Чингисхан: Неизвестная Азия Бушков Александр
На следующий день Кокочу как ни в чем не бывало явился в шатер Чингисхана со своим отцом и помянутыми братьями-безобразниками и преспокойно уселся на почетное место. Тут к нему подскочил Отчигин, схватил за ворот и заявил, что по старинному обычаю вызывает на единоборство. Чингисхан с невозмутимым видом процедил что-то вроде: «На улице, на улице разбирайтесь!»
Единоборства не получилось. Едва верховный шаман вышел за порог, к нему подскочили трое силачей, вмиг переломили спинной хребет и бросили под телегу. Возвратившийся Отчигин пояснил (надо полагать, не без злорадства):
— Тэб-Тенгри не хочет со мной силами мериться, лежачим притворяется…
Чингисхан и бровью не повел — скорее всего, прекрасно знал, в чем тут фокус. Братья Кокочу попытались было «качать права», угрожая Чингису, но ворвались гвардейцы, и им пришлось притихнуть.
Тело шамана, как вспоминали современники, загадочным образом исчезло. Чингисхан, не особенно удивляясь, невозмутимо объяснял это возмездием Неба: «Тэб-Тенгри бил моих братьев и несправедливо клеветал на них, за что Небо и невзлюбило его, и отняло вместе и жизнь, и тело его».
Не исключено, что многие ему верили — при таком количестве личной гвардии как не поверить… И все же, полное впечатление, разбитая таким образом оппозиция, хотя и не пыталась больше что-то предпринимать против Чингисхана, какое-то время оставалась реальной силой: после некоторых колебаний Чингис так и не решился казнить ни отца Кокочу, ни его буйных братьев, хотя обвинение в мятеже и покушении на великого хана само собой подворачивалось…
Со смертью Тэб-Тенгри с тогдашней политической арены исчезла последняя крупная фигура, которая решилась бы встать вровень с Чингисханом и оказывать неповиновение. Чингисхан становится настоящим самодержцем…
К западу к границам его государства примыкал Хорезм — достаточно сильная и обширная держава. На престоле там восседал хорезмшах Ала-ад-Дин Мухаммед, личность своеобразная и, насколько можно судить, моральными принципами не обремененная вовсе. В свое время он смирехонько платил дань властителю кара-китаев, но едва соотношение сил изменилось в его пользу, без колебаний убил прибывшего за очередной выплатой посла с его свитой и, не мешкая, выступил в поход на столицу кара-китаев Хара-Баласагун, каковую взял штурмом и разорил. За это придворные официальным образом присвоили шаху титул «Второго Александра Македонского». Чуть позже Мухаммед уже по собственной инициативе распорядился добавить к своим именам еще и «Санджар» (так звали знаменитого сельджукского султана XI века), а на своей большой печати приказал изобразить надпись «Тень Аллаха на земле». Большой скромности был человек…
Сплошь и рядом можно встретить утверждение, будто зловредные Чингисхановы орды самым коварным и агрессивным образом ни с того ни с сего «вторглись» на территорию мирного, белого и пушистого Хорезма. На самом деле все обстояло чуточку иначе…
Сын Чингисхана Джучи с двадцатью тысячами всадников отправился в поход на территорию нынешнего Казахстана, преследуя отцовского неприятеля Кушлу-хана-младшего, сына былого сподвижника Чингиса. Догнал, разбил и повернул домой. Тут показалось войско с Мухаммедом во главе, с ходу изготовившееся к бою.
Джучи послал к Мухаммеду парламентеров, которые вежливо объяснили, что татары пришли воевать не с султаном, а со своими старыми неприятелями и сейчас возвращаются домой… Джучи выразил готовность отдать султану всю доставшуюся ему добычу. Как пишет ан-Насири, «он упомянул, что его отец приказал ему вести себя благопристойно, если он встретит в этой стороне какую-нибудь часть султанских войск, и предостерег его от проявления чего-либо такого, что сорвало бы покрывало приличия и противоречило бы принципу уважения».
Мухаммед, прикинув, что войска у него больше, ответил: «Если Чингисхан приказал тебе не вступать в битву со мной, то Аллах всевышний велит мне сражаться с тобой и за эту битву обещает мне благо. И для меня нет разницы между тобой, и Гюр-ханом (царь кара-китаев. — А. Б.), и Кушлу-ханом, ибо все вы — сотоварищи в идолопоклонстве».
И началось сражение. Арабский историк Ибн-аль-Асир уверяет, что оно длилось «три дня и три ночи» — но это, скорее всего, обычное цветистое восточное преувеличение. Более походит на правду сообщение ан-Насири, что битва продолжалась «до сумерек». Ночью татары разожгли множество костров, словно разбили лагерь, а сами тихонько отступили.
С тех пор султан Мухаммед, как отмечают его же придворные, форменным образом подвинулся на завоевании державы Чингисхана и Китая, рассчитывая на хорошую добычу: «Мы, его слуги и придворные, пытались отговорить хорезмшаха от этой навязчивой идеи, мотивируя свои соображения дальностью расстояний, трудностями пути и другими препятствиями, но хорезмшах стоял на своем».
Воевать он, правда, не решился — отправил к Чингисхану посольство. Чингисхан, судя по его поведению, на конфронтацию вовсе не нарывался. Послу он сказал так:
— Передай хорезмшаху: «Я — владыка Востока, а ты — владыка Запада. Пусть между нами будет твердый договор о дружбе и мире, и пусть купцы и караваны обеих сторон отправляются и возвращаются, и пусть дорогие изделия и обычные товары, которые есть в моей земле, перевозятся ими к тебе, а твои в таком же порядке пусть перевозятся ко мне».
Чингисхан отправил Мухаммеду подарки — не только нефрит и ткани, но и слиток золота «величиной с верблюжью голову». Воевать он явно не собирался. Вскоре в Хорезм прибыл татарский караван и остановился в пограничном городе Отрар. Караван был солидный: 500 верблюдов, нагруженных золотом, серебром, китайскими шелками, соболиными шкурками и другими мехами. С ним пришли 450 мусульманских купцов и татар, а также посол Чингисхана Ухун, везший хорезмшаху послание Чингиса, где говорилось: «Купцы являются опорой страны. Это они привозят владыкам диковинки и драгоценности, и нет нужды препятствовать им в этом. Я, со своей стороны, не намерен мешать нашим купцам торговать с вами. Надо, чтобы мы оба действовали совместно ради процветания наших краев. Поэтому мы приказали, чтобы отныне между всеми странами на земле установился мир, чтобы купцы безбоязненно направлялись во все края. Богатые и бедные будут жить в мире, и благословлять Аллаха».
В отличие от Мухаммеда, пылавшего страстью «борца за веру», Чингисхан руководствовался тенгрианской веротерпимостью. В «Ясе» так и было предписано: «Уважать все исповедания, не отдавая предпочтения ни одному, дома Божии и его служителей, кто бы ни был — щадить, оставлять свободными от налогов и почитать их».
Из всех, кто пришел с караваном, живым спасся и добрался до татарской границы один-единственный человек… Все остальные, включая посла, были убиты, а караван разграблен.
Ан-Насири считает, что в этом преступлении виноват исключительно наместник Отрара Инал-хан, сын дяди по матери Мухаммеда: «Его низкая душа стала жадной к имуществу этих купцов». Инал якобы написал хорезмшаху письмо, где утверждал, что все эти купцы и послы — переодетые шпионы, все до одного. Хорезмшах якобы распорядился взять «лазутчиков» под арест, но Инала уже понесло, он велел всех убить, а их богатствами завладел единолично.
Араб Ибн-аль-Аср излагает события по-другому: «Хорезмшах прислал ему (наместнику. — А. Б.) приказание убить их, отобрать имущество, находящееся при них, и прислать его к нему. Он убил их и отослал, что при них было, а вещей было много. Когда посланное прибыло к хорезмшаху, то он разделил его между купцами Бухары и Самарканда и взял с них стоимость его».
Вторая версия больше похожа на правду — учитывая то, что произошло потом…
Легко представить, что Чингисхан пришел в дикую ярость. Согласно древним тюркским обычаям, купец — лицо неприкосновенное, и уж тем более тягчайшим преступлением является убийство посла («доверившегося», как именовался любой дипломат). Существовала даже формула: «Посла не душат, посредника (т. е. парламентера) не убивают».
И тем не менее в Хорезм поскакали не конные тумены, а посольство Чингисхана во главе с мусульманином Ибн Кафрадж Богра с двумя спутниками-татарами. Но еще до этого к Чингисхану вроде бы приезжали посланцы от хорезмшаха с письмом, где вся вина за гибель послов и купцов возлагалась исключительно на Инал-хана. Такой вывод можно сделать, потому что существуют две версии письма Чингисхана к Мухаммеду. Первая гласит: «Ты даровал подписанное твоей рукой обещание обеспечить безопасность купцов и не нападать ни на кого из них, но поступил вероломно и нарушил слово. Вероломство мерзко, а со стороны султана Силама еще более. И если ты утверждаешь, что совершенное Иналом сделано не по твоему повелению, то выдай мне Инала, чтобы мы наказали его за преступление, и помешали кровопролитию. А в противном случае — война, в которой самые дорогие души станут дешевы и древки копий переломятся».
Эта версия подразумевает, что хорезмшах не только письменно валил вину на родственника, но и заранее выдал каравану «охранную грамоту». Есть и другая — араба ас-Субки. По ней, письмо Чингисхана звучало так: «Сообщи мне, то, что произошло — случилось ли по твоему желанию? Если это случилось не по твоей воле, тогда мы требуем кровь убитых и твоего наместника в Отраре, которого надобно доставить к нам в самом жалком виде, униженным и обесчещенным. Но если это сделано по твоей воле, тогда ответственность несешь ты, ибо я не исповедую твою религию и не одобряю твоих действий. Ты принадлежишь к религии ислама, а ведь купцы эти тоже были твоей религии. Тогда как же расценивать приказ, который ты отдал?»
Даже собственный сын хорезмшаха Джелал-ад-Дин советовал отцу выдать Инала к чертовой матери, поскольку — заслужил. Но Мухаммед на это не пошел. Быть может, попросту оттого, что его родственник был в государстве человеком влиятельным и принадлежал к кипчакскому роду, который был военной аристократией Хорезма. Ага, вот именно. Первоначально в тех краях правил тюркский род Караханидов, но потом властители Хорезма, предки Мухаммеда, перехватили власть с помощью кипчаков-полководцев, так что население страны было неоднородным, состояло из нескольких национальных групп, в том числе и принявших ислам тюрок.
А быть может, все же сам хорезмшах действительно приказал разграбить караван? Это на него, в общем, похоже.
Как бы там ни было, Мухаммед велел убить посла Ибн Кафрадж Богра, а двум его спутникам-татарам в знак позора отрезать бороды и отправить в таком виде к Чингисхану…
Самое интересное, что практически все мусульманские авторы обвиняют в татарско-хорезмийской войне не Чингисхана, а как раз Мухаммеда. Характерное выражение: «И не было никогда более мерзкого действия, чем это». Некоторые уверяют даже, что, получив от Мухаммеда вызов на смертный бой, Чингисхан три дня молился и просил Тенгри «даровать ему силу для отмщения», поскольку «не он был виновником этой смуты». Об этом же пишет и Рашид ад-Дин: «В этом пламени гнева он поднялся в одиночестве на вершину холма, набросил на шею пояс, обнажил голову и приник лицом к земле. Трое суток он молился и плакал… После этого он почувствовал в себе признаки знамения благовестия и бодрый и радостный спустился оттуда вниз, твердо решившись привести в порядок все необходимое для войны».
А почему бы, в конце концов, не допустить, что Чингисхан был искренне верующим человеком? Что в этом такого странного?
Одним словом, больше посольств не было. К хорезмшаху прискакал татарский гонец с письмом, где стояла одна-единственная строчка: «Ты хотел войны — ты ее получишь».
И вскоре татарская конница тремя бешеными потоками ворвалась в Хорезм…
После шестимесячной осады был взят Отрар. Правда, Инал-хан, которому терять было совершенно нечего, еще месяц защищался во внутренней цитадели. Под конец он остался один (татары старательно выполняли приказ Чингисхана взять наместника живым), его загнали на какую-то крышу, откуда он еще некоторое время швырял в татар кирпичами, но потом его все же повязали и отвели к Чингисхану. По этому случаю хан вроде бы не произносил никаких исторических фраз — а вот от ругательств наверняка не удержался.
По приказу Чингиса сребролюбивому Инал-хану залили уши и глаза расплавленным серебром — видимо, и мимо рта не пронесли. Инал-хан, естественно, таких воспитательных мер не выдержал и быстренько помер…
Затем татары взяли Бухару (предварительно сравняв «злой город» Отрар с землей), а затем и Самарканд, — его защитникам не помогли даже технические новинки в виде боевых слонов, выдрессированных на индийский манер.
Самое примечательное, что хорезмшах Мухаммед, заварив этакую кашу, вел себя, право слово, как последний идиот. После убийства татарских послов, прекрасно понимая, что Чингисхан нагрянет мстить, он не собрал свою немаленькую армию в один кулак, а небольшими отрядами разбросал ее чуть ли не по всей стране. Потом татары их старательно колотили поодиночке. Объяснение такой «стратегии» найти трудно — вероятнее всего, до пределов раздутое самомнение «тени Аллаха на земле». Чувяками собирался закидать «дикарей», быть может…
Сосед и единоверец Мухаммеда, багдадский халиф ан-Насир смотрел на происходящее в Хорезме, втихомолку радуясь: он давным-давно собачился с Мухаммедом на тему: «Кто из нас настоящая тень Аллаха на земле», а потому втихомолку поддерживал вполне дружескую переписку с Чингисханом, не смущаясь различиями в вере…
Немаловажная деталь: если перебежчиков из числа «местной администрации» из Бухары, Кундуза и Балха татары пальцем не тронули, то Карачу-хана из Отрара, даже когда он капитулировал, все равно казнили — надо полагать, за причастность к истории с караваном. С Бухары и Самарканда взыскали стоимость товаров того самого каравана. Сдавшийся город Дженд разграбили, но людей не тронули. Зато Сыгнак, жители которого убили парламентеров, был разрушен до основания, и живых там никого не осталось.
Сплошь и рядом можно столкнуться с крайне поверхностной трактовкой вторжения Чингисхана в Хорезм: якобы татары буквально «в одночасье» захватили государство. На самом деле все было гораздо сложнее и интереснее…
О том, как хорезмшах по-дурацки рассредоточил всю армию (вдвое, кстати, превосходившую татарские силы), я уже говорил. Кроме этого, Мухаммед разослал по стране сборщиков податей с приказом собрать налоги за три года вперед — хотя налоги за текущий год были только что собраны с превеликим трудом. Как он утверждал, деньги ему срочно нужны на оборонные нужды. Но население отчего-то встретило такие налоговые новшества крайне неодобрительно.
И наконец, в очередном приступе стратегической мудрости хорезмшах повелел сжечь дотла все селения на довольно большой территории, примыкавшей к татарской границе, а жителей всех поголовно оттуда выгнать — чтобы злые татаровья, когда придут, не нашли там себе ни крова, ни пищи. Его приказ выполнили в точности. Но жители, лишившиеся абсолютно всего, отчего-то не поднялись защищать своего мудрого повелителя, а ушли к татарам и поголовно, без малейшего принуждения присоединились к их войску…
О «кровожадности» татар рассказывают всяческие ужасы, но очень похоже, что все преувеличено самым беззастенчивым образом. Достаточно вспомнить, какие странности наворочены вокруг «трагической судьбы» города Мерва. В конце февраля 1221 года татары, взяв его, якобы опустошили до последнего человека: часть жителей перебили, а оставшихся угнали в плен. Меж тем другие источники преспокойно повествуют, что в конце того же года «обезлюженный» Мерв восстал против татар, и они перебили там еще сто тысяч неизвестно откуда взявшегося народа. На сей раз, кажется, все? Ничего подобного. Уже через несколько месяцев будто бы дважды опустошенный Мерв как ни в чем не бывало выставляет против татар десятитысячное войско… Сам собой напрашивается вывод, что россказни о «сотнях тысяч» жертв и «начисто опустошенных» городах — типично восточные преувеличения.
Никакого «всенародного сопротивления» Чингисхану не возникло. Ханы и эмиры наперегонки переходили на его сторону, да и простой народ, в общем, партизанить не рвался. Тут необходимо уточнить, что многонациональный Хорезм частенько сотрясался мятежами против Мухаммеда, и буквально перед самым вторжением Чингисхана с трудом подавили один такой, который возглавлял… собственный зять Мухаммеда, принадлежавший к старой династии Караханидов.
Судя по воспоминаниям современников, того же ан-Насири, хорезмшаха Мухаммеда просто-напросто бросили подданные, которым он, надо полагать, осточертел — и «тень Аллаха на земле» еще какое-то время с кучкой слуг болталась по стране, словно дворняжка с консервной банкой на хвосте. В конце концов Мухаммед укрылся на необитаемом островке в Каспийском море, да там и помер вскорости — видимо, от огорчения.
Но это был еще не конец Хорезма, «лоскутной империи». После смерти Мухаммеда султаном стал его сын Джелал ад-Дин…
Только не подумайте, что новый султан с ходу принялся организовывать то самое «всенародное сопротивление» татарам. Он, действительно, порой повоевывал с воинами Чингисхана, но главные задачи у него были другие. Например, он собрал войско (в то самое время, когда страну якобы «наводнили» и «опустошили» татары), отправился в Грузию, сжег тамошнюю столицу, нагреб немало добычи и с триумфом вернулся домой.
Потом отправился в Индию и активнейшим образом участвовал там в междоусобных войнах раджей. Потом водил войска штурмовать единоверный Багдад — за что против него ополчилась целая коалиция мусульманских правителей Малой Азии и Ближнего Востока, и Джелал, как-то забыв о татарах, воевал еще с коалицией.
Периодически он, правда, пытался организовать что-то такое под лозунгом «Смерть татарским оккупантам!», но вяло, неубедительно и как бы не всерьез. Все его силы поглощали другие занятия, о которых араб ибн-Васил пишет без всякой деликатности: «Чинил несправедливости, враждовал с соседями, вел себя предательски и вызывал недовольство».
Чуть позже, когда последовательно провалились все интриганские предприятия Джелала, а грабить больше было некого, так как войско его покинуло, он заметался всерьез. Он утопил в реке свой немаленький гарем, чтобы красавицы не достались татарам, а сам принялся рассылать письма тем окрестным властителям, с которыми только что воевал, уговаривая сколотить антитатарский союз — под его, естественно, главенством и командованием.
Соседи эту идею дружно проигнорировали. Джелал ад-Дин, в точности как его папаша, еще какое-то время скитался с горсткой джигитов, пока его не взяли в плен дикие курды где-то в горах. Как водится, ограбили начисто. Султан начал уверять, что он — султан, и предводитель курдов, решив — а вдруг правда? — оставил его в живых и поселил в какой-то глухой деревушке.
Тут вернулся с охоты какой-то абориген, который стал интересоваться: что это за хорезмийская морда расселась тут, как порядочная? «Ошалел? — ответили ему односельчане. — Это ж великий султан, он сам сказал!» Увы, курд оказался вовсе уж дикий и недоверчивый: он сказал, что таких «султанов» на любом базаре на пятачок пучок, и, недолго думая, проткнул Джелала копьем. На том и кончилась династия хорезмшахов, о которой никто особенно и не сокрушался…
Преследуя рассеявшиеся войска хорезмшаха, татары вошли и в Грузию, но быстро ее покинули после первого же сражения. Они, быть может, и остановились бы там пограбить, однако Грузия лежала в развалинах, только что опустошенная и разграбленная Джелал ад-Дином…
Полководцы Чингисхана Джебе и Субудай, преследуя отступающих хорезмских половцев, вышли в причерноморские степи. Половецкий хан Юрий Кончакович попытался дать им сражение, но татары его разбили и гнали до Днепра.
Тогда половцы бросились за помощью к русским князьям, живописно повествуя, как на них вопреки всяким понятиям, наехали чисто конкретные беспредельщики. Большинство князей не горело желанием тащиться в дикие степи — половцы, знаете ли, в конце концов, не братья родные — но часть Рюриковичей решила показать удаль молодецкую: киевский Мстислав Романович, галицкий Мстислав Удалой, еще один Мстислав, козельский и черниговский, смоленский Владимир, курский Олег и еще несколько.
Судя по всему, они искренне представляли нового противника какой-то кочевой бандой, которую нетрудно будет разогнать, а потом, как у князей принято, от души пограбить.
Получилось совершенно наоборот…
Сначала повторилась почти та же самая история с Джучи и Мухаммедом. Татары прислали к князьям послов, и те резонно, в общем, заявили, что воюют не с русскими, а с половцами, против русских же ничего не имеют и потому предлагают кончить дело миром.
Князья послов убили. По некоторым источникам, не просто убили, а умучили…
Не стоит усматривать в этом типично русскую специфику. Это был обычный пример свойственной всей Европе «рыцарственности», согласно которой короли и князья, бояре и герцоги были полными хозяевами своего честного слова: хотели — давали, хотели — брали обратно. Обещали под честное слово не трогать сдавшихся городов — а потом выжигали их начисто. Обещали сохранить жизнь сдавшимся пленникам — и вырезали поголовно, да еще и животы вспарывали, разыскивая в желудках проглоченные драгоценности (как поступил король Ричард Львиное Сердце с тремя тысячами сарацин). Степь жила по своим законам, а рыцарская Европа — по своим…
Интересно, что татары прислали послов и во второй раз — с теми же предложениями. Этим повезло, убивать их не стали, но всякие предложения о мире отвергли. И стали переправляться на левый берег Днепра.
Поначалу Мстислав Удалой, оправдывая свое прозвище, одержал первую победу: разбил татарский сторожевой полк и захватил немало скота. Глядя на добычу, остальные князья воодушевились: вроде бы неплохо получается…
И девять дней преследовали отступающих татар, пока не достигли совершенно никому тогда не известной речушки по имени Калка…
Единого командования у русской рати не имелось. Вдобавок Мстислав Удалой уже в походе ухитрился прежестоко поссориться со своим киевским тезкой (и двоюродным братом). Так что отряды двигались каждый отдельно — а о том, чтобы обсудить единый план сражения, и речи не было.
И начался бардак… Мстислав Удалой, никого из союзников не предупредив — а то еще добычей заставят делиться! — переправился через Калку и вместе с половцами пошел на татар.
Поблизости от него вел самостоятельную баталию Олег Курский.
Мстислав Киевский наблюдал за происходящим с безопасного расстояния, по рассказам уцелевших, приговаривая что-то вроде: пусть копошатся, неумехи, я человек умный, подожду немного, а потом этих поганых татар в одиночку разобью…
Получилось все с точностью до наоборот. Татары ударили на половцев, те, пустившись бежать, врезались в галицкие ряды и совершенно их смешали, так что воинство кинулось врассыпную. Мстислав вновь показал свою удаль: он первым примчался к днепровской переправе, посадил своих людей в несколько лодок, а остальные приказал сжечь и изрубить, нимало не беспокоясь, на чем будут переправляться оставшиеся в степи русские дружины и что с ними будет вообще. Позднейшие историки оправдывали его тем, что он якобы «лишил татар возможности переправиться», но это совершеннейший вздор — идущие за ним в погоню татары тут же переправились без всяких лодок и продолжали преследование… Мстислав, правда, все же ускользнул.
Пока одни татарские отряды преследовали бегущего Удалого, другие взялись за Мстислава Киевского… Вот тут он спохватился, но было поздно. Три дня отбивался, потом попал в плен. Встречается утверждение, что татары победили его обманом — якобы предложили за выкуп отпустить восвояси, но когда Мстислав поверил и покинул укрепленный лагерь, татары его коварным образом убили вместе со всеми воинами.
История эта представляется недостоверной по двум причинам. Во-первых, совершенно непонятно, кто мог сообщить о ней на Русь, коли татары вырезали русских поголовно? Во-вторых, зная татарские обычаи, легко предположить, что они не стали бы вступать с убийцами своих послов ни в какие переговоры, а попросту приложили бы все силы, чтобы укоротить их на голову…
Вокруг битвы на Калке до сих пор сохраняется масса загадок и неясностей. Очень долго был неизвестен даже год, когда она состоялась — то ли 1223-й, то ли 1224-й. Только в 1854 году историки договорились считать, что — 1223-й.
Есть сведения, что на стороне татар воевала дружина неких «бродников», людей крещеных и вроде бы истинно русских, с воеводой Плоскиней во главе. Кто они были точно и каким образом ухитрились в сжатые сроки «покумиться» с татарами, остается загадкой — но не оставляет ощущение, что средневековая история сложнее, чем мы о ней думаем…
Во многих книгах современных авторов встречается утверждение, что на Калке погибли те самые легендарные богатыри из былин — Добрыня Никитич, он же Добрыня Золотой Пояс, и Алеша Попович со своим верным слугой Топором, а также еще семьдесят витязей…
Вынужден разочаровать. Еще сто лет назад было доказано, что это — более поздняя легенда, сочиненная древнерусскими книжниками уже значительно позже прихода «татаро-монгольского ига»…
Еще одна загадка: когда татары, преследуя бегущего Мстислава и его спутников, достигли города Новгород-Святополч на берегу Днепра, горожане отчего-то вышли им навстречу крестным ходом — но были сгоряча перебиты.
История предельно странная: русские авторы «Повести о битве на Калке» (сами, как водится, участия в ней не принимавшие и писавшие с чужих слов) особо подчеркивают, что до того никто из русских с татарами не встречался, кто они такие, какому богу молятся и чего вообще хотят от жизни, совершенно не представлял. «Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они, и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят — таурмены, а другие — печенеги».
Отчего же тогда навстречу совершенно неведомому, неизвестной веры противнику вышли именно что крестным ходом?
Лично я вижу одно-единственное объяснение: над подскакавшими татарами развевались тенгрианские знамена с крестами, те самые, что у Аттилы. Это-то и сбило с толку жителей Новгорода-Святополча. Если у кого-то есть более правдоподобная версия, не смею препятствовать…
Андрей Лызлов писал, что татары именно после битвы на Калке разорили крепости, города и села половецкие, заняли земли около Дона, Азовского и Черного морей, возле Перекопа — и преспокойным образом там поселились.
(На что, отмечу в скобках, русские князья не обращали внимания пятнадцать лет, не придав поражению на Калке совершенно никакого значения.)
Некоторая часть татар там наверняка и в самом деле поселилась — но вот войско Джебе и Субудая через нынешний Казахстан вернулось в пределы государства Чингисхана. Таким образом, не вполне соответствует истине встречающееся кое-когда утверждение, будто тумены Джебе и Субудая вели «разведку боем».
За все оставшиеся ему годы жизни Чингисхан вообще не предпринимал больше походов на запад. Ему хватало дел и на востоке, там по-прежнему оставался его старый, упорный и последовательный соперник — царь тангутов: полководцы Чингисхана воевали и с ним, и с чжурчженями в Северном Китае (но, повторяю, все сведения о том, будто татары захватили весь Китай да еще неведомо как освоили в считанные годы мореплавание и отправляли боевые флотилии к Японии и Индонезии — чистейшей воды баснословие).
Чингисхан после всего вышеописанного выступил в новый поход, достиг со своим войском Восточной Индии, так что оставалось только перевалить горный проход Железные Ворота.
И тут…
Глава восьмая. Последнее лето
Один из китайских источников рассказывает, что несколько гвардейцев Чингисхана встретили диковинного зверя: похожего на оленя, но с зеленой шерстью, лошадиным хвостом и одним рогом, и он вполне членораздельно сказал им: «Пусть ваш повелитель поворачивает обратно!» Ошарашенные гвардейцы тут же помчались к Чингисхану. Тот позвал своего знаменитого советника Елюй Чуцая (который, кстати, был не китайцем, как порой утверждается, а из тюркского племени киданей). Елюй Чуцай, ученый книжник, тут же объяснил: «Это благовещий зверь, и зовется он Цзю-Дуань. Он умеет говорить на всех языках, любит жизнь и ненавидит убийство. Небо ниспосылает этот знак, чтобы предостеречь вас. Вы — старший сын Неба, а все люди Поднебесной — сыновья ваши. Внемлите воле неба и сохраните жизнь народам!»
И Чингисхан повернул армию назад, так что Индия оказалась спасена…
Судить о подлинности этой истории трудно. В обширном списке азиатского мифологического зверья Цзю-Дуань вроде бы не числится. Напоминаю: если исключить скупые свидетельства современников событий, все, что сообщается о Чингисхане и его деяниях, написано сотни лет спустя, а потому носит большую примесь легенды и «беллетристичности».
Однако… Нельзя исключать — и такие версии выдвигались — что гвардейцы и в самом деле пришли с рассказом о диковинном звере и его напутствии. Вот только это была заранее обдуманная попытка воздействовать на великого хана с помощью мифологии: войско устало от долгих и тяжелых походов, хотелось отдохнуть в родных местах… Не исключено, что хитроумный Елюй Чуцай был в игре с самого начала…
Существует и еще более житейская версия: что Чингисхан повернул назад, потому что гонцы сообщили ему о восстании в тылу совсем недавно усмиренных тангутов. Вот это уже совсем реалистично…
За полгода до смерти Чингисхана при странных обстоятельствах умер его старший сын Джучи (Души, Чжочи). Здесь мы снова сталкиваемся с какими-то непроясненными до сих пор тайнами — и не прояснятся они уже никогда…
Первая загадка — происхождение первенца Чингисхана. Возможно, он был родным сыном Потрясателя Вселенной. А быть может, и нет… Когда Чингисхан был совсем молод, не успел совершить еще ничего выдающегося, или, как цветисто выражается Рашид ад-Дин, «когда на страницах листов эпохи еще не появилось следов его миродержавия», воины из тюркского рода меркитов, воспользовавшись удобным случаем, разгромили его кочевье и вместе с добычей увезли жену, красавицу Буртэ. Пленницу потом отослали к правителю кераитов Онг-хану, побратиму отца Чингисхана (мотивы этого поступка не вполне ясны). Онг-хан, дружески расположенный к Чингисхану, жену ему вернул.
Вот только приехала она уже с новорожденным сыном, родившимся в пути. Практически сразу же поползли слухи, что ребенок родился от некоего знатного меркита, названного даже по имени — Чильгирбохо…
Как и многие другие тайны истории, эта может быть разгадана только в случае изобретения машины времени — или хотя бы того самого пресловутого «хроноскопа». Сам Рашид ад-Дин, современник событий, горячо отстаивал версию законнорожденности Джучи. К тому же и сам Чингисхан (тогда еще именовавшийся Тэмуджин) пресекал всякую болтовню, говоря, что Буртэ попала в плен уже беременной. Впрочем, это ни о чем еще не говорит… Рашид ад-Дин, напоминаю, состоял на службе у Чингисхана и вряд ли стал бы писать нечто «диссидентское». Правда, он сам в своей книге поместил довольно странный абзац, где писал, что сыновья Чингисхана Чагатай и Угедэй всегда считали своего брата Тулуя законным сыном Чингисхана. Что до Джучи… «Между ним и его братьями Чагатаем и Угедэем всегда были препирательства, ссоры и несогласия по причине…»
По причине чего, сегодня установить невозможно — почему-то дальнейшие слова Рашид ад-Дина не сохранились…
Правда, никакие сомнения в законности появления Джучи на свет не повлияли на его место в государстве Чингисхана. Никто не попрекал его потом незаконным происхождением. Главой Чингисханова рода Борджигийн стал именно сын Джучи Бату, более известный нам как Батый. А сам Джучи, когда Чингисхан распределял владения меж матерью, младшими братьями и сыновьями, получил самый большой удел…
Обстоятельства смерти Джучи опять-таки темны и запутанны. По официальной версии, «озвученной» придворным историком Чингисхана Рашид ад-Дином, Джучи умер в кипчакских степях от какой-то болезни, как раз в то самое время, когда Чингисхан хотел поручить ему возглавить поход на башкир, волжских булгар и русских. Но это именно что точка зрения официального историографа. К тому же Джучи умер в начале 1227 года, а поход, о котором идет речь, совершил Батый, и только через десять лет. Неужели поход десять лет откладывался из-за отсутствия главнокомандующего? Так что есть вроде бы основания сомневаться и в «официальной» версии смерти первенца Чингисхана, и в том, что в 1227 году Чингисхан уже планировал большой поход на север.
Арабский книжник Джузджани приводит другую версию: якобы Джучи, очарованный степной страной Дешт-и-Кипчак, стал думать, что в мире нет лучшего места — и уже не стремился к дальнейшим походам. Более того, он якобы собрался устроить заговор против отца, умертвить его на охоте, заключить мир с Хорезмом, восстановить разрушенное и осесть в Дешт-и-Кипчак, став правителем этой страны. Его брат Чагатай каким-то образом об этих планах проведал и немедленно известил отца. Как многие властители в подобной ситуации, Чингисхан не стал возбуждать официального следствия и предавать дело огласке — он попросту послал доверенных людей, которые то ли подсыпали Джучи яду, то ли выждали момент, когда он на охоте отделился от свиты, сломали спину и бросили в камышах…
Вот только одно многозначительное дополнение: автор этой версии Джузджани Чингисхана ненавидел, вынужден был бежать после разгрома Хорезма в Индию и там, по обычаю всех «политэмигрантов», писал книги сугубо «антитатарского» содержания, старательно выставляя Чингисхана и его земляков выродками человечества, повинными во всех смертных грехах…
Однако не все так просто. Версию о заговоре и убийстве поддерживает и автор «Алтан тобчи», то ли Лубсан Данзан, то ли попросту анонимный книжник-лама: старший сын Чингиса «задумал против своего отца плохое, и когда он ехал к нему, то навстречу ему отправился Очин Сэчен и дал ему яд».
А впрочем… И так — негладко, и этак — неладно. Автор «Алтай тобчи», кто бы он ни был, писал свою книгу через четыреста с лишним лет после событий и мог полагаться исключительно на труды предшественников. Он настолько плохо знает историю татар, что называет Джучи Чагатаем — хотя из текста ясно, что речь идет все же именно о Джучи.
Есть еще третья версия, основанная на степном фольклоре — в Великой Степи традиция устных сказаний очень развита, и память о событиях держится порой сотни лет. Так вот, степные предания в один голос твердят, что Джучи умер не своей смертью — но виной тому отнюдь не человеческие руки. Вариантов три: Джучи, преследуя стадо маралов, упал с коня, сломал себе шею и умер; его растоптало стадо куланов, когда он на охоте вылетел из седла; на Джучи напал тигр (в те времена тигры в кипчакских степях еще водились).
Сколько бы ни было гипотез, всей правды мы уже не узнаем никогда…
К тому времени Чингисхан, никаких сомнений, уже не раз задумывался о смерти.
Человеку, которому исполнилось шестьдесят, думать о таких вещах поневоле приходится, хочет он этого или нет (к тому же в те времена человек таких лет считался старцем…). С одной стороны, представляется невероятным проникнуть в мысли жившего чуть ли не восемьсот лет назад человека, с другой — с большой долей вероятности эти мысли можно достаточно достоверно угадать…
Нет никаких сомнений, что любой властитель, будь то хан из Великой Степи, европейский король или просто лидер могучей страны, размышляя о смерти, чаще всего употребляет слово «несправедливость». Это уж точно. Наверняка всякому, привыкшему повелевать миллионами людей и принимать решения, затрагивающие судьбы стран и континентов, подсознательно представляется чертовски несправедливым, что он — Он! Сам! Великий! — оказывается столь же бессилен и беззащитен перед костлявым лицом Той, Что Приходит За Всеми Людьми, словно последний пастух или городской нищий. Наверняка так и обстоит — человеческая психология, знаете ли…
В общем, согласно старинным источникам, Чингисхан однажды начал искать способ продлить жизнь, а то и обрести бессмертие. Он попросту не мог не слышать о знаменитом Древе Бессмертия из китайской мифологии, о золотых пилюлях бессмертия или иных столь же чудодейственных эликсирах, тайнами которых, как люди говорят, владеют монахи-отшельники…
Один из приближенных Чингисхана, мусульманин Джабар-Ходжа (к слову, проживший 118 лет), отправился в далекое путешествие, чтобы привести к Чингису знаменитого даосского монаха Чан Чуня. Даосизм, одно из китайских верований, как раз и проповедовал, что бессмертие — вещь вполне достижимая, и его можно обрести с помощью медицины, алхимии и магии. Джабар-Ходжа был не простым придворным, а одним из военачальников Чингисхана и крупным чиновником его империи — так что миссия была серьезная…
Чан Чунь, живший отшельником где-то на берегах Иртыша, был еще и поэтом — а также, никаких сомнений, романтиком и идеалистом. Сохранились свидетельства, что он искренне надеялся уговорить Чингисхана прекратить войны и «ввести» всеобщий мир. Так и писал в своих стихах:
- Я иду к местопребыванию государя, что на вершине реки,
- Для того, чтобы прекратить войны и возвратить мир!
Увы, как это частенько случается, мечты так и остались мечтами. Чингисхан охотно беседовал с ученым отшельником о тайнах мироздания, но любые намеки о милосердии и всеобщем мире решительно пресекал…
Едва они встретились, после обмена приветствиями Чингис спросил напрямую: если ли на свете, у Чан Чуня или где-нибудь еще, «лекарство для вечной жизни»?
Чан Чунь, что делает ему честь, не стал охмурять татарского великого хана шарлатанскими обещаниями. Ответил честно: нигде на свете эликсира бессмертия нет…
Потеряв к гостю всякий интерес, Чингисхан отпустил его восвояси, разрешив вместе с учениками поселиться в любом месте татарского государства, какое понравится, и молиться о долголетии великого хана.
Вероятнее всего, Чан Чунь это добросовестно и делал — но даже если так, молитв его хватило на пять лет…
В августе 1227 года (насколько можно вычислить, 2 августа) Чингисхан умер в своей ставке, расположенной под городом Чжунсин, столицей царства тангутов, которую великий хан осаждал.
Обстоятельства его смерти опять-таки весьма туманны. Рашид ад-Дин, свидетель, которому в данном случае можно верить безоговорочно, пишет, что великий хан скончался от «скоротечной болезни» — но никаких подробностей не приводит, что и неудивительно, учитывая уровень медицины того времени.
Одни книжники пишут о «нездоровом климате» тангутских земель, вызвавшем какую-то скоротечную хворобу (другие конкретизируют — малярию). «Сокровенное сказание» сообщает, что во время охоты на куланов пожилой государь не справился с конем, упал и сильно расшибся. «Алтан тобчи» упоминает про «сильный жар».
Разумеется, моментально, практически сразу же, стали распространяться мистические легенды. Джузджани повествует, что взятый незадолго до того в плен император тангутов предсказал Чингисхану смерть на третий день после своей собственной смерти — и у Чингиса с истечением этого срока якобы действительно открылась старая рана, оттуда потекла кровь «как белое молоко», и он «отправился в ад». Правда, Джузджани, как мы помним, находился далековато от места событий, да и к Чингисхану относился с лютой ненавистью.
В Европе ходили и другие версии. Плано Карпини пишет, что Чингисхан умер от удара молнии — но его книга представляет собой пример самого беззастенчивого баснословия, об этом я уже писал подробно и повторяться не намерен.
Гораздо позже, через несколько столетий, когда у монголов появилась своя письменность и они стали писать книги, в том числе и легенды о Чингисхане, появилась еще одна версия, насквозь мифологическая и к тому же крайне пикантная, а потому заслуживающая рассмотрения в качестве красивой и страшной сказки…
По этому сказанию, Чингисхан и царь тангутов бились долго — сошлись в единоборстве и превращались в кого только могли: царь тангутов — то в страшного змея, то в тигра, то в юного богатыря, Чингисхан — то в сказочную птицу Гаруду, то в льва, то в божество. В конце концов победил Чингисхан (в полном соответствии с исторической правдой). Тогда пленный царь тангутов сделал Чингисхану довольно странное предсказание: «Если убьешь меня, погибнешь сам, а если не убьешь, плохо придется твоему потомству». Чингисхан, подумав, царя тангутов все же убил и вознамерился провести ночь с его вдовой. Она-то Чингисхана и погубила: «к потаенному месту своему приладила щипцы», чем, конечно же, причинила непоправимый вред «тайному месту» Чингисхана — после чего с чувством исполненного долга утопилась в реке.
Схожие легенды и в Великой Степи бытовали — якобы Чингисхан решил жениться на пленной тангутской царевне, и она его ночью зарезала. Но это чересчур уж напоминает расхожий сказочный сюжет (вспомним обстоятельства смерти Аттилы) и с исторической правдой, похоже, не согласуется.
Как бы там ни было, обстоятельства смерти Чингисхана остаются неясными. Как и точная дата смерти, известная лишь по долгим и старательным вычислениям историков, которые могут вовсе не совпадать с тогдашним степным календарем. Как и место смерти — до сих пор, кажется, не установлено точно место, где находился город Чжунсин.
И уж, конечно, так и неизвестно место погребения Чингисхана.
Погребение, никаких сомнений, состоялось в обстановке строжайшей секретности, практически все источники, и те, кому можно доверять, и более ненадежные, сходятся на том, что отправившиеся с похоронной процессией люди убивали всех, кто попадался на пути. Что-то подобное, несомненно, имело место в действительности: точное место, как и в случае с Аттилой, не известно никому (нельзя исключать, что были и ложные погребения, чтобы запутать след, ведь существовала вполне реальная опасность, что неприятели могут осквернить могилу, украсть богатые сокровища, по слухам, положенные вместе с Чингисханом).
Самый надежный в данном случае свидетель, Рашид ад-Дин, откровенно путается в «показаниях»: уверяет, что Чингисхана похоронили на горе Бурхан-Халдун в Монголии, но тут же пишет, что захоронение состоялось в степи. Нельзя исключать, что он был в тайну посвящен и умышленно запутывал след…
В его книге есть интересное место: «Говорят, что в том же самом году, в котором его там похоронили, в той степи выросло бесчисленное количество деревьев и травы. Ныне же лес так густ, что невозможно пробраться через него».
Деревья за год не вырастают. Быть может, это место — косвенное указание на то, что погребение состоялось в какой-то глухой чащобе?
Одним словом, существует длиннейший список возможных «мест погребений Чингисхана», который здесь нет смысла приводить. Разве что стоит упомянуть: есть версия, по которой тело Чингисхана до Монголии не довезли, похоронили неподалеку от места смерти — а вот какие-то его вещи, превратившиеся в реликвии, и сокровища спрятали в нескольких других местах.
В семнадцатом столетии, когда монголы увлеклись сочинением книг, когда среди них появилось немало образованных людей, когда великого тюрка уже стали помаленьку превращать именно что в монгола (невероятно лестно сделать такого героя своим предком!), книжники-ламы ухитрились каким-то чудом… Они не только узнали точное место погребения, некое местечко в Северном Китае под названием Ихи Эджен-Хоро, но и неведомо как раздобыли останки Чингисхана. Далеко не все им верили, но это место быстро превратилось в весьма доходное предприятие: паломники и просто любопытные шли косяком, и каждого скромненько просили сделать пожертвование на содержание мемориала… Сколько из этого шло на личные нужды ламаистских монахов (не имевших и отдаленного отношения ни к Чингисхану, ни к татарам, ни к тенгрианской вере), подсчитать никто, разумеется, не в состоянии. Но доход был приличный.
Во второй половине XIX века это место посетил сибирский ученый Г. Н. Потанин и оставил подробное описание. На невысокой четырехугольной насыпи, облицованной кирпичами, стояли две разукрашенные юрты. Внутрь входить не разрешалось. Потанин и сопровождавшие его монголы трижды поклонились, став у входа, потом из-за полога высунулась рука, державшая красное деревянное блюдо, на котором в медной вазочке горело масло. Потанину дали это блюдо ненадолго подержать, потом попросили вновь поклониться троекратно и объявили, что на этом церемония окончена. Хранители уверяли, что в юрте лежит серебряный ларец с костями Чингисхана, но этого ларца, не говоря уж о костях, никто и никогда не видел.
У хранителей, надо отдать им должное, давным-давно было сочинено и удачное объяснение по поводу недоступности костей. Якобы в старые времена Чингисхану приносились человеческие жертвы, но явился некий тибетский лама, едва ли не живой бог, перепоясал высохшие останки Чингисхана красным поясом и заявил, что он «затворяет» человеческие жертвоприношения, и теперь предстоит ограничиться лошадьми. После чего запер ларец на три замка, ключи увез с собой, так что хранители, мол, и сами который десяток лет не знают, что у них там хранится…
Лично я в эти сказочки не верю совершенно. Чересчур уж фантастическую череду допущений придется сделать, чтобы признать всерьез, будто монголы через четыреста лет ухитрились обнаружить останки Чингисхана. Не ими погребено, не им и отыскать… Хориг! Или, как это звучит в другом варианте, хэрэг! В детали позвольте не вдаваться. Поверхностно объясняя — в Азии с незапамятных времен существует система заветов на могилы особо выдающихся людей (отголоски этой давней тюркской практики нашли отражение в русском фольклоре о заклятых кладах — и, быть может, не только в фольклоре…). И, поскольку такие вещи выполнялись знающими свое дело людьми, совершенно не верится, что первый попавшийся предприимчивый лама мог добраться до могилы Чингисхана, пусть и четыреста лет спустя…
В тридцатые годы двадцатого века, когда в Китай вторглись японцы, эти две юрты вывезли в знаменитый тибетский монастырь Гумбум — правда, при этом опять-таки нет совершенно никаких сведений о пресловутой серебряной шкатулке с костями Чингисхана. Да и после окончания войны, да что там, вплоть до наших дней достоверных сведений о ней так и не появилось.
Зато денежки текут исправно. В 1956 году уже в коммунистическом Китае на месте Ихи-Эджен-Хоро был выстроен роскошный храм высотой 25 метров и площадью 2400 кв. м. Китайцы по непонятным мотивам стремятся сделать Чингисхана своим национальным героем — что абсолютно бессмысленно даже в случае «классической» версии его монгольского происхождения, не говоря уж о более реальной тюркской. Потому что никакого «китайского вклада» в свершения Чингисхана не было и быть не могло.
Но как бы там ни было, нынешний Ихи-Эджен-Хоро стал доходнейшим туристским комплексом, вот ведь в чем штука…
И еще о могиле Чингисхана. В Азии, кроме широко известного фольклора, есть еще другая устная традиция: кое о чем рассказывают не каждому, не в полный голос, и, разумеется, на трезвую голову. Так вот, давненько уже поговаривают, что настоящая могила Чингисхана не имеет ничего общего ни с одним из многочисленных мест, которые перечисляли досужая молва и ученые книжники. Называют даже точное место — правда, с точностью до нескольких десятков километров, а не географические координаты. И говорят еще, что за могилой Чингисхана есть кому присматривать до сих пор. Совсем уж понизив голос, могут рассказать, что не просто в советское — в сталинское время, когда интересовались не ценой, а результатом, — в тех местах бесследно сгинуло несколько экспедиций.
Человек европейский вправе ничему этому не верить. Азиаты к подобным вещам относятся гораздо серьезнее. Дело даже не в тех «великих сокровищах», которые просто обязаны были лечь с Чингисханом в могилу по давней степной традиции. Есть могилы, которые категорически не рекомендуется тревожить — из-за возможных последствий. Достаточно вспомнить, что грянуло буквально на следующий день после того, как любители удовлетворить любопытство за государственный счет открыли гробницу Тамерлана…[7]
Так кто же такой Чингисхан?
Уж безусловно не примитивный дикарь, одержимый лишь жаждой грабежа и разрушения. Будь он всего лишь грабителем и разбойником, разве что превосходившим предшественников по размаху, он продолжал бы вести привольную и незамысловатую жизнь кочевого вождя: собольи портянки, золотые стремена, медовуха в бесценных нефритовых жбанах тончайшей китайской работы, толпы пленных красавиц, охоты, пиры и прочие увеселения…
Меж тем все обстояло гораздо сложнее. Начиная с определенного момента, Чингисхан старательно и упорно, ломая хребет консерваторам — когда в переносном, а когда и в прямом смысле — создавал из скопища полудиких племен, утонувших в бесконечных взаимных распрях, самое настоящее государство. Эль. Без малейшей натяжки, возрождал древние степные каганаты. И после его смерти на огромном пространстве от северных областей Китая до Каспийского моря вместо необозримых «ничьих земель», населенных ведущими вечную войну племенами, возникло огромное государство: с администрацией и безопасными торговыми путями, с писаными законами и аппаратом, следившим за их выполнением, с письменностью и ремеслами. У рядового степного грабителя, живущего по древним племенным законам, попросту никогда бы не возникло потребности в строительстве подобного государства. У наследника каганатов, наоборот, потребность эта вполне естественна, и удивить должно было бы скорее ее отсутствие.
Государство это, разумеется, было не идеальным — а что, где-то существуют идеальные государства? Оно было построено на крови… а знает кто-нибудь государства, которые создавались бы иначе!
Есть два непреложных тезиса, которые просто невозможно опровергнуть, поскольку их при нужде нетрудно подкрепить огромным фактическим материалом.
Во-первых, законы империи Чингисхана, по которым жила значительная часть Азии, содержали гораздо больше честности и благородства, нежели уклад жизни современных Чингисхану европейских государств.
Во-вторых, любые разрушения и жертвы, ставшие результатом завоеваний Чингисхана, не идут ни в какое сравнение с тем, что мы сплошь и рядом наблюдаем в европейской истории.
Так что Чингисхан (по легендам, родившийся со сгустком крови в руке) был жесток ровно настолько, насколько были жестоки сами времена. Взявшись пристально исследовать его походы, всю его жизнь, не найдешь одного — бессмысленного садизма и убийств ради самого убийства. Великий хан был железным прагматиком, чем чрезвычайно напоминает Сталина. И не будет преувеличением сказать, что у него были свои нравственные принципы. Например, все древние авторы единодушно отмечают примечательную деталь: Чингисхан терпеть не мог изменников и предателей, тех вельмож и приближенных его врага, которые предавали своего правителя. Иногда и воспользовавшись их услугами, он таких все равно потом казнил. И наоборот, приближал к себе, зачислял на службу многих из тех, кто до последнего момента дрался против татар или переходил на их сторону, но никого при этом не предавал. Между прочим, одним из полководцев, штурмовавших Рязань и Козельск, был как раз тангут Сили Цяньбу, в свое время до последнего дравшийся против татар и взятый ими в плен. Нравится это кому-то или нет, но Русь никак не является исключением из правила…
Именно после завоеваний Чингисхана Европа и Азия, Восток и Запад вступили в прямой контакт, и громадный континент в некотором смысле стал единым. И у русских, строго говоря, по отношению к Чингисхану не может быть никаких причин для неприязни — его войска на русскую землю никогда не вторгались. А за своих потомков он, разумеется, не ответчик… Ну, а о том, чем Русь обязана татарам (пусть кого-то и шокирует такая постановка вопроса), — мы поговорим чуть позже…
Современные исследователи давно уже пишут, что, судя по всему, Чингисхан с некоего не проясненного для нас момента искренне верил, что Тенгри, Великое Небо, именно ему предназначило власть над миром. Это, кстати, опять-таки прекрасно соотносится с психологией каганов, одновременно и светских, и духовных владык. Все противники Чингисхана, не принимавшие эту идею, считались не просто врагами, а «булга ирген», мятежниками, выступавшими против воли Неба. И война против них, таким образом, была морально оправданной необходимостью. Так что Чингисхана вела не жажда грабежа, а некая высокая идея. Была ли она истинной или ошибочной, по нраву она нам, сегодняшним, или нет — это уже второй вопрос. Нельзя забывать, что и наши высокие идеи, во имя которых наши предки пролили немало кровушки, другим сплошь и рядом казались и не идеями, и не высокими. Все относительно, в конце концов…
Перед смертью (очевидно, все же не внезапной) Чингисхан в присутствии десятков свидетелей дал наставления двум своим сыновьям, которым предстояло принять государство — Угедэю и Тулую. Главные его требования, высказанные в предельно жесткой форме, — соблюдать целостность государства и не изменять «Ясу», свод писаных законов. Считается, что при этом было высказано еще и категорическое пожелание расширять татарскую империю «до последнего моря», но насчет этого достоверно ничего не известно. Эта сторона вопроса наиболее туманна, так что до сих пор нельзя сказать с уверенностью, в самом деле Чингисхан завещал сыновьям идти до «последнего моря», или эта идея возникла после его смерти и была приписана авторитету покойного властелина…
В 1229 году брат Чингисхана Отчигин, сыновья Джагатай и Тулуй в присутствии всех мало-мальски значимых в Великой Степи людей провозгласили Угедэя великим ханом. Девятикратно, как требовал обычай, поклялись ему в верности. А в 1235 году состоялся знаменитый курултай, совещание, в котором участвовали тысячи людей — не только знатные люди и военачальники, но и особо отличившиеся воины. Там-то и обсуждался серьезнейший вопрос: продолжать походы за пределы государства или удовольствоваться уже имеющимися?
И у той, и у другой точки зрения имелись свои сторонники — татары вовсе не были сплоченной ордой грабителей, только и мечтавшей о новых набегах. Бесконечные войны, как легко догадаться, тяготили и самих воинов — у каждого была семья, хозяйство, а любовь к приключениям хороша только в юные годы. Сам Угедэй, хоть и четверть века проведший по воле отца в походах, военное дело не особенно любил, а ставший его первым министром Елюй Чуцай к «ястребам» тоже не относился и любил говорить, что главное — не воевать, а управлять. Тем более что былые враги — соседние государства были начисто разбиты и угрозы не представляли никакой. Во времена Чингисхана было добыто достаточно богатств, чтобы вести обеспеченную жизнь.
Однако «партия войны», как легко догадаться, сложилась сильная — потому что состояла из тех, кого с полным на то основанием можно именовать генералами. Очень возможно, что некий общетатарский референдум, проводившийся среди простого народа, показал бы, что большинство за мир — еще и оттого, что вводившиеся в случае войны чрезвычайные налоги по бедноте и «середнякам» били не в пример сильнее, чем по знати. «На войну» забирали обычно трех коней с каждого «хозяйства». Тот, у кого тысячный табун, такую реквизицию перенесет легко, если вообще заметит. А тот, у кого коней всего десяток?
Генералы, без сомнения, не хотели расставаться с той громадной властью, которой обладали только в военное время. Да и военная добыча… Мы прекрасно помним, что в сорок пятом году рядовой мог притащить домой только то, что помещалось в заплечном мешке — а вот генералы и маршалы вывозили из Германии добро вагонами. Точно так же обстояло и в тринадцатом веке, разве что вагонов еще не изобрели…
И знать пробила идею нового военного похода. Именно тогда впервые в полный голос прозвучала ссылка на «завещание Чингисхана», призывающее идти до «последнего моря». Ситуация отнюдь не уникальная в мировой истории — когда непререкаемым авторитетом великого вождя освящалась идея, быть может, не имевшая к нему никакого отношения.
Весной 1236 года татарские тумены под командованием Бату-хана, Батыя, двинулись к Волге.
Но еще не на Русь…
Глава девятая. Волжская Атлантида
Прежде всего Батый ударил на страну, которая, думается мне, вполне заслуживает названия Волжской Атлантиды — на Великую Булгарию.
Собственно говоря, эта страна, в отличие от многих легендарных островов, никуда не погружалась, не оказывалась скрыта волнами, преспокойно оставалась на своем месте все последующие столетия. Но вот из памяти она оказалась вычеркнутой начисто. О ней если и упоминают, то непременно мимоходом, как о чем-то весьма несущественном — и потому у нескольких поколений школьников просто-напросто не сформировалось знание о Великой Булгарии как о большой, настоящей, развитой и сильной стране, что при скудости информации неудивительно. Жили на Волге какие-то не вполне понятные булгары, а потом куда-то подевались — что еще можно вспомнить, если деталям и подробностям никто не учил?..
Так вот, в свое время существовало государство Великая Болгария, которой правил царь Кубрат. После его смерти, как частенько случается, страна не просто распалась — из нее ушли люди. Болгария Кубрата располагалась на территории современной Украины и Северного Кавказа. Два сына покойного балтавара (именно так звался Кубрат), с подчиненными им родами отправились в разные стороны. Хан Аспарух ушел на Дунай, где основал существующее до сего дня государство, известное нам как Болгария. Хан Котраг отправился в другую сторону, на Волгу, где создал Волжскую Болгарию — в отечественной историографии ее называют чаще Булгарией, так что этого названия и будем придерживаться.
Столицей Волжской Булгарии стал город Булгар, располагавшийся примерно в 120 километрах вниз по течению Волги от Казани. Из-за выгодного географического положения Булгар уже в X веке стал крупнейшим торговым центром на Волге и Каме. Славяне везли в Булгар мед, хлеб, воск, меха, «рыбий зуб», то есть моржовые клыки, янтарь с Балтики. Арабы и хазары в обмен давали бисер, золотые и серебряные ювелирные изделия, булатные клинки, шелк, пряности и много чего еще, от гарпунов для рыбной ловли, до разнообразной бижутерии. Булгарские купцы, как все купцы на свете, были людьми хитрыми и оборотистыми: они давным-давно распустили слухи, что некоторые подвластные им племена — людоеды, и ездить к ним чужим нет никакого резону — сожрут, мол, моментально, по дикости своей. Ну а сами вовсю скупали у этих «людоедов» меха и с выгодой перепродавали арабам с хазарами.
Что до происхождения булгар, то лучше всего на этот вопрос ответили они сами: когда арабский книжник Димашки встретил в Багдаде идущих в Мекку булгарских паломников и поинтересовался их родословной, они ответили: «Мы булгары, а булгары — смесь турок со славянами» (под «турками» в те времена понимались не нынешние турки, а разнообразные тюркские народы из Великой Степи).
По вере булгары были магометанами — в 922 году их царь Ал-муш принял ислам, побудил к тому же своих подданных и стал «младшим братом» багдадского халифа. Именно в этом году из Багдада пришло большое посольство, и его секретарь Ахмед Ибн-Фадлан оставил интереснейшие записки, сохранившиеся до нашего времени: «Путешествие Ахмеда Ибн-Фадлана на Волгу».
Естественно, Булгария была не степным кочевьем, а «страной тысячи городов», как ее называли иностранные книжники. Городов, конечно, было гораздо менее тысячи, но это несущественно. Главное, что это было государство — черная и цветная металлургия, обработка металлов, ювелирное, гончарное, кожевенное ремесло, резьба по дереву, камню и кости. Волжские булгары, факт исторический, первыми в Европе стали выплавлять чугун. Именно в Булгарии русские князья в неурожайные годы закупали зерно.
Если прибавить ко всему этому ежегодные международные ярмарки, легко понять, что страна была зажиточная.
Те самые иностранные книжники оставили немало любопытных свидетельств о булгарских обычаях. В первую очередь, они отмечали свободу, которой пользовались женщины, повсюду появлявшиеся с открытым лицом и ничуть не похожие на «теремных затворниц» мусульманского мира или Руси. Согласно обычаю, мужчины купались вместе с женщинами (такие же порядки существовали и у славян). Правда, при сватовстве решающее слово оставалось не за самой просватанной, а за ее родителями (у булгар, как у правоверных мусульман, кстати, было в традиции многоженство). Ну, а наказание за супружескую измену, как и у татар, гуманизмом не отличалось: виновного или виновную привязывали к четырем столбам и рубили топором от всей души. Служило ли это стопроцентно высокому «облико морале», в точности неизвестно.
С убийцей поступали столь же сурово: его надежно запирали в крепкий сундук, а сундук вешали на высокое дерево и оставляли там, покуда преступник сам не помрет.
Если в дом ударяла молния, булгары его покидали навсегда, считая, что это признак гнева божьего.
Некоторые обычаи, впрочем, никакой симпатии не вызывают. Ибн-Фадлан упоминает, что булгары имели привычку вешать людей, выделявшихся необычайной ученостью и превосходившим средний уровень умом, говоря не без цинизма, что такой человек не достоин скудного земного бытия, и ему следует «идти служить Богу».
Каждые двадцать лет всех старух обвиняли в чародействе и бросали в реку. Выплывших признавали колдуньями и сжигали на кострах, а тех, кто пошел ко дну, признавали невиновными. Сколько при этом захлебывалось бедолажных невиновных бабуль, которых не успевали откачать вовремя, история умалчивает. А впрочем, и у тогдашних славян был схожий обычай — регулярно устраивать «охоту на ведьм» в самом прямом смысле…
Страна эта никоим образом не была каким-то Эдемом. Сохранилась книга жившего тогда писателя Шереф-Эддина Булгари, который с горечью свидетельствует: «Наши булгары славились своим развратом. Ученые законными уловками разрешили брать проценты (в исламе одним из самых жутких прегрешений считается давать деньги в долг под процент. — А. Б.), а равно много было грехов прелюбодеяния и смертоубийства; из-за пьянства оставили джуму (соборное моление в пятницу), не исполняли обрядов, считая позволенным пить бузу и пиво; порицали имама Шади, называли его слова пустословием, не исполняли праздника жертвоприношений, стали весьма грешными перед Всевышним».
Ну что тут скажешь? У всякого народа, во всякой стране, к сожалению, эта тенденция присутствует: как только государство становится более-менее развитым и культурным, откуда ни возьмись распространяются всевозможные пороки, и совершенно неважно, идет ли речь о христианском мире или мусульманском. Есть что-то этакой миной заложенное в самой городской культуре: за определенным пределом нравы падают, как пьяный в канаву…
И вот тут мы вплотную подступаем к крайне неприятному для нашей национальной гордости вопросу…
Нравится это ревнителям Святой Руси или нет, но русские князья в истории Волжской Булгарии играли совершенно ту же самую роль, что для Руси — степные ханы. Именно русские первыми стали устраивать набеги на булгар — за добычей. Началось это еще при Владимире Крестителе, а поскольку добыча была богатой, то князья взяли в привычку ходить на булгар точно так же, как половцы наведывались на Русь прихватить все, что лежит плохо, а особенно — хорошо.
Хаживал «за зипунами» и суздальский Андрей Боголюбский (1172), и великий князь Всеволод (1184), совместно с киевлянами, рязанцами и муромчанами. Всякий раз, как нетрудно догадаться, нападающие сжигали города, опустошали села, угоняли скот и пленных, которых, в соответствии с традициями эпохи, распродавали в рабство. Булгары тоже не оставались в долгу — когда суздальский Всеволод умер и его сыновья принялись драться за опустевший «стол», булгары в 1217 году взяли Углич и вдоволь там побуянили.
Нижний Новгород был построен в 1221 году именно как крепость на стратегическом месте, при впадении Оки в Волгу, необходимая в первую очередь как укрепление против булгар. Но не только — из Нижнего Новгорода русские князья устроили два похода на мордву (в 1226 и 1228 гг.), после чего, естественно, разобиженная мордва во главе со своим князем Пургасом предприняла ответный визит в Нижний Новгород, но крепость взять не смогла.
История этой осады, состоявшейся в 1229 году, весьма интересна. Мордовские князья были вассалами булгарских царей, а булгарам и самим надоели русские визитеры. Поэтому к Нижнему Новгороду подступили не только мордовские дружины, но и булгарские войска во главе с самим царем Мир Гази.
А командовал осажденным гарнизоном Нижнего Новгорода… тоже чистокровный булгарин по имени Гази Барадж, крупная и интереснейшая фигура того времени, совершенно выпавшая из русской историографии…
В свое время булгары выдали Андрею Боголюбскому в качестве заложников потомков булгарского царя Арбата и Азана. Заложники отнюдь не стали заключенными, наоборот, попали на русскую службу. Арбат даже стал воеводой в небольшой крепости под названием Москва (о которой тогда никто и думать не мог, что позже она превратится в столицу государства Российского). Азан, отец Гази Бараджа, вот парадокс, участвовал… в походе князя Всеволода на Булгарию.
И наверняка без малейшего душевного неудобства. Дело в том, что Всеволод хотел посадить Азана, как своего ставленника, на булгарский трон. Народ в те времена был ох как не лишен прагматического цинизма, а потому можно ручаться, что самому Азану эта идея весьма даже нравилась.
Однако это увлекательное предприятие сорвалось. Азан с сыном Гази попали в плен к булгарам — и оказались уже на булгарской службе: Азан — на гражданской, а Гази — на военной.
В 1219 году уже русские взяли Гази в плен и шесть лет продержали в темнице, а потом сделали предложение поступить на русскую службу. Гази Барадж согласился, и князь Юрий назначил его воеводой в Нижний Новгород, где Гази и отбил старательно нападение своих земляков. Удивляться тут нечему, в те времена и на Руси, и в Западной Европе подобное случалось сплошь и рядом. Да что там, такое положение сохранялось до наполеоновских войн — когда иные французские генералы из-за идейных разногласий с Бонапартом воевали на русской службе, и никто их этим не попрекал ни в России, ни в родной Франции… Традиция, знаете ли.
Потом в Булгарии умер своей смертью царь Чельбир, династия пресеклась, и булгары пригласили на опустевший трон как раз Гази Бараджа…
Кстати, не кто иной, как дореволюционный русский историк М. Н. Пинегин еще в конце девятнадцатого века писал о русско-булгарских войнах без всяких попыток выгородить земляков: «Первым внешним врагом были русские; они начали походы на булгар еще при князе Владимире Святом; булгары также не остались в долгу, грабили русские города, опустошали целые волости, уводили жителей в плен, то же самое производили и русские при своих нападениях на булгар; лишь большими откупами последние спасались от полного разорения. К началу XIII века Булгария доведена была русскими до совершенного изнеможения».
Еще и по этой причине наши историки не любят подробно излагать историю Булгарии — в самом деле, как-то стыдновато признавать, что Русь играла в отношении этой страны ту же роль, что «степняки» в отношении ее самой…
В 1223 году, когда Гази Барадж еще сидел в русской темнице, татарские тумены Джебе и Субудай-багатура, разбив русских князей на Калке и гнавшись за ними до Новгород-Святополча, повернули на восток, к Булгару.
И получили там по полной программе. Булгары заманили татар в некую «полосу укреплений», специально построенную для засады, и разбили наголову. Было взято четыре тысячи пленных, которых потом булгары ради пущей насмешки вернули татарам в обмен на баранов — голову за голову. Позор был еще тот, и Чингисхан, узнав о «бараньей битве», как она стала позже именоваться, разъярился не на шутку (хотя вряд ли стоит верить иным современным булгарским романтикам, что именно из-за этого поражения он впал в такую меланхолию, что скоропостижно скончался). Как бы там ни было, оплеуха татарскому самолюбию была булгарами нанесена увесистая — за что их следует уважать, особенно в сравнении с поведением русских на Калке…
…А потом судьба Гази Бараджа продолжала выписывать причудливейшие зигзаги…
Надо полагать, Гази и в самом деле относился к русским с определенной симпатией — потому что против него в родной Булгарии почти мгновенно составился нешуточный мятеж, главари которого вовсю кричали, что новый царь — «тайный христианин», «тайный доброхот русских» и даже «враг исламской державы». Как всегда бывает в подобных случаях, невозможно определить, что здесь от правды, а что — вранье тех, кто сам под шумок хотел захватить престол…
И началась нешуточная заварушка. Крупные феодалы, образовав этакую фронду, двинулись с войсками на столицу Биляр свергать Гази Бараджа, у которого почти не было военной силы. А потому он, недолго думая, бежал на Русь, прихватив с собой останки русского священника Авраамия, чья судьба опять-таки, как выразился бы дон Румата, достойна баллады.
«Попище» Авраамий попал к булгарам в плен в 1219 году, будучи участником похода суздальского князя Ярослава на Булгарию. Его собирались было продать в рабство вместе со всеми, но персону в облачении священника заметил сам царь Чельбир — и велел немедленно освободить, поскольку, по давним булгарским обычаям, служителя какой бы то ни было веры в рабство обращать категорически не полагалось. Авраамий прижился в булгарской столице Биляре, стал священником тамошней христианской общины, а заодно занялся и торговлей, в чем преуспел.
В 1229 году в Биляре некий мулла Кылыч, очередной борец за чистоту веры, устроил христианский погром, при котором Авраамий погиб. На Руси, когда его останки были привезены Бараджем, Авраамия возвели в чин «христовых мучеников» — а Бараджа опять назначили воеводой в Нижний Новгород.
В 1232 году появилась татарская конница во главе с Батыем и направилась к Биляру посчитаться за прежнее. Вот только татарам второй раз выписали по первое число… В решающем сражении Батый потерял 15 тысяч воинов и отступил в степи, будучи ранен в поясницу. Именно в память об этой победе крепость, около которой шла битва, была названа Бугульма. В переводе на русский «бугульма» означает «не гнется», а раненый Батый действительно не мог согнуться…
Таким образом, как мы видим, Волжская Булгария дважды за короткий срок наносила татарам весьма чувствительные поражения — пример, прямо скажем, для истории татарских завоеваний уникальный.
Ну а русские князья повели себя как последние идиоты…
Отбив татар, булгарский царь Алтынбек прислал владимирскому князю Юрию Всеволодовичу в подарок мрамор (которым потом вымостили пол в церкви Владимирской Богородицы) и попросил помощи против татар, справедливо замечая, что угроза и для Руси нешуточная. Юрий отправил в Булгарию десятитысячное войско под командованием своего сына Всеволода, состоявшее из владимирских, рязанских и муромских дружин. Вот только, вместо того чтобы вместе с булгарами выступить на татар, это войско… принялось жечь и грабить Булгарию (кто бы тогда знал, что всего пять лет спустя и Юрий, и Всеволод умрут от татарских сабель, и никто, даже соседние русские князья, не придет им на помощь?)
Булгары встретили русское войско и расколошматили его так, как только что татар. Участвовавший в походе Гази Барадж понял, что с русскими каши не сваришь, и отправился в ставку Батыя. Батый представил его великому хану Угедэю, а тот назначил Гази «эмиром» Булгарии и пообещал вернуть ему царский трон.
А в 1237 году, как я уже говорил, начался большой поход Батыя на север…
На территории Великой Булгарии маршрут для татарского войска старательно составил Гази Барадж. Его дядя, правитель одной из областей, перешел к татарам, но остальная страна упорно сопротивлялась. Защитники крепостей Сарман и Тубулгатау дрались до последнего человека. Внук Чингисхана Мункэ в знак признания их мужества велел сжечь тела на погребальном костре — что по татарским обычаям считалось большой честью: татары верили, что при сожжении тела удальца его душа сразу воссоединится с Тенгри и вернется обратно на землю в облике нового храбреца.
В сентябре татары подошли к Биляру и после двухнедельного яростного штурма взяли город. Уговаривавший земляков сдаться Гази Барадж успеха не имел — в ответ его ранили со стены стрелой. Точно так же меткий стрелок, сын кипчакского хана Миннебай Ямат, имевший с татарами свои счеты, убил из лука сына Чингисхана Кюлькана (правда, известный наш писатель В. Ян отчего-то приписал это русским витязям).
Разъяренные татары разрушили Биляр полностью и перебили всех пленных. Против этого выступал не только Гази Барадж, но и Мункэ с Батыем и Субудай-багатуром, но хан Гуюк, человек злобный и мстительный, велел истребить всех под корень. Биляр так никогда больше и не оправился, он попросту перестал существовать.
Читать бесплатно другие книги:
