Кусатель ворон Веркин Эдуард

Глава 5

Лучшие люди

Отец был «за».

Мать была «против». Но недолго.

Меня отпустили.

Я собрался за два часа. Взял тапочки, трусы, три майки, штаны. Камеру, ноутбук, блокнот, термос. Мать настояла на кипятильнике и теплых, невзирая на лето, носках. Отец не знал, что дать в дорогу, дал раскладной стульчик и родительское благословение.

– А кто еще едет? – спросил он. – Знакомые ребята?

– А как же. Лучшие люди, одаренная молодежь. Как один, сплошные дартаньяны. И парочка дартаньяниц.

– Лучшие люди? – насторожилась мать. – А именно?

Я передал ей список, она близоруко сощурилась, прочитала.

– Пятахин… Пятахин? С каких это пор он лучший? Да еще и поэт… Поэт?!

– Это правда, – сказал я. – Поэт. Знаешь, как там это… лишь солнце за рощу зайдет… Короче, он долго скрывал свой талант, и вот совсем недавно все счастливо обнаружилось. Пишет стихи. Публикуется. На семинары молодых авторов регулярно ездит. Одним словом, поэт.

– Смотри-ка ты, – удивилась мать. – А с виду дегенерат. А этот? Гаджиев Равиль… Он что, действительно на баяне играет?

– Не знаю… То есть да, конечно. Почти виртуоз. Он это… оригинальный аранжировщик.

– Да, интересно… – мать покачала головой и продолжила изучать список. – Интересно… Иустинья Жохова… Что за Иустинья?

– Устька Жохова, – пояснил отец. – В проруби два года назад топилась, не помнишь?

– Ее за это в поездку взяли?

– Нет, за благотворительность, – это уже я ответил.

– За что?! – не поверила мать.

– За благотворительность, – повторил я.

Мать рассмеялась.

– Всем известно, за что ее взяли, – за папу, – сказала она.

– Может, и за папу, – не стал я спорить. – Но еще и за благотворительность. Помнишь, когда оползни были? Так вот, Жохова не спала три ночи и три дня и связала для пострадавших носки, сорок пар, между прочим. Пальцы себе в кровь истерла…

Мать устало поморщилась и передала список мне.

– Ты попал в прекрасную компанию, – сказала она. – Будет где развернуться твоей мизантропии. Дерзай, сынок.

Я не стал спорить, отправился к себе со списком, лег на диван. Список на самом деле был выдающимся: поэзия, Серебряный век на крыльях баобаба, я читал медленно, наслаждаясь каждой строкой.

Итак.

1. Пятахин Влас, поэт

2. Жохова Иустинья, благотворительность

3. Скрайнева Лаура Петровна, общее руководство

4. Скрайнев Павел, победитель областной математической олимпиады

5. Гаджиев Равиль, музыкант

6. Снежана Кудряшова, спортивное ориентирование

7. Листвянко Вадим, бокс

8 Герасимов Захар

9. Рокотова Юлия, филолог

10. Бенгарт Виктор, журналист, блогер

Я перечел трижды, каждый раз ощущая небывалое душевное волнение, а после и радость, такую, неудержимую. В кончиках пальцев зажило озорное покалывание, которое я обычно ощущал перед Большой Работой. Вообще, я думаю, такое покалывание ощущают несколько категорий граждан: великие кулинары, наемные убийцы, журналисты. Кулинарии я чужд.

Я читал, и у меня в голове взрывались мощные образы своих попутчиков и грядущие картины нашего путешествия, которое, даже исходя из этого списка, обещало стать незабвенным.

Итак, список лучших, еще раз, с оттягом.

1. Пятахин Влас. Сын начальника Департамента культуры. Популярность приобрел полтора года назад – на Первое мая стащил у отца мегафон, ходил по городу и пугал прохожих пронзительным мегафонным рыганием. Более известен как Пятак. Пятак, его все так называют. На некоторых он, кстати, обижается.

Вообще, попервой я не хотел снабжать своих спутников прозвищами, однако потом подумал, что так будет интереснее. И решил снабдить. У Пятахина прозвище уже наличествовало.

2. Жохова Иустинья, дщерь пресвитера Жохова, окормляющего популярную в нашем городе Церковь Сияющих Дней. По непроверенным данным, топилась в проруби от несчастной любви. Если честно, насчет ее благотворительности я ничего не знал, поскольку старался держаться от Жохова-старшего и его общины подальше, на выстрел из австрийской пневматической винтовки, если точнее. Это после статьи «Пастырь-Кашкай».

К Жоховой никакое прозвище вообще не клеилось, ну разве что Юдифь, такая ж бледная и в длинной юбке, и в глазах непоколебимость. И с мечом – наверняка хранит в ридикюле отравленный стилет с распятием. Или распятие с отравленным стилетом внутри – а вдруг кто покусится? Ладно, Жохова останется Жоховой, честной отроковицей.

Тут я внезапно вспомнил про «Юности честное зерцало» и подумал, что слово «зерцало» гораздо интереснее, если думать о нем как о глаголе. Впрочем, отвлекся.

3. Скрайнева Лаура Петровна, замглав Департамента образования, женщина незыблемых правил. Вот точно: Жохова – непоколебима, Скрайнева – незыблема, так. Мать с большой буквы. От Лауры Петровны я тоже старался держаться. После статьи «Паша широкого профиля».

Глядя правде в глаза, Лаура Петровна несколько диссонировала со списком одаренной молодежи, но я сказал себе, что в наши дни на одаренную молодежь надо смотреть действительно шире, Лаура Петровна еще не пожилая, хотя, может, и выглядит солиднее своего возраста.

4. Скрайнев Павел Лаурович, сын Лауры Петровны, остолоп.

5. Гаджиев Равиль. Про Гаджиева я ничего особенного сказать не мог, кроме того, что Равиль был сыном известного районного хирурга. Может, он и на самом деле был музыкантом, кто его знает? Угрюмый такой. Папа его мне карбункул вырезал, вырезает – и анекдоты про росомах рассказывает, и уши как пельмени, и у папы и у сына… Пельмень? Не, не то. Гаджиеву кликуха как-то тоже не придумывалась, потом.

6. Снежана Кудряшова, МЧС. То есть папа у нее МЧС. И мама. И старший брат, все представители клана Кудряшовых являются большими специалистами по разного рода чрезвычайным ситуациям. Сама Снежана ничем вроде особым не выделялась, не пела, не плясала, в проруби не топилась. Ну, разве что красота. Коса до пояса, рост, походка, тут славянские боги не поскупились, скорее, наоборот. Снежана, она Снежана и есть, видишь Снежану – и думаешь: Снежана. И сразу какие-нибудь Альпы представляются, курорты болгарского края.

7. Листвянко Вадим, МВД. И папа МВД, и мама, и прочая, прочая. Спортсмен. Это правда. Бокс. Разряд. А еще большой друг Снежаны. Вероятно, в обозримом будущем МЧС должно было объединиться с МВД. Кажется, его зовут Дубина. Потому что похож – это раз, потому что рука, как дубина – это два. Ну, и фамилия соответствует.

8. Герасимов Захар. Кто такой? Видимо, Герасимов Захар был так велик, что про него не написали ничего. Скорее всего, баторец, всех городских я кое-как знаю. Тубербой. Муму. Если Герасимов, то Муму, это святое. Ну, или Герасим, как себя, короче, вести будет.

9. Рокотова Юлия, филолог. Она, германистка, виновница переполоха. Тубергерл. Сочинила трактат про Симплициссимуса, Рейнеке-Лиса и их нелегкую долю на просторах Тридцатилетней войны. Нет, Тубергерл однозначно.

10. Бенгарт Виктор, журналист, блогер. Лаура Петровна не отказала себе в удовольствии, вписала меня от руки, да еще и мелким ничтожным почерком.

Поехали.

Глава 6

Отъезд

Утром я ушел из дому пораньше и сидел на скамейке возле вокзала, ждал. Раньше меня пришла только Жохова, но со мной она разговаривать не стала, разложила складное кресло пуританского цвета, сидела скромно, читала. Остальных не было. Чуть подальше, у почты, стоял автобус, большой, похожий на океанский лайнер, зеленого цвета корабль, готовый увезти меня в светлое университетское будущее. Автобус меня порадовал, я уселся на вкопанную в землю покрышку и стал ждать. Это было довольно утомительное занятие, ждать, но домой возвращаться было далеко, и я решил здесь сидеть. Смотрел на Жохову, пробовал ее гипнотизировать, думал, что неплохо бы по прежним обычаям завести лорнет и при встрече на своем пути какой-нибудь Жоховой немедленно ее лорнировать, если верить классике, это их здорово раздражает, сам Печорин завещал.

Впрочем, я и без лорнета неплохо справился. Сидящая поодаль Жохова скоро не выдержала моего пристального взора и кинула в мою сторону неодобрительный взгляд, и тут же неожиданно побагровела, что в сочетании с ее серым платьем выглядело пикантно, я порадовался и даже послал Жоховой аэропоцелуй. Жохова едва не воспламенилась, не в лирическом смысле этого слова, а в буквальном. Чуть не загорелась, короче.

Я решил, что не следует форсировать события с Жоховой, я еще успею поразить ее сердце бешеным огнем своей куртуазности, поэтому я от Жоховой отвернулся и стал развлекаться сочинением названий. Для книги, которую когда-нибудь непременно напечатают в Германии. Должно же быть у книги название? Я вообще люблю придумывать названия, как и прозвища, в этом что-то есть, иногда статьи сочиняются под названия, я по себе знаю.

«Сентиментальное путешествие с короедами»? «Рейд чумовоза»? «Зомби Золотого кольца»? При чем здесь зомби? Хотя надо, конечно, смотреть шире…

– Привет, – сказал Жмуркин.

Он появился вдруг, я даже и не заметил откуда, наверное, дожидался на почте, наблюдал издалека, молодец, так все вожди поступают.

– Мне нравится твой подход, Виктуар, – Жмуркин покровительственно кивнул. – Побеждает тот, кто приходит на поле боя первым.

Жохова, значит. Этого и следовало ожидать.

– Ты готов?

– Готов. А ты?

– А я подавно. Я гляжу, наша Устинья уже на месте, пойду поздороваюсь.

Жмуркин пошел знакомиться с Жоховой, почти сразу вернулся и серьезно спросил:

– Она нормальная?

– А что?

– Да так… – Жмуркин потер лоб. – Что-то у меня дурные предчувствия…

Он вздохнул и принялся бродить туда-сюда по привокзальной площади, издали поглядывая на Жохову с опаской. Не зря, кстати, я заметил, как на улице Вокзальной, чуть поодаль, как бы в тени беспечных летних деревьев, остановился фургон «100500 мелочей», фирмы, принадлежавшей отцу Жоховой. Лично у меня при взгляде на фургон сложилось вполне четкое ощущение, что на меня смотрят через перекрестие оптического прицела, вполне может быть, что так оно и было.

Остальные путешественники тоже стали потихоньку подтягиваться, на площадь съезжались автомобили, достойные списка лучших людей, одна Лаура Петровна приехала на заурядной «десятке». Все выгрузились и разбились на группки: МЧС к УВД, педагогика к медицине, батор отдельно, им не к кому было приставать. Собственно, все эти Листвянки и Скрайневы и все остальные интересовали меня не шибко, с ними я успел пообщаться на организационном собрании, а вот саму Рокотову я допрежь не видел. И Герасимова. На собрание они не явились, и теперь мне хотелось узнать почему. Направился к баторским.

Рокотова и Герасимов стояли возле фонаря и молчали. Рокотова… ну, вообще никакая. Герасимов тоже. Их никто не провожал, и, как мне показалось, они пришли к автобусу пешком, выглядели они при этом решительно и классово чуждо. Не то что как-то нешибко наряжены, наоборот, неплохо, даже дорого, у Герасимова я заметил кроссовки тысяч за пять, не меньше, а Рокотова облачила свою фигуру в вязаную кофту, причем какой-то хитрой, сразу видно, что не дешевой вязки.

– Как самочувствие? – нагло осведомился я.

– Хорошо, – неприветливо ответил Герасимов. – А что?

Подозрительный какой.

– Говорят, у вас там вспышка инфекции, – я кивнул подбородком в сторону батора. – Лихорадка нижнего Нила, вирус Эбола, все такое. Многие заразились.

– Нет у нас никакой лихорадки, – ответил Герасимов.

Поглядел на меня недоброжелательно, – впрочем, понятно, баторцы городских не очень любят.

– Как это нет лихорадки? – удивился я. – А Лаура Петровна нам вчера сказала, что у вас там все совсем плохо. У всех поголовный понос, диарея и общее недержание организма.

– Нет у нас никакого недержания, – строго ответила Рокотова. – А ты, наверное, Бенгарт?

И так прищурилась, недобро. А я стал вспоминать – не писал ли я чего-нибудь про батор? Если и писал, то только положительное, ну, разве что про компьютерный класс немного ругнул. Что класс есть, а толку нет, потому что нет программ. Не очень, кстати, обидно написал, в меру. «Железо на марше» или так как-то. Хотя кто их, баторских, знает, может, злобу затаили на слово правды.

– Ну, Бенгарт, – сказал я. – А что?

– Ничего. – Рокотова отвернулась.

А Герасимов так по-медвежьи на меня уставился, точно я был его кровный враг, хотя мы с ним еще ни разу не поссорились даже.

– А ты Рокотова? – опять нагло спросил я. – Это ты про Карлссона сочинила?

Рокотова демонстративно отвернулась.

– Значит, ты. Я вот всегда хотел у тебя спросить…

– Потом спросишь, – сумрачно оборвал меня Герасимов. – Ты вообще знаешь что…

– И запор, – в ответ перебил я.

– Что запор? – не понял Герасимов.

– У вас, как я погляжу, в баторе не только понос, – улыбнулся я. – Но и наоборот. Знаешь, есть прекрасный способ…

Герасимов стал увеличиваться в размерах от злости, ситуация начала обостряться, я уже подумывал, как выйти из этого положения с честью… Помог Лаурыч. Паша Скрайнев, остолоп. Он подошел к нам, улыбнулся в соответствии со своим внутренним миром идиотически и сказал:

– А я был однажды в санаторке. Нас там гороховым пюре угощали.

Рокотова остолбенела от ярости. Они там, в баторе, все очень большие патриоты. И если кто-то на батор тянет, они просто в бешенство приходят.

– Вот о гороховом пюре и поговорите, – сказал я и отправился грузиться в автобус.

Вещей у меня было немного, рюкзак и чемоданчик, я забросил рюкзак в багажное отделение, успев отметить, что там уже расположилось несколько дорожных сумок явно заграничного происхождения. Немцы.

– Внимание! – крикнул Жмуркин в мегафон. – Внимание! Организационный момент! Все собираемся на площади! Внимание!

Из автобуса выбрели немцы, два парня и девчонка, сразу видно – не наши люди, обувь у всех чистая, на лицах нет прыщей, волосы без перхоти. Я сразу решил, что немцев буду называть просто – Дитер и Болен, у меня мама любила эту группу, до сих пор иногда слушает и слезу роняет. А вот для девчонки прозвище сразу не придумалось, и мне это понравилось. Я люблю людей, к которым кличка не липнет сразу, к немецкой Александре она не липла.

Немцы робко огляделись и направились к Жмуркину, а я забрался в автобус и выбрал себе местечко недалеко от туалета. Специально. Вот захочет Иустинья Жохова освежиться, а я стану на нее ехидно смотреть, Жохова засмущается и сделает вид, что просто решила размяться, вернется на свое место и будет мучиться. Благодать.

Ко мне подошел водитель. У него тоже был какой-то немецкий вид, усы, пузо, костюм, я подумал, что его зовут, наверное, тоже соответствующе, как-нибудь на букву «ш», Штрассенбокль.

– А ты чего не выходишь? – спросил Штрассенбокль по-русски.

– У меня недостаточность, – ответил я.

– Какая еще недостаточность?

– Общая. Могу показать, если хотите.

Я стал задирать майку.

– Нет, не надо, верю. – Шуттерфлюг усмехнулся и отправился на место водителя.

А я устроился поудобнее, надул подушку для шеи и подумал, что буду каждый раз придумывать ему новую фамилию, для развития фантазии. Задремал, сквозь сон до меня доносились дружные вскрики, хлопки в ладоши, смех и прочее прощание славянки, кажется, кто-то стучал в барабан и дул в трубы. Хотя вполне может быть, что это мне приснилось.

Спал я, кажется, долго, проснувшись же, обнаружил, что автобус вовсю катит по федеральной трассе. По сторонам мелькали деревни разной стадии заброшенности, постоялые дворы с заправками, лесопилки с горами отработки, всякая прочая разруха, я вздохнул счастливо и свободно, отметив с удовольствием, что путешествие началось.

Путешествие началось! Дом остался позади, остался позади город, и юная журналистика, и всякая прочая дребедень, впереди была дорога и море удовольствия. Я не сомневался, что лучшие люди нашего города оправдают мои ожидания. Я очень надеялся, что они мои ожидания превзойдут.

Я счастливо улыбнулся и огляделся.

На соседнем ряду сидел Жмуркин, двигал бровями, изучал записную книжку, и на лице у него блуждало некое сомнение. Я его понимал. Если честно, я бы на его месте остановился бы километров через пятнадцать и выкинул бы всех лучших в канаву. Ну, кроме немцев, о них мы ничего не знали, может, они вполне приличные.

Немцы, кстати, держались кучно, устроились на первых сиденьях и молчали. Дитер смотрел в окно, Болен смотрел в навигатор, Александра читала, кажется, что-то на русском. «Prestuplenie und Nakazanie».

Александра была, кстати, ничего, то есть сразу мне как-то понравилась. Глаза большие, и лицо осмысленное, душа проглядывает, кажется, у нее папа дирижер оркестра. Девушка из интеллигентной немецкой семьи, одним словом. Правда, к ней тут же стал липнуть Лаурыч, причем, как мне показалось, с явного одобрения матери, видимо, Лаура Петровна очень хотела укреплять международные отношения. Но Лаурыч меня не очень смущал, если честно, Лаурыча в потенциальной схватке за сердце Александры можно было не учитывать, я его сморчком перешибу. Да и Александра… Могу поспорить на правое ухо, что с Лаурычем Александра дружить не станет.

Поэтому я немного успокоился и побеседовал со Жмуркиным. Опять же о немцах.

– Немцы отборные, – заверил Жмуркин. – В смысле, сам отбирал.

– То есть?

– В прошлом году в Шартомский монастырь приезжала группа скаутов, двадцать человек.

– Скауты?

– Юные разведчики, – пояснил Жмуркин. – Баден-Пауэлл, нашивки на рукаве, все такое. Забыл, что ли? Икона, монастырь, скаут-мастер Буров?

Действительно, подзабыл. Времени вроде мало прошло, а точно сто лет. Так все это далеко.

– Так вот, приезжали немецкие скауты в российский монастырь, примерно как у нас тогда. Я курировал.

– И как?

– Плачевно. Швабский хор мальчиков, угодивший в племя людоедов, примерно в этой плоскости.

Жмуркин поморщился.