Любовь вне игры. История одного политического самоубийства Хакамада Ирина

Глава 4

Доклад Марии подходил к концу. В сегодняшних чтениях он – последний. Удерживать внимание депутатов с каждой фразой становилось все труднее. С трибуны зал парламента виден как на ладони. На некоторых лицах – откровенное желание скорее уйти по своим делам, гораздо более важным и срочным, чем проблемы безопасности России.

Хорошо киноактерам. Во время съемок не видишь зрителей. И тебе все равно: спят ли они или вовсе уходят. Марии никогда не было все равно. Она не переносила безразличия. Так и не научившись говорить в пустоту, требовала от слушателей внимания и отдачи.

– Реальная безопасность страны – понятие более широкое, чем безопасность границ или наличие ядерного оружия, – повысив голос, перешла она к заключению. – Обеспечение национальной безопасности требует экономической и социальной защищенности каждого человека. Коррумпированная и неэффективная власть и бедный народ – два фактора потенциальной угрозы. Можно сколько угодно говорить о внешних угрозах, но основные проблемы – внутри нас! – выдержала паузу. – Спасибо за внимание. Я завершила доклад.

Собственно, теперь должно начаться обсуждение. Ее речь была тщательно подготовлена: позади – несколько месяцев командной работы. Что скажут депутаты? Зацепило ли? Отнесутся ли серьезно?

– Что она тут делает?! – первым завопил депутат Зелинский, мгновенно перехватив внимание журналистов. С неухоженными, торчащими в разные стороны волосами, он напоминал ворона, изрядно потрепанного котами и дворниками. – Женщина обсуждает вопросы национальной безопасности! Ей место на кухне, детей рожать, а не глупости говорить!

Депутаты оживились, предвкушая веселье. Проснулись спящие, очнулись дремлющие. Обсуждение с космической скоростью превращалось в паршивое шоу.

– Я против этой концепции! – Зелинский замахал руками. – Мы не будем голосовать!

Почему «против» и почему «не будем» – осталось за кадром. Да и вряд ли сам депутат Зелинский мог бы объяснить свою позицию. Бросаться абсурдными фразами – его единственная роль. Не роль даже – так, эпизодический выход. «Антракт, негодяи!»

Многие видели в нем шута, но это не так. Шут – слуга царя, которому позволено кидать реплики, встающие костью в горле официальной власти. А этот – банальный комик, разыгрывающий кухонную мужицкую роль.

Мария подавила нахлынувшее раздражение, подчинившись закону политических джунглей: покажешь слабость – сожрут.

– Благодарю за комплимент, – спокойно произнесла она. – Мне, значит, рожать пора? А вы готовы помочь, господин Зелинский? Вас наконец посетила любовь?

Этот «хук справа» был опробован давно и не раз доказал свою эффективность. Большинство мужчин-политиков, цепляющих «женскую тему», стоило им напороться на открытый вызов, предпочитали закончить базар и скрыться в кустах. Приемчик сработал и в этот раз. Спрятанный внутри Зелинского диктофон с записью народных шуток сломался и захрипел; депутат закашлялся.

По залу прокатились смех и аплодисменты. Телевизионщики оживились. Можно было не сомневаться: перепалку покажут все телеканалы России. Интересно, останется ли хоть кусок от ее предыдущей речи? Мария перехватила взгляд спикера. Тот пожал плечами: а ты чего ждала? Что все будет иначе?

К сожалению, да. Да, черт возьми! Из месяца в месяц она ждет, что все изменится. Что парламентские выступления прекратят быть реалити-шоу, над которыми можно вдоволь поржать. Что журналистам захочется вникнуть в предложения депутатов, а не в их сексуальные взаимоотношения.

Ее изводил вечный массовый заказ: принизить роль парламента до телешоу в стиле «Аншлага», где пошлость является доминантой. Где полоскание простыней во благо рейтинга и яркой картинки считается лучшей забавой, если не смыслом профессии. Где серьезность обсуждения вопросов безопасности в стране зависит от пола докладчика…

– Уважаемые коллеги, – спикер наконец-то прервал смех в зале, – доклад заслушан. У кого есть поправки, вносите на комитетах. Итоговый документ рассмотрим после анализа поправок всех фракций.

Мария сошла с трибуны. Как и следовало ожидать, ее тут же обступили журналисты. Не меньший ажиотаж наблюдался вокруг господина Зелинского.

– Мария, вы согласны с Зелинским, что женщине нечего делать в парламенте?

– Вы действительно готовы сейчас рожать, в вашем-то возрасте?

– А если бы Зелинский объяснился вам в любви, вы бы ответили взаимностью?

Операторы лезли в лицо телекамерами. Журналисты подсовывали диктофоны.

Мария не стала объяснять, что, во-первых, в парламент незачем аккредитоваться тем, кого беспокоят вопросы женской эмансипации. На двух третях суши эта тема не актуальна уже полвека. В конце концов, недостойно для России быть мировой провинцией.

Во-вторых, если кому-то в двадцать пять кажется, что сорок – время думать не о любви, а о месте на кладбище, то не пойти бы ему куда-нибудь… в библиотеку, например…

В-третьих, такие вопросы подмачивают не ее репутацию, а репутацию журналистики. Подмачивают так, что ее не высушить уже ни одним «Индезитом». Некоторые журналисты превращают политику в скандальное шоу и незаметно сами уподобляются светским хроникерам.

Вместо всего этого, умного, многозначительного, она наигранно-кротко предложила:

– Может, все-таки поинтересуемся вопросами национальной безопасности?.. Вы все желтеете с такой скоростью, что люди точно решат, что мы – шоумены. С одной стороны – это правда. Но не вся.

Журналисты не скрывали разочарования. Скандальный материальчик уплывал из рук. Кто-то побежал к Зелинскому в надежде все же получить комментарий. Оставшись одна, Мария поспешно направилась к выходу. Машина ждала неподалеку.

– В Останкино? – Александр завел мотор.

– Да. У меня час времени. Хорошо бы успеть пообедать… Где-нибудь, где тихо. И людей поменьше, – произнесла она. Подумав, добавила: – А лучше там, где совсем их нет.

Автомобиль тронулся. На звонок мобильного Мария откликнулась с досадой:

– Да, я вас слушаю!

– Здравствуйте, – в ее жизнь ворвался мягкий голос Василия. – Я решил, что настало время назначить вам романтическое свидание…

Предложение застало Марию врасплох.

– Ушам своим не верю… Вы что, серьезно?

– Ну да… Мужчина должен иногда брать инициативу на себя, – со значением произнес он. – Есть одно местечко в Москве. Очень странное и для меня потаенное. Если у меня происходит поворотное событие, я всегда отправляюсь туда. Вам понравится. Приглашаю.

– А что, произошло что-то поворотное? – осторожно уточнила она.

– Но мы же договорились… – (Ах да! Он «встретил свою женщину»!) – Ну так что? У нас шанс есть?

Журналисты, Зелинский, спикер – все отлетели и вдруг показались Марии всего лишь плоскими картинками. Спикер – пиковый король в короткой мантии, Зелинский – надутый и обрюзгший трефовый валет, журналисты – разномастные карты небольшого достоинства. Василий предлагал на время забыть о них, отложить крапленую колоду и окунуться в другую жизнь. Мария не стала брать время на размышление:

– Я сейчас еду в Останкино – интервью в прямом эфире. Это ненадолго. Через два часа освобожусь…

– О’кей. – От неожиданно скорого согласия у Василия перехватило дыхание. – Я заберу вас у Останкино через два часа.

Шум затих, депутаты разошлись, а Геннадий Воинов все еще задумчиво прохаживался по холлу. Сразу после доклада к нему подсел Сашка Егоров:

– Ну, как тебе докладик Гордеевой? Какой потенциал, а?..

– К чему ты это, Саш? – Геннадий поморщился. – Давай выкладывай. Все твои заходы знаю…

– Да так… Беспокоит меня, знаешь ли, наша молодежь. Боюсь, упустим их, Ген. Гордееву ту же…

– Не преувеличивай! – отмахнулся Воинов. – Что они могут, эти молодые, кроме болтовни? Тем более – Гордеева? Пусть себе чирикает! Надо же поддерживать в стране видимость демократии…

Сказал, а теперь вот – сам себе не верил. «Не убедительно, Генка. Совсем не убедительно. Сам же понимаешь: бдительность – она никому еще не мешала…»

Воинов наконец вышел на улицу, все так же задумчиво сел в машину. Автомобиль только подъезжал к Белому дому, а Геннадий уже звонил своему старинному приятелю:

– Ваня, Ванечка, приветствую тебя, старый друг! Как Леночка?.. Хорошо? Ну, добро, добро… Слушай, спроси ребятишек своих, что там есть на Гордееву, а? Не обременит тебя, Вань? По старой дружбе…

Не так уж он был уверен, что Мария согласится встретиться. Василий блефовал и не мог дать гарантии, что она этого не замечает. Она больше чем нравилась ему – что-то тут было другое. Сильное, почти фатальное, и именно поэтому она оказалась единственной женщиной, рядом с которой он не чувствовал себя по-настоящему раскованным.

Сейчас он прячется за шутками. Очаровывает внезапностью. Но надолго ли его хватит? Мысль, что при первой же встрече он взял слишком высокую планку и теперь не знает, как приблизиться к Марии, не давала покоя.

Василий заехал в «пивняк» рядом с Останкино. Нашел зал с телевизором. Быстро пробежался по федеральным каналам. На одном увидел теперь уже хорошо знакомую фигуру с трогательными ключицами. Мария привычно расположилась в кресле напротив ведущего аналитических программ.

– Здравствуйте, уважаемые телезрители, – заполнило экран лицо ведущего. – В эфире передача «Разговор на актуальную тему». Нашу гостью даже не нужно представлять. Самая стильная и решительная дама в политике!

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – сдержанно улыбнулась она.

– Сегодня вы привели в шок ортодоксов в парламенте, представив доклад на тему безопасности в России. Согласитесь: тема для женщины не очень привычная. Вы уверены, что вам будет легче заниматься не детскими пособиями, например, а вопросами безопасности страны? Все-таки мужчины в этой проблематике… м-м-м… плавают… как бы это так выразиться… более свободно. Во всяком случае, мне так кажется.

– Согласна, что исторически мужчины лучше разбираются в вопросах военной безопасности. Но! Во-первых, это дело наживное, а во-вторых, модель безопасности в России никогда не включала в себя человеческую безопасность, то есть защиту жизни каждого. – Мария профессионально шла в нужном ей направлении, не сбиваясь на попытки самозащиты от колкостей. – В России жизнь человека – пыль, летящая из-под колес чего угодно, но всегда большого, государственного. Женщина нужна в политике, чтобы сильные мира сего обратили наконец свой взор на главное право родившегося человека – жизнь. Причем Жизнь с большой буквы, а не существование.

– Звучит жестко. – Ведущий заинтересованно разглядывал гостью, и Василия это неприятно задело. – Но в ответ я могу выдвинуть тоже достаточно жесткую альтернативу. Вспомните одиннадцатое сентября в Америке, террористические акты в Израиле. Что делать, если, по вашей модели, нужно бороться за каждую жизнь заложника?

– Вести переговоры.

– Но те же израильтяне выступают против переговоров! – Сергей Сергеевич бросил в зал расхожий аргумент.

– То, что вы сказали сейчас, – навязанная масс-медиа чушь! Не знаю, кто первым ее придумал. А между тем по сей день за каждого своего заложника израильтяне ведут торг, исчисляемый в сотнях содержащихся в тюрьмах преступников. Хотя бы в двадцать первом веке пора освободиться от варварской привычки не считать жертвы! Мы с вами и все, кто нас слушает, – не проценты, а живые люди. – Она повысила голос. – Надо помнить всегда: простой человек не несет никакой ответственности за наши политические разборки! Все может случиться, но бороться за каждую жизнь нужно!

У Василия никогда не было времени разобраться в политике. Да и желания, в общем-то, тоже. Он знал в лицо десяток известных политических персонажей, весьма условно представляя себе их взгляды, и как-то обходился этим. Сейчас, удивляясь себе, он жадно впитывал каждое ее слово.

– Итак, – ведущий приступил к заключительной части, – во время передачи шел интерактивный опрос. Нам позвонили тридцать тысяч телезрителей. Семьдесят процентов выступили против ведения переговоров с террористами. Ваши комментарии?

– Все мы «против», пока нас не коснется, – вздернула худые плечи Мария. – Я рада, что хотя бы тридцать процентов меня поддержали.

– Дай бог, чтобы и не коснулось. – Сергей Сергеевич снял маску вынужденного противника. – Спасибо вам за очень интересную беседу! До скорой встречи, дорогие телезрители, оставайтесь с нами…

Передача окончилась, а Василий продолжал сидеть за столом. Прикурил очередную сигарету…

– Понимаю, брат, – раздался охрипший голос.

Василий оглянулся. За соседним столом, придерживая рукой клонящуюся книзу голову, восседал местный пропойца.

– Простите?

– Тетка, гврю, классная, – оживился мужчина. – У-у-увжаю… Гврит, канешна, не ясно, но классная. Только штош она с голой шеей, а? Зимой? Холодно… согреть надо…

Незнакомец иссяк. Его лоб глухо стукнулся о столешницу. Спохватившись, Василий быстро расплатился, взял пальто и выбежал на улицу.

В парке с позабытыми строениями полуразрушенной дворянской усадьбы было не по-московски тихо. Справа, сквозь череду голых стволов, виднелся большой пруд с островками земли. Выстроившиеся в аллею липы уводили далеко в гору и непостижимым образом создавали непроницаемое укрытие. Не верилось, что всего лишь в двухстах метрах отсюда – огромный мегаполис. Что совсем близко бурлит вечерняя московская жизнь, стремительная и немножечко сумасшедшая.

– Здесь все по-другому. – Он заговорил первым. – Эти липы столько всего видели… И какой-то очень странный свет. Заметили? Освещение – не городское. И тишина – другая. Тарковщина, словом…

Мария задумчиво шла рядом с ним. Бесконечный ряд стоящих в снегу деревьев завораживал. Действительно, «тарковщина». Она с удовольствием гуляла бы молча, но Василий смотрел на нее выжидающе. С трудом пробормотала, идя навстречу его ребяческому желанию услышать похвалу:

– Угу, мне нравится…

– Да, кстати, я посмотрел ваш эфир… И просто горжусь тем, что я – ваш современник! Вообще – живу с вами в одной эпохе…

– Ну хватит издеваться…

– Нет-нет-нет, я абсолютно серьезно. – Он продолжал иронизировать. – Такая сложная тема… Ничего не понял. Мне кажется, работа – неблагодарная! Народ не хочет правды – его устраивает быть обманутым. Прекрасно, кстати, себя чувствует… Там ведь и цифры были… не в вашу пользу… и в кафе, где я вас смотрел, ребята тоже как-то… не врубились, – и тут же поспешно добавил: – Но при этом вы выглядели, конечно, гениально! Такая красивая и при этом така-а-а-ая умная… Я просто загордился: и я – с этой женщиной, с этой звездой, встречаюсь в буквальном смысле сейчас, едва она успела сойти с телеэкрана…

– Ну, тема не такая уж сложная, – остановила она его. – Вы просто не захотели прислушаться. Она, между прочим, страшная, тяжелая и касается всех. Может коснуться и вас, и посетителей вашего кафе…

– Да ладно вам… Давайте закончим неприятный разговор. Лучше посмотрите, какой парк – всего ничего от города, а совсем ведь не чувствуется всей этой суеты. Кстати, о городе. – Василий неожиданно взял ее за руку. – Почему вы со мной в постель-то не ляжете?

Его ладонь оказалась приятно сухой и горячей. Она поймала себя на мысли, что физически, до омерзения не выносит влажных рук. И почему у большинства политиков именно такие, неприятно-потные ладошки?

Василий улыбался, в его глазах появилось что-то такое, что захотелось ответить искренне.

Мария подумала: «Ну вот, все и кончилось. Может, и хорошо, что так рано. Пусть оборвется в самом начале, зато не станет пустых надежд. Итак, поехали…»

– Вы значительно моложе… Еще… вы и ваше окружение… – задумчиво начала она. Потом заторопилась, словно желала поскорее ответить заученный урок, боясь пожалеть о своей откровенности или сбиться и уже никогда так искренне не ответить: – Вы – это модный, гламурный тусовочный мир, где чувственность и красота тела – на первом плане. Красивые изящные люди, профессиональные ценители архитектуры и дизайна. Модерн, арт-деко, Гауди, Ральф Лоран, Пол Смит и так далее… А я… В общем, не мое это. Неконкурентоспособна! Вот так. Зачем лишние унижения? Проблем и так полно…

Василий осторожно сжал ее руку. Ну, если дело именно в этом, то все не так уж печально. По крайней мере, здесь они с ней на равных. Политика – тоже совсем не его. И быть конкурентоспособным ему никогда не светит. Он удивился, какая тонкая и нежная у нее кожа. Усмехнулся:

– Вы абсолютно правы. Зачем унижения?! Я хочу есть! Поехали поужинаем! Знаю одно местечко, – и добавил ставшее привычным заклинание: – Вам понравится…

Мария никогда не бывала в таких кафе. Похоже, оно являлось одним из самых модных в Москве. Спрятавшись за столиком в дальнем углу, она с интересом рассматривала современный минималистский дизайн и людей вокруг.

Большинство сидящих за столиками пар сильно отличались от публики пафосных ресторанов, куда ходили бизнесмены и политики. В основном – молодежь, лет до тридцати.

Потертые джинсики. Короткие кофточки, оголяющие пупки и поясницы, рваные богемные шарфики. Простые сапоги вперемежку с кроссовками.

Никто на нее не пялился, не пытался просчитать, с кем она пришла.

Парочки в полумраке увлеченно обсуждали что-то… Кто-то рисовал, кто-то работал на компьютере…

К своему удивлению, Мария обнаружила, что здесь царит совсем другая, незнакомая ей атмосфера.

– Ну, как вам обстановочка?

Она уже ждала этого вопроса.

– Очень хорошо… – кивнула на расставленные вдоль стен фотоальбомы и книги: – А это – часть интерьера?

– Не только. – Василий старался подчеркнуть особенность места. – Их можно заказывать и просматривать. Некоторые издания, особенно альбомы фотохудожников, – очень редкие или очень дорогие. Их бесплатно смотрят в легкой, непринужденной обстановке, как говорится…

– Мне нравится! – заверила она его. – Правда! Я не знала, что в Москве есть такие места! Все так продвинуто, модно, стильно и в то же время просто. Вы со своей профессией здесь так органичны… А я не очень.

Сама себе Мария казалась в этом месте совсем чужой.

– Будете со мной дружить, и этот мир станет вашим. Я подарю вам его, и вы сложите новые впечатления в свой политический багаж. Там наверняка всего уже много накопилось, не хватает только пустяка… – Она посмотрела на него с удивлением. Василий произнес все в шутку. Скорее всего, даже не осознавая, насколько точно, почти дословно, прочел ее мысли. – Вы выбрали что-нибудь или посоветовать?

– На ваш вкус что-нибудь, – по инерции ответила она. – Легкое. Типа рыбы или овощей.

– Я почему-то был уверен, что вы любите рыбу!

– Да чушь это! – Мария поддалась порыву быть естественной. – Я люблю макароны, картошку, пельмени, уличные пирожки с мясом, пиццу. Я обожаю есть дешевую еду с лотка. Но мой статус! Надо держать фигуру, уметь вести переговоры во время ланча. Чебуреков вообще не поешь! Любимое, но баранина с чесноком – беда! Всегда не вовремя. Кошмар! Поэтому все закончилось рыбой.

– И я предпочитаю мясо и холестерин, – то ли в шутку, то ли серьезно ответил он, глядя в меню. – Лучшее, что есть, – плов с бараниной. Сколько холестерина в одном блюде! От холестерина реально стоит: становишься энергичным и… вообще. Кстати, со мной вам придется есть много и толстеть. Я люблю толстых. Целлюлитные ляжки, попа – это очень сексуально. Накачанная спортсменка или тощее тело модели – это тоска. Мечта старого импотента.

Мария расхохоталась. И снова угадал! Биологические активные добавки и баночки с волшебными эликсирами, защищающие от холестерина, расщепляющие жиры и обещающие вечную стройность, всегда были при ней. Стали уже практически частью жизни. Если не навязчивой манией.

– Вы заделались психотерапевтом?

– Вовсе нет. Говорю, как думаю. Честно. – Василий сделал заказ и что-то шепнул официанту на ухо.

Мария не сводила со спутника восторженного взгляда. Какое чудо еще должно сегодня случиться?

Через минуту к их столику придвинули второй стол. На немой вопрос в ее глазах Василий заговорщицки подмигнул: сейчас, мол, увидите. В этот момент официант положил перед ними огромный фотоальбом.

Лени Рифеншталь!

– Вы ее знаете? – ревниво спросил он.

– Любимый кинорежиссер фюрера…

– Да, но не только… Ее «Триумф воли» известен многим и никогда не будет иметь однозначной оценки. До войны ему дали все международные премии. А после войны – запретили, сочтя за пропаганду. Но Лени никогда не была политиком. Она – художник… И она – здесь…

Прижав ладонями картонный переплет фотоальбома, он продолжал:

– Лени пережила пятьдесят судебных процессов и два года провела в психиатрической клинике. Однажды она прочла «Зеленые холмы Африки» Хемингуэя. И поверила, что там, на Черном континенте, в царстве свободы, сможет стать счастливой, как Хемингуэй.

Василий наконец-то раскрыл альбом.

Великолепие обнаженных тел поражало. Юноши в боевых росписях, девушки с татуировками, борцы и танцовщицы – каждый снимок славил торжество красоты и совершенного тела. И еще чего-то, что закрадывалось в душу, но пока оставалось невнятным…

– Это – ее «Африканское королевство». Издание «Тайм энд Лайф Букс». В пятьдесят четыре года она одна отправилась в Африку. «Я открыла для себя племя нуба, – говорила она. – Это были самые счастливые люди, которых я когда-либо встречала. Они были добры, у них не было дурных мыслей, и они не знали ни краж, ни убийств. Они жили в абсолютной гармонии с природой. Они приняли меня в свою среду и любили меня так же сильно, как я любила их».

Мария рассматривала фотографии. Лени не обманула – они с удовольствием позировали ей. Неиссякаемая сексуальная энергия шла волной из каждой ее работы. Естественная, почти животная красота черных африканских тел и видение западного художника сотворили своеобразную гармонию красоты.

Снимки аборигенов сменились живописными уголками подводного мира и его экзотических обитателей.

– В семьдесят лет, подделав в документах возраст, Лени получила разрешение на подводные съемки, – пояснил Василий. – То есть занялась дайвингом. Снимала огромный подводный мир… Вот как вы думаете, сколько ей лет на этой фотографии?

– Лет семьдесят? – предположила Мария.

Пылающие страстью к жизни глаза Лени вообще казались юными.

– Ну… – разочарованно протянул Василий. – Гораздо больше – девяносто! А ее бойфренду – пятьдесят. Она умерла в сто четыре года, до самого конца он был с нею с тридцатилетнего возраста… Вот такая вот история.

– Потрясающе! – Намек был так прозрачен, что было бы глупо оставить его незамеченным. – Захочешь – не сочинишь специально, а жизнь берет и подбрасывает. Но… Лени, как и, впрочем, многие легендарные женщины, та же Шанель, Эдит Пиаф и так далее, – это исключение…

– А вы никогда не задумывались о своей исключительности? – Василий закрыл альбом и поймал ее взгляд. – Вы – тоже исключение. И, как у всех исключений, у вас все только начинается. Поверьте мне. У вас еще вся жизнь впереди.

Глава 5

– Ты не звонишь, значит, все в порядке? – вкрадчивый, с хрипотцой и легкой насмешкой голос, несомненно, принадлежал Андрею.

– Да, отлично все! – Она взглянула на себя в зеркало.

По губам пробежала усмешка: «А кто-то говорил – невозможно!» Вдруг захотелось рассказать Андрею, как он был не прав, как глупо ошибся, говоря, что ей ничего не светит. Но она прикусила губу: ну уж нет.

Андрей опередил ее:

– Знаешь, хотел тебе сказать… тебя тут видели с… приятелем… Это твое дело, но, я надеюсь, ты понимаешь – журналистам это ни к чему…

– У меня что, не может быть никаких дел, кроме государственных?! – разозлилась Мария: мало ли с кем ее можно увидеть?! – Это друг моих знакомых. Он известный дизайнер. Делает свое дело: готовится к персональной выставке, приглашает меня…

– Отлично. Отлично, что друг, – примирительно согласился Андрей. – Но, когда журналисты зададут тебе закономерный вопрос, тебе придется не только убедительно им врать, но и не краснеть при этом. А кстати, он к этому готов? К твоему вранью?

– Андрюш, – она взяла себя в руки, – ты торопишь события. Между нами ничего нет. И, скорее всего, ничего никогда не будет. Это действительно друг. Он немного в меня влюблен…

– Кто? Он? Молодой человек из мира роскошных образов современности? Дорогая, все это очень здорово, что ты говоришь, но ты вообще отдаешь себе отчет в происходящем?! Хочешь узнать мнение эксперта?

– В чем? Во взаимоотношениях полов? – наигранно фыркнула она.

– В политике, Мария, в политике. И немножечко – в жизни. Если, конечно, ты не считаешь, что я совсем дурак…

– Нет, я так не считаю. Давай. Выкладывай. Я послушаю…

– Он тебя использует. Это понятно. Все, что ему нужно, – твое имя. Он будет светиться с тобой, где только возможно. Это повысит его какой-то там гламурный статус. Но очень отрицательно скажется на твоем…

Люди мыслят штампами. Даже очень умные люди. И бредовый монолог Андрея – лишнее тому подтверждение.

Кого удивил бы сегодня такой расклад: он – сорока двух лет, ей – немного за тридцать… Никого! Шестидесятилетние «папики» пестуют восемнадцатилетних девочек. Один приятель Марии как-то высказался: женщины делятся на две возрастные группы – до двадцати и все остальные… И ничего. Привычная норма. Общество не возмущается.

Иное дело – женщина. Как это все достало!

– Да что это такое! – Мария взорвалась. – Кому какое дело до моей жизни?! Ты категорически отказываешь всем в нормальных чувствах ко мне? Ты думаешь, любви – ее вообще нет? Какое ты имеешь право так говорить о человеке, которого совсем не знаешь? Мне с ним интересно! Он другой, понимаешь? В нашем мире вы все – словно солдаты в униформе… Одна фраза, а дальше за любого из вас я могу сказать все остальное. А он другой! Неожиданный, сложный и поэтому – классный! Если даже, будь по-твоему, он циничен, то его цинизм, по крайней мере, выглядит привлекательным…

– Стоп! – перебил Андрей. – С тобой все ясно. Не ясно другое: зачем ты его идеализируешь?.. Сама же говоришь – он дизайнер. Известный дизайнер – значит, из гламура. Откуда тут взяться сложности? Ты же не наивная девочка. Ты – политик.

– А я буду его идеализировать! – выпалила она. – Потому что если вас, мужчин, не идеализировать, то после двадцати можно повеситься! А я не только политик, я – женщина. И вешаться не собираюсь!

Мария нажала отбой и швырнула на диван трубку.

Автомобиль с частными номерами проехал ворота госдачи. Проверка документов и десяток дежурных вопросов нисколько не смутили водителя. Женщина на переднем сиденье заметно нервничала. Ей было неловко. Эти охранники всегда вводили ее в состояние короткого ступора, как будто всегда что-то в ней подозревали, в чем лучше признаться сразу. Плюс неудобно было по отношению к Василию – уж очень долго они проверяли его документы. Ох, зря она так отчаянно решилась на встречу здесь!

– Здесь живет часть правительства, депутаты, от этого все так строго, – пояснила она. – Зря мы сюда приехали, да еще на вашей машине… Я предложила, а вы сразу согласились. Безумие какое-то!

– Да в гробу я их видел и раньше, и сейчас! – Василий равнодушно пожал плечами. – А поехали правильно…

Она заинтересованно посмотрела на водителя: что значит «правильно»?

– Вы не понимаете… Для меня это – жутко интересно. Женщина-политик и ее государственная дача. Всякие ФСБ, ФСО, МЧС, МВД вокруг. Ну, в общем, круто. Политический мир, одним словом. От этого стоит. Не надо париться – все о’кей.

Привычно иронизируя, Василий быстро, одним щелчком, убирал в ней надоевшие комплексы. Создавал позитивное настроение в любой ситуации – даже такой противной, как сейчас.

– Я здесь редко бываю. Чаще всего, когда надо поработать в тишине, отключиться от города. – Она бессознательно продолжала открещиваться от всего, что, по ее мнению, стояло между ними. Один страх сменился другим: – А что мы будем делать?

– Как – что? – театрально изумился он. – Чаю попьем! Это уже входит в традицию… Вы приглашаете меня попить чаю в «Метрополь», теперь – на дачу…

– Точно!

Пригласила на чай… С преодолением препятствий в виде нескольких километров шоссе. Да еще на государственную, охраняемую ФСБ дачу с прослушками! «Боже мой! Что я делаю? Ой, да ладно, будь что будет, – улыбнулась она. – В конце концов, я свободный человек. Пошли они все – я имею право на счастье…»

С явным удовольствием попивая чай, они сидели на диване перед работающим телевизором. Василий с любопытством оглядывался вокруг, задавая кучу вопросов. В полумраке мрачновато проглядывалась югославская стенка семидесятых годов, на облупившемся подоконнике – горшки с фикусами, лакированный блестящий журнальный стол завален газетами, в буфетной стойке нагромоздился советский хрусталь и посуда с государственными штампами.

– С ума сойти! Это все – из какого-то лохматого прошлого! Ничего не изменилось! На власть время действительно не воздействует… А кто здесь раньше жил?

– Вице-премьер по социальным вопросам…

– И он здесь ничего не менял? – Василий вскинул брови. – Как и вы?

– А зачем? Все отберут, причем мгновенно, как только потеряешь пост… Это, считайте, пафосное общежитие.

– А постельное белье тоже со штампами? Такое, твердое, поставишь – стоит, после прачечной…

– Да.

– Круто нереально… Ну хоть белье могли свое привезти?

– Нет настроения… Совсем нет. Чистота номенклатурного стиля помогает не привыкать к власти: казенное так казенное… Кончилось так кончилось. Легче расстаться и забыть. Дача – всего лишь второй кабинет для выполнения должностных функций. Это не родной дом. Так зачем же ее заселять своим, родным? Пусть живет отдельно…

За разговором Мария не заметила, как Василий оказался совсем рядом. Он притянул ее к себе. Осторожно, словно боясь вспугнуть что-то мимолетное, медленно поцеловал в губы. Неуверенно обнял. Не стал спешить что-то расстегивать. Перебирая ее волосы, уткнулся губами в шею. Привыкал. Мария вдруг почувствовала, как его колотит от волнения.

И от этой искренней, почти юношеской неуверенности она неожиданно успокоилась. Почувствовав странную легкость, пошла навстречу его объятиям и поцелуям.

Они раздевали друг друга – где-то умело, где-то не очень. Но все это было уже не важно… И в тот момент, когда, полуодетые, они уже были готовы ко всему, раздался ужасающий стук.

Молниеносно скатившись на пол, Василий прошептал:

– Что? Что это? Кто-то стучит в дверь?

Мария не двинулась с места. Застыла на диване, наблюдая, как отточенно-быстрым движением он справляется с застежкой джинсов. Спокойно ответила:

– Это телевизор – вещание прекратилось. Стучит заставка. Очень поздно, все кончилось…

Она и сама не знала, к чему в большей степени относилось ее «все кончилось» – к программам передач или к сегодняшнему вечеру. Все так внезапно и обидно оборвалось. Она протянула руку за лежащей на полу рубашкой.

– А я подумал: какой облом! В первый раз – и сразу напороться на мужа. Прямо как в первом бою: не то обидно, что застрелили, а то, что повоевать не дали.

«Самоирония спасет мир, – подумала Мария, – от всех бед, включая чуму».

– Точно! – подыграла она. – Я тоже испугалась. С телевизором с этим… Надо было его все-таки выключить…

– Ничего… справимся, – сказал он, нахмурившись и заправляя рубашку в джинсы.

Василий был чертовски сексуален и соблазнителен. Она удивленно смотрела на его губы. «Какой красивый рот! Губы чувственные, расслабленно-пухлые, не то что эти зажатые щели политических бонз…»

– …а значит, нам здесь не место, – услышала вдруг. – Теперь моя очередь. Я официально приглашаю вас в свою студию на романтический ужин с музыкой, свечами, вином. Ну, в общем, все, как у нормальных людей при первом свидании. Смотрите любое кино…