Невыносимая любовь Макьюэн Иэн
А собака, лишенная источников хитрости, доступных мне, улеглась на свой клочок голой земли дожидаться прощения.
Вскоре мы снова сидели за кухонным столом, окна и двери были распахнуты настежь, и мы обсуждали аллергию. Зан окружал свои суждения ореолом фундаментальной истины, украшая их выражением «в сущности».
– В сущности, – заметил он, глядя на меня, – твоя аллергия есть форма дисбаланса.
Когда я сказал, что с этим не поспоришь, он выглядел польщенным. Я уже начал думать, что он, возможно, и не испытывал ко мне ненависти. На кашу он смотрел с той же уважительной враждебностью, что и на меня. То, что я принял за выражение, очевидно, являлось собственно его лицом. Меня сбил с толку изгиб его верхней губы, превращенной в оскал какой-то генетической недостачей.
– В сущности, – продолжал он, – для аллергии должны быть причины, и исследования доказывают, что в семидесяти процентах случаев корни заболевания уходят в разочарования из самого, в сущности, раннего детства.
Эта идея была мне знакома – проценты, высосанные из пальца, исследование, лишенное доказательств, измерение неизмеримого. Типичный детский сад.
– Я из оставшихся тридцати процентов, – сказал я.
Дейзи в эту минуту стояла, добавляя на тарелки кашу. У нее был тихий голос человека, знающего истину, которого, впрочем, никто не вынудит за нее сражаться:
– Существует доминирующий планетарный аспект, который имеет особые связи с земными знаками и десятым домом.
На этой фразе Джонни вскинул голову. Он был сильно напряжен с тех пор, как мы снова сели за стол, возможно опасаясь, что я снова что-нибудь выкину.
– Во всем виновата промышленная революция. До девятнадцатого столетия никто не страдал от аллергии, а о сенной лихорадке еще слыхом не слыхивали. А потом мы начали загрязнять воздух разной химической дрянью, которая попадала в воду и продукты, после этого у людей начала отказывать иммунная система. Наш организм не предназначен для переработки всякой гадости.
Джонни порядком разошелся, когда его прервал Стив:
– Прости меня, Джонни, но все это пирожки из дерьма. Индустриальная революция привела нас в такое состояние духа, отсюда все наши болезни. – Внезапно он повернулся ко мне. – А ты что думаешь?
Я думал, что пора бы уже кому-нибудь принести пистолет. Я сказал:
– Мой случай полностью зависит от душевного состояния. Когда у меня все в порядке, хлорка вообще на меня не действует.
– Ты несчастлив, – заявила Дейзи, поджав губы с печально опущенными уголками. – В твоей ауре я вижу скопления грязно-желтого цвета.
Если бы стол был уже, она могла бы дотянуться до моей руки.
– Верно, – согласился я и ухватился за удобный случай, – именно поэтому я здесь.
Я взглянул на Стива, но он отвел глаза. Я ждал, молчание становилось все напряженнее. Джонни беспомощно оглядывался по сторонам, и я засомневался, не ошибся ли он.
Пауза тянулась из-за того, что никто не хотел заговаривать первым. Наконец не выдержал Зан:
– Мы, в сущности, не те люди, у которых может оказаться пистолет.
Он в замешательстве умолк, его выручила Дейзи:
– Мы храним его уже двенадцать лет, но из него ни разу не стреляли.
Стив тут же встрял, сообщая ей то, что она и без него прекрасно знала:
– Хотя все это время его исправно чистили и смазывали.
А она ответила ему, к моей радости:
– Да, но не потому, что мы собирались стрелять.
Наступила неловкая тишина. Разговор зашел в тупик. Зан начал его заново:
– Дело в том, что он нам не нравится.
– Как и любой другой пистолет, – добавила Дейзи.
Стив пояснил:
– Это «штоллер» тридцать второго калибра, выпущен еще до того, как норвежцы продали завод обратно датчанам и немцам, которые и разработали этот тип оружия. У него двойной спуск, который...
– Стив, – мягко вмешался Зан. – В сущности, эта вещь попала к нам в руки совсем в другое время, безумное и трудное, и никто не знал, когда он может нам понадобиться.
– Для самозащиты, – откликнулся Стив.
– Мы много говорили на эту тему до вашего приезда, – сказал Дейзи. – Нам не очень нравится идея отдать его в чужие руки, ну и...
Она не смогла закончить, поэтому я спросил:
– Так вы продаете или нет?
Зан скрестил на груди мясистые руки:
– Вопрос не в этом. И не в деньгах.
– Э, погоди, – сказал Стив, – так тоже нельзя.
– О боже! – Зан начал злиться. Он не мог подобрать слов к своим мыслям, это и так непросто, а тут еще все время перебивают. Его позиция читалась в его оскале. – Видите ли, – начал он, – были времена, когда все упиралось в деньги. И только в деньги. Скажете, все понятно. Я не считаю, что это было плохо, но вот что из этого вышло. Все получилось не так, как хотели люди. Но нельзя рассматривать эту проблему саму по себе. Ни одну проблему нельзя рассматривать саму по себе. Все взаимосвязано, теперь мы об этом знаем, убедились наглядно, таково общество. В сущности, вопрос глобальный.
Стив нагнулся к Дейзи и театрально спросил, прикрываясь ладонью:
– О чем это он?
Дейзи заговорила со мной. Возможно, она еще размышляла о причинах моего несчастья.
– Все просто. Мы готовы продать, но нам хотелось бы знать, что ты собираешься с ним делать.
Я ответил:
– Вы получаете деньги, я – пистолет…
Джонни снова дернулся. Сделка, которую он организовал, грозила развалиться.
– Поймите, у Джо есть причины, чтобы не распространяться. Для нашего же и его блага.
Мне не понравилось упоминание моего имени. Теперь на несколько недель оно зависнет в воздухе этой кухни, вместе с другими.
– Слушай, – Джонни тронул меня за руку, – что-то ты, наверное, мог бы сказать, чтобы люди не нервничали.
Все посмотрели на меня. Сквозь распахнутые двери до нас доносились тщетно сдерживаемые, глухие завывания дворняги. Больше всего мне хотелось уйти – с пистолетом или без. Я демонстративно взглянул на часы и произнес:
– Скажу вам пять слов, и ни словом больше. Один человек собирается меня убить.
В наступившей тишине все, не исключая меня, осмысливали мои слова.
– Значит, это самозащита? – с надеждой в голосе спросил Зан.
Я утвердительно пожал плечами. На лицах у них было смятение. С одной стороны, им хотелось денег, а с другой – оправдания. Эти наркоторговцы, эти спекулянты недвижимостью, разорившиеся из-за отрицательного дохода и своих гуманных верований, рвали на груди рубахи, доказывая свою духовность, и при этом хотели, чтобы я помог им выкрутиться. Я почувствовал себя лучше. Да, я плохой. Неожиданно я почувствовал себя свободным. Я вытащил пачку купюр и бросил на стол. Разве не в этом все дело?
– Можете пересчитать.
Сперва никто не шевельнулся, потом резкое движение, и ладонь Стива лишь чуть-чуть опередила руку Зана. Дейзи помрачнела. Дело, видимо, было серьезным. Может, каша и тосты составляли весь их рацион.
Как банковский клерк, Стив с колоссальной скоростью пересчитал банкноты, а затем убрал в карман и обратился ко мне:
– Прекрасно. Теперь можешь валить отсюда, Джо!
Чтобы сохранить лицо, я присоединился к нервному смеху.
Но обратил внимание, что Зан не засмеялся. Он выжидал, скрестив на груди руки, его оскал теперь ничего не выражал. Мускул на его правом предплечье – из тех мышц, что у меня так и не развились, – ритмично подергивался в такт каким-то невидимым движениям ладони. Когда смех затих, Зан заговорил, но звук его голоса не давал оснований рассуждать о «философии целостности». Он взлетел выше, в нем появилась хрипотца, кончик языка сухо бил по нёбу. Он сидел совершенно спокойно, но я видел движение под кожей, пульс в основании горла. Вот когда моя собственная кровь побежала быстрее. Зан сказал:
– Стив, положи деньги на стол и принеси пистолет.
Неотрывно глядя Зану в глаза, Стив поднялся из-за стола.
– Ладно, – сказал он и двинулся через комнату.
Зан вскочил со стула.
– Я не дам тебе пустить деньги на твои делишки.
Не оборачиваясь и не останавливаясь, Стив ответил с такой же убежденностью:
– Я сам решу.
Ближайшим к Зану предметом оказалась пустая миска из-под каши. Он ухватил ее двумя пальцами и с силой запустил, как детскую летающую тарелку, вытянув для равновесия левую руку. Миска пролетела в нескольких сантиметрах от шеи Стива и врезалась в дверной косяк.
– Хватит! – закричала Дейзи. Так могла бы кричать уставшая и выведенная из терпения мать. Не сказав больше ни слова, она вышла из комнаты.
Мы глядели на ее удаляющуюся спину и покачивающиеся у пояса волосы. Она скрылась, и мы услышали ее шаги на лестнице. Джонни посмотрел на меня. Я знал, о чем он думает. Теперь вся ответственность за драку лежала на нас двоих. По правде говоря, на мне одном, потому что Джонни принялся сворачивать папироску, сокрушенно качая головой и вздыхая над своими трясущимися пальцами.
Стив развернулся и пошел назад к столу. Зан кинулся к нему, ухватил спереди за рубаху и попытался оттолкнуть к стене.
– Не начинай, – прерывисто дыша, сказал он. – Положи деньги на стол.
Но столкнуть Стива оказалось не так легко. Он был крепким, тяжелым и выглядел свирепо. Двое мужчин навалились друг на друга посреди комнаты. Наибольших усилий у них, казалось, требовало дыхание. Они стояли так близко, что в напряженном пространстве между ними могла бы, наверное, удержаться свеча с подсвечником.
– Весь дом на мне, я кормлю вас обоих. Убери свои лапы, – быстро проговорил Стив и, не дожидаясь уступок, схватил Зана левой рукой за горло.
Зан отвел назад свободную руку и, размахнувшись, ударил Стива по лицу. Звук был такой, словно лопнул воздушный шарик, а силы удара хватило, чтобы мужчин отбросило в разные стороны. На мгновение они застыли, а потом решительно сцепились в захвате. Четырехногое животное, раскачиваясь из стороны в сторону, двигалось к столу. Мы с Джонни слышали только сдерживаемое рычание. Опустив головы, закрыв глаза, раздвинув губы, они ощупывали, тискали и обнимали друг друга, как любовники.
Что-то должно было измениться. Зан схватил Стива за подбородок и попытался запрокинуть назад его голову. Никакие шейные мускулы не могли тягаться с силой этой ужасной руки, но тем не менее попытка сопротивления оказалась достойной, потому что Стив зацепил согнутым большим пальцем ноздрю Зана и нацелился ему в глаз, вынудив отклониться насколько возможно. Голова Стива запрокидывалась все дальше, и следующим движением Зан схватил его за голову – правой рукой за шею, а левой за правую, чтобы усилить захват. Я двинулся к ним. Стив медленно валился на колени. Он стонал и хватал руками воздух, а потом слабо застучал Зану по ногам.
Тыльной стороной ладони я похлопал Зана по лицу и, присев на корточки, прокричал ему в ухо:
– Так ты убьешь его. Ты этого добиваешься?
– Не твое дело. Давно пора было это сделать.
Я потянул его за ухо, чтобы заставить повернуть голову и посмотреть на меня.
– Если он умрет, остаток дней ты проведешь за решеткой.
– Еще дешево отделаюсь.
– Джонни, – закричал я, – ты должен помочь.
Я увидел, что Дейзи вернулась в комнату. В руках она несла обувную коробку, а на ее лице была нечеловеческая усталость. Опущенные углы ее рта взывали к нам, чтобы мы увидели, с чем ей приходилось сосуществовать – все мужчины в ее жизни борются за механистическое превосходство, за выигрыш в силе, который позволит одному сломать другому шею.
– Забирай, – прошептала она. – Забирай, забирай!
Я поднялся на ноги и взял у Дейзи коробку. Она оказалась тяжелой, и мне пришлось обеими руками поддерживать ее хлипкое картонное дно. Стив снова застонал, и я посмотрел на Джонни. Он ответил мне мольбой во взгляде и кивнул в сторону выхода.
– Правильно, – твердо сказала Дейзи. – Лучше идите.
Ее привычная усталость заставила меня задуматься, не присутствуем ли мы при каком-то домашнем ритуале или обычной прелюдии замысловатого сексуального альянса. С другой стороны, я все-таки считал, что мы должны спасти Стиву жизнь.
Джонни тянул меня за рукав. Мы вместе сделали пару шагов по направлению к выходу. Он пробормотал мне на ухо:
– Если что случится, не хотел бы я выступать свидетелем.
Я понял, что он имеет в виду, поэтому мы кивнули Дейзи и, бросив прощальный взгляд на попавшую в клещи голову Стива, быстрым шагом прошли через темный коридор к входной двери.
22
Как только мы оказались в машине, Джонни достал папироску и закурил. Из всех видов наркотиков этот сейчас подходил мне меньше всего. Куда лучше остановиться где-нибудь и выпить виски, чтобы успокоить нервишки. Я включил зажигание и помчался обратно к шоссе.
– Забавная штука, – протянул Джонни, выпуская дым. – Я не раз бывал у них, и мы всегда обсуждали какие-нибудь интересные темы.
Я выехал на дорогу и уже собирался ответить, как вдруг зазвонил телефон. Обычно я оставлял его заряжаться от прикуривателя.
Это был Перри.
– Джо, это ты?
– Да.
– Я в твоей квартире, сижу тут с Клариссой. Передаю ей трубку. Слышишь? Джо? Ты слышишь?
Мне показалось, на секунду или две я потерял сознание. В ушах, как я догадался, гудел работающий двигатель. Машина набрала девяносто километров в час, а я не переключил передачу. Со второй передачи я перешел на четвертую и сбросил скорость.
– Да.
– Теперь слушай внимательно, – сказал Перри. – Даю Клариссу.
– Джо? – Я сразу понял, что она напугана. Ее голос звучал выше обычного. Она пыталась держать себя в руках.
– Кларисса, как ты там?
– Немедленно приезжай домой. Ни с кем не разговаривай. Не звони в полицию. – Монотонностью голоса она давала мне понять, что повторяет чужие слова.
– Я в Суррее. Приеду не раньше чем через два часа.
Я слышал, как она передает мои слова Перри, но не разобрал, что он ей ответил.
– Немедленно приезжай.
– Что там у вас происходит? С тобой все в порядке?
Она повторяла, как автомат:
– Немедленно приезжай. Один. Он будет смотреть в окно.
– Я сделаю все, что он говорит. Не волнуйся, – И добавил: – Я люблю тебя.
Я услышал, как трубка перешла в другие руки.
– Ты все понял? Ведь ты меня не разочаруешь?
– Слушай, Перри, – сказал я. – Я сделаю все, что ты хочешь. Я приеду через два часа. Не буду ни с кем говорить. Только не трогай ее. Прошу тебя, не трогай.
– Все зависит от тебя, Джо, – сказал он, и связь прервалась.
Джонни смотрел на меня.
– Проблемы дома? – сочувственно пробурчал он.
Я открыл окно со своей стороны и несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух. Мы проехали паб и углублялись в лес. Свернув на маленькую дорожку, я проехал по ней не меньше мили, пока мы не уперлись в небольшую полянку, на которой стоял развалившийся дом. Повсюду были приметы ремонтных работ – бетономешалка, горка досок и кирпичей, и ни души вокруг. Я заглушил мотор и достал с заднего сиденья обувную коробку.
– Ну что, взглянем на это средство.
Сняв крышку, мы заглянули внутрь. До этого я ни разу не стрелял из пистолета и даже не видел его вблизи, но предмет, частично скрытый обрывками старой белой рубахи, оказался знакомым по фильмам. Только ощущение было непривычным. Он оказался легче, чем я ожидал, суше и теплее под рукой. Я думал, он будет маслянистым, холодным и тяжелым. И он не излучал мистического смертоносного потенциала, когда я поднял его и прицелился сквозь лобовое стекло. Это было очередное инертное устройство, которое разворачивают дома после возвращения из магазина – мобильный телефон, видеомагнитофон, микроволновая печь – и размышляют, насколько трудно будет его оживить. Отсутствие инструкции по эксплуатации на шестидесяти четырех страницах даже казалось преимуществом. Я перевернул пистолет, пытаясь разобраться в его устройстве. Джонни запустил руку в тряпки, вытащил аккуратную коробочку из красного картона и сразу открыл.
– Десятизарядный. – Он забрал у меня пистолет, отодвинул крышечку в основании ствола и вставил магазин. Желтым указательным пальцем ткнул в предохранитель. – Дави до щелчка. – Он покрутил пистолет в руках. – Классная штука.
Стив нес какую-то околесицу. Обычный браунинг, девять миллиметров. Мне нравится пластиковая рукоятка. Лучше, чем из красного дерева.
Мы выбрались из машины, и Джонни вернул мне пистолет.
– Я и не знал, что ты разбираешься в оружии, – сказал я.
Мы миновали разрушенный дом и углублялись в лес.
– Какое-то время я этим занимался, – лениво протянул он. – Тогда бизнес этого требовал. Как-то по делам я оказался в Штатах, был в Теннеси. На Кугар-Ранч. Половина из тамошних ребят наверняка были нацистами. Точно не знаю. Но они всегда следовали двум тактическим правилам. Во-первых, всегда побеждать. Во-вторых, всегда жульничать.
В другое время я, может быть, увлекся бы рассуждениями о перспективах эволюции, заимствованными из теории игр, что любое социальное животное, которое всегда жульничает, обречено на вымирание. Но сейчас мне было нехорошо. Я чувствовал слабость в ногах и позывы кишечника. Ступая по шуршащим прошлогодним листьям, я прикладывал постоянное и осознанное усилие, чтобы удерживать анальный сфинктер в сжатом состоянии. Сейчас мне нельзя было тратить время впустую. Я должен был оказаться в Лондоне как можно быстрее. Но я хотел быть уверенным, что знаю, как обращаться с пистолетом.
– По-моему, нормальное место, – сказал я. Если бы я сделал еще хоть шаг, я бы испортил штаны.
– Возьмись обеими руками, – советовал Джонни. – С непривычки отдача будет слишком сильной. Поставь ноги пошире и равномерно распредели свой вес. Медленно выдохни и нажми на курок.
Я все так и сделал, и пистолет, выстрелив, взвился в моих руках. Мы подошли к дереву и не сразу отыскали отверстие от пули. Пуля на несколько сантиметров ушла в гладкий ствол, ее почти не было видно. Пока мы возвращались к машине, Джонни рассуждал:
– Дерево – это одно, а навести пистолет на живого человека – совсем другое. В сущности, ты даешь ему право убить тебя.
Я оставил его ждать на переднем сиденье, а сам схватил газеты и вернулся за деревья, где каблуком прокопал неглубокую ямку. Сидя над ней со спущенными штанами, я пытался успокоиться, перебирая сухие листочки, и мял в пальцах горсть земли. Некоторые высматривают свое далекое будущее среди звезд и галактик; я предпочитаю земные, биологические частички. Поднеся к лицу горсть земли, я пригляделся. В черном, жирном и рыхлом перегное я разглядел двух муравьев, вилохвоста и какую-то темно-красную червеобразную букашку с кучей бледно-коричневых ножек. Они были шумными гигантами этого нижнего мира, а чуть дальше пределов видимости находился бурлящий мир кольцевых червей – хищников и любителей падали, которым они идут в пищу; но даже они считались гигантами по отношению к обитателям микроскопического царства паразитических грибков и бактерий – сейчас в моей ладони их, наверное, помещается миллионов десять. Слепая потребность этих организмов в поглощении и выделении обеспечила плодородие почвы, а следовательно, жизнь растений, деревьев и других созданий, живущих среди них, число которых в один прекрасный день пополнили мы сами. Я рассчитывал успокоить нервы, напомнив себе, что, при всех наших заботах, мы продолжаем оставаться частью природной зависимости – поскольку животные, употребляемые нами в пищу, паслись на траве, вскормленной, как и все наши овощи и фрукты, плодородием земли, которое создали эти организмы. Но даже усевшись на корточки, чтобы удобрить здешнюю лесную подстилку, я не мог поверить в изначальную многозначительность этих колоссальных циклов. Прямо посреди выделяющих кислород деревьев выдыхал яд мой автомобиль, на котором я проеду тридцать пять миль по загруженным дорогам и окажусь в огромном городе, где в северной его части, в моей квартире, меня ждет сумасшедший, де Клерамбо, мой личный де Клерамбо и испуганная женщина, которую я люблю. Что из всего вышеперечисленного является необходимой составляющей углеродного цикла или способствует связыванию азота? Мы перестали быть звеньями великой цепи. Собственная неразбериха заставила нас покинуть райский сад. Мы занимались беспорядочным саморазрушением. Я поднялся, застегнул ремень и с усердием домашней кошки забросал ямку землей.
Поглощенный собственными делами, я с удивлением обнаружил, что Джонни опять уснул. Я разбудил его и, объяснив, что мне нужно оказаться дома как можно быстрее, предложил высадить его на какой-нибудь железнодорожной станции. Джонни согласился.
– Только вот что, Джо. Если попадешь в передрягу и дойдет до полиции, не упоминай меня в связи с пистолетом, лады?
Я похлопал по карману с пистолетом и повернул ключ зажигания.
Включив дальний свет, я рванул по узкой дороге, уже без всяких церемоний со встречными машинами. Водители с мрачными лицами шарахались от меня на обочину. Когда мы выехали на шоссе, Джонни закурил третий за день косячок. Я не сбавлял скорость ниже ста шестидесяти и время от времени поглядывал в зеркало заднего вида на предмет патрульных машин. Позвонил домой, но никто не ответил. Я размышлял, не обратиться ли в полицию. Хорошо, если бы мне удалось найти кого-то, кто пошлет элитную группу, которая сумеет проникнуть к Перри и обезвредить его, пока он не наделает дел. Но в лучшем случае я смогу связаться лишь с каким-нибудь Линли или Уоллесом или другим усталым бюрократом.
Я остановился в Стритеме на Хай-стрит, рассчитался с Джонни и высадил его. Держась рукой за дверцу, он нагнулся ко мне.
– Когда пистолет тебе будет не нужен, не прячь его в доме и не пытайся продать. Брось в реку, и дело с концом.
– Спасибо тебе за все, Джонни.
– Я беспокоюсь за тебя, Джо, но я рад, что меня это не касается.
Хотя полдень уже миновал, движение в центре Лондона оказалось на удивление вялым, и я добрался до своего района через полтора часа после звонка. Повернув за дом, я поставил машину там. С этой стороны дома, у мусорных баков, находился запертый пожарный выход, ключи от которого были только у жильцов. Проникнув туда, я бесшумно поднялся на крышу. Я не бывал здесь с утра после смерти Джона Логана, после первого звонка Перри. На столе еще оставалось пятно от моего кофе. Свет был слишком ярким, и, чтобы что-то увидеть через окно в крыше, мне пришлось опуститься на колени и приложить ладонь к стеклу. С моего места просматривался коридор и часть кухни. Я разглядел сумку Клариссы и больше ничего.
Через второе окно я увидел тот же коридор и кусок гостиной. К счастью, дверь была широко раскрыта. Кларисса сидела на диване, лицом к окну, но мне не удалось определить выражение ее лица. Перри на деревянном кухонном стуле сидел напротив. Я видел его спину и догадался, что он о чем-то разглагольствует. До него было не больше десяти метров, и я представил себе, как стреляю в него прямо сейчас, несмотря на близко сидевшую Клариссу, но не был уверен, что смогу точно прицелиться, и не настолько разбирался в пистолетах, чтобы предугадать, как оконное стекло изменит траекторию пули.
Эта фантазия почти не имела отношения к настоящему пистолету, который начал оттягивать мне карман. Я вернулся в машину, подъехал к переднему входу и, вылезая, надавил на клаксон. Перри подошел к окну и встал, наполовину скрывшись за занавеской. Он посмотрел вниз, наши взгляды встретились, только обычная перспектива изменилась ровно наоборот. Поднимаясь по ступенькам, я ощупывал пистолет, тренировался ставить и снимать его с предохранителя. Коснувшись звонка, я вошел. Я слышал, как сердце колотится под рубашкой, а от прилившей крови изображение подрагивало у меня перед глазами. Когда я звал Клариссу, мой распухший язык еле протиснулся между «к» и «л».
– Мы здесь! – крикнула она, а потом ее голос предостерегающе взвился: – Джо... – но был оборван шиканьем Перри.
Я медленно прошел в гостиную и остановился в дверях. Было страшно спровоцировать его на какие-то неожиданные действия. Он отодвинул кухонный стул в сторону и пересел на диван, справа от Клариссы. Мы с Клариссой взглянули друг на друга, она на миг прикрыла глаза, и я понял, что все плохо, он плохой, будь осторожен. С новой стрижкой он казался молодым и неотесанным. Его руки дрожали.
С момента моего появления никто не проронил ни звука. Чтобы нарушить тишину, я произнес:
– С хвостиком мне нравилось больше.
Он глянул вправо, туда, где на плече сидело невидимое существо, и лишь потом посмотрел на меня.
– Ты знаешь, зачем я здесь.
– Что ж, – произнес я и сделал пару шагов в комнату.
Его голос треснул на высокой ноте.
– Не подходи ближе. Я велел Клариссе не двигаться.
Я рассматривал на нем одежду, размышляя об оружии. У него что-то должно быть. Он не пришел бы убивать меня голыми руками. Легко можно было одолжить пистолет или купить его у людей, которых он нанимал. На его бежевой хлопковой куртке не было никаких явных выпуклостей, хотя из-за ее свободного покроя трудно было судить наверняка. Из нагрудного кармана выглядывал краешек чего-то черного, возможно расчески. На нем были облегающие джинсы и серые кожаные ботинки; выходит, что бы у него ни было, оно лежало в куртке. Он придвинулся еще ближе к Клариссе, так что своей левой ногой коснулся ее правой. Он почти вдавил ее в подлокотник. Кларисса сидела совершенно неподвижно, руки сложены на коленях, все тело излучает ужас и отвращение от соприкосновения с Перри. Она чуть-чуть повернула к нему голову, готовясь к любым его действиям. Она не двигалась, но пульсирующая мышца и натянутое сухожилие у основания шеи означали, что она словно пружина, готовая рвануться прочь.
– Теперь, когда я пришел, – сказал я, – можешь отпустить Клариссу.
– Вы нужны мне оба, – быстро произнес он.
Руки у него так тряслись, что он был вынужден сжать их. Бисеринки пота собирались на его лбу, и мне казалось, я слышу сладковатый травянистый запах. Что бы он ни задумал, это должно было случиться. Даже теперь, когда он был прямо напротив меня, идея наставить на него пистолет казалась абсурдной. Мне сильно захотелось сесть, внезапно навалилась страшная усталость. Мне хотелось прилечь где-нибудь и отдохнуть. Я валился с ног от избытка адреналина, который должен вроде дарить небывалые силы. Не в силах сдержаться, я зевнул, и Перри, должно быть, решил, что мне все нипочем.
– Ты силой ворвался в мой дом, – сказал я.
– Я люблю тебя, Джо, – просто ответил он, – и это переломало мою жизнь. – Он посмотрел на Клариссу, словно извиняясь за повтор. – Мне ничего не было нужно, и ты это знаешь. Но ты ведь не оставил бы меня в покое, и я понял, что это неспроста. Ты должен был руководить мной ради какой-то цели. Ты взывал к Богу и боролся с собой, и мне казалось, ты просишь меня о помощи... – Он запнулся и поглядел через плечо в поисках следующей мысли.
Я не чувствовал, что теряю бдительность, но мое беспокойство из-за его близости к Клариссе все возрастало. Почему он не дает ей пошевельнуться? Я вспомнил, как, навещая Джин Логан, я вдруг ощутил ужас, осознав, что значило бы для меня потерять Клариссу. Должен ли я немедленно что-то сделать? Тут я вспомнил предостережение Джонни. Как только я вытащу пистолет, я дам Перри разрешение на убийство. Может, в ходе разговора опасность рассосется сама собой. Одно я знал наверняка – нельзя ему перечить.
Кларисса заговорила тихим, тоненьким голосом. Она рисковала, пытаясь его разубедить.
– Уверена, Джо не хотел причинять вам вреда.
Пот с Перри катился уже градом. Он собирался что-то сделать. Выдавил из себя смешок.
– С этим можно поспорить.
– На самом деле он очень боялся вас, когда вы стояли там, под окнами, и всех этих писем. Он совсем не знал вас, а тут вдруг вы появились...
Перри помотал головой из стороны в сторону. Это был непроизвольный спазм, доведенные до крайности нервические подглядывания вбок, и мне показалось, что мы заглянули в самую суть его души; он должен был отсечь факты, не укладывающиеся в систему. Он сказал:
– Вы не понимаете. Оба не понимаете, но вы – особенно.
Я сунул правую руку в карман и попытался нащупать предохранитель, но слишком нервничал и у меня ничего не вышло.
– У вас нет ни малейшего представления обо всем этом. Откуда ему у вас быть? Но я пришел не для того, чтобы об этом разговаривать. Все это в прошлом. Не стоит и обсуждать, да, Джо? Все кончено, не так ли? У всех нас – Он провел пальцем вдоль потного лба и громко выдохнул. Мы ждали. Подняв голову, он посмотрел на меня. – Я не буду больше говорить об этом. Я не для того пришел. Я пришел попросить тебя кое о чем. Думаю, ты знаешь о чем.
– Может, и знаю, – солгал я.
Он глубоко вздохнул. Мы приближались к развязке.
– Прощение? – произнес он с восходящей вопросительной интонацией. – Прости меня, Джо, за вчерашнее, за то, что я пытался сделать.
Я так удивился, что не сразу ответил. Вынув руку из кармана, я сказал:
– Ты пытался убить меня. – Я хотел услышать, как он сам скажет это. Чтобы и Кларисса услышала.
– Я все спланировал, я заплатил деньги. Раз ты не хотел отвечать на мою любовь, я думал, будет лучше, чтоб ты умер. Это было помешательство, Джо. Я хочу, чтобы ты простил меня.
Только я собрался попросить его отпустить Клариссу, когда он вдруг повернулся к ней, выхватил из нагрудного кармана нож с коротким лезвием и прочертил им в воздухе широкий полукруг. Я не успел пошевелиться. Она обеими руками закрыла горло, но он не собирался нападать. Он приставил острие ножа ко впадине под мочкой собственного уха. Рука, державшая нож, тряслась, он давил довольно сильно. Перри повернулся, чтобы продемонстрировать это Клариссе, а затем мне.
Его мольба была словно нарастающий вой. Непереносимый звук.
– Ты никогда ничего не давал мне. Пусть у меня останется хоть это. Я все равно собирался это сделать. Пусть это одно останется у меня от тебя. Прощение, Джо. Если ты простишь меня, простит и Господь.
От удивления я отупел, облегчение спутало мои чувства. Происходящее было так необычно, все перевернулось разом, и он не собирался нападать ни на Клариссу, ни на меня, и даже его намерение перерезать себе глотку на наших глазах доходило до нас с какой-то бесчувственной медлительностью. Я ухитрился сказать:
– Брось нож, тогда поговорим.
Он покачал головой и, кажется, надавил еще сильней. Кровь тонкой струйкой закапала с кончика ножа.
Кларисса, кажется, тоже была парализована. Затем она протянула руку к его талии, словно рассчитывая отодвинуть его прикосновением пальца.
– Ну же, – сказал он. – Ну пожалуйста, Джо.
– Как я могу простить тебя, если ты сумасшедший?
Я целил в его правое плечо, подальше от Клариссы. В замкнутом пространстве выстрел, казалось, уничтожил все остальные чувства, комната озарилась, как белый экран. Следующее, что я увидел, был нож на полу и Перри, который тяжело отшатнулся, держась рукой за раздробленный локоть. Его лицо побелело, рот перекосился от ужаса.
В мире, где логика является двигателем чувств, как раз в этот момент Кларисса должна была встать, мы двинулись бы навстречу друг другу и обнялись, бормоча сквозь слезы и поцелуи примирительные слова прощения и любви. Мы должны были повернуться спиной к Перри, мысли которого заклинило на алмазном острие боли, на разбитых локтевой и лучевой костях (полгода спустя я нашел под диваном кусочек кости), должны были забыть о нем, и, когда полицейские и врачи «скорой помощи» уводили бы его прочь, когда, не переставая разговаривать и обниматься, мы дважды опустошили бы чайник, мы должны были вернуться в спальню, чтобы лечь лицом друг к другу и снова очутиться в чистом и знакомом пространстве. А после этого мы стали бы прямо там обсуждать нашу новую жизнь.
Но эта логика противоречила бы человеческим законам. Существовали очевидные и второстепенные причины того, что кульминацией этого дня не стал специфический хеппи-энд. Сюжетная недоразвитость, особенно в кино, своими хеппи-эндами вводит нас в заблуждение, заставляя позабыть, что длительный стресс губителен для чувств. Притупляющая сила страха огромна. Моменты радостного освобождения от кошмара не так легко даются. За последние двадцать четыре часа мы с Клариссой увидели неудачные покушения на убийство и самоубийство. Полдня Перри угрожал Клариссе ножом. Когда она говорила со мной по телефону, он держал лезвие у ее щеки. Что касается меня, то, не считая стресса, накопившаяся в связи с последними событиями зловещая определенность не могла мгновенно смениться спокойствием. Наоборот, я чувствовал, как давит и сжимает меня чувство обиды. Это был бесстрастный гнев, ни держать в себе, ни выплеснуть который я не мог, понимая, что моя правота в данном случае бросает тень на меня же.
Кроме того, никогда не бывает лишь одной логической системы. Полиция, к примеру, как всегда увидела все в другом свете. Неизвестно, что они приготовили для Перри, но, явившись в квартиру через двадцать минут после выстрела, они совершенно определенно знали, что связывает их со мной. Незаконное владение оружием и умышленное нанесение телесных повреждений. Перри потихоньку унесли на носилках, а полицейский констебль и сержант тем временем, торжественно и даже слегка извиняясь, брали меня под арест. Из обычной процедуры задержания, когда дело бывает связано с оружием, было сделано одно исключение, и мне позволили спуститься вниз без наручников. На лестнице нам встретились поднимающиеся фотограф-криминалист и судебный эксперт. Обычное дело, заверили меня, на случай, если один из нас изменит показания. В третий раз за последние сутки и в жизни я оказался в участке. Еще одно случайное группирование. Клариссу пригласили в качестве свидетеля. У инспектора Линли был выходной, но папку с моими показаниями нашли и изучили, поэтому со мной обращались вполне дружелюбно. Тем не менее на ночь я был оставлен под арестом и отправлен в камеру по соседству с вопящим пьяницей, а наутро, после долгого допроса, меня отпустили под залог, обязав явиться через шесть недель. Позднее в районную прокуратуру поступила докладная записка Линли, и никаких обвинений мне предъявлено не было.
Так что той ночью не было ласковых слов, никто не сидел допоздна за кухонным столом и не предавался любви, так объединившей нас в ночь после смерти Джона Логана. Самым неприятным было видение, преследовавшее меня всю бессонную ночь в камере и последующие несколько дней. Я видел лежащий на полу нож, видел Перри, который падал на диван, схватившись за свой локоть, – а потом видел лицо Клариссы. Она вскочила и смотрела на пистолет в моей руке с таким удивлением и отвращением, что мне казалось, нам никогда не удастся переступить через то мгновение. Позже мои худшие подозрения начали оправдываться. Худшее из того, что могло случиться, случилось. Я набрал угнетающее количество очков. Может быть, между нами действительно все было кончено.
23
Дорогой Джо, мне очень жаль, что мы поссорились. Я не иронизирую, мне действительно искренне жаль. Мы всегда гордились своим умением обходиться без периодических ссор, о необходимости и терапевтическом эффекте которых нам не раз рассказывали знакомые пары. Я ужасно злилась вчера ночью. Мне была противна собственная злость, а еще я была испугана твоей злостью. Но раз так вышло, скрывать это было бы глупо. Ты снова и снова повторял, что я должна как следует перед тобой извиниться за то, что не встала «плечом к плечу» вместе с тобой против Джеда Перри, за то, что сомневалась в твоей нормальности, за то, что не поверила в твой рационализм, дедукцию и в твое исследование по поводу его состояния. Думаю, вчера я несколько раз просила у тебя прощения и прошу еще раз. Я считала Перри напыщенным и безвредным оригиналом. Хуже того, я считала, что он существует только в твоем воображении. Мне и в голову не приходило, что он может быть так опасен. Я была абсолютно не права, и мне очень, очень жаль.
Но вот что я пыталась сказать тебе прошлой ночью: твоя правота – вопрос неоднозначный. Я не могу отделаться от мысли, что итог мог быть не столь ужасен, поведи ты себя по-другому. Не говоря о том, что вся эта история, безусловно, обошлась нам слишком дорого при всей твоей правоте. Плечом к плечу? Ты начал все сам, Джо. С самого начала, еще ничего толком не зная о Перри, ты принялся с неким странным упорством накручивать себя по его поводу. Помнишь, как он позвонил впервые? Ты ждал два дня, прежде чем сказать мне об этом. На следующий день ты снова завел старую песню о возвращении в «большую науку», хотя мы давно решили, что в этом нет смысла. Неужели ты действительно считаешь, что Перри не имел к этому отношения? В тот же вечер ты ушел, хлопнув дверью у меня перед носом. Прежде между нами ничего подобного не происходило. Ты становился все более возбужденным и одержимым. Ты не желал говорить со мной ни о чем другом. Наша сексуальная жизнь практически сошла на нет. Я не собираюсь развивать эту тему, но обыск, который ты произвел в моем столе, я расцениваю как предательство. Разве я давала тебе повод для ревности? Чем больше тебя интересовал Перри, тем глубже ты уходил в себя и тем сильнее отдалялся от меня. Ты стал одержимым, нервным и очень одиноким. У тебя появилась сверхзадача, миссия. Может быть, это стало суррогатом науки, которой ты хотел заниматься. Ты провел исследование, пришел к логическим умозаключениям, получил верное представление о многих вещах, но, увлекшись процессом, ты забыл взять меня с собой, забыл, что мне можно доверять.
Есть еще кое-что, о чем я пыталась сказать тебе прошлой ночью, но ты не заметил за собственными выкриками. Вечером, после того несчастного случая, из всех твоих слов было ясно, что ты ужасно переживаешь, не ты ли первым выпустил веревку. Я понимала, что ты должен противостоять этой мысли, опровергнуть ее, смириться с ней – что угодно. Я думала, мы вернемся к этой теме. Думала, что смогу помочь тебе. Насколько я понимаю, тебе нечего стыдиться. Наоборот, я считаю, в тот день ты вел себя смело и достойно. Но сразу после падения твои сомнения заслонили все остальное. Не допускаешь ли ты, что Перри подарил тебе возможность спрятаться от чувства вины? Ты принялся перетаскивать свое беспокойство в новую ситуацию, бежать от своей тревоги, зажав уши, когда мог бы применить к происходящему всю силу рационального анализа, которым ты так гордишься.
Согласна, я никогда и не предполагала, что Перри абсолютно сумасшедший. В то же время могу себе представить, откуда у него взялось впечатление, что ты его направляешь. Он кое-что понял в тебе. С самого первого дня ты видел в нем оппонента и готовился нанести ему поражение, за что и заплатил – мы заплатили – так дорого. Может быть, если бы ты позволил мне вмешаться, он не дошел бы до такого состояния. Помнишь, как в самом начале – в тот вечер, когда ты ушел, разозлившись на меня, – я предложила позвать его для разговора? Ты недоверчиво взглянул на меня, а я до сих пор абсолютно уверена, что на тот момент Перри еще не знал, что наступит день, когда он будет желать твоей смерти. Вместе мы могли бы столкнуть его с дорожки, на которую он ступил.
Но ты пошел своим путем, ты отказал ему во всем, и от этого его фантазии, а потом и ненависть расцветали пышным цветом. Вчера ты спрашивал, понимаю ли я, что ты спас мне жизнь. Ты был смел и изобретателен. Ты был просто великолепен. Но я не верю, что Перри неизбежно нанял бы убийц или принялся бы угрожать мне ножом. Я думала, скорее он причинит вред себе. Как я ошибалась и как была права! Ты спас мою жизнь, но, может быть, ты и подверг ее опасности – когда связался с Перри, неадекватно реагировал на него, предугадывал каждый его следующий шаг, тем самым подталкивая его.
Посторонний человек вторгся в нашу жизнь, и первое, что произошло, – ты стал для меня посторонним человеком. Ты вычитал, что у него синдром де Клерамбо (если это действительно болезнь), и предположил, что он может ожесточиться. Ты оказался прав, ты действовал решительно и действительно можешь этим гордиться. Но что насчет всего остального?
Почему это случилось, как это повлияло на тебя, могло ли быть по-другому, что стало с нами, – сейчас остались только эти вопросы, о них теперь и надо думать.
Наверное, какое-то время нам лучше пожить отдельно. По крайней мере, так лучше для меня. Люк предложил мне пожить в его старой квартире на Кэмден-сквер, пока он подыскивает новых жильцов. Не знаю, куда это нас заведет. Мы были так счастливы вместе. Так страстно и преданно любили друг друга. Мне всегда казалось, что наша любовь должна длиться вечно. Может, так оно и будет. Пока не знаю.
Читать бесплатно другие книги:
