НеВозможно Стил Даниэла

ГЛАВА 20

Наутро Саша проснулась рядом с Лайамом и засмеялась:

– Скажи, что это сон. Я, наверное, на наркотики подсела. Мы сошли с ума, если решили все начать сначала.

– Да, – согласился он и перевернулся на спину, улыбаясь до ушей. – Мы сошли с ума, и мне это по душе. Сама подумай, насколько скучно было бы жить иначе.

– Да, скучно. И благоразумно.

– Благоразумие – это так скучно, – поддакнул Лайам. – Чем сегодня займемся?

– Насчет вас, господин Шальной Художник, мне ничего не известно, а мне надо на хлеб зарабатывать. Детей кормить и таких вот художников.

– Только не меня. Я уже кучу денег зашиб. – Лайам с довольным видом повернулся к ней и поцеловал. Они снова были счастливы. И жизнь была прекрасна. – Из Вермонта вернусь сюда. – Он планировал лететь из Бостона в Лондон, но теперь, в мгновение ока, все переменилось. – Если хочешь, в Париж можем полететь вместе. Но не думай, что я стану навязываться вам с Ксавье на Рождество. Я могу на пару дней и в Лондон слетать.

– Нет! – решительно заявила Саша. – Я хочу, чтобы ты был с нами. Ксавье будет только рад. – Татьяну на Рождество она все равно не ждала. После смерти отца Рождество в компании матери и брата стало повергать ее в депрессию. Один Ксавье хранил верность матери и никогда не оставлял одну. – Лайам, – с серьезным видом произнесла Саша и села. У нее было такое выражение, словно она собралась сделать официальное объявление. – На этот раз я не собираюсь тебя терять. И мне плевать, что для этого потребуется. Не хочу, чтобы все у нас опять сорвалось. А если ты опять вздумаешь уйти, я тебя догоню. Я хочу, чтобы ты это знал. Мы либо сделаем так, чтобы все у нас получилось, либо сведем друг друга в могилу бесконечными попытками. Да разразит меня гром, если я опять проиграю!

– Так точно, мэм! – Он отдал честь и промаршировал в ванную. Как хорошо было снова видеть его здесь! Видеть его прекрасное обнаженное тело и эти дивные белокурые волосы.

– Я серьезно! – прокричала она вслед, а он уже встал под душ. – Сегодня же скажу Татьяне. – Она убеждала не столько его, сколько себя. Она знала, что на этот раз Татьяна не решится открыть рот. В конце концов, не Татьяне решать, как Саше жить дальше.

– Я тебя люблю! – прокричал он из ванной, даже не слыша ее слов. Для него это был ответ на все вопросы.

На завтрак Саша приготовила яичницу с беконом и английские тосты. Через час он уже читал газету, лежа в постели, а она стояла готовая к выходу. Лайам как будто никуда и не исчезал.

– Горничная приходит в двенадцать, – напомнила она, с улыбкой глядя на него. В руках она держала портфель.

– Знаю. Я не забыл. Я скоро встану. Ты сегодня очень взрослая.

– Так и есть.

– А вот и нет. Не лги мне, Саша. Ты ничуть не взрослее меня. Если бы была, не стала бы этого делать.

Она была рада, что они оба не взрослеют. Очень даже рада. Просто счастлива. У нее было такое чувство, будто к ней вернулась жизнь. А на самом деле к ней вернулся Лайам. Выходило, что он рядом с ней взрослел, а она – молодела. И с ними было целое сокровище – их любовь. Теперь главное было это сокровище не потерять снова. Саша была готова приложить усилия, Лайам – тоже. Оба понимали: легко не будет, но цель того стоила.

– На обед вырвешься? – спросил он. – Заеду в час, постараюсь утром все дела переделать… Надо ребятам подарки купить к Рождеству. Что посоветуешь?

– Лайам, я ведь с ними даже незнакома, – засмеялась она. – Мне трудно что-нибудь предложить, чтобы им понравилось…

– Это мы поправим. Давай в следующий твой приезд сюда съездим в Вермонт?

– Договорились. – Теперь можно ни от кого не прятаться. Раз они решили, надо потрудиться всерьез и не обижаться ни на какие ограничения. Она была к этому готова. Он тоже. Год потребовался, чтобы они пришли к пониманию, но ведь могло быть и хуже. За четыре месяца разлуки Саша убедилась, как много он для нее значит. И он понял для себя то же самое. Перед уходом она его поцеловала. Лайам недолго провалялся в постели. Он и Саше хотел купить рождественский подарок. И сегодня он это сделает. Не просто браслет, пускай и золотой, а кое-что получше. Он только что заработал кучу денег, и ему не терпелось сделать приятное Саше.

В час он, как и обещал, заехал за ней в галерею. Они отправились обедать в «Джино», а потом он пешком проводил ее назад, после чего уехал по своим делам. Вернулся ближе к вечеру, поболтал с Марси, а Сашатем временем заканчивала переговоры с очередным покупателем. Провожая гостя, Саша представила ему Лайама, назвав его многообещающим художником. И поцеловала в щеку, ясно давая понять, что он для нее – намного больше, чем просто художник. И что это уже не секрет. Лайам сиял.

– Мне понравилось то, что ты сейчас сделала.

– Что именно? Представила тебя этому клиенту? – Саша поняла, что он имеет в виду, и была счастлива, что он доволен. Она знала, какое большое значение он придает тому, что его признают в ее окружении. Ему это было необходимо, и, если это может сделать его счастливым, она готова ему помочь. И даже больше, чем готова. Она этого хочет, потому что любит его и знает, что любима.

Оба поражались, насколько быстро у них все снова наладилось. Будто и не разлучались и не ссорились до крика. Он съехал от приятеля в Трайбеке и перебрался к ней. Саша поставила в известность об этом Татьяну, а та сообщила брату. На сей раз шума не поднимала. Лайаму она по-прежнему не симпатизировала, но решение матери не обсуждала. Она понимала, как много этот человек значит в жизни Саши. И главное, она поняла, что ее неодобрение ничего уже изменить не может.

Все вернулось на круги своя. Создавалось впечатление, что, когда после очередного разрыва они вновь находят друг друга, связующая их нить лишь крепнет, и они делаются еще ближе, чем прежде. На этот раз у Саши было такое чувство, что она живет настоящей супружеской жизнью. Лайам тоже как-то затронул эту тему. Интересно, будет ли у них когда-нибудь семья, гадала Саша, но теперь это было для нее не так важно. Главное, что они опять вместе. Как никогда, их союз сейчас казался реальным, и в ней крепла уверенность, что теперь-то они уже не наделают ошибок. Она и с Марси поделилась своей уверенностью, и та за нее порадовалась.

В следующие два дня они почти не расставались – вместе обедали и ужинали, ходили по магазинам, когда Саша работала, Лайам бродил по галерее, а по утрам и поздно вечером они, как и прежде, занимались любовью, а иногда и ночью тоже. Через два дня Лайам уезжал в Вермонт, подарки детям он уже упаковал. А Сашин подарок спрятал в ящике стола в комнате Ксавье. На этот раз он купил ей браслет с бриллиантами, немного похожий на предыдущий, но переливающийся всеми огнями и более роскошный. Теперь ему даже бриллианты были по карману. Тогда, в мае, об этом и речи быть не могло. Его выставка все изменила, Лайам наконец получил реальные деньги и рвался вновь приступить к работе.

Поздно ночью, когда они уже спали, зазвонил его мобильный телефон. Он был поставлен на подзарядку в ванной, но трезвонил так настойчиво, что Саша услышала и разбудила Лайама. Лайам проковылял в ванную, недоумевая, кто бы это мог быть. Оказалось, звонит Бет. В следующий миг весь сон с него как рукой сняло, и он в ужасе предстал перед Сашей.

– Сильно? – спросил он в трубку и надолго замолчал, слушая объяснения. Саша все еще не понимала, в чем дело. Но, судя по его побелевшему лицу, случилось несчастье. Когда Лайам закончил разговор, в его глазах стояли слезы.

– Что случилось? – встревожилась Саша. Звонки посреди ночи, да еще когда в семье дети, ничего хорошего не сулят. Она мгновенно доняла, что речь идет о ком-то из детей.

– Шарлотта. Бет звонила. Они поехали смотреть новый дом, который строит для них ее будущий муж. Там еще стройка идет. На втором этаже Шарлотта наступила на кусок брезента, закрывавший какую-то дыру, и провалилась вниз. Упала на груду стройматериалов на цементном полу.

– О боже! – Сашу охватил ужас. Дрожащей рукой Лайам отложил телефон и взял ее за руку. Стиснул так, что стало больно, и рассказал, что было дальше:

– Она повредила позвоночник, пока никто не может сказать, насколько это серьезно. Может снова встать на ноги, а может остаться парализованной. Пока ничего не известно. Еще она ударилась головой, но это менее опасно. Малышка в сознании и ужасно страдает от боли. – Лайам заплакал. Саша обняла его. Ехать надо было немедленно. Ждать до утра он был не в силах. Она по телефону вызвала машину и хотела ехать с ним, но решила, что присутствие чужого человека сейчас для Бет и сыновей будет некстати. Но ради Лайама ей хотелось быть с ним. Она знала, что нужна ему.

Меньше чем через десять минут они уже были на улице. На такси они доехали до прокатной конторы, чтобы взять напрокат машину. И через полчаса Лайам уже был готов выезжать в Вермонт.

– Жаль, что я не могу с тобой поехать. Но вам сейчас лучше побыть одним, без посторонних, – сказала Саша, и Лайам с ней согласился.

– Позвоню, как только что-то выяснится, – пообещал он и крепко обнял ее. Как ему нужна сейчас ее сила и поддержка! Был час ночи, Лайаму предстояло шесть часов провести за рулем, плюс-минус еще какое-то время – в зависимости от погоды. Бет сказала, у них там идет снег.

– Буду о тебе думать каждую минуту, – сказала Саша и поцеловала его. Она махала ему, пока машина была видна. А потом взяла такси и поехала домой. Мобильный телефон у нее был с собой, и звонок раздался, когда она еще и до дома не успела доехать. Лайам был в крайнем волнении и говорил сквозь слезы.

– Саша, я тебя люблю. Спасибо, что ты рядом!

– Я всегда буду рядом, любимый. И каждую минуту буду молиться за всех вас. – Бедная девочка! Ей чудом удалось уцелеть. Как и Лайам, Саша надеялась, что все обойдется. – Езжай осторожно, Лайам. Позвони, когда доберешься.

За ночь он звонил ей несколько раз, передавая новости, полученные от Бет. Девочка была в критическом состоянии. На утро была назначена операция. Саше делалось дурно при одной мысли о том, через что им придется пройти. Что может быть страшнее, чем боль собственного ребенка? Лайам прибыл на место только в девять утра. Саша так и не заснула ночью. Но ведь и Лайам в эту ночь не спал.

Потом звонков долго не было. Шарлотта была на операционном столе. Операция продлилась до вечера. А Лайам, когда позвонил, не мог сдержать слез. Саша и сама плакала, разговаривая с ним. Результаты операции на первый взгляд, как сказал Лайам, обнадеживали. Травма была не угрожающей жизни ребенка, но все же очень тяжелой. Когда после операции они смогли поговорить, Лайам рассказал, что будущий муж Бет вне себя от горя и раскаяния. Шарлотта ведь была с ним, он показывал ей ее будущую комнату и на секунду отвернулся, тут-то она и упала. Бет чуть не убила его, но бедняга и сам совершенно извелся. Ситуация для всех была очень тяжелой. Старший сын, Том, срочно прилетел из колледжа, чтобы быть рядом с сестренкой. В эти часы семья собралась вместе. Саша жалела, что не может там быть. Она предложила прилететь и снять номер в гостинице рядом с госпиталем, чтобы поддерживать Лайама, но он сказал, что их всех разместили в палате Шарлотты и коридоре. Так что видеться им все равно не удастся. И она осталась в Нью-Йорке, постоянно держа в сумочке телефон.

В семь часов Саша ушла из галереи и была неотлучно дома. За ночь Лайам опять ей несколько раз звонил. Утром, после очередной бессонной ночи, в том числе и для Саши, появились обнадеживающие новости. Лайам сказал, что Бет хоть и на взводе, но с ним держится достойно. Из-за трагедии с девочкой она едва не обезумела.

Бет и ее жениху пришлось даже свадьбу отложить, которая должна была состояться уже через три недели. Теперь решили перенести свадьбу на январь, когда наступит ясность с состоянием Шарлотты. В один миг вся жизнь многих людей перевернулась, ведь пока никто не мог поручиться за успешное выздоровление девочки.

Время тянулось мучительно медленно, и по прошествии недели стало ясно, что полный паралич Шарлотте не грозит, а вот будет ли она ходить, еще неизвестно. Вероятность того, что она снова встанет, была довольно высока, но уверенно этого пока никто сказать не мог, а если она и встанет, то ходить сможет не раньше чем через несколько месяцев, если не лет. Ей еще предстояло несколько операций. Саша боялась спросить, но, узнав, что их страховка все покрывает, вздохнула с облегчением, в противном случае семья бы, ко всему прочему, оказалась разорена. На восстановление потребуется время и многие тысячи долларов. Будет нелегко и самой девочке, и Бет, которой предстоит за ней ухаживать. Когда Лайам об этом рассказывал, в его голосе появлялись виноватые нотки. С Шарлоттой кто-то должен был находиться неотлучно, а для Лайама это было невозможно. Он живет в Лондоне, готовится переехать к Саше в Париж. Он просил у нее прощения за то, что не сможет встретить с ней Рождество, но сейчас это была для них далеко не самая главная проблема. Саша решила остаться на Рождество в Нью-Йорке. Если Лайаму удастся хоть на денек вырваться, то в таком случае это будет намного проще, чем лететь в Париж. А в галерее в Париже прекрасно управятся и без нее. Они ее никогда не подводили – спасибо Бернару.

Она позвонила Ксавье и рассказала о несчастье, тот посочувствовал Лайаму. Шарлотту Ксавье хорошо знал, он бывал у них еще до развода с Бет. Он отказывался верить, что девочке может грозить паралич, и твердил, что все обойдется. Просил мать передать Лайаму самые горячие слова поддержки и пообещал каждый день ходить в церковь и молиться за выздоровление малышки.

Саша как раз в то утро поставила за нее свечку и отстояла службу, что, вообще-то, случалось с ней редко.

Ксавье предложил приехать в Нью-Йорк, чтобы провести с ней Рождество, но, понимая, что ему хочется остаться в Лондоне с новой подружкой, которая к тому же позвала его с собой в горы, Саша его отпустила. Там он, без сомнения, проведет время куда интереснее. Он был искренне признателен и пообещал следующее Рождество уж точно встретить с ней. Есть надежда, что тогда к ним присоединятся и Татьяна, и Лайам. А пока было слишком много других забот.

Две следующие недели Лайам звонил постоянно. Приближалось Рождество. Но для близких Лайама праздник отошел на задний план, они продолжали почти безотлучно находиться в больнице. Прогнозы врачей были многообещающими. Но напряжение не спадало. Лайам так извелся, что в нем появилась раздражительность, да и звонить он стал реже, поскольку теперь сидел с дочкой поочередно с Бет, по восемь часов кряду. В свободное время ложился прикорнуть на койке в коридоре, а уж потом звонил Саше. Та понимала, в каком он находится напряжении. По крайней мере, изо всех сил старалась понять. Она тоже измучилась, хоть и переживала на расстоянии и могла лишь представить себе, как тяжело им всем там денно и нощно дежурить в больнице у постели беспомощного ребенка. Лайам говорил, что девочка очень страдает и у него сердце разрывается на нее смотреть. Для всех это был кошмар. У Саши при каждом разговоре с Лайамом ныло сердце. Он обещал приехать в Нью-Йорк при первой возможности. Но пока было неясно, когда такая возможность представится, а сама Саша не спрашивала. Она хотела облегчить ему жизнь, а не усугублять его проблемы.

За два дня до Рождества врачи преподнесли маленькой Шарлотте и ее родным лучший в их жизни подарок. Они сказали, что потребуется очень много времени, но девочка, скорее всего, встанет на ноги. Быть может, ей потребуются костыли или трость, но главное, что она будет на своих ногах. Позвоночник сохранил основные функции, хотя без последствий такая травма пройти не может. Предстоит много и долго трудиться, но это все же лучше, чем неподвижность, чего все опасались. Не меньше трех месяцев ей еще предстояло пролежать в больнице. Ей надо мужественно перенести все предстоящие операции, но медики были настроены оптимистично. В тот же день ее исключили из группы риска. Когда Лайам сообщил об этом Саше, та расплакалась. Беда есть беда, но все же всем стало немного легче, ведь они уже полмесяца жили в постоянном напряжении.

– Я хочу приехать тебя повидать, – сказал он. Голос у него был измученный.

– Нет, лучше я приеду. Я не хочу, чтобы ты ехал в таком состоянии.

– Я в отличном состоянии, – возразил он, но Сашу не убедил. Уже две с лишним недели Лайам падал с ног от усталости. Подумать было страшно, как он поведет машину. Но он настоял на том, что сам приедет завтра и Рождество все-таки встретит с ней, а потом вернется в Вермонт. Он продолжал дежурить у дочки по очереди с Бет и Бекки, что показалось Саше весьма странным. Но, учитывая обстоятельства, другого выхода не оставалось. С девочкой нужно было находиться постоянно, прибегли к помощи бабушки, деда и будущего отчима. Саша рассказала о несчастье и Татьяне, та ужаснулась и просила передать Лайаму слова сочувствия. Саша передала, он был тронут и попросил поблагодарить девушку. При всей избалованности и своенравном характере сердце у Татьяны было доброе.

Весь день Саша волновалась за Лайама. Звонила ему каждый час, но он отвечал бодрым голосом. Накануне он наконец выспался перед дальней дорогой. Саша не могла дождаться, когда увидит Лайама, и была тронута тем, что он, несмотря на все невзгоды, решил быть вместе с ней в праздник.

Саша заранее нарядила елку. Под ней она положила приготовленные для него подарки – оригинальную рубашку, новую бейсболку, книгу по искусству, принадлежавшую еще ее отцу, и часы от Картье. Саша уже вся извелась от нетерпения, когда в шесть часов Лайам наконец приехал. Он быстро добрался, благо дороги в кои-то веки не были забиты машинами.

Едва завидев Лайама, Саша разрыдалась. Вид у него был измученный и страдальческий, она обняла его и долго плакала у него груди. Никогда в жизни Лайаму еще не приходилось испытывать такие эмоции – никому не пожелаешь. Лайама эти страдания в одночасье сделали мужчиной. За какие-то две недели он постарел лет на десять. Саше было больно на него смотреть, такая мука и скорбь застыли в его глазах. Он попробовал описать ей, как все было. Хотя все эти подробности были Саше хорошо известны из телефонных разговоров, она понимала, что Лайаму необходимо было выговориться.

– Как держится Бет? – Саша и за нее беспокоилась.

– Она молодец. Из больницы не выходит. Джордж сейчас у наших друзей, а Том дежурит наравне со взрослыми. – Вся семья сплотилась вокруг беды, даже Бекки, о которой, впрочем, Лайам предпочитал не говорить. Он продолжал чувствовать по ее поводу некоторую неловкость, да, наверное, так всегда будет. Сашу она совершенно не беспокоила, ведь это была связь на одну ночь, за которую Лайам заплатил непомерно высокую цену. Саша была рада, что он смог помочь родным и быть с дочерью в больнице. Таких вещей дети не забывают. Да и он не забудет, и даже Саша.

Саша приготовила вкусный праздничный ужин, наполнила ванну и уложила Лайама в постель. Лайам долго лежал неподвижно и смотрел на Сашу, держа ее за руку. От усталости он почти не разговаривал, а только не сводил с нее глаз. Ровно в полночь они обменялись подарками. Она принесла ему то, что приготовила, прямо в постель, а Лайам принес из гостевой спальни подарок для нее. При виде бриллиантового браслета Саша ахнула и немедленно надела его на руку.

– Какой красивый! Ты меня балуешь! – Она поцеловала его, счастливая от одного его присутствия. Лайаму ее подарки тоже пришлись по вкусу, особенно часы и редкая книга, почти семейная реликвия.

Он лежал в кровати и смотрел в потолок, когда она тоже пришла спать. Саша подумала, что после всего, что Лайаму пришлось пережить, интимные ласки будут бестактностью. Он был совершенно вымотан. О сексе Лайам сейчас даже не думал, она – тоже. Им просто хотелось быть вместе, и они лежали тихонько рядом.

Сил идти к полуночной мессе у него не было, а Саша предлагать не стала. Господь все видит и простит, решила она.

– Какой у тебя усталый вид, – сказала она. – Давай-ка поспи. – Ей хотелось баюкать его, как маленького. Ему сейчас очень нужна была ласка, а впереди ждали новые испытания. Утром возвращаться в Вермонт. У него была одна ночь отдыха, а перед ней пришлось еще почти семь часов провести за рулем.

– Спать я не хочу. Я просто хотел побыть сегодня с тобой, насладиться каждой минутой, – словно стремился напитаться ее нежностью впрок.

– Я здесь. А тебе надо поспать, не то завтра ехать не сможешь.

Он запланировал еще дотемна приехать к детям, а если получится – то и раньше. В семь утра он уже должен выезжать. Им оставалось быть вместе каких-то шесть часов.

– Когда у вас там все успокоится, я к тебе сразу приеду. Лайам понятия не имел, сколько ему придется там находиться.

– Саша, мне нужно с тобой поговорить, – объявил Лайам и оперся на локоть.

– О чем? – У нее мелькнула мысль, уж не собирается ли он сделать ей предложение, но момент казался совсем неподходящим. Саша улыбнулась и подняла на него глаза. Невозможно передать, как она ему радовалась. А он – ей. Но даже здесь, вдали от больницы, где лежала сейчас его маленькая девочка, глаза у него были печальны. После таких переживаний расслабиться нелегко. Всем, не только Шарлотте, потребуется время, чтобы прийти в себя. Несчастье травмировало всю семью.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказал он и закрыл глаза. Он собирался сказать что-то важное, и она приготовилась внимательно слушать. – Шарлотте потребуется тщательный уход, внимание, восстановление и всевозможная терапия. Она еще много месяцев пролежит в больнице, а потом какие-то реабилитационные курсы будут проводиться на дому, поскольку она еще мала, или в восстановительном центре. У них там в Берлингтоне есть нечто подобное.

Тут Саша поняла, что его тревожит. И у нее не возникло никаких сомнений. Конечно, она сделает все, чтобы ему помочь, она и сама собиралась предложить, только навязываться не хотела.

– Я согласна, – бесхитростно ответила она и наклонилась его поцеловать, а Лайам удивился.

– Согласна на что? – Он был озадачен. То, что он собирался сказать, произнести было мучительно трудно.

– Согласна, что тебе нужен аванс. Такое лечение стоит уйму денег. Я сделаю все, чтобы вам помочь. И галерея, и я лично.

У Лайама на глаза навернулись слезы.

– Я тебя люблю. Тебе нет необходимости этого делать.

– Но я хочу! – Все было очень просто.

– С финансами у нас все в порядке. У нас отличная страховка. Бет, слава богу, всегда была помешана на страховке. Чего не скажешь обо мне. Я всегда считал, что платить такие взносы просто глупо, а теперь благодарю господа. Вот когда нам это пригодилось. Думаю, если не хватит – подбросят родители Бет. И ее жених рвется помочь. Правда, мне кажется, он не обязан. Но он чувствует свою вину в том, что случилось. Мы потом с этим разберемся, пока нам еще даже счет не выставили. Но все равно спасибо за предложение.

– Ладно. Тогда в чем твой вопрос? – спросила Саша с улыбкой и набрала побольше воздуха.

– Это не вопрос, Саша. Я хочу не спросить, а кое-что сказать. Собственно, ради этого я и приехал. Чтобы сказать это лично.

– Что именно?

Лайам на минуту прикрыл глаза, собираясь с силами. И только потом наконец решился. Он чувствовал себя при этом палачом на плахе.

– Я возвращаюсь к Бет, – произнес он. Саша уставилась на него непонимающим взглядом, – возвращаюсь к Бет, – повторил он. В одно мгновение она стала похожа на подстреленную птицу. Она резко села.

– То есть ты едешь завтра назад в Вермонт, да? – Она не могла дышать и хваталась за соломинку.

Он покачал головой.

– То есть я возвращаюсь к ней как муж. Ей одной не справиться. Шарлотту придется ставить на ноги долгие месяцы, да и то неизвестно, поправится ли она совсем. Бет от меня никогда не было никакой помощи. Теперь я должен быть там. Она хочет, чтобы я вернулся, уж не знаю почему. Наверное, с головой что-то. Двадцать лет я был ей отвратительном мужем. Толку от меня не было никакого, знай куролесил да кистью махал. А теперь я должен стать ей реальной опорой. Я не могу оставить ее наедине со всем этим, Саша. Просто не могу. Видишь ли, когда произошло несчастье, она сразу разорвала помолвку. Говорит, что никогда ему не простит, и просит меня вернуться. – Он смотрел на Сашу, и по его щекам лились слезы. Он ее любит. Но и свою жену тоже. А Бет сейчас нуждается в нем больше, чем когда бы то ни было. И он возвращается к ней, он не может предать ее еще раз. Он виноват перед Бет, перед детьми, перед Сашей. Но он не может отказать Бет!

– Это не основание для того, чтобы возвращаться в семью. Побудь с ними хоть полгода, если нужно. А то и год. Но по той лишь причине, что нужно выхаживать заболевшего ребенка, в семью не возвращаются. Что будет, когда девочка поправится? Ты останешься с Бет и в той семье до конца дней?

– Саша, я ведь от нее не уходил, – напомнил Лайам. —

Это она меня бросила, и заслуженно. Я бы никогда не ушел ни от нее, ни от детей.

– О господи! Ушам своим не верю. – У них самих только-только наладились отношения, а сейчас они лежали в одной постели. Правда, за весь вечер он к ней не притронулся. Он приехал только затем, чтобы побыть с ней вместе на прощанье и лично сообщить, что опять уходит, на сей раз навсегда. – Боюсь, сейчас тебе не следует принимать такого решения, у тебя в голове все смешалось. И у Бет тоже. – Саша билась за свое счастье. Но, глядя в его лицо, видела, что уже проиграла. На этот раз ей не одержать победы. Все кончено. Их счастье в конце концов оказалось все-таки несбыточным, хоть и совсем по другой причине. И у нее не было аргументов, чтобы предъявить ему. На стороне Бет были двадцать лет совместной жизни и трое детей, из которых один сейчас находился в тяжелом состоянии. У Саши не было ни малейшего шанса. – Может, подождешь принимать решение, выспишься сначала, придешь в себя?

– Саша, здесь нечего решать. Я не могу оставить Бет наедине с бедой. И не могу бросить своих детей. – Он и вправду повзрослел, наконец-то стал ответственным отцом семейства, и она ему больше не нужна. И она даже не могла с ним спорить. Потому что понимала, что он поступает правильно. Для всех. Для всех, кроме нее. У нее было чувство, как будто он нанес ей смертельный удар. Собственно, так оно и было. Лайам обнял ее, и она в голос зарыдала. – Саша, прости меня, я так перед тобой виноват! Я тебя люблю. И хотел быть с тобой. Хотел, чтобы все у нас было хорошо. Но сейчас мне надо возвращаться. Клянусь, если бы не это несчастье, я бы на тебе женился. Я этого правда хотел. Но сейчас не могу.

Для обоих это была трагедия. Но Бет он тоже любил, Саша это чувствовала. Она читала это в его глазах. Безумие, бред, но он действительно любил их обеих. А Бет он был многим обязан. Саше придется уступить. Она будет той жертвой, которую он принесет ради собственного ребенка.

Они долго лежали обнявшись, оплакивая друг друга и сожалея о том, что все сложилось именно так. Саше хотелось рассердиться, даже взбеситься, возненавидеть его, но не получалось. Она не была разгневана, у нее просто было разбито сердце. Это было так же горько, как утрата Артура, а может, и хуже. Ведь если Лайам вернется в прежнюю семью, он все равно не перестанет существовать для Саши. Она будет помнить о нем каждую минуту, будет представлять, как он живет в своей семье, спит с другой женщиной, ласкает ее. И знать, что никогда, никогда он не будет с ней.

– Если хочешь, я разорву контракт с галереей. Не хочу делать тебе больнее, чем есть.

– В этом нет необходимости. Это было бы нечестно по отношению к тебе. Ты можешь вести дела с Карен и Бернаром, и мы не будем видеться. – Саша знала, что теперь видеть его будет ей невыносимо. И даже говорить с ним. От этой боли она может просто умереть. Никогда в жизни ей не было так нестерпимо больно.

Наступило утро, они все так же лежали рядом. В половине седьмого Лайам встал. Вид у обоих был измученный. Хуже всего было то, что Саша понимала, что он поступает правильно. Это было решение человека, в полной мере сознающего свою ответственность перед женой и детьми и готового выполнять свои обязанности, чего бы это ни стоило. Ну разве могла она что-либо противопоставить этому?!

– А что, если у вас ничего не получится? – спросила Саша, пока он одевался. – Вдруг после выздоровления Шарлотты окажется, что вы не можете жить вместе? Что тогда?

– Не знаю, – честно признался Лайам, глядя на нее. – Ничего я сейчас не знаю.

– Если ты переспал с Бекки, значит, что-то между вами было не так. Мужчины таких вещей не делают, если счастливы с женой.

– Может быть. Скорее всего, мы друг другу просто надоели. Бет устала от безденежья, меня временами доставали дети. Такой груз ответственности мне оказался не по силам, во всяком случае, я не был тогда готов. Сама подумай, я же женился в девятнадцать лет!

– И к этому грузу ответственности ты сейчас возвращаешься, – проговорила Саша. – Подумай об этом, прежде чем это делать. За Шарлоттой ты можешь ухаживать столько, сколько потребуется, – снова сделала попытку Саша, – но для этого необязательно возвращаться к Бет.

– Саша, все решено, – сказал он. Для нее это было равносильно смертному приговору. – Я должен это сделать. Я ей нужен. Она меня сама попросила. Одной ей не справиться.

Саша кивнула. Аргументы были исчерпаны. Она все перепробовала – и проиграла. А уговаривать его поступить так, как она сама не считала правильным, не позволяла совесть. Лайам был убежден, что должен вернуться к Бет, но не потому, что она его попросила, а потому, что он сам этого хотел. Рано или поздно он бы сам к этому пришел. Саша вдруг поняла это.

Она хотела накормить Лайама на дорогу, но он отказался. Еда не лезла ему в горло. Сейчас, когда Лайам с Сашей прощался навсегда, у него было ощущение, что он прощается с жизнью. Лайам так мечтал связать с ней свою жизнь, а теперь по воле судьбы эта возможность была у них отнята. Судьба. Все мечты и чаяния пошли прахом. Теперь – очередь Бет, Шарлотты и мальчишек. Теперь он должен быть с ними. Двадцать два года назад он принес Бет клятву верности и теперь должен ее выполнять. Лайам не чувствовал себя вправе отказать ей. Его мечтой была Саша. А его жизнью – Бет.

Он сложил Сашины подарки в рюкзак, а она посмотрела на браслет и подняла глаза.

– Буду носить, не снимая. Я всегда буду тебя любить, Лайам.

– Не надо, – сказал он, и слезы покатились по его щекам. Он поцеловал ее на прощанье. – Забудь обо мне. Забудь о нас с тобой. Спрячь это все в самый дальний уголок своей памяти. И я так сделаю. Здесь, – он показал на сердце, – ты останешься навсегда.

Саша кивнула. Она вцепилась в него, словно его уход грозил ей неминуемой смертью. Она едва держалась на ногах. С Артуром ей так и не удалось попрощаться. За эту ночь с Лайамом они все сказали друг другу. Он уходил от нее, невзирая на то, что любил ее так сильно, как никого прежде.

Дрожа, она проводила его до лифта. Лайам нажал кнопку. Она стояла рядом с ним босая, в одной ночной рубашке, с распущенными длинными волосами и была похожа на маленького эльфа. Подошел лифт, Лайам в последний раз посмотрел на Сашу, перехватил ее взгляд, вошел в кабину, двери закрылись, и он уехал. Войдя к себе в квартиру, Саша вспомнила, что наступило Рождество.

ГЛАВА 21

Рождество у Саши прошло как в тумане, это был сплошной кошмар. Звонили с поздравлениями Татьяна и Ксавье, она заверила их, что у нее все в порядке. Ксавье, впрочем, показался странным ее голос, и вечером он перезвонил. Спросил, с ней ли Лайам, она ответила, что был и уже уехал назад в Вермонт. У нее было так тяжело на душе, что делиться ни с кем не хотелось. Саша весь день просидела в кресле, не имея сил пошевелиться. Просто сидела и смотрела в пустоту. Она переживала глубокий шок.

После праздника Саша, как всегда, появилась в галерее в десять утра. И как всегда, к ней вошла Марси – и опешила. Саша сидела за столом, волосы у нее были зачесаны назад, на лице никакой косметики, щеки белые, как мел. Она разбирала какие-то бумаги на столе и при этом сидела как деревянная. Саша явно была не в себе, и, вглядевшись в ее лицо, Марси решила, что малышка Шарлотта умерла. Но это умерла сама Саша.

– Господи, неужели… – Марси поднесла руку к губам.

Она ясно видела, что произошло что-то ужасное. Саша была как привидение. В ответ она покачала головой и отвернулась. Последние три часа она безутешно проплакала. Ей больше никогда не услышать его голоса. Расставаясь, они пообещали друг другу больше не звонить. Это было бы для обоих слишком тяжелым испытанием. Саше в жизни не приходилось делать ничего более тяжкого, чем сейчас, когда она с покорностью приняла его решение. И сделала это из любви к нему. Она всегда знала, что любит Лайама, но только сейчас поняла, как сильно.

– Саша, с тобой все в порядке? – Марси смотрела на нее со страхом.

Избегая ее взгляда, Саша ответила помертвелым голосом:

– Все в порядке. – И протянула ей только что подписанные бумаги. Для нее началась новая страница в жизни. И эта страница сейчас простиралась перед ней, как бескрайняя пустыня, безжизненная, как сама Сашина душа. У нее было такое чувство, словно умерла каждая клеточка ее организма, каждая струнка ее души, каждая крупица ее естества.

Не говоря ни слова, Марси вышла и поделилась своими опасениями с Карен. Та осторожно заглянула к Саше в кабинет и быстро вернулась в приемную.

– У нее горе. Ты не спросила?

– Молчит.

Обе согласились, что Саша выглядит ужасно, и предположили, что случилось нечто ужасное. Но – что?!

Подруги так и не поняли, что случилось, а Саша за весь день ничего им не объяснила. Она ничего не ела. Не пила. Не двигалась. Только сидела за столом и перебирала бумаги. Мелькала мысль о самоубийстве, но она сказала себе, что не может поступить так с детьми. Она приговорена к жизни, что в данной ситуации было намного тяжелее, чем смертный приговор. Она приговорена до конца дней быть без него.

Лайам ехал в Вермонт, и его обуревали те же чувства. Но звонить Саше он не стал. Теперь он никогда не сможет ей позвонить. Он должен вверить ее судьбе, как вверился сам. Отныне ему доступно только одно: знать, что где-то есть женщина, которую он никогда не увидит и которую некогда любил всем сердцем.

Вечером Саша объявила Марси, что завтра летит в Париж, и попросила забронировать билет. Марси пообещала все исполнить и вновь попыталась поговорить.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – Саша кивнула, и Марси подумала, уж не с Лайамом ли что. Может, опять поссорились и разбежались? – А, где сейчас Лайам? – отважилась спросить она.

Саша ответила, что в Вермонте и что у него все в порядке. Она знала, пройдут месяцы, а может, и годы, прежде чем она сумеет кому-то рассказать. Зияющая рана в ее душе еще слишком свежа. Марси вышла и стала звонить в авиакомпанию. А потом сделала то, чего не делала никогда, даже когда умер Артур, – позвонила Ксавье и сказала, что Саша ее беспокоит. Тот ответил, что по телефону Саша тоже говорила каким-то странным голосом.

– Вид у нее ужасный, – сказала Марси. Она ни за что не стала бы беспокоить Ксавье, но кому еще позвонить, не знала. Татьяна была в отъезде, причем Марси не знала, где именно. Ксавье ничего не мог объяснить, он сам был в полнейшем недоумении.

– Пожалуй, я на выходные прилечу к ней в Париж, – предложил Ксавье. Ему не очень хотелось это делать, ведь это как раз будет Новый год, но он тревожился за маму. Что-то там у нее случилось, а что – она никому не говорит.

Вечером Ксавье позвонил ей домой, но Саша к телефону не подошла. Она лежала в темноте, думала о Лайаме, представляла себе, что он сейчас делает, как там Шарлотта и что он сказал Бет. Она даже не знала, известно ли Бет о ней. В одну ночь она превратилась в брошенную женщину. Она чувствовала себя невидимой, нелюбимой и полностью изолированной от мира. Уходя с работы, она еле слышно попрощалась с Карен и Марси. Пожелала им приятного вечера и вышла. Домой пошла пешком и лишь на полпути поняла, что идет дождь. Домой пришла мокрая до нитки. Теперь это было неважно. Теперь все неважно.

Утром она вылетела в Париж, в полете ни с кем не сказала ни слова, ничего не ела и не пила, не смотрела видео и в конце концов уснула. Приехав домой, Саша вдруг поняла, что уже несколько дней не держала крошки во рту Ксавье прилетел в Париж в воскресенье и, увидев мать, ужаснулся. Она похудела, глаза лихорадочно блестели, а кожа была совершенно серая. Ему удалось впихнуть в нее немного еды. Он приехал не один, а со своей нынешней подружкой. Спросил у Саши про Лайама, та ответила уклончиво. Сказала только, что он находится в Вермонте с Бет и детьми.

Через неделю Ксавье решил справиться, как дела у Лайама, и позвонил ему на мобильный. Он не стал говорить, в каком состоянии Саша. Сейчас у Лайама и с дочкой забот хватает. Ксавье осторожно поинтересовался, когда Лайам собирается назад в Лондон.