Клеопатра Эссекс Карин

ГЛАВА 6

Клеопатра любила Дельту — устье реки, где Нил разветвлялся на много рукавов и казался длинными пальцами, цепляющимися за материк. Ей нравилось смотреть на тучи птиц, кружащихся в сером небе, или на грациозную белую цаплю, стоящую на одной ноге. Влажный северный воздух оседал на волосах туманом, мягко оглаживал кожу. Почва здесь была заболоченной и коварной, и усидеть на непослушном пони оказалось непросто. Клеопатра назвала Персефоной свою молоденькую кобылку, которая отличалась таким же норовистым характером, как и сама царевна. Но в этих краях Клеопатре нравилось далеко не все, например змеи, комары, пауки, множество мелких грызунов с острыми зубками, а главное — Береника. Старшая сестра гарцевала верхом на большом жеребце по кличке Ясон. Она пронеслась так близко от Персефоны, что пони испуганно дернулась, едва не сбросив наездницу в грязь.

— Эта мерзкая лошаденка когда-нибудь свернет тебе шею, сестрица, — бросила Береника, возвращаясь.

Клеопатра удержалась в седле. Но тут мимо проскакали две спутницы Береники, мускулистые ладные девушки-бактрийки, за плечами которых громко хлопали колчаны со стрелами. Их насмешливые взгляды полоснули по младшей царевне.

— Мохама! — позвала Клеопатра, оглядываясь в поисках служанки.

Она незаметно возникла рядом. Мохама была родом из пустыни, ее буйные черные кудри свободно обрамляли смуглое упрямое лицо.

— Видела? Если они хотели меня напугать, то сильно ошиблись, — возмущенно сказала Клеопатра, отважно пытаясь скрыть свой страх.

— Пусть эти твари нас не трогают, а то пожалеют, — кровожадно усмехнулась Мохама.

Греческий она выучила совсем недавно. Ее миндалевидные глаза мерцали мягким золотистым светом. Кожа Мохамы была темного цвета — не черной, как у нубийцев, и не светло-золотистой, как у египтян, а странного смешанного оттенка.

— Не волнуйся. Я слежу за ними вот этими двумя глазами и третьим, на затылке, — заверила служанка.

Клеопатра приметила девушку несколько месяцев тому назад, когда та зажигала лампы в главном зале. Мохама поднимала крышки ламп и наполняла светильники маслом из огромного кувшина. Завороженная высоким ростом и недюжинной силой рабыни, Клеопатра подошла к ней и робко спросила:

— Ты амазонка?

Макушка девочки едва доставала Мохаве до ключиц.

— Амазонки жили на востоке, а я с запада, из пустыни.

На ломаном греческом языке девушка объяснила царевне, что ее поймали в шестнадцать лет или около того, насколько она могла сосчитать по луне. Она с братьями напала на экспедицию царских картографов. Когда Мохама увидела, что враги хорошо вооружены, она начала кружить на лошади вокруг повозок, засыпая песком глаза солдат. За это время братья успели сбежать.

— Ты пожертвовала собой? — поразилась Клеопатра.

— Это была не жертва. Они везли добычу.

Несколько дней царевна наблюдала за Мохамой во время работы, размышляя о том, будет ли такая рабыня ей полезна. Хотя черная девушка не была амазонкой, она походила на них, если только изображения на вазах и кувшинах не лгут. Возможно, она также владела навыками воительниц, в которых настолько преуспели Береника и ее подруги. Береника была старше, выше и глупее Клеопатры, которая подозревала, что бактрийки могут быть подосланными убийцами.

Царевна поделилась своими страхами с Мохамой. На следующий день рабыня вытащила из складок своего хитона изогнутый кинжал с эбеновой рукояткой, инкрустированной кусочками слоновой кости.

— Я принесла царевне подарок, — сказала Мохама, протягивая девочке кинжал. — Это самаритянский нож.

— Я так и знала! — воскликнула Клеопатра, хватая оружие. — Ты настоящая амазонка! Самаритяне — потомки скифов и амазонок. Они сражались кинжалами лучше всех на свете.

— Я не самаритянка, я забрала этот нож у самаритянского солдата.

— Украла, ты хочешь сказать, — поправила Клеопатра, внимательно следя за лицом девушки, не обидится ли.

Та лишь пожала плечами.

— Нет, солдат кое-что хотел от меня, и я дала ему это в обмен на кинжал.

— А что ты ему дала?

— То, что можно давать каждый раз, не теряя ничего.

Клеопатра растерялась, а Мохама спокойно продолжала:

— Весь город бурлит. Царская семья в опасности даже здесь, в дворцовых покоях. Тебе угрожает твоя собственная сестра. Если позволишь, я буду спать на полу у твоей постели. А ты на ночь будешь класть кинжал под подушку. Если в комнату проникнет враг, ему придется сперва убить меня. Может, ты успеешь перерезать ему глотку, пока он будет бороться со мной. Я покажу тебе, как это делается.

— Прекрасно! — возликовала царевна.

Мохама велела Клеопатре взять кинжал, лечь на кровать и сделать вид, что борется с противником. Царевна опустилась на постель, осторожно сжимая оружие в правой руке. Свободной рукой Клеопатра вцепилась в одеяло, а кинжалом принялась кромсать подушки, помогая себе коленями. Внезапно чья-то нога прижала ее к кровати. У Клеопатры разжались руки. Мохама ухватила девочку за волосы и отвела ее голову назад. После чего нагнулась и медленно провела по горлу царевны пальцем. Затем шепнула ей на ухо, почти коснувшись кожи горячими губами:

— Вот так, враг короны! Твоя голова уже не твоя.

Сердце царевны бешено колотилось. Она не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться. Ей казалось, что Мохама каким-то чудом сковала ее тело, вырвала волосы и свернула шею. У девочки не было сил, чтобы вымолвить слово. Наконец рабыня отпустила Клеопатру, помогла встать и поправила на ней одежду. Малышка обняла себя за плечи, пытаясь защититься неизвестно от чего.

— А теперь я буду врагом, а ты будешь сама собой. Ты придешь мне на помощь.

Но Клеопатра словно окаменела. Мохама подняла нож и протянула царевне.

— Раз пришлось сражаться, нужно быть смелой. Возьми кинжал, только не полосни меня.

Теплая рукоять вернула девочке силы. Словно она проснулась после долгого сна свежей и отдохнувшей и ей предложили новую игру.

— Да, я готова. Я зарежу любого врага! — воскликнула Клеопатра, взмахнув оружием.

— Царевна веселится. В убийстве нет ничего веселого. Лучше потренируемся без кинжала, пока ты не научишься. Я всего лишь рабыня, и моя голова многого не стоит, но мне она нравится.

Клеопатра рассмеялась и отложила нож. Когда Мохама опустилась на кровать, царевна наступила ей на спину, прижимая к постели. А затем уселась сверху. Мохама раскинула руки в стороны. Царевна попыталась схватить ее за запястья, но прежде чем она успела опомниться, обе девушки скатились с подушек и Клеопатра очутилась на холодном полу. Мохама поймала обе руки девочки и прижала их над головой царевны.

— Тебе еще многому предстоит научиться, царевна. К счастью, мужества тебе не занимать.

В тот же день Клеопатра явилась к дворцовому смотрителю и потребовала, чтобы рабыня Мохама стала ее личной служанкой.

Следуя совету Мелеагра, царская семья покинула Александрию перед рассветом, когда чернь спала и видела сны. Клеопатра знала, что путешествие будет не из легких, но не колебалась ни минуты, когда Авлет предложил «немного поохотиться» в районе Дельты. Ей хотелось убраться подальше от бунтующей толпы и Теа, которая снова была беременной и наверняка останется во дворце.

Кавалькада всадников и вереница повозок вытянулась длинной змеей, которая двигалась по болотам с шумом и гамом. Охотничьих собак везли в клетках. Борзые, натасканные на зайцев, и индийские псы, обученные искать и преследовать более крупную дичь, заходились лаем, будто старались перекричать друг друга. За царской свитой ехали двенадцать повозок: в трех размещалась личная прислуга царской семьи и их родичей, в двух сидели повара и их помощники, еще две были нагружены утварью и огромными кувшинами, а четыре везли тенты и спальные принадлежности для всей компании. В последней, двенадцатой повозке восседала наложница царя со служанками, на тот случай если Авлет пожелает развлечься во время путешествия.

Десяток родственников скакали рядом с царем и его детьми. Авлет путешествовал верхом на норовистом жеребце из породы, выведенной в Греции. Царь ценил лошадей этой породы выше арабских и ниссийских скакунов, которые пусть и были сильнее и выносливее, но для охоты не подходили: их крупные головы мешали как следует бросить копье. Оказавшись за городом, царь словно позабыл о всех государственных делах и неприятностях.

— Говорят, Александр предпочитал индийских собак. Из персидского дворца Дария он вывез тысячи псов, — громко сообщил Деметрию царь, стараясь перекричать собачий лай.

Философа пригласили с собой в награду за успехи младшей царевны в учебе.

— Деметрий, сегодня ты увидишь мою борзую Ауру в деле.

— Отец назвал ее так в честь собаки Аталанты, — пояснила Клеопатра.

— О богиня-девственница, великая победительница Калидонского вепря, будь благосклонна к нашему путешествию! — воскликнул Авлет. — О служительница Артемиды, освяти наше оружие, пробуди нюх наших псов, направь наши копья и стрелы в сердце добычи, и пусть ни человек, ни зверь не пострадают незаслуженно! Мы принесем жертву на твоем алтаре и возблагодарим тебя жертвенной кровью!

Тощий Деметрий заерзал в седле, вымученно улыбаясь. Клеопатра знала, что учителю были глубоко безразличны и прогулка на свежем воздухе, и пролитие жертвенной крови на алтарях.

— Это у меня от предков, друг мой! — засмеялся царь. — Птолемеи всегда были заядлыми охотниками, начиная с Птолемея Первого, который выезжал на охоту вместе с Александром.

— Да, Александр Великий был самым знаменитым охотником всех времен и народов, — кивнул Деметрий, который уже научился поддакивать правителю. — Не считая, конечно, бога Геракла.

— Все мои предки были славными охотниками. Ну, кроме Брюхана, который не любил охотиться. Он говорил: «Давайте лучше поохотимся за красивыми девчонками».

Авлет вскинул правую руку к небесам, словно желая охватить все необъятное болото, простирающееся до самого горизонта.

— Я тоже люблю красивых девчонок, — подмигнул он философу. — Но нет ничего прекрасней, чем помериться силой с разъяренным диким вепрем. Когда мне было десять лет, я прочитал, как Александр одной рукой свалил льва. И с тех пор охота стала моей страстью.

Клеопатра поспешила вмешаться:

— Отец, ты воспитал меня на тех же книгах, какие читал в детстве сам. Почему же ты не позволяешь мне познать радость охоты на крупную добычу?

— Царевну терзают недостатки, связанные с ее возрастом, владыка, — пояснил Деметрий.

— Но Александр в десять лет наверняка охотился вместе с отцом, — продолжала стоять на своем царевна.

— Потерпи, малышка. Ты скоро вырастешь.

Клеопатра стояла в чаще леса. На ней были светло-зеленый хитон и охотничьи кожаные сапоги. В руках она держала такой же лук, как у бактрийских соратниц Береники, а правое плечо оттягивал колчан, полный стрел. Узкая и грязная звериная тропа, к которой вышла Клеопатра, была истоптана следами копыт, причем каждое копыто — больше ступни царевны. Над тропинкой нависало большое сухое дерево, голый ствол казался похожим на могильный камень. Сиреневые пятна высохшей плесени на коре празднично блестели и выглядели как драгоценные аметисты на скелете. Девочке хотелось потрогать это природное украшение, но она не решилась.

Перепрыгивая из одного следа в другой, Клеопатра вскоре добралась до большого вяза, настоящего великана среди деревьев. Скрюченные корни впились в землю, словно когти диковинного дракона, раскидистые ветви закрывали собой небо. Под деревом гордо стоял лев, попирая лапами ловчую сеть. Его голова и лапы были несоизмеримо велики, бока раздувались и опадали, а злобные глаза влажно сверкали. Зверя окружали пятеро всадников и юноша с царской эмблемой на груди охотничьей туники. Сам царь стоял перед мордой льва, меряясь взглядами с огромным животным.

Царевна сразу узнала своего далекого предка. Это его мумия покоится в стеклянном саркофаге в центре города. Города, который назвали в честь этого человека. А рядом стояли его соратники — герои преданий и легенд, с детства дарившие повелителя своей любовью и верной службой: Селевк, Лисимах, старик Антипатр, флотоводец Неарх и горбоносый Птолемей. Александр был великолепен — мускулистый, гордый и прекрасный. Хотя высоким его не назовешь. Из-за этого Клеопатра прониклась к царю еще большим обожанием. Всю жизнь девочка мечтала попасть в древние времена и познакомиться с этим великим человеком. Клеопатре грезилось, что так и было, что Александр был ее верным и любящим другом, просто историки умело это скрывали. «Если бы он узнал меня получше, — мечтала царевна, — он навсегда стал бы моим, а я принадлежала бы только ему». Правда, Деметрий пытался развеять ее наивные фантазии, утверждая, что великий полководец чересчур любил женщин, чтобы хранить кому-то верность. Но сейчас он послан ей, Клеопатре, самими богами.

— Брат, — позвала царевна и встала между царем и львом.

Александр заговорил с ней любезно, словно знал Клеопатру всю жизнь:

— Отойди в сторону, сестра. — А потом обратился к зверю: — Лев, повелитель животных, чьи внутренности кентавр отдал Ахиллу, дабы умножить его силу, приготовься к смерти!

Александр поднял копье, и в этот миг лев прыгнул. Его брюхо закрыло небо над головой Клеопатры. Царь успел пронзить копьем живот чудовища, но был выбит из седла. Лев ударил противника когтями по лицу, оставляя кровавые царапины на щеках молодого воина.

— Друзья, помогите! — воскликнул царь, обагренный кровью зверя, которая хлестала из страшной раны в животе льва.

Клеопатра потянулась к своему колчану, но обнаружила, что он пуст.

— Дедушка! — взмолилась девочка. — Стреляй! Спаси царя!

Птолемей достал из своего колчана стрелу с золотым наконечником. Он наложил стрелу на лук и прицелился. Но не в зверя, а в Клеопатру. Девочка рванулась бежать, однако ее ноги словно приросли к земле. Когда стрела сорвалась с тетивы, царевна упала. Ее спина страшно хрустнула, и Клеопатра покинула тело.

Теперь она видела всю сцену сверху, причем ее поле зрение странным образом сузилось. Она смотрела словно сквозь красное стеклышко, но различала все детали с поразительной ясностью. Александр стоял под деревом, одной ногой попирая мертвого льва. Кровь все еще сочилась из раны в боку зверя. Птолемей вскинул лук, приветствуя царевну. Оглянувшись по сторонам, Клеопатра поняла, что она стала орлом.

Она проснулась. Во рту было сухо, сердце колотилось в груди. В первую минуту Клеопатра не могла привыкнуть к тому, что у нее нет крыльев. Затем она задумалась над своим сновидением. Что бы это значило? Она никому не могла рассказать о видении, кроме Деметрия, а ученый не верил в вещие сны.

Умывшись и позавтракав, царевна оделась. Ее наряд дополняли высокие кожаные сапоги и легкая накидка, поскольку утро было прохладным. Широкополая шляпа защитит лицо от солнца, которое скоро начнет припекать вовсю. Девочка ехала верхом на сонной и теплой Персефоне. Болота заволакивал утренний туман. Царь объявил, что женщины — Береника, Клеопатра и их спутницы — будут охотиться на зайцев в компании двух юношей, которые расставят ловчие сети. Еще с ними останутся два охранника. А мужчины и воины займутся крупной дичью, их ждет сражение с диким вепрем.

— Если, конечно, мы его найдем, — со смехом добавил Авлет.

— Царь и отец мой, — хрипло промолвила Береника, — мне уже шестнадцать. Я и мои женщины привыкли охотиться в любое время года. Позволь мне заметить, что стреляю я получше, чем даже ты.

Среди родичей послышалось хмыканье, бактрийки захихикали. Рослая, отлично сложенная Береника действительно превосходила отца в искусстве стрельбы.

«Если она поедет охотиться на крупную дичь, я тоже поеду», — решила про себя Клеопатра. Девочка разрывалась между двумя желаниями. Ей одновременно хотелось, чтобы отец отказал вздорной сестрице и чтобы он согласился — тогда будет легче напроситься вместе со всеми.

— Если царевна Береника желает заниматься делом по душе, пусть сперва заведет собственное царство. А здесь царь — я, и женщины будут делать то, что я прикажу. А сейчас вознесем молитву Артемиде, владычице…

— Богиня охоты — тоже женщина, — вмешалась Береника.

— А царевна Береника — не богиня, а смертная, — парировал царь.

Береника поспешила продолжить спор, пока отец не начал молитву.

— Как же так, отец, ведь ты называешь себя Новым Дионисом? Разве земные боги рождают смертных детей? Прости, я не очень хорошо разбираюсь в делах богов.

В наступившей тишине слышалось лишь фырканье лошадей, которые чуяли запах животных на звериной тропе, по которой им вскоре предстояло бежать. Придворные, родичи, слуги, рабы — все застыли в седлах. Боясь повернуть голову, они искоса посматривали на правителя.

Густые черные брови Авлета гневно сошлись над переносицей.

— Пусть госпожа диких зверей натравит на тебя Калидонского вепря, который разорвет тебя в клочья за то, что ты осмелилась дерзить царю!

Береника невозмутимо выслушала проклятие отца. Авлет поднес к губам рог из черепахового панциря и протрубил начало охоты. Все мужчины, не медля ни минуты, поскакали на запад. Лишь Деметрий, следуя за царем, оглянулся и приветливо посмотрел на Клеопатру.

Береника, Клеопатра, обе бактрийки с луками и колчанами, полными стрел, и рабы-ловчие проводили уезжающих завистливыми взглядами. Равнодушными остались лишь оба стражника. Шесть неугомонных псов толкались в клетке, которая стояла в отдельной повозке. Правил лошадьми старый киликиец, который до того, как его скрутила болезнь, был главным смотрителем гончих.

Береника оглядела всю компанию.

— Тот, кто ничего не убьет, не возляжет сегодня на пиру, — заявила девушка, глядя прямо на свою младшую сестру.

— У костра никто не ложится, сестра, разве что пьяные, — ответила Клеопатра.

Она ударила пятками в круглые бока Персефоны и поскакала к заросшей травой низине. Пускать пони в галоп она опасалась, поскольку никогда еще не ездила здесь верхом.

Первым взял след охотничий пес Фараон. Береника обогнала сестру перед спуском в неглубокую лощину. Сверху Клеопатра увидела маленького коричневатого зайца, который мчался во всю прыть, удирая от Фараона. Царевне показалось, что длиннолапый пес летит над травой, не касаясь земли. Это был самый изящный и грациозный зверь, какого она видела. Неожиданно Фараон резко затормозил, отчего его передние и задние лапы переплелись. Заяц обманул собаку, кинувшись обратно по следу. Теперь зверек скакал позади сбитого с толку Фараона, чудом вывернувшись из-под копыт Ясона, коня Береники.

— Вот он! — закричала Клеопатра, когда заяц пролетел мимо нее, выбравшись из низины.

Фараон снова взял след и теперь бежал перед Персефоной. Пони Клеопатры возглавила погоню. Девочка пригнулась к шее лошадки так низко, что чувствовала пряный запах ее шкуры и слышала тяжелое дыхание. Царевна любила неистовую скачку, когда всадник полностью отдается на волю коня, не помня и не ощущая себя. Перед глазами все кружилось, она становилась частью лошади, которая на полном скаку избегала больших камней и низких веток благодаря звериному чутью.

Заяц бросился под ствол наклонившегося дерева и попался в сеть, расставленную ловчими. Клеопатра натянула поводья и спешилась. Персефона, вся взмыленная, дрожала.

— Тихо, тихо, — успокаивала испуганную лошадку Клеопатра.

Когда девочка приблизилась к сети, Фараон угрожающе зарычал.

— Отойди, Фараон, — приказала царевна, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тверже. — Назад!

Пес сделал два шага назад, продолжая скалиться.

— Ты не укусишь меня, — спокойно сказала Клеопатра.

Когда подъехали остальные, девочка доставала вымотанного гонкой зверька из сети.

— Он до сих пор дрожит, — сообщила она Беренике.

Одна из спутниц сестры вынула нож.

— Мы отпустим его, — сказала Клеопатра.

— Фараон — мой пес, — заметила Береника. — Я буду решать судьбу этого кролика.

— Это же игра, сестра. Кролик хорошо поработал. Он храбрый и находчивый. Пусть живет. Так велят поступать философы.

— Заяц — наш ужин, — ответила Береника, выпрямляясь в седле и являя окружающим всю стать и гордость юной царевны. — И философам он не достанется.

Клеопатра прижимала к груди маленький комочек меха. Мохама встала рядом с госпожой. Ловчие переглянулись. Бактрийки замерли за спиной Береники. Оба стражника еще не успели подъехать достаточно близко, чтобы слышать спор.

— Хорошо, сестрица, отпускай добычу. Я поймаю себе другого зайца, — засмеялась Береника, дернув поводья Ясона. — Этот уже отблагодарил тебя.

Клеопатра опешила, услышав, что сестра отступилась, а потом увидела, что кролик уронил несколько темных катышков на сгиб ее руки.

Старшая царевна развернула коня и увидела перед собой совсем иную добычу. Из лощины выбрался дикий вепрь и уставился на Беренику. Все четыре копыта спокойно и грозно стояли на земле. Береника так резко натянула поводья, что Ясон встал на дыбы.

— Не подходи, царевна, — приказал один из стражей. — Нужно уйти отсюда осторожно и медленно.

Не обращая на него внимания, Береника протянула руку к бактрийкам. Одна из них бросила копье, которое царевна легко поймала, не сводя глаз с кабана.

— Нет, царевна, — свистящим шепотом взмолился охранник, стараясь не раздразнить зверя.

Но Береника уже отводила копье. Ударив Ясона пятками, девушка поскакала к вепрю. Зверь неподвижно следил за ней, а когда Береника подъехала поближе, бросился вперед. От неожиданности царевна метнула копье так сильно, что упала с коня. Оружие ударилось о бивень кабана и отскочило в сторону. Бактрийки принялись всаживать в зверя одну стрелу за другой, но сильно повредить дикому вепрю они не могли. Береника откатилась в сторону. Кабан выместил ярость на беззащитном Ясоне. Вепрь пронесся под брюхом коня и выскочил из-под его задних ног. Жеребец рухнул на землю, неистово брыкаясь.

— Ясон! — завыла Береника, моля про себя безучастных богов спасти ее любимого коня, который бился на земле, истекая кровью.

Клеопатру замутило. Мохама обняла девочку. Бактрийки продолжали осыпать зверя стрелами, но, хотя одна стрела угодила ему в глаз, вепрь держался на ногах.

Один из ловчих ухватил топор, однако не осмеливался подойти к разъяренному животному. Бактрийка схватила копье и начала осторожно приближаться к упрямому вепрю. Уцелевший глаз зверя злобно оглядывал поле боя. Храбрая охотница потрясала копьем, дразня кабана. Она давала время своей спутнице прицелиться получше. Вторая бактрийка крикнула подруге на их родном языке:

— Под шею, любовь моя! Это его слабое место. Бей, когда я выстрелю. Нам помогут боги.

Нежное обращение удивило Клеопатру, которая одна из всех прочих понимала этот язык.

Стрела сорвалась с тетивы и ударила вепря в ухо, отчего зверь откинул голову, открывая уязвимую шею. Вторая бактрийка метнула копье. Кабан собрал последние силы и бросился на нее. Безоружная девушка упала на спину, не устояв перед бешеным напором. Мохама оттолкнула Клеопатру, вырвала из рук оцепеневшего ловчего топор и, громко закричав, разрубила вепрю спину. Раздался тошнотворный треск, и кабан упал. Бактрийка-лучница поспешила к своей подруге, которая в беспамятстве лежала на земле. Клеопатра не сводила глаз с поверженного и окровавленного циклопа. Мертвый кабан выглядел гораздо меньше, чем живой. Береника обнимала несчастного Ясона. Затем она встала, вскинула к небесам руки, обагренные кровью коня, и принялась проклинать богов.

Когда все успокоились и направились к лагерю, лучница-бактрийка спросила у Мохамы:

— Где ты научилась обращаться с топором, дикарка?

Клеопатре не понравились интонации, прозвучавшие в ее голосе. Девочка напряженно ожидала, что ответит рабыня, опасаясь, что на сегодня неприятности еще не закончились.

— Меня научил один охотник-перс, — спокойно ответила Мохама.

— Как же ты училась, когда у тебя был полон рот? — рассмеялась лучница, уже позабывшая, что эта дикарка спасла от смерти ее подругу.

— Не беда, когда рот полон, — усмехнулась Мохама, — беда, если голова пуста.

Клеопатра ела жадно и поспешно, не обращая внимания на жир, который стекал по пальцам и щекотал руки до самых локтей. Вепрь, зажаренный над костром, оказался сочным и восхитительным на вкус. Сидя под открытым небом, царевна самозабвенно набивала живот. Именно так и следует поедать свежедобытую дичь. Девочка подняла голову. Звезды усыпали небо, словно миллион серебряных монеток. Наверняка богам пришлась по душе сегодняшняя охота.

После ужина Авлет остался у костра вместе с родичами и друзьями. Клеопатру попросили заново рассказать о том, как был убит дикий кабан. Девочка краем глаза следила за Береникой, стараясь угадать, нравится ли сестре ее рассказ. Но Береника оставалась равнодушной. Наверное, до сих пор оплакивает своего любимого коня Ясона. Старшая царевна лениво прислонялась то к одной бактрийке, сидящей справа, то к другой, которая сидела слева, и было непонятно, слышит ли она хоть слово.

Когда Клеопатра закончила рассказ, пламя превратилось в жаркие уголья. Царь осушил остатки вина из кубка. После чего воздел руки и провозгласил:

— А теперь спать!

Но Клеопатре не хотелось уходить отсюда, прохладный ночной воздух так приятно холодил кожу.

— Отец, может, ты нам что-нибудь расскажешь? — попросила девочка.

— Боюсь, что Каллиопа, прекрасная муза сказителей, покинула старого бедного пьяницу. Она не любит, когда я слишком усердно возношу хвалу Дионису, — ответил царь, помахав пустым кубком.

— А ты призови эту непостоянную музу и попроси ее снизойти к тебе. Твои дочери и товарищи ждут.

Царь вздохнул.

— Каллиопа, спутница великого слепца Гомера, снизойди к твоему покорному слуге, поклоннику твоей сестры Эвтерпы!

Авлет вознес очи к небу, потом сокрушенно покачал головой.

— Бесполезно, я слишком много выпил.

— Все равно расскажи, отец, — не унималась Клеопатра, прижимаясь к толстому брюху царя. — Расскажи, как ты взошел на трон.

Она любила эту историю, историю возвышения своего отца. В ней шла речь о матери — Клеопатре V Трифене, которая родила Теа, Беренику и саму Клеопатру.

— Помогите мне, девочки, — попросил Авлет.

Клеопатра и Мохама ухватили царя за руки, больше похожие на медвежьи лапы, и помогли подняться. Правитель набрал полную грудь воздуха и оглядел слушателей, привлекая внимание всех и каждого.

— Я незаконнорожденный, — тихо и печально начал он. — Таково начало моей истории, но, если будет на то милость богов, далеко не конец. Моя мать была прекрасной сирийской царевной, в ее жилах текла кровь царей Македонии. Она вела свое происхождение напрямую от Селевка, великого соратника Александра. Мой отец, Латир, встретил мою мать, когда находился при сирийском дворе. Он не взял ее в жены потому, что уже был женат на нелюбимой второй супруге и второй своей сестре, Клеопатре Селене. Он любил мою мать и оставался с нею, пока его не призвали на египетский трон.

Авлет помолчал, затем продолжил:

— Я вырос в Сирии, в доме матери. Она не стала нанимать для меня учителей и сама обучила меня писать и читать. У нее был прекрасный голос, глубокий и трагический. Затем меня послали учиться в Афины. Именно там, друзья мои, я научился играть на флейте. Я и помыслить не мог о том, что когда-нибудь стану царем. Я был ублюдком, изгнанником и музыкантом, самым неподходящим правителем для царства Птолемея Первого Спасителя. Когда мой отец умер, на трон взошел мой безумный двоюродный брат, Птолемей Одиннадцатый Александр. Следуя традиции, он взял в жены свою старшую сводную сестру, а три недели спустя убил ее. И настал день, когда толпа ворвалась в гимнасий, где он занимался, и перерезала ему глотку. «Кто творит царей Александрии? Мы!» — кричали мятежники.

Авлет вздохнул.

— Так и вышло, что, кроме меня, не осталось наследников на царский престол. Однажды я сидел в саду вместе с моей дорогой матерью и читал ей моления Каллимаха. Прискакал изможденный гонец и сообщил, что я стал царем. Вот и все.

Все вежливо захлопали в ладоши. Авлет снова вздохнул и приложился к кубку с вином.

— А про маму? — попросила Клеопатра. — Расскажи, как ты женился на ней.

— Ах, чудная Трифена! Бывает, я слышу, как ее душа витает где-то рядом. Особенно в тихие звездные ночи, такие, как эта.

И царь понурил голову. Клеопатра прижалась к отцу и взяла его за руку.

— Ты думаешь, она сейчас с нами, отец?

— Может быть, — с надеждой в голосе ответил Авлет. — Она была как воздух, светлая и животворящая.

— Если бы она была с нами, разве она не захотела бы, чтобы мы вспомнили о ней? — стояла на своем Клеопатра. — Разве это не пришлось бы ей по душе?