Охота на Пушкина Верещагин Павел

– Да что вы! – И Пушкин сложил руки так, будто обхватил пальцами маленькую дыню.

На лбу молодого человека выступила испарина.

– А это… как его… Кондиционный?

– Первый сорт!

– Нового урожая?

– Конечно!

Посетитель, как чувствовалось, израсходовал весь запас вопросов, основанных на его знаниях о луке.

Сашка смотрел на посетителя ласково, почти с любовью. Ведь тут как? Задавай вопросы, не задавай, а если ты не знаешь предмета, то тебе остается только гадать на кофейной гуще. И ты всегда будешь находиться во власти продавца, а тот может забавляться с тобой, сколько захочет.

– Да вы не волнуйтесь! При вас будем со склада отгружать. Все увидите собственными глазами. Не понравится, не возьмете! Чтобы потом – без обид!

Посетитель подумал еще немного и согласился.

Пушкин передал его с рук на руки обратно Прохвостову, для согласования деталей и отгрузки товара. Сказав, что еще раз встретится с ним, когда все будет оформлено и погружено.

– Но только, брат, смотри! – честно предупредил его Сашка, прощаясь с покупателем на крыльце административного здания и провожая глазами подъезжающую к воротам заполненную фуру.

– Что такое?

– Дело осеннее! Ночью так и жди заморозков. Тем более на Север повезешь!

Посетитель смотрел вопросительно.

– Смотри, не поморозь лучок! – прикрикнул Пушкин на непонятливого клиента. – У тебя, я смотрю, фура-то не утепленная… Не термокамера…

– Обычный КамАЗ с тентом, – согласился молодой человек. – Если термокамеру брать – до Петрозаводска не успеешь доехать, лучок золотым станет. Да пока что еще не холодно. Я узнавал. И прогноз положительный.

– Ну, как знаешь!

Попрощался Сашка, помахал дружески покупателю с крылечка административного здания и думать о нем забыл.

А о чем тут, собственно, думать? Обычное дело. Кто овощами занимается, тот по молодости и по неопытности наверняка попадал в похожую ситуацию – покупал некондицию как кондицию. Это не смертельно. Побегает человек недельку, посуетится, разберется что к чему и продаст лучок кому-нибудь дальше – за треть цены. Перекрестившись и вздохнув с облегчением. Если человек рожден для торговли – будет ему урок на всю жизнь. А если не рожден – тут уж извиняйте! Такому человеку от овощей лучше держаться подальше!

А через три дня в его приемной раздался междугородний звонок. Секретарша, не очень разобравшись, кто звонит и зачем, соединила звонившего с Пушкиным.

– Александр Константинович! – откуда-то издалека прокричала трубка. – Потапов вас беспокоит, из Медвежьего Угла. Вы меня помните?

– Нет! – соврал Сашка.

– Ну как же! Я у вас еще лук покупал. Десять тонн. Медвежий Угол – это райцентр на Севере. Вы еще говорили, что я перспективный клиент. Помните?

– Не помню. У меня, знаете ли, каждый день столько перспективных клиентов… А что вы хотели?

– У меня ваш лук магазины не берут.

– Почему это?

– Говорят, что он подмороженный.

– А зачем же вы его подморозили? – удивился Сашка.

– А я его не морозил. Потому что заморозков не было. Я все время в кузове с термометром сидел. Было плюс три минимум.

– Как это не было, если он подмороженный?

– Так он подмороженным еще у вас был. Вы мне его уже подмороженным продали!

– Этого не может быть! – убежденно сказал Сашка. – У нас по всей базе стоит шведское оборудование, круглосуточный контроль температуры.

– Мне один знающий человек сказал, если лук завонял, значит его подморозили не меньше, чем неделю назад. А я покупал назад трое суток.

– Я не знаю, что вам сказал ваш человек и что этот человек вообще знает, – раздраженно оборвал его Пушкин, – но я твердо знаю, что у нас лук заморозить не могли.

– Могли, Александр Константинович. Или вы такой сами купили.

– Слушайте, что вы себе позволяете! Я с пятнадцати лет в этом бизнесе. Я этого лука перевидал!… Короче! Что вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы вы взяли свой лук обратно, а мне вернули деньги!

– Да ты что, мужик, опух? – отбросил всякие церемонии оскорбленный Пушкин. – Ты катал этот лук неизвестно где целую неделю, заморозил его, сгноил, а теперь на меня наехать хочешь? А может быть, ты вообще аферист! Может быть, ты мой первосортный лук обменял где-то на десять тонн гнилья и теперь хочешь за мой счет приподняться? Я таких, как ты, ушлых, знаешь сколько встречал!

Северянин хотел было что-то возразить, но Пушкин его перебил.

– Тебя предупреждали, что фура в осенний сезон должна быть утепленная? Предупреждали! Ты не послушал? Не послушал! Какие могут быть претензии? Так что всего хорошего! Живи и не кашляй!

– Александр Константинович! Не говорите так, – глухо проговорил незадачливый покупатель. – Я квартиру свою продал, чтобы этот лук купить! И дом материнский…

– А я здесь при чем? – огрызнулся Сашка. – Головой нужно было думать в свое время, а не… Мой тебе совет: вези этот лук на ближайшую ферму на силос, пока за него еще хоть что-то дадут.

Сашка бросил трубку и велел секретарше с этим человеком его больше никогда не соединять.

Несколько раз неудачливый северянин пытался достать его по телефону, изменяя голоса и даже прося незнакомых женщин позвать к телефону Александра Константиновича, но опытная секретарша каждый раз фильтровала его звонки.

А еще через неделю Сашка Пушкин получил по почте угрожающую записку. В записке, напечатанной на пишущей машинке, говорилось:

Ты, сволочь мордатая!

Верни мои деньги назад!

Иначе хуже будет!

Далее указывалось, как Сашка, если не хочет, чтобы стало хуже, может связаться с жителем Медвежьего Угла.

Короче, не человек, а лох! Одно слово: лох!

Неприятно, конечно, но бизнес есть бизнес. Сашка передал записку в службу безопасности. Которую некоторые отсталые граждане все еще по старинке называют крышей.

Служба безопасности посетила незадачливого бизнесмена и объяснила ему, что времена беспредельщины давно позади, и на ровном месте оскорблять серьезного бизнесмена и угрожать ему расправой у нас никому не позволено. Не нравится – подавай в суд. Только ведь и ежу понятно – никакой суд твоей правоты не признает. Акт приемки подписан? Подписан. Там черным по белому сказано, что кондиция лука проверена и устраивает покупателя? Сказано! Так какие могут быть претензии?

И нечего портить кровь серьезному человеку. У серьезного человека и без этого лука дел хватает… Он не может переживать из-за каждой незадавшейся фуры. Северянин не глупый человек и должен понимать. А если все-таки не понимает, то, как говорится, ему могут объяснить. И не только ему, но и всей его родне до пятого колена! Сам виноват. Нечего было лезть в дело, в котором ни уха ни рыла!

Северянин, как передала служба безопасности, все понял. Просил его извинить и обещал больше Пушкина со всякой ерундой не беспокоить.

Так что инцидент можно считать исчерпанным и продолжать спать спокойно.

А на октябрьские праздники выпало четыре выходных дня подряд. К тому же осень в том году была поздняя и октябрьские совпали с перелетом птиц – а перелет, как известно, – праздничная страда для каждого охотника! Пушкин заранее предупредил всех, чтобы готовились.

Но то ли народ устал от загородных безумств, то ли семьи наконец взбунтовались, но директора один за другим отпадали из общей компании. Одному нужно было на дачу разобраться со строителями, которые не так покрыли крышу, другому дети подкинули внучку, третьего жена тащила к морю на Бали. Уже за несколько дней до охоты стало ясно, что в ней примет участие не больше половины обычного состава.

Лопатин тоже было собрался улизнуть под общий шумок, но Сашка даже слышать не захотел:

– Нет, Лопата! Уж ты-то обязательно! Не то обидишь на всю жизнь!

– Да у меня, знаешь, Сашок, какие-то предчувствия… Сам не знаю… Может быть, вообще не ездить?

– Как это не ездить! Егерь звонил, говорил, наверняка гуси пойдут. А уж уток – немерено! Предчувствия, вишь, у него! Ты что, бабка старая? Даже слышать ничего не хочу!

Когда они втроем – Лопатин, Сашка и Пистон – уже выехали на пушкинском джипе в сторону заказника, в кармане Пушкина зазвонил мобильный телефон.

– Василич! Ну где ты? Уже наливать пора! – прокричал Пушкин в трубку. – Что?! Как это не приедешь? Почему? Разбили стекло в машине? Пытались вынуть магнитолу? Ну, ё-моё! Бывают же еще такие отморозки! Ну что ж поделать… Езжай в ремонт.

Лопатин робко проследил за тем, как Пушкин спрятал трубку в карман.

– Что? – спросил он.

– Что слышал! Василича не будет, – мрачно сказал Пушкин. – Просто мор какой-то среди людей.

Лопатин кивнул, тоже опечалился и бросил невольный взгляд на Пистона. Пистон как ни в чем не бывало смотрел в окно, с постной физиономией разглядывая макушки окружающих деревьев.

Минут через двадцать телефон зазвонил опять.

– Исай, ты, что ли? – прокричал Пушкин. – Что?! Кобель сбежал? Кобеля сманила бездомная сучка? Не можешь приехать, потому что идешь искать кобеля? Ну, ё-моё! Вы что, сговорились все?

Пушкин помрачнел еще больше.

Лопатин опять посмотрел на Пистона, и тот опять сделал вид, что не замечает его взгляд.

Когда они уже прибыли на место, выяснилось, что и последний, третий оставшийся участник мероприятия не сможет приехать.

Настроение у Пушкина совсем испортилось.

Дальше все проходило как обычно, протопленная баня ждала их, и озерцо со студеной водой никуда не делось, и мясо для шашлыков было замариновано умелой рукой жены Лопатина, и водочка в багажнике была первый сорт – но все проходило как-то вяло, без подъема. Как говорится, без куража.

Перед тем как укладываться спать, созвонились с егерем. Егерь подтвердил, что на Глухом озере два раза видел гусей. И советовал охотникам с раннего утра идти на Глухое, потому что на осеннем перелете птицу нужно брать с самого утра, на водоеме, когда она проснулась после ночевки и подкрепляет силы перед дневным маршрутом.

Но, как бывает, если уж не задастся что-то с самого начала, так все и пойдет наперекосяк. Пистон, который отвечал за раннюю побудку, то ли забыл завести будильник в своем мобильнике, то ли не расслышал его – короче, никого не разбудил. В связи с чем утреннюю зорьку охотники благополучно проспали. Пушкин, проснувшись, чуть Пистона не убил: утренние выстрелы на дальних озерах уже смолкали, можно было не спешить – теперь птицы будут садиться на воду только после обеда, после того, как отмахают крыльями свою дневную норму в сторону теплых стран.

Чтобы не торчать весь день в охотничьем домике, решили выдвигаться все же в сторону Глухого озера, вдруг какая-нибудь стая устанет раньше времени и присядет передохнуть или от косяков отобьются слабые одиночки.

Едва только вышли, начал накрапывать мелкий дождичек, что само по себе неприятно. Отошли метров пятьсот, выяснилось, что Пистон забыл мобильник – пришлось ждать, пока он сбегает обратно и вернется. Охотнички! Мать их ети! Не охота, а сплошное недоразумение.

На Глухом озере, конечно же, было пусто хоть шаром покати.

Но прогулка по свежему воздуху, острые запахи осени, черная застывшая поверхность озера, в которой, как в зеркале, отражались изрезанные контуры хвойных деревьев на противоположном берегу, стынущая вода, покрытая медальонами упавших листьев, и то и дело пролетающие над головой птичьи клинышки понемногу развеяли настроение Пушкина.

Сашка присмотрел отличную позицию на самом берегу, посреди облетевших, но все еще усыпанных фиолетовыми ягодами кустов черноплодки.

Пистон, который всегда искал свой собственный путь, пошел дальше по берегу и скрылся из глаз. А Лопатин устроился недалеко от шурина, на другой стороне заросшей камышом бухточки, которую и бухточкой-то трудно было назвать, камнем можно перекинуть, а при большом желании просто переплюнуть.

– Ты смотри в меня не пальни, охотник! – шутливо крикнул ему Сашка, усаживаясь на сгнивший сосновый пенек, который торчал посреди кустарника, и укладывая на колени ружье. Теперь из кустарника торчала только его голова.

Лопатин посмотрел на шурина укоризненно. Грешно шутить такими вещами.

В ожидании прошло примерно полчаса. Над головами то и дело пролетали торопящиеся на юг косяки птиц – то побольше, то поменьше, то совсем маленькие, то такие большие, что все птицы не умещались в один клин, и на его хвостах успели образоваться маленькие дополнительные клинышки, похожие на зазубрины.

Было видно, что стаи еще полны сил и садиться не собираются.

Пушкин с досады выкурил две сигары подряд. Черт-те что, в самом деле. Не охота, а порнография… Хоть по воронам начинай стрелять, как маленький.

Он нагнулся, чтобы сорвать с ближайшей кочки пригоршню ягод черники, когда боковым зрением вдруг уловил где-то справа вспышку ружейного выстрела, и почти мгновенно вслед за этим со стороны Лопатина раздалось близкое раскатистое «Ба-ах!» и тут же Сашка услышал хорошо знакомый каждому охотнику свист картечи совсем близко над головой. Прежде чем он успел что-то сообразить, сработал защитный рефлекс, и уже лежа лицом в прелой траве, Сашка услышал, как еще два раза совсем близко оглушительно сработал многозарядный «Ремингтон» хорошего калибра: «Ба-ах! Ба-ах!» – и на голову посыпались срезанные картечью ветки. А потом, совсем другим голосом еще раз прогрохотало коротко «Бах!» – и все стихло.

Еще некоторое время он лежал лицом вниз, инстинктивно прикрывая голову руками, а когда осторожно приподнялся и выглянул сквозь кусты, то увидел ошеломленного Лопатина, стоявшего на другом берегу опустив ружье дулом вниз, и торопливо бегущего в его сторону Пистона в тяжелых болотных сапогах.

– Сюда! Александр Константинович! Сюда! – закричал срывающимся голосом Пистон.

Поднявшись на ноги, Пушкин увидел, что на той стороне, на земле, ногами к Лопатину, а головой в заросли орешника распростерто тело незнакомого мужчины.

Подхватив ружье, он бегом бросился огибать болотину. Последним, что он успел увидеть, было белое, как бумага, лицо Лопатина, которого выворачивало наизнанку у ближайшего дерева.

Когда Пушкин добежал до противоположного берега, Лопатин уже кое-как пришел в себя.

Пистон отступил в сторону, и на Пушкина глянуло лицо покойника, один остекленевший глаз которого был уставлен в небо, а на месте второго вспухло, расперев вывороченные веки, месиво из фиолетовых сосудов, красного мяса, сахарных обломков кости и волосков ресниц. Из раны слабеющим ключом, булькая, вытекала кровь

Пушкин почувствовал, что ему тоже становится плохо, и поспешно отвернулся.

Пистон с ожесточенным лицом огляделся вокруг, сапогом сломил пару разлапистых веток с ближайшей молодой елки, оторвал их и накрыл верхнюю часть тела убитого.

– Я по нужде отошел… – больным голосом произнес Лопатин и слабо махнул в сторону старой березы. – А он из кустов… Я не ожидал… что с ружьем… Он не видел меня… Я думал охотник, хотел поздороваться… А он вдруг… в твою сторону… два раза… И сразу еще…

Лопатин непроизвольно вздрогнул, еще раз переживая минуту опасности.

Стало заметно, что и от Сашкиного лица отлила кровь.

– Я на ветку наступил… – продолжал Лопатин. – Он услышал… Обернулся так быстро и на меня стволом… Ну я и выстрелил…

Сашка не мог отвести глаз от протянутых ног убитого киллера.

– Картечью медвежьей. Псих… С такого расстояния… – сказал Пистон.

Пушкина передернуло. Он мрачно посмотрел на товарищей.

– Это он! – проговорил Сашка.

– Кто?

– Тот чудак из Медвежьего Угла! Который купил мороженый лук.

Пистон хмыкнул и отвернулся.

Некоторое время на бережке царила тишина.

– И как же он умудрился меня найти… – проговорил Сашка.

– Нужно, наверное, скорую, – предположил Лопатин.

– Какая тут скорая! – махнул рукой Пистон. – Не видишь, что ли? Наповал!

Лопатин робко на него посмотрел.

– Что же делать? – спросил он.

Ему никто не ответил.

– Как же он подошел так неслышно? – спросил Сашка.

Ответом опять было молчание.

– Что же делать? – опять спросил Лопатин. – Вызывать ментов?

Хладнокровный Пистон пожал плечом и достал мобильник.

– Постой! – сказал Пушкин.

– Что?

– Не нужно пока ментов.

– Почему? – спросил Лопатин.

Пистон дернул плечом и спрятал мобильник обратно в карман.

– Нужно как-нибудь без них, – проговорил Сашка и покосился на Пистона. Тот отвел глаза в сторону.

– Как же без ментов? – опять спросил непонятливый Лопатин. – Я же его… В смысле самооборона… Вы, конечно, подтвердите?

Пушкин досадливо махнул на него рукой. И опять пристально посмотрел на Пистона.

– С ментами свяжешься… – проговорил он. – Сто лет будет не отмыться… Поди им доказывай, кто в кого стрелял и почему. Затаскают. Им же что? Им, главное, денег с тебя побольше стрясти. Я эту братию отлично знаю. Сталкивался. Экспертизы, очные ставки. А счета в банке тем временем арестуют. И в офисе перевернут все вверх дном. Нет, – убежденно сказал он. – Ментов нельзя!

Пистон пожал плечами. Ему, конечно, было понятно, куда клонит Пушкин, но он предоставлял Сашке самому выпутываться и высказывать рискованные предложения.

Пушкин нахмурился. Он уже более или менее взял себя в руки.

– Этот тип приехал из какого-то дремучего Угла. Вряд ли кто-то его будет искать… – он сделал еще одну паузу. – Если ликвидировать труп… И убрать следы…

– Как это – ликвидировать труп? – испугался Лопатин. Пистон хмыкнул.

– Если бы, скажем, кто-то отвез его подальше в лес и зарыл… Не бесплатно, конечно… – Пушкин опять посмотрел на Пистона.

– Ага! – согласился Пистон. – А потом вы меня моч-канете, как ненужного свидетеля. Нет уж… Хотите, прячьте сами…

Лопатин испуганно перевел взгляд с одного на другого. Пушкин усмехнулся.

– Вот такие у тебя друзья, – горько сказал он Лопатину. – Когда твою водку пить – они тут как тут! А когда ты в беде окажешься – задний ход! Выпутывайтесь сами.

Пистон бросил на него злобный взгляд, хотел что-то сказать, но не сказал.

Некоторое время все трое молчали.

– Зарывать его здесь нельзя, – проговорил Пистон, который напряженно о чем-то думал. – Это какая-то партизанщина. Останется след на земле. А места охотничьи. Люди, собаки… Почуют, разроют… Егерь знает, что мы здесь были… Нельзя! – Он мотнул головой. – Нужно везти куда-то в другое место… А куда? Вы знаете? Я не знаю… Опять-таки везти… Ехать с трупешником в багажнике… А если, не дай Бог, кто остановит? Это точно вилы!

– У тебя есть другие предложения? – спросил Сашка. Пистон пожал плечами.

– Ну говори, говори… – прищурившись, сказал Пушкин.

– Есть у меня один знакомый… – начал Пистон и умолк.

– Вечно у тебя есть знакомый… Ну, не тяни резину, говори…

– Я, собственно, не уверен… Он на кладбище работает… Где-то в области. Как-то трепал за бутылкой, что для кладбищенских скрыть труп – плевое дело. Подкладывают в свежевырытую могилу, а сверху гроб с настоящим покойником. В жизни никто не найдет!

Пушкин озадаченно на него посмотрел.

– Да, я тоже читал… В газете… – подал голос Лопатин.

Пушкин кивнул. Потом прищурился.

– Это, наверное, денег стоит… – предположил он.

– Само собой, – сердито сказал Пистон.

– Сколько?

– Не знаю. Тут уж – сколько скажет… В вашей ситуации не до торговли…

– В нашей? – Сашка мотнул головой и на некоторое время задумался. Потом велел: – Звони!

Пистон достал мобильник, порылся во встроенном телефонном справочнике, нажал кнопку вызова и приложил трубку к уху.

– Иван Севастьяныч, это Толик вас беспокоит, помните, с радиостанции! – трубка в ответ что-то загундосила. – Понимаю, понимаю. Ха! Ха-ха! Да уж это как водится. Иван Севастьяныч, а ведь я к вам по делу… Да-да! Просьба есть… по вашей специальности…

И Пистон намеками и недомолвками объяснил некоему Ивану Севастьянычу, в чем дело и что от того требуется. Сказал, что вывезти «человечка, которому неожиданно поплохело», нужно вывезти прямо сейчас и поинтересовался, сколько это будет стоить.

– Тут все чисто, – добавил он. – Несчастный случай. Просто людям хлопоты не ко времени… Нет, нет, транспорт ваш… Что?! Понятно. Я сейчас перезвоню.

Пистон дал отбой и спрятал трубку в карман.

– Ну? – нетерпеливо спросил Пушкин.

– Десятка! – мрачно сказал Пистон.

Пушкин нахмурился.

– Что?… – не понял Лопатин.

– Что-что! Десять тысяч долларов!

– Он что, опух! – досадливо сказал Пушкин. – За такие деньги половину города можно сначала замочить, а потом похоронить!

Пистон пожал плечами. Что он может поделать? Как ему сказали, так он и передает.

– Севастьяныч говорит, сейчас по городу такие цены, – заметил он.

– По городу! Видали, рынок услуг развели… – Пушкин задумался. – Десять тысяч! С ума народ посходил!

Пистон пожал плечами.

– А вывезет он сам? – спросил Пушкин.

– Да.

– А нам только денег дать и все?

– И все.

Пушкин кивнул. Это по-деловому.

– А потом этот твой человек начнет с нас деньги тянуть… – предположил он.

Пистон едва заметно побледнел.

– Так это… Он может вас никогда и не увидеть.

Пушкин вскинул на него глаза:

– Как это?

– Я его тут встречу… Передам… А вы можете уезжать… Или, скажем, спрятаться где-нибудь и наблюдать издалека…

Сашка глянул на него, прищурившись, и хмыкнул. Пистон никак на это не отреагировал.

– А твой процент уже заложен?

Пистон порозовел.

– Нет! – с вызовом сказал он.

Сашка опять о чем-то задумался:

– А когда платить?

– Предоплата, конечно! Сто процентов. Деньги вперед.

– А где мы сейчас возьмем такие деньги?

– У меня есть, – смутившись, сказал Лопатин. – Совершенно случайно… Мы с Мариной Константиновной вчера ездили в мебельный магазин… И ничего не купили. Я не успел выложить… Не все, конечно… Но тысяч восемь… с небольшим…

– Приедем в офис, я тебе отдам, – сказал Сашка. И опять посмотрел на Пистона. – А ты сам-то не проболтаешься? – усмехнувшись, спросил он. – Или там, шантажировать не начнешь?

Пистон пожал плечами:

– А зачем? Что я – дурак? Мне жить надоело?

Сашка кивнул. Правильно мыслит товарищ. Сечет поляну.

– Да и потом… – сказал Пистон. – Мы с Лопатой как-никак друзья! Одноклассники!

Пистон еще раз позвонил своему кладбищенскому знакомому и обо всем с ним договорился. Иван Севастьяныч не стал откладывать дело в долгий ящик и обещал сразу же выехать на место.

Охотники присели на поваленное дерево. Пушкин достал из внутреннего кармана фляжку и все трое как следует приложились к коньяку. После чего Пистон и Пушкин закурили.

– Кто бы мог подумать что он… с ружьем… – задумчиво произнес Сашка. – По виду – лох лохом!

Ему никто не ответил.

– А я тебя предупреждал, – заметил Лопатин. – Не связывайся ты с этим луком. В наше время нужно вести дела честно…