Троянская лошадка Дышев Андрей

Глава 30

Декорация

Он был в чистом, бежевом, перетянутом ремнем и портупеей костюме с накладными карманами и золотистыми пуговицами. Волосы аккуратно уложены, гладко выбритое лицо источало запах дорогого одеколона. Если бы не розовые пупырышки укусов, рассыпанные по щекам и лбу, да оцарапанные руки, я бы подумал, что это двойник Крота, который видел джунгли только по телевизору.

– Сколько неподдельных эмоций! Сколько живых чувств! – театрально восторгался Крот. – Куда там «Последнему герою» с его пляжными конкурсами! Куда «За стеклом» с его сопливыми подростковыми страстями! Вот где настоящая драма! Кирилл, я преклоняю голову!

– Спасибо, – пробормотал я, сплевывая кровью. – Откуда вы тут взялись? Я вас искал…

– Все знаю, дорогой мой! Все знаю!

Он обернулся в коридор и щелкнул пальцами. В камеру зашли двое молодых мужчин с невозмутимыми лицами. Один из них помог подняться охраннику и вывел его, а второй развязал мне руки. Крот посторонился и сделал приглашающий жест рукой.

– Выходите! Для вас Игра закончена.

Я ничего не понимал, но ни о чем не спрашивал. Когда вопросов слишком много и не знаешь, с какого начать, лучше некоторое время помолчать. Мы прошли через коридор и поднялись по ступеням к выходу. Я заметил, что Крот немного прихрамывает. Угрюмый детина, ожидающий нас у двери, раскрыл над нами зонтик.

– Я смотрю, вы здесь не последний человек, – заметил я, жадно шаря глазами по сторонам.

– Мне всегда импонировала ваша наблюдательность, – похвалил Крот, рассмеялся и похлопал меня по плечу. – Вы правы. Не последний. Я продюсер Игры, а все эти парни (он кивнул на подвал, из которого мы вышли) – актеры, статисты, словом, наемный персонал.

Эта новость заставила меня остановиться. Мне показалось, что я утрачиваю способность понимать что-либо. Мне захотелось сунуть голову в ведро с ледяной водой.

– Вы продюсер? То есть вы хотите сказать, что все это… – Я тряхнул головой и посмотрел по сторонам. – Послушайте, а где Ирэн?

– С Ирэн все в порядке. И с Марго, и с Морфичевым, и с Акуловым… Идемте-идемте, я все вам расскажу. Представляю, какой шок вы испытали! И, тем не менее, держитесь молодцом. У вас поразительная воля к жизни! Поразительная! Вас просто невозможно сломать! Но, увы, в финал вы не вышли. Знаете почему? Потому, что вы… Как бы точнее сказать… – Он остановился и повернулся ко мне. – Вы забыли о своей главной задаче: выжить любой ценой. Любой! В том числе и за счет других участников. А что сделали вы? Стали помогать им! Вы пошли на непозволительное самоотречение! Начали проявлять благородство! И добровольно отдали свою победу Акулову… Ну не переживайте сильно! Думаю, что на приз зрительских симпатий вы можете рассчитывать.

– Зрительских симпатий? – машинально повторил я.

– М-да, – произнес Крот, с тревогой рассматривая мои глаза. – Кажется, вы еще не готовы воспринять все то, что я вам сказал. Впрочем, это нормальное явление… Сейчас вас проводят в душ, вы помоетесь, переоденетесь, потом вас осмотрит врач, и… – он вскинул руку и взглянул на часы, – и через час я жду вас у себя в кабинете… Видите зеленый флигель? Вот там вы меня найдете.

Крот взял у сопровождающего нас детины зонтик и, насвистывая что-то веселое, пошел по асфальтовой дорожке. Некоторое время я стоял под дождем и смотрел ему вслед. Детина тронул меня за плечо и кивнул головой.

Он отвел меня в котельную, где была тесная душевая кабинка. На полочке я нашел все необходимое: мыло, шампунь и бритвенный станок. Я пустил струю на всю мощь и стал смотреть, как с меня стекает розовая вода и, закручиваясь в спираль, исчезает в сточном отверстии… Это была Игра? И для меня она закончена?.. Мозг отказывался воспринимать это, как если бы я столкнулся с неким необъяснимым паранормальным явлением. Я рассматривал свое тело, руки, ноги, а потом вдруг схватил мочалку и попытался отмыть многочисленные синяки и ссадины, словно это были чернильные пятна… Может, меня звезданули чем-то тяжелым по голове, и я сейчас лежу на земляном полу камеры, и угасающий разум рождает чудовищ в виде Крота, душа и мочалки?.. Синяки и ссадины не отмылись. И ноющая боль была настоящей… Я чувствовал, как меня покидают силы. Несколько минут назад я чувствовал, как жизненная энергия переливается через край, я был готов драться весь день, всю ночь – до тех пор, пока в камеру будут заходить люди в мокрых плащах. А сейчас у меня не было сил даже на то, чтобы нормально побриться. Руки дрожали, острое лезвие плясало по горлу, и я несколько раз порезался… Все. Конец. Игра закончена. Это была Игра. Как, однако, забавно! Но что делать теперь? Куда идти? Чем заниматься? Мне казалось, что меня остановили на взлете, вырубили форсаж, обломали крылья. Теперь остается только падать…

На лавочке я нашел пакет с одеждой: такой же, как у Крота, бежевый костюм, только без ремня и портупеи. Я взял рубашку, а брюки надел свои. Тельняшку отстирать от крови не удалось, и я бросил ее на пол. Тряпка.

Детина, дожидавшийся у входа в котельную, поманил меня за собой и сказал: «Doctor!» Я отмахнулся от него и поплелся к зеленому флигелю. Дождь утих, среди туч показалось голубое небо. По дороге мне встречались люди в военной форме, при оружии. Они с любопытством смотрели на меня, улыбались и приветственно вскидывали вверх руки. Я едва передвигал ноги. Усталость давила мне на плечи бетонной плитой. Вялое любопытство, которое я испытал при виде Крота, угасло, и теперь мною овладела апатия. Мне хотелось выпить и уснуть, и я шел к Кроту с единственной целью: выяснить у него, где можно найти водку и койку.

Когда я вошел в кабинет (у входа стоял охранник, но он пропустил меня беспрепятственно), Крот сидел за столом и по-английски говорил телефону. Он знаком показал мне, чтобы я сел на диван. Едва я сел, так тотчас стал бороться со сном. Карта местности, которая висела на противоположной стене, стала двоиться у меня в глазах. Крот говорил бегло, отрывисто, при этом он кидал в рот орешки из фарфоровой тарелочки, но я все-таки понял, что речь идет о его дочери, которая прилетает чартерным рейсом из Дели, и самолет уже вот-вот приземлится, и в связи с этим бумага должна быть отправлена нарочным немедленно…

– Я прошу прощения, – сказал Крот, опустив трубку. – Срочные дела… Вы были у врача?

– Я здоров. Только спать хочу.

– Понимаю… Мне, правда, удалось подремать пару часиков… Кофе?

Он встал, подошел к журнальному столику, на котором стоял сервиз и чайник, и стал звенеть посудой.

– Лобский, где сейчас Ирэн? – спросил я. – Мне бы очень хотелось ее видеть.

– Потерпите. От силы еще сутки. И вы ее увидите… Вам сколько сахара?

– Где она?

Крот поднес ко мне чашку, раздумывая, что мне можно сказать, а что нет.

– Она вместе с Акуловым продвигается к финишу. Я думаю, они уже на полпути к конечной цели.

– Выходит, Ирэн вышла в финал?

– Нет, – рассмеялся Крот, возвращаясь за стол. – В финал вышел только Акулов. А Ирэн – администратор Игры. У нее другие задачи.

Я не успел поднести чашку к губам. Рука застыла на полпути.

– Что значит администратор? – не понял я.

– Неужели вы даже не догадывались?.. Что ж, это еще раз подтверждает высочайший профессионализм Ирэн. Я не ошибся, когда остановил на ней свой выбор. Она необыкновенно талантливый человек. Какая у нее бурная фантазия! Какой стремительный полет мысли! Тысячи идей витают в ее светлой головушке!

– Вы хотите сказать… – едва ворочая языком, произнес я, – вы думаете, что Ирэн была в курсе? Она знала, что это Игра?

– Она не только была в курсе… О, простите! Я вам не предложил – может, хотите коньяку?

– Лобский! – Я вскочил. – Ирэн знала, что это Игра?

– Знала! – усмехнулся Крот. – Да она была главным сценаристом! Мы вместе с ней разрабатывали все те нюансы, с которыми вы встретились на маршруте!

Мне показалось, что я сейчас упаду. Пришлось опереться на край стола.

– Не может быть, – прошептал я. – Бред… Выходит, там, в камере, она знала…

– Разумеется! Она знала, что повстанцы, камера, приготовление к казни – всего лишь искусный розыгрыш, и она, надо признать, талантливо сыграла пленницу…

Сметая со стола тарелочку с орешками, бумаги и ручки, я кинулся на Крота и схватил его за воротник рубашки.

– Ты лжешь, сволочь! – закричал я. – Лжешь, поганец! Ирэн не играла! Она верила, что нас казнят! Она была искренней! Она говорила мне правду!

Крот не сопротивлялся, терпеливо дожидаясь, когда я его отпущу, лишь покраснел немного.

– Хорошо, – сказал он. – Я вам докажу…

Я отпустил его. Он поправил воротник, поднял с пола бумаги, затем придвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер. Включил внешний динамик и прибавил громкости. Раздались длинные гудки. Затем щелчок и голос Ирэн:

– Слушаю вас, шеф!

– Как у тебя дела? – спросил Крот, не спуская с меня глаз.

– Мчимся на всех парах! Думаю, к обеду мы будем на финише.

– Шансы на победу?

– Очень высоки! Акулов уже составляет список гостей, которых намерен пригласить на банкет… Как там Кирилл?

– Он в полном порядке, – ответил Крот и подмигнул мне. – Проходит курс реабилитации под наблюдением врача.

– Большой привет ему от меня. Скажите, что…

Я попытался выхватить из руки Крота трубку, но он увернулся и нажал кнопку отбоя. Я в ярости раздавил ногой тарелочку из-под орешков. Случилось светопреставление! Ирэн оказалась декорацией к спектаклю, ее слова – тщательно отредактированным монологом, а чувства – талантливой актерской игрой. Слезы хлынули из моих глаз. Как больно! Как больно!

– Ну что вы, Кирилл! – укорил меня Крот. – Нельзя же так расстраиваться по пустякам! У вас нервное переутомление. Вы слишком вжились в роль… Расслабьтесь, друг мой! Выпейте коньяку!

Он кинулся к дверце встроенного в стену бара, как санитар за лекарством для умирающего. Я грохнулся на диван, обхватил лицо руками. Я не мог успокоиться. Боль и обида душили меня.

– Зачем, зачем… – бормотал я. – Ради чего? Я впустую тратил себя…

Крот поднес мне бокал с коньяком. Испугался за мое состояние и потому налил до краев. Я выпил залпом. Разбитые губы словно вспыхнули пламенем. «Кирилл, дорогой мой, я люблю тебя…» Какая низость! Какая мерзость! Мне стыдно за себя. Зачем же я так распахнул перед ней душу? Как же я мог так обмануться? Дурачок, изливал чувства перед куклой, в рот которой вставили магнитофон с записанной кассетой! «Ты самый близкий для меня человек… Я счастлива от того, что могу быть с тобой рядом. Я восторгаюсь тобой!» Неужели этот ублюдочный эпизод в камере отсняли на пленку и запустят в эфир? Мерзавка! Лживая мерзавка! Администратор Игры! Сколько она заработала на мне?

– Я познакомился с Ирэн давно, – сказал Крот, наливая коньяку и себе. – Лет восемь назад. Я тогда отдыхал в Германии и совершенно случайно попал на грандиозное феерическое шоу. Ирэн там исполняла стриптиз… Нет-нет, не смотрите на меня так! Я имею в виду только то, что сказал, раздеваться на публике еще не значит…

– Вы решили меня добить, Лобский?

– Я решил говорить с вами начистоту, Кирилл. Вы мне симпатичны, я очень ценю вас, но не хочу, чтобы наши с вами отношения были омрачены какими-то недомолвками и подозрениями. Не скрою, Ирэн тогда мне очень понравилась, и я был приятно удивлен, когда узнал, что она не только моя соотечественница, но также одна из авторов шоу. Надеюсь, вам известно, что Ирэн прекрасно танцует и может с успехом преподавать хореографию… К сожалению, мы с ней расстались, а встретились снова совсем недавно… Вижу по вашим глазам, что вы поняли, когда именно. Да, на Эльбрусе, после соревнований по скоростному восхождению. В те дни я был с головой погружен в работу по организации Игры на выживание, и мне позарез нужны были энергичные молодые люди, которые разбирались бы в вопросах шоу-бизнеса. Я предложил сотрудничество Ирэн, и она, к счастью, приняла предложение…

– После того как вы припомнили ей прошлое, – дополнил я. – Я знаю, что вы шантажировали Ирэн, отправив ей какие-то фотографии.

– Да что ж с вами поделать?! – воскликнул Крот и раздосадованно хлопнул в ладоши. – Вот видите вы во мне злодея и не хотите изменить своего мнения! При чем тут шантаж? Да, я выслал ей старый снимок, на котором Ирэн была запечатлена на сцене во время выступления в шоу-программе. Но тем самым я хотел сказать, что восхищен ее талантом, что до сих пор нахожусь под впечатлением от ее выступления. У меня и мысли не было шантажировать ее!

Он помолчал, насупив брови, обмакнул губы в коньяк и продолжил:

– Словом, она согласилась. Я поручил ей очень ответственную работу: она должна была свежим взглядом просмотреть сценарий и внести в него какие-нибудь новые идеи: остроту, напряженность, нестандартность. Так с ее легкой руки в Игре появились обломки самолета, многочисленные трупы…

– Какие обломки, Лобский? Какие трупы? Вы о чем говорите? О том, что было в сценарии, или о том, что было на самом деле?

– А это, голубчик, одно и то же, – ответил Крот, и его губы растянулись в самодовольной ухмылке.

– Значит, следуя сценарию, вы уничтожили самолет, убивали людей?

– Зачем? Все было понарошку. Но очень, очень правдоподобно!.. Ох, как же вы на меня смотрите! Вы думаете, я сумасшедший?.. Кстати, почерк Ирэн знаете? Тогда взгляните на это!

Он вынул из стола несколько скрепленных листочков и протянул мне. Без всякого сомнения, листочки были исписаны рукой Ирэн. Сверху, крупным буквами: «Исправления к сценарию». Подчеркнуто двойной линией – хорошо известная мне манера. Я пробежал взглядом по тексту. «Обломки самолета, раскиданные на большом пространстве (чтобы хватило на всех участников), должны привести к „фюзеляжу“, установленному в труднодоступном месте… Муляжи трупов со следами насильственной смерти расположить таким образом, чтобы невозможно было приблизиться к ним чрезмерно близко… На первом этапе Игры (прыжки с самолета) снять с дистанции максимальное количество неперспективных игроков, чтобы немногочисленные и дорогостоящие технические средства имитации работали только на лидеров…»

– Лобский! – Я поднял глаза. – Я собственными руками щупал пульс у Аллы Георгиевны! Это был мертвый человек. Это был труп!

– Это был муляж, Кирилл, – вздохнув, словно сожалея о сказанном, ответил Крот. – Муляж. Мастерски сделанная кукла. Алла Георгиевна была снята с маршрута как неперспективный игрок, и сейчас она вместе со своими коллегами отдыхает на запасной базе.

– А труп тренера с пулевым отверстием во лбу? Я видел его так же близко, как вижу сейчас вас!

– Вы были когда-нибудь в музее восковых фигур?

– Что ж это за Игра, если по нас с Марго стреляли боевыми патронами?! – крикнул я и снова вскочил на ноги. Я боролся за свою репутацию! Я не мог признать, что меня так ловко водили за нос!

– Холостыми, друг мой!

– Но Марго была ранена в плечо! Где Марго? Пусть ее осмотрит врач!

– Уже осмотрел. Марго была ранена вполне безобидной резиновой пулей.

Он отбивал все мои атаки. Я ходил вокруг стола и давил ногами рассыпанные по полу орешки.

– Что ж получается? Тигрица была всего лишь мягкой игрушкой? А слон надувным? А змея силиконовой?

– Эть! – азартно воскликнул Крот. – Вот тут вы попали в десятку! Все звери, включая змею, были настоящими. И я действительно мог умереть, если бы не ваш самоотверженный поступок. К тому же, мне вкатили лошадиную дозу противозмеиной сыворотки, и сейчас я уже почти как огурчик. Только еще немного побаливает нога.

Я подошел к окну и взглянул на ряды колючей проволоки, идущие вдоль леса. Казалось, что проволока сдерживает вовсе не лес, а толпу разгоряченных манифестантов, которая на короткое мгновение замерла перед ограждением, чтобы затем с безумной силой и отчаянием кинуться на шипы, прорвать препятствие, повалить столбы и, орошая землю своей кровью, начать без разбору громить, жечь, топтать и убивать. Я все еще не мог поверить в то, что сказал мне Крот, но и сопротивляться уже не было ни сил, ни аргументов. Душа опустела. Крот был прав: я слишком близко принял к сердцу Игру, и она успела проделать там свою разрушительную работу и ничего не оставила взамен, потому что оказалась пустышкой. Теперь я не только не хотел встречаться с Ирэн, я боялся этой встречи. Кровь ударяла мне в лицо от стыда, и невольно сжимались кулаки, едва я представлял себе Ирэн, и ее лукавую усмешку, и ее невинный вопрос: «Ты не очень на меня сердишься, Кирюша? Но как я тебя разыграла! Признайся, что у тебя даже капли сомнения не было в том, что утром нас казнят!»

– Они скоро вернутся? – спросил я.

– Я же вам говорил: от силы через сутки. Совсем немножко осталось потерпеть. Да вам не придется скучать, Кирилл! Здесь полно развлечений! Бар, сауна, Интернет. Хотите, сыграем с вами в шашки?

– Как отсюда можно уехать?

– Без проблем! После финала и завершения Игры мы вручим победителю главный приз… Кстати, могу открыть вам секрет. Теперь это уже можно. Вы с Марго очень интересовались моим рюкзаком, вас волновала проблема, почему он такой тяжелый и что я в нем несу. Докладываю: я нес главный приз. А это двенадцатикилограммовый слиток золота высочайшей пробы в стальной капсуле! Теперь колбу со слитком несет к финишу Акулов. И даже не догадывается, какое богатство оттягивает его плечи! В этом-то вся изюминка Игры: свой крест, который вознесет победителя к триумфу, должен нести сам игрок.

– Лобский, я хочу уехать отсюда сейчас, немедленно!

– Сейчас? – повторил Крот и часто заморгал. – А к чему такая спешка, друг мой? Неужели вы так тяжело переживаете свое поражение? А как же церемония награждения и торжественный банкет? Уверяю вас, что вы украсите собой нашу компанию! К тому же, вы должны дождаться возвращения Ирэн. Она так беспокоится о вас! Столько трогательной заботы и внимания!

– Я хочу уехать сейчас! – тверже повторил я.

– Это невозможно, – отрезал Крот безапелляционно, как разговаривают бюрократы с просителями. – Вертолет будет только завтра. А свободных машин, чтобы добраться до города, нет. Остались только тягачи да бронетранспортеры. Не дам же я вам бронетранспортер, правда? Вы напугаете всю страну. Тем более что здесь сейчас работает специальная комиссия ООН.

На столе затрещал телефон. Крот поднял трубку.

– А-а, – протянул он с наигранной радостью. – Лапусик! Здравствуй, здравствуй! Ну, как, встретила малышку? Теперь ты счастлива?..

Крот кидал на меня настороженные взгляды, как бы беспокоясь, что я стал невольным свидетелем этого разговора.

– …я готов подписать отказную, и подпишу ее сразу, как только Симбуа передаст мне то, что обещал… Да, именно чрезвычайные и абсолютные… Он рядом? Ну-ка, дай мне его!

Крот опустил трубку, прикрыл ее ладонью и виновато посмотрел на меня.

– Прощу прощения, Кирилл, у меня важный разговор. Сами понимаете, в связи с Игрой приходится решать уйму вопросов с местными властями…

Я кивнул и вышел. Закрывая за собой дверь, я услышал, как Крот, перейдя на английский, жестким и холодным тоном внушал какому-то Симбуа, что торговаться не намерен, потому как безопасность соотечественников для него – превыше всего. Он так и сказал: «Above all!»

Глава 31

Спи, девочка!

Я вышел из флигеля и, погруженный в тягостные чувства, побрел по дорожке. Выглянуло солнце, лужи быстро подсыхали, и окружающий меня мир уже не казался таким враждебным, как ночью и утром. По обе стороны от меня тянулись глинобитные заборы, когда-то оштукатуренные, побеленные, но теперь имеющие довольно неряшливый вид. Вдоль них, огороженные металлическими рифлеными лентами, чернели нарезки огородов с чахлой зеленью, возвышались на опорах цистерны с водой и кое-где выглядывали облезлые крыши грузовых автомобилей. Весь этот странный, неясного назначения лагерь напоминал свалку старых, отживших свое крупногабаритных вещей, начиная автомобилями и заканчивая сараями.

За котельной я свернул в противоположную сторону от тюрьмы, в которой дрался, признавался в любви и готовился к смерти. Снова увидеть этот серый дом с решетками на маленьких окошках было выше моих сил. Воспоминание о минувшей ночи вызывало чувство омерзения. Отныне ничто не должно напоминать мне о существовании Ирэн! Ее нет и не было, а все, что когда-то связывало нас двоих, кануло в вечность.

Под ногами что-то блеснуло – осколочек зеркала, что ли? – и я машинально остановился, повернулся, глянул на землю, и в то же время мне показалось, что за угол котельной метнулся человек. Словно кто-то следил за мной и, чтобы остаться незамеченным, спрятался. Я пошел дальше и теперь, коль внушил себе слежку, уже не мог избавиться от неприятного чувства. По левую руку от меня, в зарослях кустов, приютился на редкость аккуратный домик, обшитый голубым сайдингом. На фасаде мокрой тряпкой свисал флажок с изображением красного креста. Медицинский пункт? Я свернул к крыльцу и, перед тем как зайти внутрь, кинул взгляд на дорогу. Так и есть! В мою сторону шел рослый человек с автоматом на плече. Мой взгляд заставил его остановиться. Человек, нарочито повернув лицо в сторону, вынул из кармана сигареты и начал прикуривать. Ясно, тут не обошлось без Крота. Что-то насторожило продюсера, и он приказал за мной следить. Уж не думает ли он, что я сломя голову побегу следом за Акуловым, чтобы отобрать у него капсулу с золотым слитком?

Я оказался в прохладном сумрачном коридоре. Крайняя дверь была открыта. В маленькой перевязочной, на топчане, застеленном пленкой, лежал молодой мужчина. Над ним склонился щуплый врач в огромных очках с толстой оправой и, вооружившись палочкой с ваткой, обрабатывал распухшие, почерневшие от крови губы. Пациент то стонал, то выдавал короткие невнятные слова и царапал пальцами край пленки, свисающей с топчана. Я узнал его. Это был охранник, которому я едва не выколол гвоздем глаз. Бедолага! Ладно, я страдал за собственную глупость и сомнительное удовольствие с лихвой залиться адреналином. А он-то за что? Сколько ему заплатил Крот, чтобы парень согласился на столь жестокий бой?

Другие комнаты были либо пусты, либо завалены коробками из-под медикаментов, тряпками, ведрами и тазами. Сильно пахло карболкой, словно в инфекционном отделении. Последняя, торцевая дверь вела в лазарет. Я зашел туда на цыпочках, тихо прикрыл за собой дверь и некоторое время стоял у порога, рассматривая некогда белые стены и потолки, заставленные пустыми бутылками и банками подоконники, облупленные госпитальные койки на колесиках. На той, что стояла у окна, завернувшись в рваное одеяло, спала Марго. Одна, в пустой, чужой, неуютной комнате, пропахшей дезинфицирующими средствами. Я присел на край койки и долго, не отрываясь, смотрел на ее лицо. Девушка спала крепко и, наверное, видела сны. Ее веки дрожали, губы непроизвольно то смыкались, то размыкались, дыхание было ровным и сильным. Может быть, сейчас она вновь переходила кишащее пиявками болото, или неслась в грязевом потоке к обрыву, или ругалась с Кротом. А может быть, тискала тигренка, щекотала его пушистое белое пузо, а тигрица, щурясь от удовольствия, лежала у ее ног и тихо урчала.

Из всех многочисленных «африканских» косичек Марго уцелел лишь пяток, да и те были в плачевном состоянии, распушились на кончиках, словно обтрепались. Я принялся осторожно выбирать из них колючки, чешуйки коры… Видел бы ее сейчас папик. Если у человека сохранились в душе нежные чувства к дочери, то как бы дрогнуло отеческое сердце! Руки потемнели, под ногтями грязь, лак наполовину отслоился. А лицо? Забыли глазки, когда их ресницы ласкали щеточкой с тушью, а поверх век скользила кисточка с пастельной тенью. И бровки соскучились по пинцету, и на нежных щеках появились незваные гости-прыщики, и пухлые губки зачерствели как хлебные корки… Я чуть сдвинул край одеяла. Плечо перебинтовано, сквозь бинт проступило алое пятнышко… Я судорожно сглотнул и чуть не закашлялся. Случается, что нежность и жалость душат сильнее, чем виселичная петля. Что ж ты, девочка, себя так изводишь? Неужели новые впечатления стоят того? Лежишь в убогом лазарете на больничной койке, съежившись под старым солдатским одеялом да забывшись в тяжелом сне, смертельно уставшая, всеми брошенная, в какой-то далекой стране, среди дремучих лесов, то ли в концлагере, то ли в воинской части – черт знает где! И в твоем смиренном, усталом сне столько женской покорности, доверительной расслабленности и беззащитности, что хочется сидеть рядом день и ночь, сдерживая дыхание, и не шевелиться, чтобы вдруг не скрипнули пружины, только осторожно поправлять ветхое одеяло и не сводить с тебя глаз…

Но она все-таки проснулась, глубоко вздохнула, чуть приоткрыла глаза и счастливо, безмятежно, совсем как ребенок, улыбнулась мне. Взяла мою ладонь, прижала к губам, а потом легла на нее щекой и снова закрыла глаза. Я боялся пошевелиться. Марго дышала глубоко и ровно. Я любовался ею, как неким редким, мимолетным и прекрасным явлением. Мне дорога эта девочка? Она запала мне в душу? Наверное, да. Меня влечет к ней, в моей душе что-то оттаивает, размягчается и обретает повышенную, обнаженную чувствительность. Я хотел, чтобы эти мгновения продолжались долго-долго, чтобы она спала, а я был рядом, оберегал ее сон и смотрел на нее… Но что же я делаю? Я опять снимаю с себя доспехи, броню, открываю лицо, кидаю на землю холодные железные перчатки и преклоняю колени перед женским обаянием? Но у моего сердца излишняя готовность принимать, впитывать в себя чарующий образ, к нему опасно легко приживается любовь. А вот избавляться от нее потом приходится через боль, муки и слезы… Стоит ли повторяться?

Я осторожно высвободил ладонь. Марго не проснулась. Спи, девочка, спи. Не держись за меня. Это всего лишь сиюминутный порыв, следствие усталости. Там, на большой земле, где при помощи мобильного телефона ты можешь добиться всего, чего только хочешь, мы станем чужими друг другу людьми. Твоя жизнь – словно маленький и дорогой ресторанчик, где каждая деталь продумана до мелочей, где каждый предмет изысканный, штучный, где на сцене играет, сверкает, поет и танцует безостановочное шоу, и меню никогда не повторяется, и официанты не выходят в зал в одном и том же костюме дважды, и ничто там не имеет смысла, как узоры в калейдоскопе, сложенные из битых разноцветных стеклышек. А моя жизнь – продуваемая всеми ветрами степь…

В маленьком лазарете было столько света, что, когда я вышел в коридор, он показался мне погруженным в непроглядный мрак. Побитый охранник все еще лежал на топчане, а доктор все так же прикладывал к его разбитым губам ватный скатыш, словно заставлял пациента съесть его, но тот противился, мычал и ругался… Не могу больше смотреть на кровь! Осточертело все! Бежать отсюда, бежать! Вернуться в родной город, запереться в холостяцкой берлоге, лечь на диван перед телевизором и неделю подряд смотреть передачи про животных, про красивых и уродливых, добрых и свирепых, хищных и травоядных зверей, чьи отношения с миром всегда чисты и естественны, лишенные фальши и лицемерия.

Мужчина с автоматом по-прежнему курил на дороге и делал вид, что я ему до лампочки. Надо проверить, насколько он неуклюже шпионит за мной. Воровато оглянувшись, я быстрыми шагами зашел за угол медицинского пункта, прислонился к стене и сложил на груди руки. Ждать пришлось недолго. Грохоча ботинками и тяжело дыша, мой преследователь выскочил из-за угла, едва не налетев на меня, тотчас остановился и с предельным вниманием стал рассматривать землю у себя под ногами, словно потерял здесь сто долларов.

– Хэллоу! – приветливо воскликнул я, вскидывая руку вверх, и с лучезарной улыбкой прошествовал мимо.

Теперь шпион старался держаться от меня подальше, но всякий раз, когда я оборачивался, видел его физиономию, выглядывающую из-за угла здания или забора. Меня интересовал вопрос: насколько будут серьезны его намерения задержать меня, если я попытаюсь выйти за пределы лагеря?

Я был не совсем прав, когда посчитал лагерь свалкой старой и разбитой техники. На ровной площадке, засыпанной песком и огороженной колючей проволокой, я увидел группу людей в военной форме, которые с усердием чистили и смазывали орудия. Пока я шел мимо площадки, то успел насчитать никак не меньше десяти гаубиц и дюжины минометов. По периметру стояли колесные бронетранспортеры вполне грозного вида. Вдоль техники, поглядывая за работой подчиненных, ходили командиры. Они покрикивали на бойцов и пинками учили их добросовестности. Стоило мне замедлить шаг и остановиться напротив бронетранспортера, как тотчас ко мне подскочил один из командиров и, размахивая руками, грозно закричал. Не знаю, на каком языке он ко мне обращался, но я сразу понял, что он просил меня убраться вон.

Размышляя над тем, какое отношение эта военизированная компания имеет к Игре и какими снарядами – резиновыми или обыкновенными – стреляют эти гаубицы, я дошел до конца лагеря. Дорога привела меня к выездным воротам, опутанным колючей проволокой. Тут же были оборудованы огневые позиции, и над мешками с песком торчали головы в касках. За воротами волнами простирались пологие холмы, поросшие, как мне показалось, неухоженными чайными кустами. Между ними змейкой скользила разбитая грунтовка, которая уходила в лес. На сырой глине отчетливо были видны многочисленные следы автомобильных протекторов. Наверняка эта дорога связывает лагерь с цивилизованным миром.

В качестве эксперимента я подошел к воротам и сделал вид, что хочу открыть их и выйти из лагеря, но тотчас услышал, как клацнул затвор. Один из бойцов, сидящих в окопе, зарычал и направил на меня автоматный ствол. Я улыбнулся и отрицательно покрутил головой, давая понять, что вовсе не хочу менять столь близкий моему сердцу и несказанно гостеприимный лагерь на проклятую свободу.

Мой шпион, зная, что через ворота я не смогу выйти, спокойно стоял поодаль, дожидаясь, когда я поверну в обратную сторону. Я так и сделал. В душе появилось чувство азарта. Что ж, теперь можно поиграть. Крот приставил ко мне увальня с автоматом и считает, что я не смогу уйти из лагеря?

– Хэллоу! – снова приветствовал я шпиона, который сидел на обочине дороги и нюхал цветок.

Площадка с боевой техникой, медицинская часть, котельная… Я шел быстро, едва ли не бежал, увеличивая дистанцию между мной и моим преследователем. Перед тем как свернуть за угол котельной, я обернулся и помахал ему рукой. Затем кинулся к трубе, схватился за скобы и поднялся до середины. Тут объявился мой шпион. Хватая воздух широко раскрытым ртом, он замер у подножия трубы и принялся с тревогой озираться по сторонам. Во все стороны посмотрел, а вот задрать голову вверх не догадался. Ну точно как свинья под дубом! Я едва сдержался, чтобы не крикнуть ему сверху: «Хэллоу!» Он рассерженно взмахнул рукой и побежал дальше, к цистернам с мазутом и кучам угля.

Я спустился и пошел в другую сторону, прямиком к глинобитному забору. Перемахнул через него и оказался на узкой полосе с высокой, в мой рост, травой. Сзади – глинобитный забор, спереди – колючая проволока, а за ней – чайные плантации и дорога в цивилизованный мир. Я шел к «колючке», раздвигая перед собой траву, словно пробирался по рядам театрального партера к выходу, осторожно, чтобы не наступать зрителям на ноги, но решительно, ибо уже не было сил лицезреть игру неприятной, отталкивающей труппы и погружаться в театральный сюжет, вызывающий лишь отрицательные переживания. Скорее, скорее на свежий воздух из душного, смрадного зала!

Перед «колючкой» я остановился. Следующий шаг не только окончательно выведет меня из Игры. Он отсечет от меня мою прежнюю жизнь и самого меня прежнего, с моими сомнениями, надеждами, мальчишеской доверчивостью и безоговорочной верой женским слезам.

Комок подступил к горлу. Я не стал оборачиваться, взялся за проволоку и оттянул ее книзу, чтобы перешагнуть. И вдруг кто-то схватил меня за плечо.

Глава 32

С Симбуа – ящик водки

– Ты с ума сошел! Там могут быть мины!

Знакомый голос. Я обернулся. Морфичев собственной персоной! Но что с его глазами? Он испуганно озирается по сторонам и невольно втягивает голову в плечи.

– Почему ты ко мне не зашел?

– К тебе? – повторил я.

Но что ответить на этот странный вопрос? Почему я к нему не зашел? Не знаю. А почему я вообще должен был к нему заходить? И куда это – к нему? И вообще, что это за начальственный тон?

Я отметил, что он хорошо выглядит. Гладко выбрит и пахнет одеколоном. В общем, почти как Крот. Только уж слишком его лицо серьезное. Может, геолог до сих пор уверен, что Игра продолжается?.. Я обратил внимание, что этот человек стал мне неприятен, казалось бы, без всяких на то оснований. Почему? Мы ведь не общались с ним после того, как расстались на контроле перед посадкой в самолет. Но я не стал докапываться до причины, которая изменила впечатление о нем, и полностью доверился интуиции, редко меня подводившей.

– Почему ты не ответил на мою последнюю записку, которую я оставил тебе за зеркалом? – продолжал он отчитывать меня, и его глаза тревожно бегали, и в них отражалась то «колючка», то глинобитный забор, то закопченная труба котельной.

Он мне надоел.

– Послушай, – сказал я, убирая его руку со своего плеча. – Что тебе от меня надо? Что тебе теперь (я сделал ударение на этом слове) от меня надо?

Ну да, конечно! Я понял, почему Морфичев вызывал во мне раздражение. Во всем снова виновата Ирэн. Ее тень по-прежнему не дает мне покоя. Казалось бы, мне уже должно быть до лампочки, спал с ней геолог или нет, и все-таки по душе елозит колючая, ржавая, покрытая заусеницами ревность. Сколько ж вреда от баб! Наверняка Морфичев сам по себе хороший мужик. А вот пробежала между нами черной кошкой Ирэн – и все! Можно забыть о хороших отношениях. А ведь мы могли стать друзьями!

Я снова взялся за проволоку, но Морфичев с необыкновенной злостью схватил меня за воротник рубашки.

– Да уймись же ты, Вацура! – прошипел он, и я увидел, как в волевом изломе напряглись его тонкие губы и проступили синеватые впадины на его щеках. – Отвечай на мои вопросы! Предупреждаю тебя по-хорошему…

Ого! Это уже серьезная заявка. Я не ожидал, что геолог сможет меня завести. Казалось – все, мой эмоциональный мотор заглох, бензин испарился, поршни заржавели, и ничто не выведет меня из себя. Наверное, еще трепыхался во мне последний не уснувший рефлекс. Я перехватил руку геолога, вывернул ее на излом, и мы оба рухнули на траву. Теперь я держал его за воротник и с удовольствием наблюдал, как Морфичев приминает затылком траву, кряхтит, скрипит зубами, пытаясь освободиться от моей хватки. Может, теперь он оставит меня в покое? Но Морфичев неожиданно вскинул руку и приставил к моему лбу ствол пистолета.

– Ты будешь делать то, что я тебе скажу, – процедил он и большим пальцем оттянул курок.

Мне пришлось отпустить его. Отряхнув руки, я встал на ноги.

– Сидеть! – рявкнул Морфичев, продолжая держать меня на прицеле. – Ведешь себя, как пацан…

Я пожал плечами и сел. Хороший мужик оказался на редкость агрессивным, а я не мог ответить ему той же монетой. Ушла из меня агрессия минувшей ночью, словно воздух из надувного шарика. Нет больше желания драться. Но что с Морфичевым стряслось? Может, тяжелые испытания слегка повредили его ум? Я помню его совсем другим: спокойным, невозмутимым и даже чуть-чуть чудаковатым. Он тоже сел на землю и затолкал пистолет за пояс. Я равнодушно ждал, что будет дальше. Лучше, конечно, чтобы ничего не было. В сон клонит…

– Кто-нибудь видел, как ты сюда забрался? – спросил он и снова кинул настороженный взгляд на забор.