Чингисхан: Неизвестная Азия Бушков Александр

Глава десятая. Царь Батый и все-все-все

История татарского нашествия в современной ее передаче изобилует не то чтобы мифами — просто-напросто значительными искажениями. Все вертится вокруг нескольких незатейливых штампов, сплошь и рядом не имеющих ничего общего с давней реальностью. Либо сводится к общим фразам, которые создают впечатление, будто вторжение татар было неким невиданно жутким катаклизмом — прямо-таки в стиле голливудских боевиков о природных катастрофах, неким совершенно небывалым прежде несчастьем, превосходящим все случавшееся ранее.

На самом деле (хотя кто-то, воспитанный на устоявшихся штампах, может этому и не поверить) татарское нашествие сплошь и рядом уступало по числу жертв и разрушений прежним княжеским междоусобицам. Нравится это кому-то или нет, но это суровый факт. Мы как-то подзабыли, что «литература хоррора» — вовсе не изобретение двадцатого века. В Средневековье тоже прекрасно умели сочинять разнообразнейшие ужастики, особенно когда на это имелся недвусмысленный социальный заказ…

В последние годы не то чтобы началось некое «ревизионистское» переписывание истории — всего-навсего ученые, не имеющие никакого отношения к «новой хронологии» и прочим ересям, начали все же размышлять над скудными источниками. К тому же в оборот вошли те источники, которые еще лет двадцать назад попросту не рассматривались — например, булгарский летописный свод, откуда можно почерпнуть массу интересного и напрочь расходящегося с «канонической» версией.

Начнем с того, что подвергшаяся удару Батыя Южная Русь чуть ли не пятьдесят лет до того, с последних лет XII века и до вторжения татар, была охвачена непрерывными и кровопролитными войнами князей. Они брали штурмом, сжигали и грабили друг у друга стольные города, захватывали чужие «столы», подсылали убийц, преспокойно брали в заложники жен и детей соперников, сплошь и рядом нарушали честное слово («крестное целование»)…

Между прочим, все это была, собственно, одна большая семья — потомки по прямой линии Владимира Святого. Но когда речь идет о власти, престоле и прочих благах земных, никакие родственные отношения во внимание не принимаются — а потому сплошь и рядом убивали, свергали, ослепляли и подсиживали друг друга родные и двоюродные братья, дядья и племянники и прочая близкая родня. На дворе стоял классический феодализм, и русские князья, в точности как их западноевропейские братья по классу, дружно плевали на лирические мелочи вроде кровного родства и клятвы на кресте…

И, главное, практически все русские летописи известны только по «спискам» пятнадцатого-шестнадцатого столетия, то есть были написаны не непосредственными очевидцами и участниками событий, а жившими лет через двести-триста книжниками, перед которыми стояла уже совершенно другая задача: создать собирательный образ «злых татаровей», людоедов и супостатов, злейших врагов Святой Руси. Поскольку в те времена политическая ситуация коренным образом изменилась: избавившись от вассальных обязательств перед татарами, воюя со всеми без исключения ханствами, созданными после распада Золотой Орды, русские великие князья нуждались в идейном обосновании своей политики и в идеологической обработке масс в нужном направлении. Насущная политика требовала показывать татар исключительно злобными демонами, не имевшими другой задачи, кроме как опустошить начисто русскую землю, да так, чтобы она и не возродилась более. Давным-давно умершие Батыевы татары стали демонами во плоти…

А вот в последние годы начали всплывать интереснейшие факты. Выяснилось, например, что летописный рассказ о взятии и разорении Батыем Суздаля составлен из фрагментов, заимствованных летописцами из рассказов о событиях, предшествовавших татарскому нашествию — например, из описания разграбления Киева половцами в 1203 году (половцы, замечу в скобках, не сами по себе окаянствовали, а были приглашены претендовавшим на Киев князем Рюриком Ростиславичем). Вообще получается, что о татарском «разорении» повествуется общими фразами, без претендующих на достоверность деталей…

Если мы возьмемся подробно изучать ситуацию вокруг Киева, то обнаружим, что события эти чертовски сложны и по закрученности сюжета не уступают толстенному приключенческому роману.

С 1235 по 1240 год Киев семь раз перехватывали друг у друга русские князья — как легко догадаться, всякий раз с боем, с пожарами, разрушениями и грабежом (иного в Средневековье и ожидать не следовало). Так что татары в конце концов штурмовали уже в значительной степени разрушенный и обезлюдевший город, жители которого, надо полагать, осатанели от подобной неустойчивости жизни и вряд ли горели желанием стоять до последнего. Восемь нашествий за пять лет — это, знаете ли, многовато…

События, непосредственно примыкающие к появлению Батыя, выглядят следующим образом.

Жил-поживал на свете крайне амбициозный и непоседливый князь Михаил Черниговский. Княжил-то он в Чернигове, но, вульгарно выражаясь, стремился прихватить все, что плохо лежит. В 1238 году он ненадолго захватил Галич — но из очередного похода вернулся тамошний законный князь Даниил Галицкий и вышиб непрошеного гостя к чертовой матери обратно в Чернигов.

В следующем году объявилась Батыева рать, к тому времени вот уже два года нападавшая то на одно, то на другое княжество (на что соседи не обращали особого внимания, продолжая собачиться меж собой). Прослышав, что татары взяли Владимир, великий князь Киевский Ярослав Всеволодович решил не геройствовать и, прихватив немалую дань, отправился в Булгар, где довольно быстро договорился с татарами, что те признают его титул, а он согласен платить дань и сопротивляться не намерен.

Вот только он и понятия не имел, что в Киеве уже сидит тот самый Михаил — прослышав об отъезде Ярослава, он нагрянул с дружиной, захватил «мать городов русских» и великим князем непринужденно провозгласил себя. Увлеченный этой процедурой, он совершенно не обращал внимания на то, что творится в покинутом Чернигове — на который тем временем напали татары, разбили оставшегося «на хозяйстве» Михайлова двоюродного брата Мстислава и пограбили как следует.

Затем Менгу-хан, сын Угедэя и племянник Батыя, вышел к Киеву. Подивившись красоте города (надо полагать, не дотла все же его выжгли князья-претенденты), он стал выяснять, где Ярослав.

История не сохранила подробностей состоявшегося разговора, но наверняка это выглядело примерно так:

— Ярослав! Эгей, Ярослав! — кричал хан Менгу, разъезжая у городских ворот.

Тут на стене объявилась совершенно неизвестная ему фигура осанистого вида.

— А Ярослав где? — изумился Менгу.

— Я за него! — бодро ответствовал Михаил.

Так ли это происходило, в точности неизвестно. Фактом является то, что Менгу отправил в город послов, предложивших сдаться добровольно. Как полагалось по европейской рыцарской традиции, князь Михаил велел послов перебить. У Менгу было мало войска, чтобы идти на штурм, и хан уехал восвояси, заявив, что они еще непременно увидятся. Едва татары отступили достаточно далеко, Михаил велел оседлать коней и что есть мочи припустил в Венгрию вместе с сыном Ростиславом — без сомнения, уже кое-что слышал об обычаях татар и боялся, что за послов придется ответить.

Он так спешил унести ноги, что где-то меж Киевом и Венгрией потерял ближних бояр и собственную супругу — которую тут же захватил Ярослав Всеволодович, уже прослышавший, как Михаил вместо него распоряжается в Киеве. И томиться бы бедной княгине в плену, не заступись за нее родной брат Даниил Галицкий…

В Венгрии Михаил не придумал ничего лучшего, кроме как сватать своего Ростислава за дочь венгерского короля Белы IV. У мадьяра это предложение восторга не вызвало — на кой черт ему в зятья бесприютный бродяга, да еще с довеском в виде столь же бесприютного папы? — и он велел гостям убираться восвояси. Михаил с Ростиславом уныло поплелись в Польшу, к своему родственнику князю Конраду Мазовецкому, просить польского войска, чтобы отбить Киев.

Но в том-то и юмор, что в Польше в то время бушевала вовсю своя междоусобица, и знатным господам было не до бедных родственников. Михаил вернулся домой и как-то ухитрился поладить с Даниилом Галицким, который его и приютил.

Все это было гораздо позже — а в Киев, едва только Михаил оттуда сбежал, нагрянул с дружиной Ростислав Смоленский и, как легко догадаться, объявил себя великим князем киевским.

Прослышав о таких новостях, в Киев примчался со своими орлами Даниил Галицкий, разбил смолян, захватил город, а не успевшего сбежать Ростислава взял в плен. Он, однако, предусмотрительно не стал обустраиваться в «матери городов русских», а вернулся в Галич, оставив в Киеве распоряжаться от своего имени некоего тысяцкого Дмитрия (Дмитра).

Вот тут-то, уже осенью, через несколько месяцев после убийства послов, под Киевом и появился сам Батый с немаленьким войском. Через несколько дней город, истерзанный прошлыми вторжениями, был взят. Тысяцкий Дмитрий невредимым попал в плен и без особых моральных терзаний перешел на службу к Батыю, которому удалец приглянулся.

С падением Киева связана прямо-таки детективная история, которую сегодня уже не распутать. После взятия его татарами пропал без вести, словно в воздухе растворился, глава русской церкви митрополит Киевский Иосиф. Татары, напоминаю, с почтением относились ко всем религиям и священнослужителей обычно не трогали.

Пикантный нюанс здесь в том, что глава русской церкви был греком, чуть ли не перед самым нашествием прибывшим из Константинополя — а на Руси многим и многим весьма не нравилась церковная зависимость от Царьграда. В этих обстоятельствах бесследное исчезновение Иосифа выглядит как-то… двусмысленно. Тем более что русские летописи ясности не вносят: одни скороговоркой упоминают, что митрополит неопознанным погиб в развалинах Киева, другие выражаются еще загадочнее: «удалился в другое место и сгинул там безвестно». Формулировочка, мягко скажем, странная. Глава всей русской церкви — фигура достаточно крупная для того, чтобы «сгинуть безвестно»… Одним словом, темная история. Через три года князья выбрали в митрополиты своего — русского игумена Кирилла, а касаемо Иосифа с подобающей скорбью отписали в Константинополь: дескать, сгинул безвестно от злых татаровей… скорбим дружно… память сохранится в сердцах…

Вот кстати, Даниил Галицкий, узнав о взятии Киева, на всякий случай поспешил укрыться в той же Венгрии — и, как совсем недавно Михаил, попытался просватать венгерскую принцессу за своего сына Льва. Король Бела, еще не отойдя от предыдущих сватов, и этих отправил по тому же адресу, так что Даниилу с сыночком пришлось податься в ту же гостеприимную Мазовию, где их по-родственному приютил до ухода татар один из тамошних князей…

Появилась информация, позволяющая по-новому взглянуть на знаменитую битву на реке Сити. По канонической версии, там собрали войско владимирский князь Юрий Всеволодович и три его племянника — но были разбиты татарами наголову, причем одного из племянников погибшего Юрия, Василько Константиновича, татары взяли в плен и пытались обратить в свою веру, заставить воевать на их стороне. Но гордый князь категорически отказался «бусурманиться», за что и был убит. Брат Юрия, Ярослав Всеволодович, спешил ему на помощь, однако опоздал…

На самом деле, очень похоже, все обстояло гораздо сложнее — и не совсем так…

Начнем с того, что Ярослав Всеволодович (тот самый, что ненадолго захватывал Киев) на помощь брату не особенно и спешил. Он появился на сцене очень кстати, в самую пору — когда русское войско Юрия перестало существовать, а татары ушли. Вот тут Всеволодыч быстренько примчался в разоренный Владимир и взял в свои руки управление «осиротевшим» княжеством: провозглашает себя князем, раздает уделы родственникам. Ни малейшей попытки схватиться с татарами он не предпринял, наоборот, быстренько с ними договорился…

Но и это еще не все. Есть даже версия, что Юрий погиб не от татарской сабли, а от руки своих же бегущих воинов, которых пытался остановить. Выдвинул ее не очередной ересиарх а-ля Фоменко, а профессор-славист из Оксфордского университета Дж. Феннел. Трудно по причине скудости источников определить, прав ли англичанин, но фактом остается одно: собственный летописец Юрия старательно избегал каких бы то ни было подробностей его кончины, а соседи-новгородцы в своих летописях поведали, что версий смерти Юрия кружит множество…

Зато булгарские летописцы сообщают вовсе уж интересные подробности. Не кто иной, как уже знакомый нам эмир Гази Барадж оставил обширную «Летопись Гази Бараджа», охватывающую 1229–1246 гг. и на русском языке появившуюся совсем недавно. Так вот, Гази Барадж утверждает, что никаких татар на Сити не было — против дружины Юрия сражалась булгарская конница и четыре тысячи русских пеших воинов из Нижнего Новгорода и Ростова, примкнувших к Батыю. Не верить «басурманину» нет никаких оснований.

И смерть князя Василько Константиновича в изложении Гази Бараджа выглядит совершенно иначе. Оказывается, не кто иной, как наш добрый знакомый Ярослав Всеволодович, привезя хану Гуюку ту самую дань, наклепал на Василька, уверяя, будто тот увел у него часть этих самых повозок с данью, чтобы передать ее не татарам, а булгарам. Хан Гуюк, человек сердитый, разбираться не стал и сгоряча велел отрубить Васильку голову… На фоне всего, что нам уже о Ярославе известно, такой поступок был бы совершенно в его стиле.

Теперь — о Рязани. О знаменитой легенде, мимо которой не проходит никто из «традиционных» авторов, пишущих о Батыевом нашествии. Я имею в виду печальное сказание под названием «Повесть о разорении Рязани Батыем», где подробно живописуется трагическая гибель сына рязанского князя Феодора Юрьевича. Якобы сластолюбивый хан Батый, прослышав о поразительной красоте супруги Феодора, вызвал его к себе и потребовал отдать жену, а когда князь отказался, велел убить и его, и его свиту до последнего человека.

Узнав о гибели мужа, княгиня Евпраксия, чтобы не достаться охальнику Батыю, вместе с малолетним сыном бросилась с высокой башни и, естественно, погибла.

Красиво, конечно. Но никакими историческими источниками не подтверждается. Во-первых, в истории татарских завоеваний попросту не отмечено ни единого случая, чтобы хан или военачальник требовал жену у живого (на вдовах погибшего противника, конечно, женились сплошь и рядом). Во-вторых, Феодор был послом, то есть личностью, по татарским понятиям, неприкосновенной, и трудно поверить, что Батый сделал бы послу такое предложение, да еще приказал его убить. В-третьих, неизвестно когда и кем написанная «Повесть» — единственный источник, сообщающий о сексуальной невоздержанности Батыя и случившейся из-за этого трагедии. Изобилует он прямо-таки фантастическими «деталями»: «свидетелем» всего этого якобы послужил доверенный человек князя Феодора, его «пестун» Апоница. Когда татары, выполняя приказ Батыя, поголовно истребляли русское посольство посреди ханской ставки, располагавшейся в центре татарского лагеря, оный Апоница тем не менее где-то ухитрился укрыться — а потом тут же, недалеко от Батыевой юрты, похоронил по-христиански тела всех умученных, выбрался из лагеря незамеченным и добрался до русских, где поведал всю эту историю летописцам…

Да это же попросту древнерусская беллетристика! Сентиментальный роман, каковой вовсе не является порождением галантного восемнадцатого века.

В чем нас убеждают кое-какие многозначительные детали. В Чернигове, как писали дореволюционные русские фольклористы, «старожилы показывали курган Черная Могила и курган княжны Черны, считавшиеся соответственно могилами князя Черного и его дочери, которая якобы выбросилась из окна своего терема и лишилась таким образом жизни во время осады Чернигова князем древлянским, пленившимся ее красотой».

А согласно булгарским летописям, когда татары уже захватили город Биляр, жена царя Алтынбека Фатима обняла своего малолетнего внука, сына царевны Алтынчач, и вместе с ним бросилась с вершины минарета «Сулейман»…

Таким образом, есть серьезные основания подозревать, что в «Повести о разорении Рязани Батыем» просто-напросто использован бродячий литературно-фольклорный сюжет того времени, опиравшийся, очень возможно, как раз на историю гибели царицы Фатимы. Которая, правда, была уже бабушкой преклонных лет и вряд ли была способна разжечь страсть в сердце татарского полководца — но на то и существует изящная словесность, чтобы романтически приукрашивать скучные бытовые подробности…

Вот, к слову, о рязанских князьях. Есть любопытная статистика, основанная на доподлинных исторических фактах. Татары убили — обратите внимание, в честном бою лицом к лицу — всего одного рязанского князя, Юрия Игоревича (смерть Феодора отнесем к разряду баснословия). А вот за двадцать лет до того, в 1217 году, не дикие степные кочевники, а доподлинные Рюриковичи Глеб Владимирович и его брат Константин убили шесть членов рязанской княжеской фамилии. Дело, можно сказать, житейское, вполне в стиле той эпохи: Глеб и Константин хотели захватить власть в Рязани, а потому пригласили этих шестерых князей на почетен пир, но вместо пира велели своим дружинниками всех перерезать. Те и перерезали. Нужно непременно уточнить, что один из шести убитых был родным братом Глеба и Константина, а остальные пятеро — двоюродными… Кто у нас в этой истории (и тьме ей подобных) выглядит благороднее — татары или Рюриковичи?

К слову, о знаменитом граде Козельске — том самом, который якобы семь недель героически отбивал приступы Батыя. Булгарская летопись уточняет, что Козельск держался не семь недель, а семь дней. И жители его вовсе не погибли поголовно: когда настал седьмой день осады, находившиеся в Козельске конные дружинники, то есть профессиональные бойцы, ранним утром прорвались из города. Татары, застигнутые врасплох, не сумели их перехватить, и конники, потеряв несколько человек, благополучно ускользнули.

Летопись на этом прекращает рассказ — но его можно продолжить. Обратите внимание, спаслись только конные. Те самые военные профессионалы. А как же остальные! Городские жители, у которых наверняка не было коней?

Вывод напрашивается сам собой: горожан конные витязи попросту бросили. Сами спаслись на борзых конях, а «лапотников» преспокойно оставили на произвол судьбы. Их-то и перебили до последнего человека разъяренные татары… Вряд ли эту историю можно отнести к тем, что прославили русское оружие. А в общем древнерусских дружинников не зря сравнивают с западноевропейскими рыцарями. Совершенно рыцарское поведение: господа в кольчугах, профессиональные бойцы, спасают в первую очередь свои драгоценные персоны, нисколько не заботясь об участи сиволапых простолюдинов…

Не будет преувеличением сказать, что Батыево нашествие затронуло лишь некоторую часть Руси, а не всю «Русскую землю». Некоторые города были и в самом деле взяты штурмом, сожжены, разграблены, а население понесло немалые потери. Но в то же время значительная часть князей и городов преспокойным образом полюбовно с татарами договорилась. Князь Ярослав Всеволодович, отправившийся к татарам с данью в то время, когда они еще и не объявлялись под Киевом, вовсе не выглядит каким-то одиноким выродком — он всего-навсего успел первым…

Богатый торговый Углич практически моментально нашел общий язык с татарами — дал лошадей и провизию, заплатил дань, и татары ушли. Точно так же поступили другие поволжские города — Ярославль и Кострома. Интересно, что Четвертая Новгородская и Первая Софийская летопись о каком-либо штурме Киева не упоминают вообще, излагая события совершенно иначе: татары, мол, «придоша с миром к Киеву и смирившеся с Мстиславом и с Владимиром и с Даниилом». Имеется в виду Даниил Галицкий — который с татарами не воевал ни дня, а именно что «смирившеся»! Такая вот загадочка. Ясно одно: далеко не все русские летописцы считали, что Киев был взят штурмом и разорен…

Да и с Господином Великим Новгородом все, как выяснилось, неоднозначно. Принято было считать, что татары до него не добрались из-за распутицы. Или вообще не собирались на Новгород идти.

Булгарская летопись излагает другую версию: в Новгород прибыли послы от великого хана Угедэя с его письмом, в котором он обещал не трогать город, если новгородцы не станут помогать великому князю владимирскому и будут держать нейтралитет. Князь Александр Ярославич, будущий Невский, посоветовавшись с остальными двумя «ветвями власти», городскими и церковными, это предложение принял. Учитывая последующие теснейше-дружеские отношения Невского с Золотой Ордой, как-то больше верится булгарам, нежели отечественным книжникам…

Точно так же моментально признали себя вассалами татар Волховские княжества — самый загадочный элемент русской средневековой истории. Историки до сих пор не пришли к согласию, где же, собственно, эти княжества располагались — то ли в Подолии, то ли на юге Черниговщины. Но в том, что они существовали, сомневаться не приходится: очень уж часто они упоминаются в древних источниках.

И вовсе уж неведомым образом избавились от татарского нападения жители богатого торгового Смоленска. Известно, что передовые отряды татар были от него в 25 верстах — а потом отчего-то ушли. Никаких достоверных сведений нет, но, когда речь заходит о «богатом» городе, «торговом», то выводы напрашиваются совершенно несложные: кто-кто, а купцы испокон веков умели договариваться с любым захватчиком, пересыпая нечто звенящее и приятно поблескивающее из горсти в горсть…

Одним словом, никакого «общенародного сопротивления» татарам так и не получилось — поскольку Русь состояла из превеликого множества княжеств, смотрящих друг на друга волками, у всех были свои, местные интересы, и ни о каком таком «общенациональном» интересе еще и речь не шла, тогдашние люди попросту не поняли бы, что это такое.

Пора понять, что наших далеких предков ничуть не унижает тот факт, что многие князья полюбовно договорились с Батыем и признали себя его вассалами, и, более того, русские из самых разных княжеств преспокойно вступали в татарское войско. Сие вовсе не свидетельствует о какой-то «исконно русской ущербности».

Все тогда жили по законам феодальной эпохи. Понятия «национальное государство» попросту не существовало. Во Франции его буквально вдолбил в головы землякам не кто иной, как кардинал Ришелье — а до того «ля Белль Франс», как и остальная Европа, от Атлантики до Урала, жила по другому принципу: есть сеньор, и есть его подданные. Совершенно неважно, как сеньор зовется — герцог Бургундский, великий князь Киевский или хан Батый. Главное, при соблюдении некоторых не особенно и сложных правил можно преспокойно переходить от сеньора к сеньору. Сегодня рыцарь служит королю французскому — а завтра «отъехал» в ту же Бургундию. Сегодня богатырь на службе у князя Галицкого — а завтра уехал к Батыю. Сегодня барон у прусского короля, а мурза у Казанского хана — а завтра они с разных сторон направились к царю Московскому, и он преспокойно зачислил их на службу… И никто, ни одна живая душа не считает всех этих людей «изменниками родины» — поскольку такого понятия не существует вовсе. Поменять сеньора — дело житейское. И эта система, как я уже говорил, дожила аж до девятнадцатого столетия.

Порой жизнь людей, эту систему свято соблюдавших, выписывала преудивительные зигзаги… В те же времена, о которых я рассказываю, однажды случилось так, что русский князь едва не оказался… на австрийском престоле!

История интереснейшая, и о ней безусловно стоит упомянуть, пусть даже чуточку отклонившись от главной темы.

Для этого надо вернуться к непоседливой парочке — Михаилу Черниговскому и его сыну Ростиславу, которых мы оставили в тот благостный момент, когда они помирились с Даниилом Галицким и клятвенно пообещали никогда более против него не злоумышлять…

Обманули, конечно, как среди рыцарей положено. Не прошло и пары годочков, и они вновь стали думать, как бы им примоститься на Галицком «столе». Папа Михаил, правда, от дел отошел и смирнехонько сидел где-то в глуши, но Ростислав, взяв в компанию изгнанного из Рязани князя Константина Владимировича (того самого, что вместе с братцем Глебом перебил шестерых родственников), собрал войско и, воспользовавшись отсутствием Даниила, захватил Галич.

Даниил вернулся и вышиб обоих в два счета, хотел поймать и повесить, но кони у них оказались быстрее. Ростислав по старой привычке помчался в Венгрию — и вновь попросил у тамошнего короля Белы руку его дочери.

Хотя он вновь был бесприютным бродягой без всяких видов на будущее, на сей раз король отчего-то согласился. Быть может, ему показалось выгодным заиметь этакого вот зятя — тот еще парнишечка, ни принципов, ни моральных устоев, одна мечта — выбиться в люди. Палец в рот не суй — голову откусит. В хозяйстве может и пригодиться, одним словом.

В общем, какими бы мотивами король Бела не руководствовался, на этот раз он согласился отдать Ростиславу то ли ту же самую, то ли другую дочку (их у него было несколько) и закатил свадебный пир по всем правилам. Тут в Венгрии объявился Михаил и слезно попросил у сыночка подмогнуть венгерским войском, чтобы восстановиться на каком-нибудь «столе», пусть завалященьком.

Ростислав папе отказал — поскольку венгерское войско было нужней ему самому. Он вторгся в Галицкое княжество — но был разбит Даниилом. Вернулся к тестю, собрал новое войско, позвал еще и поляков, снова пошел на Даниила и снова был бит.

После этого Ростислав прекратил всякие попытки утвердиться на Руси и стал мирно жить-поживать в Венгрии. Король-тесть пожаловал ему достаточно высокий титул бана. Впоследствии Ростислав выдал свою дочь за чешского короля, другую — за болгарского царя Михаила Асеня, а своего сына женил на сестре царя Марии. Вскоре, в полном соответствии с европейскими нравами, царя Асеня убил его родной брат Коломан. Ростислав, считая себя, очевидно, в Болгарии уже своим человеком, вторгся туда с войском и провозгласил болгарским царем мужа царевны Марии, своего сына Михаила. И тот просидел на престоле десять лет. Сам же Ростислав в конце концов умер своей смертью, что для человека его положения и образа жизни было, в общем, немалым достижением.

Его папенька, Михаил Всеволодович, кончил куда как печальнее. Оказавшись совершенно не у дел, он поехал в Орду что-то выклянчивать, там его при достаточно туманных обстоятельствах и прикончили русские. Впоследствии сочинили красивую сказочку, будто Михаила умучили «злые татаровья» за отказ совершить языческий обряд — но все за то, что это «подсуетился» старый недоброжелатель Михаила Ярослав Всеволодович, тот еще голубь мира и образец благородства. Как бы там ни было, но Михаила в конце концов по каким-то политическим надобностям, уже при Иване Грозном, канонизировали, и останки его ныне покоятся в Архангельском соборе Московского Кремля…

Где же Австрия, спросите вы? А сейчас…

После двух военных кампаний Ростислава против Галицкого княжества Даниил Галицкий прибыл в Венгрию вести переговоры о мире. Удачно их завершив, он, как и Ростислав, вторично попросил у Белы руки его второй дочери — не для себя, а для сына Льва. На сей раз Бела и ему не отказал. Стали, как говорится, дружить домами. И однажды Роман, другой сын Даниила Галицкого, при венгерском дворе познакомился с молодой красавицей по имени Гертруда, вдовой маркграфа Баденского. Через два года они обвенчались. Приданое у означенной Гертруды было примечательное — именно что Австрия. Потому что красавица была дочерью покойного Фридриха I, герцога Австрийско-Штирийского. Тогда еще Австрия была не империей, а достаточно скромным герцогством.

В том же году, когда Роман обвенчался с Гертрудой (история умалчивает, по католическому обряду или по православному), Даниил Галицкий получил от папы Римского титул «короля Русского». Нежданно-негаданно ставший не просто князем, а натуральным европейским принцем, Роман моментально рискнул: а чем он не герцог Австрийско-Штирийский? Жена на герцогство имеет все права…

Загвоздка оказалась только в одном — у Фридриха было две дочери, и вторая, будучи замужем за чешским королем Отокаром, вместе с муженьком полагала, что Австрия как раз ее приданое, а сестричка Гертруда — так, сбоку припека…

Ну, что тут прикажете делать? Воевать, конечно!

Быстренько сколотили коалицию: король Даниил Галицкий, Бела IV и его зять, краковский князь Болеслав Стыдливый. В то время Польша из королевства превратилась чуть ли не на двести лет в скопище феодальных владений на манер русских княжеств: король Болеслав III Кривоустый на смертном одре не придумал ничего лучшего, кроме как поделить страну на уделы меж сыновьями («старшим» как раз и считался Краковский, как Киев в России).

Бравое воинство вторглось в Чехию, чтобы отбить у короля Отокара охоту строить из себя австрийского самодержца. Однако Отокар стал сопротивляться, и довольно успешно. Сначала разбил гостей в чистом поле, а потом несколько его городов отбили все попытки взять их штурмом. Спалив и разорив с горя все, до чего смогли дотянуться, галичане, ляхи и мадьяры из Чехии отступили.

Роман в этом увлекательном предприятии участия не принимал — потому что сам оказался в осаде. Еще до начала войны он с Гертрудой поселился в австрийском городе Нейбурге под Веной, куда тут же нагрянули чехи и взяли город в осаду.

Правда, ничего путного из этого не вышло — «стены замка были крепки, бароны отважны». Нейбург был хорошо укрепленной крепостью, и у чехов ничего не получилось. Тогда Отокар отправил послов, которые от его имени передали Роману следующее: мол, парень, мы ж с тобой свояки, на сестрах женаты, какого черта нам воевать? Брось ты этого старого прохвоста Белу, который тебя обязательно обманет, и поделим с тобой Австрию пополам. Папу Римского в свидетели беру!

Черт его знает, Отокара — всерьез он собирался поделить Австрию пополам или обманывал. Как бы там ни было, Роман его не послушал, и зря. Насчет короля Белы Отокар оказался совершенно прав — тот и в самом деле хотел заграбастать Австрию исключительно себе, а потому войском Роману не помог. В конце концов Гертруда уговорила мужа уехать, они каким-то образом пробрались через кольцо осаждающих и благополучно добрались до Галича.

Через шесть лет Даниил Галицкий с венграми вновь вторгся в Чехию — и Отокар его вновь разбил. После этого ни король Русский, ни его сын не предпринимали больше попыток заполучить Австрию. Правда, и Отокар ею владел не так уж долго: нагрянул Рудольф, германский король и герцог Габсбургский, которому Австрия тоже чрезвычайно нравилась. В одном из сражений Отокар погиб, а Рудольф основал Габсбургскую династию, просуществовавшую аж до 1918 года.

Вот такие головокружительные курбеты случались с людьми, странами и династиями в феодальные времена…

Нужно еще упомянуть, что Даниил Галицкий и его потомки оказались первой и единственной на Руси королевской семьей. И очень скоро королевство перестало существовать: Даниил, как было принято в то интересное время, поделил его меж четырьмя сыновьями, которые, таким образом, стали уже не королями, а черт-те чем. Их преемники привели Галичину к окончательному краху, и лет через сто после смерти Даниила ее захватил литовский князь Миндовг, который решил, что в сложившихся исторических условиях Галичина тяготеет как раз к Литве, а не к Венгрии, как отчего-то полагают мадьяры. Войск у него оказалось поболее, чем у мадьяр, а потому быстро выяснилось, что Галичина точно тяготеет именно что к Литве…

А еще через несколько столетий — история любит иногда замысловатые шутки! — Галиция после веселого раздела Речи Посполитой попала под власть той самой Австрии, которую сама когда-то пыталась заполучить…

Обозревая деятельность первого и единственного русского короля Даниила Галицкого, приходишь к выводу, что ничем особенным он себя не проявил, потому что никаких особенных свершений, поднимавших бы его над неким «средним княжеским уровнем», не добился. Всю жизнь занимался двумя забавами: активнейшим участием в междоусобных войнах на Руси и вмешательством в западноевропейские дела, и то, и другое — без серьезных достижений. С татарами он отнюдь не горел желанием затевать «священную войну» за идеалы. Одну-единственную кампанию он все же провел — правда, не против самих татар, а опустошил земли тех самых болховских князей, татарских союзников. Татары за своих вассалов вступились, послали к Даниилу гонцов с требованием определиться: враг он им или друг. Даниил быстренько, согласно татарскому ультиматуму, уничтожил укрепления вокруг своих городов — а потом на всякий случай долго отсиживался в Польше и Венгрии, выясняя, не серчают ли на него ордынцы.

Его сын Лев Даниилович тоже стал королем, но как бы не вполне настоящим, поскольку «королевствовал» не самодержавно, а совместно с двумя братьями. По примеру отца он тоже пытался прихватить еще какой-нибудь соседний престол: предлагал свою кандидатуру в великие князья литовские — но литовцы о нем и слышать не захотели; вторгся в Польшу, чтобы занять опустевший престол Краковского удела, но поляки его разбили наголову.

В общем, династия Данииловичей получилась какая-то чуточку опереточная — а впрочем, и не получилось нормальной династии, очень быстро перестала существовать…

А теперь самое время поговорить о «страшном», «жутком», «невероятно тягостном» явлении, которое эмоционально, но без малейшего соответствия с исторической правдой именуют «монголо-татарским игом». До сих пор можно встретить утверждения, что это была жутчайшая тирания басурман над Святой Русью, каковая беспрерывно стенала втихомолку, несла сплошные лишения, одним словом, откровенно прозябала в самом что ни на есть рабском положении…

Более вдумчивые исследования неминуемо приводят к выводу, что ничего этого не было: ни особого гнета, ни тирании, ни стенаний. Даже больше того, возникают уже совершенно крамольные мысли: что власть татар над Русью оказалась для Руси благом. Кому-то это утверждение может показаться диким? Давайте попробуем разобраться.

Прежде всего зададимся вопросом: что представляла собой Русь до прихода татар? Как уже говорилось, скопище абсолютно суверенных владений, иногда совсем крохотных, которые увлеченно воевали друг с другом и со всем окружающим миром. Причина не только в царившем на дворе феодализме…

К моменту прихода татар потомков Владимира Мономаха, исконных Рюриковичей, насчитывалось, если называть вещи своими именами, несметное количество. Лиц княжеского рода, имевших более-менее законные права на «стол», было в несколько раз больше, чем самих «столов». К тому же одновременно действовали сразу три варианта, по которым можно было «сесть на княжеский стол».

1. «По завещанию» — когда правящий князь сам назначал себе наследника.

2. «По избранию» — когда жители той или иной земли сами приглашали того, кто им больше нравился.

3. «Возложение старшинства» — общерусский совет князей возлагал на кого-то права наследования того или иного «стола».

Как легко догадаться, при всех трех вариантах обязательно находилось немалое количество людей, считавших себя обойденными, ущемленными, наконец попросту не признававших решений очередного «исторического съезда» — как, например, недоброй памяти Рюрик Ростиславович, который несколько раз захватывал Киев по своему хотению. В конце концов его поймали и постригли в монахи, но после кончины инициатора этого мероприятия Рюрик скинул рясу, в который раз собрал рать и вновь принялся навязывать свою кандидатуру всем, кто не успевал вовремя увернуться…

Именно оттого, что количество претендентов в несколько раз превышало число «столов», и творились все эти злодейства и клятвопреступления — когда охваченные жаждой власти индивидуумы резали на пиру родных братьев, дядья ослепляли племянников, а отцы недобро поглядывали на сыновей, гладя засапожный булатный ножичек…

Можно еще добавить, что сплошь и рядом претенденты на престол приводили с собой чужаков — половцев, чехов, венгров, поляков, а уж те, ничем с данными землями не связанные, грабили вовсю. И наконец, попадались еще откровенные, право слово, «махновцы» — вроде князя Владимира, выгнанного с Галицкого «стола» за пьянство и разврат, изрядно превышавшие все достаточно зыбкие моральные кодексы той буйной эпохи. Владимир сколотил форменную банду из искателей приключений и, прекрасно понимая, что захватить какой бы то ни было «стол» у него силенок не хватит, просто-напросто колесил по Галицкой земле, пробавляясь откровенным разбоем: священников во время богослужения его орлы убивали, как о том повествуют летописи, коней в церкви ставили…

А потом в этот сумасшедший дом пришли татары и водворили строгий порядок. Один князь становился «старшим», получив от них ярлык на великое княжение. Остальные тоже должны были «проходить утверждение в столице Золотой Орды». На тех, кто по старой памяти пытался устраивать штурмы и перевороты, всякий раз выступала татарская конница, сплошь и рядом вместе с вассальными князьями. И этот новый порядок, двух мнений быть не может, покончил с прежним кровавым хаосом.

А теперь попробуем вычислить, что случилось бы, победи на курултае, где решалось будущее татарской державы, «партия мира», считавшая, что следует отказаться от крупных завоеваний и жить мирно в существующих границах. Предположим, войско Батыя так и не объявилось ни на Руси, ни в Булгаре… Что было бы в этом случае?

Несомненно, на Руси продолжалась бы та же заварушка. Князей было столько, что покончить с их бесконечными войнами-заговорами-налетами могла только могучая внешняя сила, какой и стали татары. Так что без Батыя все катилось бы по накатанной: сильные князья воевали бы друг с другом, временами отвлекаясь от этого занятия, чтобы устроить очередной набег на булгар или вмешаться на манер Даниила в европейские дела. Соседи не оставались бы в долгу — и, нет сомнений, понемногу прибирали бы к рукам те или иные окраинные области Руси. Поскольку хватало крепких соседей. Булгария и Венгрия были едиными государствами, Польша тоже после междоусобиц объединилась в неслабое королевство, да вдобавок подрастало как на дрожжах Великое княжество Литовское…

Не будет чересчур уж беспочвенной фантазией предположить, что подобное состояние для Руси могло затянуться на столетия. Напомню, что именно так и обстояло с Германией и Италией — они долгими столетиями оставались скопищем независимых «суверенов» и только во второй половине девятнадцатого века сумели объединиться в единые державы. Потому что нашлись достаточно сильные личности, сыгравшие роль объединителей. А если бы у Германии не было Бисмарка, а у Италии — Кавура? Нельзя исключить, что и двадцатый век означенные страны встретили бы, пребывая в пошлой раздробленности.

Францию согнал в единое государство кардинал Ришелье — а если бы он умер в юности или стал жертвой одного из многочисленных заговоров?

В те времена, когда Колумб плыл в Америку, еще не существовало никакой такой «Испании». Колумба отправила в море страна, именовавшаяся «Кастилия и Леон»: два государства из нескольких, на которые была разъединена Испания, объединились совсем недавно — и прошло еще много времени, прежде чем возникла та Испания, какую мы знаем…

Короче говоря, была серьезная вероятность, что без татар Русь так и осталась бы разобщенной. Строго рассуждая, возвышение Московского царства при Иване Грозном никак нельзя считать «победой русских над басурманами». Называть это следует несколько иначе: после распада Золотой Орды ее бывшие улусы, то бишь провинции (как-то: Московия, Казанское и Астраханское царства, Ногайская и Сибирская орды и Крымское ханство) начали меж собой ожесточенную борьбу за гегемонию над бывшим пространством империи — и в этой борьбе победил Московский улус…

Кто-нибудь ехидный может напомнить, что на Русь, когда она уже была вассалом Золотой Орды, иногда устраивали натуральные разбойничьи набеги те или иные татарские предводители.

Все правильно, кто ж спорит. Но, во-первых, все эти набеги, если их сосчитать и изучить, уступали размахом прежним чисто русским войнам и войнушкам. Во-вторых, не происходило ничего нового — до татар русские князья точно так же грабили и опустошали земли соседей. Еще Владимир Мономах, автор сохранившихся морализаторских наставлений, как о чем-то само собой разумеющемся вспоминал о полном опустошении им Минска: «не оставил ни челядина, ни скотины». Сможет кто-нибудь внятно объяснить, чем татары хуже русских? Что они совершили такого, превышавшего бы «достижения» русских князей? Да ничего…

А когда речь заходит о русских людях, угнанных татарами на чужбину, следует сделать парочку немаловажных уточнений.

Во-первых, во времена «ига» татары не занимались продажей русских пленников за границу своей державы — разве что в ничтожном количестве. Они угоняли к себе, в первую очередь, умелых ремесленников, которые потом не в цепях спину гнули где-нибудь в подземелье — наоборот, судя по воспоминаниям иностранных путешественников, жили свободно, получали плату за труд и пользовались всеми теми же правами, что и татары. Это гораздо позже, после распада Золотой Орды, Крымское ханство сделало торговлю русскими пленниками главной статьей экспорта…

Во-вторых, как это ни прискорбно напоминать, но и сами русские практиковали работорговлю задолго до прихода «злых татаровей», причем торговали такими же христианскими душами, как и сами (хотя, например, и у католиков, и у мусульман категорически запрещалось продавать в рабство единоверцев). Самые первые русские купцы, с которыми еще в X веке столкнулись в Булгаре арабские гости, привозили туда не только меха, но и молодых девушек, уж безусловно, не «бусурманских». Позже, в Константинополе, когда там образовался целый русский торговый квартал, среди его обитателей было немало русских работорговцев. Арабский путешественник XII века встретил торгующих невольниками русских аж в Александрии Египетской — надо полагать, мужички были ушлые и предпочитали сами возить товар, а не прибегать к услугам посредников. Русский епископ Серапион, умерший в 1275 году, в числе грехов, навлекших разные беды на русскую землю, упоминает и такой: «…братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем». То есть речь опять-таки идет о том, что русские преспокойно продавали «басурманам» своих единоверцев, захваченных во время очередной княжеской междоусобицы — для того сплошь и рядом эти усобицы и затевались, чтобы, помимо прочего, разжиться живым товаром, обладавшим приличной стоимостью на иностранных рынках. Сохранилась письменная жалоба рижского купца на самоуправство витебского князя, который в 1300 году посадил его в тюрьму без всякой вины, «по беспределу». Так вот, рижанин прибыл в Витебск, чтобы «девки купити» — причем князь упек его за решетку вовсе не за это.

Так что работорговлей русские занимались и до татар, и во время «ига» и после его окончания… Чем в данном случае татары хуже?

А теперь поговорим об одном существеннейшем отличии татарских нашествий от русских усобиц.

В отличие от русских, татары не грабили церкви и не обижали священнослужителей. Погибших во времена Батыева нашествия русских священников можно пересчитать по пальцам — причем их смерть последовала в горячке боя, при том, что большая часть татарских воинов была безграмотным простонародьем, попросту не способным опознать русского попа.

1169 год. Суздальский князь Андрей с примечательным прозвищем Боголюбский берет Киев штурмом, а потом победители увлеченно грабят город. Не ограничиваясь «мирскими» пожитками, воины одиннадцати князей, составлявших войско Боголюбского (половцев там не было), опустошили и монастырь, и церковь Святой Софии, и Десятинную церковь. «И церкви опустошили от икон и книг, и ризы с колоколами все вынесли. И Печерский монастырь Пресвятой Богородицы зажгли».

1204 год. Рюрик Ростиславич в очередной раз напал на Киев: «…и митрополию Святой Софии разграбили, и Десятинную церковь Богородицы разграбили, и монастыри все, и иконы захватили, и кресты честные, и сосуды священные, и книги, и платье блаженных первых князей, что висело в церквах святых памяти ради… Монахов и монашенок почтенных годами изрубили, а попов старых, и слепых, и хромых, и иссохших в трудах всех тож изрубили…»

Могут сказать, что войско Рюрика состояло из половцев, и это будет чистая правда — но в летописях не отмечены попытки Рюрика хоть как-то унять свое расшалившееся воинство…

В 1372 году тверские дружинники, взяв новгородский Торжок, обобрали с икон все серебряные оклады, а церкви спалили. Новгородцы тоже не уступали — в 1398 году они, взяв Устюг, «пограбиша» тамошнюю соборную церковь (а ведь дело происходило уже после окончания «ига»). В 1434 году великий князь Василий Васильевич, взявши Галич, хладнокровно спалил все тамошние церкви и монастыри…

Дело в том, что христианская практика тогдашних русских носила некий явственный отпечаток язычества. Свои иконы, чтимые в том или ином княжестве, считались неприкосновенной святыней, и любого земляка, посягнувшего на них, истребили бы без пощады. Зато иконы и церковное имущество других княжеств чем-то святым не считалось совершенно…

И главное, никак нельзя сбрехнуть, что это-де «безбожные татаровья» научили чистых душой русских грабить церкви и насиловать монахинь, вот что печально…

«Злые татаровья», наоборот, во исполнение писаных законов Чингисхановой «Ясы», относились к русской церкви с величайшим уважением. Уже Батый сразу после покорения Руси дал церкви привилегии, каких она никогда не имела при русских князьях. Представление об их характере дает ярлык великого хана Менгу-Тимура, выданный чуть позже, в 1270 году: «На Руси да не дерзнет никто посрамлять церквей и обижать митрополитов и подчиненных им архимандритов, протоиереев, иереев. Свободными от всех податей и повинностей да будут их города, области, деревни, земли, охоты, ульи, луга, леса, огороды, сады, мельницы и молочные хозяйства. Все это принадлежит Богу, и сами они Божьи. Да помолятся они о нас».

Еще дальше пошел позднее хан Узбек: «Все члены православной церкви и все монахи подлежат лишь суду православного митрополита, отнюдь не чиновников Орды и не княжьему суду. Тот, кто грабит духовное лицо, должен заплатить ему втрое. Кто осмелится издеваться над православной верой или оскорблять церковь, монастырь, часовню — тот подлежит смерти, без различия, русский он или татарин».

Каково? «Злой татарин» не только рубит головы всем, кто осмелится богохульствовать, но еще полностью выводит церковь из-под какой бы то ни было светской юрисдикции. Кстати, русские патриоты с древности и до наших дней издержали немало чернил и желчи, порицая папу Римского именно за то, что он к подобному стремился — не осуществил это на практике, а лишь стремился…

Попробуйте догадаться, была ли у церкви в таких условиях охота поднимать народ русский на сопротивление «басурманам»?

Ни малейшей. Они, как с некоторым смущением отмечают историки русской Церкви, и не пытались. Наоборот, повсеместно в церквах в обязательном порядке звучали молитвы во здравие «царя ордынского». Татар официально объявили вовсе не супостатами, а «батогом Божьим, вразумляющим грешников, чтобы привести их на путь покаяния».

В столице Золотой Орды Сарае практически с момента ее основания появилась православная Сарайская епархия, а ее глава епископ Феогност успешно совмещал обязанности как пастыря, так и ордынского дипломата: три раза ездил послом от хана в Константинополь.

Что любопытно: если исходить из русских документов, получается, что татарские сборщики налогов, пресловутые баскаки (среди которых хватало и русских, в том числе в монашеском чине), похоже, каким-то образом подчинялись именно сарайскому епископу. Иначе как расценить грамоту епископа Феогноста, адресованную «детям моим, баскакам, и сотникам, игуменам и попам, и ко всем крестьянам Червленого Яру, и всем городам». Ордынские сборщики налогов поименованы среди русских жителей, попов и чиновников…

И наконец, вовсе уж пикантнейший факт. Уже гораздо позже, в шестнадцатом веке, когда и след простыл татарского «ига», сначала Иван III, великий князь Московский, а потом его сын, царь Иоанн Грозный предпринимали попытки слегка поумерить аппетиты церковников, ставших крупнейшими на Руси собственниками. Оба раза, сопротивляясь этаким богомерзким новшествам, отцы церкви требовали признать за ними все их исконные права и привилегии, в качестве главного аргумента предъявляя… семь ярлыков от разных ханов!

Церковь, как видим, откровенно держала сторону татар. Как и подавляющее большинство князей, которые с превеликой охотой ездили в Сарай, интриговали там друг против друга, подкупали татарских сановников, одним словом, стали частью золотоордынского истеблишмента. Их тоже сложившееся положение дел вполне устраивало. Ну а если на княжеском столе вдруг объявлялся некий, с точки зрения общепринятой морали, выродок, решивший восстать против татар, на него сплошь и рядом обрушивались не татарские тумены, а войска русских же князей — как поступил и Александр Невский со своим родным братом Андреем, осмелившимся на бунт. Прогнал его за пределы Новгородской земли, а новгородцам, замешанным в мятеже, резал уши, носы и пальцы…

Именно тем, что русская правящая верхушка, и светская, и церковная, без особого сопротивления срослась с татарской элитой, и объясняется то, что за все годы «ига» так и не последовало каких-то более-менее масштабных народных выступлений против завоевателей. Хотя нам старательно пытаются впарить, что происходило это-де от некоего патологического страха многих поколений русских перед татарами. Страх если и был, то в первую очередь перед своими князьями и церковными иерархами, которые ни за что не поддержали бы бунт, а наоборот, приняли бы все меры, чтобы с ним разделаться.

И еще один немаловажный нюанс: как частенько бывает в человеческой истории, татарская империя была притягательна сама по себе именно из-за того, что она — империя. Одно дело — старательно строить карьеру в крохотном княжестве, где всего-то и достоинств, что суверенность, и совсем другое — делать то же самое в империи, раскинувшейся на половину тогдашнего обитаемого мира.

Вот, например, князь Федор Ростиславович Чермный (что на тогдашнем русском языке означало «Красавец»). Сын смоленского князя, он при разделе наследства получил не княжество, а крохотный удел с городом Можайском. Прозябать в этакой глуши Красавцу не хотелось, он с еще тремя такими же «бесперспективными» юными джентльменами собрал войско, отправился в Золотую Орду и зачислился там на службу. Участвовал в походе татар на осетин, потом руководил карательной экспедицией в Булгар, в конце концов получил немаленький по тем меркам придворный чин, став виночерпием хана Менгу-Тимура. Ну а чистого развлечения ради порой отправлялся с татарскими войсками, выступавшими против мятежных князей — как, например, было с Переяславлем. В конце концов он женился на принявшей крещение дочери Менгу-Тимура. Когда опустел ярославский «стол», хан дал зятю войско, и тот без особого труда овладел Ярославским княжеством. «И какие были Федору обиды, он отомстил за них повелением царским, а татар отпустил с честью в Орду».

Впоследствии его произвели в святые — но тут уж была чистой воды политика: соперничавшие с Москвой ярославские князья хотели поднять престиж Ярославля, заведя собственного святого. Вот только современники отнеслись к этому иронически, судя по сохранившейся Ермолинской летописи…

Федор был не один такой — хватало его земляков и единоверцев, с превеликой охотой делавших карьеру в Орде. Империя — вещь привлекательная…

Между прочим, в те времена все же существовала, и довольно долго, одна-единственная организованная и серьезная сила, всерьез воевавшая с татарами. Звалась она — новгородские ушкуйники. Но дело тут было вовсе не в святых идеалах национально-освободительного движения, а в презренном металле, увы…

Название «ушкуйник» произошло от слова «ушкуй» — так назывались довольно большие морские и речные суда. На них плавала лихая новгородская вольница, которую в другое время и в других морях именовали не иначе как «пиратской».

Первые походы ушкуйников, против шведов, еще носили кое-какие признаки «защиты Отечества». Господин Великий Новгород тогда воевал со шведами, и ушкуйники совершили против «свеев» несколько морских походов. Но потом был заключен мир, лихие ребятки остались не у дел — а возвращаться к мирным занятиям им чертовски не хотелось, потому что это было скучно, уныло и неприбыльно. И тогда ушкуйники, оглядевшись как следует, вспомнили, что далеко на юге располагается богатая держава под названием Золотая Орда. С Новгородом она, правда, никоим образом не конфликтовала, но такие мелочи никого не волновали…

В 1360 году ушкуйники спустились по Волге и взяли штурмом большой татарский город Жукотин — все же они были не ватагой разбойников, кое-как одетых и вооруженных чем попало, а дружиной профессиональных вояк, отлично экипированных и вооруженных. Захватив богатую добычу, ушкуйники на обратном пути остановились в русской Костроме, чтобы как следует отдохнуть и развеяться.

Тогдашний хан Золотой Орды Хидырбек, не мешкая, отправил гонцов к тамошним князьям. Князья повязали ушкуйников и выдали татарам. Чуть позже коллеги арестованных в отместку спалили дотла и Нижний Новгород, и Кострому, а потом стали эти города грабить всякий раз, как проплывали мимо по пути из варяг в татары («Вы что ж это, козлы позорные, правильных пацанов ментам сдали?!»).

В общем, ушкуйники что ни год отправлялись в пределы Золотой Орды, а по дороге не обходили вниманием и вполне русские города. Хан посылал гонцов к московскому князю, прося навести порядок. Князь отправлял сердитые послания новгородцам. Новгородцы лукаво отписывали в ответ, что это-де самоуправствуют молодые и бесшабашные ребята, которые москвитян не трогают, а бьют только «басурман». Это была далеко не вся правдочка: сплошь и рядом ушкуйниками руководили опытные новгородские воеводы, а оружием и деньгами вольницу втихомолку снабжали новгородские купцы — за долю в прибыли…

Город Булгар, пока он еще существовал, ушкуйники брали трижды — а в 1374 году осмелели настолько, что с налету захватили и разграбили столицу Золотой Орды Сарай.

На следующий год они на семидесяти ушкуях (под началом опять-таки не выборного атамана, а новгородского воеводы) объявились у Костромы. Управлявший там московский воевода Плещеев с пятью тысячами войска вышел им навстречу. Ушкуйников было только полторы тысячи, но они, ударив из засады в тыл, Плещеева разбили, после чего заняли беззащитную Кострому и две недели там оттягивались (детали представить нетрудно).

Окрыленный успехом, новгородский воевода Прокоп со своими орлами поплыл вниз по Волге и объявился в Булгаре. Тамошние власти, наученные горьким опытом, откупились, не задавая лишних вопросов. Прокоп двинулся к Сараю, вторично взял его штурмом и разграбил. А поскольку аппетит приходит во время еды, поплыл дальше, в устье Волги, и бросил якоря в городе Хаджи-Тархан (нынешняя Астрахань), где правил хан Салгей.

Хан задираться со столь грозными гостями не стал — он беспрекословно заплатил дань, сколько потребовали, за приличные деньги купил всех взятых в Булгаре пленников (чем безбожно нарушил мусульманские обычаи, поскольку пленники были его единоверцами), а потом закатил для новгородцев роскошный пир. Потерявшие бдительность ушкуйники быстро перепились, набежала толпа ханских нукеров и сделала им кирдык…

Примерно в те же годы ушкуйники устроили даже свою столицу, этакую российскую Тортугу — заняли крепость Хлынов на реке Вятке, откуда было очень удобно ходить в набеги как за Урал по Оби, так и на Золотую Орду по Волге. Карамзин: «Малочисленный народ Вятки, управляемый законами демократии, сделался ужасен своими дерзкими разбоями, не щадя и самих единоплеменников, за что стяжал себе не особенно почетное название — хлынские воры».

Да уж, стоит только развести демократию, как ворья и разбойников неведомо откуда набежит столько, что диву даешься…

И татарские ханы, и московские воеводы не раз пытались с Хлыновом покончить, но крепость отбивала все атаки. Давным-давно стало «делами давно минувших лет» татарское владычество над Русью, а эта пиратская республика, управлявшаяся «ватаманами», процветала.

Покончить с ней удалось только отцу Ивана Грозного Ивану III. В 1489 году он послал на Хлынов войско, к которому охотно примкнули и казанские татары с ханом Ураком. Целая армия числом в шестьдесят четыре тысячи человек, имевшая категорический приказ без победы не возвращаться, после долгой осады и штурма взяла-таки «русскую Тортугу». «Авторитетов» перевешали, а прочих выселили на жительство в московские города. Правда, часть хлыновцев сумела бежать еще до взятия крепости, обосновалась на Дону и, как считают некоторые исследователи, и стала родоначальниками донских казаков.

Такое вот «национальное сопротивление татарским оккупантам», гораздо больше похожее на трудовые будни флибустьеров Карибского моря, грабивших все, что плывет…

Да вот, кстати. Не угодно ли посмотреть, как выглядит настоящее иго? Тогда давайте познакомимся с жизнью доброй старой Англии после завоевания ее герцогом нормандским Вильгельмом в 1066 году.

Победив в битве под Гастингсом тамошних правителей, Вильгельм первым делом велел переписать имена всех участвовавших в сражении против него — и погибших, и живых, не только тех, кто дрался с оружием в руках, но и тех, кто только собирался идти на войну, но не успел. У оставшихся в живых и у детей убитых отобрали все имущество, движимое и недвижимое. Тем, кто «собирался, но не успел», сначала пообещали оставить часть нажитого добра, но потом тоже все отобрали. Лично для себя новоявленный король Англии Вильгельм забрал казну прежних королей и все церковные ценности.

Затем «раскулачили» всю местную, саксонскую аристократию, от самых крупных землевладельцев до самых мелких — отобранное, опять-таки в строгом соответствии с положением в обществе, Вильгельм раздал своим сподвижникам. Саксонских богатых наследниц насильно выдавали замуж за знатных нормандцев, сочетая, надо полагать, приятное с полезным.

Самый задрипанный из солдат, выбив дверь пинком, входил в дом самого знатного сакса и делал, что хотел, со всем и всеми попадавшимися ему на глаза. По сообщениям хронистов, ошалевшие от легкой добычи нормандцы проигрывали в кости целые города. Ну а чтобы покоренные не вздумали бунтовать, специальным указом было объявлено, что за каждого убитого нормандца будет казнено сто саксов, имевших неосторожность проживать в той местности, где случилось убийство.

Монастыри Вильгельм тоже обложил налогами и податями, на что его предшественники не решились. И начал строить повсюду укрепленные замки, что опять-таки привело к нешуточным разорениям: укрепления возводили сплошь и рядом не в чистом поле, а посреди покоренных городов. В Йоркшире после таких новшеств из 411 жителей осталось 43, а остальные разбрелись куда глаза глядят — в совершеннейшую неизвестность. В Йорке из 1800 домов снесли тысячу, в Рочестере, Норвиче и Честере — аккурат половину строений. В Оксфорде 300 домов оставили нетронутыми, обложив их владельцев дополнительным налогом, а остальные 500 либо снесли, либо разграбили дочиста. И наконец, огромные леса, где охотиться мог каждый, объявили личными королевскими заповедниками, а «браконьеров» вешали…

Вот так, судари мои, выглядит настоящее иго — всеобщее разорение, повсеместный узаконенный грабеж средь бела дня, куча новых налогов, покоренная аристократия практически уничтожена или, по крайней мере, лишена всех земель…

Наблюдалось на Руси нечто хотя бы отдаленно похожее после того, как она стала провинцией Золотой Орды? Ну, не смешите. Никакого сравнения. Десятипроцентный налог ничуть не превышает тот, который взимается с «коренных» татар, абсолютно все собственники остались при своем, церковь благоденствует, немало народу по своей воле уходит делать карьеру у татар, национальной культуре не наносится ни малейшего урона. Зато прекратились беспрерывные междоусобные войны, да вдобавок внешний неприятель уже не рискует вторгаться в пределы Руси, поскольку имеет дело не с прежним скопищем дохленьких княжеств, а с провинцией могучей империи, которая не дает свои улусы в обиду…

Это, знаете ли, никакое не «иго». Это что-то другое, гораздо более привлекательное и вполне устраивающее большинство населения. Все «страшилки» появятся гораздо позже, через пару столетий, когда возникнет к тому насущная политическая необходимость и потребуется образ лютого супостата…

Впрочем, даже татары не смогли полностью отучить русских от усобиц — они, хотя и в гораздо меньших масштабах, продолжались весь «золотоордынский» период истории Руси. Еще классик русской исторической науки С. М. Соловьев собрал прелюбопытную статистику (не сделав из нее, правда, должных выводов): «Круглое число неприятельских нашествий будет 133; из этого числа на долю татарских опустошений приходится 48, считая все известия о тиранстве баскаков в разных городах; приложив к числу опустошений от внешних врагов число опустошений от усобиц, получим 232».

Интересная статистика, не правда ли? На первом месте усобицы — 99, на втором вражеские нашествия — 85. И только на третьем стоят «татарские опустошения», причем в их число внесены не набеги, а «тиранство сборщиков налогов» — а это вещь, конечно, неприятная, но все же несопоставимая с классическим набегом. Кстати, сколько же было набегов и сколько — случаев «тиранства»? Вот тут Соловьев отчего-то не дает точных цифр — ой неспроста. Вполне может оказаться, что пресловутые татарские набеги по своему количеству стоят на последнем месте, позади всех других напастей… Кстати, любопытно было бы знать, сколько зачислено в «набеги» простых подавлений бунтов, которыми сплошь и рядом занимались не «злые татаровья», а сами князья?

Особое уточнение: вся эта статистика, по Соловьеву, охватывает период в двести сорок лет — с 1240-го до 1480-го, который считается «официальным» окончанием «ига». Так что картина выглядит еще примечательнее: за двести сорок лет — всего 48 татарских набегов, из какового числа следует вычесть «тиранства баскаков» в неустановленном количестве… Нисколечко не похоже на «национальную катастрофу»…

И налоги для Орды, к слову, собирали тоже князья — уже с конца XIII века «ордынские баскаки» исчезают из русских летописей. Сколько при этом, как водится, прилипало к рукам самих сборщиков, история скромно умалчивает…

Между прочим, значительную часть дани ордынские ханы не с танцовщицами прогуливали, а пускали на содержание дорог, ямских станций, на государственный аппарат и прочие необходимые расходы… Напоминаю, Орда была нормальным государством, которое строило, развивало ремесла, обеспечивало безопасность своих граждан — а вовсе не кочевой разбойничьей шайкой. Таковой были как раз доблестные ушкуйники, которые, когда приходила нужда в деньгах, преспокойно продавали в тот же Булгар захваченных ими русских пленных.

А собственно, как выглядело государство, звавшееся Золотой Ордой? Давайте посмотрим…

Глава одиннадцатая. Золотая юрта

Именно это значение в первую очередь имеет в тюркских языках слово «орда» — не войско или толпа, а «юрта» (под чем понимается не только одиночная юрта, но и целое поселение).

Золотая юрта, по давней традиции, ставилась для верховных властителей. Арабский путешественник Ибн-Баттута оставил описание такой юрты, принадлежавшей хану Узбеку: «В пятницу, после молитвы, он садится в шатер, называемый золотым шатром, разукрашенный и диковинный. Он из деревянных прутьев, обтянутых золотыми листками. Посредине его деревянный престол, обложенный серебряными позолоченными листками; ножки его из чистого серебра, а верх его усыпан драгоценными камнями».

Страну под названием Золотая Орда до сих пор частенько объявляют этаким грандиозным кочевьем, скопищем «монгольских» бродяг, которые ничем другим не занимались, кроме как грабили коренные народы, а потом, свалив вокруг юрт награбленное добро, с дикарским простодушием жарили конину на бесценных рукописях, отправляли поэтов и астрономов пасти стада, а землю полагали плоской, как доска…

Реальность не имеет с этой ублюдочной картиной ничего общего. Золотая Орда — страна городов. Тот же Ибн-Баттута оставил описание столицы Сарая: «Город Сарай один из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы поехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать объем его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня… и все сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов».

Это описание смотрится особенно многозначительно при сравнении со стольным градом Парижем, который за полчаса неспешным шагом можно было пересечь из конца в конец что вдоль, что поперек, а на большинстве парижских улочек двум пешеходам, чтобы разойтись, приходилось поворачиваться боком и прижиматься к стене. К тому же славный город Париж, уж простите за грубость, был засран в самом что ни на есть прямом смысле. Ночные горшки непринужденно выплескивали на улицы, где вольготно бродили вносившие свой вклад в благоухание улиц свиньи, нечистоты текли с подворий, так что, по многочисленным свидетельствам очевидцев, лишь посреди улиц оставался узкий проход меж куч дерьма, но все равно и люди, и лошади в нем вязли. Классическим примером является описанный хронистами случай с одним из французских королей: он стоял у окна своего дворца, но тут по площади поехали телеги и как следует размесили дерьмо. Вонища поднялась такая, что его величество грохнулся в обморок.

Уточнение: Париж существовал уже несколько сот лет, а Сараю, воздвигнутому на голом месте, едва исполнилось девяносто — но разница меж ними ошеломительная…

Согласно сегодняшним исследованиям, в Золотой Орде было до сотни торговых и ремесленных городов. Разумеется, можно сказать, как это звучит сплошь и рядом, что города для татар «возводили покоренные народы», но даже если так, то это означает, что «дикие кочевники» отчего-то чувствовали потребность в строительстве больших и красивых городов. Потребность в развитии архитектуры, торговли, наук и искусств — все это весьма странно для образа «дикого кочевника», которому подобные потребности совершенно чужды. Но поскольку европейские историки не любят вспоминать о величии древних степных каганатов, ничуть не уступавших европейским странам, то сплошь и рядом попадаются кудрявые, логически противоречивые фразы типа: «Пышно распустилась совершенно чуждая номадам (кочевникам. — А. Б.) яркая урбанистическая восточная средневековая культура, культура поливных чаш и мозаичных панно на мечетях, арабских звездочетов, персидских стихов и мусульманской ученой духовности, толкователей Корана и математиков-алгебраистов».

Это — о золотоордынских городах. Средневековая восточная культура кочевникам якобы совершенно чужда — но отчего-то они ее с превеликим усердием развивают, поддерживают и финансируют… Тот же автор, совершенно не чувствуя противоречий, парой абзацев далее пишет: «Ханы вывозили из Средней Азии, Ирана, Египта и Ирака ученых, астрономов, богословов, поэтов». То есть опять-таки тратили немалые деньги на поддержку якобы чуждой им культуры… Воля ваша, так не бывает. Если хан поддерживает городскую культуру, науки и искусства, ремесла, значит, он чувствует в том нешуточную потребность — а следовательно, он вовсе не дикарь, и культура ему нисколько не чужда…

А вот составленный «дикими кочевниками» документ — ярлык хана Узбека, выданный венецианским купцам (его перевод на латинский сохранился в Венеции): «Отныне и впредь венецианские купцы, приезжающие к нам на кораблях и совершающие торговые сделки в городе Азове и других городах, пусть платят в нашу казну торговый налог в размере трех процентов; если купля-продажа не производится, пусть никто не требует с них торгового налога. Также у нас исстари не брали торговый налог с торговли драгоценными камнями, жемчугом, золотом, серебром, золотой канителью; и ныне пусть не берут.

Также, если какой-либо товар продается на вес, то от ханского таможника и консула выделяются соответственно по одному уполномоченному, которые стоят вместе, следят за точностью взвешивания и уплаты продавцом и покупателем в казну по закону торгового налога и весового сбора.

Также стороны, совершающие между собой куплю и продажу, дают посреднику или принимают одна от другой задаток; такой задаток считается действительным и входит в стоимость покупки.

Также, если поссорится наш человек с венецианцем и один на другого подаст жалобу, то пусть наш правитель края и соответственно венецианский консул тщательно расследуют конфликт и определят меру ответственности каждого; пусть не хватают невинного взамен виновного…»

Прикажете верить, что подобные документы составлялись «степными дикарями»?! Как и все прочее, торговля в Золотой Орде регулировалась подробно разработанными законами — а потому любой купец, путешественник, «командировочный» или ученый мог безопасно странствовать по огромной территории от Черного моря до китайских границ. К слову, в Европе в те времена ситуация была качественно иная: купцам, отправившимся с товаром, приходилось то и дело развязывать кошельки или делиться грузом, потому что старушка Европа была покрыта бесчисленными «шлагбаумами» на границах бесчисленных феодальных владений, и каждый убогий барончик драл три шкуры за проезд по своей земле, если не все отнимал…

Даже Карамзин, отнюдь не склонный хвалить татар, вынужден был отметить: «Знаменитый Могольский город Крым (коего именем назвали всю Тавриду), столь великий и просторный, что всадник едва мог на хорошем коне объехать его в половину дня. Главная тамошняя мечеть, украшенная мрамором и порфиром, и другие народные здания, особенно училища (курсив мой. — А. Б.), заслуживали удивление путешественников. Купцы ездили из Хивы в Крым без малейшей опасности, и, зная, что им надлежало быть в дороге около трех месяцев, не брали с собою никаких съестных припасов, ибо находили нужное в гостиницах; доказательство, сколь Моголы любили и покровительствовали торговлю!»