Французские дети едят всё Бийон Карен

Большинство гостей сочло поведение моей свекрови вполне уместным: ведь Софи нарушила правила, и обязанность Жанин (как взрослого человека, стоявшего рядом, и хозяйки дома) – приструнить ее. Когда французы наказывают своих детей на публике, это не воспринимается как унижение (хотя я чувствовала себя униженной, и Софи тоже). Французы твердо настроены научить своих детей дисциплине и рассчитывают на понимание других взрослых в этом вопросе. В Северной Америке проявлять твердость к детям в присутствии других людей не принято, а в некоторых случаях применение физических методов даже запрещено законом. Во Франции ситуация противоположная: даже абсолютно незнакомые люди могут сделать вашим детям (и вам!) замечание, демонстрируя свое неодобрение их поведения в общественном месте. Они уверены, что поступают как ответственные взрослые.

Этот контраст меня поразил. Американские родители нередко начинают паниковать, если их дети плохо ведут себя на публике. Часто нам становится очень стыдно, и мы стараемся положить конец подобному поведению как можно скорее. Лично я всегда боялась, что не сдержусь и устрою скандал: мне очень не хочется, чтобы окружающие считали меня злой (то есть плохой) матерью. Из-за этого я уступаю детям, когда, очевидно, не следовало бы этого делать. Французы, напротив, чувствуют себя обязанными отчитывать своих детей при всех, и окружающие полностью их поддерживают. Элиза, моя подруга-француженка из Ванкувера, однажды описала ситуацию, заставившую ее понять, что французский стиль воспитания детей совершенно неприемлем в Северной Америке. На детской площадке – вскоре после того, как они переехали в Канаду, – шестилетний сын мешал ей разговаривать с матерью другого ребенка. Элиза повернулась и строго отчитала его. «Тут я почувствовала, – вспоминает она, – как вокруг воцарилось ледяное молчание. Я увидела, что другие матери смотрят на меня огромными глазами. Лишь тогда до меня дошло: то, что во Франции считается нормальным, с американскими родителями не пройдет».

При этом французских родителей нельзя назвать чрезмерно авторитарными. Они строги, но ласковы. И каким-то волшебным образом добиваются того, что их детям совершенно не свойственны невежливость и упрямство, которые я наблюдаю у своих девочек и у детей моих друзей из Америки. Так что дело не только в том, что у французов другая гастрономическая культура. У них в принципе другой подход к воспитанию детей.

Родители во французской семье всегда главные. На меня этот факт производит неизгладимое впечатление, потому что в нашей семье я порой перестаю понимать, кто же главный. Я часто упрашивала детей сделать то, что мне нужно. Французы никогда этого не делают. Я лебезила перед детьми, французы – никогда. Я умоляла, грозила, сулила в награду молочные реки. Французы никогда до этого не опускаются (по крайней мере я этого ни разу не видела). Они спокойно и строго (но, как правило, ласково) объясняют своим детям, что нужно сделать, и недвусмысленно дают понять, кто в доме хозяин. И дети слушаются как по волшебству.

Как французам это удается? Они предъявляют к детям более высокие требования, позволяют им меньше и ведут себя строже. Они не романтизируют детство. И не питают иллюзий по поводу ранней стадии развития ребенка, которую американцы считают возрастом невинности и творчества. Наверняка вы знаете матерей, которые мечтают сделать из своих детей скрипачей-виртуозов и не остановятся ни перед чем, чтобы достичь цели. Француженки примерно такие же, но повернуты они на другом – воспитать детей с идеальными манерами.

Французы считают, что мир создан взрослыми и для взрослых. В этом мире детям редко идут на уступки. Французы одевают детей, как маленьких взрослых: обычно в пастельные, приглушенные тона. Девочек в розовом здесь можно увидеть не чаще, чем женщин в розовом. Мебель в детской – миниатюрная копия взрослой мебели: никаких розовых двухэтажных кроватей для принцесс со встроенной горкой и горшков в виде королевского трона. Считается, что в общественных местах дети должны вести себя тихо. Детей не поднимают на пьедестал. Ребенок не становится центром каждого сборища.

Так что взгляды моей свекрови абсолютно типичны для французских родителей. С точки зрения Жанин, главная задача ребенка – вести себя прилично, а главная задача родителей – научить этому ребенка. Такой подход старомоден, он основан на принципе: «детей должно быть видно, но не слышно». Но и мои ровесницы во Франции ждут от своих детей сознательного поведения. Во французском языке есть слово «sage» – «мудрый», но оно означает также «послушный», «воспитанный». За столом правила должны соблюдаться неукоснительно. Самая лестная похвала, которую можно было услышать в конце обеда от моей свекрови: «Девочки, как же тихо вы сидели – ни слова не произнесли!» Правда, детям постарше говорить позволено, но лишь в том случае, если им есть что сказать. Вмешательство во взрослые разговоры абсолютно недопустимо, никто не делает скидку на то, что «дети – это дети».

До переезда во Францию я считала, что такой подход к воспитанию давно устарел. Но, прожив здесь несколько месяцев, поняла, что глубокая уверенность французов в необходимости хорошего воспитания объясняется тем, что они иначе воспринимают детство.

Я поняла это, когда искала для наших девочек детские книжки на французском языке. Мне хотелось уютно устроиться на диване с Клер и французской версией «Кролика Питера»[8] или «Винни-Пуха». А с Софи мне не терпелось начать читать детскую классику. Интересно, какие книги во Франции так же популярны, как наши «Ани из Зеленых мезонинов»[9] или «Великолепная пятерка»[10]? В детстве я их обожала.

Но книги, которые посоветовали мне друзья и родственники Филиппа, оказались куда менее невинны по содержанию. «Маленького принца» мои дочери вообще не поняли. «Бабар»[11] перепугал их до смерти – на первых же страницах этой книги убивают мать слоненка, да и вся эта история с колониальным уклоном показалась мне расистской. Многие другие книги, которые нам советовали, имели, на мой взгляд, слишком жестокие и мрачные сюжеты. В итоге нашим любимцем стал «Барбапапа»[12], но я-то надеялась найти совсем другое.

Твердо решив купить детям что-нибудь из французской детской классики (должна же она существовать!), я отправилась в деревенский книжный магазин. Озадаченный продавец не сумел мне помочь. Предусмотрительно посоветовавшись с Филиппом, я знала, что спрашивать – les grands classiques (классику) и les contes des fes (сказки). Каково же было мое удивление, когда мне предложили французские переводы сказок Ганса Христиана Андерсена, братьев Гримм и «Пеппи Длинныйчулок». Ничего типа нашей «Матушки Гусыни» не нашлось. Французские дети не читают стихи, а поют песенки. Слушать, как Клер поет нестройным хором со своими двоюродными сестрами «Братец Жак», было очень умилительно, но песенки не могут заменить книги, которые, как я считаю, должны читать дети.

Однажды вечером я попыталась обсудить это с отцом Филиппа.

– У меня на родине, – начала я издалека, – детство воспринимается как время невинности. У нас очень много книг про волшебство и всякие чудеса. А вот у французов таких книжек, кажется, нет.

– Разве дети невинны? – ответил Джо довольно резко, хотя обычно это было ему несвойственно. – Они же как маленькие зверушки. Если их не воспитывать, они никогда не научатся нормально себя вести!

Это означает, что мой стиль воспитания резко отличается от того, что принят в других семьях в нашей деревне. В гостях я замечала, что детских игрушек во французских домах намного меньше, чем в американских (и уж точно меньше, чем в нашей игровой комнате в подвале, заваленной всякими детскими штуками до потолка). Кроме того, французы практически не принимают участия в детских играх. Я замечала это и на площадке в нашей деревне, и в Париже, когда мы ездили к моей золовке Веронике, – это бросается в глаза. В Канаде родители неотступно следуют за своими малышами, держась на почтительном расстоянии, помогая им забираться на горки и все время улыбаясь. Во Франции матери располагаются на ближайшей скамейке и открывают принесенную с собой газету или журнал. Сразу ясно: детские игры не для них.

Более того, слишком тесное общение с ребенком не одобряется. Я часто слышала от деревенских матерей распространенное замечание – «мать-служанка». И была уверена, что за спиной меня называют именно так. Родственники Филиппа были очень удивлены и даже встревожены, когда после рождения Софи я буквально не отходила от нее: слишком много, по их мнению, носила на руках, кормила по первому требованию и даже спала с ней в одной постели (что совершенно недопустимо!).

У французов свои способы проявления любви. Они проводят с детьми много времени по вечерам и в выходные. Намного чаще общаются семьями: в гости зовут всех – от самого младшего до самого старшего члена семьи. Даже те матери, которые работают полный день, готовят детям домашнюю еду. Меня поражает, как им удается соорудить потрясающий обед буквально за несколько минут: они как ракета летают по крошечной (по моим представлениям) кухне. Их невозможно застать врасплох. Так как они считают еду очень важной, у них все прекрасно организовано для ее приготовления. Они очень креативны – постоянно придумывают разные способы, как дать ребенку попробовать что-то новое, предлагают ему целые букеты вкусов. Французские матери считают одной из главных своих задач научить детей «пробовать все» – для них это не менее важно, чем умение читать и говорить. У них есть свой стиль воспитания – они властные, но заботливые родители.

Я поняла, что французский подход предотвращает застольные сражения между родителями и детьми. На первый взгляд, методы французов кажутся жестокими: много правил и мало выбора. На самом деле все наоборот. Есть ряд твердых правил и режим питания, которые соблюдают все, в том числе родители. Места для споров и перетягивания каната просто не остается, поэтому никого не приходится заставлять. При этом французские дети прекрасно себя чувствуют. Их родители следят, чтобы еда была вкусной и доставляла удовольствие, поэтому дети с нетерпением ждут, когда можно будет что-нибудь съесть, и с радостью бегут к столу.

А в нашем доме режим не соблюдался и правил не было. Не знаю, почему я так себя вела и как описать свой подход к воспитанию. Моя родительская философия основывалась на обрывках идей из книг по «естественному родительству». В них написано, что между детьми и родителями должна формироваться эмоциональная привязанность. Все, что может нарушить эту привязанность, плохо сказывается на психическом здоровье ребенка. Только сечас я всерьез задумалась над этим. И поняла, что на практике это выглядит так: я не хотела ссориться с детьми из-за еды или чего-то еще, потому что боялась нанести им травму или ослабить нашу связь. Стоило мне записать эти слова на бумаге, тут же стало понятно, что логики здесь нет. Однако способность логически мыслить покинула меня уже несколько лет назад – из-за хронического недосыпа после рождения детей.

«Может быть, – подумала я, – пора пересмотреть свое увлечение теорией привязанности? В том числе и наше отношение к детским «почемучкам». В основе моих весьма туманных представлений о «естественном родительстве» лежало убеждение, что дети должны научиться критически мыслить. Я очень хвалила Софи, когда та задала свой первый вопрос «почему?» Мы поощряли ее любознательность, и этим «почему» не было конца.

– Почему Софи «почемучкает» абсолютно по любому поводу? – однажды не выдержала мама Филиппа.

– Я учу ее мыслить критически и спорить, – ответила я.

– Но дети не должны спорить с родителями! – отрезала Жанин, не скрывая раздражения. – Если есть правила, то их нужно просто выполнять. Без вопросов и споров. Особенно в отношении еды!

Я отмахнулась от нее, но позже, вспомнив наш спор, засомневалась. Что если Жанин права? Я всячески поощряла детей выражать свое мнение, но своими «почему» они оспаривали родительские приказы и вертели нами как хотели – особенно за столом, причем с самого раннего детства. Мы ели на бегу – утром, перед тем как выбежать с детьми из дома, или вечером, сразу после работы. Замотанная и уставшая, я обычно не спорила, когда дети отказывались есть то, что я приготовила, и тут же предлагала что-то другое. В результате они перешли на хлеб с маслом и макароны. И поняли, что они, а не я, решают, что им есть.

Согласно французской теории воспитания все это не имеет никакого отношения к «естественному родительству». Это обычное попустительство. Французы считают, что, пока дети не достигли «разумного возраста» («l’ge de la raison» наступает в семь лет), им не надо позволять самостоятельно принимать решения по многим вопросам, особенно относительно еды. Это заставляло задуматься: почему я так легко уступала требованиям своих детей? Неужели дети для меня – центр Вселенной? Или я просто замотанная и безвольная мать?

Печальные перспективы моего подхода к воспитанию открылись мне, когда наши знакомые – британская супружеская пара – купили старый особняк по соседству и стали приезжать во Францию на лето. Они тоже позволяли своему четырехлетнему сыну есть все, что вздумается, считая, что детям свойственна некая «внутренняя мудрость», со временем сын сам сделает выбор в пользу сбалансированной пищи. Некоторое время их ребенок жил исключительно на молочных продуктах и белом хлебе, потом заболел анемией и даже попал в больницу. Он быстро выздоровел, но деревенские сплетники еще долго обсуждали эту историю. Она подтверждала уверенность французов в том, что англичане и американцы – ненормальные, больше того, садисты, отказывающиеся есть нормальную еду и давать ее детям.

Мысли обо всем этом порядком меня утомили. Я всего лишь хотела, чтобы мои дети питались лучше, а в итоге столкнулась с разницей французского и американского менталитетов во взглядах на родительство, воспитание и заботу о детях. Я задавала себе один и тот же вопрос: нужно ли мне вести себя как французские матери, если я хочу, чтобы мои дети ели так же хорошо, как французские дети?

Я боялась, что у меня ничего не выйдет, но все же решила попробовать. Повесила список правил на дверцу холодильника. Вечером муж, увидев его, скептически поднял брови:

– Что это? – удивленно спросил он.

– Помнишь тот ужин? – ответила я. – Хочу понять, как заставить девочек есть так же хорошо, как французские дети.

– Как-то слишком сурово, – запротестовал Филипп, явно не одобряя мою идею.

– Но мы же во Франции! – возразила я. – У французов на все найдутся суровые правила.

– Но я хочу есть с удовольствием, да и девочки, уверен, тоже. Ты что, собираешься ввести все эти правила сразу? Еда должна быть в радость, правила тут ни при чем, – настаивал он.

Его возражения заставили меня усомниться, на верном ли я пути. А до Рождества оставался всего месяц. Я решила, что девочки просто обязаны изменить свои привычки в еде, причем как можно быстрее. Поэтому, не обращая внимания на мнение Филиппа, я перешла к следующей части своего плана. Мне нужно узнать, как питаются маленькие французы, какие мысли и чувства вызывает у них еда.

К счастью, проводить собственное научное исследование мне не пришлось. Двоюродная сестра Филиппа Кристель работала puricultrice – это что-то среднее между детской медсестрой и воспитательницей в яслях. Я позвонила ей. Кристель заинтересовалась и дала кучу отличных подсказок. Оказывается, существует множество исследований на эту тему, еще в XIX веке Франция стала одной из основоположниц науки об уходе за детьми (puriculture) и до сих пор сохраняет мировое лидерство в этой области.

Кристель рассказала мне о французском социологе Клоде Фишлере, посвятившем тридцать лет жизни изучению пищевых привычек и предпочтений. Вместе с американским исследователем Полом Розеном из университета Пенсильвании Фишлер опросил 7000 человек во Франции и США об их предпочтениях в еде, наблюдал за детьми и их родителями во Франции. Это было то, что мне нужно!

Прочитав исследование Фишлера, я нашла подтверждение своим догадкам: французские школьники отвечали, что любят разнообразную пищу, а в списке любимых продуктов у них чаще были овощи. Несколько важных принципов я узнала из ответов на вопросы, которые Фишлер задавал детям (пытаясь выяснить, насколько хорошо они понимают принципы здорового питания). Любопытно, что некоторые из них были прямой цитатой из высказываний родителей Филиппа: «нужно попробовать всего понемногу», «ничего страшного, если изредка съедать что-то вредное». Дети прекрасно знали, какие продукты считаются полезными, а какие вредными, и почему. Конечно, как дети во всем мире, они любят пиццу, сладости, кетчуп и газировку, но едят все это в умеренных количествах – как их родители.

Исследования Фишлера, посвященные взрослым, подтвердили мою догадку. Американцы слишком озабочены вопросами здоровья: когда их спрашивали о еде, они прежде всего говорили о калориях, питательной ценности и диете. Французы, напротив, почти никогда не упоминали об этом, если их просили рассказать, какие ассоциации у них вызывает слово «еда». Для них еда связана с удовольствием, приятными вкусовыми ощущениями, общением, весельем, культурой и национальными особенностями. В одном из самых интересных своих исследований Фишлер показывал французам и американцам картинку с изображением шоколадного торта и просил назвать первое слово, которое приходит им в голову. Американцы чаще всего отвечали: «чувство вины». Французы – «праздник».

Но как французские дети усваивают эти идеи? Отчасти это происходит благодаря тому, что они проводят много времени за столом с родителями, а главная тема застольных разговоров – естественно, еда. Традиция семейных обедов во Франции живет и процветает. С двенадцати до двух магазины закрыты – все должны пойти домой пообедать. Опросы, проведенные во французских семьях, показали, что все дети во Франции обедают, сидя за столом, и обед состоит из трех блюд. Больше половины детей делают это в школе: днем у школьников есть двухчасовой перерыв: они должны успеть поесть (на это отводится не менее получаса) и переварить пищу (за время полуторачасовой перемены). В результате школьный день во Франции длиннее, он обычно заканчивается в 16:00–16:30 (время традиционного полдника – goter). В 19:00 магазины закрываются, чтобы все успели домой к ужину, который по традиции начинается в 19:30–20:00. А в 21:00–21:30 дети обычно ложатся спать.

Итак, почти все дети во Франции каждый день ужинают дома и сидят за столом всей семьей. А в Америке лишь 40% подростков и 55% детей младше одиннадцати лет ежедневно ужинают с семьей. Каждый третий ребенок ужинает с семьей меньше трех раз в неделю.

Фрацузские семьи едят вместе почти 365 дней в году. Есть возможность научить ребенка правильно питаться, не правда ли! И главное, чему учатся французские дети во время этих ужинов, – пробовать новое. Французы любят разнообразие, это влияет на их меню. Дети вырастают и ведут себя так же, как их родители, даже в мелочах. «Яблоко я уже ела вчера, сегодня буду персик», – говорила моя свекровь, выбирая фрукты на десерт. «Курицу на этой неделе мы уже ели, больше не будем», – рассуждала она, думая, что приготовить на обед. Эти примеры подсказали мне пятое правило питания для детей.

Привычка французов питаться разнообразно прослеживается во всем. В начале каждой недели родители изучают школьное меню. И не только для того, чтобы узнать, чем будут кормить их детей – они не хотят готовить то же самое дома. (Вероника рассказывала, что в их парижской школе родителям присылали рекомендации по составлению меню домашнего ужина!) Когда родители Филиппа гостили у нас в Ванкувере, я быстро поняла: они ждут, что на столе каждый раз будет что-то новенькое (и я поставила рекорд: три недели готовила разные блюда, пока моя фантазия не иссякла). Единственным исключением был завтрак: почти всегда одно и то же – сок, кофе или чай (детям – молоко), пшеничный багет, масло, джем или мед. Есть некое противоречие – булки и сладкое на завтрак и здоровое питание весь оставшийся день, но, должна признать, что кусочек свежего багета со сливочным маслом и медом – просто волшебное средство от плохого настроения.

Мои же дети ненавидят разнообразие и незнакомую еду больше всего на свете. Из-за их глухого сопротивления я скатилась к нездоровому питанию. До рождения детей мой рацион был намного разнообразнее. В университете я обходилась разогретыми в микроволновке полуфабрикатами, вареными яйцами и макаронами, но потом научилась готовить салаты и всякие вкусные блюда вроде чили. Однако, когда родились дети, наша семья снова начала питаться однообразно, новые продукты на столе почти не появлялись.

Посвятив изучению вопросов питания больше недели, я решила, что собрала достаточно информации для перехода к следующей части моего плана – созданию собственной системы правил, которая поможет улучшить питание нашей семьи. Эти правила будут регулировать наше меню, часы приема пищи и поведение за столом. Нужно учесть такие факторы, как режим дня, дисциплина и разнообразие рациона. Составила простую таблицу: в левом столбце – правила, которые мы теперь должны соблюдать; в правом – то, что придется изменить в нашей жизни, чтобы эти правила работали.

Я повесила план действий на холодильник, рядом со списком правил французского детского питания. В письменном виде он выглядел более внушительным. Но, увидев этот план на бумаге, я вновь усомнилась в его эффективности. Интересно, удастся ли мне заставить детей соблюдать все эти принципы?

Надо выработать стратегию!

Я набросала основные ее пункты, благо на холодильнике еще было свободное место.

1. Подробно разъяснить правила заранее.

2. Все правила должны соблюдаться.

3. Правила нельзя нарушать.

4. Никаких поблажек!

Я решила сразу ввести три первых принципа: никаких перекусов, запрет на еду в коляске и машине, никакой еды в спешке. Мне казалось, это неплохое начало. Наша машина и коляска Клер являли собой ужасное зрелище: внутри все в крошках и пятнах от пролитых напитков – такая грязь, что стыдно смотреть. Предварительно все это вычистив, я сообщила своим девочкам новость.

Готовясь услышать кучу возражений, заранее обдумала, что буду отвечать, если дети воспротивятся новым правилам (а это произойдет обязательно).

Например:

«Если будете хорошо есть за обедом, не проголодаетесь до ужина».

«Проголодались? Надо было лучше есть за обедом».

Или более позитивно:

«Проголодались? Отлично! Теперь будете хорошо есть за ужином. Осталось подождать всего ______ (вставить количество часов)».

Я даже попросила Филиппа помочь мне перевести стишок: «Ешь, ешь, что дают, кто не съест, того побьют». Вооружившись списком разумных доводов, я задумалась о том, когда лучше приступить к выполнению намеченного плана. Логично было бы начать в понедельник: новая неделя – новая жизнь. Филипп, правда, должен был допоздна работать, но я решила, что справлюсь сама. В воскресенье вечером подробно рассказала девочкам о наших новых правилах и режиме питания, показала висевшие на холодильнике списки. Клер серьезно кивнула и сунула в рот палец. Софи топнула ногой в знак протеста, но вскоре потеряла интерес к разговору.

«Неважно, – подумала я, – теперь они предупреждены и знают, что их ждет».

Одно беспокоило: я не знала, что ждет меня.

В понедельник после обеда, забирая Софи из школы, тут же услышала: «Мама, я есть хочу!» Я была к этому готова и бодро ответила:

– Отлично! Дома тебя ждет вкусный полдник. Сейчас заедем в ясли за Клер, кое-что сделаем и поедем домой.

– Но я хочу-у е-е-есть! – завыла Софи.

– А дома – черничные кексы. Твои любимые, между прочим! Посмотри, как чисто у нас в машине! Я сегодня полтора часа тут убирала. Знаешь, сколько всего нашла? Вот, смотри, твоя кукла-фея, а мы думали, ты ее потеряла! – я надеялась отвлечь Софи. Не тут-то было.

– Я хочу есть, – ныла она.

Попробуем другую тактику:

– Во Франции в машине не едят, – сурово сказала я. – А ты, между прочим, наполовину француженка, не забывай.

– Тогда мне можно есть в машине половину времени! – буркнула Софи.

На этом запас моих заготовок иссяк. Но я не сдавалась. Софи ныла по дороге в ясли, в супермаркете, в химчистке, на почте. Вскоре к ней присоединилась Клер, которая тоже привыкла есть в машине.

Оглохшая от их воплей и злая, я проехала мимо деревенской булочной, решив сократить количество дел, и направилась к дому. Это еще сильнее разозлило детей. Любимым лакомством Клер был свежий багет, который я обычно покупала ей каждый день после яслей. У нее даже была любимая булочная, одна из трех в городе (все пекари делали хлеб по-разному, и каждый гордился своим рецептом). Покупка багета была для нее главным событием дня: ей нравилось стоять в очереди, важно протягивать пекарю деньги и получать в руки еще теплый багет. Поэтому, когда она увидела проносящуюся мимо вывеску, сразу скуксилась. Я надеялась, что в конце концов они перестанут ныть, но нытье переросло в настоящий рев.

Когда мы приехали домой, Клер так кричала, что есть уже не могла. Софи, не жуя, проглотила три кекса, выпила два стакана молока и вышла из-за стола с довольным видом. А у Клер началась истерика. Я знала, что если дочь сильно проголодается, то очень расстроится и есть уже не сможет. В отчаянии пыталась накормить ее кусочками черничного кекса – ничего не вышло.

Тут я запаниковала. Сегодня же только первый день моей программы! Филипп придет домой меньше чем через час. Я не могла допустить, чтобы он увидел детей в таком состоянии. И прибегла к последнему средству: порылась в кухонном шкафу, отыскала старую детскую бутылочку, подогрела молоко. Мне повезло: напившись, Клер успокоилась (теперь она только икала) и согласилась посидеть у меня на коленях, пока мы читали сказку. После такой истерики мне самой не помешало бы выпить теплого молока.

А ведь впереди был ужин. Я приготовила на десерт любимое блюдо девочек – шоколадный мусс. Но на первое сделала то, что они совсем не любили: свежую камбалу с рынка, кабачок и картошку.

Я гордилась своей находчивостью: сначала дала девочкам картофельное пюре, чтобы они сделали «вулкан»: из пюре строят горку, в ней роют углубление, кладут туда кусочек сливочного масла и наблюдают, как он плавится. Девочки были в восторге, я даже уговорила Клер съесть несколько ложек пюре (обычно она не соглашалась).

Но когда на столе появились рыба и кабачок, дети сразу расстроились. Все еще обиженная из-за багета, Клер разрыдалась. Софи опустила вилку, сложила руки на груди и нахмурилась. Я взяла по вилке с кусочком рыбы в каждую руку, твердо решив, что им не удастся одолеть меня в первый же день, и забыв еще одно правило поведения за столом, известное не только французам: детей нельзя заставлять есть. Если они не захотят есть, то просто стиснут зубы. А мои девочки к тому же поддерживали друг друга. Я поняла свою ошибку: они поели пюре и теперь были не так голодны. Вдобавок Софи съела на полдник три кекса с черникой. В отчаянии я вспомнила о своем секретном оружии – десерте.

– Не съедите рыбу – не получите десерт, – решительно объявила я и, достав из холодильника миску с шоколадным муссом, водрузила ее на стол.

Это была плохая идея. Клер закричала еще громче, а Софи и вовсе пришла в ярость.

– Я хочу мусс!

– Не съешь рыбу, не получишь мусс!

– Ненавижу кабачки!!! – завопила Софи.

Клер повторяла за ней, как эхо:

– Я тоже ненавижу!

– Не ныть, – отрезала я. – За нытье полагается добавка! – и плюхнула на тарелку Софи еще одну ложку кабачка.

– Ах так! – заявила Софи, – тогда я вообще ничего не буду, – и, отодвинув стул, вышла из-за стола.

Клер взглянула на нас осторожным оценивающим взглядом, как часто делают младшие дети («А мне это сойдет с рук?»), и тут же последовала примеру сестры.

Кипя от злости, я убрала мусс. Кажется, я сама забыла французское правило № 2: еду нельзя использовать как наказание или награду.

Я чувствовала, что дальше будет только хуже. Стиснув зубы, повела девочек наверх готовиться ко сну: мы искупались, надели пижамы, почистили зубы, подоткнули одеяла. Настало время сказки. Сказка была для девочек самым любимым ритуалом. В первые недели и месяцы во Франции, когда они особенно переживали из-за переезда, я придумала для каждой воображаемую волшебную фею. Сказки про фей стали у нас традицией, Софи и Клер отказывались засыпать, не услышав одну из них. Даже няням пришлось запомнить основные сюжеты, чтобы в мое отсутствие девочки не закатывали истерик.

И вот я склоняюсь над кроваткой Софи, приготовившись рассказать сказку, а она вдруг кричит:

– Я хочу есть! Хочу есть!

Улыбнувшись, я ответила одной из заготовленных фраз:

– Это потому, что ты плохо ела за ужином. Ничего, утром тебя ждет вкусный завтрак!

Тогда взбешенная Софи выпалила худшее оскорбление, на которое только была способна:

– Я с тобой больше не дружу! Ты злая.

– Софи, – ласково ответила я, – я твоя мама, а не подружка. Так будешь слушать сказку или нет?

– Нет! – отрезала Софи и отвернулась к стене.

– А обниматься на ночь?

– Уходи!

У двери я услышала, как она плачет. Я и сама готова была разреветься. Впервые в жизни Софи отказалась от сказки на ночь. Тем временем Клер в своей комнате тоже плакала. Не выдержав, я подогрела молока и сделала ей еще бутылочку, надеясь, что это поможет ей спокойно заснуть.

Я чувствовала себя ужасно. В результате эксперимента обе мои дочери остались голодными. Софи легла спать злая. Клер вернулась к младенческим привычкам. Мы никогда еще так сильно не ругались. Я поняла, что сделала только хуже, мой план не работает. Таким способом я никогда не заставлю своих детей есть с удовольствием.

Не в первый и не в последний раз я пожалела о нашем переезде во Францию. Здесь у нас почти не было друзей, девочки чувствовали себя несчастными, а наш дом оказался сырым сараем, в котором гуляли сквозняки. Мы оставили наших друзей, прекрасную работу и веселый город ради захолустной деревни, жители которой считают пармезан экзотикой. И они еще требуют, чтобы я и мои дети питались иначе?!

К счастью, электричка задержалась, и Филипп приехал домой поздно. Девочки уже спали. Когда я рассказала ему о случившемся, он задумался. (Больше всего люблю своего мужа за то, что он никогда не говорит: «Ну я же тебя предупреждал!»)

– Если мы будем питаться, как французы, это пойдет на пользу и нам, и детям, – наконец сказал он, – но нельзя внедрять новое, наказывая их. Твои правила – хорошая идея, но как ты научишь их есть с удовольствием, если будешь слишком строга? Еда должна быть приятной. Необязательно придумывать что-то необыкновенное, просто это должно им нравиться.

Филипп сразу понял, в чем моя ошибка. Мне казалось, что я пытаюсь установить новый режим. Однако на деле это выглядело как попытка доказать «кто в доме главный». Я поняла, что воспринимаю правила излишне прямолинейно. Моя настойчивость стала разновидностью эмоционального насилия, демонстрирующего полное неуважение к личности. Я вспомнила одну из своих любимых книг по воспитанию: «Позитивная дисциплина» Джейн Нельсен. Моя ошибка состоит в том, что раньше я позволяла детям все, а теперь попыталась компенсировать собственную слабость чрезмерно авторитарным подходом – суровым, властным и жестоким. Надо внушать детям уважение к себе, быть твердой, но ласковой, подбадривать их.

Теперь мне понятно, что в тот первый день я нарушила основы основ французской гастрономической культуры: 1) еда должна сопровождаться приятным общением; 2) еда должна быть вкусной. Не надо было готовить кабачок, который они так не любили. Не мешало бы проявить больше гибкости.

«Вот почему эти правила нигде не записаны, – наконец поняла я, – ведь это привычки, ритуалы, а не жесткая система». Я вспомнила слова школьной учительницы: правила существуют не для того, чтобы уничтожить личные предпочтения, а для того, чтобы сформировать индивидуальные вкусы. Детям необходимо разностороннее воспитание, им нужно пробовать разную еду. Но мне никогда не достичь цели, если я буду запихивать в своих детей порции овощей, которые они ненавидят.

Итак, моя затея терпела крах. После столь неудачного начала эксперимента я умыла руки. Рождество на носу, и у меня нет сил начинать все сначала. Погода стояла под стать моему настроению: холодная, дождливая, противная. Я чувствовала себя ужасно одиноко и жалела о том, что заставила свою семью притащиться во Францию. О чем только я думала? Здесь даже снега нет, на Рождество нас ждал дождь. Я часами висела на телефоне, разговаривая со своей сестрой, которая жила в Монреале: она безуспешно пыталась меня подбодрить. Единственным светлым пятном во всей этой безнадеге была радость, с которой мои дочери ждали свое первое семейное Рождество во Франции. Мы еще никогда не приезжали во Францию на Рождество: нам с Филиппом не удавалось отпроситься с работы. Девочки были в восторге от того, что увидят за одним столом всех своих многочисленных двоюродных и троюродных братьев и сестер. Они рвались помочь приготовить угощение для праздничного ужина, который устраивала их тетя Моник (наше участие в ужине из семи блюд ограничивалось закусками), с удовольствием ходили со мной на рынок купить то, чего не хватило в последний момент. Мы даже вместе пошли на ферму – в последний раз перед Рождеством. Как обычно, девочки побежали смотреть на животных, а я отправилась забирать наши продуктовые корзины. Любимца Софи и Клер – поросенка Артура – к сожалению, не оказалось на ферме… (Юбер сказал, что он «уехал в Канаду», и весело мне подмигнул.)

Даже без снега Рождество оказалось чудесным. Вся деревня светилась праздничными огнями, витрины магазинов были изысканно украшены. Глядя, как девочки прижимают носы к витринам, я поняла, почему во Франции это называется «faire du lche-vitrines» («облизывать витрины»). Детям удалось даже пообщаться с Санта-Клаусом (во Франции его называют Pre Nol – дословно «Папа Рождество»): каждый год за пару дней до Рождества все дети ждут его на пристани, толпясь на старых каменных мостках. Санта выплывает на ялике из-за скал, ребята спешат ему навстречу, признаются в своих маленьких грехах и требуют подарки, а волны плещутся у их ног. Потом Санта уплывает. После встречи с ним Софи и Клер пришли домой, светясь от счастья: французский Санта-Клаус был куда волшебнее, чем канадский из торгового центра.

Настал канун Рождества: в этот день во Франции традиционно устраивают семейный ужин. Мои сожаления по поводу переезда сюда чуть-чуть (но лишь чуть-чуть) утихли. Я по привычке волновалась, как девочки будут вест себя за столом, ведь празднование наверняка затянется до поздней ночи, и присутствовать на нем будут почти все родственники Филиппа, даже самые дальние. Филипп старался меня приободрить.

– Попробуй расслабиться, – уговаривал он, – если девочки поймут, что ты нервничаешь, они тоже будут нервничать. А если увидят, что ты пробуешь новые блюда, наверняка тоже захотят попробовать. Они увидят, что все их друзья и родные с удовольствием едят за столом, и им будет намного легче.

Я старалась ему верить. И действительно, когда мы приехали в дом Моник, который уже был полон гостей и оживленных разговоров, все оказалось проще, чем мы думали. Там было человек тридцать, одни только приветствия и поцелуи заняли не меньше получаса, так что я сразу потеряла из виду Клер и Софи – их взяли под крылышко старшие братья и сестры и отвели к детскому столу. Я решила, что не стану думать о том, как они там едят. Кажется, никто из французов вообще не волновался по этому поводу: детей было слишком много, чтобы следить за каждым (еще одно преимущество большой семьи). Начали разносить закуски на подносах: карпаччо из морских гребешков, копченую лососину (крошечные кусочки лосося в маленьких овальных судках со сливочным лимонным соусом), а также tarte verrines aux agrumes (маленькие стаканчики с лимонным муссом).

Ужин прошел гораздо спокойнее, чем я предполагала. Видимо, столовые школы и сада научили моих детей гораздо большему, чем я дома: они гордо сидели на своих стульчиках, «как большие». И хотя девочки отказались от фуа-гра, тающую во рту цесарку уплетали за обе щеки. Больше они почти ничего не съели, но этого, кажется, никто и не заметил.

Как в гостях у Хуго и Вирджинии, дети убежали играть, оставив взрослых за разговорами. После сырной тарелки, достойной отеля «Ритц» (Моник нарезала сыры специальным сырным ножом и вкатила поднос на специальной сырной тележке), дети и взрослые вновь воссоединились, чтобы попробовать рождественский торт – bche de Nol. Это торт в виде полена, у которого есть и кора (шоколадная глазурь), и листья остролиста с ягодками (марципан), и даже снег (сахарная пудра). Как самая маленькая из присутствующих (малышей до года уже уложили спать) Клер получила первый кусочек, ей было приятно всеобщее внимание. Я думала, что часов в десять Клер устроит истерику, но она каким-то чудом держалась. Во-первых, благодаря тому, что из кухни выносили все новые и новые угощения – одно аппетитнее другого. Во-вторых, потому что другие дети вели себя так, будто ничего особенного не происходит. К полуночи я начала беспокоиться, не пора ли детям спать. Но мое стремление соблюсти режим сна, которое французы, видимо, считали пуританской фанатичностью, находило отпор у родственников Филиппа («Ну разве можно укладывать их сейчас? Они же пропустят самое интересное!»).

Итак, Софи и Клер не ложились до полуночи, пока не подали шампанское («всего один глоточек!»), а потом сами пошли спать. Они свернулись калачиком: Клер – на диване, Софи – в уголке, где устроили ложе из подушек, и спокойно заснули. Просидев за столом больше пяти часов, я устала и мечтала к ним присоединиться. Когда пришло время уходить (в два часа ночи), мы с Филиппом взяли девочек на руки, точь-в-точь как те французские родители в ресторане (кажется, это было сто лет назад). Клер, как их малыш, сунула пальчик в рот и спокойно позволила вынести себя из дома, даже не пискнув.

По дороге домой я размышляла о том, как прошел ужин. Филипп был прав: во французских семьях детей действительно учат есть правильно, но не вступают с ними в конфликт. Родители налаживают правильный режим в самом раннем возрасте, и дети усваивают правила хорошего поведения, впитывая их, как губка, наблюдая за другими детьми и взрослыми и повторяя за ними. Поэтому мне надо было рассматривать эти правила скорее как привычки или цели, которых не достичь сразу, и подключать к процессу других людей – прежде всего саму себя. Я была не права, решив изменить привычки своих детей, не изменив сначала свои собственные. Мне надо пересмотреть свой образ жизни. Надо искать способы сделать процесс приема пищи приятным. К счастью, недавно прочитанная статья подсказала идеальный план действий.