Да вспомнятся мои грехи Холдеман Джо
Таможенный чиновник напустил на себя вид одновременно скучающий и непримиримый. Он снова заложил капсулу личного знака Кроуэлла в микропроектор и долго ее разглядывал.
– Судя по данным, вы Айзек Кроуэлл, житель Макробастии, уроженец Земли. Вам шестьдесят, но выглядите вы на семьдесят. И все это никак не освобождает вас от раздевания и осмотра тела.
– Я требую вышестоящего начальника!
– Отказ. Его сегодня нет. Можете подождать вон в той маленькой комнате. У нее отличный замок.
– Но вы…
– Не годится беспокоить шефа в его единственный свободный день! Нет из–за какого–то стыдливого внепланетного пузана! Можете подождать в комнате. Нет подохнуть с голоду!
– Ну–ка, ну–ка… – К ним приблизился коренастый, небольшого роста человек с пышной копной кудрявых напомаженных волос. – Кажется, здесь… Ба, Айзек! Айзек Кроуэлл! Каким ветром тебя снова занесло сюда?
Кроуэлл стиснул руку человека – его ладонь была влажной и теплой – и за долю секунды переворошил искусственную память, пока лицо и имя со щелчком не соединились в одно целое.
– Джонатон Линдэм! Очень рад тебя видеть. Особенно сейчас.
– Что, какие–то трудности?
– Ну, Джонатон, уж и не знаю. Этот… джентльмен не хочет пропускать меня через турникет, до тех пор, пока я не устрою здесь что–то вроде стриптиза.
Линдэм поджал губы и уставился на чиновника:
– Смайз, вы знаете, кто этот человек?
– Он… Нет, сэр.
– Вы в школе учились?
– Да, сэр. Двенадцать лет.
– Это доктор Айзек Себастиан Кроуэлл. – Линдэм с трудом перегнулся через барьер и положил руку на плечо Кроуэлла. – Автор «Разгаданной аномалии» – той самой книги, благодаря которой наша планета оказалась на трассе регулярных космических сообщений…
В самом деле, книга неплохо раскупалась на Бруухе, а также на Евфрате, где колонисты, эксплуатировавшие аборигенов, встретились с похожей ситуацией. На всех же остальных планетах она потерпела полную неудачу. Коллеги антропологи, восхищаясь упорством Кроуэлла, тем не менее обвиняли его в том, что к объективному анализу он примешал изрядную долю сентиментальности. А ведь работе в поле свойствен принцип неопределенности: чем большую привязанность испытываешь к объектам, тем труднее их изучать.
Что касается регулярного Космического сообщения, то одна из трасс действительно пролегала через Бруух. Раз в неделю сюда приходил грузовой корабль, и то, как правило, с опозданием.
– Ну вот что, дайте–ка мне эти бумаги, – сказал Линдэм.
Чиновник с готовностью протянул ему сертификаты, удостоверяющие освобождение от таможенных пошлин.
– Я беру на себя всю ответственность.
Линдэм коряво расписался в десятке мест и вернул бумаги таможеннику.
– Доктор Кроуэлл – это вам не простой турист. Если бы его книга не сыграла свою роль, вы сейчас вкалывали бы на руднике. И «нет проверять» бумажки раз в неделю!
Таможенник нажал на кнопку. Турникет зажужжал.
– Пойдем, Айзек, выпьем. Компания угощает.
Кроуэлл протиснулся сквозь узкий проход и поплелся за Линдэмом в бар космопорта. Помещение украшали поделки местных кустарей. Столы и стулья были вырезаны из твердейшего черного железного дерева, из земных материалов более всего похожего на обсидиан.
Кроуэлл с трудом вытянул из–под стола тяжелый стул, шлепнулся на него и вытер лицо на диво огромным носовым платком.
– Джонатон… Не знаю, смогу ли я выдержать это тяготение. Я давно уже не молод и… Вроде бы я немного распустил себя.
Десять процентов Макгевина напомнили о себе: «Мне тридцать два года, и я в великолепной физической форме».
– Ничего, Айзек, со временем привыкнешь. Только дай срок – я запишу тебя в наш клуб здоровья, и мы живо сгоним с тебя лишние фунты.
– Это было бы прекрасно, – поспешно отозвался Кроуэлл (пластиплоть не сгонишь никакими упражнениями!), – только сомневаюсь, хватит ли у меня времени. Мой издатель послал меня сюда за материалом для нового, осовремененного издания «Аномалии»… Я пробуду здесь, вероятно, месяц, если не меньше.
– О–о, жалко. Впрочем, полагаю, ты убедишься, насколько все здесь изменилось, и без труда добьешься разрешения остаться на более длительный срок.
Подошла женщина и приняла заказ – два бренди.
– Изменилось? Видишь ли, у нас на Макробастии, где я преподаю, не слишком часто услышишь о Бруухе. Некоторые перемены очевидны, – он жестом обвел помещение. – Когда я уезжал, здесь, в порту, была лишь утрамбованная земля да металлический барак. Но я больше интересуюсь бруухианами, чем вами, колонистами. У них все по–старому?
– Гм… Не совсем.
Принесли бренди. Кроуэлл глубоко вдохнул аромат и с явным удовольствием выпил свою порцию.
– Во всей Конфедерации не найти такого бренди, как на Бруухе. Какая жалость, что вы его не экспортируете.
– По–моему, компания рассматривает такую возможность. Предполагается экспорт бренди и туземных поделок.
Линдэм резко, словно в судороге, дернул плечом.
– Но ведь если брать килограмм за килограмм, Компания гораздо больше зарабатывает на вывозе редкоземельных металлов. В сущности, на всех планетах гонят спиртное, и на большинстве есть трудолюбивые автохтоны.
– Да, бруухиане… Для них времена тоже меняются?
Линдэм отхлебнул глоток бренди и кивнул:
– И в перспективе, и, поверишь ли, за последние годы тоже. Ты слышал, что у них упала средняя продолжительность жизни?
Отто Макгевин знал об этом, но Кроуэлл покачал головой:
– Нет.
– За последние шесть лет приблизительно на двадцать пять процентов. Средняя продолжительность жизни особи мужского пола теперь примерно двенадцать лет. Бруухианских, конечно. Это около шестнадцати стандартных. Правда, тварям, кажется, до этого и дела нет.
– Разумеется, нет, – задумчиво сказал Кроуэлл. – Для них это все равно что дар божий.
Бруухиане бальзамировали своих мертвецов во время тайного обряда, а к трупам относились, как к живым существам. Причем статус у мертвеца был гораздо выше, чем у любого живого члена семьи. К мумиям обращались, как к оракулам, с ними советовались, старейший член семьи из живущих разгадывал их указания, изучая застывшие навеки черты.
– Какие–нибудь предположения?
– Большинство особей мужского пола работают в шахтах. Месторождениям редкоземельных металлов сопутствует висмут, а это мощный кумулятивный яд для внутренних органов тварей. Но минералоги клянутся, что в пыли, которую вдыхают бруухиане, висмута ничтожно мало. Настолько мало, что это не может вызвать физиологических дисфункций. Ну и, само собой, эти твари не позволяют нам забирать трупы для аутопсии. Щекотливая ситуация.
– И в самом деле. Но мне помнится, бруухианам нравилось принимать висмут в малых дозах как наркотик. Разве не могли они просто–напросто найти какой–нибудь приличный источник этого металла и удариться в поголовный загул?
– Не думаю. Я занимался сей проблемой довольно серьезно – видит бог, Дейрдр вечно нудит об этом. На планете не существует никаких естественных скоплений висмута, да и будь они, у тварей нет ни технологии, ни даже элементарных знаний, чтобы наладить очистку.
Кроуэлл внутренне вздрагивал всякий раз, когда Линдэм называл местных «тварями».
– Компания не разрабатывает висмут, – продолжал Линдэм, – и к тому же он в списке товаров, запрещенных к ввозу. Нет, в самом деле, гипотеза об отравлении висмутом – ложный ход.
Кроуэлл забарабанил пальцами по столу, собираясь с мыслями.
– Если исключить некоторые выверты метаболизма, то бруухиане весьма выносливый народ. Может быть, причина в перенапряжении?
– Исключено, совершенно исключено. Как только вышла твоя книга, сюда прибыл наблюдатель Конфедерации – ксенобиолог. Он призван следить за тварями. На ноге у каждого, кто работает на руднике, вытатуирован серийный номер. Их регистрируют на входе и на выходе, и никому не позволено проводить в шахте более восьми часов в день. Иначе они, конечно, торчали бы там безвылазно. Странные твари.
– Верно…
У себя в хижинах бруухиане были безмятежны, даже ленивы. Однако в местах, определенных как производственные районы, они могли запросто загнать себя работой до смерти – черта, явно не способствующая выживанию.
– Мне потребовалось девять лет, чтобы выяснить, в чем здесь дело.
«Исчезновения»,– напомнила та часть мозга, что принадлежала Отто.
– Ты говорил что–то о переменах, происшедших «в последнее время»?
– М–м–да… – Джонатон Линдэм всплеснул руками и снова глотнул из стакана. – Весьма печальная ситуация. Ты же знаешь, нас всего около пятисот человек на планете. Я имею в виду постоянный персонал.
– Серьезно? Я полагал, вас должно быть уже больше.
– Компания не поощряет иммиграцию – нет рабочих мест. Во всяком случае, мы живем довольно тесной группой. Все знают друг о друге всю подноготную. Нам даже нравится представлять себя большой семьей, и мы далеки от того, чтобы считать колонию просто кругом лиц, случайно объединенных общим работодателем.
Так вот… В последние несколько месяцев люди стали… пропадать. Исчезать. Должно быть, их уже нет в живых, потому что человек не может выжить на местной пище, а наши собственные запасы строго контролируются, вся еда под отчет.
Люди исчезали без следа. На сегодняшний день пропали трое, включая управляющего рудником. Признаться, по общему мнению, их погубили эти твари, преследуя какие–то свои…
– Невероятно!
…цели, и, как ты можешь представить, появляются дурные настроения. Э–э… несколько тварей были убиты…
– Но… – Сердце Кроуэлла забилось угрожающе быстро. Он заставил себя откинуться на спинку стула, глубоко вздохнул и заговорил более спокойным голосом: – Бруухианин органически не способен лишить человека жизни. У них нет понятия «убийство», они не убивают даже для пропитания. И как бы ни почитали они своих мертвецов, как бы ни стремились сами стать поскорее «тихими», они никогда не… не ускоряют процесса. Бруухиане не в состоянии воспринять идею убийства или самоубийства, ни даже эвтаназии. У них и слов–то нет для этих понятий.
– Знаю, но…
– Помнишь… кажется, в 218 году… пьяный рабочий убил в шахте бруухианина? Лопатой. Тот пятился с тачкой и наехал ему на ногу. Мне пришлось отправиться в деревню, искать хижину убитого – я хотел все объяснить. Но новости опередили меня, и в хижине все уже были вне себя от радости, я попал в самый разгар праздника: никогда еще столь молодой не отходил в «тихий мир». В происшествии они увидели знак особого благорасположения богов. Бруухиане были озабочены только тем, как бы заполучить тело и мумифицировать его. Когда я прибыл, двое уже отправились за трупом.
Я пытался им объяснить, что в смерти повинен человек, но все приняли мои слова за шутку. Люди близки к богу, заявили они мне, но все же люди не боги. Я снова и снова пытался растолковать им, используя формы обращения в разных ключах, но бруухиане только смеялись. Наконец они позвали соседей и попросили меня несколько раз повторить историю, чтобы и те повеселились. Все расценили это как удивительную богохульную шутку, и ее потом рассказывали и пересказывали годами.
Кроуэлл залпом осушил стакан.
– По правде говоря, я вполне разделяю твою точку зрения, – произнес Линдэм, – обвинение действительно абсурдное. Но эти твари очень сильны физически, и все больше людей начинают их бояться. Кроме того, альтернативный вариант означает, что убийца среди нас, в нашей семье.
– Может быть, и нет, – сказал Кроуэлл. – Может быть, причина кроется в природных условиях планеты. Есть что–то, что мы проглядели раньше, какая–нибудь скрытая опасность. Вы шарили в пыльных ямах?
– Кое–где. Ничего не нашли.
Они беседовали на эту тему еще с полчаса, потом перешли к вопросам менее мрачным, но Кроуэлл Макгевин так ничего и не узнал. Ничего такого, что не было бы заложено в него за четыре недели калькирования личности.
Линдэма вызвали по системе общественной коммуникации.
Он поднялся, прощаясь.
– Может быть, Айзек, назначить кого–нибудь, кто проводил бы тебя до Постоя? Я, вероятно, некоторое время буду загружен. Необходимо внести товары в каталоги.
– Не стоит, я найду дорогу. А ты по–прежнему занимаешься экспортом–импортом?
– По–прежнему. Только теперь я на самом верху. – Линдэм улыбнулся. – Начальник отдела импорта. Так что раз неделю я занят выше головы – сортирую все, что к нам поступает.
– Поздравляю от всей души, – сказал Кроуэлл.
А Макгевин передвинул собеседника на одну строчку выше в списке подозреваемых…
3
Двуколка, накренившись, остановилась, и Кроуэлл осторожно, тяжеловесно выбрался наружу. Туземцу, протащившему его больше километра, он дал мелкую монету чеканки компании и сказал, изъясняясь в формальном ключе:
– За работу вот награда.
Туземец принял ее огромной трехвильчатой рукой, положил в рот, а затем задвинул языком в объемистый зоб под подбородком. Он пробормотал ритуальный ответ в том же ключе, потом сгреб багаж в охапку и поспешил к дому. На распахнутой двери красовалась надпись «Постой № 1».
Кроуэлл тяжело нес свое тучное тело по дорожке, завидуя легкой трусце туземца. Бруухианин был покрыт короткой коричневой шерсткой, сейчас слегка влажной от пота. Сзади он походил на большую земную обезьяну, только без хвоста. Крупные, вывернутые наружу ноги с тремя противопоставленными пальцами по форме ничем не отличались от рук, только превосходили размерами. Ноги были непропорционально коротки относительно тела, коленные суставы располагались высоко и позволяли голеням отклоняться примерно на сорок пять градусов от перпендикуляра – в противоположных направлениях. Эта особенность придавала походке бруухиан весьма карикатурный вид. Гротескность облика усиливалась тем, что руки свисали с несоразмерно широких плеч почти до самой земли.
Впрочем, если смотреть спереди, то в туземцах не было ничего комического. Два громадных, блестящих, немигающих ока (век у бруухиан не было, но каждые несколько секунд на глаза опускалась прозрачная мигательная перепонка, как у птиц), на лбу – скопление нечетких зрительных пятен, чувствительных к инфракрасному излучению, которые позволяли ориентироваться в почти кромешной тьме. Огромный рот закрывался единственной вислой губой, которая часто заворачивалась кверху, обнажая ряд невероятно крупных коренных зубов. Уши напоминали уши кокер–спаниеля, разве что были безволосы и пронизаны густой сетью вен.
Данный конкретный индивидуум щеголял двумя украшениями, позаимствованными у землян–нанимателей: парой замечательных серег и набедренной повязкой, не скрывающей ничего из того, что могло бы представлять интерес для специалистов. Еще он знал два земных слова – «да» и «нет». Таков, впрочем, был средний уровень лингвистических познаний всех туземцев.
Прежде чем Кроуэлл добрел до середины дорожки, бруухианин уже выскочил из дома. Он без звука миновал Кроуэлла, впрягся в повозку и был таков.
Кроуэлл с трудом втиснулся в комнату и устало упал на хилую койку спартанского образца. Да, бывало, он жил и в более элегантной обстановке. В комнате наличествовали грубые стол и стул туземного производства, прозаический эстамп, изображающий зимний пейзаж на Земле, шкафчик военного образца и душ – продырявленное ведро на высоте человеческого роста. Еще одно ведро служило для наполнения водой умывального таза. На стене висело мутное зеркало. Поскольку прочих санитарных удобств не было, Кроуэлл сделал вывод, что здешние обитатели все еще пользуются холодными уборными, которые он возненавидел еще десять лет назад.
Кроуэлл обдумывал, стоит ли ложиться на койку (уверенности в том, что потом удастся подняться, у него не было), как вдруг в дверь кто–то постучал.
– Войдите, – сказал он с усилием.
В комнату робко ступил долговязый молодой человек с едва пробивающейся бородкой. На нем были рубашка и шорты цвета хаки, в руках он держал две бутылки пива.
– Я Уолдо Штрукхаймер, – произнес он, как будто это что–то объясняло.
– Добро пожаловать. – Кроуэлл не мог отвести глаз от пива. В дороге он пропитался пылью.
– Полагаю, вы не отказались бы чего–нибудь выпить, – сказал молодой человек.
Он пересек комнату двумя гигантскими шагами и осторожно откупорил бутылку.
– Прошу… – Кроуэлл жестом указал на стул и поспешил сделать жадный глоток.
Чтобы сесть, гостю пришлось сложиться пополам.
– Тоже постоялец?
– Кто? Я? О нет. – Уолдо откупорил вторую бутылку, сунул обе пробки в нагрудный карман и застегнул его на кнопку. – Я ксенобиолог, забочусь о благосостоянии коренного населения. А вы – доктор Айзек Кроуэлл. Очень приятно, что наконец–то я с вами повстречался.
С минуту они шумно обменивались вежливыми любезностями.
– Доктор Штрукхаймер, с момента приземления я успел побеседовать только с одним человеком… И он сообщил мне весьма тревожные новости.
– Вы имеете в виду исчезновения?
– И это тоже. Но прежде всего, резкое падение средней продолжительности жизни бруухиан.
– Вы об этом не знали?
– Нет, не знал.
Уолдо покачал головой:
– Два года назад я написал об этом статью для «Журнала внеземных цивилизаций». Она до сих пор не увидела света.
– Ну, вы же понимаете, как это делается… Если в материале ничего не говорится о благополучных планетах вроде Эмбера или Кристи…
– Да, под сукно… Отсутствие новостей – это уже новость. С кем вы разговаривали?
– С Джонатоном Линдэмом. Он упомянул о висмуте.
Уолдо сложил длинные пальцы шатром и с интересом заглянул внутрь.
– Ну да, это первое, что пришло мне в голову. У бруухиан действительно налицо все клинические симптомы, не лишь самые общие – вроде тошноты или одышки у людей. Можно предположить что угодно – от похмельного синдрома до рака. Но я бы и впредь подозревал висмут – или нечто похожее, например сурьму, – если бы, черт подери, они могли его хоть как–то доставать. Едва мы узнали, насколько висмут ядовит для туземцев и какое вызывает у них привыкание, как тут же строго–настрого запретили ввозить его на планету. В этом отказано даже мне, а уж мне–то не помешали бы несколько граммов галлата висмута[1]!
– В шахтах они не могут его добывать?
– Нет. Всего висмута, содержащегося в десяти кубометрах здешней лантаноидной руды, не хватит, чтобы вызвать у бруухианина даже легкое головокружение. Эти симптомы вызывает что–то иное.
– Может быть, в последнее время как–нибудь изменилась их… э–э… еда? Например, была ли в их рацион включена земная пища?
– Нет, они по–прежнему живут только за счет своих млекорептилий. На нашу еду даже смотреть не хотят. Я долгое время брал пробы мясных стручков, которые они снимают с рептилий. Ничего необычного. Определенно никаких следов висмута.
Некоторое время оба ученых сидели в глубокой задумчивости.
– Похоже, что работы больше, чем я ожидал, – наконец сказал Кроуэлл. – Мой издатель направил меня сюда, чтобы я подновил материал для очередного издания книги. Я рассчитывал получить только свежие статистические данные и восстановить старые дружеские связи. – Он потер кулаком глаза. – Если начистоту, меня пугает перспектива топать ногами. Я давно уже не юноша и вдобавок вешу на двадцать килограммов больше, чем в прошлый свой приезд. А ведь даже тогда мне требовался гравитол, чтобы чувствовать себя более или менее человеком.
– У вас нет его с собой?
– Нет, не удосужился запастись. Что, Вилли Норман все еще работает врачом компании?
– Да. Возьмите. – Штрукхаймер расстегнул карман и вынул маленький флакончик. – Примите сразу две таблетки. Я получаю их бесплатно.
– Премного благодарен. – Кроуэлл положил таблетки на язык и запил их пивом. Он тут же ощутил легкость и прилив жизненных сил.
– А! Сильная штука! – Впервые с тех пор, как он стал Айзеком Кроуэллом, он поднялся на ноги без затруднений. – Разрешите навязаться к вам в гости? Хочу осмотреть вашу лабораторию. По–моему, будет логично начать с этого.
– Разумеется. Я как раз собирался заглянуть туда после обеда.
Снаружи прогрохотал рикша.
– Может, еще успеем поймать этого?
Штрукхаймер подошел к двери и пронзительно свистнул.
Рикша услышал и, подняв столб пыли, остановился. Развернув тележку, он бешено помчался к ним, словно от этого зависела его жизнь. Когда земляне сели, он промычал односложно:
– К–да?
– Отвези–нас–к–шахте–А–пожалуйста.
Брууханин с обезоруживающим пониманием, почти по–человечески кивнул и мощно рванул с места.
Шахта А располагалась в трех километрах от Постоя.
Дорога сильно пылила, но все же поездка показалась Кроуэллу не такой уж ужасной.
Лаборатория скрывалась под большим серебристым куполом возле подъемника шахты.
– Удачно расположились, – заметил Кроуэлл, выколачивая пыль из одежды.
Площадка между дорогой и куполом была испещрена веревочными кольцами.
– Пыльные ямы?
– Да. Небольшие.
Как правило, пыльные ямы были мелкие – глубиной до метра. Но стоило кому–то оступиться и попасть в крупную яму – и бедняге приходил конец. Бруухиане четко различали ямы – и днем и ночью, – поскольку их инфракрасные зрительные пятна ощущали разность температур между ямами и грунтом. Но для человеческого глаза все было едино – ровный слой мелкого порошка, похожего на тальк, только коричневого цвета.
Приблизившись к лаборатории, Кроуэлл услышал пыхтение компрессора. Оказалось, купол был не из металла, а из алюминированного пластика. Жесткую форму ему придавал подпор воздуха. Кроуэлл и Штрукхаймер вошли внутрь через шлюзовую камеру.
– Компрессор гонит холодный воздух через увлажнитель и целую систему противопылевых фильтров, – пояснил ксенобиолог. – Компания вложила кучу денег, и в обмен на удобства мы все сверхурочное время работаем бесплатно.
Лаборатория являла собой любопытную комбинацию сельского стиля и ультрамодерна. Вся мебель была знакомого образца – сработанная руками бруухиан. Но Кроуэлл тут же обратил внимание на гофрированный серый ящик дорогостоящего универсального компьютера, теплоблок, электронный микроскоп с большим экраном и массу каких–то сложных стеклянных изделий, явно привозных. Были тут и приборы, которые он не смог даже опознать.
– Впечатляет. Как вам удалось расколоть Компанию на всю эту музыку?
Штрукхаймер покачал головой:
– Они оплатили только постройку здания – и то с невеликой охотой. Все остальное приобретено на субсидии Конфедерации по линии Комиссии здравоохранения. Таким образом, шесть часов в сутки я – «ветеринар» компании, а все прочее время веду исследования физиологии бруухиан. Точнее, пытаюсь вести расследования. Это очень трудно. Нет трупов, нет анатомички…
– Но вы могли бы прибегнуть к рентгену. Нейтронное сканирование…
– Разумеется, мог бы. – Штрукхаймер дернул себя за жиденькую бороденку и сердито уставился в невидимую точку посреди необъятной груди Кроуэлла. – И много это нам даст?.. Что вам известно об анатомии бруухиан?
– Ну… – Кроуэлл проковылял к стулу и взгромоздился на него. Стул затрещал. – Первичные исследования были не очень грамотные, и я…
– Не очень грамотные! Я и сейчас знаю не больше, чем тогда. У бруухиан есть несколько внутренних органов, которые, казалось бы, вообще ни для чего не предназначены. Даже сам набор внутренних органов не у всех один и тот же. А если органы и одинаковые, то вовсе не обязательно, что у разных особей они будут находиться в одном и том же месте в полости тела. Вот единственная штука, с помощью которой я получаю непротиворечивые результаты. – Штрукхаймер ткнул пальцем в сторону громоздкого сооружения, напоминающего водолазный колокол девятнадцатого века. – Камера Стокса. Она служит для количественного анализа обмена веществ. Я плачу бруухианам, чтобы они сидели здесь, ели и испражнялись. Аборигены расценивают это как отменную шутку. – Он ударил кулаком по ладони:
– Если бы только удалось раздобыть труп! Вы слышали, что случилось в прошлом месяце? Насчет лазера?
– Нет, ничего.
– Говорят, несчастный случай. Сомневаюсь. Так или иначе, абориген попал под луч проходческого лазера. Или его толкнули. Перерезало пополам.
– Боже!
– Я примчался пулей. Мне потребовалось меньше десяти минут, чтобы спуститься к месту происшествия. Но родственники успели умыкнуть тело. Должно быть, поднялись в одной клети, пока я спускался в шахту в другой. Я прихватил переводчика и со всех ног бросился в деревню. Нашел дом. Сказал… сказал, что могу сшить тело, могу оживить и вылечить несчастного. Господи, я ведь хотел только взглянуть на труп!
Штрукхаймер потер пальцами лоб.
– Мне поверили. И извинились передо мной за спешку. Но, добавили они, парня посчитали уже готовым к «тихому миру» и… «отправили туда»! Я спросил, можно ли увидеть тело, и мне ответили: да, конечно, все будут только счастливы, если я приму участие в праздновании.
– Удивительно, что они разрешили, – сказал Кроуэлл.
– Они даже настаивали на этом. Потом… Ну, вы представляете себе их «семейные комнаты» – комнаты, где бруухиане держат мумии предков. Я зашел. Помещение метра три на четыре. Там было, наверное, штук пятьдесят мумий, прислоненных к стенкам. Все в прекрасном состоянии. Бруухиане показали мне новенького. Он ничем не отличался от остальных, если не считать безволосой, словно гладко выбритой, полосы поперек туловища – в том месте, куда пришелся луч лазера. Я пригляделся к этому кольцу чистой кожи – мне позволили включить фонарик: там не было абсолютно никакого рубца, никакого шрама! Проверил серийный номер на ноге – точно, тот самый. Труп доставили в хижину от силы минут на десять раньше, чем туда попал я… Для такой супрессии шрама требуется форсированная регенерация кожи, несколько недель реабилитационного режима. В конце концов, с мертвым телом такое вообще невозможно проделать!
Но попробуйте выяснить, как им это удалось… С таким же успехом можно спросить человека, как это он заставляет биться сердце. Думаю, туземцы вообще вряд ли поняли бы такой вопрос.
Кроуэлл кивнул:
– Когда я писал свою книгу, мне пришлось довольствоваться простым описанием феномена. Удалось узнать лишь, что происходит какой–то ритуальный обряд с участием самого старого и самого молодого членов семьи. И никто не учит их, что нужно делать. Для них это естественно, как сама жизнь. Но объяснить они не в силах. И присутствие посторонних воспрещено.
Штрукхаймер подошел к большому холодильнику, стоящему особняком, и достал две бутылки пива.
– Еще по одной?
Кроуэлл кивнул, и Штрукхаймер сорвал пробки.
– Я сам его делаю. Варить помогает один местный паренек. К сожалению, через несколько месяцев я лишусь помощника, – он уже достаточно взрослый, чтобы работать в шахте.
Уолдо протянул Кроуэллу пиво и уселся на низкий стул.
– Полагаю, вы знаете, – у них нет ничего похожего на медицину. Ни шаманов, ни знахарей. Если кто–нибудь заболевает, родственники просто садятся вокруг и принимаются его утешать, а если бруухианин выздоравливает, все выражают свои соболезнования.
– Знаю, – отозвался Кроуэлл. – А как вы вообще ухитряетесь завлекать их для лечения? И кстати, откуда вам известно, чтонадо делать, когда они все–таки приходят?
– Видите ли, мои помощники – а у меня их четверо – осматривают каждого аборигена перед спуском в шахту, а затем и после окончания работы. Инженеры из Комиссии здравоохранения сконструировали дистанционную диагностическую машину – подобную тем, что используют врачи на Земле. Таких машин у меня четыре, все соединены с лабораторным компьютером. Он контролирует частоту дыхания, температуру кожи, пульс и прочее. Если наблюдается значительное расхождение между двумя последовательными показаниями, то парня посылают ко мне. Пока он добирается до лаборатории, компьютер выдает мне историю его болезни, и я могу составить какое–нибудь эмпирическое снадобье, основываясь на клиническом опыте и проведенных ранее физиологических экспериментах. Как правило, я понятия не имею, снимет лекарство симптомы или нет. Например, один может излечиться полностью, а другой, наоборот, будет чувствовать себя все хуже и хуже – пока его не скрутит окончательно и он не умрет. Вы знаете, что они отвечают на это?..
– Да–а… «Он готовился стать тихим».
– Правильно. Бруухиане позволяют лечить себя только потому, что это входит в условия найма. По своей воле они ни за что не пришли бы ко мне.
– А диагностические машины не дали никаких ключей к проблеме, почему они стали умирать в более раннем возрасте.
– О, что–то, конечно, вырисовывается. Симптомы… Статистика… Например, с тех пор как мы стали снимать показания, средняя частота дыхания возросла более чем на десять процентов. Средняя температура тела поднялась почти на градус. Это дополняет мои клинические данные. И то и другое возвращает меня к первоначальному заключению о кумулятивном отравлении. Висмут сюда подходит прекрасно: я обнаружил признаки того, что он полностью аккумулируется в каком–то одном органе и вовсе не выводится наружу.
Помимо всего прочего, причина должна быть связана с шахтами. Вам ведь известно: бруухиане ведут тщательную демографическую статистику. Семья, в которой за определенный период стало больше всего «тихих», обладает преимущественным «политическим» весом. Так вот, как выяснилось, средняя продолжительность жизни тех, кто не работает в шахтах, ничуть не изменилась.
– Я этого не знал!
– Компания предпочитает замалчивать подобные сведения.
Они беседовали еще около часа. Кроуэлл в основном слушал, Отто разрабатывал план.
Уже почти стемнело, когда Кроуэлл дотащился до дорожки, ведущей к домику амбулатории. Действие гравитола кончилось, и он вновь чувствовал себя разбитым и несчастным.
В приемной врача Кроуэлл впервые за все время пребывания на планете увидел современную мебель – хромированный металл, пластик – и впервые узрел привлекательную женщину.
– Вам назначено, сэр?
– Гм… Нет, мадам. Но я старый друг доктора.
– Айзек… Айзек Кроуэлл! С возвращением, старина! Заходи и скажи наконец мне «Здравствуй!» – закричал голос из маленького селектора на столе.
– Последняя дверь по коридору направо, мистер Кроуэлл.
Впрочем, доктор Норман встретил Айзека в коридоре и, тряся его руку, затащил совсем в другую комнату.
– Сколько лет, сколько зим, Айзек!.. Я узнал, что ты вернулся, и, честно говоря, удивился. Эта планета не самое подходящее место для таких старичков, как мы.
Доктор, человек гигантского роста, был краснолиц и седовлас. Они зашли в жилой блок – двухкомнатную квартиру с вытоптанным ковром на полу и множеством старомодных книг на стеллажах по стенам. Едва друзья ступили внутрь, как автоматически включилась музыка. Кроуэлл не знал ее, зато Отто знал.
– Вивальди, – сказал он тут же.
Доктор поразился:
– Что, Айзек, под старость немного набираемся образования? Я помню время, когда ты считал, что Бах – это сорт пива.
– Теперь меня на многое хватает, Вилли. – Кроуэлл тяжело опустился в тугое кресло. – На все, что позволяет вести сидячий образ жизни.
Доктор хохотнул и шагнул в маленькую кухоньку. Он бросил в стаканы лед, отмерил в каждый бренди, в один плеснул содовую, во второй – обыкновенную воду.
Бренди с содовой он протянул Кроуэллу:
– Всегда помню вкусы своих пациентов.
Читать бесплатно другие книги:
