Странник Резанова Наталья
— Откуда мне знать? И, по совести, его потери гораздо больше, чем он говорит. Я подсчитал. А ведь они напали внезапно и на сонных.
— Так ты, Раймунд, стоишь за передачу владений Лотара Арнсбату?
— Я этого не говорил, государь.
— Не понимаю. Себастьян против Арнсбата из-за того, что он незнатного происхождения, Странник — потому что он недостаточно заметная фигура, а ты-то почему?
— Дело не в Арнсбате. Si beneficeris scito cui fueris, — полуобернувшись, он поймал быстрый насмешливый взгляд Странника, ясно говоривший, что он не нуждается в переводе.
— Слова beneficere и бенефиций весьма сходны, не так ли? — спросил он. — Следовательно, фразу можно перевести: «Соображай, кому раздаешь бенефиции». Благодарю, мой легист, за дельное применение текста. Писания!
Себастьян сдавленно рассмеялся. Что до Странника, он был вдвойне доволен — тем, что, как сумел, скрыл свою неприязнь к Даниелю, и тем, что понял — Даниеля в королевском окружении не любят, даже защищающий его Раймунд. Намеренно навлекать на него беду он не хотел, он хотел, чтобы никто никаким образом не мог связать имена Странника и Даниеля ни при каких обстоятельствах.
— Но самым простым решением было бы вернуть земли короне.
— Слишком простым, Странник. Король живет не для себя.
«Что мне за польза в столь удаленных от столицы владениях? Вот если бы посадить там преданного человека…» — перевел про себя разведчик королевские слова. Почему бы не оставить там принца? — решил было он спросить, однако передумал. Милость милостью, а Странник задавать такие вопросы королю не может.
— Себастьян, ты не забыл передать мое распоряжение насчет охраны?
— Как можно, государь!
— Никак, а все-таки пойди проверь.
Что-то было в его тоне, заставившее подняться с места не только Себастьяна, но Раймунда и Странника.
— Легист! Если отец Август еще не спит, пришли его ко мне. Пусть захватит свою хронику, я хочу послушать. Доброй ночи, Странник, — добрых снов не желаю, ибо не уверен, что ты спишь когда-нибудь… До завтра, верные мои.
Все трое склонились до земли и вышли. Серебряный кубок остался стоять на шкуре.
— Что там с охраной? — поинтересовался Странник.
— Почти что удвоили. Места незнакомые, старик боится нападения. Как ты полагаешь, сколько дней будем добираться до перевала?
— Не меньше десяти. Народу много. Ущелья узкие.
— Эх, святая Богородица! Да после еще чуть не месяц, да по лесам… хоть бы к зиме в столицу попасть! — с этим пожеланием он свернул в сторону.
— А певца-то уже нет, — сказал Странник.
— Какого певца?
— Тут у костра сидел. И все уже разбрелись или спят. Так и не довелось послушать.
— У другого костра сидит.
— Вряд ли. Целую ночь глотку драть несподручно. И бог с ним, с певцом.
— Ты вовремя появился сегодня. Король смягчился, беседуя с тобой.
— Его величество не ладит со своим сыном?
— Хорошо, что ты говоришь это мне!
— Другому не сказал бы.
— Если уж на то пошло, король находит слишком сильным влияние церковной партии.
— А тот?
— Принц, в свою очередь, считает, что надо заранее заручиться поддержкой матери-церкви, коли война, которую мы ведем, отчасти направлена против ее служителей.
— Мать — это, в данном случае, епископ Эйлертский?
— А теперь мне жалко, что король тебя не слышит. Он бы оценил.
— Да, он ведь тебе что-то велел, а я стою и задерживаю тебя. Прощай.
— Доброй ночи.
Как ни желали Страннику в этот вечер доброй ночи, пожеланиям не суждено было сбыться. Не успел он сделать нескольких шагов, как услышал похрустывание камней под ногами. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с Даниелем.
— Адри…
— Сказано тебе — Странник я!
— Зачем ты здесь?
— Это ты меня уже спрашивал.
— А правда, что письмо Лотара тобой доставлено?
— Правда. Так что мог и поблагодарить, как король советовал. А теперь говори, что тебе надо, и проваливай.
— Куда ты идешь?
— Не твое дело.
— Не надо было тебе быть здесь. Не надо.
— Смотри-ка, он опять знает лучше меня, что мне надо делать, а что нет! — сказала она с тем большей злобой, что была согласна с его последними словами.
— Ведь я же о тебе думаю, Адри, о твоей безопасности… я же тебя люблю и только поэтому…
— Тише! Если услышит кто? Ты смерти моей хочешь?
— Нет. Этого я не хочу. Но это противно всему. Одумайся. Ты ведь не такая… Вспомни моего отца…
— Святой Христофор! Верно сказано — лучше драться с семью разбойниками, чем разговаривать с одним дураком! Хватит жевать жвачку. Твой отец был замечательный человек, но если тебе когда-нибудь надоест жить, ты сделай только одно — попробуй рассказать, что ты обо мне знаешь.
— Опять ты не так поняла! Я вовсе не хочу тебя выдавать.
— Однако к этому все и идет.
— Разве постоянная ложь не опротивела тебе? От этого устает каждый… да со мной ты сможешь говорить правду, ничего не боясь…
— Я и так ничего не боюсь! — она усилием воли подавляла готовую вырваться ярость. — Понял, что от меня угрозами ничего не добьешься, решил уговорить? Купец… — с удовлетворением отметила, что оскорбление достигло цели. — Моя ложь лучше твоей правды. И полезнее.
— Кому?
— Во всяком случае, мне.
— Адри, Адриана, одумайся, пока не поздно. Не губи себя и меня…
Он больше ничего не успел сказать. Разрывающий уши скрип прервал его. Уже после наступления темноты прибыл двигавшийся в арьергарде отряд маркграфа Унрика, и все никак не мог разместиться. По камням, подталкиваемая обслугой, катилась тяжелая баллиста, неизвестно кому понадобившаяся в горах. Пехотинцы, мокрые от пота и полуживые от усталости, орали: «Посторонись!» Даниель, загораживаясь рукой от слепящего света факелов, отступил с дороги, а когда грузная махина проскрипела дальше, ни рядом, ни в стороне Адрианы не было — Странник хорошо видел в темноте.
Укладываясь спать под телегой, к которой был привязан Кречет, она все еще не могла умерить раздражение, вызванное этой встречей. Неужели, думала она, заворачиваясь в плащ, и двух месяцев нельзя прожить на свете, не имея врага? Не врагов — враги у всех общие, а одного, личного врага? Ах, Визе, Визе… С ним-то все было ясно. Его она ненавидела и хотела убить за то, что он был негодяй и причинил несчастья многим людям. А то, что она чувствует к Даниелю, даже ненавистью назвать нельзя. Не тянет. Злоба? Пожалуй, так. И ведь он ничего дурного ей не сделал. Неужели за то, что он лишь имеет такую возможность? К чести ее надо сказать, что о любви Даниеля к ней, Адриане, она не думала. Для нее само явление этого человека было уже достаточным.
И все-таки — почему он ей так противен? Если бы ее смутные чувства, прерывающиеся к тому же бранью, можно было выразить в словах, это выглядело бы так: вся ее жизнь строилась на следующем — где нужен Странник, нет места Адриане. И наоборот. И всегда знала, когда кем быть. Так и теперь. Здесь, в лагере, мог находиться только Странник, а Даниель заставлял ее быть Адрианой — Адрианой на месте Странника, где ей нечего было делать, и где она ничего сделать не могла.
Но и это еще не все. Став Адрианой, она вновь с пронзительной тоской ощутила жажду свободы, которая в Страннике была не очень сильна, но Адриану изводила, как болезнь. И повторяя «свобода, свобода», опять забыв о Даниеле, она уснула, чтобы проснуться Странником и продолжать свой путь, который должен был — обязан! — привести к свободе и Адриану, и Странника.
Покинув обоз, Странник не присоединился к Лонгину, а продолжал оставаться в королевском окружении. Это казалось ему наиболее разумным. Спокойно следил он, как уходит принц со своей свитой. Перед этим он наблюдал прощание отца с сыном. Оно показалось ему холодным, хотя все приличествующие случаю слова были произнесены. Но разногласия отца с сыном и столкновения придворной и церковной партий его не касались. Слава богу, у Вельфа ничего такого не заведено. Вот преимущество меньшего перед большим. А уж преимущества совсем малого…
Посланные с вечера разведчики вернулись с благоприятными известиями, и армия быстро продвигалась вперед. Странник знал, что первые дни будут самыми трудными, и оставалось надеяться на благополучное преодоление. Разговоров было мало. Темные, нависающие края скал нагоняли тоску. Простые воины могли хотя бы разогнать ее песней, а здесь это было непристойно. Затем Странник увидел Раймунда, махавшего ему рукой. Для юриста он неплохо сидит в седле. Да, ведь он же много путешествовал. Вот и тема для беседы. А если бы он вовсе не отозвался на приветствие, это выглядело бы подозрительно. Он подъехал к Раймунду.
— День добрый, милостивый господин. Читал вчера монах королю свою хронику?
— Да, я был при этом.
— Интересно, будет ли в ней описан и этот поход?
— Непременно. Желаешь знать, попадет ли туда и твое имя?
— Боже сохрани! Ни имени, ни прозвища, ни слов его… в отличие от тебя, верного советника короля, в совершенстве изучившего риторику и leges, объездившего столько стран.
— А ты, бедный Странник, где изучил риторику и leges?
— У каждого встречного брал понемногу. Что же касается законов, то мне известны только неписаные… велика пропасть, разделяющая нас.
— Между Странником и законником, хочешь ты сказать? Но война нас сравняла.
— Война не навек. А там, даст Бог, вновь направятся мирные посольства в далекие столицы.
— Вот ты о чем! Да, я видел больше тебя. Но я ведь старше тебя.
«Иной человек и в старости младенец», — подумал Странник, а вслух сказал:
— Ты ведь был даже в Риме, лицезрел святого отца…
— Не такое уж это радостное зрелище — я говорю о Риме, а не о папе. В Вечном городе царит мерзость запустения, и лишь гордое имя столицы Августа и святого Петра по-прежнему притягательно для всех народов. Но путешествия учат многому и умудряют душу… не говоря уж о том, как много пользы приносят связи между государствами, образованные благодаря им. Однако не так уж много я и видел. Я не был в Испании, в Британии и странах, что омываются Северным морем… Но Испанию я бы хотел посетить. И если когда-нибудь королевская служба позволит мне, я поеду в Кордову.
— Там же мавры, — хмыкнул Странник.
— Это меня не пугает.
Странник молчал. Этого он от Раймунда не ожидал. Тот рассмеялся.
— Но кому я расхваливаю странствия? Страннику! Признайся, ты завел весь этот разговор, чтобы в глубине души посмеяться надо мной?
— Здесь почему-то считают меня веселее, чем я есть — и ты, и король, и другие. Наверное, потому, что сами веселого нрава. Эй, погляди-ка! Мы отстали. А дальше дорога пойдет круче, так что надо торопиться и не застрять среди пехоты.
Так они и ехали бок о бок, беседуя о разных вещах, и Странник чувствовал, что от этого человека не надо скрывать своих знаний, как делал все прошедшие годы, хотя бы потому, что более знающего они не могут оскорбить, как иного невежду.
На следующий день королю пришлось посылать воинов расчищать дорогу от нагромождения камней, а еще через два дня запасы воды подошли к концу и начался было ропот, но Странник внес успокоение, сказав, что знает место, где река, ушедшая под землю, выбивается из-под скалы и вновь уходит вглубь. И действительно, он указал это место и удостоился милостивых слов от короля. Случилось это, когда Странник ехал рядом с Себастьяном, а тот рассказывал ему о взятии Эйлерта, где отличился аббат Гельфрид, нынешний епископ. Себастьян епископа недолюбливал, но в доблести отказать ему не мог, хоть и считал ее для священника неуместной. «Всяк знай свое место», — говорил он, а Странник согласно кивал головой — ведь он доказывал королю то же самое. И не успел он подумать о короле, как тот окликнул Себастьяна, и придворный мигом оказался подле него. Он понял, что речь идет о Лонгине. Потом Себастьян, забыв о Страннике, подозвал своих оруженосцев и поскакал вперед. А король продолжал смотреть на Странника. Угадав его желание, лазутчик подъехал к нему, однако шагом.
— Мой славный Странник! Ты можешь гордиться — ведь ты, как новый Моисей, добыл нам воду из скалы.
— Я только указал на нее. Но после таких слов, столь возносящих мои слабые заслуги, мне и впрямь ничего не оставалось бы, как в действительности ее иссечь. — У него не было никакой охоты рассыпаться в словесных тонкостях, и говорил он, лишь поддерживаемый привычкой. Но привычка была такой давней, что оставалась незаметной.
— В Арвене ты будешь вправе рассчитывать на мою благодарность, красноречивый Странник.
— Король всегда вправе рассчитывать на преданность своего слуги.
— Своего — да. Но ты — не мой слуга. Ты — вассал моего вассала, а Раймунд объяснит тебе, что из этого вытекает.
— Как я уже однажды говорил твоему величеству, я не имею имени. Не имея имени, я не имею ни земли, ни дома, а следовательно, как бы и не существую. А разве может нечто несуществующее служить королю?
— Это легко исправить. Предположим, я дам тебе клочок земли, на котором ты построишь дом, и от того же клочка возьмешь себе имя, и будешь существовать уже в качестве носителя этого имени.
— Но при этом я перестану быть Странником, а следовательно, опять как бы перестану существовать.
— Существовать не существуя… Ты запутал меня, казуист! Может быть, ты не седой юноша, а старик с молодым лицом?
— Не знаю. Знаю только, что Странник может получить только один клочок земли — тот, в который его зароют.
— Зачем же так мрачно? А вдвоем с Раймундом вы могли бы принести великую пользу. Ты что-то сказал?
— Завал…
— Что?
— Если бы не тот завал, мы бы еще сегодня увидели перевал. А так…
Дорога становилась все уже, все круче, все неудобнее. Подъем по склону занял почти весь следующий день. Многим пришлось спешиваться и скользить по осыпавшимся камням. Легко преодолевший подъем Странник оказался наверху и наблюдал оттуда, как ползут остальные. Король с утра чувствовал себя хуже, но отверг предложенные носилки и шел пешком, а когда позволила дорога, снова сел в седло. Странник подождал, когда свита продвинется по горбу горы, чтобы не вырываться излишне вперед. Подле него снова оказался Раймунд. Они поздоровались и продолжали путь вместе.
— Почему ты отказался перейти к нам?
— Тебе король сказал?
— Да. Ты уклоняешься от ответа.
— Я люблю свободу, — впервые за долгое время его губы произнесли настоящую, важную правду. Мелкие правды не в счет.
— Свою службу Вельфу ты именуешь свободой?
— Привычное не тяготит… И самый свободный из нас не раб ли божий? — добавил он, осклабляясь. Как бы ни подружился с Раймундом Странник, он не собирался разъяснять тому свои отношения с Вельфом.
Раймунд собирался что-то возразить, но его перебил крик:
— Долина! В долине — люди!
Неожиданно, точно во сне, под ногами открывалось пространство долины, жухло-коричневое, как грязная овечья шерсть. И тусклая река… и военный лагерь на берегу.
Передовой отряд уже строился в боевом порядке, безо всякой команды.
— Дурачье! — орал Лонгин. — Это же Вельф! Вон его знамя!
— А если это ловушка? — сказал король. — Орден способен на все.
— Это не ловушка, — сказали рядом. Говорил Странник, но король вначале не узнал его голос — так необычно он звучал. — Видите — всадники у знамени? В красном плаще — Вельф. — Странник приподнялся в седле, глаза его расширились, он смеялся. — А рядом, на сером коне — Вальтер из Монтенара. А рукой машет Джомо Медведь — эту рожу узнаю на любом расстоянии.
— Вот как, — король Генрих провел рукой по лбу, на котором внезапно выступил пот. — Лонгин, бери людей и поезжай навстречу. Раймунд и Себастьян будут тебя сопровождать… Ну и ты, Странник, конечно… И развернуть знамя!
Они помчались вниз, малая свита — за ними. Достигнув половины пути, сдержали коней, как положено, чтобы показать мирные намерения. Всадники, на которых указывал Странник, скакали к ним. Раймунд случайно взглянул в сторону и удивился — лицо Странника, вначале освещенное радостной улыбкой, по мере их приближения становилось все мрачнее.
Не в силах больше хранить положенное молчание, Лонгин закричал:
— Эй! Вельф! Удача, а! Мы-то ожидали увидеть здесь Герната, а не тебя!
— Здравствуй, брат Лонгин, — спокойно сказал Вельф, подъезжая. Они с Лонгином протянули друг другу руки. — Привет вам всем, благородные всадники. Герната бы вы и увидели… но он отступил в соседнюю долину, к старым укреплениям. Я тоже не ждал вас так скоро, однако предполагал разное.
— Ах, черт, как я рад, что вижу тебя! И рад, что мы наконец выползли на свободу из темной щели, которой пробирались по милости его величества! Значит, Гернат близко? Славно, а то от самого Абернака мне ни разу не представилось случая вытащить меч из ножен.
— Зато мне почти не случалось убирать его.
Сопровождавшие Вельфа Вальтер и Джомо ухмылялись. С ними был еще один рыцарь, незнакомый — темнолицый, со сломанным носом.
— Прости, благородный Аскел, — вступил Себастьян, — но лучше бы тебе поехать навстречу королю. — Он указал туда, где развевалось голубое королевское знамя с арвенским орлом. — Он наверняка жаждет услышать о последних событиях из твоих уст.
— Что ж, поехали…
Они галопом поскакали к горе. По склону уже бежали вниз люди Лонгина, радуясь тому, что вместо врага встретили союзника, и предстоящему отдыху. Медленно спускалась вниз королевская свита, и Генрих, пустив коня шагом, приближался к достойнейшему из своих вассалов. Когда Аскел и его свита поравнялись с королевским окружением, Странник отъехал в сторону — ему хотелось сейчас как можно меньше обращать на себя внимание, и встречу Генриха и Вельфа он наблюдал в отдалении. Все же кое-что он услышал. Армия Вельфа с боями прошла по главной дороге — отряды ордена были ослаблены отсутствием Визе — и сумела нанести неожиданный удар Гернату, который отступил вместе с рыцарями Святого Маврикия, видимо, надеясь на близкую помощь Лотара — это произошло не далее как три дня назад, и Вельф не стал преследовать противника, чтобы сохранить в своих руках Святой перевал и оградить короля от возможного нападения.
— Не думаю, что разбить их будет легко, — закончил Вельф. — Они, похоже, оправились, да и в горах у них есть еще люди.
— Мы тоже сильны, — ответил король. — Изменник Лотар, благодаря твоему своевременному предупреждению, уничтожен, и в пути мы не понесли потерь, в чем немало помог нам твой Странник. Кстати, где он? Опять куда-то исчез… Эй, Странник!
Названный неохотно приблизился. Его не отпускало привычное угрюмое состояние, всегда сопутствующее возвращению к Вельфу, но он понимал, что разговора все равно не избежать, тем более что Вельф уже заметил его, хоть и не подал виду. Подъехав, он поклонился своему сеньору, тот кивнул, о чем-то переговариваясь с Лонгином.
Было решено встать лагерем у правобережья. Королевская армия нуждалась в отдыхе после тяжелого перехода, а у Вельфа было много раненых. В глубине души Странник не слишком одобрял это решение. При всей своей осторожности он сейчас, подобно Лонгину, предпочел бы немедленную атаку. Однако командуют люди опытные, им виднее… К ночи назначен совет — может, там они до чего-нибудь додумаются, а он свое дело сделал, короля к Вельфу привел… Когда все двинулись к реке, Вельф впервые обратился к Страннику.
— Ну, — довольно сказал он, — ты, как я вижу, все же послушался моего совета и сел в седло?
— Не твоего, а королевского. Не совета, а приказа.
— Вот, значит, как, — Вельф стегнул коня и поскакал вслед за королем.
Вечером Странник опять пришел к королевскому шатру. На совет он, конечно, попасть не мог, да и не стремился. Но ему хотелось знать окончательное решение, и он дожидался конца, чтобы расспросить Раймунда — тот на совете присутствовал, хотя вряд ли его голос имел какое-нибудь значение, ведь он был юрист, а не воин. С королевской стороны на совет пришли, кроме Раймунда, епископ, Лонгин, сеньор Тремисский и маркграф Унрик. Из людей Вельфа — Вальтер, рыцарь со сломанным носом — его имя было Север, и Саул Лошадиная Грива, прозванный так за то, что дал обет не стричь волос и бороды до конца войны, а война все не кончалась.
Странник устроился под навесом, вместе с часовыми. Временами начинало накрапывать, а здесь было сухо. Была еще причина, по которой он избегал бродить по лагерю — мог повстречаться Даниель. Да и что нового он бы здесь увидел? Места были знакомые. Лагерь был разбит между старой дорогой и рекой Энол, которая, стекая со склона, огибала южный край долины и текла дальше на юг, становясь там шире и медленней. Она пересекала и соседнюю долину Язычников (там было когда-то римское поселение) и где-то далеко впадала в Змеиное озеро — туда Странник еще не заходил.
Ожидая выхода Раймунда, Странник сыграл с охранниками в кости — поставил на кон свою шапку, успел проиграть ее и отыграть назад, а все еще никто не появлялся. Странник продолжал ждать. Помимо прочего он чувствовал неловкость перед Вельфом, и хотя он не собирался просить прощения, нужно было это как-то исправить. Наконец завеса откинулась, часовые вскочили, подтянулись, с каменными лицами пропуская переговаривающихся сеньоров. Вельфа не было, зато Раймунд вышел последним.
— Эй! — окликнул его Странник.
— А! Ты уже здесь? А я-то собирался тебя искать. Иди, король тебя зовет.
— Погоди, ты лучше скажи, до чего вы там все договорились?
— Собственно, ни до чего. А ты, друг Странник, чем дальше, тем больше меня удивляешь. И вообще, я думаю… ну ладно, иди, иди.
Настороженно глядя вперед, Странник шагнул в шатер — чего еще такого Вельф о нем наговорил? Войдя, он сразу же взглянул на Вельфа, и лицо его Страннику не понравилось, ох, не понравилось.
— Отвечай, Странник, почему ты не сказал мне правды о комтуре Визе? — спросил король.
«Ну, убил ты меня», — мысленно обратился Странник к Вельфу.
— Государь, то, что я рассказал — правда. Иное дело, что это была не вся правда.
— Ты снова легко нашелся. Но меня такой ответ не удовлетворяет. Любой человек, избавивший короля от его заклятого врага, вправе гордиться.
— Я слишком ничтожен для этого, государь.
— Перестань! Такое самоуничижение не похвально! Или это ты, Вельф, приучил его к сознанию собственного ничтожества?
— Я тебя не понимаю, король мой и сюзерен, — сердито сказал Вельф. — Я знаю только, что этот малый всегда спорит, надо — не надо. Я-то к этому привык, а уж как ты выносишь… не понимаю.
— Я и без привычки его оценил. И пригласил перейти ко мне на службу. А он мне ответил, что не может нарушить вассальной клятвы. И не открой ты мне сейчас истины о Визе, я бы это так и оставил.
— Ты хочешь, чтобы я отпустил Странника?
— Я спрашиваю тебя об этом.
— Нет! — Вельф нахмурился. — Я не согласен. Странник нужен мне и самому.
— Не верится мне, чтоб ты особо им дорожил. А иначе зачем ставишь его ниже любого из простых воинов, наравне с бродягами? Достойный слуга, который верно служит такому господину! — кстати, чтобы не забыть, завтра же прикажу казначею выдать Страннику награду за Визе.
— Он не возьмет денег, — усмехнулся Вельф.
— Почему?
— Презирает…
— Так дай ему награду, которую бы он принял!
Странник отчужденно следил за их разговором. Интересно, думал он, искренен старик или он нарочно нас стравливает?
— Это уж моя забота.
— Слава богу, что ты хоть это понял. И когда он поймет, что всем, чего достиг, он обязан тебе — видишь, я ни от кого не скрываю своих мыслей, — он станет служить еще преданнее. А если ты так прост, что делаешь ставку на бескорыстие… все это хорошо до поры до времени… Странник, ты хочешь что-то сказать?
— Нет, государь.
— Можешь не говорить, я все равно читаю твои мысли.
«Кабы ты их и вправду прочитал, то здорово разозлился».
— Ты прав, что сказал «нет», я и без того знаю, что ты предан и как ты предан — тебе, Вельф, можно только позавидовать.
— И на том спасибо.
— Ты не злись, а подумай над моими словами… Что ж, день у нас с тобой был утомительный и поздно уже. Потом договорим. Ступай и ты, Странник, и помни, что первым по достоинству оценил тебя король.
«Ладно, оставим за ним последнее слово, — решил Странник, выходя. — Пусть ему будет приятно».
Сразу же откуда-то появился Ив — наверное, поджидал господина в стороне. Вельф шагал молча, Странник старался не отстать, потому как ничего не прояснилось. Он взглянул на небо — тучи рассеялись. И то хорошо.
— Ну, — сказал Вельф сквозь зубы, — так и будешь молчать?
Странник не ответил.
— Сам не знаю, почему я тебя не прикончу, чертов бродяга!
— Разве я плохо выполнил твои распоряжения?
— Слишком хорошо. Что ты там ему врал? Чтобы король, как мальчишку, отчитывал… меня… и из-за кого? («В самом деле, из-за кого?») А я его уговаривал… добром просил согласиться… Нет, с тобой, вижу, добром нельзя. Король столько раз повторил, что я твой господин, что я это усвоил твердо.
Странник прислушался к шагам Ива за спиной.
— А что было на совете? — спросил он.
От неожиданности Вельф остановился. Странник стоял рядом с ним — лгун, мошенник, лучший друг, бродяга, комедиант, ангел небесный. И Вельф рассмеялся — без зла.
— Не изменился. Наверное, и под пыткой будешь гнуть свое! Бог с тобой, помилую. Но чтоб я еще раз услышал, что я тебе выслужиться не даю… Все упрямство твое проклятое!
— Кто из нас упрямее? — проворчал Странник.
— И возражений не потерплю. Небось думаешь, что я тебя отпущу на королевскую службу — и не надейся!
— Я и так на королевской службе.
— Не хитри, знаю я тебя. Я ведь не посмотрю, что на тебе теперь плащ с серебром и кровный конь под седлом! Печать при тебе?
Странник насторожился. Вельф крайне редко спрашивал его про печать.
— Да, а что?
— Хорошо.
— И все-таки, до чего вы там договорились?
— Ни до чего! Союзнички, чтоб их! О короле дурного не скажу, я старика люблю и уважаю, но остальные… Епископ этот — и где он раньше обретался? Католик я ему плохой! В неположенные дни воюю! Да я, может, лучше него католик, когда меч в руках. Хлебнем мы еще с этим епископом горя, помяни меня. Хоть Лонгин здесь… Слушай, тебе ночевать-то есть где?
— Есть, — привычно соврал Странник.
— Устал я, спать хочу до смерти. Приходи завтра ко мне — и потолкуем обо всем спокойно. А на королевское покровительство не рассчитывай, пробиваться будешь сам!
Он ушел, а Странник не последовал за ним. Он, в общем, понимал с самого начала, что этим и кончится.
«Так узнаю я что-нибудь сегодня или нет?»
Может, стоит поискать Раймунда? Он огляделся Раймунда нигде не было видно. Справа, шагах в тридцати, стоял часовой, опираясь на пику. Судя по его позе, он наблюдал за рекой. Слева, у потухшего костра на земле спало несколько человек, и между ними кто-то пробирался, пригнувшись. Кто-то?
Адриана развернулась к нему, положив руку на рукоять кинжала. Вспомнила, как сердился Вельф. «Чтоб я да стала убегать от этого?»
— Следишь? — бросила, осклабившись.
— Я все видел, — голос его звучал хрипло.
— Я ни от кого не скрываюсь, болван!
— Не скрываешься… Я ведь говорил тебе — со мной лучше не шути.
— И тебе говорили — убью. И утоплю. Там был пруд, здесь Энол. Даже лучше.
— И безо всякого стыда… с ним… я же догадывался, ведь ты от него пришла… а я ей честно замуж предлагал… а может, и не только с ним… этот, черный, тоже с тобой всю дорогу…
До нее не сразу дошло, о чем речь.
— Я всегда знала, что ты глуп, но что ты настолько глуп…
— Оправдываться будешь?
— Оправдываться? Ты радоваться должен, что тебя сразу не убили, благодарен быть, что нытье твое и рожу тошную терплю, а ты права предъявлять? Нет у тебя прав на меня. И ни у кого нет. Ни у Вельфа, ни у Раймунда, ни у короля. Ни у одной живой твари нет и быть не может.
— Правда? — по-видимому, он все же принял эту филиппику за попытку оправдаться.