Кольцо зла Посняков Андрей

– Ты же, кажется, всю жизнь мечтал открыть постоялый двор в Калатраве?

– И что?

– Там бы останавливалось немало богатых купцов… И я бы мог…

Раничев усмехнулся – он давно понял, куда клонит хитрющий юнец. Похоже, сообразил это и Лошадник… И не только сообразил, но даже принял решение. В конце концов, они ведь с Шершнем теперь были квиты – тот его обокрал, а этот – выбил зуб и начистил рожу – теперь все безо всяких обид никто ничего никому не должен.

– После поговорим, – кивнул Ансельм и обернулся к Аникею с Беатрис – Мы с доном Хуаном сейчас сходим к нотариусу, а вы посторожите этого.

– Да куда я денусь?

– Все равно… Ну, говори, что за корабль?

Васко улыбнулся разбитым ртом и посмотрел на Раничева:

– Слово кабальеро, что не продадите меня маврам?

– Слово… Э, постой-ка, как я могу отвечать за Ансельма?

– Так вы ж теперь его патрон, дон Хуан. Разве не за тем вы идете к нотариусу?

Раничев рассмеялся:

– Ладно, даю слово. Назови корабль.

– «Три слона», судно мориска Хорхе Эстремары. Завтра с утра он уходит в Геную.

– Не врешь? – Лошадник с подозрением посмотрел на своего бывшего – и будущего – компаньона.

Тот пожал плечами:

– Сходите, проверьте.

«Три слона» оказались одномачтовым нефом с высокой закругленной кормой и резным носом, далеко не новым, но и не особо старым и вполне надежным с виду. Как пояснил вахтенный, судно и в самом деле принадлежало сеньору Хорхе Эстремаре и завтра с утра должно было отправиться в Геную с грузом медных слитков. Насчет пассажиров вахтенный не был уверен, но, подумав, сказал, что, скорее всего, капитан их возьмет, надо будет лишь явиться пораньше, желательно даже сегодня к вечеру.

– В Геную многие едут, сеньор, – хриплым пропитым голосом пояснил матрос. – Заплатите чуть больше – и будет вам место на нашем кораблике.

– Три слона, – усмехнулся Раничев. – Не развалится в шторм?

– Нет, сеньор. Доброе судно. Да и до осенних штормов еще долго.

– Хорошо, – Иван кивнул. – Скажешь капитану – нужна каюта для рыцаря и место на палубе для его слуги. Плачу золотом!

– Не беспокойтесь, сеньор. Все передам в точности.

Корабельные мачты скребли небо в гавани Кадиса, словно могучие сосны в лесу. Десятки больших судов – шебек, ускиер, нефов – терлись бортами о причалы, сотни кораблишек поменьше болтались между своими могучими собратами, как стая рыбьей мелюзги около дельфинов. На рейде гордо реяли белые паруса уходящих судов, дул соленый ветер, над мачтами, в высоком голубом небе, громко кричали чайки. Знакомое радостно-щемящее чувство сдавило грудь Раничева – предчувствие дальних странствий, впервые испытанное в далеком-далеком детстве, когда пятиклассник Иван гордо – один, без родителей – ехал в поезде дальнего следования к тетке, живущей где-то у Азовского моря. Вот в те же места предстоял путь и сейчас.

Первое, что они услышали, вернувшись на постоялый двор и подойдя к двери покоев, был громкий истерический хохот. Похоже, смеялся Шершень. Интересно, с чего? Переглянувшись, Раничев с Ансельмом вошли…

На кровати, спиной к двери, сидела абсолютно голая Беатрис и под смех связанного шулера пыталась стащить с лежавшего на спине Аникея сапоги. Камзол и рубаха парня уже валялись на полу, а вот с сапогами никак не получалось.

– Нет, – извивался Аникей. – Нет!

– Да почему же нет-то? – во всю глотку хохотала Беатрис. – Что, я тебе не нравлюсь? А, наверное, ты предпочитаешь мальчиков? Слушай, а давай тогда разденем Васко!

– Э-э, – сквозь смех заорал тот. – Не вздумайте ко мне подойти, грязные содомиты!

– О господине! – увидев вошедших, Аникей спрыгнул с кровати и пожаловался: – Эта драная кошка зачем-то хочет стянуть мои сапоги!

– Да не сапоги она хочет, дурень, – хохотнул Раничев. – А тебя! Впрочем, похоже, уже не хочет. Собирайся, прелюбодей, уходим!

– Куда, господине? Ой, неужели, домой? – неизбывная радость вдруг озарила смуглое лицо парня. – Домой? Ведь так? Ты нашел корабль, господин?

– Нашел, нашел, собирайся…

Бурных прощаний не было, Иван постарался уйти как можно быстрее. Солнце уже давно клонилось к закату, да и не очень-то хотелось провоцировать обоих бандитов – конокрада и шулера – на какие-нибудь неадекватные действия. Хватит уже, навоевался – и в плену побывал, и в постели у знатной дамы. В общем, полный набор туристских впечатлений. Но главное, ради чего Иван и пустился в этакую несусветную даль, было наконец-то исполнено – вот он, перстень! Вернее, перстни – и не отличишь один от другого. А литовские шпионы так и не объявились – может, поубивали их, или отстали, не нашли, а то и вовсе следом не ездили. Ну, их проблемы…

Стоявший у сходней шкипер – он же и владелец одномачтового нефа «Три слона» – здоровенный, светло-русый, как и трактирщик Мигуэль из Толедо, мало напоминавший мавра – встретил гостей благосклонно, видно, вахтенный уже успел ему обо всем доложить.

– Дон Хуан из Полонии? – завидев подходящего к судну Раничева, уважительно осведомился он.

Иван улыбнулся:

– Да, это я. А вот мой слуга – надеюсь, ему тоже готово место?

– Готово, а как же? Прошу сюда, сеньор.

Раничев с удобством расположился в кормовой каюте, наполовину забитой каким-то тюками – видимо, попутным грузом. Когда совсем уж сгустилась ночь, вышел на палубу и, подойдя к борту, смотрел, как в черной воде отражались звезды. Испания… Вернее, она еще не стала Испанией, пока лишь только Кастилия, Каталония, Арагон. Красивая страна, красивый и гордый народ, и даже как-то немного жаль расставаться. Однако, впереди – родина. Дом, красавица жена, дети… Как там они? По-хорошему ли? Не налетели ли враги? А как с погодой? Дождь ли, ведро? Налились ли спелостью яровые, ведь уже и жать пора… ну если и не сейчас, то совсем уже скоро. Слава Богу, поездка оказалась удачной. Вот они – два перстня. Осталось найти третий, и, наверное, это будет труднее всего. Однако не беда, прорвемся! Есть уже задумка, и даже не одна… Прорвемся.

– Господин играет в шахматы? – сзади подошел шкипер.

– Играю, – обернулся Иван, уже навострившийся понимать кастильскую мову. – Только плохо.

– Так и я не хорошо, – шкипер засмеялся. – Составите компанию, кабальеро?

– С удовольствием, – Раничев широко развел руки.

В Генуе они пересели на другой неф – огромную четырехмачтовую марсильяну, гордо именовавшуюся «Отцом бурь» – марсильяна как раз и направлялась в Кафу в составе каравана из десяти торговых судов и небольшой щебеки с охраной. Из Генуи в Кафу направлялось довольно много людей, все ж таки Кафа – как и Тана, и – с недавних пор – Солдайя являлась генуэзской колонией. Торговые агенты, арматоры, представители банков, возвращающиеся из гостей родственники влиятельных семей, ремесленники, паломники, странники – кого только не было на судне! Иван делил каюту с тремя юношами из богатых кафинских семейств, ездивших в Геную изучать банковское и торговое дело, все трое хорошо знали латынь, немного – татарский и русский – плаванье получилось нескучным. Вовсе нескучным. В особенности из-за одной дамы, чье пристальное внимание Раничев ощутил уже буквально на следующий день после отплытия. Это была высокая молодая особа, одетая в широкое дорожное платье из темно-голубого английского сукна и темную пелерину. Золотой узорчатый пояс обхватывал стройную талию, на груди, на тонкой золотой цепочке, висел кулон с искрящимся красным гранатом, золотисто-рыжие локоны на ветру выбивались из-под покрывала. При ней были дети – двое мальчиков лет семи, такие же золотисто-рыжие – и горбоносая старуха – нянька. Когда женщина взглянула на Ивана – а вот прямо так, по пути, поднимаясь на корму, ожгла синим взглядом дерзко и прямо – тот почувствовал вдруг, как закружилась голова… Или это от качки? Да нет, не от качки, уж ее-то Раничев переносил неплохо, в отличие от многих, нет, вовсе не в качке тут было дело…

Улучив момент, когда судно качнуло, оказавшийся рядом Иван поддержал пошатнувшуюся даму под локоть и был вознагражден отрытой улыбкой, и даже – удостоен краткой беседы.

– Благодарю вас, достойнейший рыцарь, – полатыни произнесла женщина.

– Откуда вы знаете, что я рыцарь?

– О, это же сразу видно! Вы поляк? Литвин?

– Русский.

– Ну я же говорю – литвин! – незнакомка бегло заговорила по-русски, с некоторым очаровательным акцентом с придыханием произнося гласные. – Мне так скучно здесь. Особенно по вечерам, когда Альбина уложит спать детей.

– Альбина?

– О, это старушка, нянька…

– Она все время с вами?

– Да… Это глаза и уши моего мужа, синьора Каризи.

– Ваш муж…

– О, это вполне успешный негоциант, торговец зерном. Он недавно перенес главную контору в Кафу… Там же выстроил дом – высокий, с просторными комнатами и садом – совсем не то, что был у нас в Генуе.

– Был?

– Да, я его продала, завершила все дела, и вот, еду. Никогда не была раньше в Кафе! Как там, знаю только со слов…

– Но вы говорите по-русски!

– Я выросла в Вильно и Кракове. Мой батюшка частенько бывал в Литве – в Мозыре, Пинске. Киеве…

– Хороший город, – вспомнил Киев Иван.

– Мне тоже нравился… Видите, как мы близки? Завтра, наверное, будет солнечный день?

– Думаю, так, пани.

– Пани… Какое славное слово – из детства! Зовите меня пани Катаржина. А вы?

– Иван… Боярин Иван… или кастильский кабальеро дон Хуан Рамирес.

– О, вы были в Кастилии? Я много слышала о тех краях. Скажите, мавры – они на самом деле такие злые?

Ранчиев усмехнулся:

– Многие из мавров совсем неплохие люди, пани Катаржина.

– Я сейчас не о маврах, – женщина засмеялась. – О чем мы с вами говорили, дон… Иван?

– О погоде, моя пани.

– Ах да, да, о погоде, о чем же еще? Завтра, говорят, будет жарко… С утра я отправлю детей гулять по палубе с нянькой – они любят… Зайдете ко мне?

– Да…

Они разошлись, и Раничев с трудом дождался следующего дня. В конце концов, почему бы и нет? Красивая молодая женщина, вполне может быть даже и обожающая своего супруга, но сейчас откровенно скучающая. Нянька-шпионка – «глаза и уши мужа» – в этом несомненно есть что-то пикантное. Да и панночка ничего – эва, первая подошла, и – чего уж тут говорить – сняла, вот так вот запросто, безо всяких там лишних эмоций. Завтра… Посмотрим, что там будет завтра… Скорей бы!

С этой мыслью Иван и заснул, не обращая внимания на шум – попутчики почти до полуночи азартно резались в кости.

А назавтра… А назавтра, как, впрочем, и во все дни, в небе все так же ярко сияло солнце. Выйдя на палубу, Иван сразу же обнаружил Катаржину – молодая женщина давала какие-то указания няньке, и вот, поцеловав детей, неспешно направилась обратно в каюту. Оглянулась… Заметив Раничева, с улыбкой кивнула…

Вслед за пани Иван, пригибаясь, вошел в каюту, приятно пахнущую мускусом и амброй… И сразу же ощутил на своих губах соленый вкус поцелуя!

– О мой рыцарь! – страстно прошептала Катаржина. – Расстегни же скорей мое платье…

Раничев быстро разобрался с застежками, обнажив атласные плечи страстной паненки, губы его уже целовали нежную шею, а руки ласкали упругую грудь…

– Подожди! – Катаржина быстро скинула платье и умело освободила от одежды Ивана.

– Ты красивая, – обнимая женщину, тихо промолвил тот. Застонав, паненка обхватила его за плечи, увлекая за собой на узкое ложе…

– Ты не мужчина – огонь! – тяжело дыша, призналась Катаржина. – А теперь уходи, скоро вернутся мои… Жду тебя завтра. Придешь?

Вместо ответа Раничев крепко поцеловал женщину в губы.

Они были близки много раз, каждый день на всем пути до Константинополя, и дальше, когда, миновав пролив, вышли в Черное море – древний Эвксинский понт.

– У меня на корабле есть враг, – однажды сказала Катаржина, натягивая на себя платье. – Застегни, мой коханый… Так…

– Что за враг? – озаботился Раничев. – Покажи!

– Один монах-доминиканец, брат Умберто… – пани замялась. – Знаешь ли, Иван, у меня в Генуе был один… в общем, один хороший знакомый.

– Говори прямо – любовник.

– Пусть так, – женщина прикусила губу. – У него, у этого монаха, есть письма… Он выкрал их у бедного Пьетро… О, Пьетро, к несчастью, был гвельфом, сторонником императора, а тогда взяли верх паписты…

– Письма сейчас у монаха?

– Да. Он уже предлагал их мне… за такую сумму, которой у меня нет и никогда не будет! О, Томазо, супруг, убьет меня! Бедные дети.

– Авось не убьет, – хохотнул Иван. Кажется, он начал уже понимать, для чего понадобился Катаржине – вовсе не только для любовных утех. Но все же, как красива, чертовка! – Где он хранит письма?

– Носит при себе, под рясой, в особом нагруднике.

– Покажешь мне этого монаха, – попросил Иван. – Клянусь, я вытряхну у него эти чертовы письма, чего бы мне это не стоило!

– Ты настоящий рыцарь. Иван! Прямо, как в куртуазном романе.

Монах оказался тощ: сутулая фигура, какое-то неприятное, бритое, по-лошадиному вытянутое, лицо – обтянутый желтой кожей череп. Глубоко запавшие злые глаза, тонкие, застывшие в змеиной усмешке, губы. Редкостный уродец! Впрочем, все католические монахи были для Раничева на одно лицо, они своих-то, православных, не очень жаловали. Конечно, можно было схватить этого брата Умберто за шкрябень да потолковать по душам, но вот незадача – больно уж людно было на марсильяне. И сам монах путешествовал не один, а в компании себе подобных, да и на палубе – яблоку негде упасть. Вот и попробуй тут, надави. Нужно было срочно что-то придумать, ведь уже очень скоро на горизонте должны были показаться невысокие горы Крыма. Иван думал долго, пока, наконец, не надумал. Для того чтобы «потрясти» монаха, нужны было два условия:

Первое – желание, а оно у Ранчивеа имелось, и второе – укромное, относительно безлюдное, место. На палубе народу полно, а в трюмах? Как бы только туда попасть? Иван прошатался по всему кораблю до темноты – как раз созвали на вечернюю молитву, все – и пассажиры, и моряки – затянули хором «Аве Мария»! – и заприметил небольшой люк в палубу у самой бизани. Небольшой такой – по силам поднять одному – матросы там держали ведра, обрывки канатов, пеньку и прочее, потребное для ремонта или уборки судна. Ранчиев даже украдкой заглянул – места хоть и немного, но для разборок вполне хватало. Теперь осталось только заманить туда монаха. Впрочем, чего заманивать? Дождаться, покуда уснет, сграбастать в охапку, и…

Быстро темнело, в темно-голубом небе остывали последние осколки солнца. Пассажиры на палубе укладывались спать – кто на циновках, взятых в аренду у шкипера, а кто и – расстелив собственное тряпье. Вот и монахи улеглись у второго грота, и тот, противный, брат Умберто, тоже. Иван притаился за мачтой… Проклятый монах никак не хотел засыпать! Все ворочался, паразит, да бормотал что-то про себя, видно, нечиста была совесть. Ага, вот, привстал – а между тем остальные давно уже храпели! Кто-то позвал? Ну да… Прислушавшись, Иван уловил едва различимый свист. Осторожно высунул голову из-за мачты… Батюшки! К монаху, переступая через спящие тела, шел не кто иной, как его собственный слуга Аникей! Вот подошел, сказал что-то… Идут к борту! Раничев, упав средь других, притворился спящим и навострил уши.

– А тшым пан ест? – послышался голос монаха.

– Тихо… – Аникей выдал какую-то заковыристую фразу, на что монах закивал и вопросительно произнес:

– Венц цо робич?

Очень на то похоже, они говорили по-польски, а этого языка, Иван, увы, не знал. Оставалось только лежать да хлопать глазами. Впрочем, нет, можно было попытаться запомнить хотя бы несколько слов, а поутру расспросить Аникея. Что у него общего с этим подозрительным монахом? Да, и письма – не забыть про письма!

Ага, вот Аникей ушел – видно, направился на корму, он всегда там спал, неподалеку от каюты хозяина. Ну со слугой еще будет время потолковать, пока же…

Бесшумно поднявшись, Раничев тигром набросился на ничего на подозревавшего монаха и, заткнув ему рот ладонью, потащил к бизани, бросив на палубу перед люком.

– Открывай! – приказал Иван по-латыни и вытащил из ножен меч. – Пикнешь – убью!

Монах, дрожа, распахнул люк, и Раничев отправило его вниз быстрым пинком. Сам же, оглядевшись по сторонам, прыгнул следом…

– Не убивай меня, благородный муж, – взмолился монах… Но Иван таки углядел блеснувший в его руке клинок.

– Ах ты, тварь! – выбитый кинжал отлетел в сторону, а лезвие меча уткнулось монаху в шею.

– Пощади, – захрипел тот.

– Письма! – Раничев требовательно протянул левую руку – в правой он держал меч.

Монах дернулся было – но понял, что не на такого нарвался, и со вздохом вытащил из-под сутаны несколько свитков.

– Это все?

– Все.

Иван не поленился, лично обыскал доминиканца – тот, похоже, не врал.

– Тогда последний на сегодня вопрос – о чем ты говорил с моим слугой?

– С кем? – не понял монах.

– С тем парнем, что только что подходил к тебе.

– Ах, с этим, – доминиканец безразлично пожал плечами. – Первый раз его вижу. Хотел купить у меня четки…

Предупредив монаха, чтобы не попадался на глаза до самой Кафы, Раничев удалился, не очень заботясь возможными со стороны монаха последствиями. Можно было, правда, для надежности и убить поганца, да наверняка так и следовало поступить, как сделал бы на месте Ивана каждый… только вот он-то все таки был не «каждый», а интеллигент, хотя бы и в первом поколении – все ж таки когда закончил герценовский истфак. Директор исторического музея, мать вашу, а не прощелыга с большой дороги!

– Четки? Какие четки? – спросонья не врубился Аникей. Только потом дошло. – Ах, четки… Да, хотел купить тут, у одного монаха. А что?

– Да так… – Раничев пристально посмотрел на слугу. – Тебе-то они зачем, эти четки?

– А я ведь, господине, в монаси собрался, – потупив глаза, со всей серьезностью отвечал Аникей. – Вот доберемся домой – так сразу и пойду в послушники.

– Ну, флаг тебе в руки, – уходя, буркнул Иван.

Пани Катаржина была просто вне себя от радости…

Суматошная Кафа, с ее крепостями, рынками и разноязыким говором, особого интереса у Раничева давно уже не вызывала – неоднократно приходилось бывать. Город Иван более-менее знал, был знаком с несколькими арматорами и купцами, так что отыскать идущее в Тану судно труда не составило.

Крутобокий зерновоз «Сципион», принадлежащий гильдии торговцев хлебом, уже следующим утром вышел в Азовское море, или – Меотийское болото, как его называли местные греки. Судно сильно раскачивалось на волнах, низкое небо хмурилось, хмурым выглядел и поглядывающий на него шкипер с рыжей, давно нечесаной, бородою. Наверное думал, как успеть вернутся в Кафу до начала осенних штормов. Раничева, естественно, этот вопрос никоим образом не донимал, наоборот, очень даже радостно было на душе – ведь Иван возвращался домой, и не с пустыми руками. Скоро Тана, затем – вверх по Дону, и вот она, родная земля – Великое Рязанское княжество. Не так и долго осталось.

Расслабился Иван, чего уж скрывать? Укрылся от ветра в каюте да почти до самой гавани пьянствовал с попутчиками – двумя приказчиками-нижегородцами, бывшими в Кафе по торговым делам. Ну хоть попутчики, пусть только до середины пути, так и то веселее.

– Ну, Сеня! Тебе за вином бежать, – вытряхнув в кружку последние капли, Раничев протянул кувшин одному из приказчиков – вихрастому лупоглазому парню с узенькими усиками и кучерявой бородкой. – Твоя очередь.

– Сбегаю, – облизав губы, кивнул тот. – А много ль брать, и какого?

– Да самого лучшего! – азартно заявил другой приказчик, Никодим – толстый и круглый, с черной, чуть не до самых глаз, бородищей и лукавым прищуром.

– Не нальют нам самого лучшего, Никодиме, – со вздохом произнес вдруг Иван. – Никак не нальют.

– Это почему же?

– Да потому что самое лучшее у них – на продажу.

– Да в Тане уж небось у каждого по две бочки припасено! – Семен засмеялся. – А в Азаке татары вина не пьют, им Магомет запрещает.

– Угу, – усмехнулся Раничев. – Не пьют, как же!

– Молод ты еще, Сема! – поддержал Ивана Никодим. – А то бы знал, что ордынцы зело к пианству способны.

Прихватив опустевший кувшин, Семен вышел на палубу, а Никодим с Раничевым, неспешно допив остатки вина, затянули песню, которую пели вот уже второй день и никак не могли допеть до конца. В общем-то, пел один Иван, а приказчик подтягивал, не всегда попадая в такт. Но так, ничего выходило, душевно, особенно если учесть, что песня-то была не из простых – «Скакал витязь по степи» – местный «культовый хит», который Раничев исполнял эдак душевно, с надрывом, почему-то – на мотив «Белладонны», известной в исполнении как английской группы «UFO», так и наших «Веселых ребят», причем наши-то пели гораздо лучше. Душевнее!

– Ну? – допев второй куплет (третьего не помнил), Раничев вопросительно взглянул на собутыльника. – Что-то Семен долго не возвращается. Неужто вино кончилось?

– Типун тебе на язык, Иване Петрович! – рассердился Никодим. – Ну надо ж такое сказать!

– Ла-а-адно, не злись, – Иван подмигнул приказчику и засмеялся. – Пошутил я… Э, да вот, кажется, и Семен! Чего так долго, Сеня?

Вернувшийся с добычей посланец с гордостью поставил полный кувшин на стол.

– Еле успел, – он шмыгнул носом. – Еще б чуть-чуть – и пили бы какие-нибудь опивки.

– Что так?

– Да монаси, черт бы их… Едва не опередили.

– Постой, постой, – встрепенулся Раничев. – Монахи ведь вина не пьют!

– Ага, не пьют… так же, как и твои татары… Поди вон, сам погляди.

– Что за монахи? – разливая, спросил Никодим.

– Да не наши, не православные, перед самым отплытием сели.

– Так-так-так, – Иван насторожился. – А нет среди них такого тощего, противного, с лошадиной харей?

– Да пес их знает, Иване Петрович, я ведь не присматривался… Да, служка твой, в сапогах красных, с монасями говорил о чем-то.

– А, – отмахнулся Иван. – Все, бедняга, четки себе купить хочет. Ну, вздрогнули!

Потом уже ходил за вином сам Раничев – ему пришла очередь – шумно так ходил, шатался, едва даже не упал через борт – хорошо, поддержал родимый слуга, Аникей-отрок. Живо бросился к хозяину, аж сапог забыл одеть на левую ногу, так и поскакал – в одном.

– Не ушибся ли, господине Иване Петрович?

– Не ушибся, – тяжело опираясь на щуплую фигурку слуги, Раничев дыхнул перегаром – ровно дракон, эх-ма!

Случившиеся на палубе как раз в это время католические монахи-францисканцы с осуждением покачали головами. Над мачтами, в лазурном небе, ветер быстро нес облака, впереди, освещаемая осенним солнцем, показались темная полоска берега, устье реки и две крепости по обоим берегам – ордынский город Азак и Тана – торговая фактория генуэзцев. Приплыли.

Иван и на причал вышел такой же – качающийся и орущий что-то веселое. За ним – стараясь не очень шататься – плелись оба приказчика, за теми – монахи, а уже за ними – Аникей-отрок. Ну-ну…

– Знаю тут одну корчму, – задержавшись на пристани, Раничев обнял собутыльников за плечи и заговорщически подмигнул. – Искендер-ага хозяин.

– А турок-то? Так и мы его знаем…

– Ну тогда что ж мы стоим? Аникей! Аникей! Да где ж ты, мать твою?

– Я здесь, господине.

– Узнай-ка, не плывет ли кто по пути? Ежели что, придется нанять лодку.

– Сделаю, мой господин, – поклонившись, Аникей убежал прочь, а Иван с друзьями свернул на постоялый двор Искендера-аги.

Одноглазый турок встретил гостей с улыбкой, а, узнав Раничева, поцокал языком и громко позвал:

– Прошка! Эй, Прошка!

– Звал, Искендер? – вбежал в корчму белобрысый подросток в чистой сермяжной рубахе, свежих онучах и тщательно подвязанных опорках из лошадиной кожи.

– Звал, звал, – турок закивал головой. – Хвала Аллаху, хозяин твой вернулся!

– Иване Петрович! – всплеснул руками Пронька, в синих глазах его показались слезы. – Радость-то какая, радость!

– Ну раз радость, так тащи еще вина… Да, – Раничев повернулся к хозяину постоялого двора. – Спасибо тебе, Искендер, что не забыл мою просьбу, выкупил-таки парня. Вот, – он отсчитал деньги. – Полста серебряников, как и договаривались.

– Якши! – Искендер-ага ловко сгреб со стола деньги.

Наступила ночь, темная и ненастная, с низким, заполоненным дождевыми тучами, небом. Накрапывавший с вечера дождь к ночи полился в полную силу, тугие капли барабанили по крыше, шуршали на дворе старой соломой, вспенивали грязные лужи. Трое в черных плащах быстро шли по пристани вдоль реки, не оглядываясь и без задержек, видимо, точно знали, куда идти. Нет, перед воротами постоялого двора все же остановились.

– Сюда, сюда, панове, – отделилась от забора фигура. – Прошу…

Скрипнула дверь, забрехал пес, из-за двери выглянул дюжий слуга с горящим факелом:

– Кто?

– Гости к моему хозяину. Я предупреждал Искендера-агу…

– А, – слуга смачно зевнул. – И шляются же в такую погоду… Ну проходите, что встали? Ужин, вино?

– Благодарю, они уже ужинали.

– Вот и славно. Покои на втором этаже.

– Знаем.

Вся троица и четвертый – тот, кто встречал – на цыпочках поднялись по лестнице.

– Здесь… Вот эта дверь.

– Он спит?

– Дрыхнет беспробудно, пьяница! Наверное, и не стоит его убивать, можно и так забрать перстень…

– Это не тебе решать… Тсс! Что это? Тьфу, черт. Кошка! Идем.

Чуть слышно скрипнула двреь…

– Дьявол! Ничего не видать, – шепотом посетовал кто-то. – Взожги-ка свечу, брат Бенедикт.

Щелкнуло огниво, посыпались искры… вот зажглась и свеча.

Раничев, не раздеваясь, спал на спине, разбросав в стороны руки. Черная рука с зажатым в ней кинжалом метнулась к его груди стремительной тенью…

Иван, словно этого и ждал, не вставая, закатил татю такую плюху, что тот со стоном вылетел в дверь и покатился по лестнице вниз.

– Хороший удар! – выхватив меч, вскочил на ноги Раничев. – Эй, Никодим, Семен, Пронька! Хватай их, покуда не убеждали…

Ночные гости со всех ног бросились наутек, впрочем, никто особо за ними не гнался, Иван даже придержал пытавшегося было броситься в погоню Проньку.

– Стой, паря! Пусть себе бегут, ништо… Никодим, друже, ты главного-то споймал?

– Споймал, Иване!

– Ну так тащи его сюда… Эвон, Прохор, изволь-ка полюбуйся-ка соглядатаем литовским!

Пронька с любопытством посмотрел на дверь, в которую толстый приказчик Никодим с усмешкой втолкнул связанного отрока.

– Аникей?! – удивленно воскликнул Прохор.

– Вот именно, – Раничев – трезвый, как никогда, закрыл дверь и прислушался – со двора доносились крики, видно, проснувшиеся слуги кого-то азартно ловили.

– Ну, – Иван тяжело посмотрел на сникшего Аникея. – Садись-ка за стол, отроче, разговор есть.

Пойманный «литовский шпион» со вздохом уселся – а куда денешься? Уж как Раничев действовал мечом – навидался.

– И ты садись, Проша, – Иван посмотрел на слугу. – В ногах правды нет. Итак, Аникей, или как там тебя звать – не важно. Поступим так – я сейчас буду рассказывать, а потом и тебя спрошу кое-что. Итак… – Раничев вдруг посмотрел на приказчиков. – Что, исстрадались, ребята? Почитай, третий день без вина?

– Как – без вина? – хлопнул глазами шпион.