Кольцо зла Посняков Андрей

– Через месяц… – Иван присвистнул. – Нет, столько ждать мы не можем. Однако же нужно как-то Проньку выручить, да и монаха – по мере возможности. Ну монах и просто сбежать может… а ну-ка!

Раничев, едва не сбив с ног попавшегося на пути матроса, побежал к своему шатру и, сунув руку под ковер, громко выразился грубой и очень нецензурной бранью. Не было кожаного мешочка с золотыми английскими монетами – корабельниками, выбитыми в честь битвы при Слейсе, кои из-за своего качества так нравились Раничеву. Четверть финансового запаса! Иван благоразумно не хранил все деньги в одном месте. Да-а, не зря Никифор вокруг шатра увивался, наверняка подсмотрел, гад! Ищи его теперь, свищи. Ну черт с ним, не хватало еще из-за поганых денег убиваться с горя, пускай подавится ими чертов монах! А вот Проньку, Проньку выручать надо. Не самому – самому некогда – а вот ежели кого попросить?! Кажется, тот одноглазый корчемщик – вполне подходящий пройдоха.

– Я в таверну, – встрепенулся Иван. – Ты, Григорий, ежели к утру не вернусь, задержишь отплытие.

– Но…

– Задержишь! Как – думай сам.

– Исполню.

Кивнув, Раничев загрохотал сапогами по сходням. На востоке быстро светлело небо.

В таверне, куда он, задыхаясь, вбежал, уже почти никого не было, кроме хозяина и мальчишки-слуги, деловито подметавшего глиняный пол метелкой из редких прутьев.

– Позови хозяина, быстро! – рыкнул Иван.

– Э, Искендер-ага, зовут!

Хозяин таверны ловко спустился с лестницы и пристально уставился на Ивана своим единственным глазом:

– Что угодно синьору?

– Синьору угодно поговорить с тобой с глазу на глаз.

– Пошли, – усмехнувшись, Искендер-ага кивком пригласил во внутренний дворик.

– Здесь нас не смогут подслушать, – шепотом пояснил он. – Верно у тебя, уважаемый, ко мне непростое дело?

– Уж точно, непростое, – согласился Иван. – И очень для тебя выгодное.

– Лишь один Аллах ведает, где наша выгода.

– У меня пропал парень, слуга, – быстро произнес Раничев. – Вот деньги. – Он протянул хозяину мешочек. – Здесь пятьдесят дирхемов.

– Серебром?!

– Естественно.

– Еще столок же получишь потом… если договоримся.

– Что я должен делать? – подбросив на ладони мешочек, Искендер-ага, не скрывая удовольствия, спрятал его за пазуху.

– Выкупить моего парня, его зовут Прохор – светлоголовый, тощий, глаза синие, лет, кажется, тринадцать или чуть больше.

– Это не так легко, мой господин, – хозяин корчмы, судя по имени – турок, почмокал губами.

– Как знаешь…

– Я не отказываюсь, мой господин! Просто говорю, что это будет трудно.

– Я вернусь к осени, – усмехнулся Иван. – С полсотней дирхемов… Или – акче? – он продолжил по-тюркски. – Что тебе больше нравится?

– После разгрома Баязида Хромцом мало кому понравится акче, – глухо отозвался турок. – Мелкая серебряная монетишка.

– Не мельче дирхема… Ну как скажешь.

– Буду ждать тебя, – Искендер-ага поклонился. – Я вижу, ты повидал много земель.

– И еще повидаю не меньше, – Раничев понизил голос. – Действует ли еще в Азаке шайка Армата Кучюна?

– Ты многое знаешь, – прошептал в ответ турок. – Армат Кучюн давно умер…

– Но дело его живет! – с неожиданной улыбкой промолвил Иван. – Надеюсь, мы с тобой договорились?

– Да, – кивнул Искендер-ага. – Не сомневайся, я отыщу твоего парня.

Слава богу, больше никто не пропал, так, вполне буднично, корабли дошли до Солдайи, жаль, не завернули в Кафу – Негрицци испугался шторма. Да у самой Солдайи, напротив мыса Хыскулебурун, их хорошо тряхнуло на огромной волне, едва не выкинуло на скалы, спаслись, слава богу и, благодаря мастерству кормщика Сугбая. В Солдайе в отличие от работорговой Кафы в большой степени торговали вином – о, здесь было где разгуляться самому взыскательному ценителю! Раничев тоже не устоял, прикупил пару кувшинов – белого и розового, выпили на пару с Григорием прямо на судне.

Кораблик, принадлежавший генуззскому торговцу вином Массимо Леониди, представлял собой изящное трехмачтовое судно, называемое неф или бус, со сложным такелажем, выбленками и высокими штевнями – прямыми в корме и несколько закругленными в носовой части. Высокие надстройки на носу и в корме были украшены затейливой резьбой и алыми треугольными щитами с изображением золоченой амфоры – гербом торговой корпорации Леониди. Собственно, судно так и называлось – «Золотая амфора», и, по прикидкам Раничева, свободно могло взять на борт около двухсот тонн груза и сотню пассажиров. Довольно совершенное парусное вооружение – фок и грот-мачты несли прямые паруса, а бизань – косой, латинский – позволяло кораблю иметь хороший ход, а при необходимости и лавировать довольно круто к ветру. Да, «Золотая амфора» была красивым и надежным судном, на вершине ее грот-мачты, прикрепленный к смотровой корзине – «вороньему гнезду», развевался алый флаг корпорации. Такие же флаги трепались ветром и на двух других судах Массимо Леониди – одномачтовых «Эфесе» и «Куртизанке».

Записанные в специальную книгу пассажиров в качестве паломников, Раничев со товарищи заранее расположился на судне. Весь караван снимался с якорей через сутки, что ничуть не смутило Ивана, таким образом сэкономившего на постоялом дворе. Вообще путешественники вдруг оказались несколько стесненными в средствах – украденные монахом Никанором «корабельники» и полсотни дирхемов, отданные Искендеру-аге в Тане, представляли собой весьма приличную сумму, которой Раничев в одночасье лишился. Однако экономить буквально на всем было бы подозрительно в глазах судовой команды и капитана – коренастого загорелого человека с большим орлиным носом и иссиня-черными, чуть тронутыми сединою кудрями, по имени Карло Ческа. Представившийся дворянином Иван не мог, да и не очень-то хотел путешествовать третьим – в духоте между палубами, и даже вторым – просто на палубе – классом, а нанял для себя кормовую каюту, что считалось роскошью. Соседями его оказались двое негоциантов из Реджо и престарелый прелат, возвращающийся в Рим после инспекционной поездки. Что же касаемо Григория, Захария и Аникея: те расположились с относительным удобством – боцман давал напрокат циновки и одеяла. Григорий – во втором классе, так сказать – в плацкарте – на палубе, среди паломников, монахов-доминиканцев и совсем уж мелких торговцев, ну а Захарий с Аникеем – общим вагоном, в межпалубном пространстве вместе с простыми слугами. День-то они, конечно, провели на палубе, на у ближе к ночи заняли свои места – за этим строго следил боцман.

Отплытие Иван проспал: всю ночь пили с торговцами и прелатом – симпатичным крепеньким старичком, отцом Валентином. Падре, кажется, был францисканцем, и не выдержал, похвастал после третьей кружки – пользовался большим расположением папы Иннокентия Седьмого. Как после пятой кружки признался почтенный прелат, в Риме не меньшим, а иногда и большим влиянием пользовался другой папа – антипапа, не признанный конклавом, – Бенедикт Тринадцатый. В общем, все правильно. Как вспомнил Раничев – все ж таки он был историком, – католическая церковь сейчас переживала не лучшие времена, когда на папском престоле часто оказывались сразу два, а то и три папы, яростно интриговавшие друг против друга и вводившие в искушение мирян. Называлось все это непотребство «великая схизма» и должно было закончиться лет через десять-двенадцать низложением всех пап и избранием нового. Антипапу Бенедикта отец Валентин не жаловал, также не очень-то нравились ему и доминиканцы – конкуренты по делу святой инквизиции, о которых падре (после седьмой кружки) начал рассказывать столь скабрезные анекдоты, что сконфуженно покраснели оба негоцианта. Впрочем, очень может быть, что покраснели-то они от изрядно выпитого вина. Прелат с Иваном остались самыми стойкими – продолжали уничтожать очередной кувшин уже глубокой ночью, когда их собутыльники давно храпели вовсю.

– Положить, что ли, им на нос какую-нибудь вонючую тряпку? – Раничев искоса глянул на спящих торговцев. – Ишь, расхрапелись – спать не дадут, балбесы.

– Как, как ты их назвал, сын мой? – заинтересовался отец Валентин.

– Балбесы, – Иван засмеялся. – Это наше такое слово, русское.

– Ах да, ты же из Великой Татарии, – покивал падре. «Великая Татария» – так он ничтоже сумняшеся именовал все русские княжества скопом, мотивируя тем, что все они официально являлись ордынскими данниками.

Наполнив очередную кружку – вино-то было довольно слабеньким, сильно напоминая рислинг, – прелат задумался и вдруг поинтересовался: а вообще-то, католик ли Иван? Вспомнил! После второго кувшина.

– Конечно, католик! – тут же соврал Раничев. – А как же? Хочешь, гимн спою.

– О! А ты петь умеешь? – отец Валентин явно обрадовался. – И я неплохо пою. Давай а-капелла!

– Ave, maris stella… – затянул Иван подсмотренный в одной из книжек Хвостина гимн. – Здравствуй, звезда морская!

Падре охотно подхватил, дирижируя полупустой кружкой, и, качнувшись, выплеснул часть вина на сутану.

Еще спели «Салве, регина!» и «Те деум», а потом отец Валентин научил Раничева двум францисканским песням – «Диэс ирэ» и «Стабат матер». Последняя песня Ивану очень понравилась, уж больно слова напоминали родные, русские.

Потом Раничев спел «Подмосковные вечера» и «У беды глаза зеленые». Не зная слов, тоец Валентин внимательно слушал, а в последней песне – «Соли», когда-то известной в исполнении Адриано Челентано – даже пытался подпевать, пока не рухнул на пол.

– Эх, батя! Слабоват оказался, – Раничев осторожно перетащил перебравшего прелата на циновку и, допив вино, улегся сам. Слава богу, все его люди были на корабле и приглядывать за ними не было никакой необходимости – куда денутся? Сходить на берег Иван им строго-настрого запретил. Ничего, пускай лучше выспятся на свежем воздухе – циновки и одеяла у них есть, имеется и еда, и даже кувшинец вина.

Вообще же, ночью снаружи было довольно шумно – кто-то бегал по палубе, что-то орали, пели песни, даже, такое впечатление, дрались. В общем – кабак, а не судно.

Раничев проснулся к обеду, когда в маленькое оконце вовсю улыбалось солнце. Проснулся не сам – отец Валентин разбудил к мессе.

– На вот, похмелись, – он протянул Ивану бокал с кислым вином. Раничев, поморщившись, выпил. Как хорошо, что он знал латынь! Вот, как вчера прекрасно провели время с этим прелатом.

– Так и не выспался толком, – выпив, посетовал Иван. – Всю ночь какие-то паразиты по палубе шастали, орали.

– Это доминиканцы, – кивнул падре. – Как ты говорил-то? Балбесы, во! Мне мои людишки рассказали сейчас, что там творилось. В общем, эти балбесы-доминиканцы, инквизиторы чертовы – прости, Господи! – ловили какого-то еретика, да с таким шумом, словно пытались отбить от сарацин гроб Иисусов. Истинно балбесы, уж мы бы это гораздо тише проделали.

– Поймали? – зевая, поинтересовался Раничев. – Ну еретика-то этого?

– Поймали… Тогда же и отвели в город.

– Сожгут?

– Гм, не думаю, – отец Валентин с сомнением покачал головой. – Поди докажи! Свидетели-то здесь остались, на корабле. Так, подержат в узилище для острастки да выкинут. Солдайя не Генуя и не Рим!

В дверь каюты вдруг истово застучали.

– Войдите, – поставив бокал на стол, небрежно бросил Иван и удивленно вскинул глаза, увидев вошедших – Захария и Аникея. Оба казались чем-то взволнованными.

– Чего вам?

– Григорий пропал, господине!

– Что-о?! – Раничев вскочил на ноги. – Куда он мог пропасть? С корабля?!

– Говорят, его ночью схватили какие-то люди, – хлопая глазами, сообщил Аникей. – Мы не видели, спали… Он же, Григорий, наверху остался, на палубе, а мы…

– Знаю, – Иван обреченно махнул рукой и, жестом прогнав своих, искоса взглянул на прелата.

– Святой отец, твои люди могут узнать кое-что у доминиканцев?

– О еретике? – отец Валентин оказался весьма понятлив.

– О нем… Кажется, это мой слуга.

– Узнаем, не переживай, – пообещал падре. – Тем более господин за слугу не отвечает.

– У инквизиции может быть другое мнение.

Отец Валентин усмехнулся:

– Молись, сын мой! Выручим.

Он вышел, а вслед за ним – и Раничев. Соседи-торговцы давно гуляли на корме, с интересом наблюдая, как управлялся с огромным румпелем кормчий.

Немного подышав воздухом, Иван отправился обратно в каюту и растянулся на циновке, вытянув ноги. Однако дела! Ну не везет ему с людьми – эдак скоро вообще никого не останется. Вот так посольство! Хотя, конечно, Иван вовсе не собирался являться на прием к его величеству кастильскому королю Генриху, но тем не менее…

Скрипнув дверью, в каморку вошел отец Валентин.

– Ну? – Раничев присел к столу и нетерпеливо посмотрел на прелата.

– Значит, дело было так, – без всяких предисловий начал тот. – Эти балбесы-доминиканцы уже здесь, на корабле, получили от кого-то донос о том, что пассажир с верхней палубы, записанный в корабельную книгу под именем Григория из Литвы – высокий, лысоватый, жилистый, – на самом деле никакой не Григорий, а знаменитый еретик из Болоньи Франческо Туззи, давно уже объявленный в розыск святой инквизицией за богомерзкие идеи о множестве миров.

– Вот так дела! – выслушав, покачал головой Иван.

– Да ты не переживай, – успокоил отец Валентин. – Доминиканские балбесы схватили его, спросив только имя – спешили! – так что никто не знает, что еретик – твой слуга!

– Слава святой Деве Марии!

– К тому же, – прелат засмеялся, – и еретик-то он – липовый!

– Как так? – не понял Раничев.

– А так! – святого отца прямо-таки распирало от того, что доминиканцы так лопухнулись. – Я прекрасно знаю Франческо Туззи из Болоньи. Это не лысоватый кряжистый брюнет, как твой слуга, а длинный тощий блондин с пышной и кудрявой шевелюрой. Так что никакой это не еретик. Ха! Уж теперь точно, наложат на этих незадачливых балбесов епитимью. А нечего верить всяким гнусным доносам! Проверять надо, прежде чем бросаться с арестом. Вот балбесы – ха-ха!

Отец Валентин радостно потер руки.

Несколько повеселел и Раничев: все ж приятно было узнать, что Григорию, по сути, ничего страшного не грозило. Однако кто же, интересно, доносчик?! И, главное, зачем ему было доносить? Загадка…

– Значит, автор доноса неизвестен?

– В том-то и дело, что нет!

– И донос, вероятно, был написан на латыни…

– Или на болонском диалекте, но скорее, конечно же, на латыни, итальянские языки понятны далеко не всем в Италии.

Загадка… Раничев покачал головой. Задача со многими неизвестными. Кому мог так насолить Григорий? Кто его убрал и зачем? Вряд ли это хоть когда-нибудь возможно будет узнать, разве что потом, на обратном пути, поподробнее расспросить Григория… Тот ведь попытается вернется домой. В Переяславль-Рязанский. Хорошо бы вернулся. Там бы и переговорили. Эх, самому бы вернуться, помоги, Святая Дева!

Без всяких приключений караван судов арматора Массимо Леониди миновал черноморские проливы и, выйдя в Эгейское море, повернул на юг, огибая Грецию – доживавшую свой последний век дряхлеющую империю Ромеев. Дни тянулись медленно, похожие одни на другие. Утро – под свист боцманской дудки – молитва – «Аве, Мария!», потом месса, вечером снова «Аве, Мария!», если бы не беседы с отцом Валентином, то можно было бы сойти с ума от тоски, тем более что около суток суда стояли на якорях у какого-то греческого мыса – опасаясь пиратов, ждали попутный караван с Крита. Дождались с десяток судов и, переговорив с их арматорами, примкнули сзади. В паруса ласково дул ветер, послушно расступались перед кораблем синие, с пенными барашками, волны, с шумом взлетая к носовой палубе. Акинфий, к счастью, не страдал от морской болезни, а вот бедняга Захарий совсем измучился – бледная фигура его постоянно маячила у самого борта, извергая в море остатки еды. И это в хорошую-то погоду. Что ж с ним будет в шторм, не дай, Боже, конечно, такого экстрима.

Иван как накаркал! Маленькое смутно-сероватое облачко, внезапно возникшее на горизонте, внезапно превратилось в синюю быстро приближающуюся тучу. Задул, забуранил, завыл в снастях, ветер, погнал на суда высокие злые волны, да так истово, что корабли затрещали, а их пассажиры дружно вознесли молитвы Господу. Спотыкаясь о паломников, забегали по палубе матросы, спустили паруса – молодцы, успели вовремя, старый капитан Карло был опытен и знающ.

Набежавшая волна внезапно ударила в борт с такой силой, что «Золотая амфора» подпрыгнула, дернувшись всем своим корпусом, и тяжело завалилась влево.

– К волне! – заорал капитан кормщику. – Носом к волне, сто чертей на бочку!

Кормщик и сам понимал, что к чему, да вот никак не удавалось повернуть тяжелое судно, румпель упрямо вырывался из рук, несмотря на помощь матросов и подбежавшего Ивана. То ли заклинило руль, то ли… Вот снова ударила волна – огромная, как рыцарский замок, смывая людей за борт. Затрещав, рухнула задняя мачта – бизань. Прокатилась по палубе, сорвалась, увлекая за собой в пучину нескольких человек. Слева, совсем рядом, показался берег – судно несло прямо на черные скалы, торчавшие из воды, словно зубы сказочного дракона. Скалы быстро приближались, становились рельефнее, словно бы вырастали – вот уже показались пенные буруны, еще немного…

Все ж таки удалось! Все ж таки выровняли судно – не рулем, на фок-мачте поставили парус – его почти сразу же унесло, но работа была выполнена – судно развернулось к волнам и ветру.

– Канаты, – сквозь зубы промолвил кормщик. – Видно, оборвались рулевые канаты…

Он говорил на каком-то итальянском диалекте, но слова были понятны – Раничев не зря изучал латынь. Вновь налетевшая волна обдала их брызгами, жалобно скрипнула мачта, бедняги паломники с мольбой смотрели в небо. Кто-то смеялся, кто-то стенал, кое-кто громко читал молитву. Многие привязались веревками к мачтам. Иван не видел на палубе своих, как ни всматривался. Наверное, это было и к лучшему, пусть себе сидят под палубой – уж точно не смоет, правда, в случае чего не выберешься… Ну тут уж все в руках божьих… Ах, черт! Из палубного люка все ж таки показался Захарий! Ну куда же тебя понесло, паря? Как раз нахлынула очередная волна, корабль качнуло – и парня неудержимо повлекло в воду, лишь каким-то чудом ему удалось зацепиться за обломок мачты.

– Держись, Захар! – бросив румпель – там и без него уже было много народу, Раничев, схватив веревку, кинулся к парню, успел, в последний момент ухватил за шиворот, удержал над бездной. Еле вытащил – мокрого, с круглыми от ужаса глазами.

– Ты зачем здесь?

– Акинфий сказал – посмотри, может, помочь нужно?

– Помощники, блин… Быстро залезай обратно! Или нет… Привяжись пока к мачте, может, и в самом деле понадобишься. Видишь там старичка? – Иван орал, напрягая связки, и все равно в шуме бури было мало что слышно. Тем не менее Захарий кое-что понял и, кивнув, бросился к мачте, у которой накрепко привязанный отец Валентин весело молился Господу, перемежая молитвы изощренными проклятиями по адресу ветра и волн.

А шторм никак не хотел утихать – да и много ли прошло времени от его начала? Полчаса, час? Иван вновь ухватился было за румпель, однако капитан Карло положил ему руку на плечо и крикнул:

– Надо помочь там, под палубой… Эй, юнга!

– Поможем, – выждав момент, когда корабль выпрямится, Раничев, отплевываясь от воды, бросился в кормовой люк вслед за юнгой – щупленьким темноволосым подростком в рваных, до колен, штанах и вязаной фуфайке. На левом плече его висели бухты каната и проволоки.

– Престо! Престо, синьор! – оглядываясь, кричал юнга. В серых блестящих глазах парня вовсе не было страха, один азарт.

Иван юркнул в люк – в темноту трюма, ужасно качало, бросало из стороны в сторону, пару раз Раничев даже приложился башкой о шпангоуты, а юнга ничего, держался, вот что значит опыт!

Шум бури здесь был слышен не так, как на палубе, гораздо тише. Юнга подбежал к какому-то узкому лазу у самой кормы, обернулся, что-то сказав.

– Не понимаю! – покачал головой Иван. – Говори по-латыни. – Он и сам не заметил, что произнес это по-русски.

– Я починять руль, – на том же языке отозвался юнга. – Ты меня подержать, ладно?

– Давай, – Ранчиев улыбнулся. – Что делать-то?

– Держи канат, – мальчишка бросил Ивану веревку и, перекрестившись, ухнул в лаз.

– Эй, ты как там? – крепко удерживая веревку в руках, Раничев свесил голову в черноту узкого лаза.

– Жив, – отозвался подросток. – Ты меня спускать… Но престо… Не бистро.

– Понял, – Иван медленно вытравил веревку, стараясь при этом удержаться на ногах. Судно нещадно качало, и, пожалуй, качка здесь ощущалась куда как сильней, чем снаружи.

Ага, судя по тому, как ослабла веревка, юнга наконец добрался до нужного места. Раничев ждал. Ага, вот канат дернулся… потом еще, этак требовательно – тащи, мол.

Иван осторожно вытащил парня, еле видимого в полутьме.

– Крысы перегрызать канат к румпелю, – выдохнув, пояснил тот. – Я починяль.

Они выбрались на палубу – у румпеля остались лишь капитан и шкипер, все остальные деловито откачивали ведрами воду. Впереди – о чудо – блеснуло чистое голубое небо.

– Слава тебе, Святая Дева! – звонко воскликнув, перекрестился юнга.

И в самом деле, вскоре ветер утих, море успокоилось, отразив ярко-голубое небо. Пассажиры и моряки – мокрые, шатающиеся, обессиленные – в едином порыве истово возблагодарили Господа за свое спасение. Раничев, отыскав своих – Захарий стоял здесь же, на палубе, рядом, а Аникей даже и не выбирался из своего убежища, – осмотрелся с высокой кормы. Остальных кораблей что-то не было видно, лишь у самого горизонта маячила какая-то черная точка.

По приказу капитана, юнга забрался на грот-мачту.

– Вижу судно! – громко воскликнул он. – Движется вроде бы к нам… Косые паруса – может быть, это «Эфес» или «Куртизанка».

– Хорошо бы так, – усмехнулся капитан Карло и на всякий случай приказал команде готовиться к бою – пиратов в здешних местах хватало.

Моряки поспешно бросились вооружаться – натягивали проржавевшие кольчуги, надевали кирасы и шлемы. Засияли на солнце широкие абордажные тесаки и сабли, на коротких древках угрожающе покачивались алебарды и ножевидные наконечники глеф. Иван, тоже заскочил в каюту за кольчугой и саблей – миланский панцирь он в путешествие не взял – больно уж неудобно, а кольчуга что? Свернул ее – много места не занимает.

Положив руку на эфес, Раничев углядел в толпе своих и, подозвав их жестом, подошел к капитану:

– Располагайте мною и моими людьми, синьор!

Капитан улыбнулся:

– Вы благородный человек, синьор Джанни. Я смотрю, ваши слуги вооружены лишь кинжалами? Пусть подойдут к боцману и возьмут глефы или копья. Умеют пользоваться-то?

– Умеют.

Ощетинившийся оружием экипаж и пассажиры представляли собой изрядную силу. Правда, чисто внешне – пассажиры вряд ли могли бы четко взаимодействовать с экипажем, а исход индивидуальных сваток был вполне предсказуем в пользу натренировавшихся пиратов. Тем не менее столь большое количество вооруженных людей как-то успокаивало. Иван улыбнулся и посмотрел в море: неизвестное судно быстро приближалось – это в штиль-то! Уже стали хорошо видны три освобожденные от парусов мачты, узкий, вытянутый в длину, корпус с широким развалом бортов, сверкающие на солнце лопасти весел.

– Шебека, – напряженно произнес капитан. – Интересно, чья? Приготовиться к бою.

Последняя команда показалась Раничеву напрасной – все и без того были готовы. Арбалетчики на носу и корме азартно ждали возможности первого выстрела.

Между тем шебека, описав крутую дугу, зашла к «Золотой амфоре» с левого борта. По судну пронесся глухой ропот – все хорошо разглядели столпившихся на вражеском корабле вооруженных людей в кирасах и шлемах. На грот-мачте шебеки вдруг взвился ярко-зеленый флаг, разом взмахнули весла, и пиратское судно свирепым хищником ринулось на добычу.

– Магометане! – кивнув на зеленое знамя, со страхом вымолвил кто-то. – Берберские разбойники. Они не знают пощады!

– Что ж, – нехорошо улыбнулся капитан. – Поглядим, как им удастся с нами сладить. Арбалетчики, приготовились… Стоп! Пока не стреляйте. Кажется, они что-то хотят нам сказать.

Разогнавшаяся было шебека чуть замедлила ход, завалилась на правый борт и, круто завернув, пронеслась мимо. На палубу нефа упал пергаментный свиток, который тут же передали капитану.

– Я – Зульфагар Нифо! – развернув, громко прочел капитан. – Мой корабль – «Гром пророка», мой экипаж – триста человек не знающих пощады воинов, готовых на все. Мое слово – две трети товара и всех знатных пассажиров. Если согласны – поднимите на мачте белую тряпку, в противном случае – готовьтесь к смерти.

Капитан замолчал, и среди собравшихся на палубе людей – матросов и пассажиров – пронесся глухой ропот.

– Я слышал про этого нечестивца, – закричал какой-то толстый монах в рясе доминиканского ордена. – Отдайте ему все – он всегда держит слово.

– Да, в этом его сила, – кивнул капитан. – У пирата триста воинов, у меня – более чем вполовину меньше, к тому же не многие из пассажиров умеют сражаться на море. И все равно, я бы не сдался… – он повернулся к Ивану и понизил голос. – Только вот, боюсь, никто не спросит моего мнения.

И в самом деле, кое-кто из пассажиров уже подбирался к капитану с явно нехорошими намерениями, а один из доминиканцев уже разворачивал белую тряпку. Да, Зульфагар Нифо, видно, был неплохим психологом – поступиться частью или потерять все при неудачном исходе дела. Тут было над чем задуматься.

– Кто за сражение, отойдите к левому борту, – угрюмо предложил капитан. – Остальные – направо.

На миг все смешалось – и «Золотая амфора» едва не утонула, завалившись на правый борт.

– Что ж, – пожал плечами капитан. – Пусть будет, как вы решили. Третья часть товара – это лучше, чем ничего… Что же касается знатных людей… то, похоже, таких у нас нет.

На грот-мачте трусливо взвилась белая тряпка, и от пиратского судна тут же отвалила шлюпка. Раничев почувствовал вдруг, как шевельнулось в груди что-то нехорошее, тяжелое, гнусное. Словно мог бы что-то сделать, и не сделал. Хотя, тут был как раз такой случай, когда против общества не попрешь. В конце концов, решение было принято вполне демократическим способом. Да-а… Жаль, капитан Карло оказался слишком уступчив… или – просто умен?

Шлюпка ткнулось носом в борт, спустили веревочную лестницу, и представители пиратов быстро поднялись на палубу нефа. Главный – в блестящей кирасе и небрежно накинутом поверх нее дорогом халате небесно-голубого шелка – вовсе не походил на бербера. Это был вполне европейского вида молодой человек, с небольшой бородкой и длинными светло-русыми локонами, может быть, лишь чересчур загорелый. За узорчатый пояс его была засунута сабля, позади угрюмо маячило с полдюжины воинов непонятных национальностей – русых, блондинистых, рыжих.

Подойдя к капитану, пират галантно поклонился и что-то сказал по-итальянски или на каком-то другом языке, Иван не расслышал. Впрочем, капитан хорошо понял пирата и, вздохнув, приказал что-то боцману, который и повел разбойников к грузовым трюмам. Главный же, волосатый в блестящем панцире, пошел в каюту вслед за капитаном, как догадался Раничев – посмотреть корабельную книгу, в которой были записаны данные на каждого пассажира.

Странно, на разбойники даже не приказали матросам разоружиться – этакая наивная беспечность… которая тут же и разъяснилось, когда к «Золотой амфоре» подвалило еще да судна под зелеными флагами – еще одна шебека и многовесельная, сияющая золоченой резьбою, галера, явно отбитая у эскадры венецианского дожа.

– Однако, ввяжись мы в бой, нам бы сейчас пришлось туго, – шепнул Ивану Захарий. – Разбойник специально прятал часть своих кораблей во-он за тем островком.

– Угу, – посмотрев на скалистый остров, Раничев согласно кивнул. – А наш капитан Карло, похоже, и вправду человек умный. Ведь наверняка знал.

– А они не кинутся на нас, наплевав на всякие там договоренности? – опасливо взглянув на пиратские суда, тоненьким голосом спросил Аникей.

– Думаю, нет, – Иван ухмыльнулся. – Зачем им портить свой имидж? Ведь в следующий раз никто и не подумает сдаться!

– Что портить, господине? – помолчав, переспросил Аникей.

Раничев раздраженно отмахнулся, не до разъяснений было – из каюты капитана показался главный разбойник с толстой корабельной книгой под мышкой. На кормовую палубу вынесли стол и кресло, куда и уселся пират, вежливо поблагодарив капитана. Вообще Иван, хоть и повидал за свою бурную жизнь немало, но такое видел впервые – разбойники вели себя крайне вежливо, хотя на палубе нефа их уже скопилось достаточно много, для того, чтобы, в случае нужды перебить всех. Нет, они весело зубоскалили, улыбались, перебрасываясь шуточками с матросами, даже подарили юнге изящную серебряную цепочку. Тот обрадовано закивал, видно, благодарил.

– Синьор Ческа! – обернулся к капитану сидевший за столом пират. – Если вам нужна запасная мачта, мы готовы продать.

На этот раз Раничев уловил почти всю фразу и чуть было не присвистнул – ну ни фига себе, сервис!

Капитан же лишь отрицательно качнул головой:

– Спасибо, у нас есть своя.

– Ну как знаете… Прикажите своим людям помочь нам с перегрузкой товара.

– Поклонники Магомета нуждаются в вине? – нарочито удивленно округлил глаза капитан. – У нас ведь только оно.

– Мы выгодно продадим его на Сицилии, – пират усмехнулся, глядя, как одна из шебек осторожно встает к «Золотой амфоре» бортом. Перекинули мостки, началась погрузка…

Отложив корабельную книгу, длинноволосый пират в сопровождении полудюжины вооруженных до зубов воинов не спеша направился к пассажирам. Что-то сказав доминиканцам, вежливо раскланялся с отцом Валентином, миновал и францисканцев – видно, почему-то не хотел связываться с монахами – ага, во остановился… Его люди быстро скрутили руки двум мускулистым торговцам и потащили их на шебеку. Капитан Карло стыдливо опустил глаза. Место ушедших с пленниками воинов тут же заняли другие, и почти сразу же отвалили, уводя еще нескольких человек, в которых даже при всем желании трудно было заподозрить знатных персон. Капитан отвернулся. Ну а с чего ему было вести себя как-нибудь по-другому? Его-то матросов никто и не думал трогать! Да-а, надо признать, пиратский вожак все рассчитал точно.

Между тем разбойник в блестящем панцире продвигался дальше… Вот остановился, о чем-то заговорил с монахом… Пошел дальше… Ага, остановился напротив Аникея. Ага, уж тот-то, можно подумать, принц в изгнании! Тоже, блин, важная персона, как же… И как долго говорят, о чем только?

Закончив беседу, пират отошел от Аникея – ну конечно, кому такой надобен? – и направился к Захарию. Иван закусил губу – Захария сразу же повели на разбойничье судно. Ну да… Раничев заметил вдруг, как с золоченой кормы шебеки, опираясь на фальшборт, наблюдал за всем в подзорную трубу какой-то человек с длинными черными волосами и тонкими чертами лица, одетый в полный рыцарский доспех – поручи, поножи, панцирь – с длинным мечом у пояса. К нему то и дело с поклонами подбегали пираты, видимо, за распоряжениями. Похоже, этот длинноволосый щеголь и был здесь главным. Зульфагар Нифо, мать его за ногу… Нифо… Странная кличка…

Пират в доспехах отложил в сторону подзорную трубу и выпрямился – гладкое, чисто выбритое лицо, вполне европейское, усмешка… Черт побери!!! Иван вздрогнул. Не может быть! Впрочем, почему же не может? Очень даже может…

Заложив руки за спину, Раничев быстро направился к светло-русому.

– Синьор, мне необходимо увидеться с вашим капитаном!

– Я и есть капитан, – обернулся светловолосый. – А вы, я вижу, человек знатный? Тогда попрошу на шебеку… – он кивнул воинам. – Проводите его.

– Обойдусь и без провожатых, – с усмешкой отозвался Иван. Вообще все происходящее на судне живо напомнило ему обычный невольничий рынок или родную советскую армию. Кто-то, еще до призыва, говорил Раничеву о том, что в армии сейчас – в конце восьмидесятых – очень нужны грамотные люди, особенно с десятью классами образования или студенты. Ничего подобного! Армии были нужны специалисты – шоферы, маляры, сварщики – уже готовые профессионалы, никто никого никакой профессии обучать и не собирался, несмотря на завлекательные рассказы когда-то давно отслуживших. Хотя, кто его знает, может быть. Раньше так и было, что в армии приобретали профессию. Но только не сейчас, не в конце восьмидесятых, в холодных бараках Северного флота:

– Сварщики есть?

– Водители, водители, кто водитель?

– Возьму художника в штаб. Художники имеются?

– Что, студент, хочешь на два года?

Раничев очнулся от своих мыслей, представ перед пиратским вождем.

– Вы сказали, он хочет говорить со мной? – Зульфагар Нико холодно взглянул на сопровождающих Ивана воинов. Те поклонились, а Иван вдруг перебил их, громко приветствовав пирата по-русски:

– Ну, здрав будь, Нифонт, не чаял с тобой свидеться.

– Что?! – Зульфагар округлил глаза и вдруг широко улыбнулся – узнал.

– Иван?! – тихо произнес он. – Вот так встреча! А ты ничуть не изменился, даже не постарел. А ну-ка, пошли… Посидим, пока они тут грузят.

Зульфагар – Нифонт Истомин, дворянин, служилый человек покойного рязанского князя Олега Ивановича – был давно знаком Раничеву, еще по Переяславлю, когда вместе веселились, общались одной компанией… Кстати, ведь именно благодаря наставлениям и урокам Нифонта Иван когда-то неплохо освоил приемы оружного боя, в чем сейчас и признался за бокалом ромейского вина.

– Ага, пригодилось все-таки мое искусство, – улыбнулся Нифонт. – Как там, в княжестве?

– Олег Иваныч, князь, умер уж три года тому.

– Надо же… Кто же теперь? Федор?

– Он.

– А Феофан, Феоктист-тиун? Они по-прежнему в силе?

Раничев покачал головой:

– Затаились, сволочи… Не слышно, не видно. Знаешь что, Нифонте, а давай-ка, возвращайся назад, а? Князю Федору знающие люди нужны, испоместит землицей, а с супостатами, завистниками, интриганами справимся, если что, Хвостин поможет, есть там такой думный дворянин, человек умнейший.

– Хвостин? – Нифонт вздрогнул. – Не Дмитрий ли Федорович? Все поговорками римскими говорит?

– Он самый, – засмеялся Иван. – Ты, выходит, когда-то знавал его?

– Да было дело. Думал, он давно сгинул в Троках, ан нет, жив. Ты-то куда путь держишь?

– И не поверишь. В Кастилию, по личному делу. Кстати, твои люди парня моего прихватили, Захария. Отпустил бы, а?

– Отпущу, отпущу, – Нифонт громко позвал стражника и заговорил с ним на незнакомом Раничеву языке, отдаленно напоминающем латынь.

– Отпустят твоего парня, – повелительным жестом выпроводив стражника, усмехнулся Нифонт. – Воинам кто-то сказал, что твой слуга – очень знатный вельможа.

– Надо же! – удивился Иван. – Ну, это они ошиблись. Странно – и кто бы мог такое сказать?

Нифонт самолично наполнил бокалы тонкого венецианского стекла.

– Давай-ка выпьем, друже. За боярышню твою, Евдокию.

Выпили. Раничев улыбнулся:

– Так как, вернешься?

Пират покачал головой: