Клеопатра Эссекс Карин
Клеопатра не отозвалась. Она думала о высоком худом человеке, который стал ее другом, воспитателем, наставником, наперсником. Она не верила, что его больше нет. Он ушел путем Мохамы, похищенный у нее безжалостным роком. Кто будет следующим?
— Он должен быть обожествлен. Вернувшись в Египет, я добьюсь его обожествления. Я похороню его рядом с самим Александром, — промолвил царь. — Он герой и умер смертью героя. Титан под личиной ученого.
Архимед встал рядом с царевной и взял ее за руку. Она крепко сжала его ладонь. Это было так необычно и так знакомо — рука этого человека в ее ладони. Архимед обратился к царю:
— Государь, мы должны отложить на время нашу скорбь. Впереди нас ждут великие трудности. Мы должны действовать с максимальной быстротой, если ты желаешь вернуться в свое царство. В Египте ныне большие беспорядки, но многие продолжают поддерживать тебя.
— Значит, я должен вернуться! Ты говоришь, что больше мне не нужны римские легионы, дабы маршем войти со мною в мой город? Что я могу просто сложить вещи в сундуки и отправиться домой?
Клеопатра ощутила, как напрягся двоюродный брат. Голос его звучал теперь тише:
— Нет, все далеко не так просто. В смятении, последовавшем за смертью царицы, твоя старшая дочь захватила власть.
Береника. Царица амазонок, ныне — царица Египта. Клеопатра вздрогнула, перед ее глазами вновь встало видение: кровоточащая шея Арсинои, ее собственное мертвое тело у ног дитяти и Береника, победно возвышающаяся над сестрами. Неужели она думала об этом с самого детства? Неужели она притворялась, будто испытывает привязанность к Теа, зная, что когда-нибудь использует эту близость для низвержения сестры-мачехи?
— Захватила? Что ты имеешь в виду под словом «захватила»? Как может дерзкая девчонка захватить власть? — В голосе царя звучало не потрясение, а скорее пренебрежение. — Береника — всего лишь ребенок. Идемте, подготовимся к отъезду домой.
Архимед выпустил руку Клеопатры и шагнул к царю.
— Ей восемнадцать лет. И ее поддерживает евнух Мелеагр, демы Среднего Египта и армия. Жрецы Верхнего Египта и некоторые греческие общины в городах остаются верны тебе. Но в целом положение невеселое. Вот почему я оставил свои занятия науками в Греции и вернулся, чтобы служить тебе, государь.
Царь снова уселся в кресло и яростно выдохнул, словно стараясь изгнать радость прочь из своего тела и души. Архимед продолжал:
— Очевидно, Мелеагр ищет поддержки для Береники по всей стране. Он отправил посольство к Селевку, сирийскому принцу из числа незаконнорожденных отпрысков, предлагая ему жениться на Беренике и привести свою армию в Александрию. Говорят, что Береника против такого брака, но Мелеагр активно добивается его, поскольку Селевк — это человек, которого он сможет контролировать и который будет ему признателен.
Потрясенный царь не сказал ничего. Клеопатра ждала, что он, как у него водилось, разразится проклятиями в адрес ее сестры, перенеся всю ненависть к Теа на Беренику. Но царь просто сидел недвижно, как будто его пырнули кинжалом в спину и он уже умер от этой предательской раны.
— Государь, предстоит многое сделать. Мелеагр послал делегацию в Рим, чтобы они вели там речи против тебя.
— Сюда? Сюда, в Рим? Но он же всегда был против всего римского, — возразил царь.
— Они именуют себя Сотней. Я полагаю, что он щедро заплатил им, дабы они явились сюда. Но они все предатели. Посреди пути примерно двадцать из них оставили посольство и присоединились к сицилийским пиратам в погоне за наживой. Такова их верность своему делу.
— А что у них за дело? — нетерпеливо вопросил Авлет.
— Их возглавляет некий философ по имени Дион. Они намереваются предстать перед Сенатом, дабы говорить против тебя, лишить тебя какой бы то ни было помощи, закрыть для тебя обратный путь в Египет и попросить Рим признать Беренику законной правительницей и поддержать ее.
— Я погиб!
Царь склонил голову и заплакал.
— Ваше величество, у нас нет ни единого часа, чтобы тратить его на размышления или сожаления, — напомнил Архимед. — Сотня уже высадилась в Италии.
— Жалок и несчастен человек, которого предала его собственная семья, — промолвил Авлет.
— Это вздор. Полный вздор.
Аммоний — друг, купец, родич, шпион, человек без царской крови, но богатый, как настоящий царь, — в течение всего этого спора сидел молча. Выпрямившись во весь рост, он своей грузной фигурой напомнил Клеопатре бурого медведя, которого она видела в Александрийском зверинце, — дар галатской царицы.
— Давайте не будем считать себя жалкими и несчастными. Давайте думать, как нам победить! — Аммоний вскинул широкие ладони. — Разве мы — кровожадные духи, принесшие тебе дурное предзнаменование? Или мы — твои родичи, готовые отстаивать твое дело? Государь, мы — люди действия. Так давай же действовать!
— Ты прав, друг мой. Я не должен так распускаться. Расскажи мне об этой Сотне. Или теперь следует называть их Восемь Десятков? — К облегчению Клеопатры, царь рассмеялся. — Кто эти восемьдесят предателей и как нам следует поступить с ними? И кто этот Дион? Ты знаешь его, дочь моя? Как ты полагаешь, имеет ли он хоть какое-то значение как философ?
Клеопатра не любила Диона. Он был высокомерен и не уделял ей ни малейшего внимания, когда она, будучи еще ребенком, таскалась за облаченными в темные одеяния учеными Мусейона, ища доступа к их знаниям.
— Он преподает труды других, но его самого нельзя назвать ни мыслителем, ни человеком, способным внести в науку что-либо новое. Он не наделен чувством сострадания, каким обладал наш Деметрий.
Архимед добавил:
— Дион — креатура Мелеагра, государь. Именно евнух ходатайствовал, чтобы его перевели из Афин в Мусейон. Все то время, пока он жил на жалованье, назначенное тобой, государь, он тайно публиковал памфлеты против царя и распространял их через сеть шпионов, раскинутую Мелеагром по всему городу. А теперь он здесь, высадился в Путеолах и ожидает, пока Сенат назначит ему время, чтобы он мог привести свои восемь десятков в Курию и подать список жалоб на тебя, дабы придать законность царствованию Береники в глазах Рима.
— И они встретятся с Сенатом? — презрительно вопросил Авлет. — Почему же Сенат должен поддерживать их, пока я нахожусь здесь в качестве гостя Помпея?
— Полагают, что Береника может запустить руку в казну, — ответил Архимед.
Уже почти рассвело. Авлет посмотрел на царевну.
— Уроки правления не всегда приятны.
Она пожала плечами. Авлет задержал взгляд на лице дочери еще на несколько мгновений.
— Ты ведь понимаешь, я не Брюхан, чтобы убивать философов только за то, что они меня раздражают.
— Конечно нет, отец.
Неужели он думает, что приверженность к ученым заставит ее переоценить значимость Диона? Береника — предательница. Клеопатра была первой наследницей отцовского трона.
— Отец, — произнесла она, — вряд ли разумно отрицать истинное положение вещей. Нужно действовать быстро и без сожалений.
— Слова настоящей царицы. — Аммоний преклонил колени перед Клеопатрой. — Могу ли я просить позволения поцеловать твою руку?
Клеопатра протянула руку, позволив Аммонию коснуться мягкими теплыми губами тыльной стороны ее маленькой ладони.
— Царевна наделена способностью безошибочно судить о людях.
Архимед последовал примеру Аммония и поцеловал руку двоюродной сестре. Архимеду было двадцать два года, он был высок, широкоплеч, с изящными загорелыми руками. Клеопатра задрожала, когда его губы прижались к ее коже. Он, должно быть, почувствовал эту дрожь, поскольку пристально посмотрел царевне в глаза, задержал ее ладонь и произнес:
— Что за царевна! Какой женщиной ты станешь!
Она зарделась и понадеялась, что никто этого не заметит, хотя как тут не заметишь? Клеопатра кляла себя за то, что дала волю чувствам в столь напряженное и важное время. В конце концов, она только что обрекла человека на смерть. И от этого чувствовала внутри себя пустоту, словно вся кровь вытекла из ее тела. Ее отец и его люди были глупцами, если искренне полагали, будто Деметрий мог убить кого бы то ни было. Клеопатра была уверена в том, что это Береника убила Теа и Деметрия.
Аммоний снова напомнил собравшимся о спешности их дела.
— Государь, я знаю одного человека. Он не особо хорош, но могуществен. Человек действия. Человек, добивающийся цели. Полагаю, мы можем обратиться к нему с нашими затруднениями. Мне кажется, он сумеет нам помочь.
— Скажи мне, брат, — с интересом спросил царь, — неужели существует хоть один римлянин, способный прийти нам на помощь? Мне показалось, что они безразличны ко всему. Я счастлив был бы открыть свой кошель перед тем, кто не питает страха перед решительными действиями.
Аммоний обвел взглядом комнату.
— Все присутствующие обязаны хранить тайну. Поклянитесь в этом здесь и сейчас своей жизнью и жизнями своих родных! Тот, кто предаст братьев своих в этом деле, будет мертв. Человек, который может спасти нашего царя, презираем в этом доме.
— Вот что я думаю о том муже, которого ты выбрал для меня, евнух.
Береника отступила на шаг в сторону. Три ее женщины бросили к ногам Мелеагра мертвое тело Селевка. Сирийский принц был удушен. Маленькая Арсиноя стояла рядом с рослой сестрой, смеясь небывалому представлению. Потрясенный евнух смотрел на мертвеца. Шея Селевка была багрово-синего цвета, голова безвольно свисала на сторону, безжизненное лицо было искажено гримасой удивления и предсмертной агонии.
— Неужели ты действительно ожидал, что царица Египта возьмет в мужья этого торговца соленой рыбой?
— Вы были знакомы всего три дня. Почему ты считаешь, будто вправе убить любого, кто тебе не нравится?
— Я использую древнее право цариц избирать и далее убивать своих супругов. — Береника усмехнулась, ее улыбка напоминала лучистый полумесяц. — Я помню все твои уроки, Мелеагр. Это же ты учил меня, что в давние дни, еще до того, как Тезей сокрушил естественный порядок вещей, греческие царицы избирали себе нового царя каждый год, принося старого в жертву богине ради плодородия почвы. Я просто принесла его в жертву немного раньше.
Малышка Арсиноя смотрела на евнуха с такой же лучистой улыбкой. Ее радостное личико было не менее красивым, нежели лицо Береники, и эта радость страшила Мелеагра куда сильнее, чем свирепое ликование старшей сестры.
— То всего лишь древние мифы, повелительница, — ответил он, стараясь отвести взгляд от мертвых глаз Селевка, повергавших его в дрожь. — Нельзя их претворять в жизнь буквально.
— Значит, ты должен был более ясно поведать об этом во время своих уроков, — торжествующе возразила Береника. — Избавься, пожалуйста, от трупа, — продолжала она. — И никогда не забывай, что я сама устанавливаю правила. Я уже выбрала себе мужа. Это Архелай из Понта, которого я встретила во время последнего визита в ту страну. Он отважен, командует большой армией и красив настолько, что равных ему нет.
Архелай Понтийский? Как может эта сумасшедшая девчонка судить столь опрометчиво?
— Но, владычица, он же незаконный сын Митридата, врага Рима! Разве ты забыла, что сто твоих самых уважаемых подданных в настоящее время находятся в Риме, дабы подать прошение в твою пользу? Что подумают римляне, если прослышат, что ты вышла замуж за сына человека, с которым они воевали в течение жизни трех поколений?
— Им платят не за то, чтобы они думали.
Мелеагр попытался совладать со своим голосом.
— Я должен убедить тебя избрать другого сирийца. Римлянин Габиний вскоре будет назначен наместником Сирии. Он может пожелать участвовать в выборе супруга.
— Ему будет отказано в этой привилегии. Я уже высказала тебе свою позицию в этом вопросе. Я ожидаю прибытия Архелая приблизительно через месяц. И прошу тебя подготовить все для размещения его людей.
Береника перешагнула через тело Селевка и, развернувшись спиной к Мелеагру, направилась прочь такой быстрой походкой, что платье затрепетало у нее за спиной, подобно развевающемуся стягу. Три женщины последовали за ней, оставив Мелеагру труп принца. Маленькая Арсиноя — сколько же лет ей уже исполнилось? семь? — запрыгала следом за сумасшедшей царицей и ее свитой убийц.
Все это было проделано так небрежно! Он сам планировал избавиться от царицы и философа. Поговорив с Деметрием и выслушав его покаянную тираду о совершенном им предательстве, «ужасной ошибке», Мелеагр осознал, что это прелюбодеяние было даром богов: теперь он может избавиться от них обоих и сделать вид, будто философ в момент запоздалого раскаяния убил царицу, потом вернулся в свою комнату и покончил с собой. Это было бы проделано так тщательно! Ни одной небрежности, ни одной необъясненной детали. И некого винить, кроме мертвеца.
Но Береника опередила его на шаг. Она пришла к нему с глазами, в которых пылали страсть и безумие, и сообщила, что разрешила все их проблемы. Она убила Теа и Деметрия. Теперь осталось только убрать с пути Авлета и мелкую безобразницу. Но нечего волноваться, она позаботилась и об этом. Сестра одной из ее женщин была взята на корабль Авлета в качестве служанки. Прежде чем корабль отплыл, ей вручили некий особый груз. Кое-какая мелочь, которой можно приправить пищу царя и Клеопатры.
Но даже и тогда все могло еще сработать. Существовало только одно затруднение: царица была безумна. Мелеагр, который всю свою жизнь, самое свое мужество отдал богине, был направлен загадочным божеством на то, чтобы возвести на трон сумасшедшую убийцу.
Мелеагр простерся на холодном полу своей комнаты, прижав нос к каменной плитке и не обращая внимания на то, что рядом с ним лежит мертвец.
— Почему ты оставила меня, госпожа? — простонал он в пол. — Почему ты сделала это со мной?
Что толку задавать богам вопрос, на который они неизменно отказываются отвечать? Мелеагр плакал, как ему показалось, очень долго. Наконец он узрел, что в хаосе его мыслей и воспоминаний появился некий узор — быть может, намек на порядок. Не установленный им порядок, но Высший Порядок. Что из того, что он, Мелеагр, не любит или не одобряет происходящее? Богиня не обязана обращать все ему на пользу. Он был лишь песчинкой в пустыне, незначительным актером в драме, которая началась задолго до его рождения и будет продолжаться и после того, как его имя будет забыто. Он не видел всей картины в целом — его взору были доступны лишь несколько плиток в мозаике. Птолемеи, Египет, Рим. Богиня поручила ему возвести на царский трон Беренику IV. Он выполнил это. Что из того, что ему тоже пришлось заплатить некую цену?
Его служба подошла к концу. И как только Мелеагр осознал это, на него снизошло великое облегчение — подобно теплой ванне после долгой скачки по пустыне. Все оказалось так просто. Все сложные планы, которые он обдумывал и составлял, свелись к одной этой вещи. Он был облечен божественной миссией — возвести Беренику на трон. Теперь он завершил эту миссию. За то, что происходит сейчас, он не в ответе, и оно не должно его заботить.
Так что когда Мелеагр открыл свою заветную резную шкатулку из черного дерева, растущего в нумидийских лесах, и извлек из нее кинжал, он не стал тратить ни единого мига на размышления и сожаления. Он прожил незаурядную жизнь. Евнух кликнул слугу и приказал приготовить ванну; пока слуга добивался нужной температуры воды, Мелеагр писал письмо матери.
Он уже претерпел худшую боль, какую только можно вообразить, и остался жив. На этот раз должно быть легче. Он должен действовать умело и правильно, как действовал всю свою жизнь. Он сыграл свою роль с достоинством и — если пристало выражаться так о самом себе — с величием, достойным подражания. А теперь настало время откланяться и предоставить истории идти своим путем.
Авлет, Аммоний, Архимед и царевна встретились с народным трибуном в его доме на Палатинском холме, поскольку Клодия не приняли бы в доме Помпея. Они пришли лишь вчетвером — так было условлено. Никакого оружия, никаких телохранителей. Никто не входит в дом Клодия вооруженным. Клеопатре было позволено явиться, поскольку не было времени спорить с ней; к тому же Авлет опасался, что Клодий и его люди могут обмениваться тайными сведениями на своем языке.
Дом был окружен охраной. Солдаты были вооружены так, будто собирались воевать. Они остановили царя и его спутников на подходах к дому, обыскали мужчин, а затем по команде хозяина дома расступились, чтобы царь и его родичи могли пройти сквозь высокую сводчатую дверь в вестибюль дома Клодия. Дом не был ни столь новым, ни столь великолепным, как жилище Помпея, — маленький городской домик, выстроенный в те дни, когда Римская империя еще не была столь обширна и римские патриции не успели запустить руки в сокровища, собранные со всего света. Однако скромная обитель Клодия украшалась впечатляющей коллекцией греческих статуй и напольной мозаикой, в пасторальном стиле изображавшей сельскую жизнь Италии. Клеопатра сочла мозаику очаровательной. Ничто в обстановке не выдавало того могущества, которым был наделен хозяин.
— Зачем же ты привел ребенка на нашу встречу? — вопросил Клодий.
Он встал, чтобы поприветствовать гостей, а затем предложил им присесть на диваны, застланные ткаными покрывалами.
— Моя дочь — избранная наследница, — ответил царь, откидываясь на мягкие диванные подушки. — Наш обычай таков, что страной правят царь и царица, бок о бок. Царевна Клеопатра обучена законам царствования. Она говорит на многих языках, включая и ваш. Ей нет цены как дипломату.
Клодий поклонился Клеопатре, но удивление так и не исчезло с его лица. Он казался ниже, нежели другие римляне, которых ей доводилось встречать, а волосы и лицо у него были светлее. Он говорил на греческом языке без малейших ошибок и с безупречным произношением. Несмотря на свою ужасную репутацию, он был образованным последователем греческой культуры, столь презираемой его собратьями-римлянами. Однако Клеопатру не могли обмануть его волнистые локоны и ровные и белые, словно у ребенка, зубы: под приятной маской таился демон, управлявший всеми поступками этого человека.
— Что такого особенного я могу сделать для тебя, владыка? — спросил Клодий у царя после того, как гостям принесли угощение и напитки. — В конце концов, ты — гость Помпея Великого. Что я могу сделать такого, чего не может этот добрый человек? — продолжил он шутливым тоном.
Авлет не намеревался вдаваться в подробности своих затруднений в отношениях с Помпеем, поскольку он слишком хорошо ощущал то напряжение, которое существовало между этими двумя людьми.
— Посольство предателей высадилось в Путеолах и намеревается вести речи против меня и моего дела. Я хочу избавиться от них прежде, чем их выслушает Сенат. Несмотря на личину дружелюбия, которую они носят ныне, они — лишь инструменты клики, глубоко ненавидящей все римское. Ты сослужишь службу мне, себе и своей стране, если избавишься от них.
— Будучи трибуном, я живу для того, чтобы служить гражданам Рима, — отозвался Клодий. — Дай мне минуту.
Некоторое время он сидел молча, то и дело вскидывая брови, улыбаясь озорной улыбкой и подергивая плечами. Царь не знал, что предпринять по этому поводу, однако Аммоний вскинул мясистую ладонь, призывая царя не противоречить странностям Клодия. Наконец Клодий сделал глубокий вдох, словно выходя из транса.
— Владыка, я провел последние дни в размышлениях над иным вопросом. Полагаю, мы можем объединить наши цели и обратить двойной выпад против тех, кто так досаждает нам и тем, кого мы любим.
— Поведай нам твои мысли, добрый человек, — промолвил царь.
— Мне кажется, что нас обоих заботит вопрос — как бы защитить наши семьи. Ты хранишь трон для дочери, будущей царицы, а я погряз в трудноразрешимой ситуации, касающейся моей возлюбленной сестры, для которой ныне настали тяжкие времена.
— Продолжай, продолжай.
Видя нечто столь похожее на готовность действовать, Авлет едва сдерживал нетерпение.
— Моя возлюбленная сестра Клодия имела несчастье стать предметом страсти для неистового поэта Катулла. Он пишет непристойные поэмы, в которых подробно описывает свои больные фантазии касательно ее безупречной персоны.
Могло ли действительно оказаться так, что сестра Клодия стала музой эротических поэм Катулла? И если так, то был ли Клодий тем самым братом, с которым у нее был пресловутый кровосмесительный роман? Клеопатра ощутила дикий восторг, но подавила его: не следовало демонстрировать любовь к поэмам Катулла брату сначала чтимой, а затем презираемой Лесбии. В голову Клеопатре пришла мысль, что она могла бы воспользоваться этой встречей с Клодием, чтобы хотя бы мельком увидеть прославленную красавицу… или даже самого поэта.
— Что же общего у этого поэта с моей нуждой? — нетерпеливо спросил царь.
— О, конечно же, поэт тут совершенно ни при чем. Никто не обращает на него внимания. Но видишь ли, моя сестра была проклята богами, наделившими ее необыкновенной красотой, слишком притягательной для смертных мужчин, чтобы они могли сопротивляться ей. Один взгляд на нее — и они словно бы сходят с ума. «Если бы я только могла обратить их в камень! — крикнула она мне лишь вчера. — Тогда они не смогли бы причинить мне вреда».
Клодий заморгал, когда его голос поднялся до пронзительного крика, имитирующего голос разгневанной женщины.
Царь внимательно смотрел на Клодия, терпеливо ожидая, пока тот откроет наконец, что же общего между его заботами и неприятностями Клодия.
— Мою сестру обманул некий распутный лживый повеса, Целий Руф. Она отдала ему огромную сумму денег и все свои украшения, дабы он мог продвинуться на политическом поприще, но вместо этого он продал драгоценности, чтобы заплатить свои игорные долги.
Клодий закатил глаза и потер ладони.
— Я пришел к нему, чтобы потребовать деньги моей сестры обратно, но нашел его в состоянии обычного утреннего оцепенения. Он скорчился в углу и хныкал: «О Клодий, не бей меня, пожалуйста. Я всего лишь бедный человек. Клодия уверяла, что я могу оставить драгоценности себе. Она действительно так сказала. Ты же знаешь, я никогда не сделаю ничего во вред тебе или твоей сестре».
Воспроизводя слова любовника сестры, Клодий говорил тем же самым пронзительным голосом.
Царь молча смотрел на римлянина.
Клодий вновь перешел на обычный тон и начал излагать свой план: как избавиться от врагов Авлета, навлечь отмщение на Целия Руфа и убить философа Диона, который остановился в городе, в доме богатого всадника Луццея.
— Вот что нам следует сделать, — сказал Клодий, устремив взор в пространство. — На следующей неделе Клодия должна совершить свое ежегодное паломничество в Делос. И откуда отправляется корабль? Конечно же, из Путеол. Теперь ты все понимаешь, повелитель.
Клодий заманит Целия в Путеолы обещанием прощальной встречи и примирения с его, Клодия, сестрой.
— Но, увы, он прибудет как раз в тот момент, когда ее корабль уже отчалит. Тем временем мы избавимся от твоих врагов. А затем, как только появится Целий, мы повесим убийство на него.
Клодий вскочил на ноги и исполнил перед царем несколько фигур и прыжков странного танца.
— И это лишь начало!
Авлет повернулся к Архимеду.
— Я чувствую себя так, словно я вовлечен в самую середину странного заговора из какой-нибудь комедии Менандра.
Он громко откашлялся. Клеопатра видела, что ему уже надоело выслушивать хитросплетения плана Клодия. Авлет поднялся на ноги, Аммоний и Архимед машинально присоединились к нему.
— Вы, конечно же, не уходите? — вскричал Клодий. На его лице появилось горестное выражение. — Разве вы не хотите услышать весь остальной план?
Царь покачал головой:
— Во имя богов, человече, просто убей их.
С этими словами царь вышел. Его потрясенные спутники извинились перед Клодием и договорились, где и когда передадут ему деньги. Клеопатра последовала за отцом прочь из дома, гадая, не лишил ли ее царь своей выходкой всяких шансов узреть музу Катулла. А царь просто залез в повозку, в которой приехал сюда, опустился на сиденье и уснул.
ГЛАВА 14
— Как тебе нравится это приключение, сестренка? Ведь оно совсем не похоже на игру, — поддразнил Клеопатру Архимед.
Веселье, горевшее в его карих глазах, казалось, заставляло отступить даже влажный утренний холодок. Клеопатра обиделась, что он развлекается, подшучивая над ней, и бросила на него сердитый взгляд.
— Разве трехдневная поездка верхом через бесконечный итальянский туман — это такое уж приключение? — ядовито фыркнула она. — На рынке в Александрии мне было куда интереснее.
Царевна очень устала, была раздражена и уже сожалела о том, что так страстно настаивала на своем участии в поездке. Они встали задолго до рассвета, проведя ночь на дешевом постоялом дворе, который, как сказал Аммоний, обычно посещали только преступники и солдатня. Кровати были жесткими, а пища — несъедобной. Завтрак составлял кусок хлеба, съеденный прямо в седле. У Клеопатры болело все пониже спины. При каждом толчке она ощущала такую боль, как будто в крестец вонзали раскаленный прут. Хотя из-за тумана они придержали коней, царевне отчаянно хотелось спешиться и сесть на мягкую подушку. Она тосковала по чаше слабого подогретого вина и по своей уютной постели.
Рассвет уже миновал, но над ними по-прежнему нависал туманный сумрак. Факелы охранников слегка рассеивали мглу, отбрасывая хитросплетение бликов и теней на пустынную дорогу. Хотя обоняние Клеопатры улавливало соленый запах моря, она еще не видела даже побережья. Им говорили, что по этой дороге они приедут прямиком в порт Путеолы, однако из-за скрывающего все тумана казалось, будто дорога обрывается в нескольких шагах впереди, за пределами круга света.
План был составлен с благословения Помпея, однако тот не знал об участии Клодия. Клеопатра отметила, что за те месяцы, пока они обитали в доме Помпея, он изрядно набрал вес. Она перестала смущаться в его присутствии. И все же Юлия по-прежнему озорно посматривала на него, подобно нимфе, и каждую ночь он погружался в океаны ее страсти. Авлет объяснил Помпею, что должно произойти, однако при этом тщательно избегал упоминать, кем же составлен сей план. Помпей внимательно слушал, словно бы взвешивая каждое слово царя.
— Я ничего об этом не знаю, — промолвил он наконец, давая разрешение на осуществление замысла.
Царь сильно обеспокоил своих людей, заявив, что лично желает видеть все, что произойдет.
— Я потратил на это целую кучу денег, — сказал Авлет. — Я хочу узреть лица предателей прежде, чем смерть настигнет их. Я воззову к богам, дабы они забрали этих негодяев в самые глубины Аида — подальше от общества поэтов, философов и прекрасных женщин, в бесконечные бездны, где они будут обитать среди теней преступников и рабов.
В этот миг Клеопатра решила выпросить у отца, чтобы тот разрешил ей участвовать в поездке. Ее устремления были немедленно пресечены твердой рукой царя. Клеопатра не отступила — она обрисовала Авлету причудливую картину того, насколько уязвимой окажется она, если их миссия потерпит поражение и она, царевна, окажется одна среди римлян.
— Я твоя наследница, отец, — напомнила Клеопатра. — Что они сделают со мною, если вы не вернетесь, а ваши тайные намерения будут разоблачены?
Она вела спор по всем правилам логики, как ее обучил Деметрий, выстраивая последовательность событий, которые завершатся ее гибелью. Если что-либо случится с царем, она останется в руках Помпея, который является врагом человека, спланировавшего поход Авлета. Неужто Помпей откажется отомстить ей за союз ее отца с его, Помпея, отъявленным недругом — Клодием? Авлет слушал скептически. Клеопатра добавила:
— Одно я знаю наверняка. Если миссия не увенчается успехом и мой отец не вернется, мне вряд ли стоит ждать награды.
Наконец за нее вступился Архимед:
— Владыка, я приму на себя полную ответственность за безопасность царевны, если ты одаришь меня такой высокой честью. Я отдам свою жизнь ради того, чтобы защитить ее.
Клеопатра не смогла удержать победный клич, вырвавшийся у нее из груди. Она порывисто обняла двоюродного брата за шею.
— Давайте надеяться, что до этого не дойдет, — неохотно уступил царь.
Клеопатра выпустила брата из объятий и повернулась, чтобы поблагодарить отца, но его неодобрительный взгляд остановил ее. Она забыла, что уже не ребенок и что ей не подобает вести себя подобным образом.
— Ты не пожалеешь о том, что согласился, отец, — промолвила она, внезапно став серьезной.
— Никогда не бывает слишком рано получать уроки власти, — вздохнул Авлет. — Но ты, юноша, отвечаешь за ее сохранность. Твой долг — следить за тем, чтобы царевна оставалась в безопасности, — многозначительно добавил он и посмотрел на дочь, чтобы убедиться, что и она поняла предупреждение.
Клеопатра склонила голову перед отцом.
Ныне царь был просто великолепен в своей готовности действовать. Он скакал впереди отряда с небольшой охраной, отряженной Клодием, который заверил, что не следует путешествовать по дорогам Италии без соответствующего сопровождения. Наемный убийца Асциний ехал позади них, облаченный в темные одеяния, которые как нельзя лучше соответствовали его киммерийской внешности. Он ни разу еще не произнес ни слова. Клодий призывал их не обманываться холодной манерой поведения Асциния: его методы работы безупречны, а верность не знает границ. Клеопатра оценивала его как человека, которого надлежит опасаться и даже бояться.
В тот момент, когда ей показалось, что она ни единой секунды не сможет больше держаться в седле прямо, они наконец-то прибыли в порт. Царский отряд быстро скрылся в лачуге, выстроенной для смотрителя гавани и его семейства. В этот день лачуга была освобождена по приказу Клодия. В хижине воняло рыбой и гниющими водорослями.
— Но мы же ничего отсюда не увидим! — запротестовала Клеопатра. — А запах тут просто тошнотворный.
Отец лишь молча взглянул на нее, и она прекратила жалобы. Чтобы выглянуть наружу, царевна залезла на деревянный стол, стоящий как раз под маленьким круглым отверстием в стене.
— Вот корабль, который пойдет на Делос, — объяснил Архимед, указывая на маленькое парусное судно. Клеопатре хотелось, чтобы он обнял ее за плечи, пока они вместе смотрели на море, но он этого не сделал. — А вон то — корабль Сотни.
Это судно было гораздо больше, с огромными парусами и длинными прорезями для весел в бортах, чтобы корабль мог двигаться даже тогда, когда нет попутного ветра.
Сквозь маленькое оконце Клеопатра наблюдала за осуществлением великого плана Клодия. Она смотрела, как Клодий поцеловал закутанную в плащ женщину, которая затем повернулась и взошла на корабль, отправляющийся на Делос. Царевна была ужасно разочарована тем, что ей не удалось рассмотреть лицо красавицы. Она даже попыталась сбежать из-под бдительного надзора Архимеда и выскользнуть за дверь, но тот перехватил ее и отправил обратно на «наблюдательный пост». Несколько мгновений спустя Клеопатра была вознаграждена: взойдя на палубу, знаменитая римлянка повернулась, чтобы помахать на прощание брату, и явила взорам присутствующих дивные черты, которые сводили с ума столь многих мужчин.
Женственность Клодий не скрадывали даже тяжелые дорожные одежды. Она была сложена с божественной безупречностью. Ее полные губы алели от соленого морского ветра. Высокие скулы, темные брови над блестящими, словно оникс, глазами. Высокая шея и полная грудь, тонкая гибкая талия. Длинные ноги прятались под юбкой, защищавшей женщину от сырого ветра. Сияющая белизной кожа — без единого изъяна, по крайней мере так казалось на расстоянии, но разве может женщина заставлять мужчин терять голову, если она не является подлинным совершенством? А это томное изящество, с которым она помахала брату! И красивее всего — маленький нос истинно аристократической формы, идеально гармонирующий с остальными чертами ее лица!
Клеопатра никогда не встречала такой красоты. Увиденное потрясло ее воображение. Царевна с тоской подумала, что у нее самой нос чересчур велик, а глаза хотя и озарены светом разума, но отнюдь не столь велики и выразительны, чтобы восполнить прочие недостатки.
Двое матросов втащили сходни на борт. Клодия скрылась с палубы, и корабль покинул причал.
Удрученная своими наблюдениями, Клеопатра улеглась на стол и уснула.
— Если бы я был более слабым человеком, я рыдал бы при виде этих знакомых лиц.
Клеопатра вспрыгнула на колени к отцу, ухитрившись не задеть бокал, который Архимед вложил царю в руку.
— Позволь мне рассказать тебе историю о предательстве и отмщении.
Это были люди, которым он верил. Люди, которых он сделал богатыми, ибо был щедр. Люди, с которыми он восседал за пиршественным столом, ездил на охоту и к распутным женщинам. Гарпал, математик, которому царь пожаловал большую стипендию, дабы тот смог прийти в Мусейон и заниматься науками. Лик, философ, которого Авлет время от времени приглашал во дворец для обсуждения теологических вопросов. Икарий, поставщик пряностей, которому была дарована монополия на ввоз муската и кардамона. Нестор, фаюмский торговец женщинами, благодаря которому в царском публичном доме появилось некоторое количество обладательниц недюжинных талантов. Флотоводец Периандр, относительно которого Авлет подозревал — хотя и не мог увериться до конца, — что тот является его незаконнорожденным сыном от одной из придворных дам. Неужели этот неблагодарный думал, что мог просто так получить высокий чин в столь юном возрасте?
— Дочь моя, я едва не плакал, узрев, кто предал мое дело и присоединился к Беренике и евнуху. Но я знал, что у меня нет времени, чтобы тратить его на скорбь. Асциний ступал передо мной, а его люди следовали по пятам. Мы тихо входили в каждую каюту. Я указал на предателей, которых опознал, и в мгновение ока они были мертвы. Именно так. Большинство из них так и не проснулись, но я приподнял каждого из этих обреченных за ворот ночного одеяния и произнес: «Это мой прощальный дар тебе, предатель. Передай мои пожелания призраку моей жены». И затем… — Царь провел ребром ладони по шее. — Мы сделали свое дело и исчезли, словно растворившись в ночи. Остальные, кто находился на борту корабля, продолжали спать… ублюдки ленивые. Ну и сюрприз ожидает их, когда они проснутся! Сотня ныне сократилась до шести десятков, — продолжал он, поглаживая бокал. — Счастливы те двадцать трусов, которые сбежали с пиратами добывать золото. Хотя они и предатели, мы не станем лишать их жизни. Пусть боги решат, кто из них погибнет, а кто останется в живых.
— Что же теперь, ваше величество? — спросил Архимед. — Должны ли мы покинуть это место прежде, чем нас обнаружат?
— Нет-нет, — без всякого выражения промолвил царь. — Клодий все спланировал. Мы не должны вмешиваться. Откройте ставни, и увидите, что он задумал.
Сквозь распахнутое окно они заметили, как какой-то человек, упав на колени на причале, неистово машет руками вслед кораблю, уносящему Клодию, прекрасную Лесбию, на Делос. Он бил себя в грудь, выкрикивал что-то в небеса — очевидно, проклятия богам, а затем ничком распростерся на шершавых досках причала и принялся колотить по ним кулаком.
— Кто этот безумец там, на причале?
— Это Целий Руф, вор, который похитил драгоценности сестры Клодия. Клодий сказал ему, что она желает с ним встретиться и в знак искреннего примирения оставить ему увесистый кошель с золотом, — усмехнулся царь. — И потому он слегка расстроен тем, что не успел к отходу корабля. А теперь вы узрите гений Клодия в действии.
С корабля Сотни сошел Аммоний в сопровождении моряка-грека, который указал на распростертого на причале Целия и крикнул:
— Это он, он убил александрийцев! Хватайте его!
Целий, потрясенный, перестал лупить доски и сел. Но ему ничего другого не оставалось, кроме как сдаться морякам, которые поволокли его куда-то.
Неожиданно, словно бог из машины, появился Клодий.
— А теперь поглядите, — сказал царь. — Сейчас Клодий скажет, что Целий — человек благородного происхождения и поведения, и потребует, чтобы того освободили из-под стражи. А Клодию, как народному трибуну, все должны повиноваться.
Матросы отпустили Целия. Тот рухнул в объятия Клодия и повис на нем, рыдая.
— Подумать только, отец, а ведь римляне обвиняют греков в коварстве, — промолвила Клеопатра.
День спустя, к немалому довольству царя, философ Дион скончался от какого-то таинственного яда. Но радости Авлета, как и большинство радостей в его жизни, оказалась мимолетной. На следующее же утро Помпей вошел в покои царя с весьма скорбным лицом.
— Ты всегда желанный гость в моем доме, друг мой, — сказал Помпей. — Но ради твоей безопасности и безопасности твоей дочери я должен настоять, чтобы вы покинули сие жилище.
— Но что же мне делать? У меня не было еще даже возможности выступить перед Сенатом, и, насколько я знаю, никто не ходатайствует в мою пользу, — многозначительно произнес царь. — У меня нет страны. Мне некуда идти! — горестно воскликнул он.
— Я позабочусь о твоем деле, когда настанет время, — отозвался Помпей. — А выступление перед Сенатом, скорее всего, разочарует тебя, друг мой. Был назначен срок для выслушивания жалоб александрийцев, однако, когда настало время, никто из них не явился. Оказалось, что из них двадцать человек были жестоко убиты, а остальные в панике покинули Италию. Никто ни единым словом не обвиняет в этом преступлении тебя, однако большая часть римлян не сомневается, что ответственность за него лежит именно на тебе. Подобное деяние расценивается как акт тирании.
Клеопатра ничего не сказала, но подумала о тирании Юлия Цезаря, Клодия, самого Помпея. Что за лицемеры эти римляне! Они делают все, что хотят, а потом, когда это им политически выгодно, прячутся за республиканскими идеалами!
— Итак, ныне не самое лучшее время для тебя, — продолжал Помпей. — Сенаторы вздыхают по более демократическим временам. Здесь боятся монархического влияния. Боюсь, Сенат не в том настроении, чтобы проявить к тебе благосклонность. Мы должны подождать более благоприятных времен.
— Моя дочь-узурпаторша сидит на моем троне. У меня нет страны! Куда мне идти? Неужели я навеки изгнан из своей страны?
«И я тоже!» — подумалось Клеопатре. Быть может, ей вовсе не суждено вырасти и стать царицей, как было предсказано, а вместо этого придется вместе с отцом пасти коз на каком-нибудь безлюдном клочке земли посреди негостеприимного моря.
— Повелитель, — возразил Архимед. — Возможно, найдется более безопасное место, где ты можешь подождать, пока стихия не обратится тебе на пользу. Оставь здесь Аммония, чтобы он присмотрел за делами, а сам удались в более спокойные воды.
— Твой юный родич прав, — кивнул Помпей. — В Сенате никогда не устают обсуждать вопрос о Египте. Но сейчас не стоит силой подталкивать сенаторов к тому или иному решению. Вспомни о судьбе своего брата, Птолемея Кипрского.
С этим зловещим предупреждением Помпей удалился, заявив, что супруга ожидает его в саду, где они намеревались посмотреть на весенние цветы.
— Да пребудут с тобой боги, друг мой, — сказал он на прощание, а потом поцеловал руку царевне.
Клеопатра знала, что они больше не увидят Помпея — он будет избегать встреч с ними до тех пор, пока они не соберутся и не уедут. Она вообразила, как Помпей украдкой выглядывает из окна, дабы удостовериться, что они удаляются прочь от его виллы и наконец скрываются вдали.
Как только Помпей покинул комнату, царь испустил долгий, низкий, яростный рык.
— Эти римляне забрали у меня все и взамен не дали ничего, кроме долговых расписок! Я сейчас все равно что мертв! Без их поддержки я — ничто. Я не уеду, пока не добьюсь исполнения обязательств! — бушевал царь.
Клеопатра подумала, что ее отец сейчас похож на обиженного ребенка, который требует, чтобы ему дали вещь, опасную для него, но тем не менее желанную.
— Повелитель, ходят слухи, что хозяин этого дома сколотил несколько шаек головорезов, чтобы устроить уличные потасовки с людьми Клодия, — прошептал Аммоний. — Есть один человек, Тит Анний Милон, тайный союзник Помпея. Он только что приобрел команду хорошо обученных гладиаторов. Поговаривают, что он будет использовать этих людей против банды Клодия. Уже сейчас на улицах часто вспыхивают драки. Уезжай отсюда, пока еще можно.
— Мы должны отправиться куда-нибудь, где будем в безопасности, отец, — поддержала его царевна. — Помпей то ли угрожал нам, то ли предупреждал — не знаю, что именно. Но мне бы очень хотелось поскорее покинуть римские владения.
— Мое милое дитя, весь мир ныне превратился в римские владения, — сухо ответил царь. — Мы уедем, куда тебе угодно. Предоставляю решать тебе и твоим родичам. А я сейчас намереваюсь удалиться и насладиться теплыми и холодными бассейнами римской бани, пока еще могу это сделать.
Царь вышел быстрым шагом. Царевна и ее советники растерянно смотрели ему вслед. На ходу царь переваливался с боку на бок, напоминая откормленного гуся.
— Что нам делать? — спросила Клеопатра у Архимеда. Она надеялась, что двоюродный брат предложит хоть какое-нибудь решение.
— Когда-нибудь ты станешь царицей, сестренка. Вероятно, решать действительно следует тебе.
Глаза Архимеда блеснули. Клеопатра подумала, что он, наверное, снова дразнит ее, словно ребенка. Она не собиралась излагать никаких серьезных мыслей ему на потеху. Царевна молчала, ожидая, когда же двоюродный брат рассмеется, показывая, что это всего лишь шутка.
Он продолжал выжидательно смотреть на нее.
— Ну что ж, давай объединим наши умненькие головы и подумаем над этим вопросом вместе.
ГЛАВА 15
— Дыхание богов оживляет воздух. Чувствуешь? — Царь сделал глубокий вдох, раздувая грудную клетку. Потом выдохнул, словно лошадь, оттопыривая губы и издавая звуки, похожие на ржание.
После тщательного обдумывания Клеопатра избрала лидийский город Эфес в качестве места, где они могли ожидать решения своей судьбы. Из уроков истории она помнила, что Геродот утверждал, будто ионийские мореплаватели основывали поселения в красивейших местах с самым благоприятным в мире климатом. Она знала, что в Эфесе их примут хорошо. Город сгорел до основания в ночь рождения Александра и был отстроен заново великой царицей из рода Птолемеев, Арсиноей II и ее первым мужем Лисимахом. Клеопатра слышала, будто Эфес соперничает с Александрией по количеству и богатству храмов, музеев, библиотек и публичных домов. Его населяли греки и иноземцы — купцы, святые люди, пророки, проститутки и ученые. И все это, как указал Аммоний, не считая знаменитого древнего храма Артемиды, самого большого чуда Эфеса, который также являлся и банком, в котором Птолемеи хранили изрядную часть своего золота.
Авлет был столь доволен решением Клеопатры, что подмигнул ей и сказал, что отныне она будет править государством.
— Что за удовольствие — ехать по улице и не опасаться за свою жизнь! Я буду счастлив никогда больше не видеть Рима.
Авлет ни разу не упоминал о происшествии в Путеолах. Казалось, память об убийстве двадцати человек ушла в Аид вместе с тенями убитых.
— Мои милые, мы не будем предаваться здесь лености, — произнес он, поглаживая изящную белую руку Гекаты. — Мы будем проводить дни, слушая лекции в Академии. В конце концов, мы ведь на родине Гераклита! В обители Артемиды! Вновь в цивилизованном мире.
— Рим! — вздохнула Геката. — Что за ужасное место! Там нет даже театра — ни одного! Какой позор!
— Помпей собирается построить театр, — вмешалась царевна. — Он сам говорил мне об этом.
— Помпей собирается сделать очень много, — хмыкнул Авлет. — Но Помпей делает очень мало. Хвала богам, что они свели меня с Клодием. Неудивительно, что Помпей так презирает его. И неудивительно, что Клодий ненавидит Помпея.
Читать бесплатно другие книги:
