Земля Великого змея Кириллов Кирилл
— У меня есть знакомые при европейских дворах, многие из них очень влиятельные люди. Я могу уговорить их заключить с тобой военный и торговый союзы. Тогда они могут надавить на испанского короля Карла, чтоб тот отозвал Кортеса и его псов. Некоторые, возможно, даже захотят надавить на Испанию и отодвинуть ее на задворки.
— Благосклонность каких правителей ты мне можешь предложить? — спросил Куаутемок.
— Пока не знаю, да имена их тебе мало что скажут. Но я клянусь с ними связаться.
Правитель Мешико посмотрел на него долгим внимательным взглядом:
— Что ж, я верю тебе. Но до других государств далеко, а Кортес здесь, рядом, поэтому в первую очередь сосредоточиться надо на нем. Это понятно?
Пленник кивнул.
— Хорошо, тогда сделаем так. Я отпущу тебя. — Он грозно посмотрел на ойкнувших от удивления секретаря и переводчика. — И дам с собой амулет, владельца которого не посмеет тронуть ни один житель подвластных Мешико земель. И еще дам я тебе ношу золота. А после того как весть о смерти Кортеса достигнет моего дворца, приходи и получи еще четыре. Или отправляйся к обещанным тобой правителям. Договорились?
Пленник снова кивнул.
— Дайте ему кинжал, скляницу с ядом, символ Уицлипочтли и лодку… Нет, лучше выведите за ворота на дамбу к Тлакопану. Пусть самые быстрые бегуны сообщат всем, чтоб его не трогали. Ясно? Да, перед этим проведите его в Теночтитлан. Пусть он увидит наши воинские приготовления и поймет, что пришельцам настает конец. А его действия только приблизят таковой и помогут сохранить жизни воинов.
На лице секретаря читалось смятение. Когда пленника вывели из зала, он рискнул обратиться к Куаутемоку.
— Верховный правитель, неужели вы снова поверили teule, который один раз уже не сдержал обещания?
— Увы, сейчас мы находимся в таком положении, что впору хвататься за любую соломинку, как бы тонка она ни казалась.
Секретарь вздохнул и понимающе кивнул головой.
— Повелитель, вести ли. — начал он.
— Все, уходите, — прервал секретаря Куаутемок. — Устал я сегодня. Как-нибудь после, — проговорил великий правитель и, кривясь от рези в боку, потянулся за чашкой горячего шоколада, всегда стоявшей наготове возле его трона.
Правитель прикрыл глаза, и ему пригрезилась мощная империя, раскинувшаяся по обеим берегам Большой воды. Плавучие крепости, везущие в Мешико всякие заморские диковинки и секреты. Огромные пироги с солдатами, пристающие к берегам Европы. Толпы мешикских воинов, сметающих жалкие остатки христианских армий, пылающие города и страны, ложащиеся к его ногам.
На тонких бледных губах Куаутемока заиграла улыбка.
Бригантины одна за другой выходили из узкого пролома в дамбе и выстраивались за флагманским кораблем, названым «Сантьяго»[66], широким клином.
Солнце светило в паруса на косых реях грот- и бизань-мачт, наполняя белоснежную парусину местной выделки режущим глаз сиянием. На их фоне сильно выделялись серые квадраты на фок-мачтах. Суеверные матросы попросили натянуть старые, испанской выделки, считая, что раз уж эти паруса перенесли корабли через океан, то в такой луже не дадут пропасть или сесть не мель.
Фальконеты, полуфальконеты и пушки темнели жерлами в обложенных мешками с песком носовых гнездах. Рядом белели стеганые доспехи артиллеристов, поблескивали кирасы и шлемы абордажных команд. Возле поворотных станин с переоборудованными под стрельбу гарпунами орудиями суетились инженеры.
На суше испытания прошли удачно — пущенный в дерево гарпун застревал так, что его можно было только вырубить топором. А вот к качке и ветру надо еще приспособиться.
Хмурый Кортес наблюдал с юта[67] флагмана за маневрами кораблей в короткую подзорную трубу.
Эскадра уже третий день бороздила воды мешикского озера, а врага все не было. Местные жители, завидев мощь испанского флота, спешили убраться в своих лодках восвояси. Змей затаился где-то в мутных глубинах, а может, и совсем ушел из озера через тоннели, по которым попадает в него морская вода.
От безделья люди расслабились. Сытая, хорошо укомплектованная, готовая к бою флотилия постепенно стала напоминать банду обленившихся мародеров. Перед самым отплытием случились и еще несколько больших неприятностей. Вернувшись из похода на Шальтокан, капитан-генерал наконец решился поговорить с доньей Мариной. Пытался рассказать ей, как она ему дорога. Кричал, что убьет ее и любого, кто посмеет к ней притронуться. Метался в бессильной злобе от окна к кровати. И не добившись ничего, кроме холодного, постепенно переходящего в ненавидящий взгляда темных глаз, хлопнул дверью так, что послетали со стен венки из живых цветов.
Вторая неприятность чуть не подкосила всю армию. Большой друг губернатора Кубы Диего Веласкеса Антонио де Вильяфанья и десятка два людей из команды Нарваэса, не захотевшие уйти, когда было предложено, а теперь пожалевшие о своем решении, устроили заговор. Их целью было убить Кортеса. Подгадав под приход очередного корабля, заговорщики хотели передать капитан-генералу якобы недавно полученное письмо от короля Карлоса. И когда он станет его читать, собрав вокруг себя верных соратников, наброситься и всех заколоть. Роли распределены были до мелочей: к кому перейдет командование, кто на какие посты будет назначен, как будут распределены золото, кони, весь скарб.
Но Сеньор Бог не допустил злодейского дела, грозившего испанской короне не только смертью подданных, но и полной потерей Новой Испании. Один из посвященных в заговор солдат возболел совестью и за два дня до рокового срока сообщил обо всем Кортесу. Тот немедленно собрал предназначенных на закланье капитанов: Педро де Альварадо, Франсиско де Луго, Кристобаля де Олида, Гонсало де Сандоваля, Андреса де Тапию, а также несколько десятков солдат, в которых был доподлинно уверен, и изложил им все дело. Они схватили оружие и немедленно направились к стоянке Вильяфаньи, коего и схватили среди его друзей-заговорщиков. Однако многие все же успели бежать. Кортес лично нашел у Вильяфаньи их список, прочитал и убедился, что в нем много видных людей. Не желая предавать их имя позору, капитан-генерал впоследствии уверял, что Вильяфанья проглотил список в момент ареста, но Олид, Альварадо и другие все знали и были подавлены предательством.
Суд собрался немедленно. Вильяфанья не отрицал своей вины, и многие вполне достоверные свидетели подтвердили ее. Его осудили на повешение, и приговор был немедленно приведен в исполнение. Другие участники натерпелись страха, но их пощадили, ибо время было не такое, чтоб разбазариваться даже посредственными бойцами. Кортес старался их не обидеть словом или взглядом, но доверия, конечно, уже испытывать не мог. С этого момента его всегда, днем и ночью, окружала дюжина телохранителей, все люди надежные и верные.
Щелчком сдвинув трубу, Кортес жестом подозвал Альварадо.
— Сеньор, — поделился он своими сомнениями. — Уже несколько дней мы пребываем в абсолютном безделье. Его необходимо прервать.
— Да, сеньор, — щелкнул по козырьку мориона адмирал эскадры. — Матросов я отправил чинить снасти, драить медные детали. Артиллеристы возятся у орудий. Стрелки полируют ложа своих аркебуз, это их отвлекает. Но вот что делать с идальго из штурмовых команд, ума не приложу. А это самые опасные головорезы.
— Может быть, высадить десант на один из островов? Взять штурмом какую-нибудь укрепленную деревню?
— Везде отмели, в них проделаны лишь узкие проходы. Без лоцмана или карты подойти на пушечный выстрел мы вряд ли сможем, а ялики с десантом попадут под град стрел. К тому же за любым островом может оказаться флотилия лодок, доверху заполненных мешиками.
— А помните, когда мы были в городе, дон Гонасало де Вилья, упокой Господь его душу, говорил, что, кроме нескольких источников на островах, вся иная пресная вода поступает по акведуку, тянущемуся к столице от горного озера?
— Да, припоминаю.
— Может быть, нам нанести удар в этом месте? Отрезать город от источников воды, а заодно разрушить пару мостов на дамбах, чтоб мешики не смогли подвести к столице припасы.
— А лодки? — спросил Альварадо. — За всей поверхностью озера мы углядеть не сможем, все равно кто-то да прошмыгнет в город.
— Прошмыгнет, это не страшно. Главное, что основную артерию Куаутемоку мы пережмем.
— Но как мы порушим такую махину, ядрами ее дня три ковырять надо, чтоб обвалилась.
— Мы можем высадиться на остров и заложить под опору пороховые заряды. Или сколотить несколько плотов и, подпалив фитиль, отправить бомбы вплавь.
— Что ж, до заката еще далеко. Через пару часов мы вполне можем бросить якоря на траверзе Текопана, а к утру, взорвав перемычку на дамбе, выйти к водопроводу.
— Так тому и быть, — решил капитан-генерал и снова погрузился в мрачные раздумья. Его неотрывно преследовал образ слуги с востока, появившегося в их лагере вместе с Рамоном де Вилья. Хоть тот и не встречался капитан-генералу с ночи покушения, но не шел у Кортеса из головы.
Солнечный лучик погладил щетинистую скулу, пощекотал ноздрю, запутавшись в ресницах, напугался, дернулся. Мирослав вздрогнул и проснулся. Потер кулаками глаза. Сонно мигая, поправил на руке пропитанную горьким соком какого-то лечебного растения тряпицу, пятерней расчесал бороду. Сбросил ноги с вделанной прямо в стену каменной койки с тонким матрацем. В сотый раз смерил комнатку шагами. Посмотрел на вентиляционное окно, откуда струился в темницу слабый свет, и вздохнул.
В молодости ему приходилось сиживать в узилищах да острогах. В холоде, голоде, ледяной воде. Есть плесневелый хлеб, кормить собой злой северный гнус. Но этот навевал на него какую-то особую тоску. Ведь тепло, солнце, свобода так близко. Видит око, да зуб неймет. Хорошо хоть, из давешнего сырого мешка перевели в более сухое место и к палке не привязали.
Скрипнула задвижка, отъехала в сторону заслонка, прикрывающая квадратное оконце в кованой двери. На широкой деревянной лопате просунули в камору блюдо с пресными лепешками и миску с водой. Мирослав свернул лепешку конвертом, как масленичный блин, и неторопливо, обстоятельно стал жевать, запивая маленькими глотками тепловатой жидкости. Делать все равно нечего, так хоть челюсти занять.
То ли следили за ним, то ли под дверью слушали, но как только последние крошки хлеба и капли воды исчезли во рту, скрипнул засов. Дверь распахнулась, и в проеме возник мешик в шапочке с белыми перьями. Не переступая порога, он поманил Мирослава. Тот чинно поднялся, обтер руки о самодельный хитон и медленно — а чего на убой торопиться — вышел в коридор. Там его ждали еще человек пять охранников в знакомом облачении. Двое вскинули похожие на печные ухваты палки с раздваивающимися концами и с лязгом сомкнули их на шее воина. Один ловко защелкнул сзади хитрый замок. Как медведь на ярмарке, подумал Мирослав, ощутив чувствительный толчок пониже спины. Он шел, переставляя ноги без особой спешки, но и не так медленно, чтоб дать стражам повод пустить в ход колено или древко копья, и внимательно оглядывался.
Результаты осмотра были неутешительны. Весь подземный дворец рассекал напополам широкий коридор, куда выходили двери почти всех комнат. Заканчивался он круглым ристалищем, на котором вчера он выдержал первый бой. Другой конец коридора, скорее всего, упирался в главный вход, несомненно охраняемый как зеницу ока. Тайные ходы и выходы наверняка были, но в таких местах, что не вдруг и найдешь. Прятаться тоже особо негде, даже если удастся сбежать. Дверей в комнатах нет. Шкафов с сундуками не видно, весь скарб в углу свален или по стенам на клинышках висит. Занавеси за отсутствием окон не в ходу. Закутков укромных нет, окрест гладкий камень. Остается только надеяться и ждать подходящего случая. Но сначала пережить этот день.
Воротами ада распахнулись пред Мирославом тяжелые створки. Щелкнул сзади открывающийся замок, и сильный толчок в спину выбросил его чуть не на середину арены. Зрители, коих было не менее, чем вчера, встретили его появление сдержанным вздохом.
Его уже ждали. В дальнем конце арены о чем-то оживленно беседовали два мешика в шапочках учеников. Завидев Мирослава, они прекратили беседу, кивнули друг другу, будто сговорившись о чем, и, разойдясь в разные стороны, начали медленно, бочком заходить с двух сторон. Мирослав отступил к воротам, пытаясь, не вертя головой, удержать в поле зрения обоих. Не удалось.
Стоило чуть отвернуться к правому, левый бросился вперед. В руке его свистнул хлыст. Мирослав едва успел отдернуть ногу. Свежие, смененные со вчера опилки взлетели в том месте, где только что были его пальцы. До ушей донесся костяной перестук, видать, меж ремнями вплели острые режущие осколки, но разбираться времени не было. Второй хлыст чуть не срезал волосы на его макушке. Мирослав выпрыгнул с приседа, по-лягушачьи. Хлыст первого просвистел под самыми пятками. Рухнув на колени, кувырнулся вперед и оказался меж противников. Чтоб не посечь друг друга, им пришлось сдержать плети, и те повисли безвольно. Мирослав вскочил, мешики ударили снова. В хитром прыжке ему удалось распластаться меж муаровых следов, оставляемых хлыстами в свистящем воздухе.
Упав на четвереньки, воин пробежал вперед и с кувырка вскочил на ноги, развернувшись лицом к противникам в прыжке. Один хлыст свистнул над головой, заставляя пригнуться. Второй по-подлому, снизу, развернувшись пестрой гадюкой, ужалил в скулу. Боль взорвалась перед глазами радужными пятнами.
Прижав ладонь к рассеченной щеке, русич отпрыгнул насколько мог. Но жалящий кончик настиг, полоснул по руке чуть ниже прошлой раны, вырвал из горла крик. Другой хлыст обмотался поперек тулова и дернул, раздирая кожу на спине и животе. Белый хитон Мирослава расцвел алыми цветами. Не отрывая одной руки от лица, второй он зажал раны на животе и рухнул на колени. Спина его сгорбилась, выражая покорность судьбе, глаза из-под залитой кровью пятерни смотрели куда-то в землю.
Мешики засмеялись и стали приближаться под одобрительные вопли с трибун. Хлысты в их руках играли, как живые гады, поблескивая острыми чешуйками вулканического стекла. Не дойдя пары шагов до поверженного врага, они остановились, видать, размышляя, что делать. Дать подняться или застегать насмерть, пока не встал. Додумать не успели. Мирослав вскочил. Широкой ладонью сгреб болтающиеся хвосты и рванул на себя.
Не успевшие отпустить рукояток, ученики оказались в железных объятиях. Руки их были накрепко прижаты к телу. Кожаные ремни опутали их шеи и стали затягиваться с неумолимостью водоворота. Один из мешиков захрипел, второй завыл тоненько и забился, как в падучей.
Мирослав рывком оттолкнул от себя перепуганных юнцов и, не дожидаясь, пока на арену выскочит стража, отступил к воротам. Первая на сегодня схватка осталась за ним.
Пока обиженные русичем ученики, сопя и поскуливая, распутывали кожаные ремни и перелезали через ограждение, на арене незаметно появился новый боец. Высокий, статный, он сжимал в тонкой мускулистой руке широкий трезубец с крючками под остриями. По древку его была намотана длинная веревка. Метать, что ль, будет? А потом дергать, чтоб назад вернуть? Или гарпунить, как нерпу? Вроде не по правилам. Хотя какие уж тут правила?!
Но высокий не стал швыряться трезубцем. Ловким движением распустив веревку, он намотал свободный конец на левую руку и выставил острия вперед. Вот чудная техника, подумал Мирослав, внимательно следя за его перемещениями. Мешики на трибунах тоже притихли, только кого-то икота разобрала. Знатный, видать, боец. Надеются, что не посрамит.
И правда, знатный. Мирослав едва успел отскочить от направленных ему в грудь вил. Веревка захлестнула запястье. Русич едва выдернул руку из затягивающейся петли. Возле лица опасно блеснул один из заточенных рогов. Значит, заарканить и пригвоздить?
Мирослав проскользнул вдоль ограды, стараясь не подставлять мешику бок. Теперь развернуться и… Назад! Воин едва затормозил, подкинув ногами в воздух тучи опилок. Трезубец чуть не рассек ему голень. Ворсинки веревки неприятно коснулись шеи. Подлый удар комлем прямо по ране. Пинок ногой под коленку, к счастью, чуть выше сустава. Да он силен! Разрывая дистанцию, Мирослав снова припустил вдоль стены. Трезубец чиркнул по камню за спиной и вернулся к хозяину рывком за канат. Надо что-то решать, еще один-два броска, и острие вопьется в тело.
Мирослав толкнулся от стены голой пяткой и взлетел над несущимися навстречу остриями. Мешик отшатнулся, и русич плюхнулся на арену, успев зацепить веревку. Предплечьем сблокировал направленную в лицо ногу и выдернул из-под себя витой шпагат. Рванул. Гладкое, отполированное многими прикосновениями древко трезубца само легло в ладонь. Не тратя времени на разворот, он ткнул комлем замахивающемуся мешику под ложечку. Тот с шумом выпустил воздух и сложился пополам. Мирослав перехватил древко двумя руками и как топор, с плеча, опустил на жилистую шею. Противник ткнулся лицом в опилки и затих. Шапочка со сломанными перьями слетела с головы. Несколько стражников тут же оказались рядом. Уперев в грудь русичу острия копий, они оттеснили его подалее, стараясь закрыть широкими спинами лицо поверженного.
Эка невидаль, подумал Мирослав, отходя к воротам. И чего они так о внешности своей пекутся? Как красны девицы на выданье. Нешто в палаты царские и в светелки местных бояр вхожи? Потому и не хотят, чтоб опознали случаем? Чтоб, когда они решат местных бояр на нож сажать, охранители тела, которые тоже тут учатся, не узнали?
А вот и третий. Под молчаливыми взглядами амфитеатра на арене появился невысокий крепыш. Литые мускулы под татуированной кожей. Длинные руки, цепкие кривоватые ноги, вислые плечи борца. Тоже в маске из кожаных полосок. На руках железные кольца вроде наручей, и больше никакого оружия. Разве что под повязкой на чреслах, но то вряд ли. На кулачках будем биться? Что ж, славно.
Мирослав сжал кулаки, поднял руки, согнул спину и, покачиваясь из стороны в сторону, двинулся навстречу малышу. Тот раскорячился так, что голова его оказалась чуть выше Мирославова пояса. Руки в кулаки сжимать не стал. Бороть, значит, будет, заламывать. Проверим.
Русич выбросил вперед левую руку, нарочно ее расслабив. Если и схватит, то бросить не сможет. Коротышка чуть отклонил голову, пропуская бессильный удар. Мирослав вложился с правой, чуть покрепче. Мешик уклонился и от этого удара. Русич размахнулся в полную силу, но бить не стал, поняв, что супостат только того и ждет. Улыбнувшись в бороду, он опустил руку и отступил на шаг. Трибуны возроптали.
Подгоняемый ими мешик шагнул на Мирослава, качнул того вправо, влево. Русич стоял твердо, лишь доворачивая корпус вслед и держа наготове заряженные на удар кулаки.
Мешик скрючился сильнее и нацелился в ноги. Оценил отведенное для удара колено и отступил. Мирослав прыгнул вперед, надеясь застать того в неустойчивой позиции, но мешик ртутью обтек кулаки воина и попробовал забрать руку. Не дотянулся. Решил обхватить торс, но чуть не попал под опускающийся локоть Мирослава. Бойцы замерли друг напротив друга, стараясь унять тяжелое дыхание. Люди на трибунах, внимательно следившие за поединком, взорвались подбадривающими криками. Мешик не обратил на них никакого внимания.
Он смерил Мирослава внимательным взглядом. Коротко поклонился, развернулся к забору и, перемахнув его, исчез из виду. Русич поклонился ему вслед, прижав руку к окровавленному хитону напротив сердца. Бой равных противников закончился без единого удара.
Отряд разведчиков — капитан-испанец и два индейца-следопыта — крадучись шел по тысячелетнему лесу. Перебирался через поваленные стволы, нырял в ложбинки, затаивался, заслышав издаваемые ночными обитателями шорохи. Здесь, на подступах к Теакопану, на ничейной земле, случались самые кровавые стычки, разведчики пропадали поодиночке и группами. Иногда тут находили их руки и ноги, развешанные по деревьям в знак того, что покинули они этот мир под лезвием жреческого ножа.
Впереди раздался хруст ломающейся под тяжелой ногой ветки. Испанец юркнул за ствол и вскинул арбалет. Индейцы растворились в окружающей природе. Капитан занервничал. Сбежали? Остались? А вдруг в спину ударить собрались? Слухи о растущих силах Мешико будоражили союзников и служили поводом для непрекращающихся пересудов. И если талашкаланцы хранили твердокаменную верность, то жители Тескоко, Чалько и других прибрежных городов вполне могли переметнуться на сторону врага, прихватив с собой ценный трофей — живого teule. А откуда были отправленные с ним индейцы? Он так и не научился разбираться в их цветастых накидках.
Впереди снова зашуршало. Если зверь, то крупный. Не меньше ягуара. А если человек? Точно не лазутчик, не стал бы лазутчик так шуметь. Капля пота сорвалась с острого испанского носа и растеклась по деревянному ложу. Палец капитана непреодолимо потянулся к собачке спускового крючка. Судя по звуку, шум доносился из одного места. Но если он ошибся и ягуаров там хотя бы двое, он не успеет перезарядить. С трудом оторвав руку от спуска, он вытащил из ножен кинжал и положил его рядом прямо на траву.
В просвете двух деревьев мелькнул силуэт. Палец дернулся сам. Спусковой крючок щелкнул, освободив тетиву, и она с силой вытолкнула толстый арбалетный болт. С глухим стуком он воткнулся в толстое дерево.
— No disparen, no disparen! Sirvo la corona espaola![68] — донеслось из кустов.
Что теперь? Поняв, что равных нет, живота лишат? Или приберегут для какой надобности, думал воин, оглядывая беснующийся амфитеатр. И стражники с ухватами не вышли, ну да то и славно. Пока Мирослав изображал болезного перед двумя сопливыми мешиками с плеточками, на глаза ему попалась очень интересная деталь.
Он еще раз посмотрел на выпирающий из-под опилок бугорок и с трудом отвел взгляд. Нельзя дать им повода заинтересоваться, что там разглядывает пленник. А почему заминка? Какое-то странное шевеление на трибунах, кажется, в сегодняшнем представлении будет незапланированный номер. Оставленный стражниками без надзора, он вышел в середину круга и остановился, свободно свесив руки вдоль покрытого засохшей кровью хитона. Внимательно оглядел переполненный зал, гадая, что его ждет. Новые бойцы? Звери? Состязание с механическими машинами? Слыхивал он и про такое. Тележное колесо с мечами, копьеметы, крутящиеся на веревках серпы? Вполне может быть, эвон столько народу собралось.
Нет, иная потеха. Под рев и свист трибун через забор перескочил худой, невысокий юноша в кожаной маске. В правой руке у него был средних размеров кинжал, выкованный из меди. Узкий и чуть извивающийся ближе к наконечнику. В левой тонкая, но прочная на вид сеть с мелкой ячеей и литыми грузилами по внешней стороне. Неприятное оружие, таким и подсечь можно, и по голове ударить, а если уж накинуть, то пиши пропало. И второй? С другой стороны на арену выпрыгнул еще один мешик. Тоже невысокий, но крепче сложением раза в два. В руке он покручивал веревку с двумя литыми шариками на конце. Этакой можно и как кистенем орудовать, и метать. Вмиг стреножит, а если на горло, то и удушит.
Мешики начали приближаться. Они шли по дуге, стараясь держаться так, чтоб один был спереди, а другой за спиной. Один потряхивал сетью, словно готовясь бросить. Второй с режущим ухо свистом выписывал над головой мерцающие восьмерки. Мирослав шагнул на центр. Прикрывая шею, втянул в плечи голову и выставил руки, затевая если не сбить снаряд, то хотя бы на одну принять, чтоб обе не заплело, и ноги расставил пошире.
Странные они какие-то, подумал Мирослав. Вроде и вдвоем, но в паре как и не работали никогда.
Его враги закончили один круг и пошли на второй. Они не спешили, будто выжидая подходящего момента или забавляясь. Амфитеатр ревел, подбадривая бойцов, но и второй круг завершился без нападения. Третий… Мешик с кистенем несколько раз пытался пугнуть воина ложными выпадами, но всерьез пустить оружие в ход не пробовал. Худой с сетью не пугал и держался более собрано, внимательно, из этой парочки он казался более опасным. Еще круг.
У того, что с «кистенем», явно устала рука. Гудящие восьмерки сменились какими-то рваными взмахами. Вот и момент. Подгадав, когда груз почти не натягивал веревку, Мирослав снял его с воздуха и дернул что было сил. Не ожидавший того, мешик растерялся. Круговым движением русич закинул веревку ему за голову и дернул. Правая рука индейца оказалась притянута к щеке, левая замолотила по воздуху, стараясь нащупать и сорвать с горла удавку. Мирослав нырнул под рукой. Услышал щелчок сети по тому месту, где только что были его ноги. Вытолкнул вперед хрипящего крепыша, чтоб тот закрыл его от разящего кинжала.
А худой не сплоховал, успел остановить руку. Неудачник отделался лишь длинным порезом на боку. Так даже лучше. Он снова дернул толстого мешика, закрываясь им как живым щитом, и шагнул назад, как раз в ту часть арены, которая была ему нужна.
На трибунах возникла какая-то сутолока. Несколько касиков в роскошных зеленых плюмажах что-то втолковывали давешнему коротышке, указывая перстами на Мирослава. Не иначе просили отправить туда стражу. Что так гомонить, дети это их, что ли? Очень может статься. Худой-то ничего, а этот увалень на арене явно лишний.
Плохо дело, если главный их послушает. Нет, не послушал. Взмахнул рукой, будто отсекая возражения. Понурив головы, касики побрели на свои места. Мирослав выдохнул и сделал еще один шаг в нужном направлении. Тот, с сетью, наседал, пытаясь достать его то справа, то слева. Русич отходил, все время держа перед собой хрипящего, синеющего лицом крепыша. Он чувствовал, что еще немного, и колени у того подогнутся, тогда с тушей будет не сладить. Придется бросать и придумывать еще что-то.
А вот и заветный бугорок. Мирослав нащупал ногой запримеченные давеча ушки, схваченные маленьким, но крепким замком. Они запирали люк, достаточно широкий, чтоб в него мог проскочить взрослый мужчина. Русич рассудил, что если б это была просто яма для засады или сюрприза какого, то ее б запирать не стали. А коли заперли, то это неспроста. Он чуть ослабил веревку, и придушенный мешик опустился на колени. Второй принял игру за чистую монету и, решив, что воинская удача наконец повернулась к нему, ринулся в атаку.
Сеть взвизгнула, разрезал густой воздух на квадраты. Грузики звякнули об голову стоящего на коленях, он качнулся и стал заваливаться на бок. Славянин сделал вид, что падает вместе с ним, запутавшись в мелкой ячее. Худой прыгнул, занося для удара кинжал. Лезвие сверкнуло в воздухе и, пройдя мимо головы Мирослава, зарылось в опилки. На руках худого сомкнулись железные пальцы русского воина. Колено деревянно ткнуло в пах.
Худой выплюнул из себя остатки воздуха вместе с тоненьким всхлипом, но за ревом толпы его никто не услышал. С трибун же казалось, что именно он побеждает, что Мирославу было и нужно.
Придерживая стонущего и извивающегося юношу правой рукой, левой русич нащупал в опилках кинжал. Осторожно развернул, просунув между ушек и отыскав точку опоры, надавил. Замок щелкнул и соскочил. Придерживая мешика, Мирослав поднялся на колено. Амфитеатр взревел, подбадривая своего, они все еще не поняли, что происходит.
Пора! Сильным движением Мирослав оттолкнул от себя худое, скрюченное тело. Рванул крышку и, вытянув руки над головой, ногами вперед соскользнул в открывшийся темный квадрат.
Амфитеатр над головой русича взревел сотней глоток, но ему было не до оставшихся наверху. Ногами вперед он скользил по овальному, гладко отполированному тоннелю, аки саночник с ледяной горки. Скорость возрастала. Мирослав попытался ухватиться за стены и чуть не вывернул себе ногти. Раскорячиться на манер паука, но только обжег колени. Хитон сорвало, и он улетел куда-то вверх, на прощание махнув белой полой. Заду стало горячо.
Когда жжение сделалось почти нестерпимым, тоннель неожиданно закончился, и Мирослав ядром из пушки бултыхнулся в воду. Несколько секунд он бился и пускал пузыри, соображая, где же поверхность, наконец сообразил, и через несколько гребков голова его оказалась над водой.
Тоннель привел в огромную пещеру с высоким сводом и озерцом вместо пола. Свет проникал в нее снизу, через недлинный, полностью утопленный ход, ведущий, судя по цвету и запаху воды, прямо в большое озеро. Набрав в рот тепловатой жижи, он покатал ее от щеки к щеке. Соленая. И правда, в озеро. Повезло. А это что? На небольшом сухом выступе он приметил какое-то движение. В несколько гребков преодолев отделяющее расстояние, подтянулся на руках и выбрался на большой, обкатанный волнами камень. Почти весь его занимало гнездо вроде ориного. Слепленное из водорослей и обмазанное какой-то зеленой слизью. Свободная поверхность скалы была завалена рыбьими хребтами, головами и обрывками плавников.
Брезгливо сторонясь особо густых разводов, воин заглянул за край и отпрянул. По внутренней, до блеска отполированной части гнезда с невероятной скоростью скользили змейки в палец толщиной и пол-аршина длиной. Их яркие глянцевые шкурки поблескивали в неистовом водовороте. Одна из змеек остановилась и подняла голову с холодными бусинками глаз. Распахнула зеленоватую пасть с маленькими острыми зубами и зашипела, раздув за головой небольшие узорчатые крылышки, розовые на просвет. И такая нечеловеческая злоба и ярость были в этом шипении, что Мирослав инстинктивно сжал подвернувшийся под руку камень и занес его над гнездом.
Касик топтался перед входом. Еще у главных ворот дворца начальник караула со злорадной жалостью поведал ему на ухо, что Куаутемока мучает очередной приступ болезни. Плохие вести обычно вызывают у правителя разлитие желчи. А мучимый болью, он может не раздумывая отправить жрецам Уицлипочтли или Тескатлипока любого, кто окажется рядом. И не сообщить такую новость тоже означает подписать себе смертный приговор. Тяжко вздохнув, он позволил наконец стражникам распахнуть перед собой массивные двери тронного зала. Подметая длинными волосами каменный пол, приблизился к трону, на котором развалился великий правитель.
Фигура Куаутемока была так сильно скособочена, что этого не скрывали даже складки белой материи. Худая рука устало подпирала пергаментно-желтую щеку. Белки закаченных под лоб глаз пестрели алыми прожилками. Дыхание со свистом вырвалось через неплотно сжатые губы. Выждав с полминуты, касик едва слышно кашлянул. Правитель вздрогнул. Его правый глаз выкатился из-подо лба и тяжело обшарил лицо побелевшего от страха мешика. Потом в левой глазнице сверкнул зрачок, покрутился без цели и смысла и наконец тоже остановился, ткнувшись в затылок посла.
— Что заставило побеспокоить меня? — прошелестел сверху голос Куаутемока.
— О великий правитель, — пролепетал мешик, — большие лодки teules направляются к акведуку.
— И что? Охрана не позволит teules высадиться и перекрыть поток, а их огненные трубки не способны причинить ему вреда.
— Трубки нет, но нам передали, что они могут подложить под одну из опор заряд взрывающегося зелья. Его силы хватит, чтобы повредить кладку.
Куаутемок прикрыл глаза и задумался. Когда посланцу стало казаться, что он просто заснул, великий правитель открыл глаза и поднялся на нетвердые ноги. Из полумрака огромного зала бесшумно появились несколько знатных в белых одеждах и подхватили его под сухонькие локти.
— Носилки мне! — тихо, но твердо вымолвил правитель и, не взглянув на распростертого гонца, сошел со ступеней трона.
Пеший путь до места назначения занял бы минут десять. Кавалькада, возглавляемая изукрашенными носилками Куаутемока, добралась до оружейного двора только через полчаса. Носильщики опустили носилки на площадку, дочиста выметенную служителями, чтоб царственная сандалия не коснулась праха и тлена. Несколько юношей в набедренных повязках вынесли специальные курительницы с ароматными травами. Знатные взяли правителя под локти и повели к огромному, изрытому ямами двору, утыканному вкопанными в землю балками, с поперечин которых свисали массивные блоки. Несколько костров под большими медными чанами исходили поодаль черным дымом. Обнаженные кузнецы около раскрасневшихся горнов ожесточенно шуровали в них массивными кочергами и щипцами на длинных ручках. Из клубов дыма появился голый, до блеска закопченный человек и простерся ниц.
— О великий правитель, — обратился он к Куаутемоку, — мы почти выполнили твое задание.
— Почти? — нахмурил брови правитель.
— О да, — глухо, в землю пробубнил инженер. — Мы раскрыли формулу взрывающегося зелья. Оно способно выкинуть из ствола на полсотни шагов каменный шар размером с голову ребенка.
— А почему не на сотню или даже не на полторы, как у teutes? — вопросительно поднял бровь правитель.
— Мы пока не можем изготовить трубу, способную выдержать мощь такого заряда. Стволы просто разрывает.
— Разрывает? — угрожающе прошипел Куаутемок.
— Но мы, кажется, нашли способ, как это устранить, — съежившись от страха, промямлил инженер.
— Каж-ш-ш-шется?!
— Лучшие работники сейчас укрепляют трубки обручами. После этого пушки смогут стрелять и далее, чем у пришельцев.
— И когда же они будут закончены?
— Завтра к утру мы доделаем первые десять орудий.
— Они нужны мне сейчас, — рявкнул Куаутемок.
— Но, правитель, это невозможно. Отлитые образцы еще не остыли, а потом их еще нужно шлифовать, чтобы ядра не застревали в…
Потеряв к инженеру всякий интерес, Куаутемок обернулся к притихшей свите:
— Кто занимался разработкой метательных машин?
Свита помялась. Зашуршала и исторгла из себя касика, ведавшего артиллерийским парком, потерянным во время нападения змея на колонну около Шальтокана. Ни жив ни мертв склонился он перед правителем. Но Куаутемок, кажется, не собирался его казнить.
— Скажи, остались ли еще в наших арсеналах метательные орудия, сделанные по книгам и чертежам teules? — вопросил он.
— О да, великий правитель. Есть несколько баллист, несколько катапульт. — Мешик с трудом выговаривал незнакомые названия. — Один или два легких онагра и два больших требюше с оторванными противовесами. Первые выстрелы получились не очень удачными, а настроить мы их не успели из-за того, что…
— Бери людей сколько надо, — оборвал его сбивчивую речь Куаутемок, — и немедленно отправляйся туда, где ты их оставил. Быстро подлатаешь, исправишь, и к закату все машины должны стоять около выходящих на акведук ворот. Ясно?! И не забудь снаряды. Иди.
Касик кивнул, вскочил на ноги и скрылся с глаз, грубо растолкав свитских.
— А вы, — обратился к ним Куаутемок, — распорядитесь устроить мне походный лагерь около тех ворот.
На этот раз в движение пришла уже вся площадь.
Ветер подхватывал клубы сизого порохового дыма и играючи швырял его в белоснежные паруса. Корабли, скрипя обшивкой на крутых поворотах, журавлиным клином выстраивались за флагманом. Шуршали под бушпритами обломки мешикских лодок, дерзнувших выйти им наперерез.
Пушкари окатывали водой горячие стволы. Матросы обезьянами сновали по вантам, перекладывая паруса с борта на борт. Арбалетчики, впервые за время всего похода получившие в распоряжение бессчетное количество стрел, азартно палили по черным индейским головам, изредка появляющимся на поверхности. Громада виадука нависала над эскадрой.
Капитан-генерал, возвышаясь над баком[69] во весь свой немалый рост, оглядывал в подзорную трубу поле недавней битвы. Живых врагов видно не было, но какое-то нехорошее предчувствие не давало ему насладиться этой победой в полной мере. А своим предчувствиям он привык доверять.
— Дон Педро, вы были правы, против этой громады наши фальконеты бессильны.
— Ага, — мрачно кивнул Альварадо. — Нужно отправлять подрывников.
— Тогда готовьте два бота. Пусть несколько артиллеристов потолковее погрузят на них пороховой запас и высадятся вон на том, — он указал пальцем, — острове.
— Без прикрытия пойдут?
— Судя по цвету воды, мелей тут нет. Два корабля пойдут следом на расстоянии выстрела. На носу поставим людей с лотами, будут делать промеры.
— Так их можно в лодки посадить, пусть меряют вперед и фарватер нормальный заодно поищут. Еще бы неплохо придать пару лодок со стрелками. Кто знает, может, мешики затаились в кустах и только и ждут, когда наши ступят на берег.
— Вы правы, сеньор Альварадо, распорядитесь об отправке. И попросите Месу держать под прицелом картечи не только растительность на берегу, но и верхний край акведука.
Альварадо щелкнул пальцами по козырьку шлема и сбежал на палубу, на которую уже выкатывали бочонки с порохом.
Кортес снова оглядел горизонт. Справа далекий берег, смыкающийся с небом острыми зубами Кордильер. Дымки на берегу, серо-зеленая полоска камыша. Впереди — тяжеловесные арки водопровода. Слева — неприступные стены Мешико, кажущиеся отсюда не более чем белым мазком на фоне бескрайней озерной глади. И на всем видимом пространстве ни одной целой пироги. Ни одного цветастого плюмажа. Ни отблеска солнца на наконечнике вражеского копья. Но что же тогда так беспокоит?
Боцманские дудки издали переливчатые трели. Сигнальщик на корме замахал флагами, отдавая распоряжения другим бригантинам. К борту «Сантьяго» подошли четыре ялика с гребцами, одетыми в стеганые доспехи на голое тело. Пушкари осторожно спустили в шаткие лодки бочонки с огненным припасом и чинно расселись по банкам. Арбалетчики с шутками и ругательствами посыпались в оставшиеся два. Капитан прикрикнул, успокаивая разбушевавшихся подчиненных, и караван отплыл. Кортес снова прильнул к окуляру и зашарил взглядом по виадуку. Опасность была совсем рядом, буквально в шаге, а он смотрел и не видел.
Еще раз. Берег — чисто. Акведук — многое сокрыто за арками, но непосредственной опасности нет. Мешико — никакого движения. Что-то за кормой? Проклятые паруса закрывают обзор. Но не на ют же бежать? А это еще что? Короткие волоски на затылке капитан-генерала приподнялись по-звериному, чуя приближение беды. Все внутренности провалились куда-то вниз, в животе стало пусто. Скрип снастей, перебранка матросов и плеск волн о борта стали далекими и глухими, словно бы доносящимися из подземелья.
Ватную тишину в ушах прорезал какой-то комариный писк. Нарастая и переходя в визг, он сгущался, давил на барабанные перепонки, пригибал голову к палубе. Огромным усилием Кортес заставил себя держаться прямо, чтоб увидеть, как между форштевнем его корабля и последней лодкой встал огромный водяной столб. Распустился невероятной красоты цветком из брызг и исчез в хлопьях пены и водоворотах поднятой со дна мути. Мгновение спустя упруго сжатый воздух словно ладонями хлопнул по ушам, выбив из них возможность слышать.
Кортес закрутил головой, пытаясь вытряхнуть из головы ватные пробки и понять, что случилось. Змей? Какое-то новое подводное чудовище? Атака мешиков? Нет, все не то.
Новый водяной столб поднялся у самого борта, окатив корабль потоками воды. Палуба дрогнула под ногами. Бригантина накренилась, почти касаясь поверхности озера концами рей. Матросы попадали друг на друга. Что-то загрохотало и покатилось. Несколько человек сорвались с вант и с воплями полетели в воду. Кортеса качнуло, ударило нагрудником об ограждение и отбросило назад. Корабль выпрямился, принял вертикальное положение. Внизу на палубе раздались хруст и вопль, сменившиеся хрипом и проклятиями, из которых капитан-генерал понял, что ноги какого-то несчастливца попали под плохо принайтовленный фальконет.
Он вскочил и вырвал из ножен бесполезный меч. Оглянулся в поисках врага, но его по-прежнему не было. Только четыре лодки, как оставшиеся без матери цыплята, разбегались по взбаламученной поверхности. Одна из бригантин по левому борту вдруг вздрогнула, прогнулась в районе фок-мачты и прыснула фонтаном деревянных обломков, обрывками снастей и кусками парусины. Нос разломался в щепу, а корма несколько мгновений держалась на поверхности, потом черпнула воды и, опрокинувшись, исчезла под волнами. Вырвавшийся из трюма воздух проводил ее исчезновение скорбным вздохом. Солдаты и матросы на флагмане замерли в оцепенении, не в силах оторвать взгляд от того места, где только что исчезли в пучине сто пятьдесят здоровых и полных сил испанцев. Вдалеке, почти у самого острова, поднялся вверх новый столб воды.
На этот раз капитан-генерал успел разглядеть ухнувший в озеро темный гладкий снаряд. Мешики стреляли по ним огромными камнями из какого-то метательного орудия.
— Уходите! — разрывая паутину оцепенения, заорал Кортес. — Расходитесь в стороны!
Бросив меч обратно в ножны, он, не касаясь ступеней, слетел по лестнице на палубу и, схватив рулевого за плечо, тряхнул что было сил.
— Разворачивай к берегу! Подставляй корму!
Рулевой налег на штурвал. Промокший до нитки Альварадо зуботычиной отправил сигнальщика на бак и вырвал у боцмана дудку. Воздух прорезала неумелая, но внятная трель. Пришедшие в себя матросы вновь побежали по вантам, заскрипели снасти.
Темный росчерк скрылся за кормой. Тяжелая волна подхватила бригантину и мягко толкнула вперед. Корабль зарылся носом. Всех стоящих на палубе обдало теплыми солоноватыми потоками. Дудка захлебнулась. Паутина оторванного такелажа захлестнула оказавшегося рядом с Кортесом матроса за шею и унесла за борт. Массивный деревянный блок тупо ударил рулевого в затылок. Он завалился на бок, прокручивая рулевое колесо. Корабль лег на борт. Кто-то наверху сорвался и долго падал, с хрустом переламываясь о реи. Кортес мертвой хваткой вцепился в ручки штурвала, пытаясь выправить бригантину, но она не слушалась, кренясь все сильнее и сильнее. Рядом упал еще один камень, палубу снова захлестнули мутные водовороты. И тут же еще один с другого борта.
Пробив телом стену воды, подлетел Альварадо. Его нагрудник был сорван, глаза лихорадочно блестели, черные волосы прилипли ко лбу, из-под них текла на ворот кровавая пена. Не видя капитан-генерала, он дотянулся до спиц и, зацепившись за одну, стал толкать ее вверх, налегая плечом. Каблуки его кавалерийских сапог заскользили по мокрой палубе.
Кортес почувствовал, что еще немного, и он потеряет опору, повиснет на обратной стороне и вырвет штурвал из рук своего друга и помощника. Разжав пальцы, он соскользнул вниз, больно ударившись спиной о мачту. Огромный камень плюхнулся рядом, обдав палубу сплошными потоками. Плюясь и кашляя, он смог наконец разлепить глаза и осмотреться.
Альварадо держался из последних сил. Он не отпускал штурвал, понимая, что на его плечах сейчас — судьба корабля и команды. Кортес заметил болтающийся канат с завязанной на конце петлей. Отпустив мачту, он ухватил узел и потянул. Снасть чуть поддалась и застопорилась, выбрав слабину. Этого как раз хватило капитан-генералу, чтоб дотянуться до ноги Альварадо. Кортес набросил ее ему на сапог на манер стремени, давая точку опоры. Уперся покрепче. Жилы на его шее вздулись, мускулы напряглись, распирая рукава некогда белой рубахи. Хрипя и надсаживаясь, он смог наконец провернуть штурвал. Бригантина вздрогнула от киля до клотика, заскрипела ходящими в разные стороны досками обшивки и начала выправляться. Из кучи у борта, куда попадали люди, раздались радостные крики. Их тут же заглушили новые потоки воды.
Сзади раздались треск и грохот, уносящие на дно еще одну шедшую в арьергарде бригантину. С окрестных кораблей вознеслись к Богу мольбы и проклятия. Еще несколько столбов воды поднялись далеко за кормой последних кораблей, веером расходящихся по озеру.
— Из города палят, — отплевываясь, пробормотал Альварадо, взглянув на капитан-генерала глазами, покрытыми красной сеточкой лопнувших сосудов.
— Да, — кивнул Кортес. — Их там несколько. Хорошо хоть прицелиться точно не могут.
— А чем мы дальше, тем меньше точность, — сказал Альварадо, поднимаясь на ноги. Кивнул ближайшему матросу: — Вставай на руль и правь вон к той бухте.
Огромный камень с хлопаньем ушел в воду, подняв совсем не опасный султан брызг.
— Дорогой капитан-генерал, — поклонился Альварадо. — Докладываю, что наша экспедиция, призванная разрушить ведущий в Мешико акведук, потерпела полную неудачу.
Кортес хмуро взглянул на Альварадо. В лице того, как и в голосе, не было ни капли шутовства.
— Помогите лучше встать, — кивнул Кортес и тяжело оперся на подставленную доном Педро руку.
Графитово-черное тело стремительно разрезало воды мешикского озера. Покрытые прозрачной пленкой глаза не мигая встречали поток воды. Сложенные за головой кожаные складки посылали вперед сигнал, принимали его обратно и рисовали в голове змея неровности дна впереди. В зобу под горлом билась свежевыловленная рыба.
Вот и крепостная стена, возведенная здесь противными, опасными, но вкусными двуногими существами. Какая-то каменная постройка, левее которой ниже поверхности ярко светится вход в пещеру, в которой родился и сам змей.
Откуда запах мерзкого существа? И почему его не встречают радостно-голодные вибрации? Одним длинным нырком змей втянул свое тело внутрь пещеры и взметнулся над гнездом, обрушивая вниз потоки воды с развернувшихся за головой складок. Долго смотрел в скорбный круг разоренного гнезда. Разинув пасть, зашипел и с размаху ударил головой в то место, где сидел убийца. Потом еще раз. И еще. Камень треснул, стены содрогнулись.
Мешики в зеленых плюмажах, собравшиеся на совет прямо в центре арены, закрыли глаза от дождя взметнувшихся опилок и с ужасом уставились на черный квадрат в полу.
Глава тринадцатая
— Что делать? Что же делать? — Ромка мерил шагами крошечную камеру, прижав ладони к ушам. — Как отсюда выбраться?
Он почти физически чувствовал, как секунда за секундой утекает отпущенное ему и его друзьям-испанцам время. Если туземцы смогут наладить выпуск самопального оружия, долго им не протянуть.
Правда, бойцы они те еще. Поначалу скорее друг друга перестреляют. Но через некоторое время научатся, привыкнут — и не будет спасения от их пуль и ядер.
Ромка в отчаянии бросился на запирающую вход решетку. Та отозвалась на его порыв глухим медным звоном. В полутемный коридор влетел разъяренный тюремщик — огромный, поперек себя шире, колченогий мешик, коего Ромка прозвал боровом. Обмотанной тряпками дубинкой он без предупреждения саданул по прутьям. Ромка едва успел выдернуть пальцы. Отступая, зацепился ногой за тюфяк и рухнул навзничь, больно ударившись спиной и затылком.
Обитатели других камер загалдели, то ли подбадривая Ромку, то ли ругая охранника. Тот, поблескивая лысиной в венчике черных волос, заметался между решеток, щедро отвешивая удары. Наконец все затихли, а донельзя гордый собой боров важно прошествовал на выход, задув по дороге жаровню. Темнота приравнивалась у него к карцеру. Ромка заворочался на полу, вытаскивая ногу из гнилого нутра матраца и потирая ушибленный затылок.
— Дон Рамон, с вами все в порядке? — донесся из соседней камеры встревоженный голос Агильяра.
— Да, дон Херонимо, я цел. Ушибся немного.
— Слава нашему Сеньору Богу, — истово поблагодарил Всевышнего бывший священник.
— Дон Херонимо, а скажите, вы сознательно дали мешикам неправильную формулу пороха. Ведь так?
— О да, я несколько приуменьшил роль калиевой селитры и несколько преувеличил дозы каменного угля. При смешении с серой образовавшийся черный порох, конечно, взрывается, но сила его…
— Я понял, дон Херонимо, — перебил его Ромка. После удара в голове его оформилась мысль, которую он мучительно пытался уловить и превратить в слова. — А давно ли вы обретаетесь в этом подземелье?
— Судя по отметкам на стенах, которые делаю с первого дня пребывания, двадцать четыре дня.
— А часто ли вас выводили на допросы и беседы? — Ромка вытянулся в струнку, как почуявшая дичь гончая.
— Отсюда? Ни разу. Как заперли, так больше и не вызывали.
Дверь в коридор скрипнула. В темноте блеснул круглый, лоснящийся лик тюремщика. Узники затихли. Спустя несколько секунд дверь закрылась, и стук голых пяток затих вдали, разговор возобновился.
— Значит, вы не запомнили коридора, которым вас сюда привели… — скорее утверждающе, чем вопросительно проговорил Ромка.
— Некоторым образом… Может, общее направление, — смутился де Агильяр.
— Уже кое-что. Но это потом, а пока у меня к вам будет огромная просьба. — Ромкин план вырисовывался на ходу. — Позовите нашего борова и скажите ему, что я великий алхимик, знаю точный состав взрывающегося зелья, способного разваливать горы и сравнивать с землей целые города.
— Неужели вы хотите передать секрет пороха нашим врагам? — возмутился де Агильяр. — От вас я этого не ожидал.
Тоже мне праведник, подумал Ромка, сам-то все рассказал и не устыдился, а меня чехвостит, но вслух этого говорить, конечно, не стал.
— Что вы, дон Херонимо, я состава знать не знаю. Но мне нужна причина, способная заставить тюремщика открыть клетку. Он не великого ума, может и поддаться на эту хитрость.
— А что будет со мной? Вы хотите оставить меня здесь? — в голосе Агильяра появились плачущие нотки.
Ромка почесал в затылке. Признаться, о судьбе книжника он и не думал.
— Как можно, дон Херонимо! Я потребую взять вас в качестве толмача.
— А что будет потом, когда клетка откроется? Вы убьете этого заблудшего сына Божьего?
— Нет, выбью дух и запру в камере. — Тут Ромка не кривил душой, убийства ему претили.
— А потом мы отправимся в покой великого правителя? — теперь в голосе Агильяра слышался испуг.
— Да бог с вами, — откликнулся Ромка, поежившись от перспективы оказаться в заполненных вооруженными стражниками коридорах. — Нам бы только выбраться на поверхность, срезать лодку и предупредить Кортеса. — Он еще раз поежился, вспомнив о чудовище в озере, но пугать сверх меры добрейшего дона Херонимо не стал. — Ну, кричите же.
Книжник подошел к решетке, помялся и пропищал что-то на напевном мешикском наречии.
— Громче, громче, — подстегнул его Ромка.
Де Агильяр повторил то же самое, но уже несколько окрепшим голосом. Помолчал, прислушиваясь. Тюремщик не шел.
— Дон Херонимо, вы же пастырь, хоть и очень бывший. Представьте себе, как читаете проповедь с амвона целой толпе язычников, и нужно, чтоб ваш голос проник в сердце каждой заблудшей овцы. Ну!
Голос де Агильяра набрал силу и напевность. Были б в камерах стекла, точно б зазвенели. За дверью раздался топот. Взвизгнули петли. Распахнутая дверь стукнула о стену. Тюремщик вихрем ворвался в коридор, размахивая чадящим факелом. Узники снова закричали, но голос Агильяра перекрывал их гомон. Он возносился под каменные своды и гремел оттуда подобно трубе архангела Гавриила.
Ошарашенный его смелостью, тюремщик застыл посереди коридора, утирая с пухлых губ следы недавней трапезы и силясь вникнуть в суть происходящего. Наконец разобрав, что речь идет не о скудости рациона или его недостатке, он бросился утихомиривать остальных. Обмотанная тряпьем палка без разбора замолотила по прутьям.
Наведя относительный порядок, он вернулся к камере Агильяра. Книжник снова повторил Ромкину историю. Тюремщик внимательно выслушал его, недоверчиво качая головой, и повернулся к Ромкиной камере. Ничего не выражающие глаза обшарили загорелое лицо молодого человека. Его драную одежду, сквозь которую отсвечивало по-рыбьи белесое, давно не видевшее солнца тело. Худые сапоги с прилипшими соломинками. Покачал головой и развернулся на выход. Молодой человек остолбенел — его план рушился с треском догорающего факела.
Агильяр просунул птичью руку сквозь прутья и ухватил мешика за жирное предплечье. Тот одним движением стряхнул пальцы и замахнулся. Книжник отпрянул в глубь камеры, но говорить не перестал. Голос его становился все настойчивей, убедительней. Тюремщик некоторое время вслушивался в птичий щебет бывшего монаха, потом обернулся и опять подошел к Ромке. Снова пробежал безучастными глазами по едва различимой в свете факела фигуре и потянулся за ключами. Ромкино упавшее было сердце вновь воспрянуло и погнало по жилам кровь, густо замешанную на горячке предстоящей битвы.
Чтоб не спугнуть мешика, он отступил подальше от решетки и нарочито покорно склонил голову. А потом даже присел на тюфяк. Громыхнув массивной связкой ключей, мешик вошел в камеру, заполнив собой большую ее часть. Ноздри идальго обожгло луковым перегаром и вонью давно немытого тела. Огромный живот колыхнулся у самого лица, а толстенная безволосая рука нависла над головой, норовя уцепиться за волосы. Содрогнувшись от отвращения, Ромка отпрянул. Мешик сделал еще шаг, окончательно зажав его пузом в углу, схватил за шиворот и, как нашкодившего котенка, выволок из камеры в узкий коридор.
Ромка дернулся, пытаясь вырвать остатки трещащей по швам рубахи из толстых пальцев. Обмотанная тряпками палка опустилась на затылок. Боли не было, но мир качнулся и начал меркнуть. Едва не соскальзывая за край забытья, Ромка представил себе, как его, избитого и растерзанного, притаскивают в тронный зал. Допрашивают — и, быстро поняв, что он соврал и ничего не знает, отправляют на жертвенный камень. Он снова дернулся, превозмогая звон в голове и резь в подмышках от натянувшейся рубахи. Вырваться опять не удалось.
Ромка зажмурился, ожидая нового удара, но вместо этого мешик качнулся сам и разжал пальцы. Все тело молодого человека заныло от предчувствия нехорошего. Он заскреб по камню ногтями и подошвами, торопясь убраться от падающего тела. В мгновение ока оказавшись у потушенной жаровни, Ромка услышал сочный шлепок, будто на мостовую уронили кусок мяса, а потом звонкий, с треском удар, будто следом упала спелая тыква.
Читать бесплатно другие книги:
