Утреннее шоссе Штемлер Илья

В папке, которую держал на коленях Гусаров, лежали бумаги, относящиеся именно к таким делам. Это была переписка о докомплектовании мебели для кают-компаний судов. Изготовленный за рубежом из специальных сортов дерева, с применением украшений и хрустального стекла, подобный набор мог облагородить самую изысканную гостиную. И стоил он не дешевле последней модели легкового автомобиля…

До полного комплекта почти в каждом из тридцати наборов не хватало каких-то пустяков. Однако именно это вносило путаницу в отношения с заказчиками и открывало возможность злоупотреблений. Надо было только решить, какое количество заказанной мебели есть смысл переправить с территории порта, чтобы впоследствии распорядиться ею по своему усмотрению. Если передать кораблям часть предметов из каждого набора, то из оставшихся можно свободно составить десять полных гарнитуров для своих нужд.

Верный своим принципам, Серафим Куприянович Одинцов обсуждал в стенах кабинета вопросы, касающиеся интересов дела. Это потом, после работы, по дороге домой, он вскользь даст понять своему помощнику, как распорядиться судьбой десяти хрустально-латунных гарнитуров. Остальное, как говорится, дело техники.

- Ну и что пишут наши друзья-демократы? - спросил Одинцов у Гусарова.

- Предлагают раскомплектовать наборы и дослать им дефектную ведомость для учета неустойки. Представителя командировать отказываются.

- Деловые люди, - ухмыльнулся Одинцов. - Все на доверии.

- Видимо, не первый случай, - сказал Гусаров.

Он бросил быстрый взгляд на утлую фигуру всемогущего Серафима. Элегантный темно-серый костюм делал хозяина несколько стройнее. Белый крахмальный воротничок оттенял смуглую шею, распаханную морщинами.

- Вы верите в сны, Виталий Евгеньевич? - спросил Одинцов.

- Очень, - оживился Гусаров. - А что вам снилось?

И оживление это не прошло незамеченным. Одинцов усмехнулся и хрустнул костяшками тесно переплетенных пальцев.

- Хотите знать, что ждет меня в будущем? Ха-ха… Тогда внимательнее следите за своими снами, Виталий. Мы ведь связаны одной веревкой. Правда, в отличие от вас у меня застарелая язва и куча других хвороб - наследство бурной молодости… Мне снился капитан Рой с чумной посудины «Двадцатый век».

Гусаров вяло кивнул белобрысой головой.

Капитан Рой был тем самым авантюристом, который доставил из Роттердама последнюю партию импрегнато-ра. Гусаров встретился с ним за коктейлем в Морском клубе, оговорил юридическую сторону косметического ремонта некоторых помещений корабля, изрядно потрепанных во время шторма. Кстати, прикрываясь ремонтом, и удалось заполучить импрегнатор минуя дотошных таможенников…

- Не падайте духом, Виталий Евгеньевич… Во сне капитан явился мне в обличье рыбы.

- Рыба - это к болезни, - промямлил Гусаров. - А рыба в образе бравого капитана Роя явно к трипперу.

- Ну, это уже не по моей части, - улыбнулся Одинцов. - Говорят, рыба к неприятностям.

- Неприятности вам не грозят. - В тоне Гусарова появилась грубая, несдержанная нота. В подтексте его реплики отчетливо звучала мысль о том, что благодаря ловкости хозяина ответственность за многие дела ляжет на плечи его, Гусарова Виталия Евгеньевича. И не надо строить из себя мученика: он, Гусаров, все отлично понимает, но ничего не может поделать - повязан…

- У вас плохое настроение, Виталий? - жестко проговорил Одинцов. - Не взять ли вам отпуск на недельку-другую? Укатить куда-нибудь, забыться.

Пересилив себя, Одинцов отошел от окна-перископа к шкафам, на полках которых теснились всевозможные сувениры, подарки клиентов. Золотистая гондола, чучела диковинных рыб, якоря. Причудливые кораллы тянули ажурные лапки, зеленый краб таращил жемчужный глаз…

Одинцов любил свою коллекцию и пользовался каждой возможностью, чтобы пополнить ее. Когда он перебирал сувениры, у него улучшалось настроение и мысли становились яснее. Особенно дорожил он эбонитовой фигуркой адмирала Нельсона - в треуголке и с подзорной трубой. Косица адмирала была сплетена из настоящего волоса. На конце ее красовался тряпичный бант.

- В плавании я от безделья научился вязать, - сказал Одинцов. - Тогда это было какое-то поветрие - все вязали. Должен заметить - очень увлекательное занятие. За один рейс я связал шарф и носки. Шарф подарил капитану, а носки - тестю. Внесите в мое досье, Виталий. Это единственное, что вам еще не известно из моей биографии…

- И что же во сне сказал вам капитан Рой? - прервал Серафима Гусаров. - Или он молчал?

- Нет. - Черты лица Одинцова заострились. - Он мне сказал: «Серафим, не пора ли тебе завязывать? Ты живешь в стране, где существует законопорядок. И этот законопорядок направлен против тебя, хоть ты и не скупишься. Но у веревки есть конец, Серафим».

Гусаров передернул плечами. Кажется, впервые они заговорили в стенах кабинета о том, что нависло над ними с неотвратимостью дамоклова меча сразу же после первого их дела. Это была переадресовка крупной партии простыней, предназначенных китобойной флотилии, перекупщикам-оптовикам в Среднюю Азию. Безнаказанность операции и положила начало деятельности Серафима и компании.

- Вы помните Вагалюка? - проговорил Одинцов. - Он и его люди заправляли аттракционами курортного побережья…

- Двоих приговорили к высшей мере, - отозвался Гусаров.

- Не повезло ребятам, - усмехнулся Одинцов.

Круглое лицо Гусарова одеревенело. В голосе Серафима он уловил тоску. Одинцов был игрок по натуре. И, как всякий игрок, он нередко рассчитывал на везение. Так обычно уверенный в своем здоровье человек однажды с удивлением узнает, что он неизлечимо болен, и отказывается это понимать… Если бы не Гусаров! В последнее время Одинцову внушал беспокойство и его помощник. Нутром, животом, селезенкой чувствовал Серафим Одинцов - Параграф боялся. Вот и сейчас. Сидит он в глубине кресла, просматривает бумаги, а розовая проплешь в белесых волосах выражает какой-то детский испуг.

- Ты, Виталий, в последнее время напоминаешь мне белую мышь, - проговорил Одинцов.

- Есть немного, - неожиданно согласился Гусаров. - Сам чувствую.

Одинцов хмыкнул. Готовность, с какой откликнулся Гусаров на нелестное замечание хозяина, говорила о том, что юрисконсульт управления ждал случая, чтобы обсудить вопросы, которые его тяготили. Одинцов не очень охотно шел на откровенность. Старая тактика. Он перекладывал на Гусарова ответственность за многие решения из двух соображений. Во-первых, Гусаров и один способен был разобраться во всем. Во-вторых, он, Одинцов, в острой ситуации мог сказать, что был не в курсе дел, и уйти от ответственности. Доверие Серафима поначалу льстило Виталию Гусарову, но впоследствии он разобрался в тактике хозяина…

Как бы там ни было, сегодня Одинцов от него не увильнет - Гусаров был в этом уверен.

Ветер прижал Наталью к стене дома, парусил куртку, трепал волосы, выжимал слезы из глаз. Хорошо, что она надела брюки, а не то совсем бы замучилась. И откуда что взялось: с утра была хорошая погода - и вдруг такая перемена.

В прострелах между складскими ангарами темнело море. Ветер гнал по нему белые морщины.

Наталья прождала уже полчаса и совсем закоченела. Иногда, когда становилось невтерпеж, она заходила погреться в узкий коридор проходной. Злой и шумливый вахтер в старой флотской фуражке и пожарной брезентовой робе, из-под которой виднелся линялый матросский тельник, тотчас заприметил Наталью.

- Велено не пропускать посторонних! - кричал он, узнав, что у Натальи нет пропуска. - Так каждый будет ходить, а ценностей на мильён.

- Да ладно тебе, дед. - Наталья озорно стрельнула глазами. - Какие у вас там ценности - не склад ведь!

Вахтер встрепенулся. Как он мог вытерпеть подобную несправедливость! Жилистая его шея вытянулась и покрылась пупырышками, как у старого индюка.

- Выдь-ка из дверей! - приказал он. - А то вызову дежурного, он тебе покажет. Ишь какая краля! Разрисовалась, точно кукла, и думает - я ей все ворота отопру. Выдь-ка!

Наталья не стала спорить…

Проходивший мимо молодой человек, узнав, что Наталье надо попасть к управляющему, предложил выписать пропуск на свой отдел. Наталья отказалась: вахтер сразу заподозрит липу и поднимет шум - вон как зыркает «боцман». Молодой человек появлялся несколько раз с деловым и озабоченным видом, потом привел приятеля, и тот сказал, что управляющий почти никогда не задерживается после окончания рабочего дня. Аккуратен - хоть часы по нему проверяй. Наталье показали автомобиль управляющего. Черный, широколобый, с дымчатыми стеклами. Машина иностранной марки.

Если бы не ветер, все было бы в порядке. Когда вахтер чересчур расшумелся, Наталья решила позвонить секретарю управляющего, чтобы ей спустили пропуск, но передумала.

Так она и стояла, держа под прицелом черный лимузин. И мысли ее были сумбурными, неточными.

С тех пор как Лера рассказала ей историю Клямина, Наталья жила в оцепенении. Сам факт недавней близости Леры и Клямина чем-то огорчал ее. В первые минуты она казалась себе обманутой. Ее воображение вылепило Клямина как человека, словно бы отсеченного от прошлого и будущего. Он мог принадлежать только ей. И если этого не произошло, если он отверг ее дочерние права, то как же он может отдавать кому-то тепло своих чувств! Пусть иное, чем требовала она, но все-таки тепло. Она держала в памяти Клямина только как свою собственность…

А Лера в тот раз проговорила с ней все утро.

Чем можно объяснить такую бурную откровенность? Вся жизнь Клямина разворачивалась перед Натальей. Его одиночество, тоска, стремление иметь близких людей. И в то же время он виделся ей как человек, раздираемый противоречиями, несчастный, гордый и легкомысленный. Перед глазами Натальи вставали образы его друзей, собутыльников и женщин. «Ты должна узнать о нем все, Наташа, - говорила Лера. - И лишь потом решить для себя, принять ли его или забыть. Он всегда казался мне человеком, по которому скучает тюрьма. И в то же время нередко я видела в нем благородство, и сердце мое разрывалось…»

В разговоре они то испытывали взаимное духовное притяжение, то разочаровывались друг в друге. Лера волновалась. Она не была уверена в том, что поступает правильно, открывая Наталье все, что знала о Клямине. Приближаясь к главному, она все больше тревожилась. Наталья чувствовала, что Лера еще не все открыла ей, и тоже нервничала.

В конце концов Лера рассказала все, что ей стало известно прошлой ночью. Рассказала робко и торопливо, словно это был ничего не значащий эпизод в бурной жизни Клямина. «Как? Должны арестовать? - немея, переспрашивала Наталья. - За чужие дела? Но это же подло, гадко…»

И теперь, когда основное было сказано, Лера легко и подробно рассказала о Серафиме Куприяновиче Одинцове, о его неблаговидных делах, упомянула о горбоносом Михаиле. Взволнованная, разгоряченная, она обрисовывала мельчайшие эпизоды и ситуации, о которых Клямин ей когда-то рассказывал, не придавая им значения. Для него это были всего лишь занимательные случаи. Сам он о них вскоре начисто забывал. Все это всплывало в воспаленной памяти Леры и жадно впитывалось в память Натальи. Им казалось в ту минуту, что обладание тайнами Серафима и его людей дает возможность повлиять на ход событий. Вдвоем они как бы готовились взять на себя право судить. И даже много повидавшая на своем веку Лера в слепой жажде мести за близкого человека теряла чувство реальности. Она роняла в неопытную душу Натальи зерна уверенности в том, что можно добиться справедливости открытым и смелым разговором. Однако спустя какое-то время, вдоволь насладившись своим воображаемым могуществом, Лера сникла. Как-никак она тоже была частицей мира, к которому принадлежал Серафим Одинцов, и оторваться от этого мира ей было не под силу.

«Что же делать?» - спрашивала Наталья. «Ничего, - потухшим голосом отвечала Лера. - Тебе надо бы взять его вещи». - «То есть как?» - «А так. Опишут. Все пропадет». - «Вы все рассказали мне из-за этих шмоток?» - «А ты думала… У Антона Клямина своя судьба. И не нам ее испытывать…»

Расставшись с Лерой, Наталья позвонила Клямину из ближайшей телефонной будки. Ей не ответили. Она звонила весь день, бегала от автомата к автомату. Но безрезультатно. Не выдержав, Наталья поехала к Клямину домой. До боли в пальцах терзала она кнопку звонка, стучала в дверь. На площадку вышел какой-то старик в заношенном цигейковом жилете. «Что шумишь-то?» - спросил он угрюмым голосом. «Мне Антона Григорьевича», - проговорила Наталья, с надеждой вглядываясь в пепельное лицо старика. «Раз не отвечает, значит, нет дома. На работу, наверное, отбыл. Чего дверь ломать?» Старик подождал, пока Наталья спустится с лестницы.

Она поехала в таксопарк. После канительных расспросов и уточнений выяснила, что таксомотор Клямина стоит в гараже.

Наталья вышла из таксопарка, села на щербатую уличную скамью. «Арестовали», - подумала она и заплакала.

Посидела немного, привела в порядок лицо и поехала в порт…

Узкие двери фанерным стуком сопровождали появление очередного сотрудника, спешащего покинуть учреждение. На каждом мужчине Наталья останавливала испытующий взгляд, прикидывая, не он ли управляющий. Например, вот этот дядька в дымчатых прямоугольных очках «сенатор» - чем не управляющий! Но дядька прошел мимо черного автомобиля. Наталье все казалось, что толстяк спохватится и вернется к машине. Но тот скрылся в переулке, не подозревая о должности, которой его удостоила Наталья. Потом пост управляющего она примерила к другому, сухопарому, в новой серой шляпе и с тростью. Вылитый управляющий! Но тут же она подумала, что вряд ли образ упыря Одинцова вяжется с интеллигентной внешностью долговязого. Хотя, собственно, чего она ждет? Чтобы Одинцов был похож на пирата, с темной повязкой на глазу и серьгой в ухе?..

И тут она увидела тех двоих молодых людей, которые набивались на знакомство с ней в проходной учреждения. Наталья резко отвернулась и привалилась плечом к стене. Так она и стояла, боясь упустить Одинцова. Очередной резкий стук двери поверг ее в смятение. И все же Наталья обернулась и увидела улыбающиеся рожи тех двоих, а между ними, в перспективе, какого-то невзрачного мужчину, склонившегося к двери черного лимузина. По другую сторону от машины томился в ожидании еще один, полный, в клетчатой клоунской кепке.

- Управляющий? - торопливо спросила Наталья у молодых людей.

- Ага! - кивнули оба, неловко переминаясь перед ней с ноги на ногу.

Она оставила этих увальней и побежала к автомобилю, который уже мигал поворотным сигналом, словно раздувал щеку. Увальни сбили настрой Натальи. Черт бы их побрал, этих идиотов!

Автомобиль уже напрягся вороньим корпусом, чтобы в следующее мгновение взять с места и исчезнуть в мешке между двумя громадными складами, где особенно бесновался ветер.

- Стойте! - крикнула Наталья и ударила ладонью по холодному стеклу со стороны водителя.

Машина притормозила. Дверь приоткрылась, и в проеме ее появилось лицо пожилого мужчины. Тонкие губы, умные глаза под смешливыми бровями.

- Вы ко мне?

Наталья смутилась. В воображении личность Серафима Одинцова рисовалась ей иначе. Она молчала, не в силах справиться с дыханием.

- Ваша знакомая? - Пожилой толкнул локтем своего соседа в клоунской кепке.

Тот пожал плечами.

- Меня зовут Серафим Куприянович Одинцов. Возможно, вас интересует кто-то другой? - мягко проговорил управляющий, намереваясь захлопнуть дверь.

- Нет-нет… Мне нужны именно вы.

Одинцов ответил улыбкой. Он бросил взгляд на своих стоявших поодаль сотрудников. Те таращились в сторону лимузина.

- Ну, коль так, прошу вас. - Одинцов отвел руку за спину и распахнул заднюю дверь.

Наталья склонилась, вошла в салон и плюхнулась в мягкое кресло. Дверь захлопнулась, и машина взяла с места. Одинцов сдвинул зеркало. Теперь в его прямоугольнике он мог наблюдать за своей неожиданной пассажиркой. Голубые глаза, короткий нос с резкими дугами раковин, высокий нежный лоб и тонкая шея…

- Чем могу служить? - проговорил в зеркало Одинцов.

Наталья отвернулась к широкому окну лимузина. Она растеряла все заготовленные ею фразы. Одинцов кого-то напоминал Наталье, а кого - она не могла сообразить.

Улица торопливо выравнивала парадную шеренгу зданий.

Казалось, там, вдали, дома, словно опаздывающие солдаты, поспешно разыскивали свое место в строю, однако, приблизившись, автомобиль находил их в полном порядке, в служебном рвении усердно таращащих окна-глаза на черный генеральский лимузин…

- Так мы с вами уедем очень далеко, - пошутил Одинцов. - Как вас зовут?

- Наталья.

- Очень приятно, - игриво проговорил Одинцов. - Моего приятеля зовут Виталий Евгеньевич.

- Я знаю, - обронила Наталья.

- Вот как? - удивился Одинцов. - Виталий Евгеньевич!

- Впервые вижу, - хмуро отозвался Гусаров и, обернувшись, оглядел Наталью медленным взглядом.

- Я даже знаю ваше прозвище. Параграф! - воскликнула Наталья, выдерживая его взгляд из-под белесых ресниц. - Я узнала вас по клетчатой кепке.

Одинцов засмеялся и пристукнул ладонями по рулю.

Гусаров отвернулся и теперь сидел ровно, глядя прямо перед собой. Казалось, его мысли витают за пределами салона автомобиля. С появлением Натальи им овладело дурное предчувствие. Возможно, это было очередное звено в цепи дурных предчувствий, охвативших его еще в ту пору, когда он и Клямин побывали в Ставрополе. Гусаров знал за собой одну слабость: в момент, когда опасность принимала конкретные и осязаемые формы, им овладевала апатия. Что это было - болезнь или страх, - он не знал. Апатия ему очень вредила. Впервые он испытал это чувство, когда, пользуясь положением адвоката, поставлял подследственному недозволенные документы и был пойман с поличным. Вместо того чтобы спасать собственную репутацию, он отдал себя на волю судьбы, а в результате лишился адвокатского звания и лишь чудом избежал суда…

- Так-так, - проговорил Одинцов. - Где вы живете, прекрасное дитя?

- Самолетная, пять, квартира шестнадцать.

- Самолетная, Самолетная… - повторил Одинцов. - Где это?

- Недалеко от рынка, - буркнул Гусаров.

- Тогда по дороге, - кивнул Одинцов. - Ну, что скажете, Наталья?

- Я хочу спросить у вас… Где сейчас Антон Григорьевич Клямин? - Наталья зябко повела плечами.

- Вот еще! И ради этого вы ждали меня после работы? Смешно! - Одинцов укоризненно качнул головой. - А кто такой этот Клямин?

Наталья растерялась. Весь дальнейший разговор терял смысл.

- Антон Григорьевич… Ну шофер! - сказала она.

- Виталий Евгеньевич, вам знаком такой человек? - серьезно спросил Одинцов.

Гусаров молчал. Его белесое лицо покрылось бурым налетом.

- Вы что-то путаете, Наташа, - с явным сожалением в голосе проговорил Одинцов. - Мы впервые слышим эту фамилию.

- Ну как же! Он работает на вас.

- На меня?! - воскликнул Одинцов и присвистнул. Подъехав к тротуару, он остановил машину. - Знаете, сколько шоферов работает в моем учреждении? Армия! Разве запомнишь каждого? Наведайтесь в отдел кадров, там вам помогут. - В голосе Одинцова прозвучало сожаление. - Нет, ничем не могу вам помочь.

Он повернулся, чтобы отворить заднюю дверь и выпустить неожиданную пассажирку. Только сейчас Наталья разглядела его как следует. Сдавленную с висков голову с дряблой кожей и тонкими бесцветными губами. Немигающие, точно у кота, глаза не отражали и тени беспокойства.

На кого же он похож?! Господи, так ведь на Генаху, отчима, одно лицо. Ха! Прожженная бестия Серафим Куприянович Одинцов и вечно несчастный, битый судьбой, осторожный Генаха с вонючей «беломориной» в остреньких зубах… Ее презрение к Генахе было так велико, что Серафим Куприянович Одинцов как бы раздваивался, отделяясь от знакомого портрета отчима своей зловещей сущностью, так ярко прорисованной Лерой. На водительском месте лимузина сейчас сидели как бы два разных человека. Их внешнее сходство не только удивило Наталью, но каким-то образом успокоило. Она физически чувствовала, как пропадает напряжение и по телу разливается ленивая истома. Разве она может остерегаться человека, похожего на Генаху?..

- Вы тоже курите «Беломор»? - Наталья не обращала внимания на решительный жест Одинцова.

- Почему «тоже»? Пока здесь никто не курит, - отозвался Одинцов и нетерпеливо добавил: - Прошу!

- Вы внешне напоминаете одного человека. Тот даже во время еды умудрялся не выпускать изо рта папиросу.

- Самоубийца! - Одинцов толкнул заднюю дверь автомобиля. Он не мог предвидеть, что его короткая реплика вдруг тенью обозначится на лице Натальи.

- Да, Клямин рассказывал… Ужасная история. - Голос Натальи звучал с нажимом. - Я имею в виду гибель того горбоносого Михаила. Кажется, он чем-то хотел вам насолить. - Наталья тронула плечо Гусарова: - Вы тогда стояли во дворе, в этой самой клетчатой кепке… Ждали… Клямин рассказывал…

Наталья откинулась к спинке мягкого сиденья, обхватила колени руками и подала вперед плечи. Волосы волной прильнули к бледной впалой щеке.

- Вообще Клямин много о чем рассказывал. Он так вами всегда восхищался, честное слово. Ну, говорит, Серафим Куприянович - это не голова, а Совет министров. Нет, правда… А вы хотите его в тюрьму посадить. - Голос Натальи звучал жалобно, и в то же время в ее облике угадывались уверенность и угроза.

Серафим Куприянович за свою жизнь не раз попадал в острые ситуации. Но, как правило, он всегда имел дело с такими же ловкими и умными партнерами. То, что происходило сейчас, выпадало из привычной схемы.

- Откуда вы знаете Клямина? - проговорил Гусаров не оборачиваясь.

- Познакомились, - ответила Наталья. - Лучше скажите, где сейчас Антон Григорьевич. Я бы ему передачу отнесла…

- Какой Клямин! Какой-то Клямин, понимаешь! - закричал Одинцов. - А ну вали отсюда, пока я тебя силой не выставил! Ну, быстра-а-а!

Гусаров обернулся. Он разгадал намерение Серафима - тот специально провоцировал Наталью, чтобы девушка потеряла самообладание и высказалась полнее.

- В милицию ее надо сдать, - подхватил Гусаров. - Разговаривать тут с ней. В милицию.

- В милицию?! - воскликнула Наталья. - Как бы вас самих я не сдала в милицию. - В ее потемневших глазах отражались блики спешащих автомобилей. Такая резкая смена настроения Серафима сбила девушку с толку, а она-то готовилась к «мирным переговорам». - Я все, все знаю о ваших проделках. Да, знаю, поверьте… Фамилии ваших друзей. И в этом городе, и в других местах. Хотите - назову? Единственно, чего не знаю, - как к вам попадает заграничный порошок, который возил Клямин на Кавказ… А за эту историю с шофером Михаилом вам знаете что будет?! В милицию они меня сдадут! А?! Сдавайте, сдавайте! А-а-а… Боитесь!

Наталья смотрела на Одинцова, опьяненная собственной дерзостью. Ее лицо пылало, голос звенел. От неуверенности не осталось и следа.

- Оставьте в покое Клямина, оставьте! Я и в Москву поеду, если надо будет. Я своего добьюсь. И ничем вам меня не купить - я люблю Клямина. Я не допущу, чтобы он отвечал из-за вас. Ясно?

Наталья вышла из автомобиля и с силой захлопнула дверь.

Серафим Куприянович Одинцов, упираясь в обод руля, хохотал:

- Хо-хо… Ах ты черт возьми!.. А-ха-ха… Девчонка! Соплюха… Правда, красивая, ничего не скажешь. У этого Клямина губа не дура… Как она тебе, Параграф? Ха! Даже твое прозвище знает, а? Не баба, а шаровая молния. Я даже онемел, ей-богу. Хох! Мне б в секретари такую - озолотил бы. А? Виталий? Параграф ты мой ненаглядный. - Он хлопнул ладонью по мягкой спине юрисконсульта. - Ну и девчонка! Глаза сверкают, волосы облаком. Вот на кого красивые вещи натягивать. Не то что моя старуха. Впрочем, она и молодой такой же была, сам не знаю, как женился. Ради кого мы работаем, Виталий? - Одинцов справился со смехом, достал платок, промокнул слезы. - Тебе, Виталий, еще хорошо - дети есть, наследники. А я? Так. Сухое семя. Только что племянников орда. Бездельники, тунеядцы. Один только из всего табора в люди вышел - врачом стал. А остальные - барахло, куда ни кинь…

Гусаров по-прежнему сидел ровно, прямо глядя перед собой.

С тех пор как высокая девичья фигурка затерялась в уличной толпе, одна мысль не отпускала многодумную голову Виталия Евгеньевича: неужели так просто все должно закончиться? В один прекрасный день явятся молодые люди с понятыми и заявят: «Мы о вас все знаем, извольте следовать за нами…»

Конечно, в таком большом и разветвленном деле всегда есть более надежные и менее надежные звенья. Но вся хитрость системы заключалась в том, что каждый участник этого дела мог с определенностью назвать не более трех других, известных только ему. И только такие люди, как горбоносый Мишка, а впоследствии и Антон Клямин, занятые перевозкой товара, знали многих людей сразу… Ай да Клямин! Оказывается, все рассказывал - и кому! Девчонке! Болтун… Или, наоборот, умница - все предвидел и подготовил верного человека. Девчонка влюблена в него и пойдет на все. Нет, не такой уж он простак, Антон Клямин, себе на уме…

И, точно в подтверждение мыслей своего юрисконсульта, Одинцов сложил аккуратно платок и произнес:

- Хитер наш Антон. А, Параграф? И так все вроде наивно выглядит… Какая-то девчонка…

Обычно Одинцов довозил своего юрисконсульта до пересечения Гренадерской и Сиреневого бульвара, откуда Гусаров добирался пешком. У Гусарова был свой автомобиль «Волга», но водил он машину плохо и часто попадал в аварии. Параграф составил доверенность на имя брата-геолога с условием, что тот будет заезжать за ним на работу. Первое время брат выполнял свои обязательства, но постепенно охладел к ним. К тому же хозяин нередко брал Гусарова в свой «Форд-континенталь», как сегодня.

- Виталий, вы нездоровы? - проговорил Одинцов. - Который день у вас кислая физиономия. Есть причины?

- Две, - коротко ответил Гусаров. - Первая - это ваше решение отойти от дела…

Одинцов повернул голову и удивленно приподнял брови.

- Я проанализировал наши отношения с заказчиками на поставку труб, оцинкованного железа, лесоматериалов, - продолжал Гусаров. - Полностью мы можем рассчитаться с колхозами года через два. А недовольство наших клиентов - процесс неуправляемый.

Одинцов понимал это и сам, правда, не вникая в детали. Вникать в детали должен был Параграф. Отношения подпольной фирмы с основными клиентами, колхозами, были сложными. Большинство из них полагали, что ведут дела с государственным учреждением: операции оформлялись через банк, официально и юридически выглядели вполне законными. Одинцов держался как умелый и гибкий хозяйственник. Но помимо официальных доходов фирма его получала вознаграждение, нечто вроде премии. Не за спасибо же изыскивались «излишки» материалов, нужных колхозам позарез. Ради этих «премиальных» и кувыркался Одинцов с компанией…

- И много таких нереализованных обстоятельств? - проговорил Одинцов.

- Я уже сказал: года на два, не меньше.

- Надо форсировать, Виталий Евгеньевич, время работает не на нас.

- Форсировать? - усмехнулся Гусаров. - Может быть, лишить корабли всего регистрового имущества, без которого их не выпустят дальше акватории порта?

Одинцов пропустил мимо ушей ехидную реплику юрисконсульта. По его усохшему лицу скользили отсветы огней встречных автомобилей.

- Есть идея, Параграф. Скупить у предприятий списочный материал и перепродать его нашим клиентам.

- Где же найти такой материал? К примеру, оцинкованное железо, - без энтузиазма протянул Гусаров.

- Надо подумать, Параграф, надо подумать. При наших-то связях! Главное - не жадничать, не мести все под себя, поделиться. - Одинцов остановился у светофора.

Любопытные взгляды посторонних водителей скользили по крепкому телу лимузина. Это раздражало Одинцова при всем его честолюбии. В каждом взгляде ему виделся укор и снисходительное удивление.

- Ну и рожи! Глазеют, словно на снежного человека, - вздохнул Одинцов. - Ну а вторая причина вашей скорби?

- Вторая? Я не могу связаться с Кляминым.

- То есть?! - Одинцов резко обернулся и бросил на Гусарова тревожный взгляд. - Что значит - не можете связаться? Куда он делся?

- Понятия не имею. Мы должны были встретиться утром, уточнить условия. Я звонил ему весь день, ездил на работу… Как в воду канул.

Ошеломленно крутнув головой, Одинцов присвистнул. Позади раздавались истеричные сигналы нетерпеливых автомобилей. Одинцов вялым движением включил скорость и тронул машину.

- Ну и выдержка у вас, Виталий Евгеньевич, - сказал он. - Что это вы помалкивали до сих пор?

- Все надеюсь, что Клямин отыщется, - ответил Гусаров и добавил вяло: - Не враг же он себе.

- Не отыщется, - обронил Одинцов. - Если мы его сами не отыщем… Выходит, та девчонка и вправду не знает, куда он подевался?

- Кажется, так.

- И от дедушки ушел, и от бабушки ушел, - криво усмехнулся Одинцов. - Значит, она вдвойне опасна, та девчонка. Как ты думаешь, Параграф?

В этих словах Гусаров слышал зловещие ноты. Он знал, что имеет в виду Серафим Куприянович Одинцов.

Больше они не произнесли ни слова.

Одинцов подъехал к тротуару. На этом месте он обычно высаживал своего помощника.

2

Антонина прижалась щекой к дверной щели и придержала дыхание. Ничего не слышно. Видно, спит еще… Осторожно ступая, она сняла с крючка ватник и укутала им кастрюлю с картошкой. Зря торопилась с завтраком. Но кто знал, что Клямин будет спать так долго, - считай, уже десятый час: когда еще ребятишки обкричали всю улицу по дороге в школу…

Часов у Антонины не было. Вернее, были, да она оставила их в залог кладбищенским коршунам. Думала, что Клямин привез часики, да что-то он промолчал вчера. Вообще Клямин свалился как снег на голову. Антонина сидела у телевизора до самого упора. И хор мальчиков слушала, и программу «Время», и фильм из грузинской жизни смотрела. Собралась было выключить телевизор, и в это время постучали. Вышла в сени, отворила дверь и в первое мгновение не поняла - кто: свет с улицы лишь фигуру обрисовал - вроде мужчина. Вгляделась - батюшки! Антон Клямин, собственной персоной! Обрадовалась Антонина, расцеловала гостя, в дом пригласила. Не знала, куда и посадить. Стол собрала - все честь по чести. Правда, неразговорчив был Клямин, все больше молчал. Точно и не он совсем, а кто-то другой. Антонина и не вязалась: время позднее, спать пора. Постелила ему в угловой комнате. А сама всю ночь уснуть не могла, ворочалась. Мысли разные в голову лезли… Не вовремя свалился Клямин, да что поделаешь. Может, поговорить откровенно? Он правильно поймет, мужик острый, два раза повторять не надо… А пока хотелось бы, чтобы никто не зашел к ней из родственников или соседей. Впрочем, пока Клямин ее искал, наверняка половину села переполошил расспросами, как найти и как проехать.

Антонина особенно опасалась деверя. У того не язык - помело, мигом все растрезвонит, тем более если выгоду от этого имеет. Правда, деверь к ней не хаживал. А сама Антонина недавно побывала у него в «картофельном дворце», как прозвали соседи дом этого пройдохи. После долгих переговоров дал он Антонине шестьдесят три рубля на памятник Тимофею. «Все! - сказал деверь. - Пустым меня сделала. Вытрясла!..» Мошенник. Говорят, после нынешнего урожая фруктов и овощей новую сберкнижку завел. А все плачется, голубь мира. Почему-то из всего богатства и барахла, которым напихан его дом, Антонина помнила значок с голубем мира в лацкане кургузого деверева пиджака. Не так лицо деверя, как значок стоял перед ее глазами. Ну да бог с ним… Сотню колхоз выделил, сотню прислала сестра Тимофея из Кызыл-Орды. Остальные родственники пока молчали, раскачивались. Но пришлют - Антонина была уверена… Так она и жила ожиданием. Впрочем, времени прошло не так уж много, жаловаться - грех… Обведя взглядом комнату, Антонина успокоилась. Вроде бы все прибрано, нигде ни пылинки. Комод, шкаф, кровать, стол, книжные полки - все было сделано руками Тимофея. Он привозил из города разные доски, сам ладил, склеивал, сколачивал, мебель получалась не хуже фабричной. Вообще дом был, как говорится, полная чаша. И телевизор работал, и проигрыватель стоял на тумбе, набитой пластинками. Только вот лампочка висела голая. Плафон разбился, и ничего подходящего в сельпо не было. Антонина еще в тот день, когда она ехала с Кляминым на его злосчастном автомобиле, все время в голове держала - купить хороший плафон. Да дело так повернулось, что не до плафона было. А когда она из Южноморска выбиралась, то денег всего и осталось, что на хлеб. Ладно, простит ей Клямин эту лампочку. А может, прикрыть чем? В сарае валялся каркас от абажура. Приладить да завесить материей - все не так сиро… Антонина вышла на крыльцо.

Стояли погожие осенние дни. Воздух по утрам казался вытканным из тонюсеньких прозрачных нитей, что струились от земли вверх. Протянешь руку - нити раздвигаются, обволакивая кожу прохладой и лаской. Зелень еще держалась крепкая, даже непонятно, откуда во двор набивался такой ворох золотых чеканных листьев. Под вечер Антонина подметала двор. А утром словно и не было работы.

Красная кляминская автомашина притулилась у самого сарая, словно божья коровка. Клямин хотел оставить ее на улице - Антонина не позволила: лучше убрать с глаз, все меньше разговоров…

Каркас абажура зацепился прутьями за руль велосипеда в глубине сарая. Антонина сняла каркас и понесла в дом. Она уже решила, что накинет на прутья. Была у нее юбка голубая в белый горох, не ношенная вовсе по причине малого размера. Ее и подрезать не надо - только натянуть на прутья и закрепить сверху. Юбку разыскать труда не составляло, она лежала в сундуке, в сенях. Теперь надо было прикинуть, как ловчее приладить всю эту конструкцию к лампочке…

Занятая делом, Антонина как-то не подумала о том, что табурет, на который она поднялась, был ненадежный. Одна ножка у него шаталась. Вспомнила об этом, когда с грохотом свалилась на пол. Падая, Антонина ухватилась руками за скатерть и потянула ее за собой вместе с кастрюлей, укутанной ватником. Придя в себя от неожиданности, она повела глазами и обомлела. В дверях стоял Клямин. Стоял в трусах и майке.

- Вот, упала, - виновато проговорила Антонина.

- С потолка?

- Нет, с табуретки… Зараза…

Подтянув ноги, Антонина стала на колени. Увидела в руках погнутый каркас - отбросила его прочь.

- Хотела лампочку прикрыть…

- У тебя всегда хорошие намерения, - буркнул Клямин.

- Разбудила тебя?

- Думал, бомбу сбросили. - Клямин примеривался, как сподручнее помочь подняться Антонине. - Веса в тебе - тонна, не меньше.

- Восемьдесят три было в прошлом году, - тем же виноватым голосом уточнила Антонина. - А что ты так перепугался? Бледный весь.

- Воевать неохота. Молодой еще, жизни не видел.

- Жизни не видел, - вздохнула Антонина. - Ты-то? Представляю, сколько баб распечатал. - Антонина замерла и прильнула к полу, что-то высматривая под столом.

Ватник бессильно раскинул пустые рукава, как бы пытаясь удержать кастрюлю, из которой вывалилась картошка.

- Вот. Завтрак приготовила, старалась… Ну? Не растяпа? - Антонина отпрянула назад, удрученно села на пятки.

Клямин расхохотался. Нередко маленькие и нелепые неприятности посторонних людей, вызывая добродушное сочувствие, непостижимым образом просветляют мрачное настроение, и жизнь начинает казаться смешной и доброй. Так и у Клямина стало легче на душе, лучезарнее, что ли…

Не переставая смеяться, он просунул руки под мышки Антонины, поднатужился, поднял вверх, принял на грудь ее рыхлое тело. Он поставил Антонину на ноги. И тут Клямин почувствовал, как его пронзило давящее влечение к этой несуразной, громоздкой женщине. Тело его передернул озноб, глаза застил туман, затмивший на мгновение и без того темноватую комнату.

Мазнув быстрым взглядом по заострившемуся лицу Клямина, Антонина проговорила упавшим голосом:

- Поди оденься.

И торопливо отошла от него, словно пытаясь спрятаться. Он вернулся в свою комнату, а когда вышел из нее в тренировочном голубом костюме, его лицо выражало безучастность и тоску, подмеченную Антониной в первые минуты появления Клямина в этом доме.

- Попросила бы меня - подвесил бы твой абажур, - проговорил он, словно подчеркивая, что минутная его слабость была случайной и что возвращения к этому он не допустит.

Антонина молча собирала завтрак. Картошки, оставшейся в кастрюле, вполне хватило на двоих. На стол были выставлены консервы «Судак в томате», соленые огурцы, квашеная капуста, масло и еще что-то. Антонина достала бутыль с недопитым вчера черным густым пивом. Отодвинув занавеску, глянула поверх забора на улицу. Никого.

И слава богу. Может, никто и не появится из посторонних, пока Клямин вернется из зеленого домика, что стоял в глубине сада. Неужели так она и будет волноваться при каждом его выходе из дома? Глупость! Пошли они все к черту! Все равно сплетничать будут…

- Садись, пора, - бросила она вошедшему в дом Клямину и села, привалившись пышной грудью к высокому самодельному столу. - Чего тебе положить-то?

- Сам соображу.

Клямин уселся, осмотрел стол. Вчера он обратил внимание на необычайный вкус капусты. Видимо, Антонина подбрасывала в бочку какие-то корешки.

- Бери, бери, - подбодряла гостя Антонина. - В городе такой нет.

Она налила Клямину полстакана мутной жидкости. И себе столько же.

- Прогноз слушала по радио. Дожди заладили почти по всей стране, - проговорила она для затравки.

- Пора, - поддержал Клямин.

- А у нас вот сухо.

- И сюда доберутся.

- Дрова пораскиданы, собрать надо, прикрыть, - подумала вслух Антонина.

- Я помогу.

- Вот еще. И сама справлюсь. - Антонина вскинула на Клямина влажные выпуклые глаза.

Клямин усмехнулся. Неужели он испытывал влечение к этой каракатице? Чувствуя облегчение, он подмигнул Антонине диким правым глазом. Приблизил к носу стакан, понюхал:

- На обувном креме завариваете пиво?

- Почему? Дрожжи с шалфеем замешиваем, - серьезно пояснила Антонина и добавила решительно: - Лучше скажи, каким ветром тебя занесло. А то вчера какой-то мятый был - слова не выдавишь.

Клямин зажмурился и сделал глубокий глоток. Рот обволок пряный и резкий дух. Наверняка и сюда корешки вложила эта лесная фея.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Лучшая подруга Люси Черепахиной Лу Геранмае влюбилась в девятнадцатилетнего Костю. Он казался ей воп...
Любовь к Игорю, которому Галя Снегирева была беззаветно предана, принесла ей только горькое разочаро...
Самая тихая и незаметная девочка в классе, Ира Наумлинская, обратилась к Гале Снегиревой с очень нео...
Ви-джей Черепашка познакомилась с Женей Кочевником, талантливым поэтом и музыкантом, при чрезвычайны...
Многолетняя дружба Черепашки и ее лучшей подруги Лу неожиданно дала трещину. Впрочем, так ли уж неож...
Галя Снегирева очень страдает. Она не может, да и не хочет смириться с тем, что ее любимый Игорь, пр...