой вдоль позвоночника длинного, словно сдирая с позвонков нечто невидимыми когтями. Но эффект оказался просто потрясающим: маг рухнул, как подкошенный. "Вот и все. Часов на десять отключился" – пришла чужая, спокойная мысль. Обезвредил тем же образом и второго. Махнул рукой летающему со свирепым видом над поверженными противниками спасителю, и вот уже дождь стучит по капюшону, дождь, ставший как бы своим, и даже чуточку теплым.

Как ни странно, схватка ни оставила в душе почти никаких эмоций, Николай отнесся к ней спокойно, почти равнодушно, словно ему каждый день приходилось участвовать в магических поединках. До аэропорта добрался без приключений. При прохождении таможни пришлось еще раз «включить» австралийский английский. И вновь он был поражен скоростью собственной речи. Но понимал себя он на этот раз и лучше, и быстрее. Уплатил таможенный сбор, хмурый работник таможни проверил сумку, кивнул, и зал ожидания встретил Николая гулкой пустотой.

За окнами темно, мир благодаря дождю смутен и почти не виден. Пока голос из динамиков не сообщил, что объявляется посадка на рейс LH5647 Москва-Франкфурт, Николай сидел в кресле и читал «Спорт-Экспресс», вернее пытался читать, борясь с головной болью. Боль возникла во время досмотра, и не исчезала, тягучими волнами перекатываясь внутри головы.

В тот миг, когда гигантский аэробус начал разбег, в зал аэропорта быстрым шагом вошли четверо. Если бы Николай был здесь, его бы наверняка поразило алое, почти пурпурное сияние ауры одного из вошедших. Но Николай, все еще мучаясь головной болью, полулежал в самолетном кресле, и некому было оценить мрачную, яростную красоту.

– Опоздали, – сказал обладатель алой ауры. – К телефону, быстро.

Четверка удалилась в направлении переговорного пункта.

Дождь ударил с новой силой. Тяжелый самолет авиакомпании "Люфт Ганза" с трудом оторвался от взлетного поля, и медленно пошел вверх, разрывая полог дождя могучим телом.

Глава 14. Тень Люциферова крыла.

Когда кричит сова и мчит война

Потоки душ, одетых разным телом

Я, призраком застывши онемелым

Гляжу в колодец звезд, не видя дна

К. Бальмонт

Перелет Николай запомнил надолго. Голова раскалывалась, и почти все время в воздухе он провел в болезненном полубреду. Фантасмагорические видения роились вокруг, хохотали и выли, мурашки табунами носились по телу. Облегчение наступило лишь после трех часов мучений, лишь после того, как голова словно лопнула, разлетелась на сотни кусков. От неожиданности Николай даже привстал с кресла, он перестал ощущать собственное тело, а восприятие изменилось скачком, и стенки самолета словно пропали. Прямо под ногами разверзлась бездна, в которой лениво плыли синеватые облака, а сверху колюче усмехались звезды. Но тело оказалось на месте, да и взбрыкнувшее зрение почти сразу вернулась к норме, и остаток пути Николай провел спокойно, без бреда и видений, как самый обычный пассажир.

Франкфурт встретил дождевым фронтом. Водяная пыль покрыла стекла иллюминаторов. Город внизу тонул в тумане, словно огромный плоский спрут с тысячами маленьких, подслеповато моргающих глазок на черном туловище. Когда Николай выходил из самолета, промозглая сырость забралась под одежду и принялась терзать тело сотнями вызывающих холод лап.

Ночь Николай скоротал в кресле зала ожидания. Несмотря на неудобства, спал, как убитый, полет его сильно измучил. А утром, когда он вышел из здания аэровокзала, то его встретили. Прямо на дорожке, ведущей к автобусной остановке, стояли трое: двое крепышей с пустыми глазами: кожаные куртки, бритые головы, фигуры профессиональных борцов. Третий, главный, отличался от них кардинально, высокий, как показалось издали, очень молодой. Светлые волосы сверкали на выглянувшем солнце. Ауры здоровяков – самые обычные, но вокруг светловолосого Николай не увидел ничего. Оглянулся. Но пути к отступлению уже были перекрыты. Чуть сзади, справа и слева с поразительно бесцельным видом расположились еще две группы по трое. Состав они имели примерно тот же, что и первая, лишь маги в них явно были послабее, вокруг них Николай видел некую смутную дымку, намек на ауру. Он обреченно вздохнул, и направился прямо к светловолосому.

Подойдя ближе, обнаружил, что волосы у главы встречающей «делегации» не светлые, а просто седые, фигура стройная, моложавая, но морщины, в изобилии украшающие лицо, не дали возможности усомниться в солидном возрасте. А когда седовласый улыбнулся, и заговорил на идеальном, даже без акцента, русском, Николай невольно вздрогнул.

– Приветствую вас, Николай, – сказал седовласый. – Вы действительно уникальный человек. Даже мне сложно фиксировать взглядом ваше энергетическое тело. Не удивляюсь, что вы так долго водили за нос и нас, и Орден Девяти.

– С кем имею честь? – похвала оставила Николая почти совершенно равнодушным, он решил держаться спокойно и официально.

– О, вас встречает такая делегация, которой мало кто удостаивался, разве что сам глава Ордена. Я бы на вашем месте даже зазнался. Я – один из двенадцати Жрецов Бездны. Если вы не знаете, то это вторая сверху ступень посвящения нашего Ордена. Выше Жреца только сам Владыка, глава Ордена. Кроме того, вас встречают два Иерарха – Северной и Западной Европы. Звать меня вы можете Карлом.

– Я польщен. Очень приятно познакомится, – мрачно сказал Николай. Удовольствия в его голосе не уловил бы и самый внимательный слушатель. – И что вы от меня хотите?

– Ну, – седовласый замялся. – У нас к вам… Как бы это сказать, предложение.

– Интересно. Вот так уж и предложение? – усомнился Николай.

– Именно предложение. Но такие дела не обсуждают стоя. Позвольте пригласить вас на деловой завтрак.

– Куда?

– В ресторан, в лучший ресторан этого города, – Карл обвел городской пейзаж широким жестом, словно фермер – свой огород.

– А если я откажусь?

– Я бы на вашем месте не стал этого делать. В этом случае я и Иерархи сдержим вашу магическую силу, а один из моих мускулистых друзей попросту оглушит вас. И тогда разговор пойдет совсем по-другому. Вы меня понимаете?

– Понимаю. Полиция куплена. Только до ресторана я поеду на автобусе, на рейсовом. А дорогу мне объясните вы, прямо сейчас.

– Хорошо, слушайте, – Жрец на секунду смешался, но быстро оправился и подробно описал Николаю, как доехать до нужного места.

Получив инструкции, Николай уже через пять минут погрузился в новенький «MAN». Представители Черного Ордена расселись по не менее черным, чем орден, Мерседесам, и за автобусом выстроилась целая вереница таких машин. Одна правда быстро ушла вперед, но две другие ползли за автобусом, словно на редкость упорные жуки. Вместе с автобусом они проходили повороты, притормаживали у остановок, разве что пассажиров не брали и не высаживали.

Николай вышел там, где ему было указано, остановился в ожидании. Визг шин, и элегантный седовласый Жрец, что так хорошо владеет русским языком, уже рядом.

– Вот мы и на месте. Прошу, нас ждут, – сверкнули белоснежные зубы.

– Ведите, – Николай огляделся. Сбежать тут было бы еще сложнее, чем у аэропорта. Не три, а уже пять групп перекрывали пути отступления, а наверняка, были еще и те, которых Николай не заметил.

Швейцар, стати которого позавидовал бы профессиональный борец, распахнул тяжелые двери. В гардеробе у Николая пытались забрать сумку, но расставаться с главным сокровищем он отказался. Карл поговорил с подошедшим администратором, и упрямого гостя пустили в зал с сумкой.

В высоких бокалах пенилось настоящее немецкое пиво, а не та дешевая подделка, которую в жестяных банках под маркой Германии продают в России. Мясо пузырилось на тарелках, в окружении грибов и спаржи, источая такой аромат, что и сытый не устоял бы. Омары лежали огромные, словно доисторические чудовища. Разговаривать, видя и обоняя все это великолепие, было совершенно невозможно, так что разговор пришлось немного отложить. И лишь когда тарелки опустели и принесли кофе, Николай спросил напрямую:

– Что у вас за предложение? Чего вы хотите, Карл?

– Нет, не я. Я не хочу ничего. Наш Орден. Могучий Орден Покоя желает видеть вас в своих рядах. Вместе с книгой Василия Валентина, в качестве залога верности. Мы, конечно, могли бы уничтожить и вас, просто забрать книгу, но мы очень бережно относимся к кадрам. А губить талант мага, подобный вашему, просто расточительно.

– Не очень-то мне хочется с вами связываться. Особенно после того, что вы сделали с моей квартирой.

– Мы? Нет же, это слуги Девяти разгромили ваше жилище. Мы пытались им помешать, но безуспешно. Решайтесь же. Вступив в Орден, вы получите власть и возможность реализовать все ваши мечты, утолить все желания. Вам сразу будет пожалована степень Иерарха, весьма высокая. Я тридцать лет провел в Ордене, прежде чем получил ее.

– Да, как-то слабо у меня в последнее время с мечтами, и желаний особых нет. Есть ли у меня время подумать?

– Есть, но совсем немного. Но я не тороплю вас. Чтобы помочь вам принять решение, я приглашаю вас принять участие в священнодействии, что состоится сегодня вечером на горе Броккен. Вести церемонию буду лично я. Вы увидите нашу силу, увидите братьев и сестер Ордена. Вы узнаете о всем, что получите, если вольетесь в наши ряды, – что-то в манере Карла говорить напомнило Николаю Волкова. Волевая интонация, уверенность в себе, в своем праве повелевать другими – вот что роднило этих людей, хотя по внешним проявлениям служили они совсем разным силам. Но внутреннее сходство было, и чем больше говорил Карл, расхваливая свой Орден, тем сильнее оно становилось.

– Стойте, Карл. А какие гарантии того, что по дороге на это, судя по всему, весьма удаленное место, вы просто не тюкнете меня по черепу, и не скроетесь с книгой, закопав труп в лесу?

– Вы меня удивляете, Николай, – Карл посмотрел, словно учитель на безнадежно тупого ученика. – Стоило ради этого вас в ресторан вести, разговоры разговаривать, если мы могли просто оглушить вас в аэропорту. Погрузили бы в нашу «Скорую» и увезли бы. Или через полицию арестовали бы вас, обвинив в чем угодно, хоть в краже паспорта. И никто никогда бы и не вспомнил о Николае Огреве.

– Да, резонно, – Николай почувствовал себя весьма глупо. – Ладно, согласен. Везите меня на этот ваш Брокен.

Дорогу от Франкфурта до Броккена Николай запомнил плохо. Кресло в микроавтобусе оказалось мягким, мотор урчал почти неслышно, тряска на идеальном немецком асфальте отсутствовала, спутники – Карл и еще двое магов, не докучали, и Николай все пять часов пути попросту проспал, проснувшись лишь один раз, в Касселе, где остановились размять ноги и пообедать.

Завершилось путешествие в небольшой деревушке. Зевая и протирая глаза, выбрался Николай из «Фольксвагена», но вид, что открылся перед глазами, разбудил его даже лучше прохладного чистого воздуха. Прямо за аккуратными домиками, чьи черепичные крыши напоминали о сказках братьев Гримм, угрюмым волосатым великаном возвышалась гора. Густая и темная шевелюра леса покрывала склоны, создавая впечатление недоброй мощи.

– Теперь пешком, – сказал Карл, бодро улыбаясь. Николай лишь уныло посмотрел на него.

Шли более часа, гуськом, по почти неприметной тропке. Лес, что сперва показался густым, тем не менее, ни шел не в какое сравнение с настоящим русским лесом. Все здесь было какое-то ухоженное, и трава ровная, и валежин почти нет, и деревья стоят на равном расстоянии друг от друга, словно в парке. Духи леса, что при приближении людей скрывались в чаще, выглядели мелкими и какими-то запуганными. Птицы молчали, то ли не было их совсем, то ли смолкли к вечеру, лишь листва шелестела под ветром. Тропинка петляла, постепенно поднимаясь по склону. Когда же свернула в сторону, то Карл единственный раз за весь поход нарушил молчание:

– Нам прямо, – и первым полез на достаточно крутой склон, решительно раздвигая ветви орешника.

– Прямо, так прямо, – пробурчал Николай сердито. Сумка натерла плечо, он устал, и ему было уже все равно, прямо или направо, лишь бы быстрее дойти.

Но изображать из себя героических альпинистов пришлось недолго. Десять минут продирания сквозь удивительно густой кустарник, и Николай возблагодарил всех богов разом, вывалившись на поляну. Круг травы идеальной круглой формы занимала самую вершину, красуясь на горе, словно тонзура на голове католического монаха. В центре круга – огромный камень, сильно напоминающий кресло, грубо вытесанный из черного гранита трон.

– Отдохни пока, а мы будем готовить ритуал, – обратился Карл к Николаю, едва тот перевел дух. – Скоро начнут прибывать участники.

Николай выбрал место с самой густой травой и сел, прислонившись к стволу бука, вытянул гудящие ноги. Маги, тихо переговариваясь, бродили по поляне, но далеко от Николая не отходили. Чувствовалось, что за ним наблюдают, и сбежать не получится.

Когда солнечный диск скрылся за зубчатую стену леса, начали прибывать гости. Первыми появились двое мужчин, они столь бесшумно вышли из леса прямо за спиной Николая, что он вздрогнул, когда молчаливые фигуры возникли прямо перед ним. Длинные черные плащи, гордая осанка, – чем не дворяне семнадцатого века? Не хватало лишь шпаг. Ветер, обрадовавшись новым людям, подлетел, дернул за края плащей, длинный полосы ткани заколебались, и Николай обнаружил, что под плащами у визитеров ничего нет. Новые гости, одетые столь же экстравагантно, плащи на голое тело, выходили из-за деревьев, парочка появилась прямо из воздуха. Подошел Карл, облаченный в такой же плащ, как и у остальных, но на темной ткани резко выделялась алая полоса, идущая по подолу. У большинства плащи были гладко-черные, лишь раз мелькнула перед Николаем золотая оторочка. Вместе с Карлом появилась парочка хмурых молодых людей, и когда Жрец ушел, они так и остались стоять возле Николая. Дабы не удрал в общей сутолоке.

К этому моменту людей на поляне было уже предостаточно, звучала английская, немецкая, даже русская речь. В ауры гостей Николай не вглядывался, но не мог не отметить крупные ее размеры у подавляющего большинства из собравшихся. Немного в стороне от поляны, в кустах, разожгли костер и вскоре по лесу потек аромат жареного на вертелах мяса. Здоровенный, истекающий соком и сочными запахами кусок, достался и Николаю. Надкусил, нежная мякоть наполнила рот, сок потек по подбородку. "Да уж. Не так плохо живут дьяволопоклонники. Днем – ресторан, вечером – шашлыки", – мелькнула совсем уж дурацкая мысль.

За час до полуночи беспорядочное общение на поляне прекратилось, все присутствующие выстроились в две шеренги, одна напротив другой. Мужчины встали по правую руку от каменного кресла, женщины – по левую. Двое дюжих стражей буквально подняли Николая и поставили в общий ряд, слегка придавив могучими плечами. Трон оставался пуст, прямо перед ним стояли четверо, выделяющиеся оторочкой плащей: Карл – красной, и еще трое – золотыми. Разговоры, перешептывания, даже дыхание – все стихло, тишина завладела лесом. Густая ночная тишина, в которой лишь звезды холодными глазками соглядатаев подглядывают из вышины, да едва слышно шевелятся под дыханием ветра верхушки деревьев.

– Братья и сестры, – пронесся над вершиной Броккена голос Жреца Бездны, и у Николая пошел мороз по коже, настолько голос этот был равнодушен и холоден. – Пришло время нам вновь собраться, познать науку Великой Тьмы, Великого Покоя, обрести свободу под сенью Бездны, – ликующие крики огласили поляну, прозвучали и стихли мгновенно, словно по знаку. Николай некоторое время силился осознать, как это он понимает Карла, ведь тот говорит не по-русски. И лишь новая фраза развеяла сомнения, – Жрец говорил по-английски. – Сегодня не наш срок, до Самхейна[9] еще больше двух недель, но князья Бездны в своей неизреченной милости позволили провести собрание вне традиционных сроков. Призовем же великого учителя, образуем цепь.

Две людских змеи соединились хвостами и головами, образовав круг. Жрец и Иерархи, золото на плащах которых блестело даже через ночную тьму, встали крестом, образовав меньший круг внутри большего, как раз перед креслом, что к этому моменту полностью слилось с окружающей тьмой. Зазвучавшее песнопение, казалось, возникло из ниоткуда, столько голосов сразу начали его, причем Николай не заметил никакого знака. Сосед справа наклонился к Николаю и начал переводить: "Став людьми с добродетельным духом, мы перенесемся через холмистую область удручающего истребления; мы переедем через пустыню проявленного гнева на колеснице терпения, располагающего к покаянию; мы будем держать путь через лес любви и через плодородную почву хищения; и на минуту остановившись на опустошенном берегу забвения, мы достигнем океана верховной цели – Бездны". В ритм с пением все в кругу начали равномерно раскачиваться. Мужчины и женщины качались ритмично и равномерно, гимн Бездне вознесся к небесам темно-багровым столпом из центра круга. Повинуясь пению, мрак под деревьями ожил, зашевелился, сгустился в фигуры, заблестевшие недобрыми глазами. Огромные змеи, нетопыри, драконоподобные твари, призрачные и темные, словно сама ночь, явились принять участие.

Гимн резко оборвался, и тут же внутри малого круга, гейзером взвилось к небесам пламя. Багровый столп исчез, словно всосавшись в огонь. Не чистое, светлое пламя, обитель стихиалий, пылало здесь, а темное воплощение мощи Бездны, мрачная пародия на прекрасное творение природы. Жрец Бездны отшагнул назад, воздел руки. Новое заклинание звучало уже по-английски: "Ангел с мертвыми очами, ступай и повинуйся воле моей" – искрящийся водопад рухнул прямо из воздуха, и застыл, словно замороженный. "Крылатый вол, работай или возвратись в землю, если не хочешь смерти" – земля вздыбилась горбом, словно рвался из-под нее на поверхность, чудовищно сильный зверь, рвался, и затих, скованный. "Схваченный цепью орел, повинуйся этому знаку или беги вспять" – вихрь сгустился, соткался из воздуха, легкое дуновение донеслось даже до Николая. Ступенька из земли, и две колонны по сторонам – вот какое странное архитектурное сооружение возникло на поляне. "Змея пламенная, приблизься к моим стопам, или узришь ужас ярости моей" – полоса пламени, настоящего, живого, полосой легла на колонны из воды и воздуха. Внутри образовавшегося квадрата, заслоняя сверкавшие до этого звезды, проявилась тьма. Густая, темная, не тьма ночи, а воистину Тьма Бездны. Из черного провала ощутимо тянуло холодом. Земля под ногами задрожала, огромную гору трясло, словно во время землетрясения. Все, стоящие в кругу, опустились на колени, и многоголосый вопль "Inri! Inri! Inri!"[10] потряс мир. Словно отвечая на крик, из глубин земли возник рев, тяжелый, чудовищный, и когда его громкость достигла невыносимой силы, вспышка затмила мир.

Когда разноцветные пятна перестали плавать под веками, Николай открыл глаза. Трон уже не пустовал. На нем сидел некто, иначе и не скажешь. Обнаженный мужчина, словно облитый ярким светом. Нет, никаких прожекторов вокруг конечно не наблюдалось, светилась сама фигура. "Люцифер – светоносный" – подумал Николай, и сердце его застучало чаще. Со своего места он хорошо рассмотрел посланца Бездны: стройная, мускулистая фигура, черты лица правильные, выражение немного грустное. Мужчина обвел взглядом темных глаз поляну, на секунду задержав взор на Николае, и заговорил: "Приветствую вас, дети мои" – мужественный, красивый голос потек над поляной. Для Николая речь звучала по-русски, но другие, судя по всему, воспринимали ее также на своих родных языках. – "Тяжела борьба наша, но мужайтесь и не поддавайтесь сомнениям. Победа скоро грядет. Я счастлив, сознавая, что меня любят и ждут в этом убежище, куда проникают только люди, достойные меня. И я тоже люблю вас, я буду защищать вас против ваших врагов, я пошлю вам успех во всех ваших делах. Я приготовлю вам безгрешные и бесчисленные радости, когда вы покинете этот мир и сольетесь со мною в Бездне. Избранники мои бесчисленные, звезды, блистающие на тверди небесной, светила, которые вы видите, и которые не видите, не так многочисленны, как те фаланги, которые меня окружают во славе грядущего Покоя…"

Речь лилась и лилась, тонко и почти незаметно завораживая внимание, приковывая его незримыми, но от этого не менее крепкими цепями к сияющей фигуре на троне. Николай встряхнулся, отгоняя морок, с трудом отвел взгляд от оратора. Огляделся, все вокруг замерли, благоговейно внимая. Не вслушиваться в произносимое становилось с каждой минутой все сложнее и сложнее, Николай чувствовал, еще немного, и все, увязнет, и не выберется потом. Его просто физически тянуло вновь взглянуть на светящееся существо, проникнуться словами, что оно произносит. "Вот влип" – Николай из последних сил скрестил пальцы в жесте земли. Почти сразу земной покров прямо перед ним вспучился бугром, и словно диковинный крот, земной дух выглянул на поверхность. Желтые умные глаза делали его очень похожим на филина, портил впечатление лишь нос картошкой. Да и не бывает у филина густой бороды и такого огромного рта. Слова родились сами, откуда-то из сердца, откуда мы говорим столь редко, лишь признаваясь в любви, или в иных, столь же исключительных случаях: "Что мне делать?". Гном опасливо зыркнул в сторону демона на троне, но тот не обращал на них внимания, увлекшись проповедью. Ответ родился тоже внутри, слова западали, словно камушки с обрыва: "Теряй форму, ведь ты же можешь. Все твои болезни последних дней – не болезни, а потеря человеческой формы. Ты свободен, так что не теряй времени, беги". И гном исчез, провалившись сквозь землю в самом прямом смысле слова.

"Ничего себе помог" – думал Николай. – "Теряй форму, а как?". Но делать было нечего, и он напрягся, представляя, что выходит за пределы тела, теряя обличье. Почти сразу в спине что-то сухо щелкнуло, мир на секунду исчез из глаз. А когда вернулся, то ряды людей на поляне уплыли куда то вниз. Да и видеть Николай стал по-другому, словно он сделался шаром, огромным шаром, который видит всей своей поверхностью. Увидел под собой сумку, словно глотая, втянул ее в себя. Демон на троне для шара-Николая выглядел совсем по-другому, чем ранее для Николая-человека: черный провал в ткани мира, оконтуренный багровым пламенем в фигуру, напоминающую человеческую, или скорее циклопью: единственный глаз свирепо сверкал посреди головы. Огненный взор уперся в Николая, лава заворочалась в глазнице, но вся сила взора ушла в сторону, отведенная зеркальной поверхностью шара. Было щекотно и все, словно травинкой прикоснулись к щеке. Внизу возникла суета, люди заметались, от места, где стояли Жрец и Иерархи, взметнулся столб черной энергии. Николай, не став дожидаться атаки, каплей воды в невесомости выплыл за пределы поляны, скрывшись за деревьями.

Дальнейшее плохо сохранилось в памяти. Одни обрывки: звездное небо, но не такое, каким его видят люди; звезды огромные, разноцветные, живые. Каждая словно дышит светом: белым, голубым розовым. Запомнились деревья, ветви, ветер, мечущийся среди стволов, всполошенная сова…

Глава 15. Человек без лица.

Боюсь души моей двуликой

И осторожно хороню

Свой образ, дьявольский и дикий

В сию священную броню

А. Блок

Лежать было мягко и удобно. Прямо в глаза заглядывало любопытное солнце, где-то рядом деревья слегка гудели под ветром. Некоторое время Николай просто лежал, затем, словно бомба взорвалась в сознании – вспомнил вчерашние приключения – полет в Германию, Жрец Бездны, Броккен, светящийся демон и бегство в бесформенном обличье. Рывком сел, ощупал себя, но все оказалось на месте, никаких последствий.

Он сидел на куче сухих листьев, на склоне пологого холма. Негустой лес простирался во все стороны, насколько хватало взгляда. Сумка обнаружилась рядом, грязная и измятая, словно ее долго волочили по земле. Как и тело, восприятие Николая после ночного приключения вернулось к норме, если конечно считать нормой видение ауры.

После некоторых усилий удалось вспомнить, что с Броккена улетал вроде в южном направлении, значит, проклятая вершина с очень сердитыми магами в ассортименте, осталась на севере. Умозаключения обычно рождают действия, не стал исключением и этот случай: Николай встал. Отряхнулся от налипших листьев, и они грустным шелестящим дождем легли на землю. Повесил сумку на плечо, и вскоре деревья зашагали назад, отмечая пройденный путь.

Полчаса ходьбы на юг, навстречу солнцу, по светлому, почти из одних буков состоящему лесу, и журчание коснулось слуха Николая. Жажда давно уже давала о себе знать, в горло словно насыпали песка, поэтому он не выдержал, побежал. Ручей выпрыгнул навстречу змеевидным зеркалом, лучи солнца играли на слегка волнистой поверхности, просвечивая воду до самого дна. Сумка полетела в сторону, протестующе крякнула от удара о землю, а Николай некоторое время просто пил чистую, холодную и такую вкусную воду. Умылся, пригладил смоченные волосы, и почувствовал себя гораздо бодрее. Когда поверхность природного зеркала успокоилась, из воды на Николая взглянуло собственное отражение, весьма непривлекательное на вид. Лицо осунулось, на лице щетина – не брился с Москвы. "Да, и по этой вот физиономии меня легко найдут" – обожгла неожиданно пришедшая мысль. В том, что будет погоня, Николай не сомневался. Уйти же от преследователей в чужой стране, не зная ни языка, ни законов, вообще ничего, практически невозможно. Николай в раздумьях присел на камень, что профессорской лысиной выпирал из жухлой травы, и задумался. Наверняка его уже ищут, и магическими и обычными способами. Ресурсы Черного Ордена весьма велики, он может себе позволить контролировать все пути передвижения – и поезда, и самолеты, и, наверняка даже автотранспорт. Выводы следовали неутешительные – Николай в ловушке, стены которой невидимы, но от этого не менее прочны. Отвлекая от тяжких дум, вода в ручье забурлила, из образовавшейся пены родилась отнюдь не Афродита, а здоровенная рожа голубого цвета, словно стеклянная, фасеточные глаза блеснули отраженным солнечным светом. Николай подмигнул пучеглазому водяному, тот не вызвал не испуга, ни удивления. Хозяин ручья постепенно поднялся из ручья по пояс, если судить по человеческим пропорциям. Торс у него оказался вполне человеческим, только руки коротковаты, да рожа, похожая на жабью, вырастает прямо из покатых плеч, минуя шею. Дух воды постоянно слегка плыл, трансформировался, менял форму. При этом зрелище Николай напрягся, пытаясь вспомнить нечто важное, что произошло вчера. И воспоминание выпрыгнуло из глубин памяти, словно пробка из воды: церемония, гном, явившийся на зов и слова: "Ты не ограничен своей формой. Меняй ее".

От волнения даже вскочил на ноги. Водяной же, видимо решив, что непоседливый гость не стоит внимания, рухнул сам в себя, упал в ручей, словно выключенный фонтан, лишь брызги запятнали сухой до того момента берег. И вновь скользят по гладкой поверхности веселые зайчики, беззаботно журчит ручей, щекоча берега.

"Надо пробовать" – другого выхода не было, и Николай попытался повторить вчерашний опыт. Долгое время ничего не получалось. Намучился, вспотел, но не происходило ровным счетом ничего. Попытка за попыткой заканчивались неудачей. И тут пришла злость, обжигающая, холодная злость на себя, на судьбу, на мир. Волной прокатилась она по телу, смывая раздражение, и ушла быстро, оставив после себя полное, совершенное спокойствие. Такое спокойствие, наверное, царило на вершинах Гималаев, пока туда не пришел человек. Спокойно, без раздражения и надежды на успех, предпринял Николай следующую попытку. В позвоночнике послушно щелкнуло, ручей и деревья поплыли перед глазами. Но превращаться в шар Николай не хотел, усилием воли постарался остановить трансформацию. Напрягся так, что на секунду перестал слышать журчание ручья и шум леса.

Когда мир вернулся, зашелестел, зашуршал, захрустел, Николай открыл глаза. Медленно, с опаской, подошел к ручью. Солнечные блики разбежались в испуге, когда смотрящийся в воду человек дико захохотал: из глубины, из слегка волнующейся голубизны смотрел на Николая рыжеволосый круглолицый малый, щеточка усов воинственно топорщится, зеленые, болотного цвета глаза так и светятся самодовольством. Николай подобрал отпавшую челюсть, и долго рассматривал сначала лицо в отражении, а потом и руки, толстые, чужие, покрытые жестким каштановым волосом.

Вечером семнадцатого октября в пределы городка Нордхаузен, что в самом сердце Германии, вступил мужчина, выделяющийся даже среди немцев ярко-рыжими волосами. Кроме волос, мужчину украшала огромная сумка через плечо. Путешественник совсем не говорил по-немецки. С продавцом магазина, где покупал новую сумку, он объяснялся на ломаном (как решил немец) английском. Немного позже тот же мужчина был замечен на автостанции, где терроризировал отдел справок, пытаясь получить информацию именно на английском языке. По-русски Николай разговаривать боялся, по-немецки выходило плохо, но внешность его изменилось кардинально, и он решил идти напролом, играя беспечного туриста.

Нашлась добрая душа, что разъяснила иностранцу, где можно поменять доллары, и как купить билет до Земмерде, где можно, в свою очередь, пересесть на поезд, и во сколько примерно обойдется билет на автобус. Иностранец представился туристом из Новой Зеландии, долго благодарил, тряс руку, даже сунул визитную карточку. Но после, когда немец пытался вспомнить лицо иностранца, которому помог на автостанции, не выходило ничего. Так, отдельные черты, детали, но они не складывались в единый облик, никак не складывались.

Автобуса Николай дожидался в кафе. Чувствовал он себя далеко не лучшим образом. Мага, благодаря видению ауры, он заметил бы сразу, но вот выделить соглядатая среди обычных людей – оказалось задачей куда более сложной. Жевал, сидя, словно на иголках, каждый брошенный в его сторону взгляд воспринимал как попытку слежки, вздрагивал. Куски застревали в горле, царапали пищевод и даже провалившись в желудок, укладывались там неохотно, ворочались и бурчали, громко жалуясь на жизнь. Николай озлился сам на себя, заставил успокоиться, затем залил кока-колой недовольные судьбой гамбургеры. Но окончательно успокоился, лишь, когда огни автостанции медленно поплыли назад, сменившись светящейся разметкой шоссе. Когда заходил в салон, внимательнейшим образом проверил ауры соседей. Автобус шел полупустым, в салоне обнаружились: почтенное семейство, мать, отец, и двое малолетних оболтусов, парочка людей среднего возраста в подозрительно хороших костюмах, молодой человек, по виду – типичный студент. На заднем сидении, судя по аурам, находилась немолодая пара, самих людей Николай не увидел. Дождавшись, пока автобус выедет за пределы города, утомленный длительной прогулкой Николай уснул, откинувшись на спинку удобного сиденья.

Вагон равномерно покачивало. За окном мелькали черепичные крыши, толстые коровы, осенние деревья, почти без листьев, упитанные фермеры – пасторальный пейзаж индустриальной Германии. Пассажиры в основном дремали, кое-кто читал. Николай поначалу тоже пытался спать, но измученные длительной дорогой тело и мозг отдыхать отказывались. Пришлось делать две пересадки, прежде чем в Лейпциге удалось сесть на поезд, идущий на юг, в Баварию. Хорошо, что немцы изобрели такую штуку, как Voskannen Ticket, покупаешь и пять дней ездишь на поездах по всей Германии, не покупая билетов. Почему Николая тянуло на юг, он вряд ли бы смог объяснить, но с каждым километром, оставшимся позади, крепла уверенность, что едет он туда, куда надо.

В Лейпциге, когда ждал очередного поезда, укрывшись за газетой в самом дальнем углу зала ожидания, Николай едва не попался. Мага из Черного Ордена заметил только тогда, когда тот подошел почти вплотную. Но маг оказался не очень высокой степени посвящения, и разгадать личину Николая не сумел. Он обошел зал, осмотрел пассажиров, не удостоив рыжего туриста особым вниманием – облава шла, судя по всему, по всей стране.

Успокоился Николай лишь в поезде. Единственное спасение для него – бежать туда, куда не ждут. Спрогнозировать, что русского понесет в Баварию, не смог бы даже самый искушенный ясновидец. Но по пути все сильнее и сильнее становилось желание перестать прятаться и выйти на открытый бой с орденскими магами. И вот подпрыгивает на столике стакан с недопитым лимонадом, стучат шпалы, посапывает напротив сосед-немец, встречные поезда время от времени заслоняют свет из окна, пахнет кожей от сидений и пивом от пассажиров. Пиво здесь пьют все и всегда, но к пивному духу Николай так и не смог привыкнуть.

Поскольку спать не вышло, Николай заладился читать. Все читаемое, что можно купить по пути, естественно, на немецком языке, и выбора не было. Из сумки на свет божий появилась "Безумная мудрость". Начинал ее читать Николай, еще в России, скорее из любопытства, дабы узнать, что за книгу прислал дядя. Теперь же, книга звала к себе, манила, читать ее хотелось просто физически, до зуда в руках и мозгу, хотелось дочитать, постигнуть ее до конца. Больше всего тяга к книге походила на привязанность наркомана. Процесс перемен, что происходил в Николае, требовал подкрепления, как огонь, чтобы гореть, должен получать все новую и новую пищу. Рукопись привычно легла в ладонь, страницы зашелестели, и уже только от этого звука по телу разлилась приятная истома. Гравюра перед главой шестой, "О выпаривании", выделялась, прежде всего, горой, или скорее крутым холмом, что занимал центральную часть композиции. На вершине холма фонтан, небольшой, каменный, вольно разбрасывал струи; обращенный к зрителю склон холма украшал компактный лабиринт, выполненный в форме шестилучевой звезды. Как и у всякого ребенка, выросшего на сказках Куна, лабиринт мгновенно вызвал у Николая ассоциации с Минотавром, Тезеем, Ариадной. Действительно, выше по склону, у выхода из лабиринта, стояла девушка, но в руках ее вместо традиционного клубка ниток имелся пылающий факел. У входа же в блуждалище обнаружился лебедь. Птица воинственно поднимала крылья, и, судя по вытянутой шее и раскрытому клюву, громко кричала.

Вдоволь налюбовавшись тонкой прорисовкой лабиринта и экспрессией птицы, Николай углубился в текст. "Мир этот – живое единое" – как всегда, издалека, начал автор, – "содержащее в себе все существа. Мир – единый организм, и поэтому абсолютно необходимо, чтобы он был в гармонии с самим собой. Постигни, о брат мой, великий смысл, что нет в жизни ничего случайного, есть лишь взаимосоответствие и единый смысл. И работа наша именно в том состоит, дабы посредством Искусства вернуть в мир гармонию, провести трансформацию. Она есть превращение одного вещества в другое, одной вещи в другую, слабости в силу, телесной природы в духовную. Знай, о исследователь нашего Искусства, что дух есть все, и если в этом теле не заключен подобный дух, то все ни к чему. И только в этом ключе ты должен понимать истину, которую отцы Искусства открыли в слове VITRIOLUM: visitetis interiora terrae rectificando inventis occultum lapidem veram medicinam. Слова эти в тексте выделялись рамочкой, и Николай даже перевел их вслух: "Посетите недра земли, и, очищая, вы найдете сокрытый камень, истинное лекарство". Далее текст становился более близким к практике, но от этого не более понятным. "Наш камень, истинный дух, содержит все стихии, все минеральные и металлические формы, иначе говоря, все качества и свойства целой вселенной. Ибо не может не иметь он великого жара, дабы холодное тело, возогреваясь, становилось бы чистым золотом. Но также и великим холодом должен обладать камень, дабы умерить огнь и достигнуть сгущения живого Меркурия. Так что, не торопись, постигающий науку мудрецов. Плоды древес, сорванные недозрелыми, зелены и несъедобны. Да и в любом случае, пока повар не обработает их на огне, не будут они готовы к употреблению, не будут они соответствовать своему предназначению. Равным образом и о нашем эликсире размышляй со бдением, покуда делаешь его, и не прекращай работу слишком быстро, дабы не утратил он незакрепившихся качеств, и не превратился в нечто ложное и нечистое. Посмотри на цветок, пока он цветок, он еще не плод, хотя и красив и ароматен. Вот почему спешка – не путь обретения Магистерия. А если будешь, осуществляя Искусство, торопиться, или же силою воздействовать на ход вещей, совершенства избежишь. Потому да не будет искатель истины обладаем страстью сорвать плод преждевременно: от яблока в руке его останется один черенок, ибо если сам не созреет наш камень, то не сможет и созреванию иных веществ способствовать". Изложение основ на этот раз оказалось весьма кратким, Николай прочитал теоретическую часть за пару часов. Вообще, размер глав с начала книги неуклонно уменьшался, первые главы были гораздо крупнее последующих. Но на чтение каждой следующей главы уходило ненамного меньше времени, чем на предыдущие. Разумного объяснения сему феномену Николай найти не мог. "Сгущение – возвращение жидких субстанций к их твердому состоянию. Подобная операция сопровождается утратой веществом своих паров. Она предназначена для того, чтобы очистить медикаменты от влажности, вкрапленной в их массу. Сущность огня удаляет влажность. Чистоты и неизменности можно достигнуть, лишь пройдя через живой огонь. Ни баня Марии, ни конский навоз, ни пепел и песок сами по себе не избавляют Великое Делание от ошибок, но только управление огнем. Камень зреет в безвоздушной печи, с тройными стенками, наглухо закупоренной, разогреваемой снаружи постоянным огнем, до тех пор, пока всякая облачность и все пары не исчезнут вовсе. Только тогда камень облекается в одеяние чести, и восходит к небесам. Когда земля растворится собственной водой, высуши ее с помощью огня, и жди, пока воздух не наполнит ее новой жизнью…". На этом месте Николай отвлекся и выглянул в окно. Группу зданий, мимо которых проезжал сейчас поезд, венчал рекламный плакат с изображением свечи, видимо там размещался свечной завод. Вернулся к тексту и засмеялся, да так, что сосед открыл глаза. Просто рисунок, венчающий главу шестую, изображал пылающую свечу. Имелась и надпись: "ut potiar patior" – "наслаждаясь, страдаю". Николай криво ухмыльнулся немцу, и отвернулся к окну, пытаясь сдержать нервное хихиканье. Дочитать главу удалось только через час.

Глава 16. Крещение огнем.

Я вам поведал неземное

Я все сковал в воздушной мгле

В ладье – топор, в мечте – герои

Так я причаливал к земле

А. Блок

Свет падал из окна такой плотной, сверкающей струей, что Карл, Жрец Бездны, совсем не видел лица Владыки, лишь надменный профиль на фоне белого сияния.

– Он просто ушел, превратился в ничто, и ушел. Даже Самаэль не смог задержать его. Сейчас поиски идут по всей стране, но если он уже обладает такими способностями, то шансов у нас не очень много, – заканчивал Жрец доклад, обращаясь к черному профилю.

– Книга ускользнула от нас еще раз, – глава Ордена покачал головой, в глазах его засветилось, заклубилось багровое пламя, словно во мраке двух узких пещер зажгли по факелу. – Это, конечно, не очень хорошо. Но, учитывая сложившиеся обстоятельства, мы должны в первую очередь позаботиться о том, чтобы книга не попала в руки к нашим противникам. Ни нам – значит никому, – и багровое пламя вспыхнуло еще раз. – Я вызвал Луиса из Южной Америки. Кроме того, сам приму участие в операции. Главная задача теперь – уничтожение Огрева, пусть даже вместе с книгой. Надеюсь, сил нас троих хватит на то, чтобы сделать это.

– Мудрость Владыки безгранична, – Карл церемонно склонил голову.

– Да уж, – кривая усмешка оказалась заметна даже против света. – Давненько я не работал на практике.

Астрал дрожал, волны энергии катились по нему, словно по морю в самую страшную бурю, если можно представить себе четырехмерное море. Сотни астральных существ в испуге бежали, оставив ту область тонкого мира, где сошлись для разговора двое из Девяти Неизвестных Белого Ордена. Разговор в астрале происходит совсем по-другому, чем в нашем плотном мире. Описать его очень сложно, слова здесь заменяются мыслеобразами, каждый из которых несет смысл целой фразы.

Четвертый: багровый – тревога – изумление – черный – поиск.

Первый: понимание – желтый – удивление – где?

Четвертый: Черные – горечь – активность – книга – белый

Первый: сомнение – радужный – оранжевый – холод

Четвертый: помощь – огонь – битва – алый – сила

Первый: подтверждение – Лондон – голубой – полет – сегодня

Четвертый: тепло – встреча – ожидание – розовый – победа

Первый: прощание – серый – выход

Четвертый: прощание – серый – выход

В астрал вернулась тишина. Но еще не скоро жители тонкого мира решатся высунуть носы из укрытий, опасаясь попасться под руку могучим магам, для которых испепелить любую из астральных сущностей – раз плюнуть.

В Мюнхене из поезда Николай выходил в препаршивом настроении. Кожа на лице отчаянно чесалась, зудели руки, чужая личина после нескольких дней носки начала жать, словно плохо подогнанная одежда. Терпеть это больше не было сил, и Николай отправился в общественный туалет. Запершись в кабинке, попытался вогнать себя в состояние транса, и вернуть прежний облик. Долго не получалось ничего: рыжие усы, травяного цвета глаза и самодовольная англосаксонская рожа не желали уходить, растворяться в небытии. Лишь когда Николай, неловко повернувшись, саданулся коленкой о стену, все получилось. Боль словно ударила по выключателю, открыв путь потоку энергии. Мир поплыл перед глазами, превратившись в аквариум с мутными стенками, по затылку словно стукнули тяжелой колотушкой, обернутой тряпьем. Очнулся Николай через несколько минут, стоя на четвереньках, весь в поту, сердце билось, как после ста отжиманий, в желудке – словно кошки нагадили. Благо лишь то, что унитаз оказался рядом. Очистив внутренности, Николай встал, защелка долго вывертывалась из потных пальцев, не давая открыть дверь. Все же открыл, нетвердой походкой, словно пьяный, отправился к умывальнику. Из зеркала на него взглянула изрядно помятая, бледная и потная, но все же своя, родная физиономия. С облегчением открыл кран, вода плеснула в лицо.

После завтрака предстояло решить одну, но очень серьезную проблему: найти эмиссаров обоих орденов в огромном, что уж там говорить, городе. Холодная решимость прекратить бегство, самому напасть на преследователей, созрела окончательно. Первой мыслью, правда, при этом была: "А не сошел ли я с ума?". Но сошел или нет, а желание помериться силами, попробовать себя в настоящем магическом поединке росло, крепло, Николай неожиданно ощутил уверенность в себе, странную для загнанной в угол жертвы. Кроме уверенности пришло то волнение, что бывает в предвкушении предстоящего приключения. Глубоко внутри, вопя от страха, в это время умирал от полной невозможности существовать в таких условиях, трусоватый врач областной больницы, и Николаю было его совсем не жаль.

Для поиска решил воспользоваться собственным видением, испытать его новой задачей. Выбрался в скверик около вокзала, лавка слегка скрипнула под исхудавшим, но еще не тощим телом. Приятно было, закрыв глаза, просто посидеть, расслабиться, отрешиться от погони и преследователей. Но Николай решительно встряхнулся, и приказал себе увидеть город целиком. Рывок оказался столь резок, что у Николая даже засосало под ложечкой, так бывает, когда поднимаешься на скоростном лифте. Миг – и он уже висит над городом, парит, словно птица, на высоте примерно в километр. Внизу смутно, сквозь грязноватый туман, там и сям пятнаемый разноцветными облаками, проступали улицы, дома, парки… Где-то там, внизу, осталось и тело Николая, беспомощное, словно младенец. Некоторое время Николай осваивался в астрале города, а затем взялся за обнаружение недругов. Сияющий белизной столб энергии на востоке бросился в глаза почти сразу. Средоточие черной силы пришлось поискать – черный волдырь гнойным нарывом выпирал из живой плоти города на северной окраине.

С охранниками офиса компании «Мерседес» в Мюнхене случилось нечто необъяснимое. Они позволили человеку без пропуска свободно войти, пересечь холл, беспрепятственно подняться на лифте, и войти в помещение, в котором в тот момент шло заседание совета директоров. Охранники просто никого не заметили. Даже секретарша, вышколенная немецкая секретарша, обученная оберегать шефа от всех мыслимых и немыслимых опасностей, чуя их за километр, на этот раз отвлеклась, отвернулась, и не заметила, как слегка щелкнула дверь, пропуская мужчину в мятой куртке, с большой спортивной сумкой на плече. Мужчина же не стал привлекать внимания, не теряя времени, проскользнул в зал заседаний. Те, кто находился там, заметили его мгновенно. Восемь пар глаз уперлись в Николая, восемь аур тревожно запульсировали, восемь аур с характерными полосами по экватору, знаком магов Ордена Девяти. Маги не стали тратить слов, действовали быстро и слаженно. По двое с каждой стороны стола, что сидели ближе к Николаю, ощутимо напряглись, руки их взметнулись и застыли. И тут же между магами и Николаем, начала формироваться, густея из разреженной дымки, полупрозрачная зеркальная стена зеркалом к вошедшему. Остальные четверо вскочили, вскинули руки характерным жестом, ладони раскрыты, отогнуты к предплечьям, обращены вперед. Почти сразу с восьми ладоней сорвались яркие лучи белого света, собрались в одной точке, и мощным единым пучком белое пламя достигло Николая. Уворачиваться он не стал, и луч легко прошел насквозь, в груди стало вдруг тепло-тепло, словно там разожгли огонь. Николай повертел этот огонь вправо-влево, вперед-назад, перемещая его усилием воли, и с резким выдохом, сократив мышцы живота, швырнул его обратно. Вспышка, защитная стена с еле слышным звоном разлетелась на куски, четверо, что держали ее, со стонами хватаются за виски, один падает с кресла. Другие четверо не успели ударить еще раз, Николай атаковал сам. Причудливым ругательством прозвучало полученное от Смирнова повеление, а пальцы сами сплелись в знак земли. И противники бесформенными кулями с криком осели на пол. Послушные воле мага, элементали земли, что живут и в теле человека, обрели на краткий миг полную свободу. Запахло падалью.

Секретарша, прибежавшая на крик, упала в обморок прямо на пороге.

Клуб боевых искусств «Кэмпо» знаменит на весь Мюнхен. Сотни мальчишек и некоторое количество девчонок постигают здесь основы карате, кунг-фу, джиу-джитсу, множество прославленных мастеров вышло из этих стен. Но тот, кто пришел сюда сегодня, пришел не учить, и не учиться, он пришел воевать. Крепкие молодцы в униформе, что всегда торчат при входе, пропустили его беспрекословно. Ведь, извините, кому придет в голову задерживать господина Рейнемана, заместителя директора клуба? Правильно, никому. В крепкие головы крепких молодцев даже не заглянула мысль о том, что господин Рейнеман вот уже час, как находится в здании школы, или о том, что одет входящий очень странно для серьезного немецкого бизнесмена.

Николай остановился, вытер пот со лба. Извлечь облик начальства из не особо богатых мозгами голов было делом нетрудным, гораздо труднее было этот облик на себя примерить. Тем не менее, менять форму каждый раз становилось все легче. Тошнота, головокружение, упадок сил – все эти симптомы оставались, но были уже не столь сильны. Так что Николай не боялся, что сил на схватку может не хватить, силы было даже с избытком. И угрызения совести не мучили бывшего интеллигента. Хотя он сегодня уже оставил позади почти десяток трупов.

Отдышался, поправил сумку на плече, и быстро зашагал вверх по лестнице. Чутье вело его. Увидев один раз с высоты средоточия сил, столь разных по форме, и столь одинаковых по содержанию, он нашел бы к ним дорогу даже ночью, в туман, с закрытыми глазами. Сейчас чутье говорило о том, что олицетворяющие Тьму в этом городе сейчас находятся именно в этой комнате, за массивной дверью красного дерева.

Дверь открылась легко, без скрипа. В нос ударил запах богатого офиса, дорогих одеколонов, сигар. Николай перешагнул порог, и отвисшая челюсть того, кто сидел напротив двери, доставила ему истинное удовольствие. Ауру удивленного Николай различал с трудом, из чего можно было предположить, что это, по меньшей мере, Иерарх. Двое других – Избранные Маги. Они мгновенно вскочили, развернулись к Николаю, готовясь к схватке. И опять Николай дал сопернику ударить первым. Словно окно в беззвездную ночь распахнулось в воздухе, оттуда пахнуло холодом, и полез черный туман. Повинуясь черным магам, тек к Николаю, и должен был ослепить его, лишить возможности видеть. Ну а дальше с ослепшим противником черные справились бы легко. Но Николай не стал ждать, он шагнул вперед, и мгла испуганно отступила, отпрянула, словно зверь при виде оружия. На этот раз он прибег к силе пламени. Избранные Маги вспыхнули одновременно, огонь, освобожденный из крови, пожрал тела быстро, почти не оставив пепла. Иерарх держался дольше, Николаю он виделся черным монолитом, внутри которого нет места никакой стихии. Но под напором огня монолит треснул, пламенные змейки побежали среди тьмы, и третья кучка пепла украсила безумно дорогой ковер ручной вязки.

Охранники провожали человека с сумкой на плече изумленными взглядами. Ни один из них не помнил, когда он вошел в здание.

У Ганса Остзиха, потомственного таксиста, чей отец возил добрых баварцев еще во времена славной памяти канцлера Аденауэра[11], выдался удачный денек: третий клиент за час. Высокий мужчина втолкнул сумку на заднее сиденье, влез сам.

– Куда едем? – поинтересовался Ганс, отъезжая от тротуара.

– В Розентайм, – с явным славянским акцентом невозмутимо ответил клиент.

– Куда? Это же почти сто километров! – возмутился Ганс.

– Я плачу, – в руках пассажира возникли деньги, много денег. Ганс проглотил рвущиеся из горла возражения, и резво закрутил руль, вписываясь в поворот.

Голова болела немилосердно. Все-таки Николай выложился гораздо сильнее, чем ожидал. Иерарх был силен, и после битвы энергия покинула Николая, ушла, оставив пустоту и усталость. Николая сотрясал озноб, бросало то в жар, то в холод. Перед глазами время от времени начинало плыть, Николай пугался, что начинает терять форму прямо в такси. Но четкость восприятия возвращалась, и по-прежнему горели в зеркале алчностью глаза шофера.

Пассажир попался на редкость молчаливый, да и Ганс, приглядевшись к нему, решил особенно не приставать с разговорами: мужчина на заднем сидении был, во-первых, чужаком, а во-вторых, выглядел больным, нездоровая бледность покрывала его лицо. Но странно, Ганс никак не мог запомнить лица пассажира. Только отводил взгляд, как оно мгновенно исчезало из памяти, оставляя лишь неопределенное серое пятно. Стоило взглянуть – нет, лицо на месте, отвести взгляд снова – словно и не видел никого.

Об убийствах, совершенных в офисе «Мерседеса» и в клубе «Кэмпо», в полиции стало известно почти сразу, как только обнаружившие трупы, или то, что от них осталось, люди, добрались до телефонов. Камера в офисе засняла мужчину ростом выше среднего, с русыми волосами, светлыми глазами. Охранники «Кэмпо» с некоторым трудом, но все же составили фоторобот предполагаемого преступника, вспомнили, что он вроде садился в такси. Давно Мюнхен не потрясали столь жестокие преступления, и полицейская машина заработала на полную мощность. Сотни патрульных начали прочесывать улицы, останавливали такси, допрашивали водителей.

О жестокой расправе сразу с восемью магами в Ордене узнали спустя час. Один из Старших Адептов Мюнхена сумел выйти на Магистра Германии, и вскоре из Ганноверского аэропорта стартовал небольшой самолет всего с двумя пассажирами на борту, с двумя магами Девятки

Боль от уничтожения одного из Иерархов достигла Владыки мгновенно. Ведь как же иначе, ведь перестало двигаться одно из восьмидесяти четырех щупалец, с помощью которых глава Черного Ордена двигал миром. От резкой боли он заскрипел зубами. Пламя в камине взревело, заставляя тьму попрятаться в углы. Костер для приема оказался готов только через час. И три темные фигуры, одна повыше, две – пониже, шагнули в огненную пасть, и она сомкнулась за ними.

Через час после начала поисков выяснилось, что на камеру, висящую у входа в банк, расположенный напротив «Кэмпо», попали и подозреваемый, и такси, в которое он сел. Удалось различить даже номер машины. Еще через полчаса пилот полицейского вертолета доложил, что такси с этим номером двигается с большой скоростью на юго-восток от Мюнхена.

Николай, хоть и полулежал с закрытыми глазами, не спал, даже не дремал. Он видел, видел с закрытыми глазами, как стягивается кольцо поисков, как звонят телефоны, как мчатся машины, воя сиренами, как младшие посвященные Орденов готовятся встретить старших. Видел, и видение отнимало у него последние силы. Полиция вычислила его быстро, очень быстро. Вертолет, что пока прятался в лучах заходящего солнца, следовал за машиной, как привязанный. Николай видел и его, и видел также баррикаду, что уже сооружали впереди.

Ганс решил, что пассажир спит. Действительно, тот закрыл глаза, и не шевелился, откинувшись на сидение. Водитель расслабился, тихонько включил радио. Тем большей неожиданностью оказалась для него возникшие впереди три полицейские машины с включенными мигалками. Машины перегораживали дорогу, за ними бегали весьма сердитые люди в форме. Прозвучала резкая команда, и баррикада ощетинилась оружием.

Капитан полиции страшно волновался. По телефону ему сообщили, что необходимо задержать подозреваемого в серийном убийстве, возможно, маньяка. Главе полиции небольшого городка не доводилось еще участвовать в таких переделках, и, естественно, нервишки пошаливали. Когда такси появилось на серой ленте шоссе, он нервно скомандовал "Оружие готовь", и взял в руку мегафон. Пластиковая рукоятка скользила в неожиданно вспотевшей ладони, но голос удалось сделать твердым и мужественны:

– Приказываю остановиться, – взвизгнули тормоза, такси послушно встало. – Выходить по одному, сначала – водитель, потом – пассажир, – передняя дверца медленно открылась. Оттуда, словно куль с мукой, вывалился водитель. Отполз немного в сторону, закрыл голову руками.

Гансу было очень плохо, его трясло, и на вопросы, что крутились в голове, не находилось ответа: куда он влип? Кого вез? Полиция, оружейные стволы, что глядят тебе прямо в лицо – все это не для него. Лежать на асфальте неудобно, крошево дороги царапало кожу, но Ганс устроился так, чтобы видеть свою машину. Задняя дверца открывалась медленно, так медленно, что ему хотелось крикнуть "Быстрее выходи, быстрее же", но зубы лязгали от страха, и говорить не было никакой возможности. Пассажир выбрался из салона, сумки при нем не было. "Руки на машину!" – прогремел над дорогой усиленный мегафоном голос, – "Руки на машину, или мы стреляем!". В голосе полицейского причудливо сплелись злость, страх и решимость. Но странный пассажир лишь криво ухмыльнулся, потом лицо его странно перекосилось, и он пропал, пропал мгновенно, словно свернулся в точку. При этом раздался негромкий хлопок, какой бывает, когда разобьешь лампочку, и воздух жадно стремится заполнить пустоту вакуума. Челюсть Ганса со стуком упала на асфальт. Подобный же стук, только о металл, раздался от полицейского заслона. Служители порядка переглядывались в изумлении, а капитан в это время прикидывал, что же будет с ним? Выходило, что быть ему постовым в самой глухой деревне, считать мух, разнимать пьяниц, и умирать от скуки, и так до самой пенсии.

Глава 17. Последнее правило волшебника.

Я узнал, как ловить уходящие тени

Уходящие тени минувшего дня

И все выше я шел, и дрожали ступени

И дрожали ступени под ногой у меня

К. Бальмонт

Очнулся Николай от боли в колене, оттого, что в колено впилось нечто острое. Когда Николай пошевелился, то боль, словно бичом стегнула по бедру. Пришлось открывать глаза. Все было почти так же, как и в прошлый раз. Он стоял на четвереньках посреди негустого леса, в горле немилосердно жгло. От слабости дрожали коленки, но Николай пока удерживался в позе гордого льва. Так и стоял, пока через некоторое время не удалось встать, медленно, осторожно, используя как подпорку шероховатую древесную колонну. Сумки не было видно рядом, и Николай зашарил по карманам, пытаясь определить, что же у него осталось.

Во внутреннем кармане куртки обнаружился бумажный сверток с "Безумной мудростью", его Николай переложил из сумки, прежде, чем выходить из машины. Когда выуживал упирающийся сверток, то из кармана с шуршанием выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Николай его поднял с тяжким кряхтением, развернул. Оказалось, что это список магов, полученный давно, еще в России, от Смирнова. Список так и прошел через все передряги, лежа в кармане. Николай свернул список, и спрятал обратно. В джинсах нашелся бумажник с паспортом и остатками денег. Когда Николай пересчитал деньги, то остаток оказался не так уж и мал.

Определившись с собственными возможностями, Николай обозрел окружающий мир более внимательно. Горизонт со всех сторон ограничивали высокие горные цепи. Солнце, удобно устроившись на одной из вершин на востоке, высвечивало все трещины на морщинистых склонах, ослепительно сверкали редкие ледники на вершинах. "Похоже на Швейцарию" – решил Николай. Но главное – не где он находится, а выйти к людям, и Николай пошел, точнее, заковылял, на юг, откуда время от времени доносился едва различимый шум автострады. Помогало идти то, что путь все время шел под уклон.

Вышел к шоссе, что вьется серой змеей по нижней части горной долины. Отсюда частокол гор оказался виден еще лучше. Но самым радостным зрелищем для Николая в тот момент был, несомненно, дорожный указатель. Даже пить вроде захотелось меньше. На здоровенной железной стрелке значилось: Innsbruck, 10 km. География никогда не увлекала Николая, но где расположен город Инсбрук, а именно в Австрии, он вспомнил с удивившей его самого скоростью. "Ведь я только что про этот город читал. Но где?". Шурша бумагой, вынул Смирновский список. Так и есть: "Карл Аусвайзер, Австрия, Инсбрук" и адрес. "Вот так повезло" – и Николай заулыбался, забыв и жажде, и о слабости. "Но как же, этого не может быть!" – испортил все настроение рациональный разум. – "Ведь Инсбрук очень далеко от Мюнхена!". Но Николай перестал доверять ему уже давно, и оставил вопли изумленного рассудка без внимания.

На поднятую руку остановилась первая же машина. Дверца открылась с мягким щелчком, и Николай на ломаном немецком принялся изъяснять, что ему надо в Инсбрук. Но хозяин, полный австриец в очках, по виду – солидный бизнесмен, почти сразу заявил: "I know English very well. You can talk with me on your native language". "O, yeah! It is great!" – почти закричал Николай, мягкое кресло приняло его в объятия, защелкнулся ремень безопасности, и дальше общение шло легко, под мягкий шорох шин и гудение мотора. Австриец действительно хорошо говорил по-английски, понимал даже его австралийский вариант.

Высадил он пассажира на центральной площади. Николай не хотел, чтобы хоть кто-то знал, к кому он едет, и отговорился тем, что хочет осмотреть город. Но церковь, построенная аж в пятнадцатом веке, да и прочие архитектурные чудеса не заинтересовали мнимого туриста. Он нуждался в помощи, в совете, что делать дальше, в совете действительно знающего человека.

Искомый дом обнаружился на западной окраине. Небольшой особняк в два этажа, декоративный заборчик, большой сад за ним. Когда Николай подошел, то у входа в дом возился с кустами пожилой, очень пожилой мужчина. Когда в калитку стукнули, он распрямился, и на морщинистом лице, в окружении седых волос и бородки, ярко блеснули голубые глаза. Несколько секунд смотрел хозяин на Николая, не отрываясь. В небесного цвета взгляде сначала возникло недоумение, затем озабоченность, а затем, неведомо откуда, появился восторг. Затем австриец огляделся, быстро, не по-стариковски цепко. Николай понял, что этим взглядом была охвачена вся улица, проверено каждое подозрительное место, нет ли соглядатаев. Последовал кивок и Николай переступил порог. Хозяин вошел сразу за ним и тщательно запер дверь.

Поговорить получилось только к вечеру, когда Николай отоспался, вымылся и поел. И вот они вдвоем сидят в креслах у камина, в котором оранжевыми угольками умирает пламя, кофе дымится в чашках, за окнами шуршит пришедший с гор дождь. Молчание первым нарушил хозяин. Как и всякий образованный европеец, он хорошо говорит по-английски.

– Да, вот я и дождался главного чуда в своей жизни, – улыбка трогает тонкие старческие губы. – В восемьдесят шесть лет. Теперь можно и уходить.

– О чем вы? – недоуменно пожал плечами Николай, потягивая кофе.

– О вас. О встрече с вами, с Истинно Преображенным, с тем, кто владеет Книгой.

– Истинно Преображенный?

– Да, – дождь слегка затихает, словно прислушиваясь к разговору. – Я, или господин Смирнов, например, всего лишь потомственные, родовые маги. Наша магическая сила определена сотнями поколений предков, что отдали свои жизни магии. Но, мы же и ограничены наследством предков, оно сковывает нас. Вы же ничем не ограничены, вы стали магом лишь благодаря собственным усилиям, да еще Книге. Собственными усилиями добились вы трансформации, потеряли форму, на что родовой маг не способен в принципе, без формы он никто. Только поэтому вы и есть Истинно Преображенный, тогда как мы – Преображенные Родом. И ваши возможности гораздо больше моих, и не только из-за разницы в возрасте. Моя вотчина – Австрия, ваша – весь мир. Вы не привязаны ни к роду, ни к племени, ни к стране, лишь к земле, матери нашей.

– А маги Орденов? – опустевшая чашка со стуком опускается на столик. Дождь с новой силой бьет в крышу, видимо разговор перестал интересовать его.

– Их называют: Преображенные Светом и Преображенные Тьмой. Но страшную цену платят они за Преображение, теряют свободу, обретая силу и власть взамен.

– Ясно. А книга?

– Да, книга, – слова падают медленно, тяжелые, словно горы. – Я занимаюсь изучением алхимии много лет, как занимались мой отец, и дед, и прадед. В моей коллекции собраны редчайшие книги мастеров Искусства. Вот, смотрите, – старик нажимает кнопку на пульте, больше всего похожем на гаражный, и дверцы шкафа, самого обычного шкафа для одежды, расползаются, обнажая полки, заставленные древними манускриптами. – Вот они: "Splendor Solis" Соломона Трисмозина, «Каббала» Стефана Миххельспахера, "Символы золотого алтаря" Майера, «Гелиография» Тольдена, "Книга Двенадцати Врат" Рипли. Эти книги вместе стоят целое состояние, но они ничто по сравнению с тем, мой друг, что есть у вас. С книгой, в которой сконцентрирована вся алхимическая мудрость, с творением Василия Валентина, еретика Ордена Девяти, величайшего из Истинно Преображенных магов мира.

– И чем же ваши книги хуже?

– Э, мой друг, все очень просто. Ордена очень давно правят миром и не терпят свободомыслия. Поэтому всегда преследовались те, кто искал знания помимо Орденов. И алхимикам приходилось маскироваться, дабы все считали их только сумасшедшими искателями золота. Именно поэтому их манускрипты зашифрованы столь сильно. А Василий Валентин не шифровал свою книгу, он писал почти в открытую. И, кроме того, его книга – не просто книга, но об этом вам уже известно.

– Может я тогда оставлю книгу вам? И они оставят меня в покое, – предложил Николай.

– Нет, друг мой, не оставят. Особенно после того, что вы натворили в Мюнхене. Они просто убьют вас, предварительно выяснив, где рукопись. Кроме того, книга эта ваша, она пришла к вам, а не ко мне. Я не получу от нее пользы, – коричневые челюсти шкафа сошлись, скрыв старые и безумно дорогие зубы. – Надеюсь, вы дочитали ее?

– Осталась последняя глава, – Николай опустил глаза.

– Что же вы? Дочитывайте скорее, это ваш единственный шанс спастись. Больше, чем на ночь, оставить вас у себя я не могу. А потом у вас не будет возможности спокойно почитать. Читайте, и пусть Преображение свершится до конца.

– И как Преображение будет выглядеть?

– Откуда я знаю? Кажется, это знал Будда, но и он не смог описать это словами. Он только улыбнулся. Так что, улыбайтесь и вы. Гостевая комната и эта в полном вашем распоряжении, – и хозяин вышел, оставив Николая наедине с углями в камине, и с дождем.

Часы мерно тикают, равнодушно отмеряя время, секунду за секундой. Старинные, антикварные часы, темного дерева, с целым набором гирь на цепочках. Дождь за окнами мягкими лапками постукивает по земле, угли догорают в камине, помаргивая красными, воспаленными от бессонницы, глазами. Шелестят страницы, и знание, последний кусок знания постепенно перетекает в Николая, сплавляясь с душой, превращая ее в нечто иное, новое.

Последняя, седьмая глава, "О затвердении", оказалась снабжена подзаголовком: "Concidentia oppositorum" – "Соединение противоположностей". Она же занимала и меньше всего страниц, вдвое меньше по сравнению с первой. Гравюра перед главой также отличалась малыми размерами. Квадратная по форме, точнее, ограниченная квадратом, в который вписан круг, она изображала удивительнейшее существо. Николай долго вглядывался, пытаясь определить, что же не так в этой, на первый взгляд, вполне человеческой, фигуре. Не сразу до него дошло, что на гравюре изображен гермафродит. Человек на рисунке состоял из двух частей: левой – женской, и правой – мужской. Соединялись они точно посередине, так, что половинка лица оказалась с бородой, а другая – с длинными волосами. Одежда у разнополых половин различалась не очень. На общей голове покоилась пятизубчатая корона, по зубцам вольно вилась виноградная лоза. За спиной гермафродита плескались крылья, более всего похожие на нетопыриные. Женская половина держала в руке чашу, мужская – меч.

Вдоволь наглядевшись на чудо природы (природы?), прорисованное столь хитро, что с первого взгляда и не догадаешься, в чем тут смысл, Николай углубился в текст. Начиналась глава с патетического призыва: "Вселенная, внимай голосу моему, земля, отверзнись, все множество вод, откройся предо мною. Распахнись небо, и замолкните ветры, ибо всем сердцем восхваляю того, кто есть всеединый. Воистину великое дело свершилось, коли ты, о прилежный почитатель Искусства нашего, добрался до места сего в объяснениях моих. И значит это, что близок к тому, чтобы понять, что то, что внизу, как и то, что вверху, а то, что вверху, как и то, что внизу, для того, чтобы совершить единство одного и того же. И подобно тому, как все предметы произошли из одного, так и все силы произошли из этого вещества путем его применения. Ибо как говорит об этой удивительной вещи отец Искусства, Гермес Триждывеличайший: "Его отец – Солнце, мать его – Луна, ветер носил его в своем чреве, земля – его кормилица, огонь – отец всякого совершенства. Это вещество поднимается от земли к небесам, и тотчас снова исходит на землю. Оно собирает всю силу верхних и нижних путей. И ты получишь с ним всю славу мира, и всякий страх и нечистота удалятся от тебя". Воистину прав великий учитель мудрости, ибо, когда засияет Рожденное Солнце, не останется в его ослепительных лучах места для страха. Ибо Камень наш пресуществует в совершенном слиянии трех начал жизни. По происхождению он всеобщее духовное начало мира, воплощенное в девственной почве, первая смесь элементов в первый момент творения. Во всем универсуме естества нет иной открывающей истину нашего Искусства вещи, на коей она бы целиком поместилась. Это ведь и камень, и не камень, камень по подобию, и по тому, что его извлекают из вертепов земных, но не камень, ибо он жив, он действует, он дышит, и, неподобно камням минеральным, не может быть разрушен…". Описание камня мудрецов продолжалось еще долго, и все в том же высокопарном ключе. Николай даже слегка утомился, и вздохнул с облегчением, когда речь пошла о более понятных и практичных вещах: "И если добрался ты до этого места, то понимание твое весьма велико. Ты постиг внутреннее совершенное Искусство, беспорочное и неизбывное, в котором пребывает жизнь и смерть, разрушение и восстановление. Ищи же вокруг себя, и тогда ты отыщешь все во всем, все, что дважды рождено Меркурием. Обретший по милости Всемогущего Бога некую настойку, ты должен понять, что все вещи содержатся во всех вещах, и этим сказано все". – На этом месте неожиданная вспышка, подобная молнии, ослепила Николая, на секунду ему показалось, что он вырос, стал огромен, велик, вместил в себя дом, город…. Но видение прошло, перед глазами вновь возник текст: " Но не знающий, как пользоваться ею, похож на неискусного фехтовальщика. Помни о том, что без золота в качестве закваски наш камень не может действовать, или даже просто выказывать свою тонкую силу. Конечно, он и так, по природе своей, обладает тонкой и проникающей силой, однако замкнутой внутри самого себя. Но, слученный со своим же подобием, и им же питаемый, пребывая в настойке, камень способен входить в любую плоть, и совершать в ней свое действие". Теоретическая часть закончилась, Николай, следуя за автором, перешел к практике, к "Практическому извлечению из главы седьмой, завершающей". Открывал практические извлечения способ получения "Наисильнейшей воды для закрепления любого духовного начала". Следовало перегнать раствор сокровенного белого камня, причем многократно. Затем отделить воду. Комментарии оказались немногословны: "Так воздействуй на первопринципы. Иногда духовное начало лишь на седьмой возгонке достигает закрепления с раствором. И только после этого оно готово. Возьми философской ртути и прокаливай, пока она не приобретет свойства зеленого льва. Собери отдельно жидкости различной природы, что появятся при этом. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее Истинного Дракона, потому, что он пожирает свой хвост. Камень готов. Возьми после этого немного беспримесного, расплавленного и очищенного золота. Погрузи его в тигель, и терпеливо нагревай двенадцать часов, а затем поддерживай расплав три дня и три ночи. И ты все растворишь. С этого момента очищенное золото и наш камень превратятся в чистое лекарство, тонкое, духовное и всепроникающее". Текст завершался без какого-либо послесловия. Лишь рисунок оканчивал и главу, и всю книгу: солнце, сияющее над домами, и девиз: "solus, non soli", "одно, оно не сияет ему одному". Ниже рисунка красовалась подпись: брат Basilius Valentinus, бенедиктинец.

Книга закончилась. Угли в камине уснули, закрыли глаза, но дождь не спал, продолжая свою вечную игру-забавку. Поднялся ветер, ночной бродяга, летал, шуршал листьями, заглядывал в окно, пытаясь сквозь приоткрытую форточку раздвинуть занавески. Но это все мало беспокоило Николая, что-то шевелилось в душе, что-то менялось там, но что именно, понять не удавалось. И хотя он привык к переменам, на этот раз менялось нечто настолько глубокое, насколько это в принципе вообще возможно.

А во сне привиделся Николаю младенец, сидящий на огромном цветке лотоса. Сидел и улыбался, разряженный в красочные одежды, на голове лучащаяся золотом корона. Николай сидел напротив, на таком же лотосе, улыбался в ответ, и не мог отвести взгляда от лица ребенка. Не мог оторваться до того момента, пока не осознал, что у младенца его, Николая, лицо! И в тот же миг проснулся.

Глава 18. Дайте им умереть.

Мне имя – легион, средь гениев, чей знак

Вопрос, всегда вопрос, повсюду вопрошанье

Я разделил весь мир. Полярность. Свет и Мрак.

Вновь слил я цвет и тьму. И цельным сделал знанье.

К. Бальмонт

Уехал Николай из гостеприимного австрийского города ранним утром. Аусвайзер денег за постой брать не стал, сказав, что лицезрение Истинно Преображенного – само по себе великая награда, которой удостаиваются немногие из Посвященных. Что такие люди дают человечеству шанс выжить, не погибнуть в огне поляризации, в кровавой схватке между Покоем и Порядком, между Светом и Тьмой. Поезд, словно гигантская гусеница, слизнул пассажиров с перрона, и продолжил путь на юг, в сторону Италии.

Пересечение итальянской границы оставило в душе неприятный осадок. Усатый и чернявый таможенник рассматривал паспорт Австралийского Содружества, что предъявил Николай, шевелил толстыми губами, словно пара дождевых червей копошилась, затем на ломаном английском удивился отсутствию у мистера Мак-Келла багажа. Аура таможенника представляла собой столь же неприглядное зрелище, как и ее хозяин: бледно-желтые полосы хитрости мешались с коричневыми трусости, и блекло-голубыми – подлости. Когда усач покинул купе, Николай (простите, конечно, Эндрю Мак-Келл), вздохнул с облегчением.

В Брессаноне, первом итальянском городе на пути, Николай сошел, надеясь запутать погоню. Но, как выяснилось позже, зря. Или таможенник действительно оказался шпионом, или преследователи узнали о местонахождении беглеца из других источников. Из Брессаноне Николай хотел отправиться прямо на восток, поближе к родине, но его прихватили прямо на вокзале. В тот момент он сидел в пиццерии, пытаясь разрезать тонкую, словно лист бумаги, и огромную, словно поднос, пиццу. Сквозь окно оказалось хорошо видно, как по привокзальной площади забегали карабинеры, оцепили весь вокзал буквально за пять минут. Началась тщательная проверка всех, кто в этот момент находился в его пределах. Николай не стал паниковать и портить себе пищеварение, он спокойно разрезал и съел пиццу, а после этого вышел из кафе, прямо навстречу облаве. Магов среди проверяющих не было, возможно они просто не успели, ведь Брессаноне – довольно маленький городишко среди Альп, куда добраться можно только поездом или на машине, аэропорта нет. Сместить восприятие без противодействия, но не себе, а окружающим, оказалось очень просто. Виски прострелило болью, прямо в глаза ударила молния, и вот уже суетливые, но до смерти серьезные, полные сознания собственной значимости, служители порядка, не обращают на Николая внимания, просто не видя его. Словно невидимка, миновал он линию оцепления, пару раз, увернувшись от бегущих сломя голову служак. Добрался до стоянки такси, мешая английский с немецким, взял машину до Больцано, что на сорок километров южнее. "Не поезд, так машина" – размыслил философски, захлопывая дверцу.

Больцано встретил сиянием снегов на вершинах Рипейских и Доломитовых Альп, чьи гребнистые спины охватывают город со всех сторон, и немыслимой сутолокой, ведь этот город – крупнейший горнолыжный курорт. Затеряться здесь было бы легко, не гонись за Николаем целая свора (даже две!) сильных магов. Ох, не стоило поддаваться искушению осматривать город, но Николай не удержался, слишком красивы показались средневековые церкви на фоне величественных горных ледников. После получаса прогулки, когда Николай добрался до центральной площади, то почувствовал, что за ним следят, ведут самым обыкновенным образом. Топтунов вычислил быстро, свернул в пустынный переулок – сменить облик. Но ничего не получилось, то есть в переулок он, конечно, свернул, но от попыток переменить внешность лишь вспотел и обессилел. Словно огромные руки сжали со всех сторон, сдавили, не давая бежать. Положение казалось безвыходным – сил не было даже поднять руки, и вызвать стихии на помощь. Только теперь Николай обратил внимание, что небо сияет просто с безумной силой, в этом ливне света потянуло и солнце и слепящие просверки ледников. Магический свет этот давил, прижимал к земле, связывая руки невидимыми цепями всякому магу, который не служит Свету. Сияние не давало сменить облик или ускользнуть бестелесным призраком. Пока Николай тратил силы в бесплодных попытках, его окружили, взяли в клещи, с севера и с юга приближались два очень сильных мага. Николаю они виделись как два ослепительных, сияющих ярче солнца, факела белого пламени. Это не были их ауры, ибо маги эти уже не были людьми, а лишь сосудами, носящими в себе чистую силу Света, силу Порядка. Маги приближались, Николай отчетливо слышал их шаги по мостовой, но пошевелится не мог. "Все?" – спросил некто внутри Николая, "Нет, не все!" – пришел твердый и уверенный ответ. И тут случилось то, что мистики Востока называют Просветлением, а маги Запада – обретением Философского Камня. Мир качнулся, исчез на краткий миг в сиянии безмерной молнии, а затем вернулся, но совсем другим. Небо стало прозрачно для взора, слепящий свет исчез, точнее, не исчез, а потерял яркость и силу. Земля расстилалась, словно громадное стекло, видны были ее обитатели – стихиали земли, а еще ниже – стихиали огня, что вечной своей яростью питают теплом земную поверхность. Мысли исчезли, сдутые ураганом реальности, все потеряло значение. Победа, поражение, жизнь, смерть – все это были для Николая в тот миг только слова, лишенные всякого смысла. Двое из Девятки словно потеряли силу, уменьшились в размерах их факелы. Николай просто расхохотался магам в лицо и пошел прочь. Ему смешно было наблюдать, как мечутся фигурки, облеченные белым светом, две – побольше, и около десятка – поменьше. На пути встала стена белого огня, огромная, словно горный хребет. Николай прошел сквозь нее, смеясь, пламя лишь пощекотало его. Он не замечал, что двигается с недоступной человеку скоростью. Преследователи быстро отстали. Словно метеор, пронесся Николай через город, вскоре слуха его коснулось журчание речных струй. Не испытывая угрызений совести, отвязал небольшую лодку, вырулил на середину реки, и лег на дно лодчонки. Что будет дальше, куда приведет река, все это в тот момент его совершенно не волновало.

Маги были настолько измучены, что разговаривали словами, словно простые крестьяне или политики:

– Как так может быть? Как? – вопрошал Первый, воздевая руки к небесам. – Его не остановило ничто.