Клеопатра Эссекс Карин
Когда толпа добралась до улицы Купола, она разрослась почти вдвое. Клеопатра не могла понять: то ли недовольство народа политикой царя было таким сильным, то ли горожане присоединялись к бунтовщикам из обычной праздности. Может, им просто скучно, им надоела повседневная жизнь, а здесь что-то новенькое? Эти люди бесили царевну. Они ничего не смыслили в политике, экономике, сложных отношениях с Римом. Ведь отец всего лишь пытался спасти Египет от римского нашествия.
Девочка поспешно перебирала босыми ногами, торопясь за старшей спутницей. В процессию вливалось все больше граждан, и поодиночке и группами. Они выкрикивали угрозы царю и Риму. К тому времени как девушки добрались до дворца, они были окружены огромной толпой, которая пылала ненавистью к дому царевны и к ее отцу.
Возле северных ворот дворца Мохама и Клеопатра замедлили бег, пропуская жителей города вперед. Рабыня затащила девочку в олеандровую рощицу, где их не мог захлестнуть бурлящий людской поток. Они присели среди густых кустов и наконец смогли отдышаться.
— Как жители Александрии могут надеяться противостоять Риму? — промолвила Клеопатра. — Неужели они хотят навлечь беду на свои головы?
— Они надеются, что боги будут на их стороне, — пожала плечами Мохама.
— Историк Фукидид сказал, что надежда дорого обходится. Бессмысленно надеяться, если никакой надежды быть не может. И боги здесь ни при чем.
Мохама промолчала.
— Если римляне захватят Египет, я уговорю отца согласиться на все, что они предложат. Пусть станет жрецом, царем, нищим, кем угодно. Мохама, я не хочу, чтобы мой отец умер, как его брат. Я лучше отправлюсь с ним в изгнание на какой-нибудь пустынный остров.
И Клеопатра заплакала.
— Вытри слезы, — велела рабыня. — Если нам суждено изгнание, значит, мы с тобой будем пасти коз или охотиться в поле по ночам. Станем свободными, как жители пустыни, как кочевники. Это хорошая жизнь для умных людей. Теперь ты со мной, и я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Мы будем бегать босиком по мягкой траве, — улыбнулась Клеопатра, вытирая слезы подолом платья.
— Правильно. Мы не станем собирать верблюжий навоз и грязь на улицах этого города.
— А я стану пастушкой и буду счастлива, — заключила девочка.
И подумала, что будет даже счастливей, чем надушенная царевна, окруженная охраной.
В сотне ярдов от их рощи солдаты начали строиться в фаланги, напирая на малочисленную, хотя и лучше вооруженную дворцовую стражу. К дворцу со всех сторон стекался народ. Видимо, кто-то пустил слух о начавшемся мятеже. Клеопатра поискала среди толпы греков, но не нашла ни одного.
— Кажется, мы видим тот самый народный бунт, которого так боялись все Птолемеи, — заметила она.
— Хорошо, что мы одеты так же, как они, — кивнула Мохама. — Я умею драться, а ты говоришь на их языке. Мы сумеем выбраться отсюда.
— Мохама, почему ты не убежала?
Девушка с подозрением уставилась на Клеопатру.
— Почему ты не сбежала? Я бы не смогла тебя остановить. Страна охвачена мятежом. Мой отец слишком занят спасением своей жизни, искать тебя не будут. Я бы ни слова не сказала. По крайней мере, пока ты не убежала бы отсюда подальше.
— Ты сошла с ума?
— Зачем тебе оставаться рабыней? Беги. Беги, говорю тебе. Пока я не передумала.
Мохама не тронулась с места.
— Даже не знаю, как нам поступить. Оставаться снаружи или попытаться пробраться внутрь? Твой отец будет беспокоиться, но, если ему угрожает опасность, лучше держаться от него подальше.
— Я приказываю тебе бежать. Ты можешь стать свободной, не упускай такую возможность. Просто уходи. Тебя не хватятся еще несколько дней.
Мохама огляделась по сторонам, потом придвинулась к царевне. Она схватила девочку за плечи и посмотрела ей прямо в глаза.
— Я должна тебе кое-что сказать. Не знаю, что сегодня может с нами произойти. Может, ты меня и не простишь, но, надеюсь, поймешь. Я твоя служанка, но я не рабыня. Я служу царю.
— Не понимаю.
— Я хочу сказать, что твой отец давно знает, что ты убегаешь из дворца. Он нанял меня, чтобы я приглядывала за тобой. Ради твоей безопасности. Поэтому я старалась оградить тебя от всего, что могло принести тебе вред. И поэтому я не сбежала.
Клеопатра посмотрела в холодные, расчетливые глаза бывшей подруги. Сердце ее запылало от негодования. Ее товарищ по проказам и шпионской работе, оказывается, служит отцу! Она предательница!
— Я тебя ненавижу, — выдавила маленькая царевна.
— Послушай меня, — тихо и бесстрашно промолвила телохранительница, не отпуская девочку. — Когда меня поймали в пустыне, то привезли сюда и сделали дворцовой проституткой. Хозяйка публичного дома научила меня разговаривать по-гречески, я ей почему-то нравилась. Она вышколила меня и целый год обучала доставлять удовольствие как мужчинам, так и женщинам. Она сказала, что придворные любят разнообразие и на всякий случай нужно быть готовой ко всему.
— Так ты шлюха? — удивилась Клеопатра.
Мохама лишь дернула плечом.
— В первый же день, как я вышла на работу, один мужчина попытался взять меня сзади, как мальчика. Было больно, и я попросила его прекратить. Он продолжал, тогда я вырвалась. Я сломала ему руку — вывернула кисть и ударила пяткой в плечо, как учил мой брат. А затем оставила у него на лице свой знак — укусила за щеку, вырвав зубами кусок мяса.
Клеопатра восхитилась яростью подруги, но тут же одернула себя и с трудом подавила улыбку.
— Меня заперли в маленькой комнате и три дня не кормили. Я уже приготовилась к смерти, когда два стражника привели меня к госпоже Хармионе. Она расспросила меня о том, где я научилась драться и владеть оружием, после чего отвела к царю.
— Но почему? Почему отец позвал тебя? Ты лжешь, я знаю!
— Оказалось, что мужчина, которого я ранила, был одним из царских родичей.
— И мой отец не приказал казнить тебя?
— Твой отец искал для тебя товарища. Он сказал, что у него есть дочь, бойкая и непоседливая. Он не желал сломить ее непокорный нрав, но опасался, что она может попасть в беду. Он приказал мне войти к тебе в доверие и сопровождать во время прогулок по городу.
Клеопатру захлестнула жаркая волна стыда. Значит, ей никого не удалось обмануть. Никого, даже Хармиону, которая всякий день ворчала на шаловливую царевну, но позволяла сбегать из-под надзора. И отец прикидывался дурачком, а сам просто играл свою роль, да еще втянул в этот спектакль всех остальных. Она не была ни шпионом, ни солдатом, она оставалась обычным ребенком, над которым потешались взрослые. И всякий раз, когда Клеопатре казалось, что она убегает на свободу, за ней следили внимательные глаза. Как дурочка, она играла в царского соглядатая, а ее отец подсылал к ней настоящих соглядатаев и знал о каждом ее шаге.
Царевна посмотрела на свою спутницу так, словно видела ее впервые. Эта девушка делала то же, что Береника и ее бактрийки. То же, что царь делал с Теа и с наложницами. Она больше не была ее союзником, она стала такой же, как и все.
— Изменница, — прошептала Клеопатра.
— Я знала, что ты обидишься, — спокойно ответила Мохама.
Она больше не притворялась, и голос ее приобрел повелительные нотки, как у Хармионы или как у царя, когда он разговаривал с подчиненными.
— Не время злиться или задавать вопросы. Мы в опасности. Каждый раз, когда мы уходили из дворца, за нами следили двое охранников. Сегодня они исчезли.
— Это заговор против отца, нас хотят убить, — выпалила Клеопатра.
— Может быть. Я знаю только, что мы остались вдвоем и нам необходимо вернуться во дворец. Но я не знаю, стоит ли туда возвращаться, если дворец собираются штурмовать.
Царевна посмотрела на оранжевые цветы олеандра. Она знала, что эти прекрасные цветы ядовиты, и задумалась, не стоит ли съесть их прямо сейчас. Все ее предали. Она никому не нужна. Она лишь ребенок, который всем доставляет неприятности. Ее едва терпят и никогда не поручат ей настоящее дело.
У дворцовых стен толпа напирала на царских стражей, которые пустили в ход копья, пытаясь сдержать бешеный напор, но солдат было слишком мало.
— Щиты! — крикнул командир.
Солдаты закрылись бронзовыми щитами, оттесняя от ворот особо ретивых.
— К нам идет подкрепление! — крикнул командир в толпу, которая бесновалась перед воротами. — Расходитесь по домам, иначе многие из вас не увидят восхода солнца!
— С дороги, грек! — закричал сын Мельхира. — Нам нужен царь, а не ты. Отведи нас к царю, римская подстилка, и мы не тронем тебя и твоих людей.
— Мы — люди царя, идиот, — ответил командир. — Мы умрем, защищая нашего господина.
Клеопатра и Мохама наблюдали за разговором с безопасного расстояния, прячась среди зарослей олеандра.
— Они хотят пробиться во дворец, — сказала царевна. — Они собираются убить отца.
Мохама обняла девочку, которая обезумела от горя и отчаяния и не стала вырываться.
— Выдайте нам царя! — потребовал сын Мельхира.
Толпа дружно подхватила его крик.
— А ты выдай нам твою сестру, — ехидно ответил командир стражи.
Сын Мельхира поднял руку. Это был сигнал. Из толпы кто-то выпустил горящую стрелу, которая перелетела через стену и упала в дворцовом саду. Еще одна стрела, еще, еще… Воины ответили градом метательных дротиков, целя в середину скопления людей, откуда летели стрелы. Толпа бросилась врассыпную. Стоявшие в первых рядах горожане попытались спастись от копий, расступившись в стороны, и стражники пошли в наступление. Не обращая внимания на удары, солдаты пробивались к тем, кто стрелял зажженными стрелами.
Царевна увидела, как двое воинов добрались до стрелков, двоих юношей, свалили их с ног и пригвоздили к земле мечами. Горожане попытались расправиться с солдатами, но те оказались опытными воинами. Мечами они проложили себе дорогу обратно, к дворцовым воротам.
Обезумевшие александрийцы подхватили трупы погибших и принялись неистово кричать:
— Смерть Авлету! Смерть Ублюдку!
Клеопатра видела, как люди поджигали от костра палки и копья и, размахивая страшными факелами, снова двигались к воротам.
— Сожгите его!
— Я хочу домой, — взмолилась девочка, пряча от Мохамы набежавшие на глаза слезы. — Я хочу к папе. Если он умрет, я умру вместе с ним.
— Иди за мной. Держись крепко за руку, — строго велела телохранительница.
Клеопатра, вздрагивая от криков кровожадной толпы, боялась оглянуться и увидеть, что происходит у ворот. Мохама повела девочку к восточным воротам, через которые ходили слуги. Она надеялась, что они свободны, но дворец оказался окружен со всех сторон. Лишь выходящие к морю ворота были пусты. Но радоваться было рано. Горожане ворвались во двор, переворачивая на своем пути повозки, на которых доставляли еду для кухни. Торговцы испугались и сбежали, побросав свое добро. Повсюду валялись пучки лука, охапки трав, зерно и фрукты.
Двери дворцовой кухни защищала горстка стражников, но толпа теснила их с каждым шагом. Охранники были перепуганы насмерть, они бросали отчаянные взгляды в сторону ворот, надеясь, что царские родичи вот-вот придут им на помощь. Бунтовщики выкрикивали знакомые уже угрозы и требования:
— Дайте нам царя! Тащите сюда этого ублюдка Авлета!
— Здесь не пройти, — заметила Мохама.
— Пройдем, — бросила Клеопатра, сама удивляясь уверенности, прозвучавшей в ее голосе. — Мы притворимся, что мы с ними. Пролезем в первый ряд и скажем стражникам, кто мы такие. Они пропустят нас. Там же твой Демонтен, он тебя знает. Ты нравишься ему. Он пропустит нас.
— Нет, слишком опасно. Давай вернемся в сад Пана и подождем, когда все успокоится.
— Мой долг — быть рядом с отцом. Я иду.
Протискиваясь сквозь толпу, Клеопатра чувствовала жар, исходящий от мужских тел, и запах дешевого масла, которым они смазывали волосы. Она глядела в землю, выискивая свободное местечко, чтобы сделать еще один шаг вперед. Оказавшись в первом ряду, она взобралась на крыльцо, где стояла охрана. Один из стражей ухватил девочку за плечо.
— Пошла отсюда, блоха! — рявкнул он.
— Демонтен, я царевна Клеопатра, — выпалила она.
— А я Александр Великий, — фыркнул солдат и собрался столкнуть девочку вниз, в толпу.
— Демонтен! — завизжала Мохама.
Стражник посмотрел на девушку.
— Не трогай ее! Пожалуйста!
Клеопатра надеялась, что телохранительница не станет называть ее имени, иначе толпа растерзает ее в клочья, а останки предъявит царю.
— Я сестра Мохамы, — запричитала царевна. — Прости, что я соврала. Я чищу серебро на кухне. Пожалуйста, не бей меня.
Демонтен оттолкнул Клеопатру. Девочка больно ударилась о каменный поручень лестницы. Солдат протянул руку Мохаме, помогая ей подняться на крыльцо, но один из горожан схватил ее за платье и затащил в толпу.
— Поглядите! — закричал его товарищ. — Это же царская девка! Кухарка, наверное. Или шлюха. Давайте покажем царю, что мы сделаем с его шлюхами!
Демонтен рванулся вперед и попытался полоснуть бунтовщика мечом. Он собрался спрыгнуть с крыльца, чтобы помочь Мохаме, но второй стражник ухватил его за плечо.
— Она того не стоит. Ты нужен здесь. Ей уже не помочь.
— Нет! — зарычал Демонтен, вырываясь из рук товарища.
Египтянин держал Мохаму за шею. Клеопатра увидела, как глаза ее подруги расширились от ужаса. Царевна оцепенела от страха. Она никогда не видела свою спутницу настолько напуганной. Жительница пустыни, которая пожертвовала собой ради спасения братьев, смотрела на царевну, как попавшийся в ловушку зверь. Клеопатра выпрямилась и стукнула второго стражника кулачком по спине.
— Спаси ее, я приказываю! — крикнула она.
Солдат отшвырнул ее.
— Заткнись, маленькая шлюха! Я не собираюсь терять моих лучших людей ради какой-то проститутки.
Мохама вцепилась в руки, которые медленно душили ее. Она не могла разорвать хватку мужских пальцев. Мужчина поднял девушку вверх, так что ей пришлось встать на цыпочки. Чем отчаяннее боролась Мохама, тем выше он ее поднимал. Казалось, что ее ноги вот-вот оторвутся от земли.
— Помогите ей! — завопила Клеопатра. — Помогите! Или я попрошу отца, чтобы вас всех казнили!
Но в это время бунтовщики предприняли новую попытку прорваться во дворец.
Клеопатра прижалась спиной к холодной гранитной стене. Мохама смотрела прямо перед собой выпученными глазами, ее лицо покраснело, а рот мучительно кривился. Тело девушки словно одеревенело. Казалось, все ее силы уходят на то, чтобы задержать дух в умирающей плоти.
А потом дочь пустыни медленно сунула руку за вырез платья. Клеопатра решила, что у Мохамы остановилось сердце.
В вечернем солнце блеснуло изогнутое лезвие ножа. И все вокруг застыло, движения сделались медленными и плавными, словно во сне. Мохама коротко взмахнула кинжалом и снизу ударила человека, который ее держал. Лезвие вспороло его пах, промежность и низ живота.
Царевна переводила взгляд с безжалостного лица Мохамы на лицо ее жертвы и успела заметить удивление в глазах горожанина, а потом и осознание своей гибели. Темная кровь хлынула на белые одежды. Пораженный мужчина отпустил Мохаму и посмотрел вниз, на свой живот. Оттолкнувшись от окровавленного мятежника, девушка бросилась вперед. Демонтен подхватил ее, помог взобраться на крыльцо и толкнул к дверям.
Раненый горожанин с криком упал на землю и вскинул к небу окровавленные руки. Толпа шарахнулась в стороны, беспокойно ища преступника в своих рядах. Минутной растерянности бунтовщиков хватило, чтобы Демонтен отворил тяжелую створку двери и втолкнул обеих девушек на кухню.
ГЛАВА 9
Клеопатра плелась за Мохамой через кухню. Они поднялись по лестнице для слуг. Девочка видела перед собой спину телохранительницы, платье которой промокло от крови и липло к ногам. Во дворце было непривычно тихо. Никто их не встречал, не радовался счастливому возвращению. Некому броситься на шею. Может, о ней все позабыли?
В комнате царевны их встречала угрюмая Хармиона.
— Купаться и переодеваться, — спокойно промолвила наставница. — Когда царь поговорит со своими советниками, он захочет увидеть тебя.
— Он в безопасности? — спросила Клеопатра.
— Пока да.
Девочка покорно позволила рабыням вымыть себя, расчесать, нарядить в чистую одежду и отвести к царю. Не говоря ни слова, он ударил Мохаму по лицу, оставив на коричневой щеке темный отпечаток пятерни. Клеопатра сама не знала, почему не вступилась за телохранительницу. Словно в тумане она слышала, как Мохама ровным голосом объясняется с наставницей. Девушка даже не прикоснулась к горящей щеке. Царевна наблюдала за всем происходящим со стороны, словно это не она бросилась в объятия отца, который всхлипнул и прослезился от облегчения.
Два дня Клеопатра провела в постели, отказываясь от еды. Она сжимала зубы так сильно, что ее не смогла накормить насильно даже Хармиона. В окно спальни влетали злые выкрики с улицы, на этот раз кричали по-гречески. Дни напролет от дворцовых ворот неслись вопли и лязг мечей.
— Теперь это греки, наш собственный народ, — пояснила Хармиона. — Проклятый философ по имени Дион повел их против твоего отца. Их потрясла участь царя Кипра и то, что остров теперь принадлежит Риму. Они боятся, что следующим будет Египет, и требуют, чтобы твой отец отрекся от престола.
Больная царевна не могла думать о таких сложных вещах. Она помнила философа из Мусейона, которого звали Дион. Это был софист, который болтал без удержу и вдалбливал кучу афоризмов в головы ленивых учеников. Девочка просто кивнула и снова задремала. Она не знала, куда подевалась Мохама, и не хотела спрашивать о ней. Наверное, царь дал ей какое-нибудь новое поручение.
На третий день Хармиона сообщила, что Авлет собирается ехать в Рим и требовать помощи у Юлия Цезаря за те шесть тысяч талантов, которые он отдал. Царь хочет попросить у Рима солдат или вернуть свои деньги обратно.
Царевна села, впервые за три дня.
— Мой отец отрекается от трона? Кто останется правителем?
— Он передает власть Совету, который будет состоять из царицы, Мелеагра и Деметрия.
— Он бросает нас на верную смерть, — испуганно выдавила Клеопатра.
Неужели отец принесет их всех в жертву своему честолюбию? Всех — жену и пятерых детей?
— Глупости! Ты рассуждаешь как ребенок. Если вся царская семья покинет страну, тогда народ решит, что царь отрекается от власти. Твой отец принял самое разумное решение. Люди не станут бунтовать против вашей семьи, если будут знать, что им угрожает римский легион.
Клеопатра ничего не ответила. Флейтист отдает свою семью на растерзание толпе, закладывает их, словно ягнят под нож мясника! Всех, и ее тоже.
Желудок подскочил к горлу. Клеопатру словно ударили кулаком в живот. Ей показалось, что все дело в колдовстве, ее прокляли. Царевна замерла, пережидая приступ боли. Когда девочка смогла шевелиться, она соскочила с постели, держась обеими руками за живот. Ее тут же вывернуло. В глазах у нее потемнело, и Клеопатра упала на пол, как тряпичная кукла.
Из темноты выступила желтоглазая Береника в воинских доспехах, над головой она занесла старинный меч. Рядом с ней стояла маленькая пухлая Арсиноя. На груди девочки сверкала медная пластина, в руках она сжимала кинжал. Береника распахнула тунику, открывая одну тяжелую грудь. Вторая исчезла, на ее месте остался уродливый и страшный шрам. Береника начала дразнить меньшую сестру мечом, как щенка, Арсиноя в ответ засмеялась и раскинула руки. Клеопатра видела, как горят ее глаза. Береника коснулась кончиком меча ее горлышка и надавила. Малышка не двинулась с места. По шее заструилась кровь. Арсиноя стояла, истекая кровью, и с улыбкой смотрела на мертвую Клеопатру, которая лежала у ее ног.
Когда Клеопатра пришла в себя, по ее щекам катились слезы. Хармиона тащила девочку в кровать.
— Я позову доктора, — сказала наставница, трогая ледяной рукой пылающий лоб царевны.
— Пожалуйста, не надо. — Девочка потерла глаза, чтобы лучше видеть. — Доктор не поможет, разве что колдун, святой или философ. Или солдат. Или шпион.
— Дитя, ты больна и бредишь. Я не хочу тебя слушать.
— Если ты позовешь доктора, я убью себя! — страстно воскликнула Клеопатра, хватая Хармиону за платье. — Я не хочу ссориться с тобой, Хармиона, потому что люблю тебя. Но мне не нравится, когда ты вмешиваешься в мои дела.
— Это мой долг. Я вмешиваюсь в твои дела, когда ты сама не можешь с ними разобраться, — ответила наставница, но не отстранилась.
Клеопатра не стала спорить. Она скрестила руки на груди и спросила:
— Что сказал Сократ о знании?
Хармиона испуганно уставилась на царевну, видимо решив, что девочка лишилась разума.
— Не время вести философские споры. Ты больна.
— Прошу тебя, Хармиона, позволь мне объясниться. Вспомни, что ты сама слышала на уроках. Что философ говорил о знании?
Хармионе не нравилось выступать в роли ученицы.
— Сократ сказал, что знание находится в ведении бессмертной души. Знанию нельзя научиться, его можно только вспомнить. Учеба — это воспоминание о том, что когда-то знала душа. Ты это хотела услышать? Тогда при чем здесь Сократ, если у тебя просто заболел живот?
— Послушай меня и постарайся понять. Не думай обо мне как о ребенке. Я знаю, что мне немного лет, но мне кое-что открылось.
— И что же? — спросила Хармиона, неумело притворяясь заинтересованной.
— Мне нельзя оставаться в Александрии. Если отец оставит меня здесь, я умру.
— Ты сошла с ума. Если ты хочешь поехать в Рим, просто попроси отца об этом. Без этих ужасных сцен.
— Я не могу объяснить, что это такое, Хармиона. Это как мой талант к языкам. Я понимаю речь чужеземцев. Я просто знаю, о чем они говорят, словно изучала эти языки давным-давно, в прошлой жизни.
— Так, ты и вправду бредишь.
Клеопатра села, поджав под себя ноги.
— Ты должна меня выслушать. Мне угрожает опасность, если я останусь без отцовской защиты. Когда мы были на охоте, царь напился, и я заставила его сказать Беренике, что Теа лишила ее законного права на престол. Если бы ты видела в этот миг лицо моей сестры! Как только Авлет уедет, она начнет бороться за власть.
— Ты больна, от лихорадки у тебя начались видения.
Хармиона одарила девочку жалостливым взглядом и повернулась, чтобы уйти.
— Нет, я запрещаю тебе уходить!
Обиженная Хармиона присела на постель, держа спину ровно, будто проглотила бамбуковую палку.
— Когда ты сказала мне, что отец собирается ехать в Рим, на меня что-то нашло. Это было как видение. Мне стало дурно. Мне будто открылась моя судьба. Она была так ужасна, что меня стошнило.
— И что же тебе открылось?
— Что Береника хочет убить меня.
Хармиона переодела царевну и заставила прополоскать рот сладкой водой. Она вытерла лицо девочки лоскутом, смоченным в холодной воде, расчесала ей волосы и за руку вывела из дворца. Они прошли по двору, через сад и сели в лодку у причала. И поплыли на остров Антиродос, где жили старухи из дворцовой знати. Клеопатра с наслаждением вдыхала свежий морской воздух, радуясь, что море спокойно. Она не сводила взгляда с весел, которые мерно рассекали синюю гладь, и гадала о том, что задумала Хармиона. Царевна не знала этих старух. Они не любили Теа и ухитрились так надоесть Авлету, что царь отослал их на остров. Они жили в роскошном особняке, куда им доставляли все необходимое. Единственное, что им не позволялось, — это вмешиваться в дела двора и государства. В старом дворце поднялся переполох, когда туда явились столь высокие гости. Клеопатру окружили сморщенные бабки, которые принялись причитать и ворковать над ней. И как она похожа на мать, и как она хороша, и все такое прочее. Девочку гладили по щечке, трепали ей волосы, целовали и сажали на коленки, словно ей было не одиннадцать лет, а всего годик. Она решила, что таким древним старухам все дети кажутся младенцами.
— Дитя боится за свою жизнь, — наконец объяснила Хармиона причину их появления на острове. — В видении ее об этом предупредил философ Сократ. Что вы на это скажете?
— Философ! Он приходит к нам во сне, — заявила крошечная старушка с трясущимися руками и сгорбленной спиной. Она походила на мышку, подбирающую крошки сыра.
— Ему не нравится то, что происходит в мире, — подхватила вторая. — Он предупреждает нас о грядущих бедствиях.
— У этого философа неспокойная душа, — поморщилась Хармиона. — Но если вы все время общаетесь с ним, то сумеете разгадать видение царевны.
Старухи принесли Клеопатре большую чашку крепкого горьковатого чая. Напиток был горячим, а чашка — настолько огромной, что девочке пришлось держать ее обеими руками. Едва ли стоило нагружать свой бедный желудок таким питьем.
— По запаху похоже на отраву, которая убила Сократа, — заметила Клеопатра, морща носик.
Но старухи стояли на своем, поэтому пришлось пить. К удивлению девочки, вкус чая оказался даже приятным. Когда она допила, бабки принялись разглядывать остатки чаинок на дне чашки. Они разом помрачнели. И пришли к выводу, что чайные листья пророчат недоброе.
— Тебе нужно уехать как можно дальше отсюда, дитя. Если ты задержишься в Александрии после праздника урожая, тебя ждет печальная участь, — промолвила темнокожая старуха с жирно подведенными глазами. — Твоя мать была мне внучатой племянницей. Ты должна верить мне.
— Но она совсем ребенок, и здесь ее дом, — возразила Хармиона. — Что же делать? Может, спрятать ее где-нибудь в другом месте, где о ней будут заботиться преданные слуги?
— Если любишь ее, спрячь подальше, — ответила старая тетка.
— Мой отец уезжает в Рим на следующей неделе. Не лучше ли мне отправиться вместе с ним? — спросила Клеопатра.
Старухи снова уставились на дно чашки. Рассмотрев листья, поворчав и покачав головами, они хором заявили, что царевна может, должна и просто обязана ехать в Рим.
Клеопатра победно взглянула на Хармиону. Пообещав привезти старухам богатые дары из столицы мира, они покинули особняк.
Вечером девочка побежала к отцу, который ужинал со своей наложницей Гекатой.
— Твой отец желает побыть один, — с кислым видом объявил один из приближенных слуг.
На голове у него была шляпа с широкими полями, украшенная перьями, которые были сколоты пряжкой с драгоценными камнями. Этот человек походил на большую возмущенную птицу.
— Мой отец сурово накажет тебя, если ты не допустишь к нему его любимую дочь, — сказала царевна.
Царские слуги всегда терялись в подобных ситуациях — Авлет вел себя в отношении своего семейства совершенно непредсказуемо. Однако было известно, что царь нередко потакал капризам юной царевны Клеопатры.
Клеопатра не испытывала неприязни к Гекате. В этот вечер наложница была одета в свободное платье из бледного шелка, которое выгодно оттеняло ее царственную шею и безупречную жемчужно-кремовую кожу на груди. Клеопатра решила, что Геката гораздо красивее царицы и держится с большим достоинством. От нее веяло сладковатым ароматом духов, напомнившим Клеопатре о лилиях. Духи Гекаты оказались тоньше и изысканней, чем удушливый запах неразбавленного лотосового масла, которым Теа обливалась, не зная меры. Геката была единственной наложницей Авлета, с которой царь появлялся на людях. Она обучалась в традициях гетер, признанных куртизанок для греческой знати. Сама Геката тоже происходила из некогда знатного рода и была очень изящна.
— Отец, — начала Клеопатра. — Ты должен меня выслушать.
Авлет и Геката обменялись снисходительными улыбками. В присутствии взрослых женщин царь обходился с царевной как с ребенком. Но когда они оставались наедине, Авлет относился к ее словам очень серьезно.
— Отец, — сказала Клеопатра со всем достоинством, на какое была способна в столь взволнованном состоянии. — Я желаю сопровождать тебя в путешествии в Рим.
Царь молча смотрел на царевну. Его лицо оставалось совершенно бесстрастным.
Клеопатра понимала, что должна найти к царю правильный подход, но отец ни единым намеком не подсказал, каким должен быть ее следующий шаг. Говорить о видениях не имело смысла, и о предсказаниях старух — тоже. Авлет не переносил подобных разговоров. Царевна не могла силой заставить отца взять ее с собой. Значит, надо проявить дальновидность и уговорить его — осторожно, но убедительно.
— Я пригожусь тебе, отец. Я знаю диалекты, на которых говорят в тех странах, куда ты едешь. В том числе и простонародное наречие римлян, которое ты так не любишь.
— Дитя мое, я возьму с собой толмачей, — сказал Авлет, рассеянно поглаживая шею Гекаты.
Почему он так увлечен женщиной, которой обладал уже много раз и будет обладать еще, если того пожелает?
Царевна прибегла к следующему доводу:
— Отец, ты полностью доверяешь своим толмачам и не сомневаешься, что они все переведут верно?
Авлет нахмурил брови, услышав, что одиннадцатилетняя девочка собирается защищать его от нерадивых слуг. Царевна догадалась: отец не прочь поскорее отделаться от нее, чтобы заняться более откровенными нежностями с Гекатой.
— Приходи ко мне утром, дитя.
Оставаться и продолжать спор было бессмысленно, когда царь так вожделеет белокожую красавицу, которая сидит рядом с ним. Но царевна все равно не ушла. Она не собиралась так легко сдаваться.
— Отец, если я останусь здесь, а в твоем войске найдутся предатели, то у тебя больше не будет наследников.
Это был ее самый сильный довод — не очевидный, но очень весомый и, как надеялась Клеопатра, высказанный в подходящий момент. Девочка развернулась и пошла к выходу.
— Ну хорошо, — раздался сзади голос царя.
Царевна остановилась, но не обернулась.
— Посмотри на меня, дитя.
Клеопатра повернулась к отцу. Лицо Авлета расплылось в самодовольной улыбке.
— Пусть Хармиона скажет распорядителю, чтобы приготовил для тебя багаж и прислугу в дорогу. Мы отплываем в Родос через два дня. Надеюсь, твоя прислуга и ты сама, моя маленькая царевна, успеете подготовиться к путешествию.
Часть вторая
РИМ
ГЛАВА 10
Гелиос, солнечный бог, лежал разбитый в мерцающих водах гавани Родоса. Колоссальная бронзовая статуя, одно из чудес греческого мира и защитник города Родос, упала, когда боги в последний раз обрушили на остров свой гнев. Ярость богов сотрясала землю до тех пор, пока все величайшие творения человеческих рук не были разрушены до основания. Со временем Родос отстроился, люди восстановили гавань, снова наладили торговлю и ремесла. Но солнечный бог так и остался лежать в воде у берега. Ласковые волны плескались о его обезглавленное тело, прекрасная бронзовая корона из солнечных лучей покрылась зеленым налетом и заросла водорослями.
— Почему они не поднимут своего бога? — спросила Клеопатра.
Ей было невыносимо такое непочтительное отношение к божеству. Позади поверженного бога, вдоль длинного песчаного берега, тянулись ряды лавок и мастерских. К замшелым утесам и поросшим дикими розами скалам, поднимающимся над городом, лепились маленькие выбеленные дома.
— Люди боятся, что, если они поднимут хранителя города, земля снова начнет трястись. Жрецы решили не трогать его, — ответил царь, высматривая на берегу приветственную процессию.
— Так печально видеть, как он лежит здесь, изуродованный, без головы… Отец, ты ничего не сможешь сделать? Тебя так любят в этих краях…
На Родосе очень хорошо относились к Авлету, как и ко всем прочим царям династии Птолемеев. Много столетий назад, когда город был осажден македонским тираном Деметрием Полиоркетом, Птолемей I вмешался и прогнал Деметрия. Отступление было столь поспешным, что македоняне даже не успели увезти свои осадные машины. Родосцы продали трофеи и на вырученные средства построили гигантскую статую бога Гелиоса. За оказанную помощь народ Родоса прозвал Птолемея I Сотером — Спасителем. Птолемей I очень гордился этим прозвищем и официально именовал себя так всю жизнь.
Читать бесплатно другие книги:
