Утреннее шоссе Штемлер Илья

4

Скамья, которую обычно в это время занимал сосед Николаев, была пуста. «Что это старика-то нет? - думал Клямин, отворяя дверь таксомотора. - Не дождался своей жены? Видение ему было, ах ты черт!.. Вместо жены эта гнида Макеев к нему заявился». Клямин снял колпачок с фонарика, в углу лобового стекла заструился зеленый огонек… Все, можно продолжать работу. Вообще сегодня он работал на линии часа два, на больше. Так что о плане и речи быть не могло. Кстати, надо подъехать к парку, сдать бюллетень.

Едва он собрался включить двигатель, как заметил Борисовского-старшего. Сосед шел с портфелем. Вероятно, возвращался с работы. Клямин опустил стекло и приветственно помахал рукой. Борисовский кивнул.

- Послушайте, - произнес он, - где вы пропадали? Я поднимался к вам.

- В командировку погнали, - ответил Клямин. - У вас до меня дело?

- У меня до вас дело? Ха! Это у вас до меня дело.

- Что такое, Семен? Насколько я помню, наши пути пересеклись только раз.

Борисовский покачал головой и обиженно распустил губы:

- Вполне достаточно. Вы мне подложили хорошую свинью.

- Я?! - искренне удивился Клямин. - Или ваш Додик бросил скрипку? Мальчик пошел по плохому пути?

- Слушайте… Как вас зовут? Кажется, Антон Григорьевич? Так вот, Антон Григорьевич, вы забыли, что просили меня об одном одолжении? Правда, вы были тогда немного в подпитии. Словом, я выполнил вашу просьбу и попросил одного толкового лаборанта…

Клямин все вспомнил.

- Извините, Семен. Я действительно был тогда чертовски пьян. Я все вспомнил, извините.

- Что было, прошло. Но свинью вы мне подложили…

Таксист выжидательно смотрел на соседа.

- Тот порошок - очень ценный материал, - продолжал Борисовский. - Присадка к органическим соединениям. Он придает особый блеск, элегантность. Ткань после обработки этим порошком, как говорится, становится вечной. Не мнется, не рвется. У нас этот порошок пока не выпускают. Очень дорогое, сложное производство. Пока что им заниматься невыгодно - закупаем небольшими партиями за рубежом.

- Ну?

- Вот и «ну»! Человек, который держит это у себя в квартире, представляет интерес для милиции. Вы меня понимаете?.. Словом, когда тот лаборант прибежал ко мне, на нем лица не было. Он сказал: «Сема! Я вас не видел, вы меня не видели!..» А вы что, действительно не имели понятия об этом порошке?

Антон кивнул. Он ждал, что еще скажет Борисовский.

- Когда-то южноморские подпольные цеховики могли маму родную продать за килограмм этого импрегнатора. Они изготавливали всякие там кофточки и джинсы из левого товара. И вещь выглядела как заграничная. Даже фирменные бирки печатали и пришивали. Штаны продавались за двести рублей. Потом цеховиков пересажали. Дело заглохло. По крайней мере, в Южноморске… Что вы строите такие глаза, Антон? Или вы не читаете газет?

Клямин газеты почитывал от случая к случаю. Однако о нашумевшем деле, связанном с подпольным трикотажным комбинатом, он знал.

Борисовский-старший пожевал губами.

- Простите, Семен. - Клямин не мог справиться с собой. - Вы так напоминаете мне лошадь, простите бога ради. Но мне смешно.

Семен смотрел на Клямина крупными печальными глазами.

- Человек, который столько лет тащит на себе лабораторию… Вы представляете, Антон, что значит раздобыть, скажем, спектрометр? Когда нет сметы, а спектрометр нужен…

Клямин в достаточной степени оценил деликатность соседа и в полной мере прочувствовал свое дремучее невежество.

- Вы интеллигентный человек, - посрамленно вздохнул он. - Извините. Просто я нахал.

- А если по секрету? - прошептал Борисовский и наклонился к самому окну таксомотора. - Вы не пили сегодня? У вас так блестят глаза. - Борисовский со значением похлопал по холодной крыше автомобиля.

- Я думал напиться, Семен, и, поверьте, для порядочного человека это был бы повод. И еще какой! Но я, Семен, вероятно, большой подлец. Поэтому я - трезв. Но, клянусь вам, лучше бы я был пьян. И оставался дома…

Борисовский развел руками. Он был тактичный человек и уловил, что Клямин в каком-то смятении. А может быть, он расстроился из-за этого импрегнатора?

Очередную фразу, которую уже начали разжевывать толстые губы соседа, Клямин так и не услышал - он поднял стекла и включил зажигание.

Он ехал по городу. Сквозь поредевшие кроны просматривались могучие стволы платанов. Старая брусчатка мостовой билась под колесами, точно живая, и таксомотор недовольно кряхтел, громыхая всеми своими частями. И угораздило же Клямина продать отцу Андрею кое-какие детали машины - катается батюшка по своему приходу, службу несет. А новым таксомотором что-то пока не пахнет. Поторопился Клямин, ясное дело.

Еще несколько кварталов - и брусчатка кончится, пойдет нормальный асфальт…

Только сейчас Клямин взвесил слова, которые вскользь бросил Борисовскому. Он давно замечал за собой такую особенность: возвращаться к сказанному через какое-то время. В таких случаях он как бы оглядывался на пропущенную второпях картину.

Мысленно возвратился он и ко второй встрече с Натальей.

Помнится, он испытывал сильное искушение броситься следом за ней, вернуть ее даже силой. Он сидел, сцепив замком пальцы рук и чувствуя, что малейшее движение может прорвать его смирение, как вода прорывает плотину, проникнув в случайную щель. Постепенно пружина, сковывавшая его, ослабла. Он втягивал в себя воздух все глубже. Дыхание выравнивалось…

Взяв рюмку, Клямин швырнул ее на пол. Звон разбитого хрусталя каким-то образом всколыхнул в нем сознание потери. Лучше бы он и вправду напился, чем оставаться таким вот, трезвым и униженным.

Отвлечься бы. Но улица удручала своим однообразием. Пассажирами не пахло - справа и слева видны были унылые фигуры тихих пешеходов.

Таксомотор миновал брусчатку. Колеса приняли ровный, податливый асфальт. Тарахтение перешло в постоянный гул двигателя, но привычной мощной тяги не чувствовалось. Он давно подозревал ненадежность второго цилиндра двигателя, да все никак не мог выбрать время разобраться, что к чему. Все ждал очередного технического обслуживания. «Дождался, свеча полетела, даже и смотреть нечего, - подумал Клямин. - Дернуло же меня осчастливить батюшку Андрея комплектом новых японских свечей. Ладно, доработаю смену, там разберусь».

Подъехав к переходу, остановился, дожидаясь разрешающего сигнала. Вот вспыхнул желтый… Последние пешеходы торопливо освобождали проезжую часть. Клямин включил передачу, чуть поддал газу, чтобы не заглох инвалидный двигатель.

И тут его внимание привлекла женщина в полушубке и платке. Женщина замыкала табунчик тех, кто переходил улицу. Испуганная нетерпеливым рыком машины, она обернулась и погрозила кулаком. Клямин оторопел. Лопни его глаза, если это не Антонина. «Божья корова», лесное дитя,..

Торопливо опустив стекло, Клямин высунул голову из машины:

- Тонька!

Женщина обернулась.

- Тонька! - еще раз крикнул Клямин. - Антонина Прокофьевна!

Позади нетерпеливо сигналили автомобили. Еще немного - и Антонина пропадет в толпе пешеходов.

Клямин вылез из таксомотора, встал в рост и помахал женщине рукой. Та пригляделась. Узнала. В черных глазах ее радость боролась с испугом.

- Садись скорей! - сказал Клямин.

- У меня денег нету, - мотнула головой Антонина.

- Садись! Калган твой камень! Быстра-а-а…

Женщина забежала с правой стороны и юркнула в приоткрытую дверь машины. Хорошо, автоинспектора поблизости не было.

Подгоняемый истеричными гудками, таксомотор двинулся вперед…

- Ну?! Как живешь, горе ты мое? Рассказывай. Небось доставила-таки камень на кладбище. Да?

- Ну.

С лица Антонины не сходило выражение настороженности.

- Да не бойся ты. Не привлеку тебя. И денег не возьму, ты мне стала как родная.

- Откуда деньги-то? - Антонина чуть расслабилась. - Нету денег. Все лихоимцы посшибали… А ты, значит, в такси работаешь?

- Значит, в такси. Постоим в закутке, не включать же мне считалку. Так и терплю убытки от нашей с тобой любви.

Клямин свернул на тихую боковую улочку. Выключив мотор и удобно повернувшись, он уставился на Антонину. Пятнистый загар ее поблек, подбородок стал дряблым. Антонина перехватила его взгляд:

- Не гляди так на меня. Иссохла вся. Спала за эти дни часа четыре… И если бы все путем закончилось, не обидно б было. А то так, шиворот-навыворот. Видно, проклял ты меня.

- Я?! - искренне огорчился Клямин.

- А кто же еще? - убежденно сказала Антонина и вздохнула. - А может, это он не желает памятника от меня, Тимофей. Знает, какие трудности пройду. Думает: «Лежу себе и лежу. Зачем жене такие муки устраивать?» Он и там меня жалеет, Тимофей.

И Антонина поведала Клямину о своих злоключениях.

Транспорт она нашла довольно быстро. Как и советовал Клямин, поехала к автозаправочной станции, побегала с полчаса и нашла какого-то шофера. Да так удачно, что и не придумаешь. Машина у него с подъемным краном. В Южноморск ехал, в командировку. На подъемном кране картошку не повезешь, на халтуру рассчитывать не приходится. А тут такое везение - плита могильная. Словом, погрузили, поехали. На этот раз Антонина сидела тихо, не дергалась. Помнила, к чему это может привести…

Наконец приехали.

Тут-то и началось мытарство… Кладбищенские стервятники - чтоб им ни дна ни покрышки! - поначалу не разрешили камень сгружать - документ, говорят, нужен. Может, этот камень ворованный. Шофер ругается - командировка у него, сроки… Бегала Антонина по начальству. Наконец сунула кому-то денег, сбросили камень. Оказывается, не там сбросили. Мастерская, в которой камень гранят, в другом месте находится - вот беда какая. Поехала туда. Там тоже документ требуют. Иначе - плати! Ну, заплатила. Осталось денег всего ничего. А камень доставлять с кладбища к мастерской тоже бесплатно не станут… Были у Антонины часы. Простые, правда. Но подарок Тимофея - дороже глаз… Решила отдать их временно под залог. Уломала какого-то бригадира. Съездил он со своими толсторожими за камнем, привезли его в мастерскую. А там увидали камень и предлагают его поменять. Вместо него другой дают и еще денег в придачу. Конечно, лежит красавец, красный гранит, среди невзрачных булыжин. Лежит как царь… Тут и прорвало Антонину. Истерика на нее напала. Конечно, мучилась-перемучилась. А тут стоит эта пьянь. Рожи - конем не объедешь. На пальцах кольца золотые, пудовые. У ворот от разноцветных «Жигулей» в глазах рябит… Ах сволочи!.. А на Антонину когда найдет - за версту, в другой деревне слышат. Медведица, одно слово… А те, толстомордые, тоже тертые калачи. К ним без слез не ходят - привыкли. Глядят, как Антонина убивается, проклинает их, и только посмеиваются, гады неподсудные… Главное - жмут на то, что документа у нее на камень нет. Когда поняли, что Антонина трупом ляжет, а камень не уступит, стали ей счет предъявлять за работу. Цифру за цифрой, точно мясо на шампур нанизывают. И за обработку, и за гранение, и за установку, и за подбор цветника, и за надпись. Каждую буковку обсчитывали. На круг получилось пять сотен. Расценки не показывают, на слово им верь… Согласилась Антонина. Решила, что попросит денег у родственников - вспомнят же они, как к ним Тимофей относился. Как в трудную минуту им отдавал. Те кладбищенские счетоводы говорят: «Аванс оставить надо». А у нее только на дорогу обратную и хватает денег. Сняла с себя янтарные бусы - Тимофей сам смастерил, последняя его память. Отдала им. Сейчас янтарь в большой цене. Тоже так решила: вернется - выкупит…

Ушла от них Антонина как побитая собака. Вместо бус на шее ветерок гулял. Время у прохожих спрашивала. В автобусе в самый уголок спряталась, чтобы контролер не ущучил. Слезы глотала. Приехала на кладбище под вечер. Нашла могилу Тимофея, упала как подстреленная. Волю слезам дала…

На другой день пришла в мастерскую. Глядит - камень как лежал, так и лежит. Успокоилась: хорошо, что не украли. А может, не успели - кто знает. Правда, какой-то охламон на него ведро поставил грязное. Убрала, вытерла. Ну а теперь уже все позади. Купила билет на поезд. В семь вечера уезжает…

Клямин слушал рассказ Антонины с волнением. Растревожила душу, чертова баба.

- А квитанцию взяла? - спросил он, выпрямляя затекшую ногу.

- Квитанцию?

- Ну, расписку какую. Что камень оставила.

Антонина недоуменно посмотрела на Клямина. Что это он? Ведь договорились они. Все видели, как бусы янтарные оставляла начальнику. Человек десять стояли глазели.

- Когда поезд, говоришь?

- В семь.

Клямин взглянул на часы. Без четверти пять.

- Ладно. Успеем. Только бы их с работы не сдуло. Знаю я эту публику. - Он включил двигатель, помедлил, соображая, каким путем быстрее проехать… Вспомнил о колпачке, прикрыл им зеленый огонек фонарика… Поехал.

- Ну и хитрец же ты, - усмехнулась Антонина. - Получается, что я законная пассажирка.

- Все дело в том, Антонина Прокофьевна, кто кого обманет. Скажем, те каменотесы с каждой буквы свою запятую сорвали…

- Буква - рупь, - согласилась Антонина. - Сто пятьдесят рублей насчитали.

- Ты что! Письмо на тот свет сочинила?

- Почему письмо? - обиделась Антонина. - Всех родственников, кто его помнит, по именам назвала.

Клямин усмехнулся:

- И лосей тоже?

- Каких лосей?

- Которых из рук кормил. Их тоже перечислила?

- Ты, Антон, не смейся. Бог накажет.

Клямин с размаху стукнул обеими руками по рулю:

- Да ты что! Елка лесная! Сама рассказывала, как эти родственнички к нему относились. Тянули все, что могли. А деверя еле уговорила камень погрузить…

Антонина притихла. Она наблюдала, как таксомотор заглатывал своей тупой пастью асфальт мостовой. Темно-серый и медлительный вдали, асфальт, приближаясь к радиатору, резко увеличивал скорость и как-то светлел.

- Ты, Антон, не понимаешь, - вздохнула Антонина. - Я не ради них. Я для него, для Тимофея. Он их любил, стервецов. Разве ему не радостно, что все опять соберутся? Пусть у могилы… Как же ты не понимаешь! Человек добром живет. Даже после смерти все с ним остается. А если памятник у него голый, без надписи почти, то нет разницы, жил человек или нет. Памятник-то от какого слова происходит? Память! Не понимаешь? Один ты вот и не понимаешь…

Антонина говорила тихо, ничуть не заботясь, какое впечатление ее слова произведут на Клямина, не обидят ли.

Участок, на котором разместилась гранильная мастерская, выглядел довольно уныло. Несколько чахлых деревьев у входа были покрыты седой каменной пылью. Ее не могли смыть даже зачастившие осенние дожди. Три цветных автомобильчика, что стояли на узкой бетонированной площадке, имели какой-то скорбный вид…

Клямин оставил таксомотор и направился к проходной. Антонина шла за ним.

Двор мастерской был завален плитами, трубами, колотым гранитом. Торчали какие-то механизмы, приспособления. Людей не было видно.

Антонина дернула Клямина за рукав и повела глазами вправо. Среди невзрачных обвальных плит четким пятном выделялся брус гранита. Даже неотесанный, он выглядел впечатляюще.

- Наш? - спросил Клямин.

- Наш, - радостно кивнула Антонина.

- Погуляй пока…

- А ты мне закричишь? - понятливо перебила Антонина.

- Закричу, - усмехнулся Клямин. - Погуляй. - И он направился в помещение.

Поднимая высоко ноги в тупорылых расхожих сапогах, Антонина двинулась в глубь рабочего двора. Она то и дело останавливалась и читала надписи на плитах. Некоторые из них вызывали у нее досаду.

- Тоже придумали… «Остановись, прохожий. Я - дома, ты - в гостях», - вслух прочла она и проговорила строго: - Во дает! Какого-то прохожего останавливает, постороннего человека. И хвастает - наконец дом себе обрел… Представляю, как он жил, бедняга…

Так она и приблизилась к своему камню. Постояла. Заметила в стороне кран. Поискала глазами - увидела ведро. Набрала воды. Присела на корточки возле камня, обмакнула в воду носовой платок, принялась счищать с камня пыль. Светлые змейки прожилок ползли среди бурого рытого гранита. Кошачьими глазами зеленели крупные вкраплины… После обработки такой камень выглядит очень красиво - Антонина это знала. Только когда еще его обработают? Через год-два - и то хорошо. Говорят, люди по пять лет дожидаются. Вот если она сама за это время помрет, то к Тимофею ее и подхоронят. Только кто этим займется? Родственники? Но они как псы. Один деверь чего стоит, картофельный жук…

Антонина села поудобнее и принялась мыть чей-то чужой полуобработанный памятник, все глубже погружаясь в свои мысли. Медленные, привычные. Поначалу она не слышала, что ее окликают. А расслышав, снесла ведро на место, ополоснула руки.

В знакомой ей комнате сидел тот мордатый с перстнем на пальце и в синем замызганном халате и еще человек пять. Клямин расположился на подоконнике, курил, щурясь от дыма.

Мордатый повернулся к Антонине и проговорил без злости:

- Ты бы, тетка, лучше крест деревянный заказала. Все дешевле.

- Крест ты себе заказывай, - срезала Антонина. - А по мне пусть плита. Крест я тоже не забыла. Сверху заказывала выбить, места хватит.

Мужчины засмеялись. И Антонина улыбнулась, почувствовала, что Клямин все уладил.

- Ладно, подписывайте бумаги. - Мордатый придвинул ей какие-то листочки. - И адрес домашний укажите, где помечено.

Антонина взяла авторучку.

Мужчины о чем-то переговаривались между собой.

- Так я на днях подъеду, - проговорил мордатый.

- Подъезжай, - разрешил Клямин. - Карбюратор у меня из старых моделей. А свой «Озон» выброси, толку от него мало… Послушай, Степан, спросить тебя хотел. Мишке-то памятник соорудили?

- Какому Мишке? Знаешь, сколько их у меня?

- Ну, Мишке-кузовщику. Горбоносому.

- Что в окно шагнул? - вспомнил толстомордый Степан. - Соорудили. Кинули сиротскую раковину за четвертак. Кто же ему сооружать будет? Был один, никого не прижил. Сквалыжничал.

Клямин сделал глубокую затяжку и поперхнулся… Антонина обратила внимание, что в ведомости помечено триста двадцать рублей сорок копеек. А уговорились они за пятьсот. Что бы это значило?

- Все внесли-то? - с сомнением спросила Антонина.

- Все, все, - через кашель проговорил Клямин. - Подписывай. - И обернулся к Степану: - Что, денег у него не было?

- У Мишки? Деньги, Антон, - роса, иллюзия. Что такое деньги, Паша? - Мордатый подмигнул какому-то парню, достававшему из шкафа краски и кисточку. - Паша у нас все знает. В аспирантуре учится, правда в заочной, так ему удобней.

- Деньги - это овеществленный труд, - ответил парень.

- Не подходит, - подумав, ответил мордатый. - Сейчас время вещей, а не труда… Что касается Мишки - хрен его знает. Никто о памятнике не хлопотал. Рассыплется раковина - кончится память о Мишке. Место освободится, другого запакуем.

Антонина отодвинула бумаги и положила ручку. Мастер отделил один листок, вернул его Антонине, остальные положил в папку.

- Все! Будет готово - открытку пришлем. Приедете, примете работу, оплатите. А теперь ступайте с Пашей, сверьте номера.

Клямин повел головой. Мол, делай, что велят, а я сейчас подойду…

Антонина вышла следом за парнем, несшим ведерко с белой краской. Подойдя к плите, он обмакнул кисть в краску и принялся выводить на граните цифры - кривые, небрежные. Антонина хотела было выдать ему за такую работу, но смолчала. Не первая она и не последняя…

- Совпадает? - спросил он, закончив малевать.

- Совпадает. - Антонина спрятала квитанцию. Клямин сидел мрачный и подавленный.

Антонина елозила на сиденье. Радость так и струилась с ее лица. И сдержать эту радость не было сил…

- Что грустишь, Антон? - Антонина тронула плечо Клямина.

Придерживая руль, он полез в карман и вытащил янтарные бусы:

- Возьми. Насчет часов я договорился. Вышлю их тебе, адрес оставь.

Антонина замерла. Она думала, что бусы взяты в залог как аванс за работу. И вот они, родимые. Теплые, прозрачные. В каждой косточке какая-то малявка упрятана - знак хорошего янтаря…

- Ну Антон, ну Антон! - лепетала Антонина и, не выдержав, залилась счастливыми слезами.

- Будет тебе, будет, - успокаивал ее Клямин. - Делов-то на час. Не реви, не отвлекай.

Она тихо всхлипывала, поглядывая сбоку на Клямина.

Его острый нос уныло зависал над рулем. Глаза смотрели на дорогу как-то лениво, полусонно. Расстроило что-то Клямина там, в мастерской, а что - Антонина не знала.

- Ты из-за меня такой? - не выдержала она.

- Из-за тебя, тетка. Ладно. Сейчас на поезд - и с глаз долой.

Она перебирала шершавыми пальцами янтарные катышки и улыбалась. Хотела спросить, чем закончилась та авария, да вовремя сдержалась. Грубо прозвучит. Лучше помолчать - он все поймет.

- Спасибо тебе, Антон, - вздохнула Антонина. - Чем отблагодарить, не знаю. Не в моих это бабьих возможностях теперь, прошло времечко. - Немного помолчав, Антонина еще горестнее вздохнула. - Возьми бусы, Антон. А? Честно, от души. И Тимофей одобрил бы, знаю…

Она робко протянула бусы и положила их на колени Клямина.

- Опять мешаешь рулить?! - заорал Клямин. - Да что это такое! Откуда ты взялась на мою голову, шаланда! Убери это, или я тебя вышвырну из машины!

Антонина испугалась. Видимо, Клямин не шутил. Он действительно был очень сердит. Она сдернула с коленей Клямина бусы и сунула в свой карман.

Несколько минут они ехали молча.

Первые желтые фонари с любопытством заглядывали в салон таксомотора, осматривали все, точно таможенники. Клямин помнил этих бравых ребят с той поры, когда служил на флоте. Сколько они ему крови попортили…

Понемногу он отошел: при чем тут Антонина!

- Извини, подруга. С резьбы сорвался, много всякого накопилось за эти дни.

- Я и вижу. Не в себе ты, - сказала Антонина. - Хороший ты человек, Антон. Только мало тебя хвалили.

5

Клямин возвратился в парк за три часа до окончания смены. Дежурный механик выглянул в окно. Таксомотор уже стоял над смотровой ямой контрольно-пропускного поста. Клямин протянул дежурному путевой лист. Тот вставил лист уголком в штамп-часы и нажал кнопку, отбивая время окончания работы.

- С чем явился? - спросил дежурный.

- Свеча полетела, - ответил Клямин.

Дежурный смотрел на него с удивлением. Тоже нашел причину закончить работу раньше срока.

- А как план? - поинтересовался дежурный.

- В ажуре, - усмехнулся Клямин.

- Мало на вас вешают, - проворчал дежурный. - За несколько часов план везете.

- Не твоя забота, чин, - оборвал его Клямин. - Свечи есть? А то склад закрыт.

- Будто они есть на складе. - Дежурный достал из ящика свечу в картонной фабричной упаковке. - Твое счастье. Тебе одну?

- Думаю, одну. - Клямин достал из кармана три рубля, хотя свеча стоила несколько дешевле: за услугу надо платить.

В парке вообще к услугам относились с уважением. На каждом шагу изволь отблагодарить то механика, то электрика, то кузовщика, то сторожа на этаже… Твердый тариф, лишнего не возьмут. Традиция…

- Слушай, Клямин, тебя тут один домогался по телефону, - вспомнил дежурный. - Просил передать. Два раза звонил.

Дежурный оторвал кусок газеты с записанным на нем телефонным номером и протянул Клямину. Номер был Клямину незнаком, это точно. У него особая память на телефонные номера. И чей телефон, непонятно - ни фамилии, ни имени… Клямин хотел тут же позвонить, но городской аппарат в дежурке оказался спаренным с кассой и потому был вечно занят.

Клямин въехал во двор парка.

Очередь на мойку тянулась чуть ли не от ворот. Разумнее было пока что повозиться с двигателем. Он отогнал таксомотор в сторону, поднял капот…

Но загадочный телефонный звонок вызывал у него беспокойство. Клямин захлопнул капот, запер автомобиль, отыскал в кошельке двушку и вышел на улицу, к автомату.

Ждать не пришлось - автомат мгновенно сработал, на том конце провода подняли трубку. Голос был незнакомый. Грубоватый, с хрипотцой.

- Послушай, Клямин! Ты приходи, брат, на улицу Подольскую, к дому десять, стукни в квартиру сорок два. Лады? И бегом!..

- Кто это говорит? - прервал Клямин. И у него в голосе прорвалась такая же полублатная интонация.

- Хороший человек говорит. И не тяни резину - в твоих интересах. Завтра будет поздно.

- Ты Беню знаешь?.. Так не пойти ли тебе к его родственникам? - предложил Клямин. - И бегом!

- Не валяй дурака, Антон. Тебе из Ставрополя кланялись. Понял? То-то. - Незнакомец повторил адрес и повесил трубку.

Подольская улица находилась минутах в трех ходьбы от таксопарка. Дом десять стоял углом. На первом этаже размещались овощной магазин и парикмахерская. Все подъезды выходили на улицу, кроме одного - он притулился во дворе, у сложенных штабелями порожних ящиков из-под овощей. Сорок вторая квартира была на третьем этаже. Звонка действительно не было, как и таблички с фамилией.

Клямин постучал костяшками пальцев.

- Антон? - донесся голос, приглушенный деревом.

- Ну, - нехотя отозвался Клямин.