Крушение лабиринта Астахов Ярослав

Часть вторая

ВСТРЕЧА

Край солнца прикасается к океану. Их встречи не увидать из долины Лоз. Она погружена в тьму – виноградная чаша-раковина, сокровенная душа Острова. И выше мрака только зубцы окруживших ее непреступных скал. Они как будто парят, подсвеченные лучами прощающегося солнца.

Их очертанья колдовски соразмерны. Ветер их ваял или боги? Теперь – кто помнит? Венец неправильных пирамид врезается в глубину неба, восточного и уже темнеющего. Гранитные их тела – как языки космического огня, застывшие неподвижно.

И также недвижен Тессий. Он смотрит вдаль, и чудится новорожденному богу: от созерцания огневых фигур, стоящих над морем тьмы, – медленнее, тяжелей стучит сердце. А может, это он уже дремлет?

Нет. Это не впечатленье на грани бодрствования и сна! И это не удар крови. Это… какой-то повторяющийся ритмично гул исходит из-под земли. Но – ЧТО это?

А где-то на просторе во мгле долины рождается играющим огнем арка. Такое впечатление, что – над местом, откуда гул. И Тессий медленно поднимается, вглядываясь… и трогается вдруг в путь.

Идет на этот огонь. И у него нет ни малейшего представления о том, зачем ему это нужно.

Дорога Тессия пролегла сквозь трепетные, мелькающие плотными клочками тьмы листья. Сквозь маслянисто взблескивающие, полные затаенного вина гроздья… Такое повторится не раз потом в снах его. Ночной путь. И медленный тяжелый удар, легкий шаг… И отдаленный этот огонь, что зовет к себе, подмигивает издалека, как будто бы обещая что-то. Красивый древний огонь, живущий во глубине.

Покалывают ступни сокрытые во тьме травы. Порой тугие сплетшиеся лозы совсем преграждают путь, и их приходится раздвигать, с усилием, и тогда – по животу и груди, по бедрам перебегают влажные прохладные пальцы скользящих ягод…

Вдруг делается сильней путеводный свет. Как если бы подбросили щедро хворосту в горящий ровно костер. И Тессий – ступив и разведя в стороны очередные спутавшиеся лозы – замирает.

Вместо одной сияющей огнем арки перед ним теперь – шесть. И расположены они в два ряда. И полукружия нижних обращены вниз, и они трепещут, как лунная дорожка на поверхности мелких волн. И слышится журчанье потока.

Прохлада веет в лицо. И Тессий понимает, что это перед ним: три входа – три отражения.

В отверстия видна пустота пещеры, высеченной в скале. А между этой отвесной гранитной стеной и Тессием – стремительное темное зеркало.

Такого места я не видал здесь днем! Хотя побродил немало по берегам реки, по прихотливым изгибам ее в долине.

Необычаен и подступ к руслу. Резные плиты, подогнанные одна к другой, выстилают путь. И в эту ясную ночь их поверхность мягко отблескивает серебряным звездным светом.

И камень сохранил еще солнечное тепло – ощущает, ступая на него, Тессий. Искусная мостовая кладка уводит вниз. И кажется, что она продолжается и под воду.

На плитах выбиты руны. Их борозды глубоки, но они, тем не менее, полустерты. Как если бы уже многие прошли здесь. И можно разобрать лишь два знака. ПУТЬ и… ОСТАВИТЬ? Или – ОСТАВИВШЕГО?

Но – ЧТО?

Нога ступает в поток.

И Тессий невольно вздрагивает от ледяного его касания.

Но тело радо прохладе. Течение становится тем стремительнее, чем ближе середина потока. Но это не мешает продолжать путь: донные мостовые камни, все испещренные резной рунической вязью, надежную опору дают ступням.

Подводная тропа влечет под уклон, холодная и сильная струя чувствуется, уже, у горла. Со следующим шагом голова Тессия скрывается под водой. Дна нет! Сверкающий ледяной огонь схватывает, несет и крутит…

Но каменные плиты впереди ближе уже к поверхности. Вот ноги Тессия чувствуют, наконец, борозды резных знаков… Пошатываясь, бог выбирается на противоположный берег; сердце его заходится…

А эти три арки выше, нежели показались издали!

Ко входу поднимаются от воды широкие, выщербленные ступени. Подмигивает в округлых проемах свет. И обещает он Тессию тепло, желаемое так телом после ледяной ласки текущей с высот реки. Тессий входит.

Его глазам предстает пространство трудно определимой формы, просторное. В каверне гладкий полированный пол… и прямо из его середины бьет мощный огневой столп, яростно, неудержимо летящий вверх! Сияющая огневая колонна теряется в неизмеримой выси. Тут потолка не видать; ствол огневого дерева гудит и трепещет, и капителью этой колонны – облак раскаленного воздуха, вздрагивающий, и он скрывает в сиянии своем свод, и не позволяет видеть отверстия, в какое уходят жар.

Глубокая и темная борозда лежит вкруг огненного столпа. Она объемлет собой значительный весьма сектор зеркального пола каверны Пламени – около его пятой части.

И странная это борозда. Она представляет собою нечто совершенно невероятное: ее положение смещается, чуть-чуть, всякий раз, как вздрагивает огневой столп, посылая в стороны волну жара!

Но Тессий не замечает этого. Кожа бога, пошедшая мурашками после холодного купания, радостно принимает жар. И бессознательно Тессий подступает все ближе к его источнику. И медленно, отведя назад плечи, чуть запрокинув голову – переступает бог вздрагивающую черту.

В глазах у него темнеет.

На краткий миг он перестает чувствовать верх и низ. Опора под ногами исчезла… но в следующее мгновение ступни ощущают вновь твердый, надежный камень.

Но этот камень холодный.

И тело Тессия, объятое еще миг назад жаром огневого столпа, – пронизывает ласковый холодок ветра. Такой неослабевающий лет прохлады возможен только на воздухе – на пространстве, где вовсе никаких стен.

Фосфен огня маячит еще в глазах… но над головой Тессия – холодные далекие звезды, мерцающие из черной бездны. И краткие штришки метеоров. И – падает неподвижно в бездну, захватывающую дух, тончайшее нескончаемое и светящееся кружево…

О, боги! Да ведь это… АМФИТЕАТР!

Оглядываясь по сторонам, Тессий не в состоянии все еще до конца поверить, что произошло это чудо. Что непостижимая сила бросила его чрез расстояние во многие стадии, сквозь неприступные горы… Впрочем – он видел ведь уже так много чудес…

Так вот что это такое – родиться богом! Вчера (столетие ли назад?) подкрадывался, мечтая краешком глаза подсмотреть Игры. Хотя бы издали… А Сегодня – УЧАСТНИК их!

Они танцуют вокруг! И Тессий даже и не заметил, как принял ритм. И кружится вместе с вышними в их согласном, в их невозможном танце!

Вся музыка слышна осязанием. И она – упругий гибкий огонь, пьянящий и растворяющий, пульсирующий во тверди Круга.

Я слышал издали ритм ее… тот удар, что приходил как будто из-под земли. В долине он показался мне, по началу, биениями собственного моего сердца. Теперь же мне слышна и мелодия. И какое это… богатство! Какое это…

Она скрывается от сознания, внятная едва уху. Но тело пробирает все, полностью, как легкая огневая кровь!

Нагие, как и сам Тессий, женщины и мужчины, объятые огневым отсветом, стремительно летят в танце. Рисунок пляски ткут словно бы золотые спицы. Простой и ясный, однако не повторяется он и вовсе однообразно.

Танцующих иногда облекают какие-то как бы темные лоскуты. Рождающиеся из ниоткуда, соскальзывающие, спустя мгновение.

А ведь это… ТЕНИ! Другие боги входят сейчас, далеко отсюда, в каверну Пламени. И ослепительный столп отбрасывает сюда их тень, через многие стадии расстояния, как он отбрасывает свой свет. И тени дальних скользят по телам танцующих…

Его догадка верна, понимает бог. И то, о чем догадался он, едва ли представляется ему странным. Объятия этой музыки растворяют всё! Уже не существует, как будто, ни странного, ни обыденного. Нет близко и далеко. Существует лишь здесь… сейчас… этот Круг!

Под опрокинутой бездной неба.

Очерченный стеной мрака, за которой шепчутся травы…

Мерцающий сокрытым огнем. Пульсирующий под ногою как… сердце.

Единое на всех – сердце.

Все пляшущие подобны течению одного Огня.

Их лица скрывают маски, как и у Тессия. Мелькающие полоски белого кажутся огневыми клочьями в дивном свете. И – дикую, влекущую к себе силу согласованное движение придает телам! Они подобны тяжелым стеблям, колышущимся под ветром. Кружение обнаженных… единый танец, которого фигуры свершаются идеально слаженно вопреки погасившим лица слепым повязкам!

НЕ МОЖЕТ этого быть! Это – сон.

И тем не менее чувствование яви никогда не бывало еще столь остро! Происходящее совершенно невероятно, и однако всякое ощущение, из которого оно соткано – достовернее и сильней, и ярче, нежели когда-либо дарила еще действительность!

Пир длящегося СЕЙЧАС! Невозможная – родившаяся и все не гаснущая, НЕПРЕКРАЩАЮЩАЯСЯ МОЛНИЯ…

Блаженное и бездумное растворенье в несущем теперь потоке.

Захватывающая как бы извне и пьяная, деспотическая свобода!

Восстание души тела. Все чувства бодрствуют, восприятие текущего несказанно обострено, а душа – как будто бы на отлёте.

Или – словно б она едина, душа всех тел. Как будто ежемгновенно рождающихся и растворяющихся, летящих – без мысли, воспоминания, имени – в пульсирующей и огневой стихие…

Здесь нет границы, которая бы разделила внутреннее и внешнее, и потому невозможно судить о степени, в какой должно, а в какой не должно проявляться желаниям. И… некому рассудить! Потому что здесь лишь легкое летящее тело, радуемое теченьем танца! И будто сверхъестественно точно отображающее всякую излучинку пляски – новый завиток, дразнящий изгиб…

Мерцающее полотно движений ткется вокруг… Из него рождается, иногда, некий повторяющийся узор: стремительная гибкая фигура рельефных контуров, как вспыхивающая в развороте!

Все ближе!

Быстрая! Высокая! Сильная! Безудержно привлекательная…

Едва ли в эти мгновенья Тессий определит место, какое занимает это пылающее чудо на шкале статей, выстроенной мужчинами. Весь мир свернулся в клубок. Являемое принимается безусловно, как вырванное за предел мер, степеней и шкал.

Парящие руки Тессия – сами, словно они какие-то отдельные существа – протягиваются и обнимают женщину. И пальцы перетекают рельефом подвижной плоти. Подобно крабу, спускающемуся с камня. И краб находит пристанище…

Танец длится. Прижавшаяся вплотную к Тессию угадывают любое его желание, предвосхищает его движения… Нет, даже и не угадывает! Она – это уже он. Он – это теперь она… так может быть лишь во сне!

И вот уже двоих нет. Оба поглощены единым, властвующим безмерно. Они пропали – слились в нововозникшее нечто, выпав из летящего вокруг танца… остановились: движения их единства более не укладываются в ритм.

Тессий и его женщина… женщина и ее Тессий – они соскальзывают, замедленно, друг по другу. И вот уже принимает их, как мягкая податливая перина, каменная плита, которая вся, насквозь – пульсирующий ритмично гул… Так, лежа – полнота обладания позволяет им снова влиться в единый ритм с окружающим.

Как будто все вокруг и внутри пронизал жидкий огонь! Растущее наслажденье воспринимается как лучи тяжелого, плавящегося шара. И притяженье этой планеты неистово, и она стремительно, неудержимо всходит над бесконечным, бурным – но неправдоподобно замершим океаном.

И океан знает: когда сияние знойного светила займет все небо… все это пространство над – придет смерть. И океан торопит ее. Он хочет… чтобы она скорее… пришла к нему… эта смерть.

Солнечный луч то бел, то словно бы пропущен сквозь изумруд. И тает сновидение Тессия под переменчивым этим светом.

И вот он открывает глаза. И перед ними оказывается полог из живых листьев, которые колышет утренний ветер. И водят хоровод пятна солнца и пятна тени по своду над головой Тессия.

Молодой бог оглядывается, улыбаясь бездумно.

Неровная каменная стена… тесный грот. Две полукруглые арки располагаются под углом, и за одной из них свет, листья и ветерок, а за другою сумрак и вниз куда-то уходят крутые выщербленные ступени.

Пещерка дышит покоем и чистотой. И даже как-то… уютом – несмотря на то, что никакой и обстановки нет. За исключением ложа, на котором бог провел ночь. Точнее, оставшуюся малую часть упоительной этой невероятной ночи… Около ложа белое полотно, валяющееся небрежно, как оброненный плащ.

Как это я оказался… здесь? ГДЕ я?

Усиливается утренний бриз и перебирает ветви за аркой. И яркий луч бьет в глаза – и почему-то это вызывает смех Тессия! Он вскакивает с ложа и распрямляется, хрустко прогибаясь в спине. И пальцы взброшенных рук дотрагиваются до неровностей свода.

И Тессий замечает теченье чего-то белого краем глаза. Это по его ложу скользит, сам собою, плащ. Перемещение лоскута материи не такое, как если б его нес ветер. Тессий с удивлением замечает: плащ движется, как… живой. Все это белое полотно струится, целенаправленно вполне, к Тессию.

Материя обвивается около его ног. Взбирается по ним выше, захлестывает колени, бедра… Скольжение по спине… неслышный мягкий поток перекатывается через плечи, ниспадает на грудь. Защелкивается фибула, все так же сама собою, сверкнув пред глазами Тессия золотым блеском. И одеяние замирает – белое, невесомое. Нисколько не стесняющее движений. Почти что неощущаемое.

«И утром следующего дня обретешь одежду…»

Тессий меняет позу и золотая застежка, имеющая вид головы быка, снова взблескивает. Он раздвигает руками живую занавесь – а это ветви лозы – и взору его является… только небо.

Да где же это я все-таки? Что за место?

Он осторожно переступает порог ночного пристанища. Пред его глазами каменная площадка – уступ скалы, широкий, выступающий далеко в море.

Слепящая поверхность воды внизу искрится и перемигивается на солнце. Медленные крупные чайки кружатся в воздухе.

Я слышал эти крики сквозь сон.

Некоторые птицы пикируют к отдаленной кромке. И замирают, как остановленные на высоте половины тельца от поверхности камня. На самом деле это просто не видать издали тонких лапок. Через какое-то время чайкам надоедает оставаться недвижными и они бегут – а словно плывут над кромкой – и снова взмывают в небо.

Вдруг белая пелена застит все. Небо, и яркое далекое море, и кружащих над ним чаек… Через мгновение же утренняя даль видна вновь. То разомкнулась на затылке у Тессия и отстранилась от лица маска, о которой успел он уже забыть. Лоскут ее скрывал его черты все то время, какое бог был нагим. Теперь материя удаляется от его глаз… проделывает петлю в воздухе, сверкнув белоснежным росчерком… и возвращается, и успокаивается на плече Тессия.

И делается маска почти незаметною посреди складок материи плаща, потому что она такого же точно цвета.

А в следующее мгновенье нет «почти»! Лоскут вот только что был и внезапно он… растворился!

И бог не верит глазам. И ведет рукой… Но и его осязание свидетельствует о том же: маска исчезла.

Ее впитала эта материя, на ощупь обыкновенная, плотная, свободной складкою ниспадающая с плеча. Ткань маски перестала существовать как нечто отдельное. Подобно чаше воды, что вылита была в озеро.

Правда ль, что я проснулся? Наверное, я все-таки еще продолжаю спать, это – сон.

Из оцепенения Тессия выводит звук, раздавшийся сзади справа. Ударились и хрустнули камешки – как если бы под ногой. И в памяти немедленно вспыхивает событие вчерашнего дня: острие, взнесенное над головой Тессия – и отразившееся в потоке.

И, вздрогнув, бог оборачивается.

По направлению к Тессию идет, медленно, некто в белом. В таком же в точности, как у Тессия, развевающемся плаще. И вот он приближается на расстояние вытянутой руки, и Тессий видит его лицо и его глаза очень близко. Зрачки у незнакомца слегка расширены и они совсем неподвижны. И странный этот неуловимый взгляд устремлен, кажется, куда-то за горизонт.

Размеренным и скользящим шагом, едва заметно ускоривающимся, неизвестный проходит мимо. Не оборачиваясь. И вряд ли вообще заметил он Тессия, с которым чуть не столкнулся!

И запоздало проскальзывает по невольно вытянутой руке взвившийся белый край.

Идущий виден теперь Тессию со спины, удаляющийся, и кажется он язычком белесого пламени, постепенно гаснущего. И вот он приближается уже к чайкам, замершим на уступе. И эти птицы, подобные цветам хлопка, выросшим вдруг над бездной, не проявляют признаков беспокойства. Не закричали и не взмывает ни одна из них в воздух. Белые скользящие пятнышки их телец отплывают лишь, раздвинувшись чуть-чуть в стороны.

Вдруг что-то обрывается в груди Тессия. Он вдруг осознает: яркий плащ – давно уже как удаляется от него по воздуху, выше кромки!

И в следующее мгновение белая фигура, вычерчивая стремительную восходящую линию – свечой возносится в небо!

И вот уже это пятнышко, отличаемое едва размерами, что скрадываются расстоянием, описывает в голубой бездне медленные круги, как чайки.

Тессий не в состоянии отвести взгляд. И голова его запрокинута. Его сердце – как будто он в ночном и пылающем танце Круга!

Все тело Тессия обретает, кажется, необыкновенную легкость. И память проявляет вдруг переданное вместе с именем: «Тессий – не простой смертный. Тессий – один из вышних, богов, которым поклоняется Благословенный род!»

И губы одного из приоткрываются в торжествующей, дерзкой улыбке воли!

Он мчится вперед к обрыву, забыв сомнения. И вспугнутые его стремительным бегом чайки вспархивают и разлетаются, как белоснежные брызги. И стены прибрежных скал отражают их резкий крик.

Вот ноги оттолкнули камень обрыва… и Тессий падает. Он растворяется в безопорной бездне, раскинув руки… Вдруг острая ледяная игла пронизывает его сердце – той легкости, которая мерещилась ему, пока он бежал, больше нет!

Он падает, беспомощно перекувырнувшись в воздухе, головою вниз. Он чувствует нарастающее сопротивленье ветра.

Внизу волна обнажает каменные клыки отмели… бог слышит звенящий крик – собственный, отброшенный назад скалами. И вторят ему испуганные и мечущиеся стенанья чаек.

Тараны тверди, растущие и влажно отблескивающие, стремительно несутся навстречу. Они нацеливаются в его лицо и грудь, и –

Вдруг на груди у Тессия смыкаются руки, крепкие и надежные, охватив подмышки.

Спасен?..

И его сознание, успевшее стать как плоским в предельный миг, и сжавшееся до размера кулака камня, готового разметать ребра – перенапряженное сознание оставляет бога совсем.

…Огненные круги убегают по бесконечному коридору, темно-багровому. Вверх, постоянно вверх…

Весь мир состоит из неба; все небо состоит из некоего как бы текучего и ленивого, неяркого сияния, пламени. Сначала этот мир не имеет и горизонта, но вот – из ничего появляется слепящая полоса и медленно, неудержимо раскалывает пополам весь этот однообразный пурпурный мир. Сияющий разлом ширится – и заполняет собою все, вытесняя небо, и плавящиеся в нем кольца, мерно бегущие…

И Тессий осознает: это поднялись его веки, как будто разрешаясь оков. Он словно возвращается издали… он обнаруживает свое тело покоящимся на мелкой прибрежной гальке.

Он чувствует: играющая прохлада, время от времени, охватывает его ступни. Это, понимает очнувшийся, накатывает прибрежная утренняя волна… Как высоко вздымается каменный утес… и где же на нем то место, откуда он сделал шаг?

И к Тессию наклоняется улыбающееся лицо. Медленно, словно облако. И Тессий понимает не сразу смысл одного единственного сказанного ему слова.

– Жив.

Он узнает незнакомца, который не заметил его, пройдя на расстоянии вытянутой руки.

– Зачем ты был настолько неосторожен? Тебе немыслимо повезло, что я оказался рядом. Я подхватил тебя за мгновение до твоей смерти!

– Я думал, боги бессмертны.

– Бессмертны лишь те из нас, кто избирает это своим Искусством. Таких не так уж и много. Я, Селий, предпочитаю Искусство подражать ветру. Таков мой окончательный выбор, думаю. Мне ведь уже три года – я зрелый бог.

Селий не говорит более ничего, однако его глаза и улыбка призывают ответить на невысказанный вопрос.

– А я родился вчера. Мое имя – Тессий.

– Я догадался, что ты – рожденный совсем недавно, – улыбка собеседника делается еще шире. – Немало младенцев гибнет, не успевая даже и осознать, что, собственно, изменилось в них… Сегодня замечательный день: у меня получилось помешать богу не состояться! Уже и ради одного этого стоит практиковать Искусство… Солнце высоко! Отправимся ко мне, Тессий. Пора тебе впервые попробовать наши вино и хлеб.

На каменные ступени, которые ведут в покой Селия, набегают волны. Боги расположились на мраморной скамье перед входом. Чаши, наполненные вином, в их руках. И плещущийся прибой вплетает неслышные голоса в их беседу.

– Ты упомянул выбор, Селий…

– Выбор состоит в том, что всякий, рожденный богом, однажды должен решить, на что же будет в основном употреблена Сила, которую ему дают ночи Круга.

– А что ты разумеешь под словом «Сила»?

Тессий следит, как маленький, наполовину прозрачный краб выбирается на ступень. Пытается зацепиться лапами, и однако поток отступающей воды опрокидывает его и уносит. Краб, впрочем, не особенно и сопротивляется.

– Этого не пояснить в двух словах. Необходимо пониманье ряда вещей, что превышают разумение человеческое, то есть установления твоей прошлой жизни. Быть может, лучше бы мне было сказать: чувствование таких вещей.

– Что ты имеешь в виду?

– Начну с главного. Краеугольный камень всего божественного достоинства составляет один закон. Его название может показаться для тебя странным. Это – НЕСОПРИКОСНОВЕННОСТЬ ПЛАЩЕЙ И МАСОК.

Невольно Тессий подается чуть ближе к новому другу.

– Селий! Моя летучая маска впиталась в ткань моего плаща! Это произошло перед тем, как раз, как я сделал шаг, который, если б не ты, оказался бы в жизни моей последним. Большой и плотный лоскут растворился в складках, как будто это роса! Случилось это сразу же вслед за тем, как на плаще этом сама собой защелкнулась фибула.

– О том я и говорю. Ты увидал чудесное свойство нашего одеяния. Оно-то и стоит на страже закона, который только что я назвал. Развернутая формулировка такова: ЛИЦО ДА ПРЕБЫВАЕТ СОКРЫТЫМ, КОГДА ОБНАЖЕНО ТЕЛО.