Берегиня Иансы Ефиминюк Марина

За спиной скрипнула дверь, выпуская Савкова из душной харчевни. Он встал рядом, разминая разбитый кулак, и тихо произнес:

– Что ж ты с нами делаешь?

Я отвернулась, да он и не ждал ответа.

– Эй, мужик! – следом за ним поспешно выскочил пьяненький страж. – А ты правда можешь девок танцующих наколдовать? Сотвори? А мы вас на ночлег пустим.

– Давай, Коля, – хмыкнула я, – когда еще мужики попляшут с танцорками, наколдованными самим Главным магом королевства.

Впервые за все время, проведенное в забытой богом и высшим руководством деревне, скучающие стражи так веселились, глядя на соблазнительных полуголых девиц-фантомов. Впервые за много дней я так сладко спала в крохотной каморке стражьей конторки, не слыша ни сопения Дарьи, ни громогласного храпа Давидыва.

Какое ж это наслаждение – помыться! Даже если моешься в ледяной воде у самого берега, затянутого ряской. Зубы выбивали чечетку, кожа посинела и покрылась мурашками, но лавандовый запах волос казался тоньше любых бейджанских одеколонов. Теперь всю жизнь буду вспоминать речушку, что у Бортников, с нежностью и приятным чувством, а стражей, подаривших ароматный обмылок, – с бесконечной благодарностью.

Не срослось одно – так и не подковали лошадь. К сожалению, деревенский кузнец Микола пребывал в бессознательном состоянии и силой своего похмелья мог потягаться только с болезным Давидывым. Сколько Савков ни тыкал в рожу кузнецу Денисовым ремнем с серебряной бляхой, сколько ни объяснял, почему хочет сделать такой поистине царский подарок, несчастный Микола, ростом на три головы выше самого Николая, только чесал вшивый затылок да хлопал красными глазищами. Пришлось нам уйти ни с чем. Нет, с надеждой, что в следующей по торговому тракту деревне кузнец окажется убежденным трезвенником.

Пешком я путешествовала редко и считала хорошую бейджанскую кобылу не роскошью, а средством быстрого передвижения. Чем дороже и породистее лошадка, тем комфортнее путешествовать. На нашу колченогую клячу с большими влажными глазами даже смотреть было больно. Ее грустный, несчастный взгляд так и говорил: «Мучители, мучители, мучители!» Посему бодрость духа после мытья быстро прошла, уступив место обычной угрюмости. Страх Божий, чувствуя мое настроение, притих на руках и лишний раз старался не шевелиться и не вызывать во мне на свою голову приступов недовольства.

Савков шагал впереди всех, задавая быстрый темп, и на его широкой спине между лопаток появился влажный круг от пота. Давидыв плелся позади, едва передвигая ноги, и мучился от жары и сильной жажды после попойки.

Дарья Потаповна, отгоняя веточкой мушек от пышной шевелюры да раскрасневшегося лица, задыхалась от ритмичной ходьбы, но старательно семенила рядом со мной, не отставая ни на четвертушку аршина.

А солнце палило как сумасшедшее, наверстывая время за холодную весну. Будто бы долго спало, а потом прочухалось и пошло хороводить в спешке: «Что же вы меня раньше-то не разбудили?» Птичкам да букашкам, полям да лесам только того и надо было – света пожелтее да дня пожарче – и разойтись во всем буйстве красок, разгуляться, играя и радуясь.

– Все! – заорал нам в спины Давидыв. – Больше не могу!

Я оглянулась, Денис завалился на спину посреди дороги и, раскинув руки, глядел в синее небо. Савков, не осчастлививший приятеля и двумя словами с самого утра, не останавливаясь, рыкнул:

– Оставайся здесь! – И даже припустил еще быстрее.

– Э-э нет, господа! – Я остановилась, подбоченясь. – Вы уж решите: или мы стоим на месте, или мы идем! У меня поводок, и я хочу знать, кому должна подчиняться, чтобы не остаться без руки. Так что решим?

Дарья Потаповна, схватившись за бок, тяжело дышала, радуясь передышке.

Савков, по-прежнему не оборачиваясь, остановился. Давидыв, наоборот, тяжело поднялся и, скривившись, сплюнул. Очень уж не хотелось им раскрывать, какое кольцо настоящее.

– Вот вы гады, – расплылась я в улыбке, дивясь упрямству обоих. – Погибнем сами, но врагу позиций не сдадим.

– Говогунья, елки-палки. – Давидыв, шаркая, прошел рядом со мной, нагоняя Николая.

– Нет, Денис, – поспешила я следом, дернув повод несчастной уставшей лошадки, только-только дотянувшейся губами до мелких пыльных травинок на обочине. – Это ты у нас балагур. Помнишь – вчерашнее веселье в Бортниках? – Даже на расстоянии я почувствовала, как оба приятеля напряглись. – Как в мой портрет из арбалета стрелял, помнишь?

Дарья сдержанно кашлянула, предлагая прекратить разбор полетов.

– Нет! – рявкнул Денис, махнув руками.

– А как орал, что ты король? – неожиданно поддержал меня Николай, хмыкнув.

– Ну так он и есть король, – удивилась Дарья Потаповна, недвусмысленно намекая, кто в королевстве хозяин.

– Глава республики, – машинально поправила я. – Из-за твоих фортелей, Давидыв, нас едва взашей не погнали.

– Впечатлились, значит! – раздраженно буркнул Денис, зыркнув на меня красными похмельными глазами. Упитанная физиономия темнела двухдневной щетиной и заметной болячкой у губы после драки с Николаем.

– Не смею спорить, твое величество.

– Пгавильно делаешь! – осерчал Денис. – Мне, кстати сказать, очень хочется выяснить, что пгоизошло в дегевне белогубашечников? Не слышу ответа, твою мать!

Ну что ж, лучшая защита – это нападение – давно воспетая и исправно работающая истина. Но пускаться в разбирательства я не собиралась, а потому огрызнулась:

– Савков просветит!

На том разговоры закончились до самой развилки, внесшей очередной разлад в наши и без того не слишком дружные ряды. Дорога неожиданным и самым подлым образом разбежалась в разные стороны, превратившись в три равнозначных, хорошо наезженных тракта. Возможно, будь на месте указатель, мы бы и знали, куда направиться, но, к сожалению, таковой отсутствовал. Стоя на перекрестке, мы, как последние олухи, спорили до хрипоты в горле, куда свернуть. Две развилки терялись в лесу. Третья змеилась через зеленеющее поле и пряталась в лесной гуще.

– Напгаво пойдешь – коня потегяешь, – хмыкнул Денис, покосившись на лошадь, – налево – тоже что-то там случается, пго пгямо и вспоминать не хочется.

– Погибнешь? – услужливо подсказала я.

– Здесь нет дороги, идущей прямо, – поспешно заметила Дарья и устало поправила волосы.

– Значит, пойдем направо, – резюмировал Савков и тут же зашагал в выбранном направлении.

– Эй, постой! – заорал ему вслед Денис. – Почему напгаво? Если огиентиговаться по солнцу, то нам нужно пгямо!

– Тут нет дороги прямо! – в отчаянии, будто сломанная шарманка, повторила стряпуха, отчего Давидыв скрипнул зубами.

– Пусть решает Наталья! – заявил Николай, обернувшись, и, словно приглашая меня, кивнул головой.

– Даже не собираюсь. – Я засунула руки в карманы и широко ухмыльнулась. – Уйдем не в ту сторону – с костями сожрете. Зачем мне это нужно? Я, напомню вам обоим, ваша пленница. Так что куда вы – туда и я, по-другому быть не может.

– Значит, направо, – заключил колдун.

– Почему напгаво? – вздыбился Денис.

– Да черт бы тебя подрал, Давидыв! – неожиданно воскликнул Николай и со злостью пнул камень, так что тот отлетел на несколько сажень, шмякнувшись на горку земли, нарытую в поле кротами. – Надоело! Я в конце концов Главный маг этого чертова королевства и лучше других ориентируюсь!

Оказалось, ориентировался Савков просто отвратительно и, похоже, кроме Николаевска и близких к столице деревень другой местности не знал вовсе.

К вечеру мы так и не добрались даже до крохотного полузаброшенного сельца. Лес тянулся бесконечной массой, дорога стала плохенькой и разбитой. За целый день нам не встретилось ни телеги, ни путников, словно мир в одночасье испарился, оставив на земле нас, единственных живых людей.

– Я же говогил, – через каждую минуту повторял Денис и, кажется, испытывал злое удовлетворение. – Говогил, что не в ту стогону свегнули.

Холод неизбежно приближающейся ночи обступал со всех сторон, и у самой земли вокруг зеленых папоротников медленно тянулась туманная дымка. Она стелилась между деревьями, прятала в белом густеющем киселе тропинку и обтекала неожиданно выросшие темные кресты деревенского погоста.

– Ну слава богу! – вздохнула стряпуха, крестясь. Она едва держалась на ногах от усталости, проклиная в душе ту минуту, когда выехала из привычных дворцовых стен.

И впрямь всего через четверть версты мы увидали высокий частокол, из-за которого в небо поднимался уютный печной дым. Деревенька, надежно защищенная от внешнего мира, отвоевала себе местечко среди леса, мрачно обступавшего бедняжку со всех сторон.

– Белогубашечники? – поинтересовался Денис, разглядывая высокую неприступную изгородь из цельных бревен.

– Наверное. – Николай цокнул языком, задрав голову. – Ладно, – подумав, добавил он, – женщины остаются здесь, а мы попробуем попасть внутрь, может, пустят на ночлег.

– Вы оставите меня здесь? – охнула Дарья Потаповна, испуганная лесом, близкой ночью, кладбищем за спиной, а главное – моей компанией.

– Мы оставим вас на попечении Натальи, – пресек ее стенания Савков, почти уговаривая, как несмышленого ребенка, испугавшегося темной комнаты. – Скоро мы будем. Наталья?

Я пожала плечами, уступая его энтузиазму. Смогут найти пристанище на ночь – замечательно, ужин в придачу – еще лучше.

– Главное – ремень не забудьте предложить! – крикнула я им вслед.

Дарья нервно теребила повод мертвецки уставшей и оголодавшей лошади.

– Они вернутся? – В голосе стряпухи зазвучали слезливые нотки.

– К сожалению, – усевшись на трухлявый пень, кивнула я.

Но время текло. Небо почернело, земля остыла. Филинами заговорила ночь, запищала комарами, а приятелей все не было. Дарья, прислонившись спиной к шершавому стволу сосны, тихо дремала, опустив голову на грудь. Страх Божий, наохотившись и набив пузо летучими мышами, теперь довольно квакал у меня на коленях и котенком царапал руки острыми коготками. Чернильная темнота завораживала своей тишиной.

Поэтому легкий, словно случайный хруст сломанной ветки заставил меня вздрогнуть, сердце болезненно сжаться в предчувствии опасности, а стряпуху вовсе подскочить и неловко завалиться на бурую хвою. Лошадь тревожно затопталась на месте, разбуженная чужим вторжением.

– Что это было? – горячо зашептала Дарья, прижимая руки к полной груди.

– Не знаю.

Мрак надежно скрывал нежданного гостя.

– Это разбойники! – Стряпуха подскочила ко мне и стала напряженно всматриваться в темень. – Нет, это упыри!

– Выпь, елки-палки! – рявкнула я от злости, не чувствуя и толики магии вокруг.

– Я так и знала, так и знала, что закончу свои дни в какой-нибудь подворотне или канаве. Говорила мне мама, не уезжай из деревни.

– Здесь нет подворотен и канав!

– Зато вокруг непролазный лес!

– Замолчи уж наконец! – взмолилась я, пытаясь по доносящемуся до нас тяжелому дыханию определить местонахождение несомненно живого врага.

Между деревьями появился силуэт собаки. Она настороженно втягивала воздух, и мне даже показалось, вероятно, от липкого ужаса, затопившего внутренности, как я слышу ее сипение и чувствую смрад, идущий из открытой пасти.

– Мать моя женщина, – перепугавшись, я схватила Дарью за руку, – для пса он слишком крупный.

– А разве волки бывают такими… такими большими? – едва шевеля губами, отозвалась та.

– Не знаю. – Я сглотнула, задохнувшись от страха. – Я никогда не видела волков.

Между тем рядом с серой мощной тенью, в холке превышающей полтора аршина, появилась вторая, чуть мельче, потом третья. Они не шевелились, изучая нас и нашу лошадь, мы застыли, парализованные ужасом. И вот вожак поднял вытянутую морду и завыл так, что пробрало до костей. В мгновение ока, плохо осознавая происходящее, помогая друг другу, мы забрались на высоченный частокол, вполне удобно расположившись между заточенными острыми верхушками.

Волки медленно, будто играючи, приближались к нашей кобылке. Та гневно стригла ушами, фырчала и махала хвостом, пытаясь отогнать хищников, но все было тщетно. Я не знала, что лошади могут по-медвежьи реветь. Кровавое зрелище волчьего пира и запах разорванной на части плоти отпечатались у меня в голове, как оттиск старинной гравюры. И над страшным зрелищем, воя совсем по-волчьи, летал болотный демон, надеясь отхватить сладенький кусок того, что осталось от кобылки.

Дарья Потаповна выдержала еще несколько минут кошмара наяву, а потом все-таки кувыркнулась за частокол, потеряв сознание. Где-то внизу раздался звучный шлепок и сдавленный стон.

– Че-орт! – Я перегнулась назад, выглядывая исчезнувшую во мраке напарницу и все еще колеблясь, стоит ли спасать ее, когда надо спасаться самой.

Рядом с сиротливо поджатыми ногами лязгнули сильные челюсти, и острые волчьи когти вспороли дерево. Насладившись свежим лошадиным мясом, ненасытившиеся звери кидались на частокол, стараясь сцапать новую жертву.

– Ой!

Всю жизнь с легкостью лазала по деревьям и заборам, а тут от страха появилась неуклюжесть. Вытянувшись на руках, я пыталась нащупать хоть какой-нибудь уступчик для ноги, но бревна с этой стороны оказались на редкость гладкими. Ослабев, пальцы немедленно разжались. Проехав животом по брусу, я всадила в ладонь заносу и порвала завязку лаптя, отчего он тут же слетел. Со всего маху я завалилась на мокрую от росы траву, ничуть не смягчившую падения, совсем рядом со стряпухой. Последняя лежала в глубоком беспамятстве, не шевелясь, и едва дышала.

– Дарья! – Придя чуток в себя, я шлепнула женщину по мягкой холодной щеке. Та не отреагировала. Грудь ее вздымалась тяжело и неохотно. – Дарья!

Следующая пощечина получилась ощутимее, а потому, страшно засипев, повариха резко села, с неожиданной силой оттолкнув меня, и уставилась в темноту непонимающим взором.

– Кто здесь?

– Да я это, – недовольно промычала я, поднимаясь. – Ничего не сломала себе?

– Кто я?

– Конь в плаще, ядрена вошь! Наталья!

– Какая Наталья?

Похоже, несчастная хорошенько приложилась патлатой башкой, кувыркнувшись с высоты. Странно, как она ребра себе не помяла.

Более глупой ситуации и представить невозможно. На моих руках оказалась покалеченная женщина, носители моей подвязки исчезли в неизвестном направлении, хорошо – поводок приспустили, и, похоже, на помощь никто не торопился.

– А-а-а, Наталья, – вдруг вспомнила Дарья и тут же испуганно пролепетала: – Наталья, ты видела, как они жрали нашу бедную лошадку?

Я подхватила женщину под локоток, заставив ее встать на ноги. Та, кряхтя и стеная, неловко поднялась, навалившись на меня всем весом.

– Идти можешь? – едва удерживая ее, перебила я слезные и горестные потоки.

– Могу! Ой! – Дарья скривилась, схватившись за лодыжку. – Я на что-то наступила.

– Это мой лапоть нашелся, – подняв обувку, обрадовалась я.

Чулок совсем промок от росы, доставляя массу неприятных ощущений.

– А куда идти?

– Не знаю.

Деревенька представляла собой пяток домов вокруг деревянной церквушки с высокой пустой колоколенкой. Избы, все кроме одной, где в окне горела лучинка, казались мертвыми и заброшенными, отчего стало тоскливо и хмуро.

– Давай туда, – скомандовала я прихрамывающей Дарье, указав на единственный жилой дом. Ноги ее путались в длинных пышных юбках, а тугой корсет перехватывал дыхание и сдавливал пышную грудь.

Поднявшись на высокое крылечко, я забарабанила в дверь. Стряпуха, схватившись за широкие перила, едва держалась на ногах, скукожившись от боли. Отчего-то стук показался громогласным в царящей настороженной тиши. Где-то за частоколом, заставив содрогнуться, завыл волк. Тучи, затянувшие луну, неожиданно разошлись, утягиваемые ветром, и голубоватый свет озарил небольшую площадь, отвоеванную у леса. Лицо Дарьи Потаповны исказилось до неузнаваемости, превратив женщину в мифическое чудовище. Стало совсем жутко.

– Кто там? – неожиданно раздалось изнутри, мы с Дарьей даже вздрогнули.

– Мы заблудились. А когда от волков спасались, забрались к вам за забор! – отозвалась я.

После такого объяснения я бы точно не отворила и предложила нежданным гостям проваливать на все четыре стороны, а еще лучше – обратно к голодному зверью, но неизвестный в сенях, очевидно, так не думал. Загромыхал засов, и в открывшемся проеме показался тусклый свет.

Перед нами предстал высокий бородатый мужичок в белом балахоне.

Белорубашечники – тут же с тоской заключила я и оказалась права.

– Да будет с вами свет, – тихо произнес «белый» брат, повыше подняв тухнущую от сквозняка свечу и рассматривая нас, далеко не вселяющих своим видом доверия. Чувство брезгливости отразилось на просветленном верой челе, потом было быстро загнано глубоко внутрь силой гипертрофированного человеколюбия, нежно лелеемого каждым уважающим себя сектантом.

– Мы заблудились! – раздался сдавленный сип Дарьи, и вдруг она зарыдала как ребенок, визгливо и протяжно. Признаться, я испугалась, как бы несчастная не впала в истерику, и ласково обняла ее вздрагивающие плечи. – Мы заблудились! – стонала та мне в плечо. – Нас едва не покалечили звери…

– Проходите, – поспешно предложил белорубашечник, пропуская нас в темные черновые сенцы.

Трапезничали мы одни в столовой горнице, подавлявшей своей аскетической обстановкой. В комнате стоял лишь длинный стол, лавки по обеим сторонам, стул с высокой резной спинкой во главе, а на стенах висели образа, но какие-то странные, совсем не церковные. Лица на всех иконах улыбались, а вместо нимба в углах желтели круглые солнца. Одним словом, белорубашечники, что с них возьмешь?

Ужин нам подавала неприметная девица в белом балахоне с покрытой косынкой головой, повадками и нервными движениями похожая на призрак. Не поднимая на нежданных гостей глаз, она быстро подала миски с остывшей пшеничной кашей, по куску хлеба грубого помола и деревянные ложки, потом так же тихо скрылась за дверью. Ели мы в гробовом молчании, но особого дискомфорта от этого не испытывали.

Дарья Потаповна лишь изредка шмыгала носом да, откладывая ложку, расправляла юбки, будто бы пыталась собраться с духом для душевной беседы. Бесед, тем паче душевных, я не любила и жевала все быстрее, почти не чувствуя вкуса нехитрого, но питательного кушанья.

– Тебе ведь все равно? – не выдержала она.

– Что? – вскинула я брови.

– Все равно, что мы здесь в тепле, а они остались в лесу. Возможно, эти звери… – она запнулась и судорожно вздохнула, – эти звери их уже обглодали.

– Не хочу показаться грубой… – Я бросила на бледное лицо Дарьи быстрый взгляд.

Казалось, что за последние часы она постарела на несколько лет. На щеках неожиданно проявились морщинки, словно бы кожа в одночасье высохла, у губ тяжелые складки, такие же, как у Савкова. А может, во всем виновато тусклое мерцание лучины?

– …Но я не буду рыдать, если их сожрали волки.

– Они так на тебя смотрят. Оба. И что нашли-то в тебе? Ни рожи ни кожи – один гонор. Хоть бы брови насурьмила, может, красивше б показалась.

Стараясь справиться с раздражением и не шарахнуть кулаком по столу, я преувеличенно осторожно отложила ложку и вытерла губы рукавом.

– Послушай, любезная Дарья Потаповна, я знаю даже, почему они на меня так смотрят. Оба в свое время доходчиво объяснили. Только какая тебе от этого душевная боль?

– Мужиков мне жалко.

– Ах вот как? – протянула я, уставившись на женщину тяжелым пугающим взором, отчего та затряслась, как кролик, не в силах отвести глаз. – Знаешь, я не всегда была такой. И волосы до колен были, и худобой никогда не страдала, да только милсдари, которых тебе сейчас так жалко, пытались прихлопнуть меня, как вошь. А когда эти самые нежные чувства ко мне не позволили, нашли компромисс – надели поводок на руку и потащили в Николаевск на заклание. Но знаешь, ты права! Когда буду сидеть в казематах столицы, то непременно воспользуюсь твоим советом, попрошу у охранника сурьмы и напишу себе на лбу: «Катитесь в пекло!»

– Это ж как надо было набедокурить, чтобы тебя расстрелять хотели, – набралась смелости Дарья после продолжительной паузы.

– Достаточно.

– Бедная ты моя… Несчастная, – сочувственно прошептала Дарья.

– Не надо меня жалеть. Лучше продолжайте волноваться за нашего любимого короля, – наверное, слишком грубо и сердито отозвалась я.

– Откуда ж в тебе столько злобы? Что ж ты так боишься людей-то к себе подпускать? Не все вокруг делают худое.

– Но и хорошее тоже, – хмыкнула я. Голос мой немного сел, выдав бурлившие внутри чувства. Дело не в окружающем мире, а во мне. Когда тебя столько раз предавали, поневоле приходит на ум, что болотный демон – единственный верный друг. Время от времени. Где теперь, к примеру, его крылья носят?

– Видела я, как Денис бравадился, когда расстрелять тебя собирался, и как оба, и он, и колдун, едва сознание не потеряли, когда ты умирала. Дураки вы все.

– С последним не поспоришь, – широко ухмыльнулась я, и вдруг тонкие губы Дарьи расплылись в широкой улыбке.

Наш разговор неожиданно прервал грохот где-то глубоко под полом. Словно бы кто-то прятавшийся внизу молотил по деревянным перекрытиям.

– Ты это слышала? – насторожилась я. В ступне отдался новый яростный удар.

Резко поджав ноги, я заглянула под лавку, словно собираясь обнаружить там неизвестного смутьяна. Дарья прислушалась. Снова кто-то забарабанил в погребе.

– Вот опять!

Шум усилился, и к грохоту добавился едва различимый вопль.

– Там кто-то есть! – уверенно заявила я, поднимаясь.

На пороге выросла белая тень давешнего брата, напугав нас обеих своим неслышным и незаметным появлением.

– Вы откушали? – звучно поинтересовался он несколько громче положенного, очевидно, чтобы заглушить доносящиеся голоса.

– Да-да, – Дарья неловко поднялась, оправляя юбки. – Благодарим.

– Бог отблагодарит, – поклонился белорубашечник и продолжил: – Спать постелили в женской, Алевтина проводит.

Та самая запуганная девица показалась из-за его широкой спины. Глаза ее, большие и темные, глядели на нас, женщин из другого, забытого ею мира, с жадным любопытством. Белорубашечник пропустил нас, наградив испытывающим нехорошим взглядом.

Алевтина своими быстрыми резкими движениями была похожа на мышку. Следуя за ней, мы вышли на мглистый задний двор, где темным рядом высились хозяйственные постройки. Ночь разгулялась яркой луной, озаряющей улицу потусторонним голубоватым светом, и наши фигуры стали отбрасывать длинные неровные тени. Юркая проводница привела нас к избе без окон, высоким крыльцом и светящимся колдовством образком на притолоке. Жасминовый аромат показался настолько резонирующим в царящих запахах скотного двора, что я с интересом присмотрелась к иконке и распознала тонкое колдовство от мужского присутствия. Последнее открытие развеселило меня до глубины души. Девица, крестившаяся перед входом, перехватила мою кривую ухмылку и быстро пояснила тихим, но заметно сдерживающим звонкие нотки голоском:

– Здесь незамужние девицы проживают.

– О, – кивнула я не без ехидства, – это многое объясняет.

«Женская» представляла собой большую горницу, по трем стенам которой тянулись двухэтажные нары, на четвертой висели все те же чудные образа с солнцем и улыбающимися белозубыми святыми. Только две тусклые лампадки освещали вытянутое в длину помещение, и в углах пряталась чернильная мгла.

На нарах уже почивали обитательницы закрытой деревеньки и, похоже, видели десятый, а то и тридцатый сон. Алевтина указала нам на широкую нижнюю полку (назвать постелью нагромождение язык не поворачивался), скорее всего, самое почетное место, и быстро юркнула наверх, ловко забравшись по хрупкой деревянной лесенке.

– Совсем как в курятнике, – проворчала я, пропуская к стенке Дарью.

Все удобство составляли льняная домотканая ветошь, две узкие подушки, набитые соломой, да стеганое тонюсенькое одеяло. Подозреваю, что в зимние ночи «сестры» хорошенько отмораживали себе носы. Не удивлюсь, что в особо лютые морозы многие и вовсе не просыпались.

Стряпуха моментально заснула, наполнив благоговейную, не побоюсь этого слова, освященную странной верой тишину нездоровым хрюкающим храпом сильно уставшей женщины. Я же, как всегда, лежала на спине, мучаясь от бессонницы на жестком лежаке, и пялилась на грубые необструганные доски над головой. Наверху крутилась Аля, не в силах заснуть под раскатистые храпы Дарьи Потаповны.

Через некоторое время Дарья утихла, наконец-то повернувшись на бок, успокоилась наверху и Алевтина, я же с гадливым чувством настоящего ценителя искусства изучала мазню на противоположной стене. Сон не шел. Как всегда в общем-то. Верно, вчера измученное скитаниями тело просто дало осечку и позабыло про ночную болезнь. Правда, и сегодня мне пришлось несладко, одни волки чего стоили. Но, видимо, кровавое зрелище сжираемой зверьем кобылы мое подсознание нисколько не впечатлило.

Я поднялась в надежде, что прогулка до отхожего места поможет вернуть желание забыться хоть на часок. Половицы под ногами тоненько поскрипывали. Казалось, чем осторожнее ты крадешься, тем громче они кряхтят, уподобившись сварливым старухам.

По тихому двору, пахнущему коровником, гуляли прохладные ветры. Ночь обнимала потусторонними шелестами и шорохами. За высоким частоколом темнел пугающий лес, но здесь, казалось, все чувствовали себя в полной безопасности. Спустившись с высоких ступеней, я огляделась. Сараи в темноте походили один на другой как братья-близнецы, так что за которым из них прятался вожделенный уединенный домик, угадать не получалось. В поисках, спотыкаясь и тихо чертыхаясь, я поковыляла к постройкам, и тут на меня пахнуло магическим жасмином, а откуда-то из-за «женского дома» вспыхнуло зеленое марево. Именно на него отреагировали рыскающие по ту сторону забора волки и зашлись страшным воем, от которого на затылке зашевелились волосы и по спине побежали мурашки.

Жизнь научила меня не любить чужие тайны и стараться избегать их. Тем паче не становиться случайным свидетелем безобразий. Но, словно на беду, я услыхала мужские голоса:

– Тащи его сюда! – В ответ доносилось яростное мычание.

Кто-то громко охнул и проскрежетал:

– Угомони ты его!

Дальше последовал звук глухого удара, а я вжалась в хлипкую деревянную стену сараюшки, не шевелясь и от всей души стараясь остаться незамеченной.

– Тащи колдуна! – продолжили свои обсуждения «братья по солнцу и белым балахонам», творящие, похоже, произвол.

– Он такой тяжелый! Совсем издыхает, дьявол лукавый!

– Накладываю покаяние, брат! – услыхала я и тут же узнала голос открывшего нам дверь гостеприимного святоши.

– Брат, не время, однако! О-о-о-ох, он меня лягнул, черт подери!

– Покаяние, брат!

– Да что ж мне, прямо сейчас каяться? Твою мать, этот кудрявый меня опять лягнул! Не хмурься брат, завтра все сквернословие отмолю разом! Чтоб тебе пусто было, приспешник сатанинский!

Глупый смешок едва не вырвался из груди. Сдается мне, теперь понятно, куда испарились Савков с Давидывым. Их вовсе не сожрали волки, а опознали белорубашечники, видно довольные до обалдения, что главные поджигатели их самой крупной деревни сами явились в гости. Я едва успела скрыться за постройкой, неудачно подвернув ногу и потеряв лапоть, как братья потащили приятелей через двор.

– Черт, что это?!

– Лапоть, брат, это лапоть!

– Сам ты лапоть, держи бесноватого крепче! Да, лапоть прихвати с собой, поди, опять Алька, сорока, потеряла, а сказать на вечерней исповеди побоялась.

До меня донеслись гневное мычание и яростная возня.

На четвереньках я осторожно выглянула из своего убежища. На счастье, луна светила подобно магическому фонарю, и четыре фигуры в широких балахонах, волокущие двух пленников к самому высокому сараю, были видны как на ладони. Давидыв лягался и сопротивлялся изо всех сил, но, связанный, был неспособен справиться с сильными мужчинами. Савкова же тащили за ноги по земле, похоже, он пребывал в беспамятстве. Я знала единственную вещь, которая действовала на него подобным образом, – диметрил.

Внутри поднималась неприятная горячая волна. А братья-то непросты, коль такие дорогие игрушки в употреблении имеют.

Между тем приятелей грубо запихнули в сарай, закрыли дверь на засов, а для пущей верности подперли бревном, как будто связанный Давидыв и бесчувственный Савков могли оттуда выбраться.

Я дождалась, когда «братья» уйдут. В голове метались лихорадочные мысли. Чтобы выбраться из деревеньки живыми, ошибок допускать нельзя, но хитроумного плана на ум не приходило. Даже если я смогу вытащить Савкова с Давидывым, а уж все вместе мы выберемся за частокол, то нельзя забывать – по другую сторону бродят волки, готовые наброситься на любую жертву. С другой стороны, Николай мог бы отогнать их колдовством, но и здесь выходила загвоздка – «братья», среди которых живет ведьмак, быстро почувствуют магические возмущения и бросятся нам вслед, отгоняя четырехлапых хвостатых людоедов все теми же заклинаниями. Выходил замкнутый круг. А коль скоро я не могла придумать, как начать действовать, то тихонько вернулась в женскую опочивальню, поднять Дарью Потаповну. Никто, конечно, и не ожидал от стряпухи гениальных тактических ходов, но лучше, если она будет рядом, когда придет время подвигов.

Женщины по-прежнему спокойно почивали, не ведая о злодеяниях, творящихся во дворе. Осторожно, стараясь, чтобы половицы скрипели тише, на цыпочках я прокралась к Дарье и закрыла ей ладонью рот. Та моментально проснулась и уставилась на меня, яростно и испуганно вращая глазами. Я приложила палец к губам, призывая ее к тишине, но стоило убрать ладонь, как стряпуха зашептала:

– Что…?

Ладонь тут же оказалась на прежнем месте. Дарья кивнула, окончательно проснувшись, и прикусила язык. Я ткнула пальцем на приоткрытую дверь, откуда тянуло ночной прохладой и свежестью. Вдвоем мы выбрались на крыльцо.

– Что произошло? – шепотом спросила кухарка, поправляя волосы.

– Шпильки есть?

– Ну да.

– Давай.

Стряпуха вытащила из копны две шпильки, отчего несколько легких пушистых прядок упали на ее круглые покатые плечи.

– Да что случилось? – не унималась она, мелкими перебежками следуя за мной к сараю, где мучились Давидыв с Савковым.

– Нашла я и короля, и колдуна.

– Где? – всплеснула Дарья руками.

– Тихо ты! Здесь, прямо под нашим носом белорубашечники их прятали.

Бревно, подпирающее дверь, оказалось тяжелым для двух женщин. Кряхтя и охая, мы оттащили его, потом в четыре руки сняли засов. Дверь сарая глухо скрипнула, впуская нас в холодное нутро, пахнущее навозом и сеном. Темнота царила – хоть глаз выколи, только откуда-то доносились тихие стоны.

– Вы где? – позвала Дарья, за что получила тычок в бок.

Стоны заглушились яростным мычанием, кто-то шевелился на полу. Когда глаза привыкли к темени, я смогла различить конские ясли, копну сена, сваленного в углу, и две черные фигуры рядом.

– Соскучились? – с ухмылкой поинтересовалась я у приятелей.

Пока Дарья спешно и неуклюже развязывала путы Давидыва, я попыталась открыть наручники Савкову. Из груди того вырывались болезненные хрипы, а руки казались холоднее льда, будто бы из сильного тела медленно, по капле вытекали жизненные соки. Дотрагиваться до диметрила было неприятно, он обжигал пальцы и заставлял ежиться от отвращения. Но, справившись с первым желанием отпрянуть подальше от дьявольского камня, я сунула в замок наручников шпильку и постаралась нащупать скрытую пружину внутри механизма. Такие замки открывать мне еще не приходилось, вот дверные – сколько угодно, но наручники ни разу. Не веря в счастливый исход, я повернула усики шпильки, и неожиданно механизм поддался, звучно щелкнув. Двумя пальцами, словно гадюку, я отбросила диметрил подальше. Николай тут же пришел в себя и яростно закашлялся, трубно и раскатисто, как будто хотел перебудить целую деревню сумасшедших фанатиков.

– Чего, Москвина, спасать пгишла, не сбежала? – раздался над ухом недовольный рокот Давидыва, которому Дарья наконец догадалась вытащить кляп изо рта. – Да остогожнее ты, глупая баба! Только затягиваешь сильнее!

– Куда я на поводке сбегу? – проворчала я.

– Чего так долго? – обвиняюще заявил Денис.

– Ты как? – спросила я у Николая скорее для очистки совести, нежели из сострадания.

Тот молчал, только тер лицо, пытаясь прийти в себя после диметрилового бреда.

– Надо гвать отсюда когти! – распорядился Денис, когда и с его путами было покончено.

– Надо, – кивнула я, – но сейчас вокруг деревеньки бродят волки.

– Ты боишься волков? – хмыкнул Савков.

– Таких и ты забоишься. Они сожрали нашу лошадь в минуту.

– Нашу единственную лошадь сожгали? – охнул Денис, отряхивая порты, и даже вылупился на меня возмущенным взглядом. – Как вы могли это допустить?

– А что ты прикажешь нам делать? – проворчала я. – Грудью на них кидаться?