Любовь вне игры. История одного политического самоубийства Хакамада Ирина
В голливудских киноклише блондинки-красавицы сводили с ума крутых парней. Каждый поворот головы, походка – все было исполнено смысла и значения. В каждом взгляде и покачивании юбки – секс. В антураже и мимолетных фразах – ожидание секса.
Мария, в своих черных брюках и мужских рубашках, так не умела. За отсутствием элементарных навыков не чувствовала себя ни красавицей, ни коварной соблазнительницей. Но она научится этому. Обязательно. Пусть не сегодня. Пусть – позже. Не сегодня…
– Принимается, – облегченно выдохнула она, наглухо застегнув воротник рубашки.
Утром у двери в кабинет ее встретил помощник:
– Мария, вас ждет эксперт… Евгений Николаевич. Пришел на полчаса раньше. Я звонил, но у вас мобильный выключен…
– Да? А я не заметила…
– Вы ознакомились с документами? Сделать еще одну распечатку?
– Не надо, Костя. Я все прочла. – Мария включила трубку и бросила ее в сумочку. – Там есть любопытные проекты законов, но как-то… Все до конца не могу понять: неужели среди чиновников нашлись такие, кому все это надо? А в чем для них, как говорится, цимес? Или я плохо думаю о людях?
– Сейчас и узнаете. – Константин кивнул на дверь.
– Да-да, конечно… – Мария собралась с мыслями и вошла в кабинет. – Здравствуйте, Евгений. Рада вас снова видеть.
– И я рад, Мария. Надеюсь, мы с вами договоримся…
– Я думала, вы придете не один. Прихватите кого-то из организаторов проекта… Не поймите неверно, мне приятно с вами общаться, но ведь вы выступаете в роли посредника, а мне и правда любопытно было бы познакомиться. Не ожидала такого от наших чиновников. Хотите, честно скажу почему? Просто поверить не могу в хороших бюрократов. У нас это исчезающий или совсем исчезнувший биологический вид. Хоть посмотреть поближе, а то сомнения замучили. Может, все проще? Бумагу какую-то не завизировали? Ребята не получили денег под проект и от обиды начали копать под начальство?
Мария иронизировала непроизвольно. Тема чиновничества была для нее камнем преткновения. Не верилось, что в затхлом болоте правительства нашлись те, кому захотелось чистой воды.
– Да они все, что угодно, могут подписать! – немного обиделся Евгений. – И швейцарских хронометров навешать, и бабла откатать! Но у них другие мысли, мотивации, амбиции… Ребята молодые, всем – до тридцати. Они понимают, что дальше так работать нельзя: коррупция, несогласованность действий, бесконечные совещания… Им нужно, чтобы эта пена ушла. Чтобы появились амбициозные задачи, персональная ответственность и легальное вознаграждение. Короче – чтобы стимулировался честный профессионализм…
Конечно, Мария знала, как тяжело молодым ребятам в правительстве. Напитанные идеями открытой экономики, рыночной и глобальной, они полагали, что идут в главный мозговой центр страны, где творят экономические чудеса. Что-то типа Силиконовой долины госуправления. Рассчитывали сделать карьеру на своем профессионализме. Ан нет. «Системе» не требуются профессионалы. Ей, как и прежде, нужны всего лишь те, кто умеет вписаться.
Карьера чиновника на девяносто пять процентов состоит из этого умения. Оно бесхитростно и незамысловато: воруй, но не зарывайся, будь лоялен, совершенствуй систему откатов, превращайся в серого, тупого, безликого… В системе круговой поруки не дернуться – каждый зависит от другого; конечно, новому поколению яйцеголовых рыночников там душно.
Из «системы» – не выбраться. Поодиночке ей невозможно противостоять. В исполнительных органах вообще не принято выделяться. Ничего удивительного, что ребята не хотят светиться. И вместо себя посылают представителя. Задача глобальная – заменить саму «систему».
– Ну допустим. А почему обратились ко мне?
– Нужен публичный, влиятельный политик. Ваши взгляды совпадают с их взглядами. Можно сказать, им нужен посредник… Ну, что ли… переговорщик… с парламентом и с народом.
– Хорошо, – кивнула она. – Это понятно. Чего от меня ждут?
Евгений поправил галстук.
– Готовится программа действий по реальной административной реформе. – Он выкладывал карты осторожно, по одной, цепко наблюдая за реакцией. – В том числе и принятие ключевых законов. С частью из них вы уже ознакомились. Вы станете тем человеком, который начнет двигать эти законы в парламенте, выступать с большой трибуны, давать интервью. С одной стороны, даже если ничего не выйдет, вы будете биться и формировать общественное мнение. С другой стороны, если вдруг проскочит, сами понимаете, принятие их в парламенте само по себе ничего не будет значить, но нам станет легче ломать правительство.
Мария внимательно рассматривала собеседника. Длинный, нескладный, очки, высокий лоб и умные энергичные глаза – совсем молодой. Весь его вид вызывал огромную симпатию. По сути, ей предлагали принять участие в заговоре. Бесспорно, нужном, но все-таки заговоре. Конечно, никто не потребует от нее мгновенного ответа, но внутренне надо понять уже сейчас: готова ли она рисковать. Она постаралась отключить разум и заставить работать интуицию.
– Всю техническую часть мы берем на себя, – продолжал Евгений. – Ваша задача – коммуникации: люди, парламент, продвижение законов. Если вы предварительно даете согласие, то завтра мы соберемся вместе и обсудим план работы.
Разум бойко отбивал: «Да соглашайся ты, в конце концов! Вот она – реальность! Ты же хотела влиять? Так на! Власть – не всегда конкретная должность, главное – возможность изменить правила игры. Мария, это шанс!» А интуиция подсказывала: «Можно нарваться. Разрушить карьеру».
– Хорошо, – кивнула она. – Если это честно, если профессионально, а это я проверю завтра при встрече, то предварительно я не против…
Ей не дала договорить настойчивая мелодия мобильного.
– Привет! Ну, как у вас дела? Как после вчерашнего?
– Я перезвоню, занята, совещание. – Стечение обстоятельств заставило стать ненадолго жесткой. Она отключила мобильный, довольная повернулась к эксперту: – Встречаемся завтра, лучше вечером, так как днем у нас сессия. После шести вечера – в любое время.
– Договорились. Я уточню время с помощником. До свидания. – Евгений уже собрался выйти и вдруг обернулся: – И последнее, я забыл сказать: мы поставили на вас, потому что… вы из тех, кто пойдет до конца. Даже если будет трудно. Вы упрямая. Это хорошо…
После его ухода Мария пересела на мягкий диван. Откинулась на кожаную спинку, подобрала под себя ногу. Закурила сигарету. Бросила взгляд на график работ. Беспристрастный и равнодушный, в ближайшие дни он не обещал свободного времени. На более отдаленный период тоже рассчитывать не приходилось. Если запланированная на завтра встреча пройдет успешно, Мария с головой уйдет в новый проект. В субботу хорошо бы побыть с дочкой вместе, погулять на даче, а в воскресенье они с Ольгой идут в театр…
Времени нет. Катастрофически. Не вписываются в ее плотный график мужчины! Нет такой графы «Свидания». Открыв в телефоне список входящих звонков, Мария выбрала последний.
– Ну вот, перезваниваю… Как вчера добрались? Как настроение?
– Нормально. Охрана на выпуск работает быстрее, – рассмеялся он. – Настроение бодрое, хочется новых свершений. Привык до конца доводить начатое. А то как-то неловко за вчерашнее…
– Довести до конца никогда не поздно… – Мария с сомнением еще раз посмотрела на график и решилась (что я делаю?): – Но лучше сегодня.
– Легко! Я сейчас на встрече, часа через три освобожусь. Кстати, можно поесть культурки. Тут выставочка открывается неплохая. Вам понравится… Могу подхватить на Большой Никитской…
Автомобиль остановился в начале Гоголевского бульвара, недалеко от Музея имени Пушкина. Микроавтобусы телеканалов, начиненные проводами, словно фантастические пауки, сгрудились у подъезда к античному зданию.
Репортеры с телекамерами продирались сквозь культурную тусовку. То там, то здесь яркие бабочки вспархивали в зале. Мария задержала дыхание и осторожно переступила порог. И все-таки потревожила их. Вот бабочки кружат, приветственно трепещут рядом с Василием крылышками, несомненно, узнают его спутницу и заинтересованно разглядывают. Благодаря привычке быть в центре внимания Мария справилась с легким смущением. Со стен на нее хлынуло величие хай-тека: изящный мост Миллениум, нависающий над Темзой; залитый светом небоскреб «Свисс Ре», именуемый в английском простонародье «огурцом»…
Ее поразила абсолютная гармония. Искусно созданное равновесие между современной архитектурой и окружающим пространством. Основательность, но в то же время реально ощущаемая удивительная хрупкость конструкций из стекла и металла.
– Фостер – гений. – Василий непринужденно перемещался вдоль фотоснимков, макетов. – В его зданиях, скрученных спиралью, даже на шестидесятом этаже можно открыть окно, и подует легкий ветерок. В обыкновенной высотке вас снесет, поэтому в них люди живут только с кондиционером. В его башнях солнце попадает в комнаты в течение всего светового дня. При этом – это архитектурное произведение искусства, а не коробка для жилья…
– Интересно, когда мы начнем так строить? – Мария впитывала в себя ажурные узоры гигантских крыш. – Мне кажется, сегодня в плане архитектуры Россия ничем не обозначилась. Новые высотки в Москве похожи на грандиозные «хрущевки» для решения жилищных проблем, только в двадцать первом веке.
– Точно… сочетать потребление и красоту – это не про нас. Или красота, но не для жизни. Или жизнь без красоты…
Взяв наполненный вином бокал, Мария отошла в сторону – подальше от толпы и телекамер.
– Кстати, у вас тут много знакомых, – заметила она.
– Не так уж много, – с удовольствием откликнулся Василий. – Не всех, кто меня приветствует, я знаю. Просто в определенных узких кругах я так же известен, как вы – во всей стране. Кстати, я для этого ничего не делал особенного. Оно как-то само сложилось, как, впрочем, и в остальном: детство, бабушка, родители, образование, работа – все шло одно к одному. Иногда я думаю, глядя на вас: в одном меня жизнь обделила – нет конфликтов. То ли я сам их обхожу, то ли звезды так сложились, но как-то слишком все гладко, скучновато… Вроде творчеству не мешает, но это пока… Я так думаю…
Как опытный гроссмейстер, он чуть приоткрылся, показался доступнее, ближе…
– А у меня все наоборот! – Она сделала ответный ход. – У меня от моей жизни и всяких преодолений ветер в ушах свистит.
Каждый раз думаю: ну все, хватит. Пора остановиться. Пауза – и все сначала. Сама нарываюсь, даже иногда понимаю все последствия. Но если уперлась – все, никто не остановит…
– Так это же драйв и кайф! Поэтому и выглядите, как девочка…
Мария и сама в последние дни замечала, как молодо выглядит: заблестели глаза, и даже кожа стала светиться. Но при чем тут работа? Бесконечная борьба без конечного результата выматывала. Да, сам процесс был энергичным: держал ее в тонусе и вечной надежде… Но ощутить себя девочкой? Хоть на минуту слабой… Для этого нужен кто-то очень сильный рядом. Она отмахнулась от комплимента:
– Тяжело. От самой себя устала… – сменила тему на более привычную: – Кстати, а почему ваша среда так консервативна? Ведь художник не может быть несвободным. А как большой конфликт власти и свободы в России, художники – на стороне власти. Почему? Искусство ведь не существует без протеста?
– Ох уж наши интеллектуалы!.. Художники всегда пытаются сохранить свободу – иначе они не могут творить. Но с другой стороны – не могут избежать соблазна быть обласканными властью. Были разные периоды, когда все стремились влиться в этот так называемый мейнстрим – например, при Сталине, – и когда все рушилось и быть свободным вновь становилось модным – скажем, при Хрущеве… А сейчас… все медленно двинулось вспять – всюду бабло под госзаказ. Все выстроились в очередь за личными благами. Кто театры получает, кто деньги на кино, кто заказик на выставку… Искусство исчезает – побеждает мейнстрим. Но – будем позитивистами – это пройдет! Хотя, говорят, позитивный взгляд мешает творчеству. Может, поэтому я и мучаюсь: ведь я позитивист по сути, жизнелюб. Но даже меня все достало. Поэтому, может, я и рядом с вами: есть в вас что-то… такое… Вы… девушка, которая вне мейнстрима. Типа вне игры… Да ладно, хватит всего этого! Черт его знает, почему вы моя женщина! – Он решительно взял из ее рук опустевший бокал и поставил на проплывающий мимо поднос. – Поехали в студию. Обещанный романтический вечер!
Мастерская в лучших традициях картинки из западного фильма оказалась просторной студией с изящной нишей-кухней. Из мебели – дизайнерские, но в то же время создающие ощущение простоты диван, стол и два кресла. Свет бил из каждого, во всю стену, окна, создавая естественную подсветку для картин. Мария остановилась перед огромным снимком африканских слонов. Слоны величественно надвигались, не замечая стоящего перед ними зрителя. Окинула взглядом странные притягательные объекты поп-арта.
Мастерская наполнилась музыкой – одновременно нежной и ритмичной. От неожиданности Мария оглянулась.
– Ну как? – Василий показал на стол, где появились фрукты и шампанское. – Я уверен, вам нравится, когда мужчина совершает поступки. Вот поступок. Все, как обещал… Для кино не хватает только полумрака и свечей… Но! У меня сломались жалюзи. Мотор барахлит…
Скрывшись в нише, поинтересовался:
– Вам кофе сварить?
– Да, пожалуйста. – Мария осмотрелась. – Здесь хорошо, современно. Столько света! Хорошие фотографии, особенно вот эта вот, со слонами.
Заурчала кофеварка. В мастерскую ворвался кофейный аромат. Мария подошла к окну, осторожно включила моторчик – он работал. Едва смолк шум кофеварки, поспешно отдернула руку.
– Надо же! – улыбнулась вошедшему с двумя чашечками Василию. – Жалюзи действительно сломались…
Тревожа сонный гравий, «ауди» подъехала к даче. Мария выскользнула из машины и быстро вошла в дом. Влетела в спальню. Включила верхний свет, торшер и лампу у изголовья постели. Комната наполнилась желтым светом. Даже не дотронувшись до вечерних газет, Мария подошла к зеркалу. Быстро сбросила одежду. Со взглядом победительницы посмотрела на свое отражение.
Надо же: оно было прекрасно! С кошачьей грацией – откуда только появилась? – женщина в зеркале медленно стала крутиться. Мария с восторгом отметила, как что-то неуловимо изменилось в ней. И теперь – не втягивая живот, не выгибая спины и не принимая специальных поз – она совершенно восхищенно, наотмашь себе нравится!
Мария прошлась по комнате, наслаждаясь новым ощущением себя: тем, как изменилась походка, как плавно и уверенно движется тело. Перемещаясь к кровати, один за другим погасила верхний свет и торшер. Легла в постель поверх одеяла. Медленно протянула руку и выключила последнюю лампу.
В темноте тихо тикали часы…
Глава 6
Свинтив со скучного заседания в Госдуме – болтовня! – и, словно героиня шпионских фильмов, соблюдая конспиративность, Мария шла узкими московскими переулками. Тонкие каблуки слишком громко впечатывались в асфальт.
В голове вертелись различные «а вдруг» и «если»: а вдруг ее кто-то заметил… что, если она сейчас выйдет на угол, а он еще не подъехал… а вдруг кто-то увидит, как она садится к нему в машину… Марии казалось, каждый прохожий кидает на нее многозначительные взгляды.
Она свернула на Малую Дмитровку. Знакомый автомобиль ждал в условленном месте. Нырнула в машину.
– Скорее поехали, чтобы нас не видели. У тебя стекла не затемненные, все прозрачное… Здесь столько любопытствующих журналистов!
Василий иронично-сочувственно оглядел ее:
– Ну прекрати. Ну сколько можно! У тебя уже бзик-идея: все за тобой следят! Это, извини меня, просто маразм. Пойми, нам только кажется, что мы – в центре вселенной. Ты, конечно, очень популярный человек, тебя многие любят, но на самом деле – всем на все наплевать. И чем расслабленнее ты будешь себя вести и чувствовать, тем лучше.
В его интонациях недвусмысленно проскальзывали те снисходительные нотки, которые свойственны мужчинам в разговорах с молодыми девушками. Под словами лежал незыблемый фундамент опыта… Ну что ж, иногда приятно чувствовать себя неопытной дурочкой. Расслабилась.
Город стоял. Медленно продвигаясь в бесконечной пробке, автомобиль минут сорок выбирался из центра. Мария привычно несла рабочую ересь про тех, с кем успела сегодня поссориться, кому сумела достойно ответить и кому все выскажет в следующий раз.
– А ты вообще-то знаешь, куда мы едем? – тоном заговорщика прервал ее Василий.
– Куда? – спохватилась она. – Куда мы едем? У тебя есть план?
– У меня всегда есть план! – передразнил он мультяшного мистера Фикса. – Я мужчина ответственный… Ты же у нас не просто девушка – ты звезда. Пришлось целую программу приготовить… Сегодня я приглашаю тебя… А знаешь куда?
– Слушай, я в этом костюме… давай я переоденусь? Все-таки рабочий костюм – брюки, пиджак… Может, лучше платье?..
Василий выдержал небезызвестную паузу имени великого театрального деятеля.
– Платье отменяется! Мы едем пить кофе… на бензоколонке!
Торжественный, пафосный тон в сочетании с банальным атрибутом нефтеперерабатывающей промышленности мгновенно выбил Марию из привычной колеи.
– Как – «на бензоколонке»?
– Ты все увидишь… Так что, дорогая моя, переодеваться не надо!
М-да, бензоколонка – круто… И с чего она вдруг решила, что Василий непременно пригласит ее в какое-нибудь супермодное место? Великая сила привычки? Если принять за отправную точку дату начала их романа, пролетело полгода. Полгода модных выставок, фильмов, презентаций, театров, кафешек. И постоянных поисков, как укрыться от любопытных глаз.
Впрочем, было одно исключение…
Мария уставилась в окно и, наблюдая, как мелькают рекламные щиты, дома, улицы, вспомнила. Однажды они решили сходить – Василий настоял на этом – на презентацию нового арт-объекта известного художника-дизайнера Бартенева в Музей современного искусства. Придя по отдельности, ради конспирации, каждый со своим приглашением, они первым делом отщелкались перед всеми камерами, угодив фотокорам. Наконец, как бы невзначай, соединились и подошли к инсталляции. В огромном зале кольцами закрутился удав, состоящий из динамиков-чешуек. В дальнем углу скромно стоял микрофон. Разные знаменитости подходили к нему и произносили что-нибудь. Эхо повторяло их слова шесть раз на разные лады – публика восторженно ахала.
– Давай, скажи что-нибудь, – шепотом предложил Василий.
– Нет. Я лучше просто постою. Мне не хочется.
– Ну ладно, тогда я пошел…
Он пробрался сквозь толпу к микрофону и тихо произнес: «Я тебя люблю», – зал взорвался аплодисментами в знак поддержки необычной здесь искренности. Мария прижалась к стенке и почувствовала, что становится просто пунцовой. «Я люблю тебя», – эхом откликнулись динамики. «Я люблю тебя», – нежно прозвучало в дальнем конце зала. «Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя…»
Еле дождавшись Василия у выхода, вытащила его из душного зала на улицу.
– Ты с ума сошел! Такое сказать? Публично?
– Знаешь, это легко – объясниться в любви перед всем миром, когда мужчине хочется… А вот объясниться в любви, когда это действительно нужно, – вот в чем проблема… Всегда есть время, чтобы говорить слова. А для поступков времени чаще всего очень мало…
«Интересно, что он тогда имел в виду? – подумала она, но ход воспоминаний был прерван: машина плавно свернула с дороги. – И кстати: почему все-таки бензоколонка?»
Ответ на последний вопрос Мария получила сразу, едва переступила порог кафешки. Мягкий аромат ванили уютно обнял ее. Смешиваясь с запахом свежей выпечки, он дарил ощущение попадания в некое идеальное детство. Идеальное – потому что в том, настоящем детстве, может, никогда и не было аппетитных булочек с ванилью. Но именно с этим запахом его всегда хотелось ассоциировать.
Модная девушка в джинсах и майке, словно вышедшая из кадров проходного голливудского кино, вытаскивала подносы, полные горячих булочек.
– Мария, тебе кофе какой?
– Я буду… м-м-м… двойной эспрессо… И чуть молока.
Она осторожно села в плетеное кресло, чтобы не расплескать ощущений. Василий поставил на столик дымящиеся чашки. Справа на по-домашнему уютной полке лежала стопка журналов… Он перехватил ее заинтересованный взгляд:
– Да, они распакованы… их можно купить, а можно читать за чашечкой кофе. Бесплатно. Бери любые, листай. Тебе какой больше нравится? Вот, есть «Экономист». Хочешь? А я… а я хочу «GQ»…
Василий увлекся журналом. Попивал кофе. И почему-то перестал «гудеть». Ничего не рассказывал, не развлекал. Стал трогательно-домашним в абсолютно не домашней обстановке. Мария сидела рядом, с упоением поедая теплую булочку с ванилью. Делала вид, что тоже читает, и вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится эта почти семейная сцена: молчаливый Василий, кофе вдвоем.
Ей представилось, что они у себя дома. Это получилось легко – ведь они впервые оказались не на модной тусовке или в ресторане, не у нее на даче и не в его мастерской, где так или иначе, но ощущалось наличие у каждого своей жизни. Они впервые попали туда, где никто не обращал на них внимания, где ничто из прошлого или настоящего не могло потревожить, где кто-то заходил, выходил, торопился, и из-за краткости мелькающих кадров люди исчезли вовсе.
Мария и Василий оказались одни, застрявшие во времени и пространстве, защищенные со всех сторон, как коконом, взаимной нежностью. И время – замерло. Ушли на второй план суета прошлого и мечты о будущем. Как будто два человека ненадолго оказались в центре неподвижной точки тайфуна.
«Что-то случилось… Он угадал. Настроение, желания, мысли. Наступило что-то большее… – мелькало в ее голове. – Может, это любовь… Как он сказал? Любовь – не роман?..»
– А правда существует, я слышала, глаз тайфуна? Неподвижная точка внутри него…
– Да, верно. Главное – не двигаться… Тогда можно переждать и даже спастись. А почему ты спрашиваешь?
– Да так…
Часть III
Зеркало
Знаете, человек смотрит на себя – вольно или невольно – как на героя какого-то романа или кинофильма, где он – в кадре. И мой заскок – на заднем плане должна быть Венеция…
Иосиф Бродский[2]
Год назад
Глава 1
– В своем представлении о современном искусстве я отказываюсь как от соцреализма, так и от принципов авангардизма, презирающего реальность. – В слепящем свете софита терялись очертания телекамер и посетивших выставку гостей. – Искусство – не отражение жизни. Современное искусство – это и есть жизнь, хотя и параллельная… Некое зазеркалье…
Василий усмехнулся: «зазеркалье» – любимое слово Марии. Если бы стоящая рядом жена, чье присутствие ощущалось им сегодня, как что-то показательно-обязательное, улавливала новые словечки, с каждым днем ему все труднее становилось бы проходить семейный контроль. Лексика как признак адюльтера – что может быть идиотичнее и в то же время реальнее…
– То есть? – услышал он вопрос журналиста. – Объясните, что значит параллельная жизнь как искусство…
Собрался с мыслями:
– В жизни человек не занимается тем, что отдельно слышит, видит, ощущает… Все чувства работают одновременно. Искусство же разделено на живопись – видеть, музыку – слышать, кино – видеть и слышать, парфюмерию – слышать запахи и эротику – ощущать. В двадцать первом веке возникает желание все соединить, и я попытался объединить запахи, музыку, кино, живопись, фотографию, предметы дизайна в единое целое – жизнь, такую же богатую всеми ощущениями, как и реальность. Только это – другая реальность. Реальность моего воображения…
– Грандиозно! – Василий и сам чувствовал, что речь удалась. – А мотив? Вы в этом мире – бог?
– Я не задумывался, – рассмеялся он. – Я на свой лад, как Тонино Гуэрра с Феллини в «Амаркорде»: изгоняю реальность, населяя мир своими образами…
– Спасибо, это интервью для Первого канала…
– Спасибо вам. Рад, что вам это интересно…
Наконец софиты погасли. Журналисты разбрелись по необъятным площадям его персональной выставки. Огромные помещения старой фабрики, переоборудованные под выставочные залы, вместили всю продвинутую тусовку.
Успех? Да, успех! Василий читал это по лицам знакомых, по рукопожатиям поклонников, по особенной манере смеяться своей жены. Но чувство не то опустошения, не то разочарования – с чего? вот ведь оно: стопроцентно успешная выставка, прямое интервью Первому каналу, журналисты, вся Москва, восторженные взгляды, собственное удовлетворение от работы – с каждой минутой все сильнее наполняло его.
Пожатие руки:
– Привет, спасибо за приглашение…
– Привет-привет! Спасибо, что навестил…
Еще одно пожатие с одновременным похлопыванием по плечу:
– Все хорошо. Успех полный! Только… ты чем-то расстроен?
– Нет, что ты! Ну, как тебе сказать… звучит банально, но на вершине всегда хочется умереть. То ли от одиночества, то ли оттого, что больше некуда стремиться…
– Не грусти. Вот есть некоторые, они не страдают. Тут один модный фотограф, не помню, как зовут, ну, он еще начал фотографии чем-то замазывать, и дело пошло… Так вот, пригласил на день рождения, тридцать лет. Завтра все рвут туда. Он арендовал церковь! Ну, разумеется, выпивка там, закуска… А потом оркестр сыграет «Реквием» Моцарта. Сильно. Пойдешь?..
– Вы что, с ума сошли? – Раздражение и разочарование, кипевшие внутри, медленно выходили наружу. – Чума просто! В храме есть, пить и там же Моцарт – все смешалось… При чем тут «Реквием» и тридцатилетие? Мы на каком свете?! Совсем от бабок башню снесло! Мало того что безвкусно, так еще и с претензией…
– Это ладно… – по-свойски, примирительно продолжал приятель. – Тут наш небезызвестный мэтр разразился статейкой в журнале. Обложил Бродского: мол, трахался слишком быстро, и член у него короткий. Интеллигенция бесится, но молчит. А до этого забацал что-то про минетчиц. Так его все бабы, включая жену главреда, возненавидели! Шумим, братец, шумим… А ты грустишь. Все классно!
– Да что классно-то? – Голос Василия с силой ударялся в красные кирпичные стены. – Деньги куем, забыв мать родную. Главное – потрясти мир. Хотите жареного?! Пожалуйста: подогреем Бродского! Хотите стеба про секс?! Вот вам минетчицы! Народ желает праздника с отрывом?! Засунем Моцарта вместе с икрой и водкой в церковь для собственного пиара!!! Все мелко, дешево, цинично… Мейнстрим достал!!!
В абсолютной тишине он услышал собственное эхо. Резко замолчав, оглянулся. Увидел недоуменные лица знакомых… Поймал укоризненный взгляд жены… Черт, прорвало! Не удержался-таки… Ну и фиг с ними… Плевать, что подумают… Стены надвигались. Люди превращались в цветные пятна, сжимались, становились микроскопическими. Надо срочно выйти на воздух. Душно! Василий быстрым шагом направился к выходу.
В ночной тишине звонок телефона показался пронзительно громким. Сергей демонстративно отвернулся к стене. Мария откинула одеяло, взяла телефон, вышла на кухню:
– Слушаю.
– Привет, не спишь?
– Сплю. Как все прошло? Видела сюжет на Первом. Поздравляю. Полный успех…
– Когда у тебя день рождения? – перебил Василий. – По-моему, скоро…
– Я не люблю свои дни рождения. Тем более теперь… – Мария еще не успела проснуться. Вяло сообразила, что заготовленная с вечера речь не пригодилась. Почему? Что-то случилось? – Да, скоро, а чего?
– Я должен заехать к Тонино Гуэрре. Он уже старенький, мы делаем книгу о нем и о его доме. Там недалеко до Венеции. Хочу взять тебя с собой. Увезу тебя в Венецию в твой день рождения… Тебя надо увезти, обязательно! Хватит тут мучиться, скрываясь от всех. Сейчас не сезон, холодно, туристов мало. Найду гостиницу, где нет русских. И заберу тебя. Пока…
Мария удивленно нажала отбой. Гуэрра, Венеция, день рождения… Что все это значит? Василий, как всегда, сбивал ее с толку. Минута разговора – и все встало с ног на голову. Но сопротивляться по-прежнему не хотелось. Венеция? Ладно, пусть будет Венеция.
Телефон в руке зазвонил снова.
– Да, я купил тебе Бродского. «Набережная неисцелимых». Завтра отдам. Прочти срочно. Обязательно. Я люблю тебя. Пока. Спокойной ночи.
Глава 2
Наконец закончилась предотъездная спешка: безуспешная попытка срочно закрыть дела, прорыв сквозь пробки, регистрация… И вот наконец они сидят в салоне эконом-класса…
Мария, вжавшись в кресло, в надвинутой до бровей кожаной кепке, каким-то непостижимым образом ощутила себя невидимой. Ее больше не было в Москве, в стране – казалось, вообще на земле. А рядом привычно гудел Василий:
– Имей в виду, ему девяносто лет. Тонино – великий старик. Мастер и вообще – художник. Кстати, несмотря на возраст, организовал дома бесплатную школу для русских кинематографистов… они там тусуются, учатся… Он обожает Россию! Кстати, у него жена русская… Гуманист! Помогает огромному количеству людей. Боролся за Параджанова, когда того посадили. То, что он сделал в «Амаркорде» и в «Ностальгии» с Тарковским, – настолько пронзительно, что превратилось в целую школу… Ты с ним познакомишься – имей в виду: эта встреча не должна пройти для тебя даром. Очень редко так бывает, чтобы при жизни встретить живую икону. Фактически – легенду. Жизнь – она разная. Может по-всякому развернуться. Получай информацию. Впитывай. Потом обязательно эта встреча как-то сыграет в твоей судьбе… А его сад и его дом – это отдельная история…
Она слушала его, а про себя тихо ликовала: вдвоем они улетали в Италию, и впереди ее ждал чудесный праздник. Она вырвалась наконец, хотя бы на короткое время, из сумасшедшего темпа жизни, удерживаемого ею на таком натянутом нерве, что казалось, еще чуть-чуть – и все разлетится… А теперь можно глотнуть воздуха, чтобы… идти потом дальше.
В маленькой, по-домашнему уютной гостинице Венеции, полупустой в ожидании сезона, кроме них, действительно не было русских. Тем более что количество «звезд», далекое от пяти, не привлекло бы русских и в сезон. Расположились в мансарде, покоренные обилием света, заливающего крошечную комнатку под самой крышей.
Здесь в миниатюрном пространстве едва умещалась двуспальная кровать, почти вплотную примыкающая к окну. Но уходящее в пол окно с раскрытыми ставнями создавало впечатление неограниченного пространства. Комната как бы сразу переходила в город.
На улице шел бесконечный, умиротворяющий дождь. Его шум проникал в мансарду, сливаясь с голосами гондольеров.
Мария курила. Не хотелось вставать с кровати, одеваться, вообще – шевелиться. Так хорошо было замереть, чувствовать обнаженной спиной горячее тело, плечом ловить ровное дыхание. Лениво разглядывать в окно акварельный, серо-голубой город.
– Солнце встает, светлеет, дома сквозь туман проявляются, как на негативной пленке… Смотри, гондольеры расчехляют лодки… А туристов нет. Никого. Все спят. Рабочая утренняя Венеция… Знаешь, такое обычное утро необычного города. Все очень странное, нереальное, и мы тоже – нереальные, смотрим в окно… Надо же, добрались…
Василий уткнулся губами в ее плечо, медленно провел пальцем по безмятежной спине:
– У тебя такая красивая спина и шея! Ты лежишь, куришь, смотришь в окно, что-то рассказываешь… Просто сцена из кино…
– Точно, кино… Мне даже не верится, что мы наконец убежали…
– А можно убежать дальше. – Его ладонь медленно заскользила от плеча вниз. – Ну например, в Африку. Я буду делать сафари-дизайн, фотографировать животных – слонов, бегемотов. Ходить в зеленых шортах, рубашке и шляпе. А ты будешь управлять отелем, принимать гостей и писать роман или что-нибудь в этом роде. – Его шутливый тон вдруг изменился. – Я понимаю, звучит нелепо и фантастически, но чувствую, что мы в каком-то тупике. Он разный у тебя и у меня. У меня – блестящий, даже можно сказать – творческий. У тебя – жестокий и циничный.
Василий отодвинулся. Лег на спину, заложив руки за голову. Помолчав, продолжил:
– Мне кажется, человек с воображением, ощущающий краски большого мира, всегда готов к переменам. Всегда готов, что называется, испытать себя мечтой… Мой семидесятилетний отец, когда у него наступает депрессия, берет своего приятеля, глухого старика, и они уходят куда-то за город и ползают там по заросшему оврагу. Один поддерживает другого. Мы очень беспокоимся, но он категорически отказывался брать еще кого-либо с собой. Возвращается всегда счастливый и оживший. Мама спрашивает: «Зачем ты туда ходишь?» А он отвечает: «Это моя Африка»… Так за всю жизнь и не объяснил, что имеет в виду…
За окном все сильнее барабанил дождь. Точка-точка-тире – шифровка из дождя. Марии казалось: еще немного, и она сумеет ее прочесть…
– Знаешь, почему в политике тебя не принимают за свою? – продолжал Василий. – Потому что ты не потеряла способность мечтать. А это к парламенту, выборам, власти отношения не имеет. За это тебя любят, по-своему даже уважают, но… боятся. Сделать ничего не дадут. Если таких, как ты, допустить к власти, мир перевернется, а с ним – и они. Так что тупик, куда ни кинь. Надо убегать в свою Африку и начинать заново. А? Согласна? – Он снова прильнул к ее спине, пытаясь заглянуть в лицо и целуя плечо. – Как тебе моя речь? Быть таким голым и таким серьезным – это реально круто! А впрочем, как и лежать в постели с депутатом. Есть в этом что-то противоестественное, ты не находишь? Ты вообще слышишь меня? Ау! Аутист несчастный! Ответь!
– Угу, – откликнулась Мария. – Хорошо. Африка, большие животные. Я согласна. Я люблю больших животных. Слонов, гиппопотамов, жирафов, львов. Главное, чтобы они были большие… И еще киты. Я никогда не видела китов…
– Все будет!!! Слоны, носороги, киты! Все получится, все! Главное, не бояться мечтать! Кстати, я пойду посмотрю, как тут с завтраком, и скоро вернусь. А ты одевайся. – Василий поднялся. Мария слышала, как к шуму дождя примешался шорох одежды. – И перестань курить. Я вернусь, и мы пойдем гулять. Представляешь, мы совсем свободны и будем делать все, что захотим!
– Там дождь, – сказала она. – Надо взять зонтики…
Дверь легонько хлопнула.
– Курить под шум дождя – сплошное удовольствие. Не знаю почему, но в дождь хорошо курится… – продолжала Мария, не замечая, что осталась одна.
Не меняя позы, она смотрела в окно. Наконец уставшие глаза закрылись. Рука с погасшей сигаретой повисла между кроватью и полом, почти касаясь брошенных на пол чулок с ажурными резинками. На стуле небрежно повисло открывающее спину и плечи элегантное платье.
Погружаясь в дрему, Мария вспоминала встречу с Тонино…
Они стоят в саду. Вокруг, сколько хватает взгляда, – холмы, покрытые разноцветными весенними коврами. Художник поместил их двоих в картину, где красота природы обозначилась не чем-то сильным – горами, морской волной или вулканом, – а абсолютно мирными линиями холмов. Но из-за того, что эти линии уходят за горизонт, простая природа обрела неожиданную мощь.
Кривые камни вперемешку с травой создают впечатление, будто земля вокруг – необитаема. Перед ними – арка, сложенная из тех же камней, созданная Художником в принципиально наивном стиле.
– Арка – это начало чего?
– Арка – это начало известности для неизвестных. Я сделал этот памятник для людей очень хороших, но которым не досталось славы… Так часто бывает.
Он берет ее за руку, ведет дальше… И вот они уже идут между деревьями, усыпанными маленькими яблоками с зелено-медным отливом, словно сделанными из тяжелого металла. Яблоневый сад простирается далеко-далеко и кажется бесконечным.
Мария трогает светящееся тусклым светом яблоко. Кажется, это плод не природы, а произведение мастера по литью. Не решается сорвать.
– Никогда не видела таких…
– …Подобные сорта росли очень давно, когда норманны завоевывали эти земли. Сорт исчез – он сохранился только здесь, в Саду забытых фруктов…
Художник тянет ее за руку, влево, из-за деревьев выступает небольшая побеленная каменная часовня с простой дощатой, в трещинах, дверью, потускневшей от дождей и ветра… Хочется потянуть дверь на себя, услышать скрип заржавевших петель. И конечно, заглянуть внутрь, где явно скрывается какая-то тайна.
Но дверь не поддается. Старик улыбается:
– Это – часовня Андрея Тарковского. Ты не сможешь войти туда, потому что там – его мир. А в этот мир никто не смог войти. И это хорошо… Ты лучше посмотри сюда…
Неподалеку, на маленькой полянке среди деревьев, лежит на земле бетонный круг, похожий на гончарный. В центре «растут» изящные и, как это ни удивительно, хрупкие чугунные розы. Мария смотрит на отбрасываемые ими тени – и вдруг понимает, что это – два профиля.
– Что это такое?
– Сейчас увидишь, – отвечает Художник.
На ее глазах солнце двинулось к горизонту, все быстрее, быстрее, быстрее… Профили постепенно приближаются друг к другу, сливаются в предзакатном поцелуе.
– Это Мазина и Феллини. Они очень любили друг друга, и я решил повторить их в розах. Я очень любил их. Люди сооружают памятники, но я решил создать свой…
Они переносятся из сада к древней каменной башне. Здесь, в зарослях травы, – две каменные плиты. На одной написано: «Посвящается Феллини». На другой: «Мазина, перестань плакать. Феллини».
– Эту фразу он часто говорил своей жене, – поясняет Старик.
Картинка вокруг снова меняется. Вместо деревьев и башни возникают небольшие каменные ковры, выложенные разными узорами…
– Я сделал это, чтобы сохранить все то, что уходит… Некоторые ковры посвящены ушедшим великим мастерам – Рафаэлю, Данте… Другие – никому не известным художникам. Но в любом случае я сделал эти ковры, чтобы про ушедших вспоминали чаще…
Они идут от ковра к ковру. Мария все больше и больше понимает, что ей удалось приблизиться к чему-то, где наверняка ей будет лучше. Это было так похоже на ее «африку». И в этом мире, так же как это делает Художник, ей предстоит создавать другую реальность, населяя циничный мир своими другими героями.
– Ты угадала… Не все хорошее и доброе, что ты хочешь донести до людей, делается с помощью твоей работы. Иногда просто образ женщины в тени, отраженной в зеркале, может объяснить мир людям лучше, чем бесконечный поток суетливых слов…
Глава 3
С шумом захлопнувшаяся дверь вытащила ее из сна.
Еще не очень понимая, где находится, улавливая в воздухе лишь свежий запах дождя, Мария повернула голову. Василий стоял на пороге, промокший с головы до ног – он все-таки не взял зонт! – с резиновыми сапогами в руках. Она смотрела на него заспанными глазами. Заспанными и счастливыми.
Василий отбросил сапоги. Не снимая намокшей куртки, рухнул в постель. От него пахло дождем и Венецией. Мария прижалась к нему, губами впитывая и дождь, и Венецию.
– Нам повезло. – Василий тормошил ее волосы. – Прилив! Катаклизм! Холл гостиницы в воде. И кругом – вода. Представляешь? Люди сидят в барах и ресторанах по колено в воде. Здорово! А ты спишь. А там – такое!
– Уже не сплю.
– Да! У нас есть одноразовые сапоги. Мы пойдем по воде. На площади Сан-Марко выстроили специальные мостики, чтобы ходить по ним, но можно – по воде!
Сан-Марко, Бродский, «Смерть в Венеции», полузабытые старые открытки – все хлынуло разом, разбудив ее окончательно…
– Мы пойдем на площадь?
– Йес, мэм! Погуляем по городу, а вечером окажемся на площади Сан-Марко и, как последние лоховские туристы, будем потреблять ужин в самом знаменитом кафе. Ваши мечты сбываются, мадам?
Читать бесплатно другие книги:
