Ураган Смирнов Андрей

– Нет. Нужно дождаться ночи.

– Ночью и развяжу.

– Я уже давно не чувствую рук. Мне надо размять их.

Солдаты удивленно смотрели, как я разрезаю веревки, но не осмеливались возражать. Мартин так и не проснулся.

Сначала руки колдуна висели, как две плети, а потом он завыл от боли, когда кровь снова начала поступать в онемевшие конечности. Через некоторое время он прекратил выть и начал кое-как шевелиться. Попробовал встать – я заодно разрезала веревки у него и на ногах. Повторилась та же история. Когда к нему вернулась способность худо-бедно управлять своим телом, он самостоятельно снял плащ с головы. Я напряглась, но он всего лишь попросил воды – умыться. Потом взял свою миску и стал есть. К тому моменту, когда он закончил с ужином, его руки перестали трястись. Он восстанавливался почти также быстро, как яг.

Но он не яг. Дело не в том, хороший он или плохой (и среди ягов подонков куда больше, чем хотелось бы), он просто другой. В этом мире множество путей, по которым следуют люди, постигающие Искусство. Не все пути ведут к внутренней гармонии, некоторые заканчиваются тупиками, а некоторые – смертоносными ловушками. Но я слишком мало знаю о других путях, чтобы что-то обобщать. Я знаю путь ягов, которым иду сама, и кое-что знаю о пути моего первого наставника, старого деревенского колдуна. Каким путем идет тот, кто сидит передо мной? Можно ли идти этим путем, не превращаясь в чудовище, в которое он превратился? У меня нет ответа.

Когда взошла луна, колдун отошел от костра, выбрал более-менее ровный участок и начал что-то чертить. Потом он показал, куда нужно положить Мартина. Когда солдаты стали поднимать его, мой ученик застонал и попытался оказать сопротивление. Я взяла его за руку. Он немного затих.

– Мама! – кажется, он был готов заплакать. – Киха вышла из угла!.. Я боюсь…

– Все будет в порядке, – хрипло сказала я. Мартин забормотал что-то совершенно бессвязное.

– Мне нужен мой кинжал, – сообщил колдун, когда мы опустили Мартина в круг.

– Зачем? – спросила я.

– Затем, – не оглядываясь, он протянул руку.

– Зачем? – повторила я.

Он, наконец, соизволил повернуться.

– Либо вы делаете то, что я говорю, либо вы снова связываете меня и мы чинно едем в город. Лечи своего сопляка сама, как умеешь. Я ничего никому не собираюсь объяснять. Либо да, либо нет. Выбирай.

…Почему я не могу определить, лжет он или нет? Я ничего не чувствую в нем. Ни правды, ни лжи. Как будто я снова падаю в пустоту. Ничего нет.

Я вернула ему кинжал. Он начал чертить им на земле какие-то знаки. Я снова ощутила, как обычная темнота превращается во что-то иное, неописуемо жуткое. И эта тьма была не на моей стороне, а на стороне колдуна. Вернее, тьма была на своей собственной стороне, но колдун знал о ней куда больше чем я и знал, как ее можно использовать.

– Вам лучше отойти, – сообщил он, не переставая что-то рисовать. – Говорю это для вашей же пользы.

Солдаты поспешно попятились. Я тоже отступила. На один шаг.

– Я начинаю, – сообщил он через несколько минут. – Прольется немного крови. Попрошу особо чувствительных в истерику не впадать.

Я сглотнула. Во мне медленно зрело ощущение, что я допустила огромную, чудовищную ошибку…

– А это еще зачем?

– Надо выпустить ему дурную кровь, – ответил колдун. – Все, больше никаких вопросов.

В одной книге в библиотеке Мастера я как-то читала, что одновременно с телесной кровью из человека вытекает его жизненная субстанция, эфирная кровь. Так что определенный смысл в словах колдуна был, но…

Нет ничего хуже бесконечных сомнений. Если человек принял решение, он должен идти до конца.

Я сделала выбор. Сомнения – в сторону. Но если только этот подонок солгал мне… Лучше бы ему тогда на свет не родиться.

Враг начал обряд. Он что-то пел, делал какие-то движения, рисовал кинжалом в воздухе сложные знаки. Я чувствовала, как к нему со всех сторон течет сила. Тьма вокруг нас стала плотной, почти ощутимой. Тьма двигалась, голоса, обитающие в ней, что-то шептали. Колдун наклонился и сделал надрез кинжалом на шее Мартина. Я не могла видеть насколько глубока рана – колдун закрывал Мартина от меня своим телом – но я видела, как эфирная кровь начала медленно покидать гэемон моего ученика.

Обряд продолжался. Колдун набрал полную горсть крови и вознес ее над головой. Что-то менялось… Скорлупа моего мира трещала по швам. Мозаика разлеталась вдребезги и складывалась в другой комбинации. В какой-то момент я увидела на плече колдуна странное темное существо, то ли птицу, то ли кошку, то ли еще что-то. Существо что-то шептало на ухо колдуну, омерзительно хихикая «ких, ких, ких…» Кровь из левой руки колдуна потекла вниз, протянулась в воздухе, словно красная нить… Потом колдун убрал руку, а нить осталась… Колдун набрал еще крови, и повторил движение. Нить стала шире. Я вдруг поняла, что вижу ее обычными глазами, а не только внутренним зрением.

Нить стала расширяться. Больше в середине, по краям – меньше. Это была уже не нить и не кровь… Это… Теперь это было больше похоже на разрез… на разрез в теле мира, на трещину в воздухе. Как будто кто-то вскрыл рану, из которой начал сочиться гной… Нет, не гной – огонь. Но какой-то странный огонь. Он ничего не освещал. Сначала он был тусклым, похожим на какое-то бесформенное сияние. Но трещина расширялась, и странного огня стало больше. Огонь изливался прямо на колдуна. Я видела, что его тело напряжено, как натянутая до последнего предела струна. Огонь изливался на него, и что-то происходило с моим врагом… Его кожа сворачивалась, кровь пузырилась и кипела… Я вдруг поняла, что это не видение, а происходит на самом деле. Он сгорал живьем. Что он испытывал при этом – я не могу даже представить. Как он мог такое переносить? Он стоял перед трещиной, не отклоняясь и не отступая ни на шаг. Он сжигал себя живьем, но ничего не делал, чтобы спасти себя. Но ведь это чудовищно, это невозможно…

Кровь испарилась, мясо вспыхнуло и истлело, обнажились и почернели кости… Потом… Трещина открылась полностью, огонь охватил его до самых пят. Словно голодный рот, трещина сделала хватательное движение – и проглотила того, кто создал ее, целиком. И снова сомкнулась.

Мой расколовшийся мир собрался вновь. Воздух снова стал воздухом, тьма – темнотой, пространство обрело прежнюю целостность. Но…

Колдуна не было, а Мартин был мертв. Его гэемон был уничтожен. Сгорел.

Жизненная сущность моего ученика послужила всего лишь топливом к обряду.

…Я не помню, сколько времени я простояла рядом с ним на коленях. Я не могла даже коснуться его.

Все во мне застыло.

Ложь выродка стала правдой. Мой ученик был мертв, и я – я, единственный человек, который виноват в этом.

Извините, больше не могу говорить.

Может быть, потом…

* * *

Здрасте, я снова с вами.

…Ну и повеселились же мы с Советником! Поистине, когда человеку нечего терять, он становится по-настоящему свободен. Так что те дни, пока эта дура везла меня в Кэлэмтон, были для меня самыми веселыми днями в моей жизни. Я оттянулся на полную катушку.

Первую ночь не помню – был в отключке. Днем малость пришел в себя, оклемался, начал думать. Думал со всей серьезностью, волновался даже. Потом стало ясно, что выхода нет и пришла пора прощаться с этой дерьмовой жизнью. Вот когда я это понял, когда прочувствовал это всем своим нутром, вот тогда у меня на душе сразу стало хорошо и радостно.

Веселье началось сразу же после того, как шлюха заснула. Я ничего не мог сделать – развязаться невозможно; создавать заклинания тоже не могу – чем я, позвольте спросить, буду направлять энергию? Руки связаны, глаза закрыты. Все, что я мог сделать – это вызвать Советника и отдать ему соответствующие инструкции. Какие инструкции? Какой-нибудь идиот на моем месте заставил бы Советника вселиться в лесную крысу – чтобы Советник, дескать, перегрыз веревки, и можно было бы попробовать сбежать. Ага, конечно. Уже! Еще до того, как вышеозначенный идиот смог бы толком встать на ноги, ягиня уже была бы рядом – бодренькая и готовая к драке. И что дальше? Еще одно сотрясение головного мозга? Мне еще одно сотрясение не нужно.

К сожалению, я не мог заставить Советника вселиться в человека. Кто-то из вас, сопливые олухи, может спросить – почему в крысу могу, а в человека – не могу? А вот потому и не могу, что не могу. Сам по себе Советник людей не видит. Впрочем, сам по себе он вообще нашего мира не видит. Как я понимаю, для того, чтобы что-то видеть, он использует какую-то скрытную часть меня, о которой я толком ничего не знаю. Я уже говорил, что для того, чтобы думать, Советник использует часть моего разума? Если нет, сообщаю. И с колдовством тоже самое. Сам по себе Советник ни думать, ни видеть не умеет. В некотором смысле, Советник – какая-то тайная часть меня, но все-таки не совсем. И моя часть, и не моя. В общем, тут все сложно. Не поймете, пока сами не испытаете. Что?.. Хотите узнать, как приобрести Советника? А, ну тут все просто. Рецепт элементарнейший. Сейчас расскажу.

Берем человека… Если кому-то не хочется брать человека – не надо, разве я настаиваю? Возьмите не Человека (который звучит гордо), а какого-нибудь человечка. Возьмите, так сказать, живой материал типа «человек». Убиваем его. Вырезаем кусок мяса. Я лично срезал со спины, но, в принципе, можно использовать любую часть тела. Для гурманов – сердце или печень. Это совершенно неважно. Мясо жарим или вялим. В крайнем случае, варим. Потом чинно едим… Я сказал – «едим», а не «жрем, как стадо оголодавших тупиц»! Спокойно едим, не торопясь. Едим с чувством, с толком, с расстановкой, а главное – со смыслом. Лица с мистическим миросозерцанием могут выполнить какой-нибудь ритуал. Прочие могут не выполнять, потому что ритуалы – это херня. Вся наша жизнь – это и так один сплошной ритуал, к чему лишние телодвижения? Кто этой простой истины не понимает, тому магией заниматься бесполезно. Пусть лучше пойдет, в солдатиков поиграет. Или в купи-продай. Или еще во что-нибудь.

С тех самых пор мы с моим Советником – не разлей вода. С другом моим разлюбезным, который теперь всегда со мной… Придушил бы его, как последнюю гадину, если бы только мог. Но не могу. К великому сожалению.

Так вот, Советник людей не видит, но обстоятельства у нас так сложились, что неожиданно образовалось из этого общего правила одно малюсенькое исключение. На Мартина Советник воздействовать не мог, но рану его – видел и чувствовал. Потому как кинжал у меня и в самом деле не простой, а магЫческий. Ювелирная работа. Увидев такой кинжал, всякий умный человек поймет, что мастер, кинжал изготовивший – светлый гений научно-магического прогресса и вообще творческая личность. Своими руками делал.

В общем, каждую ночь… хи-хи-хи… Нет, я не могу об этом без смеха рассказывать. Каждую ночь мой разлюбезный Советник присасывался к болячке этого сопляка и потихоньку отсасывал его эфирную кровушку. Надо было, конечно, соблюдать крайнюю осторожность, потому что шлюха все равно через некоторое время просыпалась и начинала рыть носом землю, буянить и бузить. Чуяла чё-то не то, дрянь длинноногая. Советника увидеть невозможно, потому как он с той стороны стены, а мы – с этой. Про какую я стену говорю? Да про ту стену, которая вокруг вашего убогого мирочка стоит. Про скорлупу. Впрочем, что вам объяснять? Все равно не поймете…

Даже я Советника увидеть не могу, только чувствую – как вы, к примеру, чувствуете, когда жрете, как у вас еда в желудок проваливается, а увидеть всю эту процедуру все равно не можете. Но светловолосая дрянь тоже что-то чуяла и просыпалась. Вот видите? Если она чуяла даже то, его чуять никак не могла, что было бы в случае, если б я, как последний дурак, попытался бы своими ногами сбежать? Поняли теперь, почему я не стал и пытаться?

Так мы и веселились. Шлюху происходящее злило, а главное, думаю, ее злило то, что толком-то она и не понимала, что происходит. Кому ж такое понравится? Ни один человек себя идиотом чувствовать не любит. Злобность свою превеликую пополам с дуростью бесконечной шлюха, естессно, на мне вымещала. Мол, если у нее настроение плохое, значит, и окружающим его надо испортить. Но у нас с Советником нашу невинную радость так просто не отнимешь. И хорошо, что мое лицо было скрыто тканью плаща. Потому что во время всего пути я широко улыбался. Это было трудно – из-за разбитых губ. Но я улыбался.

Днем бедный маленький Мартин, конечно, чувствовал себя очень херово. Ночью он ведь не только не восстанавливал энергию, но и терял то, что имел. Положение усложняла шлюха, которая щедро делилась с ним силой. В какой-то момент я даже испугался, что ситуация патовая, а значит, мы кое-как дотянем до города, а это в свою очередь значит, что не патовое у нас положение, а стопроцентно для меня проигрышное. Но вода камень точит. Шлюхины силенки всё-таки были не беспредельны. В конце концов она сама ко мне пришла. Сама, лапочка моя, рыбонька, вишенка моя сахарная!.. Сама судьба, видя мое безупречное самоотверженное поведение, в лице светловолосой дряни шагнула мне навстречу. Судьба любит самоотверженных людей. Бескорыстных служителей науки, одиноких мыслителей и воинов.

…«Ой-ей-ей, – плачет, – что теперь делать?» А вот раньше надо было думать, зайка моя, что делать! Думать надо было, когда травлю свою начинали, когда, алча моей крови, в чужой город поперлись. И все из-за чего? Из-за какого-то паршивого пьяницы, про которого уже все давно забыли! Вот до чего дурость людей доводит. Раньше надо было думать, раньше, кисонька моя, а сейчас – поздно! Вот так-то.

Когда она уже начала понимать, что просто так в этой жизни ничего не бывает и настоящего колдуна на смерть отправить – это вам не пирожок скушать, я сделал ей предложение. Исключительно из-за моего природного великодушия. Ты – мне, я – тебе. Она, конечно, тут же что-то заподозрила. Как будто бы ее обманывают! У нее что, паранойя? Зачем мне ее обманывать? Правду я, чистую святую правду говорил, как на исповеди: отпусти меня и будет жить твой Мартин. И что ты так о нем беспокоишься? Трахает он тебя, что ли? Да нет как будто бы… А почему, кстати? Очень даже подходящее тельце для подобных занятий. Неужели такую длинноногую блядь, как ты, это замечательнейшее тельце не привлекает? Нет?

Ну да ладно, впрочем, мне-то что за дело? Ну не трахается она с ним, ну и пес с ними обоими. Может, она лесбиянка, а он наследственный импотент? Не об том речь.

…Она не захотела меня отпускать. Паранойя все-таки возобладала над ее и без того слабым разумом. Да и какой разум у женщин? Вот то-то и оно, что никакого.

Я немного поднажал – мол, отрава в его эфирной крови жутчайшая, особая такая отрава, для глаз простых ягов совершенно невидимая. Дрянь слушает, уши развесила. Смешно – до коликов, а смеяться нельзя, надо серьезность всяческую изображать. Мне и так сдерживаться трудно, а тут еще слышу – Советник за стеной хихикает. Ну, думаю, я тебе, стервецу, посмеюсь…

Если б она меня согласилась отпустить, был бы жив ее Мартин. Зачем мне его убивать? Я бы, конечно, провел какой-нибудь красочный обряд, а потом спокойненько по своим делам поскакал бы. Советник мой у мальчика эфирную кровушку пить больше бы не смог и ранка за несколько дней сама собой заросла бы. Да что там – я бы Советника специально следить за мальчиком приставил, чтобы он, не дай боже, о камень не споткнулся, тараканчик чтобы в тарелочку ему не заполз, чтобы лошадка его вдруг не споткнулась бы. А то, случись с ним что – подумают же, сволочи, что это снова я виноват. Кретины, что с них взять? Я этого Мартина как зеницу ока берег бы.

Не согласилась. Не поняла моего положения. Не захотела головой хоть чуть-чуть подумать, дрянь бестолковая. Снова, наверное, ей что-то «не то» померещилось. Понял я тогда с превеликим огорчением, что придется мне отступать на последние оборонительные рубежи, а именно – переходить к плану «Б». Настоящий стратег, как в одной умной книжке написано, всегда продумывает пути отступления. А уж если я ненастоящий стратег, то уж не знаю, кто настоящий.

Возможность, которую я «планом Б» именую, давно передо мной маячила. Советник мне про нее с самого начала нашего сотрудничества твердил, как заводной. Это у него что-то вроде обязательной работы. Своего рода рекламная деятельность. Все уши мне прожужжал. Правда, жужжал он довольно вяло, потому как я прекрасно знал настоящую цену его словам про эту Удивительную Возможность и Необыкновенный Шанс, а он знал, что я это знаю, а я знал, что он знает, что я знаю… – и так далее, до бесконечности. Если бы вам предложили билет в ад с пятидесятипроцентной скидкой, вы бы согласились? А вот теперь представьте, какая нелегкая работа у моего Советника. Ему надо было сделать хотя бы одну продажу. Ентих самых билетиков. Что происходит с рекламными агентами, которые так и не сумели сделать ни одной продажи? Когда Советник думал о том, что с ним учинят в той конторе, на которую он так прилежно трудился, в случае, если его миссия окончится неудачей, то, хотя он и пытался прятать свои мысли, я всегда чувствовал дикий, невообразимый ужас, который исходил из самого центра его существа. Чего он боялся? Как бы вам объяснить подоступнее, сахарные вы мои… Давайте-ка я вам сначала расскажу, что такое рай в представлении моего Советника. Наш мир в представлении Советника даже не рай, а нечто даже еще более высокое, фантастическое, да, настолько фантастически хорошее место, что Советник, собственно, иногда даже не верит, что оно вообще существует. А рай в его представлении это место, где смерть – конец всего. Последняя точка, после которой ничего нет. Полное небытие. Мой Советник за такой мир все что угодно отдал бы. Душу бы продал за такой мир. Впрочем, души у него нет… Но он бы где-нибудь обязательно нашел душу и продал бы ее немедленно, чтобы только в такое место попасть.

Зачем, хотите вы меня спросить, я вам мечты этого маленького астрального онаниста излагаю? А затем, чтобы объяснить, чего именно он боится, раз о полном небытии мечтает, как о недостижимом блаженстве. Если, допустим, какой-нибудь Советник из командировки порожняком возвращается и вместо результатов пустые карманы своему руководству предъявляет, руководство с ним больше шуток не шутит и доверием своим более не облачает. Руководство берет такого малюсенького Советничка за хвостик, не слушая писка проглатывает и начинает переваривать. И, что характерно, означенный Советник, хотя мыслить и не умеет, осознает, что его переваривают, с потрясающей ясностью. И переваривают его так бесконечно. Умирает он, умирает, а окончательно умереть не может. Поняли теперь, золотые мои, почему мой Советник так истово мечтает о мире, где смерть – конец всего и последняя точка? Вот то-то же.

Так что отношения у нас с Советником исключительно деловые. Прекрасно знаю цену его Необыкновенного Шанса. Если кто-нибудь продает конфеты с пятидесятипроцентной скидкой – никогда не покупайте. Вот и я, как умный человек, билетики у Советника покупать не собирался. Но обстоятельства сложились так, что другого выхода, кроме как приобрести билетик, у меня не оставалось. Советник, когда я начал расспрашивать его о подробностях, так обрадовался! Решил, наверное, что его рекламная деятельность возымела-таки успех. Вот стервец… Одно меня утешает, одна единственная мысль: после перерождения мы с ним на одном игровом поле окажемся. И вот уж тогда-то… Я ему такое устрою, что он не то что об окончательном небытии, он о желудке своего руководства мечтать будет, как о манне небесной!

Положа руку на сердце, скажу, что план «Б» меня совсем не радовал. Фактически, я променяю скорлупу человеческого мира, которая давно уже трещит по всем швам, на скорлупу мира демонов, а уж ее-то разломать будет в тысячу раз сложнее. Если это вообще возможно. Я, например, даже и представить не могу, с какой стороны к этому вопросу надо подходить. Конечно, многое станет ясно на месте, но вот в чем вопрос: будут ли у меня возможности для спокойного анализа ситуации и всестороннего научного исследования окружающего мира? Из того, что я знаю о демонских мирах – нет, не будет. Обстановка не располагает. М-да, проблема. Уравнение с несколькими неизвестными. А те неизвестные, которые все-таки известны – полное дерьмо. Ну что это за жизнь, а?.. Что, друзья мои, товарищи мои дорогие, это за треклятая жизнь?.. Будете ли вы надо мной смеяться или нет, но я вам одну вещь сообщить хочу. Душу свою, так сказать, приоткрыть. Я ведь всю свою жизнь боролся за Добро с большой буквы… Что?.. Кто засмеялся?.. Тот, кто засмеялся, уже покойник, но мы с ним это потом обсудим, а пока слушайте дальше. Я боролся за Добро, поймите. Добра в нашем дерьмовом мире очень мало. Но оно есть, я сам его несколько раз видел! Если бы мне только удалось накопить энергию… я бы совсем другой мир создал. Прекрасный мир. Вы себе даже не представляете, какой прекрасный мир я бы создал. Скорлупа нашего мира изнутри покрыта слизью, паутиной и дерьмом, а я бы создал мир, скорлупа которого из золота и серебра состояла бы. Там были бы молочные реки и кисельные берега. Там бы Добра было – навалом. Там ни одна сука не была бы несчастлива. Тараканы – и те состояли бы там целиком из Добра. Там бы такая была Любовь, что у меня даже слезы на глаза наворачиваются, как только подумаю, какая бы она была! И там я был бы совсем другим. Не самым главным, не самым могучим, не самым умным – на хера мне в таком мире власть, сила или даже столь дорогой моему сердцу «научный подход»? Все это необходимо здесь, в дерьмовом мире, где все борются со всеми, лезут наверх, жрут друг друга, валяются в собственной блевотине и лижут эту блевотину, как собаки и свиньи. В моем мире не нужны были бы ни власть, ни сила, ни ум. Пусть кто-нибудь лучший, чем я, управлял бы этим миром. Кто? Да я бы придумал кто, не волнуйтесь! Слон с тремя головами, к примеру. Царственный, добрый и в три раза умнее… Умнее чем кто, спрашиваете? Уж конечно не вы. Вас с этим слоном и рядом поставить нельзя. Вас он умнее не в три, а в тридцать три миллиона раз. Он даже и меня умнее. Раз в пять, не меньше. Почему именно слон? А я слонов никогда не видел.

Это был бы такой мир… Эх, какой это был бы мир! Царем был бы слон, а королевой – торговка, которая меня в детстве яблоком угостила. А я был бы кем-нибудь в тени. Скажем, ее туповатым телохранителем. Здоровым, но туповатым. Зато верным. Самым верным и преданным. Я бы вообще был единственным солдатом в этом мире. Потому что там ни от кого ничего не надо было охранять. Но я бы все равно был ее телохранителем. На всякий случай, мало ли что? И если бы вы, сволочи, на мое Добро как-то не так посмотреть вздумали б, я бы вам глотки зубами перегрыз. Я никому в моем мире гадить бы не позволил. А впрочем, никто бы и не стал гадить. Потому как Добра было бы столько, что хоть жопой ешь.

Поняли, какой мир я хотел создать? Я бы уж не ошибся. У меня все были бы счастливы, как миленькие. Все бы там было, все что хочешь. Как говорится, счастье даром, и пусть никто не уйдет. Даже самый последний, самый маленький засранец с грязной попкой – и тот был бы счастлив. Вымыли бы ему там его грязную попку, не переживайте. И не только попку, но и все остальное, не исключая и души. Вы бы, как только мой мир увидели, непременно захотели бы там оказаться, умоляли бы меня, все бы мне отдали за то, чтобы туда войти. А я бы вас бесплатно пустил. Потому что рай бы я создал, рай самый настоящий, без всяких оговорок и кавычек. У меня внутри все аж переворачивается, когда я о своем мире думаю.

Но… Насмешница судьба. Увы и ах. Не будет рая ни вам ни мне. Вам оставляю весь мировой океан с плавающими по его поверхности кусками дерьма, а себе покупаю билет в один конец в очень теплое место. Грустно, конечно, но ничего не попишешь. Что? Кто-то вякнул «несправедливо»? Так в мире вообще никакой справедливости нет. Только куски дерьма и – очень редко – Добро. Но Добра так мало, что даже я временами начинаю сомневаться, что оно существует.

Ладно, эмоции в сторону. Вернемся к нашим баранам. К пяти баранам, одной длинноногой козе и одному полудохленькому козленку. На ее, с позволенья сказать «попытке» меня заколдовать, я и останавливаться не буду. Повоевать она со мной хотела? Я что, похож на идиота, чтобы с ягом воевать? По-моему, не похож. В волевом поединке ягу противостоять, да еще когда у тебя за спиной какой-то придурок с дубиной стоит? Нет уж, не буду я сражаться. Ты меня, дорогушечка, лучше найти попытайся. Как жители далекой южной страны победили могущественного завоевателя Ариг-Но-Туя? А очень просто – они не стали с ним сражаться. Гоняясь за несуществующей армией по всей их стране, Ариг-Но-Туй внезапно обнаружил, что от болезней, нехватки еды, вражеских диверсий и дезертирства он уже потерял половину своей собственной могучей армии. Ариг-Но-Туй не был полным идиотом, и когда понял, к чему идет дело, то быстро заключил с местными жителями мир и убрался восвояси. Я взял пример с самоотверженных жителей той далекой страны. Светловолосой дряни волей-неволей пришлось пойти по стопам Ариг-Но-Туя. Хотя вряд ли она вообще о нем слышала. Возможно, она даже и читать не умеет. Драться ее, положим, научили, а читать? Сомнительно. Если бы она умела читать, не была бы такой дурой.

Весь последний день я морально готовился к предстоящему. Легко ли отказываться от своей мечты? От такой мечты, которая согревала меня всю мою сознательную жизнь, ради которой я и Советника к себе подселил, и в таких процедурах участвовал, о которых даже и упоминать сейчас не буду – не потому что, мне вас, идиотов, жалко, нет – а чтобы вы мне рвотой своей сапоги случайно не запачкали. Процедурки были еще те, можете мне поверить. Все прошел. Ничего не боюсь и на все мне насрать с высокой колокольни. А вот с мечтой жалко расставаться.

В общем, душил всю дорогу до вечера в себе колебания, душил, и наконец задушил. Времени уже почти не осталось. Через три дня в город прибудем. За мечту цепляться не стоит, все равно ее уже не осуществить, но вот зато есть шанс красиво уйти. И этот шанс упускать не стоит. По крайней мере, мне известно в какой мир я попаду. Подавляющая часть человечества даже и такой малостью похвастать не может. В общем, хватит выть на луну, пора работать, господин чернокнижник. Надо использовать те немногие возможности, которые у меня еще есть. Определить, к примеру, свой будущий облик. Или профессию. Скажем, дрессировщик Советников. Или консультант Отдела Боли. Оч-чень хорошие, и уважаемые в моем будущем мире профессии.

Если кто не понял, то это шутка была.

А если серьезно, то размышлял я совершенно о другом. Можно ли сохранить разум – понятно, что не весь, но хотя бы частичку – по дороге в прекрасный теплый мир? Разум – великая сила. С другой стороны, даже если и удастся его сохранить (а значит, и частичку памяти), нужно ли это делать? Не свихнусь ли я, в таком случае, уже через два часа по прибытии на место? Вот у Советника, к примеру, вовсе нет собственных мозгов. Случайно ли это? Или это своего рода защитный механизм, единственный способ избежать безумия в том мире, из которого он послан? Или Советник – мелкая шавка, и поэтому на собственные мозги он просто не имеет права? Будем надеяться на то, что так оно и есть. Да, будем надеяться на лучшее. На что же нам еще надеяться?

Только успокоился, только целиком сосредоточился на задаче – как этой дряни удалось-таки вывести меня из равновесия. «Я, – говорит, – вас отпущу». Что-что она сказала? Я что, ослышался? Вся моя концентрация мигом пошла к чертям собачьим. Неужели?.. Нет, это еще не Добро, конечно, это всего лишь пустоголовая светловолосая дрянь, но эта дрянь тоже где-то и когда-то могла повстречать Добро и, так сказать, нюхнуть его волшебный запах, и вот теперь она об этом запахе могла вспомнить и потому даже сама толком не понимает, что говорит. Я переволновался, аж вспотел. Неужели я смогу вернуть Счастливый Билет омерзительному продавцу? Советник, как только мою мысль услышал, взвыл благим матом. Но мне на его вой глубоко наплевать было. Если все по-хорошему пойдет, он у меня еще неделю Мартина сторожить будет и оберегать от всевозможных напастей. Если уж меня не волновали вопли моего дедули, когда я его тупым ножом на куски резал (а порезать дедулю следовало обязательно, потому как в то время, когда я на улице о куске хлеба мечтал, он в трехэтажном доме жил, сладко ел и мягко спал, служанок за задницы щипал и знать меня не хотел), то уж Советниковы вопли меня совершенно не трогали.

Была, правда, одна загвоздка, деталечка одна, которая меня не устраивала. Один день пути – это слишком мало. Орден, как узнает, что я убег, непременно травлю продолжит. Девка уже два раза не справилась – значит, теперь они спустят по моему следу настоящих псов. Мастеров силы. Хотя бы из принципа спустят. Что такое день пути? Да ничто. У меня ни лошади, ни чистой одежды, ни оружия, и вдобавок потенциал гэемона на исходе, все на регенерацию ушло, а восстановления почти никакого.

– Пойми, – говорю этой дуре, которая, сама не понимая, нашими с Мартином жизнями сейчас играет, – мне нужно хотя бы два дня. Хотя бы два!

– Нет, – отвечает мне, – ты уже выбрал.

И Советник, как это услышал, сразу захихикал. «Точно, – напоминает, – уже». И понимаю я тогда, что нельзя требовать от судьбы невозможного. И соглашаюсь с ними обоими. Выбрал, говорю им. Выбрал. Только вы еще сами не понимаете, что я выбрал. А когда поймете, слезами кровавыми умоетесь. Ты, сука длинноногая, со своим Мартином попрощайся – в последний раз его сегодня видишь. А ты, сученок, который мне на мозги каждый день капал – ты… с тобой мы потом поговорим. Когда я на той стороне окажусь. Все потеряю, все забуду – но тебя не забуду. Я из тебя бифштекс сделаю. Без перца и без соли съем.

В общем, развязала она меня. Когда кровь к рукам прилила, такая боль была, что я не удержался, заорал чего-то. А потом думаю: чего это я вою? Если все гладко пойдет, через пару часов меня такой праздник жизни ожидает, такие ощущения незабываемые, что я об этой боли буду вспоминать, как о недостижимом блаженстве. А вот интересно, выдержу ли я? Вопрос вопросов. Впрочем, если я такое дерьмо, что сам с собой справиться не смогу, меня ягиня прирежет. А не прирежет – палач на тот свет спровадит. А не спровадит – я сам на ближайшем дереве повешусь, потому как больше всего на этом белом свете ненавижу я ничтожеств, воображающих о себе неизвестно что. И если я сам себя обуздать не смогу, если отступлю хоть на шаг – значит, не больше моя жизнь стоит, чем жизнь той пьяной свиньи, из-за которой вся эта кутерьма началась, и мечта моя заветная – ничем не лучше юношеских фантазий Мартина, когда он онанизмом тайком занимался.

Как видите, строг я, но справедлив. И не к другим только строг, но и к себе тоже. Я никого не люблю, это правда. Я и себя не люблю. Откуда любви взяться, если никакого Добра поблизости не наблюдается, сплошные куски дерьма в мировом океане? В мире моей мечты я смог бы любить. Не так, как эти свиньи любят – они и любви никакой не знают, у них вместо любви теплый супчик какой-то «хочу-не хочу, нравится-не нравится». Нет, не как они, а по-настоящему. Они и не понимают, как это – по-настоящему. Я и сам толком не понимаю. Ни настоящей любви они не знают, ни ненависти. Я хотя бы настоящую ненависть знаю. Если любовь – это наоборот, и притом что-то хорошее, то как, должно быть, она охерительно хороша! У любви лицо моей королевы, которая яблоками торгует.

Но если уж до мира моей мечты мне никогда не добраться, то я хотя бы сдохну с чувством собственного достоинства. А также с чувством глубокого морального удовлетворения. Потому как не только вы меня дерьмом накормили, но и я вас также. С сознанием своего правого дела вступлю в мир иной.

…Я перерезал артерию на горле Мартина и, собрав его кровь, поднял руку над головой. Темноту прорезала трещина, из которой стал выплескиваться холодный жар. Гниль и пламя. Свет без света. Мутное багровое свечение. Еще немного, и оно выплеснется мне прямо в глаза. Сумею ли не отступить?..

Над левым плечом висит Советник. Я слышу его голод. Он весел до невозможности. Он вертится на месте, изнемогая в предвкушении момента. Ждет своего куска добычи. Кусок он, конечно, получит. Урвет в момент перехода. Но потом… Я больше' ничего не буду говорить о том, что сделаю с этой тварью. Я даже не знаю, как называется то, что я с ним сделаю. Понятий таких в человеческом языке не существует.

До Советника доносится эхо моих чувств и он широко улыбается. Кажется, он мне не верит… Ну вот теперь чаша моего терпения окончательно переполнилась. Да я переживу предстоящий ужас и муку хотя бы ради того, чтобы иметь возможность вцепиться зубами в его вонючую глотку!..

Ну вот, собственно, и все.

Адью, амигос. Привет и пока.

* * *

…Я похоронила Мартина на рассвете. Лед, который сковал мое нутро, наверное, уже никогда не растает.

Оставшиеся дни промелькнули один за другим. Я отчиталась перед Орденом, ничего не приукрашивая и не стараясь себя выгородить. Меня не выгнали, не наказали. Никто не сказал мне даже слова упрека. Лучше бы наказали и выгнали.

Я поняла, что больше не могу работать. Заявила, что хочу взять отпуск. Я думала, что это их окончательно доконает, и меня все-таки выкинут на улицу, но меня отпустили без лишних слов и суеты.

– Давно пора, – одобрительно сказал капитан. – Два года уже трудишься, как проклятая.

Я ушла, даже не попрощавшись.

Моя комната пугала меня своей пустотой. Я больше не могла все это выносить. Смерть Мартина как будто обесценила все, что было мне дорого. И тогда я пошла к единственному человеку, который мог еще вселить в меня надежду. Колдун убил мою веру, показал мне, как глуп и ничтожен созданный мною мир. Я хотела услышать, что скажет Мастер. Может быть, он скажет, что все это ложь и морок развеется, и лед внутри меня растает. Я хотела этого, но втайне боялась, что этого может не произойти. Какие прекрасные и возвышенные слова нужно найти, чтобы перевесить ужас и тьму, и смерть Мартина, и взгляд колдуна?.. Теперь, когда я вспоминаю этот взгляд, мне кажется, что что-то, в тысячу раз более худшее, чем мой пленник, смотрело на меня посредством его глаз.

В большом каменном доме все было без изменений. Скрипнули ворота и я вошла в дом. Слуги, видя значок Ордена, сначала кланялись мне, а уж потом, рассмотрев мое лицо, широко улыбались и начинали расспрашивать, как я живу, чем занимаюсь, не вышла ли замуж, и прочее, и прочее. Я коротко отвечала. Я не улыбалась.

Как всегда, Мастер был занят. Я пришла во двор и села на скамейку. Стайка учеников выполняла какие-то упражнения. Толком с собственной энергией еще никто из них не умел работать – ритм пульсации гэемона постоянно сбивался, силы расходовались совершенно не на то, что нужно. Когда я вошла, все ученики, конечно, стрельнули глазами в мою сторону.

– У меня такое чувство, – сказал Мастер, не оборачиваясь, – что надо как можно чаще приглашать на наши уроки хорошеньких девиц. Это усложнит тренировки.

– Надеюсь, мне хотя бы не нужно будет раздеваться? – спросила я, сумев чуть-чуть улыбнуться.

– Нет, – ответил Мастер. – Этого они уже не переживут… Выше, Симот, выше!.. Аллир, используй силу, а не думай о ней!

Они старались. Они очень забавно старались. У них почти ничего не получалось, но рвение у них было необыкновенное. Почти как у меня лет десять назад.

Эта трогательная глупость… Что они знают о тьме, которая таится с той стороны стены? Я проиграла поединок с тьмой, и они – в свое время – проиграют его тоже. Но… что-то было в крохотном мире, созданном Мастером в собственном доме, что-то такое, совершенно глупое и бесполезное, что заставит меня вновь сражаться со всем миром и даже с самой тьмой, если это будет необходимо. Пусть даже я буду обречена на поражение, но это неважно, потому что есть что-то более значимое, чем чье-то поражение или победа.

Когда занятие закончилось, Мастер предложил мне прогуляться по его саду. У него был небольшой сад в задней части двора, где росло несколько яблонь и находились две клумбы с цветами. За время моего отсутствия плющ вырос еще больше и теперь покрывал почти всю стену. Мы с Мастером даже не сказали друг другу «привет» или «как дела». Мы говорили так, как будто бы расстались несколько часов назад, а не несколько месяцев. Мы шли вдоль стены, увитой плющом и говорили сразу обо всем – говорили не торопясь, как будто у нас обоих впереди бесконечность. Двадцать четыре шага туда, двадцать четыре обратно.

Я рассказала ему, о том, что пережила – не столько о событиях, сколько о том, как изменился мой мир. Я спросила: если там, за стеной, обесцениваются все наши глупости, и добро, будучи одной из глупостей, перестает существовать, почему же зло не только остается, но и переходит в какое-то иное, сверхличное состояние?

– Ты ошибаешься, – сказал Мастер. – Это не зло. Да и не видела ты никакого зла в чистом виде ни здесь, ни тем более – там.

– Убили моего ученика, – напомнила я ему.

Он некоторое время молчал. Кажется, он забыл про меня. Он думал о чем-то своем. Мне вдруг пришла в голову простая мысль: а сколько же у него учеников погибло? И сколько еще погибнет?..

– Есть грязь и боль, – повторил Мастер. – Но зла нет. И тем более – с той стороны. Тебя ужасает правда, и поэтому ты хочешь назвать ее злом.

– Да, мне страшно, Мастер, – было бы глупостью отрицать очевидное. – Там только тьма. Там нет света.

– Есть.

– Но… – я замолчала. Я физически не могла сказать ему, что он лжет, что он ошибается, что это неправда, что он, может быть, пытается утешить меня, а мне не нужны эти лживые утешения, я уже не ребенок…

– Мастер, – осторожно начала я, – вы не раз говорили нам, что бога, в которых верят люди – не более чем иллюзия, не способная помочь. Вы показывали нам, как образуются «видения» и «откровения» в сознании людей, не умеющих управлять своим гэемоном. Может быть, я не всегда внимательно слушала вас, но теперь я знаю, что вы были абсолютно правы – скорлупа моего мира раскололась и на какой-то миг я увидела кусочек того мира, который находится за стеной… Нет, это не мир, это бесконечность. И теперь вы…

– Там есть свет, – повторил он. – Это свет – ты сама.

Я не сразу поняла смысл его ответа и переспросила:

– Я?!

– Ты. Я. Кто-нибудь еще.

Мы шли. Я молчала. Он говорил. Я не помню точно его слова. Что-то насчет того, что люди состоят из света и что свет этот сам по себе не имеет никакой силы, потому что он не является энергией и не принадлежит ни одной стихийной силе, которой можно управлять. Свет не имеет никакой силы и уничтожить его легче легкого – достаточно лишь уничтожить себя самого. Он говорил, что не будет ни награды, ни наказания, но только то, что мы сами хотим, хотим не только мыслями, но всем своим естеством, к чему стремимся, чего желаем. Он говорил, что даже человек, который убил Мартина, и другие люди, сотворившие еще больше зла, состоят из света, но не умеют видеть этот свет, ищут его не там, где его следует искать – и думают, что его нет. Он говорил, что между грязью и светом нет никого, кроме меня, и если я испугаюсь или захочу предать этот свет, небо не упадет на землю и ангел с огненным мечом не придет, чтобы восстановить справедливость. Не будет ни возмездия, ни вознаграждения, но каждому будет дано то, что он хочет. Он говорил, что я была не внимательна и, думая, что видела Бесконечность или Тьму, на самом деле не видела почти ничего. Он говорил, что там не мрак, но беспредельное ночное небо, заполненное миллионами далеких звезд.

…Я слушала его голос и молчала. Дело было не в его словах, а в том, что стояло за ними. Мне казалось, что я чувствую как трещит скорлупа моего мира. Я боялась того, что ждало меня с той стороны, но было ли это зло, если Мастер мог видеть его, мог стремиться к нему и оставаться при этом тем, кем он был?

…Я чувствовала, как холод, сковавший мое нутро, отступает. Мастер не дал мне надежды, но дал что-то, что было больше любой надежды – он подарил мне веру.

ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ГЕРОЯ

Все персонажи выдуманы. Любые совпадения с реально существующими организациями, местами и людьми являются случайными и не входили в намерения автора.

Согласно официальной версии, Большая Катастрофа случилась от того, что марсианский корабль, опускавшийся на Красную площадь, был сбит системой ПВО. Корабль, посланный для того, чтобы установить с Землей дипломатические отношения, взорвался; его гипер-шмипер фотоновый двигатель, не выдержав прямого попадания ракеты, также разлетелся на части, и в результате густое радиоактивное облако накрыло все сто процентов земной поверхности. Человечество по большей своей части либо вымерло, либо самым диким образом мутировало; обеспокоенные марсиане основали на зараженной Земле несколько поселений, где предпринимались все возможные усилия для того, чтобы спасти остатки человечества.

Такова официальная версия. Однако Андрей Антонов с официальной версией не был согласен. Он был одним из тех немногих уцелевших, которые не умерли и не мутировали в монстров. Более того, он был одним из немногих патриотов, отказавшихся продавать свое право первородства за вкусную марсианскую жратву и лживые сказки об инопланетной помощи. Слишком уж подозрительной выглядела эта помощь. Слишком уж подозрительным было радиактивное облако, накрывшее не десять, не пятьдесят, не девяносто, а именно сто процентов земной поверхности. Слишком уж подозрительной представлялась и сама радиация, уничтожившая большую часть населения, а затем неожиданно куда-то исчезнувшая. По крайней мере, марсиане, прилетевшие через несколько месяцев после Катастрофы, этой радиации ничуть не боялись, и даже время от времени позволяли себе разгуливать по земле без бронированных скафандров. Андрей Антонов был уверен, что зеленокожие инопланетяшки вскоре после основания колоний и вовсе отказались бы от всяких скафандров, если бы не одно «но». Это «но» заключалось в самом Андрее Антонове и в той небольшой патриотической группе, которую ему удалось собрать в самом начале марсианской экспансии.

«Эх, умели же раньше строить!» – с тоской думал Антонов, взбираясь на верхний этаж Меншиковского дворца. Совсем, вроде бы, невысокое здание – а город как на ладони. Вернее, не город, а то, что от него осталось. Москву, говорят, стерло начисто. До Питера докатилась лишь остаточная волна, но и ее хватило на то, чтобы перелопатить все вокруг. Да, это были страшные дни. Нева не вышла, а прямо-таки выплеснулась из берегов, все современные здания рухнули, уцелело только несколько церквей и таких вот древних дворцов, возведенных еще при Петре – или, в крайнем случае, при Екатерине.

Андрей расчехлил винтовку, установил оптический прицел, проверил обойму и удобно устроился у окна. Через Неву – там, где раньше располагалось Адмиралтейство – находился марсианский лагерь. Рассматривая через прицел зеленокожих, Антонов вновь ощутил волну жгучей ненависти, накатывавшей на него всегда, когда он сталкивался с проклятыми инопланетяшками. Инопланетяшки обустраивали лагерь. Площадь пятьсот на пятьсот метров была утрамбована, залита бетоном и превращена в идеально ровное поле. Справа – огороженный забором участок: будущая людская резервация, пока пустующая. В центре роботы возводили основное здание колонии.

Но ни зеленокожие, ни, тем более, роботы, в данный момент не рассматривались Антоновым в качестве возможных мишеней. Его интересовали враги, которые были еще ненавистнее, еще отвратительнее– предатели-люди. И одного такого предателя Антонов вскоре нашел…

Предатель человеческой цивилизации был среднего роста, слегка упитанного телосложения, одет в джинсы, рубашку и куртку без рукавов. Антонов чуть вздрогнул, когда рассмотрел его лицо. Вечная полуулыбка, глаза-щелочки, мешки под глазами… Некогда они были знакомы. Некогда этот человек работал писателем и редактором одновременно. Впрочем, Антонов внутренне был готов к тому, что рано или поздно он будет смотреть на этого человека через оптический прицел. В списке предателей (который благодаря усилиям инопланетян постоянно пополнялся, а благодаря усилиям Антонова и других патриотов постоянно уменьшался, в результате чего численность перебежчиков всегда оставалась примерно на одном уровне) это имя стояло давно.

Андрей нажал на спусковой крючок.

Автор «Варваров» и «Римского орла», только что мирно беседовавший с зеленокожим пришельцем, упал. В лагере началась суматоха. Все забегали, засуетились. Антонов упаковал винтовку и быстро спустился вниз. Теперь надо убираться из этой части города. Инопланетяшки уже начали облаву. В разрушенном городе, населенном мутантами и одичавшими животными, имелось немало мест, где можно было спрятаться и пересидеть какое-то время. Главное – чтобы не перехватили по дороге.

Как и все, что он делал прежде, он выполнил эту часть плана сосредоточенно, четко, уверенно, без сомнений и колебаний. Прежде чем он добрался до заранее приготовленной схоронки в конце Большого проспекта, ему несколько раз приходилось укрываться в руинах разрушенных домов, пережидая, пока пролетит очередная волна зеленокожих десантников. Тупые инопланетяшки прочесывали эту территорию не слишком тщательно – видимо, не верили, что неведомый снайпер осмелился подойти к лагерю так близко. «Ну-ну, – подумал Антонов во время одного из налетов. – Вы еще на Петроградской стороне меня поищите. Идиоты».

Добравшись наконец до заветного подвальчика, Антонов не стал баррикадироваться и с ужасом прислушиваться к каждому шороху. Нет, не стал. Он воевал с инопланетяшками уже не один год и прекрасно успел познакомиться как с их сильными сторонами, так и со слабыми. Инопланетяшки располагали крутой навороченной техникой – это да. Этого у них не отнимешь. Но в партизанской войне они не смыслили ни черта. Поэтому Антонов вскипятил кофе на примусе, вскрыл консерву и спокойно пообедал. Где-то с полчаса он изучал обветшалую газету, выпущенную еще до Катастрофы, и только уже совсем измаявшись от безделья, приник, наконец, к подвальному окошку.

Снаружи ничего особенного не происходило. Разочарованно гудя антигравитационными ранцами, зеленокожие возвращались обратно в лагерь мелкими группами, а иногда и поодиночке. Один такой перец притормозил в воздухе совсем недалеко от подвальчика и начал медленно снижаться. Черт его знает, что ему тут понадобилось. Может, заподозрил чего. А может, просто захотел присесть у стеночки. У инопланетяшек, когда они обожрутся своей инопланетианской жратвы, из задней части туловища начинает выделяться отвратительно пахнущая зеленая слизь, а мешок в нижней части скафандра, который для этой самой слизи предназначен, имеет почему-то довольно скромные размеры.

Так или иначе, это была большая удача, и Антонов не собирался выпускать ее из рук. Он кинулся к винтовке, снова к окну – зеленокожий как раз опускался на землю – и выстрелил. Обидно, конечно, что пришлось засветить схоронку… Ну да, впрочем, и черт с ней.

Антонов хорошо знал, что когда эти гады летят по воздуху, поразить их из нормального автоматического оружия почти невозможно, поелику силовое поле, которое окружает всякого инопланетного десантника, отклонит в сторону любой предмет – кроме разве что крупнокалиберного снаряда. Но вот когда проклятые инопланетчики собираются спуститься с небес на землю, буквально на секунду-другую им приходится силовую броню убирать, и вот в эти-то секунды…

От выстрела инопланетяшка дернулся, завис на мгновение в воздухе, после чего грохнулся на землю, как мешок с ботвой. Но времени торжествовать у Антонова не было. Прихватив оружие и судорожно побросав в рюкзак все, что попалось под руку, наш герой выскочил из подвала на свет божий. Скоро тут объявятся остальные враги. Нужно было спешить.

Белые трещины змеились по некогда прозрачному гермошлему, расходясь от отверстия, оставленного Антоновской пулей, но, похоже, инопланетяшка был еще жив. Без всякой жалости Андрей вытянул из ножен полуторный меч и что было силы всадил клинок в гермошлем – единственное уязвимое место в броне зеленокожих. Инопланетный гаденыш дернулся еще пару раз и затих, Антонов бросил меч обратно в ножны и выдернул из безвольных рук плазменное ружье – тот самый предмет, ради которого он пожертвовал схоронкой, собственной безопасностью и, возможно, даже жизнью, поскольку уж теперь-то десантники должны были приняться за него всерьез. Всего мгновение он помедлил, колеблясь – слишком уж привлекательной выглядела броня инопланетианина вкупе с силовым доспехом и антигравитационным ранцем. Перебороть искушение помогла мысль о том, что броня эта вместе с прочим обмундированием весит почти пятнадцать килограммов, а если он попытается взлететь, то тут же станет такой превосходной мишенью, что на его примере можно будет показывать марсианским новобранцам, как сбивать взбунтовавшихся землян.

Поэтому, схватив одно только плазменное ружье (тяжелое, блин!), Антонов бросился прочь. На Васильевском острове у него была еще одна схоронка. Правда, Антонов уже давно не наведывался туда и не знал, в каком она состоянии. Но выбора не было.

Когда он уходил с Большого, в воздухе нарисовались два зеленокожих голубчика. Они заметили уходящего патриота, но дать залп не успели – двумя меткими выстрелами из плазменного ружья Антонов сбил эту парочку, очевидно, не ожидавшую обнаружить в руках у человека что-нибудь посерьезнее автоматического оружия. Сбил и побежал дальше.

Стараясь держаться в тени руин, Андрей Антонов пробирался в сторону Тучкова переулка. Где-то далеко визжала сирена, над развалинами, как очумелые, носились взад-вперед поисковые группы зеленокожих. Но до старой схоронки он добрался без приключений. Повезло. Здание на набережной Невы – то самое здание, в котором до Катастрофы собирались разные писательские семинары – порядком поистрепалось за последние десять лет. Еще в самом начале, в результате землетрясения, вызванного взрывом космического корабля (либо, по версии патриотов – взрывом бомбы, сброшенной с марсианского бомбардировщика), рухнуло левое крыло дома. Оставшаяся часть здания пустовала недолго. Сначала ее заняли мутанты, потом мутантов выбила патриотическая группа во главе с Андреем Антоновым. Потом, когда группа перебазировалась в южные районы города, схоронку пришлось оставить. Андрей не был здесь, наверное, уже лет пять.

Зайдя во двор, Андрей залез в окно давно пустующей квартиры и через пролом в стене проник в ту часть помещения, где он прежде неоднократно квасил – сначала с писателями, собиравшимися на семинар Балабухи, а потом вместе с группой, сколоченной для борьбы с мутантами и марсианами. После Катастрофы они никогда не заходили в это здание с фасада – слишком приметно.

На пороге второго помещения Антонов замер. Здесь кто-то был. В комнате царил мрак – выбитые окна завалены всякой рухлядью, а кое-где единственное уязвимое место в броне зеленокожих. Инопланетный гаденыш дернулся еще пару раз и затих, Антонов бросил меч обратно в ножны и выдернул из безвольных рук плазменное ружье – тот самый предмет, ради которого он пожертвовал схоронкой, собственной безопасностью и, возможно, даже жизнью, поскольку уж теперь-то десантники должны были приняться за него всерьез. Всего мгновение он помедлил, колеблясь – слишком уж привлекательной выглядела броня инопланетианина вкупе с силовым доспехом и антигравитационным ранцем. Перебороть искушение помогла мысль о том, что броня эта вместе с прочим обмундированием весит почти пятнадцать килограммов, а если он попытается взлететь, то тут же станет такой превосходной мишенью, что на его примере можно будет показывать марсианским новобранцам, как сбивать взбунтовавшихся землян.

Поэтому, схватив одно только плазменное ружье (тяжелое, блин!), Антонов бросился прочь. На Васильевском острове у него была еще одна схоронка. Правда, Антонов уже давно не наведывался туда и не знал, в каком она состоянии. Но выбора не было.

Когда он уходил с Большого, в воздухе нарисовались два зеленокожих голубчика. Они заметили уходящего патриота, но дать залп не успели – двумя меткими выстрелами из плазменного ружья Антонов сбил эту парочку, очевидно, не ожидавшую обнаружить в руках у человека что-нибудь посерьезнее автоматического оружия. Сбил и побежал дальше.

Стараясь держаться в тени руин, Андрей Антонов пробирался в сторону Тучкова переулка. Где-то далеко визжала сирена, над развалинами, как очумелые, носились взад-вперед поисковые группы зеленокожих. Но до старой схоронки он добрался без приключений. Повезло.

Здание на набережной Невы – то самое здание, в котором до Катастрофы собирались разные писательские семинары – порядком поистрепалось за последние десять лет. Еще в самом начале, в результате землетрясения, вызванного взрывом космического корабля (либо, по версии патриотов – взрывом бомбы, сброшенной с марсианского бомбардировщика), рухнуло левое крыло дома. Оставшаяся часть здания пустовала недолго. Сначала ее заняли мутанты, потом мутантов выбила патриотическая группа во главе с Андреем Антоновым. Потом, когда группа перебазировалась в южные районы города, схоронку пришлось оставить. Андрей не был здесь, наверное, уже лет пять.

Зайдя во двор, Андрей залез в окно давно пустующей квартиры и через пролом в стене проник в ту часть помещения, где он прежде неоднократно квасил – сначала с писателями, собиравшимися на семинар Балабухи, а потом вместе с группой, сколоченной для борьбы с мутантами и марсианами. После Катастрофы они никогда не заходили в это здание с фасада – слишком приметно.

На пороге второго помещения Антонов замер. Здесь кто-то был. В комнате царил мрак – выбитые окна завалены всякой рухлядью, а кое-где и заложены кирпичом – но Антонов отчетливо ощущал: он в комнате не один. Какой-то смутный незнакомый запах, полупрозрачные волокна, колыхающиеся в слабом свете, льющемся из оконных щелей… Антонов подождал, пока глаза привыкнут к темноте и еще раз с порога осмотрел помещение. Если не считать подозрительных полупрозрачных нитей, ничего нового в комнате за прошедшее время не появилось. Антонов сделал шаг вперед и поднял глаза к потолку.

Этого-то момента и дожидался гигантский паук-смертоносец, чтобы броситься вниз на свою будущую жертву.

Только молниеносная реакция, выработанная за годы войны с мутантами и зеленокожими, спасла Антонова от гибели. Избежав объятий паучьих лап, он откатился в сторону. Стрелять из плазменного ружья в комнате с деревянной мебелью стал бы только полный кретин, а выстрел из снайперской винтовки вряд ли сильно повредил бы этой огромной мохнатой тварюге. Поэтому и марсианское ружье, и винтовка полетели в сторону, а из ножен был извлечен добрый старый меч, спертый из Эрмитажа незадолго до того, как там поселился Гипер-Гриб.

И р-раз! – две мохнатые лапы с правой стороны разом отделились от туловища и улетели вглубь зала. И два! – еще некоторое количество конечностей с левой стороны полетели в другом направлении. Андрей завертел мечом, не давая мохнатой тварюге приблизиться к нему ни на дюйм. Да паук, впрочем, и не собирался. Почуяв опасного противника, он развернулся и бросился, сшибая по пути стулья, в заднюю комнату. Естественно, Андрей Антонов не был бы Андреем Антоновым, если бы дал ему так просто уйти. Он прыгнул вперед, еще в полете вогнал меч в то место, где туловище паука соединялось с его массивным брюшком, и всем весом навалился на клинок. Острие, пронзив хитиновый панцирь, вошло в пол. Паук забился, разбрызгивая ядовитую слюну, заскреб когтями по полу. Антонов слез с его спины только тогда, когда монстр дернулся в последний раз и затих. С немалым трудом выдернув меч, он вытер руки, влажные от паучьей слизи, и сходил к рюкзаку за фонариком. Фонарик – электрический, но работающий не от батарейки, а на ручной тяге – неверным тусклым лучом осветил мертвую тушу насекомообразного монстра. Антонов обошел поверженного хищника, присел. Еще раньше, во время боя, в этом пауке ему почудилось что-то странное. Теперь он увидел, что не ошибся.

Вместо нормальной паучьей головы паук имел совсем другую, человеческую. Несомненно, это был мутант – человек, превратившийся в восьмилапое чудовище. А лицо… лицо показалось Антонову знакомым. Если мысленно убрать эти огромные фасеточные глаза… впрочем, они так похожи на обычные очки… Ба! Да это же Александр Прозоров!

Андрей Антонов вытер выступившую на лбу испарину.

– М-да, – мрачно заключил он. Потом встал и добавил:

– Спи спокойно, человек. Я убил в тебе монстра.

Но был ли некогда этот человек его знакомцем или нет – в любом случае, предстояло выполнить еще кое-какие формальности. С немалым трудом перевернув паука на спину, стараясь не смотреть в полные грустной укоризны, поблекшие фасеточные глаза, Андрей взрезал пауку брюхо и туловище. От запаха и вида паучьих внутренностей его едва не вырвало, но, пересиливая себя, Антонов начал копаться внутри поверженного хищника. Поговаривали, что в разных районах города встречали похожих насекомообразных существ. Антонов не сомневался, что рано или поздно ему придется столкнуться с ними, а раз так – необходимо было выяснить, как устроены эти существа внутри: много ли в них осталось от людей, или же их внутренности полностью изменены, где расположены жизненно важные органы и т. п. и т. д.

Он уже почти закончил это увлекательное занятие, когда…

– АНДРЕЙ!!! – прогремел снаружи громоподобный голос.

Антонов пригнулся и отступил в сторону. Теперь он отчетливо слышал, как по набережной, грохоча гусеницами, приближается что-то очень и очень тяжелое.

– АНДРЕЙ АНТОНОВ!!!

Как ни странно, но в голосе, сдобренном изрядной долей металлического дребезжания, Антонову послышалось что-то знакомое. Впрочем, неважно. Это либо монстр, либо инопланетянин, либо вообще черт знает что. В любом случае надо поскорее найти плазменное ружье и прикончить это – чем бы оно на самом деле не оказалось.

Подхватив ружье, Андрей бросился в дальний угол комнаты – туда, где еще пять лет назад был проломлен потолок и установлена деревянная лестница, по которой можно забраться на второй этаж. Сейчас лестницы не было, но ее прекрасно заменило массивное кресло Бориса Натановича Стругацкого. Антонов подтянулся, выбрался из пролома и прижался к стене рядом с изгаженным оконцем, в котором чудом сохранилось одно стекло.

Когда он наконец увидел то, что разъезжало внизу, от набережной до угла Биржевого переулка, у него чуть не опустились руки. Это был кибернетический танк – самое мощное наземное оружие проклятых инопланетяшек. Лет семь назад, когда их патриотическая группа добилась первых успехов, когда казалось, что конечная победа не за горами, они попытались подбить один такой танк. Они истратили весь свой боезапас, с таким тщанием награбленный на опустевших военных базах – но бронированному марсианскому танку оказались пофигу и гранаты, и тротиловые шашки, и даже выстрелы из двух плазменных ружей, добытых отрядом Антонова в долгих боях с инопланетяшками. Даже не используя основное орудие, кибер-танк попросту расстрелял из пулеметов двоих бойцов с плазменными ружьями, а за остальными принялся гоняться, норовя спеленать выдвижными металлическими щупальцами – чтобы затем, несомненно, доставить в лагерь для опытов. При этом танк распевал блатные песни и нес всякую околесицу, в которую никто из отряда Антонова особо не вслушивался. Спасло их в тот раз только то, что танк, в погоне за очередным патриотом, не заметил кювета, в который благополучно и опрокинулся. Инопланетянин, управлявший танком, ударился головой о панель управления и свернул себе шею – это постфактум установили бойцы, после того как залезли внутрь неподвижного механического чудовища. Почему из танка, управляемого инопланетянином, доносились блатные песни, никто из команды Антонова понять так и не смог. Было лишь высказано предположение, что блатные песни и русская речь как-то связаны с человеческим мозгом, помещавшемся внутри танка в специальном сосуде, к которому вело множество проводов. Вероятно, инопланетяне использовали перепрограммированный человеческий разум для лучшего управления своими машинами.

И вот теперь, спустя семь лет, Антонов вновь столкнулся с этим механизированным монстром. Только теперь нет уже верных ребят, которые могли бы прикрыть его, да и кювета, замаскированного густыми зарослями черники, поблизости также не наблюдается.

– АНДРЕЙ АНТОНОВ!!! – в третий раз прогремело внизу. – Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ!

Чей же это голос?.. Андрей определенно когда-то давно слышал его…

– АНДРЕЙ!!! ХВАТИТ ВАЛЯТЬ ДУРАКА! ВЫХОДИ. ОБЕЩАЮ, Я ТЕБЕ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЮ. ТЫ УЗНАЛ МЕНЯ?!

И тут Антонов и вправду узнал этот голос. «Как же так, Сережа…» – подумал он с горечью.

Танк с голосом Сергея Рублева остановился как раз напротив того окна, где затаился наш герой и проревел:

– ВЫХОДИ, АНДРЕЙ!!! ЧЕСТНОЕ СЛОВО, НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЮ!

Антонов решился на ответную реплику. Если бы его хотели уничтожить, уничтожили бы сразу, вместе с домом. Такому кибер-танку распылить обычный петербургский дом – пусть даже и бывший музей Куинджи – плевое дело. Значит, можно побазарить, посмотреть, чего от него хотят тупые пришельцы.

– Ты, гад зеленокожий!!! – заорал Антонов в окно. – Нечего говорить голосом моего друга Сергея Рублева! Говори своим голосом, марсианин вонючий!

– Я – БИОМЕХАНИЧЕСКАЯ БОЕВАЯ ЕДИНИЦА, – донесся снизу грозный рык танка. – ОБЫЧНО Я ДЕЙСТВУЮ В ПАРЕ С ВОДИТЕЛЕМ-ГУМАНОИДОМ, НО В ДАННЫЙ МОМЕНТ МОЕ УПРАВЛЕНИЕ ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ АБСОЛЮТНО САМОСТОЯТЕЛЬНО. КАБИНА ПУСТА, АНДРЕЙ. Я НЕ ПРОСТО ЗАПИСЬ. МОЙ КИБЕРНЕТИЧЕСКИЙ РАЗУМ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СФОРМИРОВАН НА БАЗЕ ОРГАНИЧЕСКОЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ СЕРГЕЯ РУБЛЕВА.

– Значит, и ты тоже… Эх, Рублев, Рублев! – с болью крикнул Антонов. – Ты-то хоть сам понимаешь, что тебя поймали, а мозг использовали для того, чтобы оживить это механическое чудовище!

– МЕНЯ НИКТО НЕ ЛОВИЛ! – громогласно возразил танк. – ПОСЛЕ БОЛЬШОЙ КАТАСТРОФЫ Я УМИРАЛ ОТ ЛЕЙКЕМИИ И ДОБРОВОЛЬНО СОГЛАСИЛСЯ ПЕРЕДАТЬ СВОЙ МОЗГ НАШИМ МАРСИАНСКИМ ДРУЗЬЯМ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ НАЧАТЬ НОВУЮ ЖИЗНЬ В НОВОЙ, БОЛЕЕ СОВЕРШЕННОЙ ФОРМЕ.

«Не верю, – подумал Антонов. – Не верю, что Рублев сделал это добровольно! Его просто перепрограммировали. Рублев не мог предать нас – настоящих патриотов Земли».

А раз так, то и разглагольствовать дальше с этим механическим монстром не имело никакого смысла. Танк внизу еще что-то говорил, обещал Андрею неприкосновенность, уговаривал сдать оружие, уверял, что гуманные инопланетяне готовы все простить и забыть… а Андрей в это время судорожно размышлял, как же выбраться из задницы, в которую он так невовремя попал.

И тут ему пришла в голову одна мысль… Он еще раз прокрутил в уме события семилетней давности, когда они с друзьями влезли в перевернувшийся танк и слегка ошалело осматривали его внутреннее убранство…

Андрей выбил мутное стекло дулом плазмагана, тщательно прицелился и выстрелил. Рублеву-танку, естественно, это было по барабану. Он поднял пушку к окну и пророкотал:

– ПРЕКРАТИ, АНДРЕЙ! ЭТО БЕСПОЛЕЗНО!

Но Антонов продолжал давить на курок. Сгустки плазмы вылетали из ружья сплошным непрерывным потоком.

– ХВАТИТ ВАЛЯТЬ ДУРАКА, АНТОНОВ! МЕНЯ ЭТОЙ ПУКАЛКОЙ НЕ ПРОШИ… НЕ ПРОШИ… НЕ ПРОШИ…

Внезапно танк замолчал. Его двигатель продолжал работать, башня по-прежнему была повернута в сторону здания, но никакой угрозы в этой смертоносной железной машине Антонов больше не чувствовал. Выждав на всякий случай еще несколько секунд, он быстро спустился вниз, открыл люк и забрался внутрь кибер-танка. Никакой реакции со стороны инопланетного изделия на эти действия не последовало. А вот и мозг Рублева – слегка разбухший, безвольно плавающий в питательной среде, окруженный кучей разноцветных проводков. Антонов быстро отсоединил все проводки, после чего плюхнулся в кресло водителя и громко выдохнул.

Его полубезумная идея оправдала себя. Хитроумный сплав, из которого состояла броня танка, почти не был подвержен внешним температурным воздействиям. Даже выстрел из плазменного ружья нагревал броню всего лишь на два-три градуса. Однако тупые инопланетяшки то ли ради экономии места внутри танка, то ли по каким-то иным соображениям поместили контейнер с перепрограммированным человеческим мозгом вплотную к внутренней стенке машины. Поэтому когда Антонов сосредоточил огонь на одном участке обшивки – том самом, за которым должен был располагаться контейнер – то броня, нагревшись, повысила температуру внутри контейнера. Совсем ненамного, всего на несколько градусов – но и этого хватило, чтобы вывести из строя чувствительный человеческий мозг. Можно было торжествовать победу русской смекалки над марсианскими технологиями. Вот только Рублева жалко… но что делать?!

Антонов вылил содержимое контейнера в Неву, побросал свои вещи внутрь танка, закрыл все люки, после чего снова уселся в кресло водителя и стал знакомиться с управлением.

Управление оказалось чрезвычайно простым – даже чрезмерно простым. Его, непризнанного чемпиона игровых стратегий, стрелялок и аркад, слегка покоробило от такой простоты. «Тупые инопланетяшки для себя делали, – презрительно подумал Антонов, трогая танк с места. – Идиоты».

Теперь, имея в своем распоряжении самое мощное наземное оружие проклятых инопланетяшек, можно было подумать о выполнении более серьезных задач, чем расстрел отдельных землян-предателей. Антонов направил танк в сторону Университетской набережной. Он разнесет этот проклятый лагерь к чертовой матери, передавит всех зеленокожих своими гусеницами, перестреляет из пулеметов, затерроризирует выдвижными щупальцами! Настал час расплаты.

Добравшись до Невы, Антонов притормозил и глянул через перископ на суетящуюся колонию. О его приближении зеленокожие, конечно, уже знали. Кто-то в панике метался по бетонному полю, кто-то пытался организовать баррикады, кто-то просто спешил укрыться в недостроенном главном корпусе. Антонов усмехнулся. Это их не спасет. Как не спасло и тех, в старом лагере, взорванном два года назад. Не один месяц команда Антонова собирала по военным базам уцелевшие боеприпасы и тайно подвозила их к стенам инопланетной твердыни. Когда наступил час икс, и Антонов самолично соединил два неказистых проводка, бабахнуло знатно. Офигительно, честно говоря, бабахнуло. Так бабахнуло, что, наверное, половина мутантов в городе обделалась от страха.

На мгновение Андрею взгрустнулось. Близок миг долгожданной расплаты, но где вы, былые друзья-товарищи, верные патриоты Земли, бойцы невидимого фронта? Кто пал со славой в боях с пришельцами, кто угодил в лапы мутантов… а кое-кто и был лично расстрелян самим Антоновым – за предательство, дезертирство и низкий моральный облик. И вот теперь он остался один – командир больше не существующего отряда. И он выполнит свой долг до конца. Планета Земля станет инопланетяшкам костью поперек горла. Скрипнув зубами, Антонов бросил кибер-танк вперед, прямо в воду.

Плавала инопланетная машина великолепно, получше некоторых подводных лодок. За несколько секунд преодолев реку, Антонов вывел танк на противоположный берег и вступил в неравный, но справедливый бой с инопланетными силами. Через пять минут все было кончено – зеленокожие солдаты, пытавшиеся отстреливаться из плазменных ружей, были перебиты все поголовно, планетарный челнок, осмелившийся подняться в воздух, сбит из плазменной пушки, недостроенное здание колонии обращено в прах, строительные роботы расстреляны из пулеметов и передавлены гусеницами. Некоторые зеленокожие, побросав оружие, бросились прочь и вскоре скрылись в руинах Петербурга. Антонов не стал их преследовать. Он знал, что все сбежавшие скоро станут добычей монстров, населявших город – орочьих шаек, и добычей других, совершенно невообразимых мутантов, по сравнению с которыми даже гигантский паук-смертоносец, убитый сегодня Антоновым, начинал казаться почти домашним и безобидным.

Развернувшись, он направился в сторону своей основной квартиры, располагавшейся, как и прежде, на окраине города.

В районе Лесного проспекта его внимание привлекла следующая картина: маленькая девочка без всяких признаков мутации с громкими криками «Спасите! Помогите!» выскочила из ближайших развалин прямо под гусеницы танка. За девочкой гнались два обезображенных мутанта. Антонов, к сожалению, не успел подстрелить их – увидев механическую махину, монстры притормозили, а едва башня начала разворачиваться в их сторону, резво бросились обратно в руины. Маленькая девочка в розовом платье, теребя в руках какую-то игрушку, ошеломленно взирала на отполированное чудо инопланетной техники.

Недовольно скривившись, Антонов высунулся из люка.

– Это что, были твои родители? – буркнул он, кивнув в сторону, куда убежали мутанты.

Маленькая девочка отрицательно затрясла бантами.

– А родители где?

Маленькая девочка пожала плечами. Антонов вздохнул.

– Ладно, забирайся сюда. Потом придумаем, что с тобой делать.

Маленькая девочка бодро залезла в люк и устроилась в соседнем кресле. Антонов погнал танк дальше.

«Ну, блин, повезло, – думал он. – Взвалил на свою шею эту кроху. Теперь придется еще и о ней думать. А я не могу. У меня, извините, есть более важные цели и задачи. Эх, найти бы родителей этой крохи да вмазать бы им от души за то, что бросили свое чадо посреди этого раздолбанного мутировавшего города…»

– Андрей.

Услышав свое имя, Андрей Антонов, обернулся в сторону маленькой девочки… Но никакой маленькой девочки там уже не было. В соседнем кресле, вытирая очки платком, сидела Светлана Васильева и немного смущенно улыбалась.

От такой картины Андрей Антонов офанарел окончательно и даже на некоторое время выпустил из рук джойстик для управления танком. Танк немедленно развернулся, смял остатки какого-то здания и едва, по марсианскому обыкновению, не опрокинулся в замаскированный кювет – но Антонов, вовремя сумев успокоиться, спас положение. Схватив твердыми руками бывалого геймера инопланетный джойстик, он в последний момент сумел вывести танк обратно на трассу.

– Андрей, – сказала Светлана Васильева. – Нам надо поговорить.

– О чем? – бросил Антонов сквозь зубы. – Кто ты?

– Светлана Васильева, – слегка удивленно ответила Светлана Васильева. – Ты разве меня не узнал? Впрочем, прошло десять лет…

– Когда я пустил тебя в свой танк, ты была в три раза меньше, и, вдобавок, носила розовое платье, – язвительно ответил Антонов.

– Дело в том, что после Большой Катастрофы я научилась произвольно менять свой облик… Извини, что пришлось прибегнуть к обману, но иначе встретиться с тобой было невозможно…

Страницы: «« 23456789 »»